Мария Берестова
Выбрать волю
Глава девятая
Княгине не спалось.
Мысли её крутились вокруг собственной судьбы. Что было необычно – практически всю свою жизнь она занималась более судьбой Грэхарда, не думая о себе.
Жизнь княгини нельзя было назвать тихой и спокойной – хотя, казалось бы. большую её часть она провела, запертая в Цитадели. Её отдали замуж совсем ещё юной за овдовевшего владыку, у которого от первого брака было двое сыновей. Когда родился Грэхард, княгиня поняла, что ей придётся приложить все силы для того, чтобы тот мог жить.
Сперва она обезопасила его от старших братьев, отправив путешествовать. Более десяти лет провёл он за границей, и это время княгиня употребила на интриги, которые позволили ей стравить двух оставшихся претендентов на трон. Ей приходилось в своей жизни совершать вещи грязные и подлые, но едва ли она жалела о своём выборе.
В результате её интриг второй принц Ньона убил первого, а вовремя подоспевший – по предупреждению матери – Грэхард расправился с победителем. Сложнее всего в этой интриге оказалось «помочь» маявшемуся лихорадкой супругу, но и с этой задачей княгиня блестяще справилась.
Возведя на престол Грэхарда, она не обрела покоя: врагов у него хватало. Интриги не выпускали её из своих сетей, а молодость давно прошла, а с нею прошли и силы.
Княгиня смертельно устала, но продолжала упрямо следовать своим путём, незримо оберегая Грэхарда. У неё была своя сеть шпионов, свои агенты влияния, и все эти подковёрные игры отнимали много сил.
Возможно, в иное время княгиня и порешила бы, что её судьба в том, чтобы до конца продолжать эту игру. Но внезапно ставший важнейшей частью её жизни генерал спутал все карты: впервые ей не удавалось следовать голосу разума, столь громко говорил в ней голос сердца.
К тому же, она успокаивала свою совесть мыслью, что и Грэхард уже вырос и окреп, и вполне в состоянии сам следить за безопасностью своего трона, да и новая невестка, судя по всему, не подведёт. По правде сказать, княгиня видела в Эсне саму себя – такую, какой она смогла бы стать, не будь её жизнь от начала загублена тяжёлым и неудачным браком.
Так или иначе, княгиня решила, что может себе позволить и немного личного счастья.
Решение это потребовало от неё изрядного мужества; но она была женщиной с сильным характером, поэтому собрала свою волю воедино и пришла – впервые в жизни бороться не за Грэхарда, а за себя.
– Матушка? – встретил её сын вполне обрадованно, вставая из-за своего рабочего места навстречу ей.
Она приходила к нему не так уж часто, и обычно по важным вопросам, однако он всегда ей радовался – кроме тех случаев, когда предавался гневу, разумеется.
– Арди, – осторожно вступила княгиня, – у меня к тебе есть… личная просьба.
Она выглядела непривычно нерешительной, и он слегка нахмурился. Жестом предложил ей сесть – она едва ощутимо покачала головой – остался стоять и сам и поощрил её вполне дружелюбным:
– Конечно. Я слушаю.
Немного нервным жестом поправив прядь волос, она опять начала с вступления:
– Арди, я бы хотела… ах, ну так и есть! – перебила она саму себя, не найдя длинного подхода. – Как тут ещё скажешь? – пожала сама с собой плечами и прямо объяснила цель своего визита: – Я бы хотела выйти замуж, Арди.
Грэхард удивлённо моргнул.
В его голове явно что-то не срасталось.
Овдовевшие жёны владык всегда оставались жить в Цитадели, и даже речи не шло о том, чтобы снова им вступить в брак. Заход княгини был настолько неожидан, что Грэхард подумал было, что расслышал не так.
– Выйти замуж? – весьма глупо переспросил он.
– Ах! Ну да, именно так! – сдержанно всплеснула руками она.
Тяжело сев на своё место, он вперил в неё мрачный взгляд и уточнил:
– В смысле – выйти замуж?
Посмотрев на сына взглядом «в кого же ты такой недалёкий», она легкомысленным тоном пояснила:
– Замуж, Арди. Как все женщины выходят.
Он сильно нахмурился и напомнил:
– Ты не просто женщина, небесная. Ты – жена владыки Ньона!
Она снова всплеснула руками и воскликнула:
– Его уж восемь лет, как нет! И, прости меня за откровенность, дорогой, но это точно не тот человек, по которому я хотела бы носить траур пожизненно!
Грэхард поморгал, пытаясь осмыслить то, что она говорит. Но её мысль по-прежнему не укладывалась в его голове.
– Вдовы владык, – с нажимом обозначил он, придавливая её тяжёлым взглядом, – не выходят замуж вторично.
Княгиня часто заморгала, отвернулась, украдкой вытерла уголки глаз, живописно покачнулась, вскрикнула и вполне своевременно упала на руки подскочившего к ней сына.
Далее она с приличным к случаю скорбным выражением лица позволила ему усадить себя в кресло и засуетится вокруг, подавая воду и обмахивая её какой-то папкой.
– Арди… – умирающим голосом простонала княгиня. – Арди, дорогой, – и удачно схватила его за рукав. – Ты же знаешь, вся юность и молодость моя прошли в страданиях и унижении… зрелые годы я была заперта, как узник в своей темнице… и вот, на склоне лет Небесный ниспослал мне чудо – любовь. Неужели ты откажешь мне в такой малости? – заплакала она.
По правде говоря, Грэхард не видал у неё слёз с тех пор, как отец его умер, поэтому был совершенно деморализован.
Кроме того, в её речи прозвучал новый аргумент. Если сперва ему показалось, что она просто хочет выйти замуж, то тут неожиданно выяснилось, что существует какой-то реальный кандидат в мужья!
Это было слишком большим потрясением; он попросту не мог сообразить, где это она успела с кем-то свести столь близкое знакомство, чтобы говорить теперь о браке!
– Любовь? – глупо переспросил он, пытаясь соотнести это слово с образом матери.
Не соотносилось.
Княгиня выпрямилась, гордо повела головой и холодно спросила:
– Ты полагаешь, что в моём возрасте люди уже не способны полюбить?
Грэхард закатил глаза и отошёл.
– Я полагаю, – поправил он, – что это абсолютно немыслимо для твоего положения.
– С чего ты взял? – не уступала княгиня.
– Ни одна вдова владыки не выходила замуж вторично! – привёл непробиваемый аргумент он, складывая руки на груди.
– Как это ни одна? – подняла бровь она. – Дай-ка мне хроники, и я тебе покажу!
– Дерек!.. – машинально позвал Грэхард, чтобы затребовать те самые хроники, и тут же осёкся.
В дверь просунулась голова секретаря:
– Мой повелитель?
Он настолько часто оговаривался, что все его пятеро секретарей привычно отзывались на «Дерека».
Владыка недовольно махнул рукой, отсылая докучливого помощника.
Ему не нужны были хроники; ему был нужен Дерек, который притащит вместо хроник нечто несусветное, комично заявит, что ошибся, и выдаст из этого целое представление, которое погасит зарождающийся конфликт и приведёт всех к компромиссу.
Он сел на своё место, чувствуя себя совершенно потерянным.
– Я сожалею, – сдержанно отметила княгиня. – Нам всем его не хватает. Такая нелепая смерть… – вздохнула она.
– Он не умер, – холодно опроверг свою же официальную версию Грэхард и обратил на мать больной взгляд: – Он уехал, – раздражённо встал. – Сбежал! И я не бросился ему вдогонку только потому, – почти прошипел он, – что твоя драгоценная невестка только на этих условиях отказалась от идеи развода.
Потрясение от таких известий было столь велико, что княгине не удалось его скрыть.
– А теперь и ты! – тяжёлым шагом подошёл к ней Грэхард. – Тоже желаешь меня бросить, так?!
– Но Арди… – слабо воспротивилась княгиня. – Почему бросить? Я буду жить здесь, в столице…
– И приезжать ко мне раз в месяц? – насмешливо выгнул он бровь.
Княгиня встала и раздражённо отметила:
– Как будто сейчас ты заходишь ко мне чаще!..
С минуту длилась дуэль взглядов.
– Это не обсуждается, – наконец, вынес вердикт владыка. – Твоё место – здесь. До конца твоих дней.
Она ничего не сказала; холодно отвернулась с какой-то знакомой ему обречённостью во взгляде.
Он замер, поражённый.
С такой же обречённостью посмотрела на него Эсна, уходя тогда, когда она пришла мириться, а он заставил её час проторчать в ожидании.
Такая же обречённость мелькнула во взгляде Дерека – тогда, когда он видел его последний раз, когда он откланивался, прежде чем выйти – навсегда.
И тут он понял.
С несомненной очевидностью понял, что сейчас, вот прямо сейчас, он потеряет мать так же, как потерял Эсну и Дерека.
Что потери это произошли не тогда, когда Эсна требовала развода, не тогда, когда Дерек сбежал из Цитадели, не если бы мать вышла замуж; а в те моменты, когда они смотрели на него вот с этой тупой, бессмысленной обречённостью и молча выходили из его покоев. Не видя смысла говорить дальше.
– Стой… – хрипло выдавил он в тщетной попытке удержать.
Взгляд матери был пуст.
– Подожди… – он прикрыл глаза и потёр лоб дрожащими пальцами.
– Тебе дурно?.. – донёсся до него голос вроде бы тревожный, но тревожный той безликой вежливой жалостью, которую он не первый уже день наблюдал в интонациях жены.
«Да, мне дурно!» – хотелось взвыть ему.
– Делай, что хочешь, – вместо этого выдавил он. – Тебе нужно моё благословение, что ли? – с раздражением открыл глаза. – Оно у тебя есть!
Развернувшись, он отошёл к окну.
Вскоре на плечо его легла тёплая ладонь.
– Арди, – раздался тихий голос. – Что с тобой происходит?
Ему хотелось закричать, заплакать, забиться в конвульсиях; вместо этого он усилием воли подавил собственный гнев, закаменел и спокойно ответил:
– Хочешь выйти замуж – выходи. Кто хоть жених? – медленно повернулся он к ней.
– Скалистый генерал, – тихо ответила она, не понимая перемены в его настроении.
– Дрангол? – удивлённо переспросил он, смаргивая. – Он же из шайки Кьеринов!
Княгиня закатила глаза и справедливо отметила:
– Сам-то ты на ком женат, напомнишь?
Он досадливо поморщился, махнул рукой и подтвердил своё решение:
– Иди за Дрангола.
Княгиня несмело улыбнулась и провела пальцами по щеке сына.
Он прикрыл глаза, наслаждаясь этой лаской, и даже слегка улыбнулся, хотя на сердце у него было муторно и тяжело.
Интермедия
– До чего же не вовремя! – досадливо расхаживал старший Треймер по кабинету младшего.
Тот спокойно покуривал трубку, наблюдая за метаниями брата.
– Отнюдь, – наконец, вынес свой вердикт он. – Толку-то нам сейчас с Веймаров?
Речь шла о том, что ссора с Ирэни пошатнула союз двух родов, и старший Треймер был крайне недоволен этим обстоятельством. Как и тем, что Ирэни решительно игнорировала все его письма – а ведь столько пыла и фантазии было вложено в каждое!
Раздражённо рыкнув, он резко развернулся, завершая очередной круг метаний, и требовательно уставился на брата.
Насмешливый пронзительный взгляд его не смутил.
Младший Треймер, поведя ладонью в воздухе, расшифровал свою мысль:
– Толк нам с тех Веймаров? Кьерины, похоже, основательно выбыли из игры, – загнул он палец, – как и наш влюблённый чудак, – загнул второй. – Где Кьерины и Дранголы – там и Руэндиры, – загнул третий. – И кто остаётся? – задал риторический вопрос он.
Старший ткнул могучим кулаком стол.
– И что же? Уступить Ранниду? – зло вопросил он.
Младший аккуратно и методично выбил докуренную трубку, после чего ответил:
– Отступить, чтобы собрать силы и напасть позже.
– А Веймары? – нахмурился старший.
Младший повёл плечом:
– А куда они денутся?
Скривившись, старший согласился: не к Раннидам же им примыкать.
Глава десятая
От того, чтобы не бросить все силы на поиски Дерека, Грэхарда останавливал вовсе не договор с Эсной, а запоздалое раскаяние.
Он не умел видеть картину в целом и однозначно не понимал, что причины, толкнувшие Дерека на побег, были более глубокими и серьёзными, чем последний конфликт. Внутри себя Грэхард постановил, что во всём виноват злополучный удар. И он даже, скрепя сердце, признавал за Дереком право отплатить на такой беспредел побегом, хотя и считал, что кара несоразмерна проступку. Синяк-то, наверно, уже зажил, а вот сердце Грэхарда явно не планировало заживать когда бы то ни было, превратившись в постоянно ноющую отрытую рану.
То, что удар такого рода наносит травмы не только лицу, но и душе, Грэхард, разумеется, упускал из виду.
Хотя Эсне и удалось в какой-то степени вернуть владыку к его делам, гнетущие мысли то и дело снова овладевали им. Частенько он попросту уходил куда-то в миры своих фантазий, забыв о документе, который читал или писал.
– Ну что ты опять! – в очередной раз вывела его из заоблачных далей Эсна, привлекая внимание к бумаге.
Он перевёл на неё мутный взгляд и горько пожаловался:
– А я ведь даже не успел перед ним извиниться, ты знаешь?
Со вздохом она присела на краешек стола и принялась терпеливо объяснять:
– Грэхард, Дерек взрослый человек, который, к тому же, прекрасно тебя знает. Ему не нужны твои извинения, он наверняка осознал, что ты сожалеешь, гораздо раньше того, как это дошло до тебя самого.
Нахмурив брови, он возразил:
– Эти извинения нужны мне.
Эсна возвела глаза к потолку и уточнила:
– Ты же понимаешь, что он уехал не из-за этого?
Грэхард состроил упрямое выражение лица, говорящее о том, что нет, причина была именно в ударе.
Терпеливо, как ребёнку, Эсна принялась объяснять:
– Грэхард, ты помнишь его ещё мальчишкой, вот тебе всё и кажется, что он таков. Но он уже взрослый мужчина. Которому может хотеться жить свою жизнь, а не быть у тебя на побегушках, – укоризненно покачала она головой. – Ты же ему продыху не давал! Пятнадцать лет беготни за твоим капризным повелительством! У любого бы нервы сдали.
Он скривился. Пересматривать однажды утверждённые шаблоны он, и в самом деле, не любил. Дерек был куплен им именно для роли мальчика на побегушках, и Грэхард совершенно упустил из внимания тот факт, что, в отличии от купленных вещей, люди имеют тенденцию меняться со временем.
Кроме того, сам владыка не входил обычно в нюансы организации слуг и рабов вокруг себя, для того были управители, которые обычно и следили за тем, чтобы каждый занимал место сообразно своему возрасту, статусу, выслуге лет, умениям, и так далее.
Припомнив, как вообще устраиваются дела подобного рода, Грэхард вспомнил и то, что со времён его воцарения его двором занимался как раз Дерек. И, действительно, чуть ли ни каждую неделю от него слышалось: такой-то болен, нужно бы его отправить на месяц вон туда-то, да ещё с семьёй, такой-то стал стар, его неплохо бы пристроить и обеспечить, такому-то пора жениться, нужно выделить средства на организацию дома, этому давно пора повысить жалование, а вон тот уже десять лет так старательно служит, и всё в рабах, не пора ли ему выдать ньонские документы и перевести в разряд вольных наёмных? Во все эти детали Грэхард особо не вникал, полностью полагаясь на Дерека. И, конечно, только сейчас, после слов Эсны, заметил, что его талантливый и всевидящий управитель в своих хлопотах и заботах совершенно забывал о самом себе. Дерек постоянно просил – поблажек, прибавок, отпусков, пенсий, пособий, выходных, повышений, свободы, – просил за всех, но никогда – за себя.
Нахмурившись этому обстоятельству, Грэхард обиженно возразил на обличения жены:
– Но он никогда не жаловался!
– Тебе пожалуйся! – фыркнула Эсна, которая совершенно упускала тот факт, что правители, действительно, не обязаны следить за подобными вещами, и потому перешла в наступление, которое ей казалось более чем логичным. – Вот скажи, ты хоть раз, хотя бы один раз за все эти годы спросил его, как ему хотелось бы провести день? Куда ему хотелось бы пойти? Чем ему хотелось бы заняться?
Он был совершенно ошарашен и опрокинут этими вопросами, которые, действительно, ни разу не приходили ему в голову, – что, по правде говоря, было вполне нормально для его положения. Правители не спрашивают ординарцев о том, как те себя чувствуют и чем хотят заняться.
И всё же совесть Грэхарда мучительно заныла. Дерек был не просто ординарцем. Дерек был другом, и только сейчас стало очевидно, что дружба, в отличии от служебных отношений, требует двусторонней заботы.
Грэхард растерянно моргал, чувствуя себя не просто глупым – эгоистично глупым засранцем, который даже не задумывается о подобных нюансах.
Справедливость требует отметить, что, если бы Дерек додумался высказать вещи такого рода своевременно, то Грэхард худо или бедно, но сумел бы их осознать, и, возможно, дело не закончилось бы столь печально и категорично. Однако Дерек, увы, совершенно не умел заботиться о самом себе и своих нуждах, поэтому самоотверженно служил и выслуживался, пока психика не сдала, и говорить о чём-то стало уже слишком поздно.
Однако Эсна была целиком и полностью на стороне Дерека, потому что и сама-то не очень умела в стратегию: «Просто открой рот и скажи, что не так» – и уж тем более, совсем не умела делать это с таким грозным человеком, как владыка Ньона. Так что она прекрасно понимала Дерека, несколько несправедливо взваливая на Грэхарда требование проницательно догадываться самому.
Свои обличения она резюмировала коротким:
– Он, должно быть, любил тебя всей душою, если выдержал так долго.
Это был тот случай, когда слишком потрясённый Грэхард не просто не попытался перевалить на кого-то неожиданно и несправедливо взваленную ему на плечи ответственность – а принял эту ответственность полностью, и ещё от себя добавил.
Он всё моргал и моргал, пытаясь осознать то, что в его голове никак не вмещалось, и Эсна даже испугалась, что в чём-то переборщила. Но тут он, наконец, сфокусировал взгляд на ней и совершенно беспомощным голосом спросил:
– Эсна… Чем бы ты хотела заняться прямо сейчас?
Пришёл её черёд удивлённо моргать. Она совершенно не предполагала, что он воспримет её слова столь буквально.
Видимо, она молчала слишком долго, потому что он досадливо скривился и пожаловался:
– Я не смогу научиться, если ты не будешь говорить!
Она согласно опустила ресницы и голову, нерешительно повела плечом и ответила:
– Я бы хотела… ну, наверно, пойти в твой сад, который на крыше.
Он решительно встал:
– Пойдём! – протянул ей руку.
Она неуверенно оглянулась на документы.
– Пойдём, – повторил он. – Это подождёт.
Со вздохом она согласилась.
Такие перемены в нём её отчаянно настораживали.
…в саду было хорошо. День выдался тёплым и безветренным, поздние цветы ещё радовали глаз своими насыщенными красками.
Эсна с удовольствием растянулась на подушках, лениво наблюдая за облаками. Устроившийся рядом Грэхард думал мрачные думы. Следы размышлений отчётливо читались на его лице. До него впервые дошла мысль о двусторонности близких отношений, и он никак не мог с нею свыкнуться.
– О чём ты хотела бы поговорить? – решил он проверить только что приобретённый навык.
Эсна приподнялась на локтях, глядя на него удивлённо, и вдруг заплакала.
Он замер и с глубоким отчаянием спросил:
– Ну, и что я опять сделал не так?
Она всхлипнула, села, вытерла слёзы и заверила:
– Нет-нет, всё в порядке.
– Солнечная, – проворчал он, – ты, конечно, вправе считать меня бесчувственным тираном, но, поверь, то, что женщины не плачут, когда у них всё в порядке, я знаю.
Сделав глубокий вздох, она дрогнувшим голосом поправилась:
– Нет, я просто… это просто оказалось неожиданно приятно.
На несколько секунд прикрыв глаза, он мрачно уточнил:
– Ты плачешь от того, что тебе приятно?
Она легко засмеялась и подтвердила:
– Ну да. Просто, понимаешь, меня никто никогда ничего такого не спрашивал.
С мрачной ухмылкой он неожиданно признался:
– Меня тоже.
На её удивлённый взгляд фыркнул:
– Эсна, ты что же, думаешь, что ко мне кто-то подходит с вопросом: «Ваше повелительство, чем вы изволите заняться?» – он запрокинул голову и искренне рассмеялся. – Нет, обычно это бывает либо «Мой повелитель, совет вас ожидает», либо, на худой конец, «Мой повелитель, лошади готовы».
Наклонив голову набок, она несмело улыбнулось. Ей никогда не приходили такие мысли, ведь всегда казалось, что грозный владыка только и делает то, что пожелает. Впервые ей подумалось, что он столь же несвободен, как и она, а может, ввиду своего статуса и своих обязанностей связан даже ещё сильнее.
– Ну что ж! – не стала она медлить с ответной любезностью. – И чем бы тебе хотелось заняться прямо сейчас, Грэхард?
Первым, что пришло на его ум, были, разумеется, постельные утехи, но он справедливо рассудил, что для такого торжественного случая, как налаживание отношений, стоит подумать серьёзнее.
Честно задумавшись, он принялся копаться в себе и с удивлением обнаружил, что в принципе не способен понять, чего ему хочется.
Вся его жизнь настолько подчинялась долгу, что вопрос личных желаний перед ним обычно не стоял, и в какой-то момент он разучился понимать, хочет ли он вообще чего бы то ни было.
Но Эсна смотрела на него со спокойным ожиданием, и варианты «Не знаю», «Кусок мяса» и «Поцеловать тебя» явно не были тем, что он хотел ей озвучивать. Хотелось чего-то настоящего, не сиюминутного, не телесного, чего-то, достойного столь серьёзного вопроса.
Ему потребовалось минут пять – всё это время она спокойно улыбалась и ждала – пока, наконец, он с удивлением не вытащил за хвост из глубин своей души желание, о котором даже не подозревал.
Поймав её взгляд, он несколько растеряно спросил:
– Покатаешь меня на своей шхуне, солнечная?
На лице её отразилось удивление, быстро сменившееся рабочим настроем. Она оглянулась взглядом привычного к морским прогулкам человека, сориентировалась в состоянии ветра, неба и моря и решительно кивнула:
– Да, погода позволяет. – Встав, подала ему руку: – Пойдём?
– Прямо сейчас? – удивился он, принимая руку и вставая.
– Конечно, – с улыбкой кивнула она. – Но только тебе придётся помочь мне с парусом, я его в жизни не подниму!
Он замер.
– Не очень хорошо в этом разбираюсь, – смущённо признался он.
– Я подскажу, – легкомысленно махнула рукой она. – Мне только силы не хватает, а так-то я всё знаю.
…на деле оказалось, что всё несколько сложнее, но они справились.
Вечернее солнце золотило морские волны, запутывалось бликами в волосах Эсны, отражалось на лице Грэхарда. Они говорили и говорили – впервые, наверно, – о тысяче совершенно неважных вещей, которые, на самом-то деле, и были важнее всего на свете.
Он никогда не думал, что может быть так хорошо – просто стоять на яхте под лёгким морским ветерком, просто говорить, просто смотреть. Она никогда не думала, что может быть так легко с ним – когда он не хмурится, не бросает грозные взгляды, а улыбается и смеётся так, как это делает всякий обычный человек, катаясь с любимой на яхте.
А потом разговоры перешли в поцелуи, и это были те поцелуи, от которых мурашки идут по позвоночнику и подгибаются ноги.
А потом была ночь, и они разглядывали звёзды, указывая друг другу созвездия, и смотрели на большую круглую луну, которая прокладывала своим светом дорожку по морской ряби.
А далеко-далеко в море, на корабле, который вёз на одного пассажира больше, чем планировалось, этот лишний пассажир смотрел на ту же самую луну, плакал и слагал в своём сердце строки писем, которые так никогда и не решится отправить.
Но, может быть, однажды эти строки станут песней, и долетят до слуха тех, кому они предназначены?
