Мария Берестова
Выбрать волю
Глава пятая
Грэхарду было муторно и стыдно.
По-настоящему муторно и по-настоящему стыдно.
Он даже был готов принести извинения, и даже вполне искренние извинения, потому что осознавал, что перешёл некую границу, переступать которую было не дозволено.
Это было редкое для него чувство, которое удивительным образом смирило его сердце и остудило гнев, в котором он провёл последние дни. Поэтому, когда с утра Дерек не явился в его покои, как это было по обыкновению, Грэхард не разозлился, а со смирением признал внутри себя, что у соратника есть полное право на обиду.
Поэтому вздохнул и сам пошёл в его комнату – мириться.
И даже, против всех своих привычек, сперва постучал.
Не получив ответа, спросил:
– Дерек? Я могу войти?
И здесь уж его терпение вышло, и, не получив ответа вновь, он решительно зашёл.
Чтобы обнаружить комнату пустой.
Грэхард нахмурился и подумал, что Дерек, верно, обижен даже сильнее, чем ему представлялось, и предпочёл заняться какими-то делами, лишь бы не видеть владыку.
Вздохнув, он пошёл на совет один – в сопровождении стражи, разумеется, но стражу он никогда не считал.
Дерек не объявился ни после совета, ни за обедом, ни вечером, и смиренное настроение быстро стало покидать сердце Грэхарда. Он начал раздражаться.
– Ну, это уже чересчур, – пробурчал он себе под нос, не получив вечернюю порцию бумаг на подпись.
Можно, знаете ли, обижаться, сколько угодно, – но поступиться государственными делами! Это уже непростительно!
Вызвав начальника стражи Верхнего дворца, Грэхард велел разыскать и привести Дерека.
С каждой минутой ему всё меньше хотелось извиняться и всё больше хотелось сыпать упрёками. Однако он считал разумным в этом случае окоротить свой нрав, и пытался успокоить сам себя, ходя по кабинету и рассуждая, что нужно принять Дерека любезно и не обращать внимания на его халатность. В конце концов, он, Грэхард, действительно виноват, поэтому ему стоит быть снисходительным.
В этих самоуговорах прошёл час; Грэхард обратил внимание, что дело как-то затягивается, и послал стражника за его начальником. Тот вскоре явился и рассыпался в извинениях: так мол и так, всё ещё ищем.
Грэхард нахмурился.
Ему пришла в голову мысль, что Дерек, видно, обижен всерьёз и основательно, и запрятался в какие-то дальние углы Цитадели, не желая общаться.
Велев начальнику стражи обыскать все уголки – короткое расследование показала, что Дерек за пределы Цитадели не выходил, – Грэхард велел вызвать одного из своих секретарей, чтобы всё-таки заняться необходимыми делами.
…спустя три часа ему пришлось признать, что без Дерека дела такого рода устраиваются ужасно медленно. Стояла уже глубокая ночь, когда владыка, наконец, разобрался с текущими документами.
Начальник стражи смущённо отчитался, что Дерека так и не нашли. Даже на Западную башню отправляли разыскного – но и там о нём ничего не слышали.
Грэхард задумчиво пожевал губами. Никто не знал Цитадель так хорошо, как Дерек, поэтому существовали шансы, что он может спрятаться здесь так, что его и не найдёшь. Ничего не оставалось, как вызвать назавтра главу тайного сыска – доверить кому-то другому информацию о тайных укрытиях Цитадели было, определённо, нельзя.
Но и завтрашние масштабные поиски не привели к результатам. Пока тайный сыск обыскивал потаённые помещения, а стража – каждый уголок, сам Грэхард тоже изволил посетить те места, в которых можно было ожидать найти запрятанное укрытие.
Никаких следов Дерека.
Тщательное расследование тоже ничего не показало: никто не видел, куда и как ходил Дерек, и последнее, что могли про него сказать – так это что в порт он свой свиток отнёс и в Цитадель вернулся. А вот куда он потом делся в Цитадели – никто не знал.
Может, у Дерека не было денег или высокого статуса. Но он много лет помогал Грэхарду в делах управления, и накопил за эти годы столько компромата, что мог прижать пол-столицы. Так что выбраться из Цитадели тайно и тайно отплыть тем же утром не стало для него большой проблемой: он просто знал, кому и на что надавить.
Не обнаружив Дерека и после такого тщательно сыска, а главное, не найдя следов его исчезновения, Грэхард обеспокоился всерьёз. Он начал подозревать, что на Дерека могли совершить покушение, и друг может оказаться захвачен в плен или вообще мёртв.
Подняв все силы, Грэхард велел перерыть весь город и окрестности Цитадели.
Тщательно налаженная жизнь владыки Ньона полетела без откос: без Дерека всё делалось гораздо медленнее и сложнее. Пришлось разбираться с секретарями и помощниками, распределяя между ними обязанности. Понадобилось целых пять человек, чтобы худо-бедно наладить всё то, что ранее обеспечивал один Дерек. И всё равно – всё, по мнению Грэхарда, делалось из рук вон плохо.
То чуть не до смерти отравили любимого пса – никто, кроме Дерека, не помнил, что у него аллергия на курицу. То совершенно бессмысленно прошло собрание с главами ювелирных мастерских – никто не задумался о том, что их требования и пожелания нужно было выписать в отдельную бумагу. То на целый день дворец остался без обеда – не заметили, что главной кухарке пришло время рожать, и не взяли никого ей на замену. То переломал себе кости новый стражник – ему не провели инструктаж по поводу дороги на Западную башню. То Грэхард умудрился простыть, потому что никто вовремя не прикрыл окна в его покоях во время сильного осеннего шторма.
Каждый день случались десятки мелких и крупных неприятностей, но проблема была даже не в этом.
С каждым днём, с каждым часом всё больше росла тревога в сердце Грэхарда. Он исступлённо надеялся на то, что Дерека выкрали какие-то тайные враги, и что с минуты на минуту к нему придут какие-то требования, которые позволят вернуть пропажу.
Он, конечно, всех поубивает лично; но сперва вызволит друга.
Думать о том, что Дерек может быть уже мёртв, он себе запрещал. Но страх однажды обнаружить не его самого, а лишь его тело, медленно подтачивал его изнутри.
Он стал даже более раздражительным, чем обычно. Орал на всякого, кто попадался в поле его зрения, радикально решал любые проблемы орденами на арест и приказами о казни.
За всеми этими волнениями он совершенно забыл о запертой жене; и мог бы не вспоминать о ней вообще, если бы в его голову не забрела мысль, что пропажа Дерека – это козни оппозиции.
Он было подумал сходу арестовать всех, кто имел к оппозиции хоть какое-нибудь отношение, но, к счастью, сперва припомнил, что в его распоряжении имеется дочка главы этой оппозиции, которую, кажется, никто ещё не догадался допросить по поводу исчезновения Дерека – ведь был же приказ никого к ней не пускать.
Так что Грэхард припёрся сам.
Несмотря на мрачную позу, выглядел он не так грозно, как обычно, – тревоги последних дней заставили его осунуться, да и простуда легла на лицо своим отпечатком. В общем, в этот раз напугать Эсну у него не вышло, сколько он ни пытался сверкать глазами и хмуриться.
– Мой повелитель? – холодно приветствовала его супруга.
Она, сидя за столом, читала книгу, и не подумала встать, лишь откинула с лица прядь золотящихся в свете свечей волос.
– Когда ты последний раз видела Дерека?! – с места в карьер приступил к допросу Грэхард.
Вздохнув, Эсна заложила книгу, закрыла её, аккуратно отложила на край стола к другим, встала, оперлась рукой на стул и сухо отметила:
– Когда в последний раз была у тебя.
Грэхард сильно нахмурился и принялся расхаживать по комнате, прожигая её взглядами слишком болезненными, чтобы они могли казаться грозными.
– Что-то случилось? – посчитала нужным проявить обеспокоенность Эсна.
– Дерек пропал. Неделю назад. – Отрывисто признался владыка, грузно устраиваясь в её любимое кресло.
Облокотившись локтями на колени, он спрятал лицо в ладонях. Он напрочь позабыл про намерение учинить допрос.
Эсна переступила с ноги на ногу, но решила всё же остаться на своём месте.
Он глухо продолжил:
– Не можем его найти. Нигде.
В его голосе звучала тоска столь глубокая, что она вздрогнула.
– Эсна… – он поднял на неё больной усталый взгляд и неожиданно признался: – Я… я никогда в жизни так не боялся.
Она была глубоко потрясена этим признанием.
– Но… чего? – глупо переспросила, обнимая себя руками.
Он долго смотрел на неё мрачно и болезненно, не решаясь произнести вслух самую пугающую его мысль.
– Что, если… – наконец, тихо произнёс он. – Что, если он… – и почти одними губами прошептал: – Мёртв?
Эсна вздрогнула. Её решимость ни о чём не говорить пошатнулась. Она никогда не видела Грэхарда в таком состоянии, и была изрядно напугана тем, что читала в его взгляде и голосе.
Он уронил голову вниз, вцепился руками в волосы и пробормотал:
– Нигде не можем его найти, нигде.
Его отчаяние казалось столь неподдельным, что Эсна не выдержала. Набрав в грудь побольше воздуха, она собралась с силами и сказала:
– Он жив.
Грэхард стремительно поднял голову; взгляд его требовал объяснений. Должно быть, он подумал, что подтвердилась его версия, и Дерека захватила оппозиция. Каким бы образом запертая без средств связи жена могла это узнать – ему в замороченную постоянной тревогой голову и не подумалось.
– Он… – Эсна нерешительно огляделась по сторонам, словно ища подсказки, но не нашла ничего, что могло бы вселить в неё мужество. Неопределённо помахав в воздухе руками, словно пытаясь подобрать подходящие слова, она сказала как есть: – Грэхард, он уехал.
– Куда? – незамедлительно вскочил оживлённый владыка, готовый тут же броситься в путь. – Почему мне не сказал? Зачем? Когда планирует вернуться?
Вопросы так и сыпались из него градом. Эсне еле удалось прервать его тихим:
– Грэхард… – он настороженно замолк, по тону её осознав, что сейчас услышит что-то крайне неприятное. – Он уехал насовсем.
С совершенно глупым и бессмысленным выражением лица он с минуту смотрел на Эсну, растеряно моргая и пытаясь понять, о чём она говорит.
– Как это – уехал навсегда? – беспомощно повторил он, наконец.
Эсна растеряно потёрла свои плечи, повела подбородком и повторила то, что ей сказал сам Дерек:
– Ну, если ты изволишь – он сбежал.
– Как – сбежал? – в упор не понял владыка. – От чего? От кого? Почему не сказал мне?
Эсна закатила глаза и раздражённо разъяснила:
– От тебя и сбежал.
Он выглядел совершенно ошеломлённым. Кажется, даже ноги отказались его держать: он рухнул всё в то же кресло и пару минут лишь моргал и тряс головой, пытаясь воспринять полученную информацию.
Затем порывисто вскочил – бежать в порт и раздавать приказы – но неожиданно налетел на тонкую женскую руку, которая преградила ему путь.
– Стоять! – решительно скомандовала Эсна, и в голосе её ощутимо прорезался тот металл, с которым грозовой адмирал отдавал команды во время боя или шторма.
Он перевёл на неё непонимающий удивлённый взгляд. Все его мысли были о том, как организовать поиски, и ему требовалось скорее нестись и приказывать. Нет, даже не приказывать! Нестись самому! В город, в порт, допрашивать, выпытывать! Рвануть следом и вернуть.
– Ты никуда не пойдёшь, – прищурилась Эсна, гипнотизируя его взглядом почти что властным. – Если в тебе есть хоть капля чести и совести – ты не будешь его искать. Это был его выбор, Грэхард.
Он смотрел на неё с глубоким недоумением. То, что она говорила, не доходило до его мозга. В его картине мира Дерек принадлежал ему всецело и навсегда, и просто не мог исчезнуть из его жизни по собственному почину.
– Обещай мне! – между тем, повелительно потребовала Эсна.
До него стало доходить.
До него, по правде сказать, дошло гораздо больше, чем он хотел бы понимать.
Он сделал шаг назад и сложил руки на груди. Смерил её мрачным взглядом и произнёс:
– Вот как, значит? Ты на его стороне?
Она наклонила голову набок и выгнула бровь.
– Разве я могу быть не на стороне моего супруга? – мягко почти пропела она сладким голоском.
Он наклонил голову симметрично ей и сухо передразнил:
– Разве не ты категорически требовала развода со мной?
Она мягко перевела положение головы, наклонив её к другому плечу, и внесла предложение:
– Ты не ищешь Дерека – я не требую развода. Устроит?
Он рассмеялся зло и отчасти безумно.
Быстрым шагом отправился на выход, но от дверей обернулся и с ненавистью ответил:
– Устроит, солнечная.
Хлопнув дверью, ушёл.
Она, дрожа, осела на стул и уронила голову на руки.
Ей отчаянно казалось, что все они трое были катастрофически неправы и натворили что-то ужасно неисправимое.
Глава шестая
Как ни хорошо Дерек знал Грэхарда, в оценке степени его привязанности он явно ошибся. Проблема была не в том, чтобы Грэхард не умел любить, а в том, что он не умел выстраивать равноправные отношения. Ему нужно было всё контролировать, во всём побеждать, не встречать сопротивления своей воле, и ему было сложно вспоминать, что у другого человека тоже есть воля, чувства и желания.
Но отсутствие способности строить отношения не является препятствием к тому, чтобы любить кого-то сильно и искренне.
Дерек был Грэхарду другом и братом; и никогда в своей жизни Грэхард не был ранен так мучительно, как теперь.
Потеря самого близкого человека – а у Грэхарда никогда не было никого ближе Дерека – и сама по себе страшна. Но понимать, что друг сам оставил тебя, и что ты долгое время не замечал, как отталкиваешь его от себя, – ещё страшнее.
Грэхард никогда не думал обо всём этом раньше; его всё устраивало. Дерек был удобен; Дерек был весел; Дерек принимал все неприятные стороны характера владыки и умел под них построиться.
Грэхарду никогда и в голову не приходило, что ему может надоесть подстраиваться, или что он не хочет этого делать.
Теперь, когда пытаться что-то изменить было уже поздно, Грэхарду с несомненной отчётливостью припоминались собственные слова и поступки, которые привели к такому финалу. И, поскольку он был всё же человеком умным, он в ужасе признавал, что иначе и не могло сложиться, и что он собственными своими руками сделал всё, чтобы превратить друга в чужого человека.
Шаг за шагом, день за днём в его голове всплывали все пятнадцать лет – приказов, придирок, гневных срывов, скандалов, отмахиваний от проблем, нежеланий слушать и слышать, и прочая, прочая, прочая, вплоть до того рокового удара, который теперь казался ему тем приговором, который он подписал сам себе, обозначив этим поступком, что он никогда не изменится.
В своём шоке владыка прошёл несколько стадий.
Сперва в нём говорила обида. Он так и сяк вертел в руках те самые марианские клинки, которые уже изрядно погнул, – на тренировку он выйти не мог ввиду простуды, поэтому просто гнул их машинально в разные стороны, постоянно с обидой повторяя внутри себя: «Почему нельзя было просто поговорить? Нет, ну почему нельзя было просто сказать?»
Грэхард, к сожалению, не замечал за собой, что с ним не всегда можно просто поговорить, и что зачастую он собеседника и слышать не хочет.
Закономерным итогом этой обиды стало то, что несчастные клинки не выдержали издевательства и сломались. Сперва один, потом второй.
Следующей стадией стала тревога. Владыка попивал отвар из того самого либерийского фарфора и закономерно вспомнил недавнюю сцену, которая теперь-то виделась ему совсем в другом свете. Придав тогдашней шутке слишком много значения, Грэхард стал считать, что в тот момент Дерек чуть ли не прямым текстом заявил, что хотел бы уехать в Ниию, а он, Грэхард, ещё и умудрился категорически запретить такой отъезд. «И как же он теперь в Ниии без шубы?» – мрачно грустил Грэхард, слушая завывания осеннего штормового ветра под окнами. Даже в Ньоне было уже неуютно. Что уж говорить о морозных соседях!
Чашки размышлений владыки тоже не вынесли – в тревоге он слишком крепко сжимал пальцы, и хрупкий фарфор крошился и ломался в его руках, оставляя по себе неприятные царапины.
Этим царапинам Грэхард почти радовался, видя в них справедливое наказание самому себе.
Обида и тревога, перемучавшись, переплавились в отчаяние.
Грэхард заперся в своих покоях и запил.
Ну да. Трофейные марианские клинки он уже сломал – они для спускания пара были более непригодны. Трофейный либерийский фарфор перебил – тоже не подходит. Оставалось только заблевать трофейный марианский ковёр. Чтобы для полного комплекта.
Вот уж правда: если вы – смелый завоеватель и сильный правитель, это ещё не гарантирует того, что вы сумеете состояться в сфере простых человеческих отношений. И порою вам только и остаётся, что гнуть клинки, бить фарфор или… пить.
Последнее, к слову, было в высшей степени нетипично.
Обычно все свои проблемы такого рода владыка решал тотальным погружением в работу, а не самоустранением от всех дел. И уж тем паче он не привык топить боль в спиртном – перед глазами у него с детства стоял отвратительный пример отца, который в пьяном виде творил вещи совершенно немыслимые.
Хуже всего было то, что некому теперь было вытащить его из такого состояния, ведь единственный человек, который имел к нему подход, как раз и покинул его. Ни стража, ни сановники, ни даже мать не решались вступить в его покои – хотя княгиня и проявила некоторую настойчивость в этом вопросе, и в итоге еле успела увернуться от пустой бутылки.
Именно княгине и пришла в голову мысль обратиться к Эсне.
Отменить свой приказ о её затворе Грэхард, во всяком случае, успел.
Выслушав непривычно взволнованную княгиню – та так сжимала пальцы, что, казалось, сама себе их сломает, – Эсна кивнула и отправилась осуществлять свою великую миссию по сдерживанию разрушительных наклонностей владыки Ньона.
Было ли ей страшно?
Очень.
Сомневалась ли она хоть каплю?
Нет.
Она приняла своё решение, и теперь претворяла его в жизнь спокойно и последовательно.
В покои её запустили без вопросов – стражники чрезвычайно обрадовались, что хоть кто-то займётся этой ощутимой проблемой.
Грэхард обнаружился в спальне. В совершенно невменяемом виде – грязный, помятый и опухший – он валялся на кровати в обнимку с полупустой бутылкой.
С порога в нос Эсне ударил отвратительный смрад, который обычно сопутствует многодневным попойкам.
– Да как ты тут дышишь! – с досадой воскликнула она и бросилась открывать все окна.
Осенний сильный ветер ворвался внутрь, грозно снося занавески.
Ещё не очень пьяный Грэхард сфокусировал взгляд на жене и вяло упрекнул:
– Я тут простужен, вообще-то.
Простуда такого рода должна была давно пройти. Но без Дерека, который вовремя приносил бы соответствующие отвары и следил бы за тем, чтобы они были выпиты, без его суровых требований «непременно надеть на ночь шерстяные носки», без вовремя поданного шарфа, без слежки за тем, чтобы на пути владыки не встречались сквозняки… в общем, без всех этих мелких забот простуда задержалась, поскольку сам о себе Грэхард заботиться не умел.
Эсна смерила его возмущённым взглядом, подошла и отобрала бутылку. Он не стал противиться и отдал.
Говорят, что сдержанные люди во хмелю становятся буйными, а вот буйные, наоборот, утихают. Наверно, это не самое достоверное замечание на свете, но в случае с Грэхардом оно работало прекрасно: опьянев, он становился грустным и тихим.
– Эсна… – мучительно позвал он, поднимая на раздражённую супругу взгляд побитой собаки. – Почему вы все меня ненавидите?
Та слегка опешила: к таким метаморфозам она готова не была. Ей скорее думалось, что пьяный Грэхард – это уже запредельно опасное существо. Уж если он при полном разуме громит мебель, орёт и распускает кулаки, то во хмелю должен и вообще перейти в боевой режим берсерка и уничтожать всё, что увидит!
Нет, наблюдать его таким жалким, поникшим и безобидным было слишком неожиданно и дико. Она откровенно растерялась. Все мысли о Великий Миссии по спасению Ньона от нрава его владыки у неё из головы вылетели. Остался лишь сидящий перед ней человек, которому было плохо.
– За что вы меня так ненавидите? – продолжил, меж тем, жаловаться он с таким искренним страданием в голосе, что сердце её дрогнуло.
Она присела рядом на его кровать и, преодолевая отвращение – пахло от него весьма характерно, – обняла.
Он незамедлительно уткнулся лицом ей в грудь и… заплакал.
Эсна застыла, размышляя скорее о том, какой отдачи ей ждать после того, как он очнётся и придёт в себя.
«Ну, не убьёт же он меня…» – с сомнением подумала она, подозревая, что после такого может и убить.
Пожалуй, она была недалека от истины: скорее всего, Грэхард и вообще плакал впервые в жизни – и уж точно он не захотел бы иметь живых свидетелей такого позора.
Но сейчас его откровенно развезло. Психика имеет привычку весьма изощрённо мстить за проведённые над ней издевательства, а Грэхард так часто злоупотреблял тем, что решал проблемы внутри своей головы просто волевым усилием, что… это должно было рано или поздно прорвать.
– Ну что же ты… – попыталась сказать что-то утешительное Эсна, осторожно гладя его по грязным волосам, мало того, что сальным, так ещё и запачканным не пойми в чём.
Он поднял на неё красные измученные глаза.
Должно быть, она в этот момент впервые увидела в нём человека. Не грозного повелителя Ньона, сметающего на своём пути всё, не сурового и мрачного мужчину, давящего на неё своими хмурыми взглядами, не пугающего своей властностью и силой врага, – а простого человека, которому тоже бывает больно, которому бывает страшно, который чувствует себя одиноким и нуждается в любви точно так же, как и любой другой.
Можно смело предположить, что таким его не видел никто и никогда.
– Зачем ты так себя изводишь? – с мягким упрёком спросила Эсна, убирая влажные пряди с его потного лба.
Он перехватил её руку, сильным отчаянным движением прижал её к своему лицу, к губам, и тихо попросил:
– Не оставляй меня. Не оставляй меня хотя бы ты!
– Ну что ты за глупости говоришь! Конечно, я тебя не оставлю, – немного раздражённо отозвалась Эсна, которая чувствовала теперь некоторый стыд за то, что и в самом деле хотела бы от него уйти.
Это был тот редкий случай, когда для него имели значение не слова, а тон.
С тяжёлым вздохом он отпустил её руку и отстранился.
– Да-да, – мрачно согласился он. – Конечно, не оставишь, я помню. Мне же наконец удалось найти ту цену, за которую ты продаёшься, – горько усмехнулся он.
Эсна аж рот приоткрыла от такого неожиданно оскорбления, но быстро вспомнила, что, действительно, сама же предложила, что не будет требовать развода, если он оставит в покое Дерека. Мучительно покраснев, она осознала, как такая «сделка» выглядит его глазами.
– С тобой, решительно, невозможно иметь дел! – она резко встала и направилась к выходу.
– Эсна! – осознав, что натворил, вскочил он.
Она обернулась в удивлении.
– П… прости меня, – с трудом выдавил из себя он, не привыкший извиняться ни перед кем. – Не уходи, прошу.
Она удивлённо приподняла брови и с некоторой ворчливостью ответила:
– Я и не ухожу, Грэхард. Я хочу отдать пару распоряжений. Ты себя вообще видел?
Пока он с неприкрытым изумлением пытался разглядеть себя – а видок у него и впрямь был тот ещё, помятая одежда в разводах и кусочках еды, клочки пыли в отросшей бороде, ошмётки винной пробки под ногтями, – она приказала готовить баню и позвать убраться в покоях.
К моменту её возвращения он вполне признал, что мытьё ему явно не помешает.
Она смерила его поникшую фигуру сочувствующим взглядом и постаралась придать голосу мягкости:
– Грэхард, ну в самом деле. Что ты творишь? Неужели ты вправду не в состоянии позаботиться о себе, если эту почётную обязанность не возьмёт в свои руки кто-то другой?
Он нахмурился и сложил руки на груди, но выглядеть грозно у него не вышло: помятый и отросший вид делал его совершенно жалким.
– Горюшко ты моё! – возвела глаза к потолку Эсна, подошла, встала на цыпочки, нежно разгладила пальцем его хмурый лоб и осторожно заглянула в глаза: – Ну что, что ты творишь?
В её голосе звучала ласка и обеспокоенность.
Черты его лица разгладились. К нему частично вернулось самообладание.
– Я бы тебя обнял, солнечная, – усмехнулся он, – но, кажется, ты права, мне не помешает сперва помыться.
Она рассмеялась и обняла его сама.
Он тяжело вздохнул и зарылся лицом в её волосы.
Интермедия
Младший Треймер неспешно пил коньяк в гостиной Кьеринов.
– Ходят слухи о болезни солнечной, из-за которой она не выходит из покоев, – обстоятельно объяснял он. – И совершенно точно имела место бурная ссора. Раннид как с цепи сорвался.
Старый князь хмурился и вертел свой бокал в руках.
– Куда-то запропастился его даркиец, – продолжил Треймер делиться новостями из Цитадели. – Судя по всему, дело крайне острое, раз дошло до отмены совета. Возможно, его выкрали прямо из Цитадели. Полагаю, Раннид подозревает и нас в том числе.
Тут уж князь непритворно удивился:
– Пробраться в Цитадель – и вместо того, чтобы убить владыку, украсть его ординарца? Это кого же Раннид считает наделённым столь альтернативной логикой?
Треймер холодно пожал плечами и пригубил коньяк, затем расшифровал мысль:
– Это лишь мои предположения. Не вижу пока иных причин не допускать членов совета в Цитадель, – мысль о том, что владыка валяется пьяным в своих покоях, и именно по этой причине советы не проходят, даже не закралась ему в голову. – Очевидно, он нам не доверяет. Возможно, даркийца действительно выкрали и пытали с целью получить доступ к информации?
– Выкрасть человека из Цитадели? – засомневался князь. – Если бы кому было такое по плечу – власть бы уже сменилась.
– Он иногда выходит, – сделал небрежный жест рукой Треймер. – Могли подстеречь снаружи.
Князь задумчиво кивнул:
– Похоже на то.
После они тщетно поперебирали имена знакомых, но так и не смогли прийти к выводу, кому это могло понадобиться.
– Остаются Веймары, – заключил старый князь. – Непонятно, что за интриги они ведут, но только они стали бы играть втёмную.
Треймер задумался, пожевал губами и выдал предположение:
– Возможно, из-за того приказа с пиратами? Грайвэк может серьёзно пострадать в этой истории.
Князь прищурился и возразил:
– Веймар не дорожит зятем, да и Ирэни он стоит поперёк горла. Она только рада будет стать вдовой.
Изобразив жестом согласие, Треймер ничего не ответил: других предположений у него не было.
