Мария Берестова
Выбрать волю
Глава четвёртая
Пришедшая к себе Эсна – размышляла.
Опыт «примирения» с Грэхардом глубоко её потряс. До этого случая владыка всегда демонстрировал полное принятие и дружелюбие, и ей казалось, что это, наверно, действительно та самая настоящая любовь, о которой ей грезилось.
Эсна не очень-то хорошо разбиралась в отношениях между мужчиной и женщиной, и принимала за любовь ту романтичную составляющую, в которой под пение птиц и аромат цветов двое обмениваются нежными взглядами и поцелуями. С этой точки зрения, начало её отношений с Грэхардом было идеальным. Ну, почти.
А вот продолжение…
Со всей определённостью, Эсна не была готова к столкновению с этой стороной своего супруга. Более того, по совести говоря, она предпочла бы, чтобы эта сторона навсегда осталась для неё тайной, а ей доставалась только «улучшенная» романтичная версия.
Но, несмотря на отсутствие соответствующего жизненного опыта и понимания, как устроены люди и отношения между ними, Эсна всё-таки была умна. И осознание того факта, что в браке супруг поворачивается к вам не только своей красивой стороной, досталось ей не так уж сложно.
Другое дело, что «некрасивая» сторона Грэхарда, в самом деле, была невыносима, и более всего невыносима отсутствием уважения к ней.
Эсна привыкла унижаться.
Когда ты женщина и когда ты ньонка – это образ твоей жизни. Ты должна со смирением понимать, что являешься существом второго сорта, не чета мужчине, и что твои мысли, желания и чувства важны только для тебя самой.
Эсне повезло больше, чем другим её соотечественницам. Когда-то отец горячо и слепо любил её мать – урождённую ниийку – и та приучила его уважать женщин, и особенно – собственных дочерей. В своём доме Эсна чувствовала себя почти равной – насколько вообще ребёнок может быть равным родителю, конечно. Пропасть между нею и отцом оставалась, но она была ровно такой же, какой и между отцом и её братом.
С первым супругом Эсне тоже неизмеримо повезло – хотя, полагаем, дело здесь не в везении, а в тщательном выборе её отца. Урождённый ньонец из семьи, не забывшей ещё своих анжельских корней, Веймар, хоть и не видел в супруге равную себе личность, оказывал ей уважение пусть формальное, но крайне важное для неё самой.
Так что Грэхард, чьё поведение было даже более учтивым, чем у абсолютного большинства ньонских мужчин, для Эсны, тем не менее, был первым вызовом такого рода.
Отстаивать свои личные границы она не умела и не смела; но слова Дерека глубоко запали ей в душу и распрямили там что-то, от рождения согнутое и забитое.
«Я жена владыки Ньона», – повторяла про себя Эсна, с удивлением впервые осознавая значение этой мысли.
В любой другой стране жена правителя и сама была бы правительницей – королевой. В Райанци и Ниии женщина даже могла править единолично, унаследовав трон от отца!
Она, Эсна, стала ровней этим удивительным женщинам, которым дозволено всё то, что дозволено и мужчинам.
Да, в Ньоне не существует титула для жены владыки. Когда не станет свекрови, её начнут называть княгиней дома Раннидов, не больше, – главной женщиной в семье.
Но по факту – Дерек был прав, и она действительно является королевой.
Той, которая может что-то изменить.
Той, которую будут слушать – и которой будут подчиняться.
Той, у которой всё-таки есть власть, и есть возможность применить эту власть так, чтобы улучшить что-то в этой жизни – для многих.
Эсна смотрела на себя в зеркало и пыталась понять, как же это оно так.
Внешне она совсем не изменилась; но внутри неё что-то изменилось разительно, и это уже виделось в её взгляде. Она впервые смотрела на себя таким взглядом – тем, который Дерек угадал в ней, хотя ещё никто не мог его увидеть, – и ей это нравилось.
Внутри себя она дала себе слово, что больше не забудет о том, кем она является.
Она ещё не знала, что это – начало нового и длинного пути, на котором ей придётся выдержать немало испытаний, и первое же из них подстерегало её этим же вечером.
Дело в том, что Грэхард, несмотря на всю свою гневливость и упрямое желание гнуть выбранную однажды линию, тоже всё-таки был человеком умным. И отдельно от него шатающийся голос разума в лице Дерека в его голову всё же пробился. И поставил его перед тем фактом, что у Эсны, вообще-то, тоже есть чувства. Которые человеку цивилизованному стоило бы учитывать при построении общения.
Беда была в том, что Грэхард не умел сдаваться. Впрочем, умение сдаваться для претендентов на трон Ньона однозначно расценивалось как фатальный недостаток, поэтому немудрено, что у победителя среди желающих занять это место таковое качество отсутствовало напрочь. Оно Грэхарду и не нужно было, и в жизни скорее бы привело к гибели, нежели к чему-то хорошему. Напротив, именно железное упрямство вкупе с позицией «сдохну, но не отступлю!» раз за разом приводили его к успеху: трон, победы в войнах, политические победы, реформы и начинания.
Он не умел сдаваться и уступать, поэтому примирение его глазами выглядело только одним образом: полная капитуляция с её стороны и сдача позиций на его условиях.
Её сегодняшний приход он предпочёл рассмотреть как готовность к этой самой капитуляции, поэтому не стал мешкать и нанёс ей вечерний визит с намерением расставить все точки и иные знаки препинания в их отношениях.
Альтернативная пунктуация от Грэхарда включала в себя весь набор качеств, присущих истинному воину. Так, в покои к Эсне он ворвался, как полководец врывается в осаждённый город, – без предупреждения и сметая всё на своём пути. И тут же принялся наводить свои порядки: отослал служанок и выставил снаружи стражу.
Слегка ошеломлённая этим явлением Эсна обнаружилась у будуара, где она готовилась ко сну. В её вечерние планы не выходили никакие врывающиеся Грэхарды, и она, признаться, как с нею часто бывало в таких ситуациях, попросту замерла, пытаясь понять, что, собственно, вообще происходит.
Грэхард с некоторым изумлением изучал взглядом её простую и удобную ночную рубашку – отсутствие привычных ему кружав, вырезов и прочих привлекательных улучшений недвусмысленно подсказывало, что его сегодня тут не ждали.
Пока он глазел, Эсна наскребла ошмётки смелости по сусекам своей души и максимально спокойно спросила:
– А стучаться в двери вас не учили, мой повелитель?
В недоумении моргнув, Грэхард перевёл тяжёлый взгляд с рубашки на её лицо.
Возможно, в другой время он и признал бы справедливость подобного упрёка, но сейчас ему было слишком досадно, что дело движется не по его сценарию, поэтому он сурово начал трясти регалиями:
– Вот именно, Эсна. Я повелитель. Вхожу тогда, когда пожелаю, и никто не смеет меня остановить.
Хмыкнув, она сделала несколько шагов в сторону, взяла с полки книгу и принялась её листать. Потратив несколько секунд на это дело, она пробормотала вроде бы себе под нос, но вполне слышно для него:
– Странно… Почему-то они забыли указать, что слово «повелитель» означает ещё и «невоспитанный мужлан».
Книга, которую она держала в руках, конечно, не являлась словарём; но он этого, естественно, не знал. Рыкнув от досады и гнева, он шагнул к ней, отобрал томик и грозно навис над ней.
Сердце у неё сжалось от испуга, но она твёрдо напомнила себе, что больше не позволит себя запугивать, и больше не потерпит никакого неуважения. Манера врываться к ней вот так, без предупреждения, явно относилась к оному.
– Испытываешь моё терпение, солнечная? – пророкотал, меж тем, Грэхард.
– А оно у вас вообще есть? – вяло удивилась Эсна и аккуратно выпуталась из пространства между ним и книжным шкафом, чтобы отойти на расстояние, которое позволит ей чувствовать себя безопасно.
Он оказался несколько обескуражен этим манёвром, потому что планировал следующим шагом от слов перейти к делу.
Эсне, конечно, хотелось помириться, но, совершенно точно, она не готова была мириться таким образом – чтобы её чувства и мысли отмели, как мусор, и поставили перед фактом: «Я просто снова прихожу к тебе по вечерам, потому что я так хочу».
Грэхард, конечно, желал примирения, но, совершенно точно, он не был готов что-то обсуждать и искать какие-то компромиссы. «Только по-моему, и никак иначе!» – был его девиз.
Поэтому он шагнул вслед за ней, снова сокращая расстояние между ними и снова нависая над ней.
Она смерила его недовольным взглядом и снова отошла.
Он зло прищурился и снова шагнул вслед, пытаясь зажать её к стене.
Чувствуя себя в крайней степени раздражённой этими навязчивыми вторжениями в её личное пространство, Эсна попыталась выскользнуть мимо него на свободу, но он с рыком преградил ей путь рукой.
– Пустите меня! – попыталась оттолкнуть она эту руку, но не преуспела: где тонкие женские пальцы – и где мышцы привычного к фехтовальным упражнениям мечника!
– Пустить?! – почувствовал себя уязвлённым он и поспешил утвердиться за счёт мысли, которая ему особенно понравилась: – Ты ничего не путаешь, солнечная?! Сперва сама заявляешься ко мне, предлагая себя…
Но он был прерван самым беспардонным и вульгарным образом. Она залепила ему пощёчину и зло перебила:
– Если ты ещё раз назовёшь меня шлюхой – я пойду и предложу себя… твоим стражникам!..
Лицо её пылало от обиды, гнева, унижения, возмущения и ярости.
От страха у неё подгибались коленки, дрожали руки, истошно заходилось бешеным стуком сердце – но он, он видел только её горящие глаза, из которых молниями били яростные взгляды.
Он был ошеломлён и опрокинут, и даже сложно было сказать наверняка, что именно потрясало его больше.
То, что ему вообще дали отпор. То, что она залепила ему пощёчину – знаете ли, никто раньше не позволял себе таких фокусов с грозным владыкой Ньона! То, что она впервые за всё время обратилась к нему на ты. То, что она использовала такое грязное словечко, которое благовоспитанным ньонским барышням знать-то не полагается. То, что во фразе, которая приносила ему такое удовольствие, она усмотрела оскорбление. То, в чём состояла суть её угрозы. То, что она вообще ему угрожает. То, что она выглядела как человек, готовый эту угрозу незамедлительно исполнить.
Ему оставалось только растеряно моргать и тереть пострадавшую щёку.
У неё в голове билась только одна мысль: какое там «просто вернут отцу» – казнят незамедлительно!
Впрочем, почему-то именно это соображение её и успокоило.
Дело-то сделано, и поздно дрожать от страха.
Она вздёрнула подбородок, гордо выпрямляясь.
На его лице проступало всё больше обиды и недоумения; он выглядел как незаслуженно наказанный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.
Он пару раз открыл рот, собираясь что-то сказать, но всё, что приходило в его голову, звучало либо слишком жалко, либо слишком нелепо. По совести говоря, он просто не знал, как вести себя в такой ситуации с противником, которому ты по каким-то причинам не можешь снести голову с плеч своим мечом.
Больше всего на язык рвалось детское: «Это нечестно!» – но он однозначно чувствовал, что подобной фразой распишется в своём проигрыше.
Не имея сил и возможностей подобрать правильные слова, чтобы выиграть у неё, он решил пойти простым путём и победить на другом поле – любовном.
Все моральные силы Эсны уже ушли на то, чтобы дать ему отпор; она с трудом держалась на одном упрямстве. Возможно, если бы он набросился на неё с присущим ему напором, она на этом самом упрямстве оказала бы ему сопротивление. Но Грэхард прекрасно помнил, что напор такого рода ей не по душе; к тому же, он шёл сюда сегодня побеждать, а не насиловать. Поэтому поцелуй, которым он коснулся её губ, был очень мягким, почти невесомым, отнюдь не нахальным и грубым, а дразнящим и нежным.
Эсна в недоумении широко распахнула глаза; сердце её затрепетало мучительно. Она слишком соскучилась по его губам и рукам, и поэтому покорно капитулировала под его неспешными настойчивыми ласками, забыв всякие соображения о гордости и обиде.
Глава пятая
Когда на другое утро Дерек не застал владыку в его покоях, это здорово его озадачило. Не то чтобы у Грэхарда была привычка шататься где-то по ночам. Утром он всегда привычно находился на своём месте, и где его искать в случае отсутствия, было совершенно неясно.
Впрочем, короткое расследование быстро привело Дерека в Нижний дворец к покоям Эсны. По сведениям стражи, владыка как заявился сюда вечером, так и не выходил с тех пор.
Это, очевидно, знаменовало собой полное примирение супругов, но вместо логичной для такого случая радости Дерек поймал себя на тревоге и горечи. Неприятное сосущее чувство сквербилось где-то на дне сердца, сидело там жгучей занозой и неприятно кололо.
Дерек был не из тех, кто бегает сам от себя, закрывая глаза на то, что ему неприятно. Впервые поймав себя на этом чувстве, он тут же и осознал, чем оно вызвано.
– Дошутился, – буркнул он сам себе, пытаясь сообразить, как теперь справиться с этой досадной неприятностью.
Впрочем, выбора действий у него особо не было: как уже отмечалось, не то чтобы он мог считаться свободным человеком. Вот сейчас, например, вне зависимости от его желаний и нежеланий, ему нужно было выковыривать Грэхарда на совет.
Здесь возникла заминочка. Самоубийц, желающих вломиться в супружескую спальню и напомнить владыке об утреннем графике мероприятий, не нашлось. Дерек оказался перед сложным выбором. С одной стороны, попытка нарушить уединение подобного рода точно не закончится ничем хорошим. С другой, если владыка пропустит совет из-за того, что кое-кто не додумался его разбудить вовремя, – ничего хорошего из этого не выйдет тоже.
Вилка о двух концах кругом была плоха, но Дерек, недурно игравший в шахматы, взвесил все за и против и… отправил слуг отлавливать князей и министров и сообщать им, что на сегодня совет отменён.
«Грэхард в любом случае будет на ком-то отыгрываться, – размышлял Дерек так. – Так пусть он лучше считает, что выглядел глупо в глазах своих советников и отыгрывается на них, чем подумает, что выглядит глупо в глазах Эсны, и отыграется на ней».
Что касается самого Грэхарда, то он, действительно, самым простецким образом проспал.
Весь последний месяц, стараясь избавиться от мыслей об Эсне, он, не жалея себя, загонялся в работу по самые уши, спал мало и плохо, и имел на лицо хронический недосып. Видимо, когда он воссоединился, наконец, с супругой, его психика решила, что хватит издеваться над собой, и вырубила своего владельца самым естественным образом: он крепко уснул ещё до того, как собрался уходить.
Эсна, напротив, проснулась в урочный для неё час, но спросонья не сразу поняла, что, вообще, происходит. Ещё не успев открыть глаза, она обнаружила, что находится в постели не одна – с мужчиной! – и в первый момент с ужасом подумала, что каким-то образом успела выполнить свою вчерашнюю угрозу и в пику супругу подобрать себе любовника из его стражи. Соображение это было столь пугающим, что тут же выгнало всю сонную хмарь из её головы. Распахнув глаза, она приготовилась кричать и сбегать… но обнаружила себя в собственной постели в обнимку с собственным мужем.
Видеть спящего Грэхарда было настолько странно и непривычно, что она похлопала глазами, пытаясь понять, не сон ли ей снится.
Но из них двоих спала явно не она.
Надо сказать, что в таком положении выглядел он не столь грозно, как обычно. То, что брови его не были нахмурены, а глаза не метали молнии, позволяло заметить, что у него правильные и красивые черты лица, и в таком мирном и спокойном состоянии он выглядит весьма привлекательно. Ей особенно понравился его нос, и она с большим удовольствием его поразглядывала, пользуясь тем, что он этого заметить не может.
После этого она устроилась у него на груди поудобнее и решила ещё поспать, раз уж выдался такой случай.
Поскольку войти и побеспокоить их никто не решился, а стук в дверь они благополучно не услышали, сон их продлился до позднего утра.
В этот раз первым проснулся владыка, тоже сперва несколько недоумевая на предмет того, что происходит, откуда эта тяжесть на груди и почему так приятно пахнет.
Пахло, как выяснилось, теми самыми манящими его волосами, которые сейчас находились прямо под носом. Эсна усердно за ними ухаживала, постоянно используя масла всех сортов – как подпитывающие, так и ароматические.
Сонно моргнув, Грэхард попытался сориентироваться.
Спальня жены, утро… судя по всему, далеко не раннее… стоп, а почему никто их не разбудил?..
Недовольно подорвавшись, намереваясь бежать было по делам, он тут же обнаружил препятствие – лежащую на нём девушку – и дёргаться перестал. Судя по лучам солнца за окнами, дело двигалось к полудню, и на утренний совет он не успеет уже никаким образом.
Его дёрганья, однако, разбудили отоспавшуюся Эсну. Разомлевшая после столь длительного сна, она несколько секунд смотрела на него слегка расфокусировано и улыбалась.
Он, как заворожённый, смотрел в её сияющее лицо, и, кажется, его разум опять катастрофически парализовало набросившееся без предупреждения чувство. Всепоглощающая нежность затопила его с головой; все мысли о попраном мужском достоинстве и необходимости доказывать свою самодостаточность вылетели у него из головы.
Любовный дурман, однако, не имел такой власти над самой Эсной. Немного придя в себя, она припомнила, что, вообще-то, смертельно обижена, что тут же отразилось на её лице. Первым ушло сияние, оставив за собой искусственную мёртвую улыбку, да и та быстро сошла на нет.
Эта перемена вызвала в Грэхарде тяжёлый протест.
– Ну что опять не так! – возроптал он, откидываясь на подушку и сверля взглядом потолок.
Эсна робко от него отодвинулась, что лишь усугубило его недовольство.
Он полусел, глядя на неё тем самым, пугающим её сверкающим взором с хмурыми бровями, и принялся выяснять:
– Что, что опять не так, солнечная? Что, во имя всех богов, я должен сделать, чтобы ты так мне улыбалась? Ты жаловалась, что государственные дела мне важнее тебя; изволь, вот я, вместо этих самых дел валяюсь в твоей постели, но тебе опять что-то не по душе? Каравеллы? Да будут тебе твои каравеллы! – распалялся он, памятливо вытаскивая на свет те упрёки, которые она всё-таки умудрилась решиться высказать. – Сегодня и будут! К рограм анжельских купцов! – у него было запланировано высочайшее посещение Анжельского торгового дома. – Обойдутся без моего визита! Если что-то не устроит – пусть отзывают дипломатов и начинают войну! А хочешь, – вдруг резко наклонился он к ней, в своей обычно манере грозно нависая, – хочешь, я завоюю всю Анджелию для тебя?
Потрясённая этим жарким напором, она только моргала жалобно ресницами, пытаясь понять, как выключить этот поток предложений.
Владыка, меж тем, вошёл в раж, и заманчиво описывал ей перспективы подобных завоеваний:
– Только подумай, солнечная, целая страна для твоих безумных опытов, хоть всю застрой школами для женщин! Можешь придумать для них свою женскую религию, составить своё женское правительство… а хочешь, вообще вырежем всех анжельцев-мужчин под корень? Оставим чисто страну для женщин!
– Не надо, – слабо пискнула Эсна, содрогнувшись от подобных перспектив.
– Ладно, – покладисто согласился владыка, – не буду убивать, просто завоюю и подарю тебе, устроит?
Контрастные перемены в его настроении, конечно, впечатляли. По правде говоря, Эсна предпочла бы, чтобы он не впадал в такие крайности: то делать вид, что её вообще не существует, то дарить ей страны – ещё не завоёванные, к слову!
– Не надо никого завоёвывать, – чуть твёрже открестилась она.
Он вздохнул так горестно, что она поспешно поправилась:
– Давайте просто совместим? Вы покажете мне свою каравеллу, а заодно позовёте туда этих ваших купцов. Может, они заинтересуются и захотят их закупать? – и на всякий случай таки подкрепила свою идею улыбкой.
Посмотрев на неё немного остекленевшим взглядом, Грэхард завороженно кивнул. Он согласился бы сейчас на всё, что она скажет.
Страшное это дело, когда несколько недель держишь свою психику в кулаке воли, а потом у тебя слетает эта опора – и то, что ты так усердно запирал, вырывается наружу и начинает хозяйничать и отыгрываться за временный простой!
…в общем, во второй половине дня это безумие было спешно организовано, и сложно сказать, кто был поражён больше: Эсна, восхищённая каравеллой, купцы, не ожидавшие такого поворота дел, Дерек, которому пришлось всё это организовать за два часа, капитан, который никак не ожидал принимать на борту столь высоких гостей, министр внешней политики, у которого не было подходящего регламента для такого случая, или министр экономики, которого резко озадачили расчётами возможного экспорта кораблей в Анджелию.
Один Грэхард с невозмутимо-каменной физиономией человека, который твёрдо убеждён, что делает всё единственно правильным способом, вёл себя с совершенно небрежной уверенностью.
Регламент он изобрёл прямо на ходу: сперва велел доставить на борт всех действующих лиц, потом торжественно явился сам, рука об руку с супругой, и даже снабдил её почётным титулованием.
– Грозный повелитель небес и земли, владыка Ньона, его повелительство Грэхард IV! – объявил его распорядитель. – С супругой, её светлостью Эснарией, солнечной госпожой из рода Кьеринов!
Ещё и с переговоров не прогнал. Эсна, конечно, не лезла на рожон и мудро помалкивала, но сам факт её присутствия на этом мероприятии несказанно её радовал.
Так радовал, что, естественно, она сияла той самой солнечной улыбкой, ради которой Грэхард всё это и затевал.
Интермедия
Если уж Ирэни бралась за то, чтобы плакать, делала она это ярко и с самозабвением – как, впрочем, и всё, за что бралась.
Старший князь Треймер стоически терпел и пытался изображать лицом некоторое сочувствие, пока она висла на его плече и рыдала.
Сцены такого рода повторялись между ними с завидной регулярностью, и были неприятной неизбежностью для всякого, кто имел дело с Ирэни.
– Опять ты уходишь! – плакала она, высказывая старый и привычный упрёк.
– Но я должен уйти, ветерок, – терпеливо и с нежностью в голосе напомнил князь.
Эта привычная нежность немного успокаивала её; она чувствовала, что любима, и трагедия неизбежного расставания начинала казаться ей всего лишь временной неприятностью.
То, что эта временная неприятность длилась уже пять лет, она забывала.
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – жаловалась она.
– Но что я сделаю, ветерок? – с благородной грустью в голосе гладил её по волосам князь. – Ты замужем, а я женат.
Ирэни горестно вздыхала.
Сделать, на самом деле, можно было многое. Но старший князь Треймер отличался большой расчётливостью и устроил свою жизнь наиудобнейшим для себя образом. Тихая и рассудительная Ульма прекрасно справлялась с обязанностями княгини и помогала ему в устроении дел, а яркая и эмоциональная Ирэни вполне восполняла недостаток чувственных удовольствий в постели. Жизнь князя была более чем гармоничной. С Ульмой можно было по душам поговорить, с Ирэни – от души почувствовать.
Небольшим, но терпимым недостатком такого положения были сцены сродни сегодняшней, но князь знал, чем отвлечь порывистую любовницу.
– Поговаривают, владыка хочет расправиться с ньонскими пиратами, – приподнял он её за подбородок и улыбнулся.
Она мгновенно оживилась.
– Ах! – засмеялась она. – Вот бы он пристроил к этому делу моего милого мужа!
– Устроим! – со смехом поцеловал её Треймер.
