Мария Берестова
Выбрать волю
Часть четвёртая
Глава первая
Грэхард чувствовал большой разлад с самим собой. В который раз, когда дело касалось Эсны, он пошёл на поводу у эмоций и поступил не так, как собирался.
Он был слишком напуган её болезненным состоянием, в которое она впала, подозревая отца. Он не ожидал, что она так к нему привязана, и уж тем паче ему в голову не могло прийти, что их кустарное расследование «назначит» такого неудачного виновного. Право, Грэхард отрядил расследовать всё это дело Дерека именно потому, что знал об отсутствии у него таланта дознавателя. Предполагалось, что всё это будет на уровне почти детской возни, не ведущей никуда за пределы архива.
Грэхард и представить себе не мог, что Дерек проявит такое рвение в этом вопросе, а Эсна окажется так настойчива в своём желании докопаться до правды.
«В конце концов, – размышлял он сам в себе, ожидая и страшась её реакции, – что тут такого? Жизнь каждого ньонца в руках его повелителя. В чём она может меня упрекнуть?»
И тут же напряжённо морщился: не нужно было владеть даром предвидения, чтобы угадать, что её найдётся, в чём его упрекнуть.
Он обречённо ждал скандала, зная, что скандал этот неизбежен, и не имея никаких возможностей скандал этот предотвратить. Он толком не знал точно, что особо вызовет её негодование, но был уверен, что негодование это будет сильно. Хотя, казалось бы, какая ей разница, когда именно и почему умер Веймар! Она же даже радовалась – он знал это наверняка – что вернулась к отцу. Веймар не был для неё любимым мужчиной; так зачем теперь устраивать такие драмы на ровном месте?
Маяться ожиданием ему, к счастью, пришлось недолго: Эсна заявилась к нему в кабинет уже на следующий день. Дерек, разбирающий с владыкой бумаги, под грозным изгоняющим взглядом последнего по стеночке отправился на выход, но не успел: скандал начался сходу.
Бледная осунувшаяся Эсна в простой домашнем одеянии встала посреди кабинета, сложила руки на груди, задрала подбородок и твёрдым голосом заявила:
– Я буду просить отца устроить наш развод.
Кажется, приготовленный скандал превзошёл все самые смелые ожидания!
Дерек смекнул, что лучше подзадержаться, чтобы уберечь кабинет от масштабных разрушений.
Те явно ему грозили – судя по тому, как мгновенно вскипел владыка, у которого на висках вспухли вены, а глаза налились кровью.
«Ой, дура!» – покачал головой Дерек, пытаясь сообразить, как бы сгладить всё это дело так, чтобы обойтись без трупов.
– Развод? – обманчиво мягко переспросил Грэхард, уставив на Эсну самый пугающий ту вид своего взгляда.
Её проняло, но она лишь покрепче обняла себя руками и почти уверенно выдала позицию:
– Я не обязана объясняться.
«Не дура, идиотка!» – мысленно простонал Дерек, которому, как назло, на ум не шла никакая подходящая шуточка, могущая свести дело к миру.
– Нет уж, солнечная госпожа моя, – взвился Грэхард, вскакивая. – Изволь объясниться! – грозно потребовал он.
В процессе вскакивания начались ожидаемые разрушения: бумаги со стола полетели на пол вместе с чернильницей – «Приказ казначею теперь переписывать!» – а стул, не выдержавший эмоционально опёршегося на его спинку владыки, с грохотом покатился по полу.
Грэхард пошатнулся, но быстро вернул себе уверенную и мрачную позу.
Собственно, весь этот шум и придал Эсне сил. Сверкнув на супруга гневным взглядом, она изволила объяснить своё неожиданное решение:
– Я не чувствую себя здесь в безопасности!
У Грэхарда задёргался глаз. Пытаясь проморгаться, он неудачно заметил Дерека и совсем рассвирепел:
– Вон! – зло приказал он, указывая для верности направление пальцем.
Уже было заготовленная шуточка застряла у Дерека в горле, и опытным взглядом приближённого он понял, что лучше просто тихо исчезнуть.
Обернувшаяся Эсна обнаружила присутствие третьего лица и назло Грэхарду заявила:
– Нет, пусть остаётся!
Когда Дерек был рядом, она чувствовала себя более уверенной. Находиться в тесном помещении наедине с взбешённым владыкой ей совсем не хотелось.
От последнего мало что дым не повалил, и Дерек понял, что попал.
– Так, так, так! – выставил он вперёд руки в примирительном жесте. – Давайте вы не будете перебрасывать меня как мячик в ваших разборках!
– Не будем. – Мрачно согласился Грэхард и с нажимом добавил: – Ты просто уйдёшь.
– Никуда он не уйдёт! – с неожиданно не меньшим нажимом парировала Эсна.
Дерек тоже сложил руки на груди и, закатив глаза к потолку, вынес предложение:
– Я могу в дверном проёме постоять. Одна нога – здесь, другая – там!
Грэхард зарычал.
– Всё-всё, я понял! – свернул тему Дерек, поспешно выдвигаясь в сторону выхода.
Эсна проводила его траекторию движения раздражённым взглядом.
Придя к выводу, что оставаться наедине с разгневанным владыкой ей точно не хочется, она прищурилась, подумала, развернулась и тоже направилась на выход.
Взбешённый Грэхард ринулся за ней, и в результате всех этих перемещений исходная троица снова встретилась, теперь уже – в приёмном покое.
Дерек, который вышел первым, успел опереться спиной на косяк входной двери и теперь, сложив руки на груди, разглядывал потолок, имея на лице вид самый мученический.
Вышедшая на середину Эсна хмурилась, тоже сложив на груди руки, стоя вполоборота к Дереку, вполоборота – к дверям кабинета.
Замерший в этих дверях Грэхард не нашёл ничего лучше, чем принять такую же закрытую позу и состроить вид мрачной скалы.
В такой скульптурной композиции они постояли минуту.
Единственный голос разума в этой компании не выдержал первым:
– Сиятельные господа мои, вам не кажется, что вам стоит разойтись по разным покоям и немного поостыть, прежде чем продолжать столь пылкую дискуссию?
Эсна и Грэхард переглянулись.
Идея казалась разумной.
Не говоря больше ни слова, гордым движением Эсна подобрала подол платья и прошествовала на выход.
Грэхард проводил её мрачным тяжёлым взглядом, но ничего не сказал.
Дерек любезно приоткрыл перед дамой дверь, выпустил её, закрыл обратно, вздохнул, принял более расслабленную позу и мирно уточнил:
– Я чего-то не знаю, да?
Потому что из тех сведений, которые имел он, никак не могли следовать такие драматичные явления и требования развода.
Смерив его мрачным взглядом, Грэхард скривился и вернулся в кабинет, махнув рукой – мол, следуй за мной.
Насвистывая, Дерек обогнал своего повелителя, поставил на место стул и принялся подбирать бумаги, цокая языком и комментируя:
– Так, это переписывать… а это можно и так… нет, это совсем потеряно…
Пока он суетился, владыка грозно нависал над ним в своей любимой скалистой манере, и его голос раздался весьма неожиданно:
– Я сказал ей, что это я отправил Веймара на рекогносцировку.
Дерек от изумления аж снова выронил с таким тщанием подобранные бумаги.
Всплеснув руками, он присел на краешек стола и с возмущением ринулся в атаку:
– А раньше ты мне об этом не мог сказать, о коварный повелитель? Знаешь ли, где-нибудь в самом начале, когда ты меня отправлял на это дело?
Грэхард поморщился, не желая вдаваться в подробности своей мотивации.
Дерек продолжал возмущаться:
– Ну конечно! Конечно, мы будем молчать, ведь умница-Дерек должен сам обо всём догадаться вовремя, и прикрыть нашу сиятельную задницу, пока мы самоустранимся и пустим дело на самотёк!
– Ты должен был закрыть это дело ещё на свидетельстве старшего Треймера! – зло оборвал его жалобы Грэхард.
Подпрыгнув на столешнице, Дерек возмущённо возразил:
– Ну прости! Почём я знал, что в это дело замешан ты! Ты, мой повелитель, велел мне всячески угождать твоей солнечной госпоже, вот я и старался, как мог! Как я должен был догадаться, что это ты озаботился тем, чтобы вовремя сделать её вдовой?!
Ему было досадно, что подобное соображение даже не пришло ему в голову, но ещё досаднее было то, что владыка не сказал всей правды сразу и отправил его работать вслепую, а теперь был недоволен результатом.
– Ты слишком уж расстарался, – недовольно рыкнул Грэхард. – Никогда раньше не замечал за тобой талантов в сыске!
– Ну спасибо, что так верил в мои силы, мой господин! – съязвил Дерек и, нагнувшись, вернулся к сбору бумаг. – Сам заварил – сам и разгребай теперь. А мне нужен новый вариант вот этого приказа! – потряс он в воздухе окончательно загубленной бумажкой.
Смерив его мрачным взглядом, Грэхард шумно сел и пододвинул к себе бумагу.
Интермедия
Наутро в совете остро встал вопрос о религиозных беженцах из Даркии.
Те самые отцовцы, которых никак не решалась привлечь на свою сторону оппозиция, давненько осели на западном побережье Ньона, пользуясь попустительством нынешнего владыки. По идее, по законам Ньона их должны были незамедлительно казнить, как только вопрос их веры становился очевидным. Но Грэхард не очень-то торопился с преследованиями иноверцев. Напротив, он полагал, что наличие разногласий такого рода делает управление страной более простым. Ведь всегда можно натравить одну группу на другую и наблюдать, как они самоуничтожатся без вмешательства власти.
Отцовцы, которые от даркийской религии унаследовали миролюбие и трудолюбие, а от ньонской – фаталистичный и спокойный нрав – особых проблем не представляли. В основном они были ремесленниками, и производимые ими товары отличались хорошим качеством, поэтому Грэхард был скорее доволен их присутствием в Ньоне.
Чего нельзя сказать о его советниках, большая часть которых являлась истовыми поклонниками господствующего культа, поэтому с нетерпимой ненавистью преследовала иноверцев.
В этот раз заводилой стал главный священник. Он явился в совет с просьбой о заступничестве и красноречиво высказал обвинение в сторону отцовцев: мол, те совращают верных последователей Небесного и увлекают их в ересь. Священник категорично требовал вырезать их всех полностью, и мастерски играл на религиозных чувствах присутствующих.
В кои-то веки совет был практически единогласен – если кто и был против, то мудро помалкивал.
Проблема была в том, что в число этих «кто против» входил и сам владыка, и помалкивать точно было не в его стиле.
Послушав соратников, которые уже продумывали целый поход в защиту Небесного, он раздражённо хлопнул ладонью по подлокотнику и негромко заявил:
– Хватит. Отцовцы полезны, поэтому останутся на своём месте.
Священники недовольно переглянулись с министрами, но, естественно, молчаливо склонили головы.
– Ваше повелительство, – неожиданно нарушил общее согласие холодный голос Треймера, – но ведь ересь их и впрямь распространяется, и что-то с этим делать надо.
Мрачный и тяжёлый взгляд Грэхарда столкнулся с пронзительным и острым взглядом Треймера.
– И что ты предлагаешь? – нарочито любезно спросил владыка.
– Нужно казнить для острастки хоть нескольких, особо проповедующих, – убеждённо заявил тот, вызвав одобрительный гул со стороны священников. – Пусть осознают, что их жизни в наших руках.
С минуту Грэхард обдумывал это предложение. Человеком особо верующим, как уже отмечалось, он не был, но предпочитал на всякий случай не враждовать с чужими богами. Ему, в общем-то, всё равно было, сколько ньонцев отцовцы заманят в свои сети. Что культ просто Небесного, что культ Небесного Отца – какая, в сущности, разница?
– Не вижу необходимости в их казни, – наконец, вынес вердикт владыка. – Пусть живут и работают.
– Ваше повелительство, – продолжал настаивать Треймер, – но только силой можно удержать в узде…
– Треймер, – деланно дружелюбно перебил его Грэхард. – Ты нарываешься?
Пронзив владыку недовольным взглядом, тот покорно склонил голову и ледяным тоном, от какого ходят мурашки по спине, заверил:
– Как можно, ваше повелительство.
– Вот и помолчи, – закрыл вопрос Грэхард, хмурясь и не желая сам с собой признавать, что даже и его повадки советника пробирают. – Святейший, – перевёл он тяжёлый взгляд на главного священника, – ты лучше займись приходами в тех краях. Что это у тебя там люди так легко соблазняются? – насмешливо выгнул бровь он.
Святейший вздохнул и смиренно признал, что, мол, его недогляд.
Глава вторая
Эсне никогда в жизни не было так паршиво.
Мысль о том, что отец не виновен в тех преступлениях, которые она ему приписала, не принесла ей ожидаемого облегчения. Она уже не могла просто отбросить все те муторные, тяжёлые эмоции, которые переживала в эти недели, – да и разумные аргументы княгини чем дальше, тем больше казались ей справедливыми.
То, что в этом конкретном случае отец был невиновен, не отменяло того факта, что она всегда была игрушкой в его руках. Любимой – но игрушкой.
Эсна сжимала зубы и кулаки и понимала, что жаловаться тут не на что. Ей явно повезло больше, чем любой другой, и было бы чёрной неблагодарностью обвинять в чём-то отца, который все свои силы приложил к тому, чтобы жизнь её была лёгкой и радостной.
Но Эсне впервые подумалось, что это не так важно – жить легко и радостно – и что куда важнее жить по-своему. Пусть это и будет тяжело и муторно, но – по-своему.
Она не умела и не знала, как это, но была уверена, что сумеет научиться.
Она бунтовала против отца, но под раздачу попал Грэхард – просто потому, что в браке с ним она увидела ту несвободу, которая сковывала её всю жизнь, и в этом новом витке её жизни Грэхард попросту заменил ей отца, став новым господином и надзирателем. Который, конечно, делает всё для того, чтобы ей жилось легко и радостно.
Это чувство вины за то, что она не чувствует себя благодарной, особенно подстёгивало гнев Эсны.
Грэхард стоял между нею и свободой; и ей в голову не пришла мысль, что развод с ним не сделает её свободной, а лишь вернёт под власть отца. Она была слишком истощена нервно, слишком вымотана эмоционально, чтобы заглядывать так далеко. Сейчас она могла только наблюдать сковывающие её узы брака, ненавидеть того, от кого она стала зависимой, и искать способа сбросить с себя это ярмо.
Поэтому, вопреки чаяниям Дерека, она не успокоилась, отсидевшись пару дней в своих покоях. Напротив, с каждым часом её решимость всё крепла. Она находила всё новые и новые аргументы в пользу развода, и особенно тяжёлым камнем на весы её размышлений упало признание Грэхарда.
Она не могла бы сказать, что именно казалось ей самым кошмарным: то, что он семь лет маялся тайной любовью к ней, то, что, пойдя на поводу этих чувств, он убил её первого мужа, то, что он скрывал это, то, что он нашёл способ задурить ей голову и заполучить её, то, что он убил Дэрни, чтобы скрыть свои грехи… Наверно, всё это вместе создавало ту картину, которая казалась Эсне совершенно невыносимой.
Забавно! Она не любила первого мужа, и скорее радовалась своему вдовству, но теперь, узнав, что тот был убит, она почему-то вбила себе в голову, что он был совершенно прекрасный во всех отношениях человек, с которым её связывали самые нежные и близкие отношения. Ей вспоминалось исключительно хорошее о нём; а зачастую это хорошее просто придумывалось, по схеме «Если бы он выжил, то у нас…». Эсна не могла отличить своих фантазий от реальности, и тем страшнее была для неё мысль, что больной какой-то совершенно разрушительной одержимостью Грэхард уничтожает всё на своём пути к цели – обладанию ею.
Эсна переосмыслила поступки владыки по-новому, и теперь то, что ранее казалось ей романтичным признаком истинного чувства, стало видеться как способ добиться желаемого. Ей пришла в голову идея, что безумный в своём желании обладать ею Грэхард сметёт всё, что будет ему мешать, не чинясь с чувствами других.
И ей стало страшно, мучительно, остро страшно.
Она болезненно чётко чувствовала то, в какой зависимости от него находится, и насколько сама её жизнь и жизни тех, кого она любит, зависят от его капризов. А Грэхард, как ни крути, не производил впечатление человека, способного сдержать свои разрушительные порывы.
В общем, когда поостывший от прошлой встречи владыка почтил её своим визитом, она только больше утвердилась в своём окончательном решении всеми правдами и неправдами добиться развода.
Конечно, толкового диалога между ними не случилось. Грэхард заявил, что о разводе не может быть и речи, а князь Кьерин может хоть собственной бородой подавиться, но ничего не добьётся.
– Даже слышать ничего об этом не хочу! – раздражённо шипел он, потому что всегда предпочитал тактику «если мне что-то не нравится – этого не существует».
– Ты не можешь держать меня здесь насильно! – возмущалась в ответ не менее раздражённая Эсна, которая не была способна ни на какую дипломатию, потому что думала только о том, как бы избавиться от придавившего её гнёта чужой воли.
– Могу и буду! – гневно рыкнул он, взбешённый её сопротивлением.
Холодно откинув волосы, Эсна сложила руки на груди и зло спросила:
– И о какой же любви ты говоришь, если ты лишаешь меня права выбора?
Стремительно подлетев к ней, он навис над нею в своей любимой манере и рыкнул:
– У тебя был выбор. И ты выбрала меня. Пути назад нет, Эсна.
Она, кажется, уже выработала некоторый иммунитет против его нависаний, потому что не дрогнула и холодно напомнила:
– Ты не сможешь удерживать женщину, если её отец потребует расторгнуть брак. Есть закон, и он един для всех, в том числе и для тебя.
– Отлично! – пророкотал Грэхард. – В таком случае, мы просто лишим твоего отца возможности что-то требовать! – и вылетел вон, громко хлопнув дверью напоследок.
Резко побледневшая Эсна пошатнулась и чуть не рухнула в обморок: в его реакции она увидела обещание убить её отца.
Однако сам Грэхард имел в виду не совсем это. Он сделал логичный вывод, что князь не сможет ничего требовать, если ни о чём не узнает, поэтому попросту отдал ряд распоряжений, которые помешали бы Эсне каким бы то ни было способом связаться с родными.
На другой день Эсна с удивлением обнаружила, что ей запрещено выходить из покоев, писать кому-то и даже принимать кого-то.
Она долго стояла в ошеломлении, не веря, что всё это происходит в реальности.
По сути, он превратил её в узницу.
И… она просто не знала, что предпринять теперь, потому что, как выяснилось, круг разрешённых для неё действий вдруг стал ужасно узким.
Грэхард, как уже неоднократно отмечалось, совершенно не умел выстраивать отношения, и предпочитал решать проблемы радикально. Идею Эсны с разводом он воспринял как минутную, но опасную блажь, и счёл разумным держать жену взаперти до тех пор, пока эта блажь из её головы не выветрится.
Будь Эсна похитрее, она бы, возможно, сумела притвориться сломленной и показать ему ту картинку, которую он жаждал видеть: ласковую и послушную жену. Это дало бы ей возможность получить послабления и связаться-таки с отцом – правда, представляется наиболее вероятным, что опрометчивый поступок такого рода привёл бы к самым кровавым последствиям, поскольку владыку не интересовало, какую цену придётся заплатить за обладание желанной женщиной. Поэтому, возможно, ситуация всё-таки сложилась к лучшему: старый князь ни о чём не узнал, хотя и встревожился. Ни он, ни Ална не получали вестей от Эсны уже больше месяца, и всё, что им удалось узнать через скалистого генерала и младшего Треймера – так это новость о её болезни.
Между тем, должны признать, что Дерек всю эту ситуация благополучно прошляпил, потому что так и продолжал избегать возможностей пересечься с Эсной, поэтому её затворничества, разумеется, не заметил, и мог бы и вообще не замечать ещё долго, если бы с ним не поговорила обеспокоенная княгиня.
Узнав, что Грэхард попросту запер жену в её покоях и никого к ней не пускает, Дерек почувствовал себя изрядно ошеломлённым: такого поворота событий он никак не ожидал.
Как подлезть к господину с деликатным разговором, тоже было не очень понятно: он демонстрировал явное раздражение и нежелание говорить на эту тему. Однако Эсну нужно было спасать, поэтому Дерек решился.
– Мне не кажется, – дипломатично отметил он, подавая после совета владыке распоряжение на подпись, – что запирать женщину – это хороший способ наладить с нею отношения.
– Твоего мнения никто не спрашивал, – холодно скривился Грэхард, берясь за предложенную бумагу.
Пока он хмуро вчитывался, что ему нужно одобрить на этот раз, Дерек перебирал в голове стратегии, которые могли бы чем-то помочь в этой ситуации.
– Ты и впрямь ведёшь себя как тиран, – решил он напомнить то, что, кажется, владыка не хотел идти по этому пути.
Однако и момент, и случай явно были неподходящими.
Рассвирепевший от одной только мысли, что может потерять Эсну, Грэхард хотел просто продавить своей волей то единственное решение, которое его устраивало. Думать о мыслях и чувствах супруги в его планы не входило. Напротив, он находился в таком состоянии, когда ему казалось, что всё полетело в пропасть именно из-за того, что он вёл себя слишком мягко. К тому же, по старой привычке переваливать в таких случаях ответственность с себя, он и в этот раз легко нашёл виноватого: Дерека и его советы.
В этот момент он не помнил о том, что именно эти советы вообще позволили ему добиться брака с Эсной. Он, напротив, полагал, что всё делает неправильно, и нужно было красть и запирать её с самого начала.
Смерив Дерека ледяным от злости взглядом, он с угрозой в голосе парировал:
– Ты лезешь, куда тебя не звали. Ты принимаешь слишком много участия в судьбе солнечной, и меня это не устраивает.
Растерянный Дерек, никак не ожидавший такой отповеди, всплеснул руками:
– Скажи на милость! Не ты ли сам поручил мне обустраивать её комфорт?
Грэхард крайне не любил принимать обратно уже переваленную ответственность, поэтому вскочил, навис над Дереком и прошипел:
– А ты, я посмотрю, и рад стараться!
Дерек невольно сделал шаг назад, в тень, – такой злобой пылало лицо Грэхарда, – и последний истолковал это отступление как признание вины.
– Я всегда рад проявить максимальное старание при выполнении твоих приказов, мой повелитель, – холодно и спокойно напомнил Дерек, и в этом спокойствии Грэхард углядел вызов.
– Прекрасно, – сощурился он. – В таком случае, подготовь для солнечной покои в Верхнем. Отныне она будет содержаться здесь.
В Верхнем дворце традиционно находились покои для пленниц или рабынь. Ещё при отце Грэхарда они были полны запертыми девушками, что самого Грэхарда крайне раздражало – он полагал, что это унижает его мать. Став владыкой, он отказался от этой традиции – хотя пара пленниц там всё же успела побывать и в эпоху его правления.
Свои приказом он хотел не столько унизить Эсну, низвергнув её с уровня жены на уровень наложницы, сколько испытать покорность Дерека, который, как ему показалось, проявляет слишком много личного участия в вопросах, касающихся Эсны.
Дерек не обманул его худших ожиданий. Сложив руки на груди, он констатировал:
– Да ты совсем с ума сошёл!
– Я не спрашиваю твоего совета, – грозно напомнил Грэхард. – Я отдаю приказы, а ты их выполняешь.
– Ты отдаёшь безумные приказы, и я не буду их выполнять!.. – заартачился Дерек.
Он хотел сказать что-то ещё, выступить в защиту Эсны и вразумить горячую голову владыки, но не успел: взбешённый непокорством и подозревающий за этим непокорством личное чувство к Эсне Грэхард наотмашь ударил его по лицу, сопровождая свои действия рыком:
– Ты. Будешь. Выполнять. Мои. Приказы.
Удар у владыки был поставлен что надо; Дерек еле удержался на ногах, да и зубы ему удалось сохранить разве что чудом.
– Разумеется, – тем не менее, сумел из себя выдавить он. – Как прикажет мой повелитель, – и, бросив напоследок обречённый какой-то взгляд, откланялся, прихватив со стола свиток, который приносил на подпись.
Грэхард застыл мрачной глыбой. Грудь его сдавило; не получалось сделать вдох, и в лёгких что-то нестерпимо жгло.
Он чувствовал себя почему-то так, словно это его ударили.
Ему случалось самолично бить слуг; нечасто, правда, и за какие-то совсем уж выдающиеся проступки.
Но никогда он не делал этого с Дереком; за все пятнадцать лет, что тот был при нём, даже в минуты ссор и крайних степеней несогласия ему и в голову не приходила мысль поднять на него руку.
Он ещё не осознал вполне значения собственного поступка, но с несомненной чёткостью чувствовал, что совершил что-то совершенно непоправимое и ужасное, что-то, что навсегда разделит его жизнь на «до» и «после», и что уже ничто и никогда не будет как прежде.
