Максим Кутис
9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)
– Конечно, в детстве, все кажется куда больше и интереснее.
– Ну да. Но сейчас мне тоже все очень нравится. Особенно, с тобой.
Она потянулась ко мне с закрытыми глазами, и мы поцеловались.
– Да блин, Т.! Ну опять что ли? – совсем рядом послышался знакомый голос.
Мы неловко освободились из объятий друг друга. Наши друзья вернулись неожиданно быстро. И без ваты. Друг, который таскал нас по культурным мероприятиям, стоял напротив со взглядом, пропитанным возмущением и порицанием. Двое других опустили взгляд на асфальт и упорно высматривали там что-то крайне интересное. Мы простояли так с минуту, в неловком молчании, синхронно делая шажок вместе с остальными людьми в очереди. Наш друг стоял рядом, картинно закатывая глаза, и по театральному разочарованно выдыхал воздух из легких.
– Так, отойдем! – не выдержав, злобно прошипела Т. и потащила его в сторону, прихватив за руки остальных двух товарищей. Те, не показывали открытого неодобрения, но для уверенности им надо было объяснить, что они только что увидели и как именно им следует на это реагировать. Да и лучше удостовериться, что они точно не выболтают ничего из того, чему стали невольными свидетелями.
И вот я остался стоять в очереди совершенно один. С каждым шажком, что я приближался к механическим куклам динозавров на меня все больше и больше накатывало негодование, которое перерастало в откровенную злость. Какого черта им надо было так быстро вернуться? Еще и разыгрывать этот спектакль! Ведь им же было как-то наплевать до этого момента. И нам удавалось скрывать от лишних глаз нашу мелкую затею. И было бы что скрывать. Подумаешь! Но нет же, теперь еще выслушивать их тупые шутки вскользь, и ловить эти мудацкие взгляды, которые проверяют попала ли их шутка в цель. Они же не забудут. Даже если Т. им все дотошно объяснит, да и какого черта им надо все объяснять? Вообще ни капли не их дело! Сожрали бы свою сладкую вату и были бы довольны, но нет надо было вернуться. И еще я тут стою, один как дебил, а в очереди почти никого не осталось. Какого черта надо так долго разговаривать?
Погруженный в ненависть ко всей этой идиотской ситуации, я оказался у самого входа на аттракцион, который был выполнен в виде огромной головы Тираннозавра. Захотелось как следует врезать по ней, чтобы вышибить из нее все дурацкие зубы. Но зачем? Тираннозавр уж точно не виноват, что все так получилось. Очередь прошла, я еще раз обернулся – никто так и не вернулся. Я отошел в сторону, пропустив вперед пухлого малыша, с восторгом ожидавшего возможности войти внутрь и его не менее пухлую мамашу.
Я плюнул и решил свалить к чертям, все равно уже вечер испорчен. Возвращался мимо всех аттракционов, на которых мы успели побывать в тот день. Радость, что они источали в тот момент, ничем не отличалась от радости, которые они излучали часом ранее, когда мы были на них общей компанией. Но когда я злобно топал к выходу все выглядело как насмешка. Идиотская была затея идти в Парк аттракционов, чего нам не сиделось в барах? До этого же все было хорошо, вот какого черта надо было. Жаль не помню, кто предложил сюда отправиться. Да и зачем я соглашался на это?
Я вышел за пределы парка и быстрым шагом отправился в сторону метро, как телефон зазвонил.
– Куда ты делся? – спрашивала Т.
– Я ушел.
– Почему?
– Ну а что? Вечер испорчен.
– С чего ты взял?
– Ну как… Ты ушла что-то объяснять, я остался один в этой очереди, она закончилась, никто не пришел. Я решил, что вы там надолго, одному шататься и ждать не хотелось.
– Да брось. Я все объяснила, ребята все поняли. Все нормально. Вернешься? Браслеты же работают на повторный вход.
– Не, не хочу, да и мы все уже обошли вроде. И день был долгий.
– Ну ладно, ладно. Минуту…
В трубке повисла тишина. С каждой секундой я злился все больше, мне уже хотелось свалить наконец оттуда.
– Ты далеко ушел? – вновь послышался из трубки голос Т.
– Нет, метров двадцать отошел от ворот.
– Ну подожди тогда пару минут, мы тоже сейчас выходим. Поедем обратно.
– Ок.
Я простоял еще несколько минут перед главным входом, как дурак, который не может просто взять и уйти, когда так хочется. День и правда уже подходил к концу. Солнце сонливо клонилось к горизонту, на небе проявилось все больше и больше теплых оттенков. Посетители нестройным потоком с разноцветными воздушными шариками и с пакетами сувениров вытекали из эпицентра веселья и радости. Они, довольные и улыбающиеся, как-то сторонились меня, вероятно искренне не понимая, как вообще можно держать кислую мину рядом с таким потрясающим местом. Наконец, показалась и моя компания. Они спокойно себе шагали, болтая как ни в чем не бывало. От других посетителей их отличало разве что отсутствие шариков, наполненных гелием.
– Хочешь стать Мышью номер два? – сразу бросила мне претензию Т.
– Э! – наш знакомый возмутился. Ему не нравилось это прозвище, мы называли его так за глаза.
– Ну а что «Э!»? Видишь, как тупо получается, когда кто-то просто сбегает, не предупредив? – парировала Т. Он не нашелся, что на это ответить, и лишь недовольно подкурил.
Мы общей группой из пятерых человек возвращались к метро, ровно так же, как и пришли несколькими часами ранее. Я молчал. Остальные болтали на общие темы. Косых взглядов никто не бросал, видимо, Т. действительно все доходчиво им объяснила, и вроде все как обычно, но моя злость все не проходила. Не находя выхода, она законсервировалась и тихо бурлила внутри. Виновного в случившемся, на которого можно было бы спроецировать все неудовольствие, очевидно не было. Ребята, как и пасть динозавра на входе в Затерянный мир, явно не были причиной всему этому. Мы вернулись в центр города, но ни в какие заведения, как планировали ранее, заходить не стали. И так много событий. Т. чмокнула меня на прощание в щеку.
Вернувшись к себе, я попытался хоть как-то успокоиться, найти выход своей злости, или хотя бы отвлечься, но ничего не получалось. Чем бы я не заставлял себя заняться, события дня перебивали все и циклично раз за разом всплывали в моей голове, прокручивались и прокручивались, бессчётное количество раз, пока вдруг, так неожиданно, на первый взгляд, но на самом деле так давно напрашивающееся на меня снизошло та, что уже давно ходила кругами за кулисами, смакуя в воображении момент ближайшего будущего, когда на нее будет наконец-то направлено все внимание – очевидность. Именно в этот момент моего полного раздрая, она победоносно вышла на авансцену во всем своем великолепии размахивая знаменами, раскрашенными в «А я же говорила! А ты меня совсем не слушал» цвета. Каждую свою победу она выставляет напоказ, унизительно тыкая носом в ошибки того, кто вздумал ей противиться и думать, что все будет как-то иначе. Так произошло и на этот раз. Все же так просто. Почему я злился? Не потому, что наш гениальный план тайных любовников был раскрыт, не потому что Т. с товарищами не вернулись, к моменту как я отстоял всю очередь на аттракцион, не потому, что я так и не попал к динозаврам, не из-за отлучившегося в самый ненужный момент продавца сладкой ваты и не из-за наигранной морали нашего культурного товарища, коей он никогда не отличался. А злился я ровно потому, что один из этих злосчастных моментов начала влюбленности все-таки сработал. А может и все они сразу. Я злился потому, что мне надо было скрывать, то, что было бы прекрасным и искренним при любых других обстоятельствах. Я злился, что в я снова сидел один в квартире. И засну, и проснусь все также один. И Т. появится не когда захочу этого я или она, а только когда будет «возможность». Я злился, что возможность этой «возможности» зависит не от меня, и не от нее, а от расписания третьей стороны, совершенно не вовлечённой и не понимающей, на что она влияет.
Очевидная идиотичность этой ситуации – вот истинная причина злобы. И эта мысль пришла совершенно неожиданно, как, наверное, приходят все гениальные открытия. Такое простое, лежащее на поверхности, но до этого совершенно не видимое для глаза. Но как только, ты его заметил, не замечать это больше невозможно. Словно скрытый предмет на картинке – после обнаружения, это будет первое, на что сразу же будет натыкаться взгляд.
Через четыре дня, которые тянулись куда длиннее, нежели любые другие четыре дня из предыдущих, Т. снова оказалась у меня. Ведь предоставилась «возможность». И все прошло как обычно. Она появилась из дверей метро, решительным шагом направилась ко мне и крепко поцеловала. Бутылка вина, секс, и болтовня в кровати. И все вроде должно быть как обычно. Но два слова: «Она уедет» засели в моей голове, и уже не хотели ее покидать, вскакивая постоянно и назойливо.
Вот я смотрю, как она снимает свои сережки… она уедет, она уедет… вот она улеглась, тяжело дышащая на моей груди… она уедет, она уедет… вот она уплетает кусочек остывшей пиццы… она уедет, она уедет… вот она сладко потягивается на кровати и просит немного помять ей шею… она уедет, она уедет… вот она отправляет последние капли из бутылки в свой бокал… она уедет, она уедет… вот она натягивает свои темные колготки, как будто бы виновато целует меня на прощанье и вызывает такси… Она уедет… Она уехала. «Танцуй, танцуй, иначе мы пропали.». Я сбился и остановился.
Я оказался перед тем самым черным занавесом: довольствоваться тем, что есть или попытаться посмотреть что может быть за ним? Но зачем? И так же все вроде хорошо. Красивая девушка забегает ко мне раз или два в неделю. Мы проводим чудесное время вместе. Без какие-либо обязательств или ревности. Делимся друг с другом теплом. И потом разбегаемся, чтобы через некоторое время встретиться вновь. Прекрасно же. Но так работает только на бумаге, ну или может хорошо выглядело бы в самом начале знакомства, но с каждой рассказанной историей, с каждой поворотом запястья, с каждым прикосновением к обнаженному телу она все глубже и глубже проникала в сознание. Так же легко, как она, вальсируя, просачивалась сквозь статичную публику самым первым вечером в рюмочной, также она огибала все закостенелые и проржавевшие заслоны, выставленные в моем сознании. Маленькими отточенными движениями, будь то вздернутая бровь, умилительно разведенные в сторону руки как знак непонимания, вихляния маленькой попки на кухне, когда мы решали что-то ради разнообразия приготовить, решительными рассуждениями о несовершенстве мира, приправленными редкими матерными словами, которые звучали у нее как недовольное щебетание птички, милые подарочки, которые она иногда приносила мне, личные истории из прошлого и настоящего. Всеми этими крохотными деталями она легко и непринужденно проникала за тяжеловесные односложные заградительные словосочетания, по типу «Не надо» или «Неправильно». Очевидность – все-таки тварь еще и потому, что в самом начале выстраивает примитивную защиту в виде этих установок, будто из сеансов дешевого аутотренинга, чтобы потом паскудски вернуться, и носом ткнуть в них же.
В сухом итоге у меня оставалось только одно – естественное желание безраздельно обладать человеком, которого любишь. А с такими процентом выпадения «возможностей» это было мало достижимо. Желание несомненно эгоистичное. Может это только мои, ничем не обусловленные стремления, детский каприз, когда любимую игрушку отбирают? Может так и надо, и ее абсолютно все устраивало? Она не говорила ничего насчет будущего, хотя в данной ситуации это все-таки не комильфо. Но что с этого мне? Танец уже не получится, если один из партнеров сбился. Второй не сможет этого не замечать. Надо или расходиться, или менять ритм.
Я ходил всю неделю с этими идеями. Представлял, как четко и решительно, выдвину Т. не то, чтобы ультиматум, но просто предоставлю выбор: или остаться со мной, или прекратить наши взаимоотношения. Не совсем, ни к чему, просто закруглиться со свиданиями в моей спальне. Так-то пить с общей компанией мы, конечно, сможем. Даже может останемся в хороших отношениях. Ведь никто ничего плохого другому не сделал. И можно обойтись без излишней драмы. Просто выбор продолжения для нее. Что именно она ответит, было уже не так важно – любое развитие событий сойдет за благо.
У нее всегда получалось чувствовать меня. Какую-бы мелочь я не пытался скрыть, будь то какая неприятность на работе или же ее брошенное слово, которое не должно было как-то задеть меня, просто слово из ряда всех остальных не хорошее и не плохое, как и вся она. Каким-то образом она всегда понимала, что нечто скребется в моих мыслях и не дает покоя, в такие моменты она брала мою голову в свои маленькие ладоши и смотрела в упор темно-карими глазами. Приходилось или отвечать начистоту, или же уходить от темы или отшучиваться, чтобы не портить и без того ничтожно малое отведенное нам время. Второй вариант ей не очень нравился, она делала недовольную гримасу, но с расспросами никогда не лезла. Эта восприимчивость у нее работала даже на расстоянии. Как только я забуривался в раздумья практически всегда от нее приходило сообщение с вопросом «Все ли в порядке?». На что я всегда отвечал: «Да, все в порядке». Как бы там ни было на самом деле.
Вот и в тот вечер она сразу поняла. что нечто тяжелое витает в воздухе чуть ли не с порога. Вместо того, чтобы манерно швырнуть свой плащ на столик в прихожий, как обычно делала, она аккуратно повесила его на крючок. После чего чуть ли не на цыпочках направилась в комнату. Мы были несколько молчаливы, она с прищуром что-то пыталась высмотреть, я же всем своим видом пытался показать, что ничего особенно не случилось. На секс, впрочем, гнетущая атмосфера никакого отрицательного влияния не оказала. Скорее даже, добавила чувственности подсознательная убежденность, что все это в последний раз.
Весь вечер Т. пыталась меня растормошить, и у нее это неплохо получалось. Я на некоторое время забыл про засевшие в моей голове два слова, указывающие на очевидное развитие событий. Но только на время, в этом и была вся проблема. Как только она взяла телефон, напечатала сообщение, и повернулась ко мне со взглядом, рассчитывающим на понимание, такая красивая, с растрепанными кудряшками в приглушенном свете торшера, мое сердце окончательно сжалось.
– Я думаю, нам надо прекратить видеться, – сказал я неестественным и подавленным тоном. Ожидания, что я смогу спокойно и последовательно провернуть идею с постановкой выбора для нее, разрушилась в клочья.
– Что? – Т. прервалась, допивая последний бокал.
– Я больше не хочу, чтобы ты приходила ко мне.
– Почему? – она не понимала, что происходит, и что нашло на меня.
– Это все никуда не ведет. Я застрял. Надо двигаться дальше. Так будет лучше, – я лепетал, вспоминая обрывочные словосочетания из возвышенных фраз, которые столько раз репетировал в своей голове всю неделю.
Она поставила недопитый бокал и молча сверлила меня взглядом.
– Что же, – после затяжной тяжелой паузы, произнесла Т., проглотив комок в горле, – раз ты думаешь, что так лучше – пусть.
Она начала раздраженно одеваться, я тоже начал напяливать свою одежду. Я смотрел как она нервно расчесывает свою кудри и поправляет макияж. Ее руки заметно тряслись, но она справилась со своей основной задачей – выглядеть ровно так же, как и до визита ко мне. Она, не глядя на меня, собрала все свои вещи и направилась в прихожую. Я последовал за ней.
– Пойми, это выше моих сил. Это – жутко, не знать, где находится, девушка, которую любишь. Вернее, наоборот. Точно знать, где она. И что, она не со мной.
Т. подняла на меня свои глаза. Со злостью и слезами. Но ничего сказать не смогла. Она подождала, пока я обуюсь и засеменила по ступенькам вниз. Уже на улице, высматривая такси в вечернем потоке машин, то и дело смахивая слезы, она произнесла:
– Зачем ты все это устроил? Неужели было так плохо со мной?
– Нет. Как раз-таки наоборот – плохо было без тебя.
– Хах. Думаешь, мне легко так? Каждый раз приезжать и делать вид, что все нормально. Да и вообще, как ты себе это представляешь? Что я уйду от мужа? Как мне все это объяснять родителям, друзьям? Что мне вдруг что-то захотелось приключений? И поэтому раздел имущества, переезд? Зачем, зачем это все утраивать, у нас все нормально.
– Нормально. Но ты почему-то приходишь сюда.
– Все, прекрати.
– Я хочу, чтобы ты была со мной.
Я хотел ее обнять, но у меня не хватило смелости. Подъехала желтая машина, Т. уехала, а я сделал дежурный затяжной круг по кварталу прежде, чем вернуться в спальню.
На следующий день, когда мысль о том, что все закончилось, начала пускать робкие корни в моем сознании от Т. пришло сообщение. «Вчера все прошло очень странно. Вино дурное было. Но, очевидно, нам надо нормально поговорить». На это я ответил лишь «Ок». Ближайшие пару дней наши расписания свободных вечеров не сходились, пришлось отложить разговор на несколько дней. Даже в таком странном, подвешенном состоянии мы не прекратили обмениваться сообщениями. Хотя тон их был сухим, почти официальным. Мы договорились встретиться в знакомом пивном баре, куда частенько заглядывали, как вместе с компанией, так и только вдвоем.
День был будний, народу внутри было совсем немного. Несколько завсегдатаев, для которых день недели, чтобы пропустить пару пинт не играл никакой роли. Пахло хлоркой и неисправной канализацией. Самое место – чтобы раскрывать карты и объясняться в чувствах. Т. появилась в темно-синем плаще и с распущенными волосами, держалась она уверенно. Мы обменялись приветствием, я не решился ее поцеловать, на что она показательно оскорбилась. «Чего это? Даже не хочешь поцеловать меня в щеку?». Я поддался.
Мы зашли внутрь, выбрали самый дальний столик и заказали по нашей стандартной пинте. Она была как обычно восхитительна: легка и непоколебима, о событиях прошлого нашего вечера можно было догадаться лишь по возникающим на долю секунды злобным гримасам, которые она, одергивая себя, сразу же меняла на приветливую улыбку.
– Ну? – начала она разговор самым непритязательным образом.
– Что «ну»?
– То есть ты все уже решил.
– Я не решил. Я осознал, что эта ситуация не может больше тянуться в таком состоянии. Поэтому я и предложил выбор.
– Какой, прости, выбор ты мне предложил?
– Или остаться со мной, переехать и жить как полноценная пара, или же оставить свое положение как есть, но тогда мы больше не сможем встречаться вдвоем.
– Хах, выбор… Это – ультиматум.
– Ну да, ты права.
– Я не выношу ультиматумы. От них всегда хочется поступить наоборот назло. Я думала, ты умнее.
– Я тоже так думал.
– Ну и что теперь? – Т. пригубила пива, разбавив тем самым свой пассивно-агрессивный тон пивной размеренностью.
– Не знаю, – я последовал ее примеру, – по идее же, ничего не изменится. Можно продолжать дружить как товарищи по бухлу. У нас это неплохо получается. Вот даже сейчас.
– О, это да. В этом нам не откажешь, – она показательно приподняла свой бокал. – И что, хочешь сказать, если напьемся – то не переспим?
– Ну я, конечно, сейчас могу сказать, что нет. Но тут не угадаешь.
– Конечно, конечно. Будешь до конца держаться своих принципов. Куда мне до них. Весь такой правильный.
– Нет у меня особенных принципов, как ты сама понимаешь. Говорю же, я просто понял, что дальше так продолжать не могу. Это выше моих сил.
– Хм… А что же изменилось? Месяц назад все было хорошо, и тут вдруг ни с того ни с сего.
– Я четко понял, что не хочу ждать неделю, когда у тебя появится возможность прийти ко мне, не хочу, чтобы ты уходила от меня с приближением ночи. И я осознал, что ничего не изменится. А как было замечено кем-то, любовь требует хоть капельку будущего. Если его нет – она быстро зачахнет.
– Но я не могу по-другому. Ты же понимаешь.
– Понимаю. Но понимать и принимать – это разные вещи.
Т. нервно прыснула.
– И что же ты теперь предлагаешь?
– Ничего, все как и раньше, можем переписываться, может пить иногда, или ходить куда-нить как друзья. Просто закроем тему секса.
– Да это бред. Насколько же нас хватит?
– Не знаю, пока вроде получается не целоваться.
– Ну-ну, – было видно, что Т. начинала всерьез злиться, но все еще пыталась скрыть это за своей фирменной беззаботностью, – ну хорошо, если хочешь, давай так попробуем. Возьми мне еще пива, Д-Р-У-Г, потом верну тебе деньги за него.
– Не надо, и я не хочу – у меня нет выбора, – я поднялся с двумя пустыми бокалами и отправился к бару. Пока бармен наливал новые, я через плечо посматривал на Т. Она поправила свой макияж, затонировав румянец на щеках, после чего принялась безучастно стала прокручивать ленту новостей на смартфоне.
– Ну, за новые начала, – саркастически произнесла она в качестве тоста.
Я молча поднял свой. Т. агрессивно стукнула бокалом, пива пролилось на деревянный стол, который уже был пропитан алкоголем до самых ножек.
– То есть, у тебя нет выбора, а у меня значит есть? – продолжала Т.
– Ну да, я дал тебе выбор. Остаться там, где ты есть, или быть со мной.
– Так, стоп, никакого выбора ты мне не давал. Ты сказал, все, типа, развлеклись и хватит, выметайся, ты мне больше не нужна, видеть тебя больше не хочу.
– Не надо, я так не говорил. Но, согласен, да, паршиво сформулировал. Всю неделю в голове прогонял, как лучше сказать, готовился, и все равно сказал самым херовым образом.
– Это сути не меняет. Ты от меня отказался. Ты сам все сказал. А зачем мне оставаться с тем, кто так легко вышвыривает меня? Я уже достаточно нахлебалась подобного отношения. Больше не собираюсь. Думаешь, я буду ползать перед тобой на коленях и делать все, что ты мне прикажешь?
– Нет, я вовсе так не думаю.
– Какого черта, ты вообще вздумал так со мной обращаться? Что, я настолько плохая, что можно вот так меня выкидывать?
– Нет. Я думаю, что ты бесконечно хороша. В этом то вся и проблема. Но ты ничего не захочешь менять.
– А зачем мне? У меня все нормально.
– Разве нормально – это достаточно?
– Мне хватит. У меня есть все, что нужно.
– Разве? Тогда что ты тут делаешь? Зачем тебе это все?
– Не знаю, от скуки.
– От скуки, значит. И ты решила развеять скуку, и даже пришла сюда, чтобы что-то выяснять, хотя прекрасно понимала, что сегодня веселья никакого точно будет.
– Ну кто знает заранее, может все повернется в совсем другое русло.
– Маловероятно.
– Ладно. Не от скуки, я сама сначала не понимала, к чему это все может привести, но ты мне понравился, было интересно проводить с тобой время, а потом все завертелось и дошло, к сожалению, до этого момента. Не знаю, было ли все это ошибкой, или нет. Может, по-твоему, и было, но я так не считаю. Мне действительно хорошо с тобой. Но я тоже недавно поняла, что мы зашли слишком недалеко.
– Я тоже не считаю, что это было ошибкой.
– Ок, закончили, так закончили. Найдешь себе хорошую девушку, да и забудешь про меня.
– Ну а что мне остается?
– Прекрати это повторять. Как будто одному тебе было непросто. Знаешь какого это, через силу уезжать от тебя, возвращаться домой и делать вид, что ничего не происходит?
– Так ты можешь не уезжать.
– Ага, конечно. Как будто все так просто.
– Как мне кажется, да, все не настолько сложно.
– Да что ты понимаешь? Ты был в браке? У тебя есть общее имущество? На тебе лежат какие-то обязательства? Ты даже не представляешь, что это значит. Как потом смотреть в глаза родителям, друзьям? Ты-то свободен, делаешь, что хочешь. Надоела одна – ушел к другой. А сейчас просто бесишься, потому что не можешь заполучить, что хочешь. Ну хорошо, давай представим: вот я ушла от мужа, переехала к тебе. И что дальше то? Ты докажешь сам себе какой ты молодец – отбил женщину, и все, потеряешь интерес, скажешь: «Спасибо. Было интересно, но я все по-другому представлял.», и свалишь, а я останусь сидеть в полной жопе, потеряв абсолютно все.
– До сих почему-то не потерял. Да и я прекрасно понимаю, на что я тебя толкаю. Но чем сложнее заполучить нечто – тем больше ты это ценишь. Поэтому не думаю, что я ни с того, ни с сего вздумаю отказаться от тебя.
– Ну конечно. Да и вообще, ты хоть подумал, зачем я тебе такая нужна? Я же пью постоянно, ошиваюсь не пойми с кем, ты не будешь этого терпеть.
– С чего ты взяла, что я должен тебя терпеть? Почему нельзя просто жить и радоваться тому, что живешь именно с тем, с кем действительно хочешь?
– Да потому что, я знаю. Всегда так и происходило. Влюбленность – все прекрасно, но потом неотвратимо придет обыденность, невысказанные обиды и подавленная раздраженность, и все, потом двое постепенно забивают друг на друга, начинается не любовные, а просто бытовые отношения, и мне от этого становится невыносимо скучно, и я отправляюсь, туда, где хоть немного весело, чтобы смеяться, чтобы пить, чтобы танцевать. И возвращаюсь ночью, меня тошнит, на утро хмурые взгляды. Ты не станешь этого выносить, а сейчас меня принимают такой, какая я есть.
– Это, как раз, я знаю тебя именно такой, какая ты есть. Потому что ты мне вываливала все начистоту.
– Да, извини, не знаю зачем. Не надо было этого делать.
– Не извиняйся. Я же понимаю тебя.
– Хах, ну да.
– Я хочу сказать, что вижу тебя без прикрас и мне нравится то, что я вижу. И я хочу смотреть на это каждый день.
– А с чего ты взял, что с тобой будет по-другому? Что ты такой особенный, что я вдруг изменюсь, стану примерной, перестану ошиваться не пойми где? Люди вообще не меняются. Я уже все это прекрасно знаю. Мне быстро становится скучно. И все будет ровно, как и все предыдущие разы.
– Не знаю, как будет, но мне кажется, что со мной тебе будет куда лучше. И я прекрасно понимаю, на что иду.
– Кажется… Что? Хочешь поиграть в спасителя? Уберечь меня от самой себя?
– Нет, тебя не от чего спасать.
– Все, хватит. Ты ни черта не понимаешь. Скажи, тебя когда-нибудь бросали? Оставляли словно какую-то ненужную вещь возле помойки?
– Конечно. Правда, не знаю, насколько применимо слово «вещь». Но да, наверно, да.
– Тебя просто кладут, как можно аккуратнее, стараясь не повредить внешний вид. Не из-за добрых намерений, а лишь с надеждой, что тебя как можно быстрее кто-нибудь подберет, и ты не потащишься следом, вызывая лишь отвращение и жалость. Я больше не хочу это выносить. Я знаю, что сейчас меня точно никто не оставит.
– Я тоже не собираюсь тебя оставлять.
– Насколько ты можешь быть в этом уверен? Это сейчас ты так говоришь, сейчас ты можешь сказать, что угодно, даже поклясться все богам. В эту минуту ты уверен во всем и скажешь мне что угодно, чтобы я никуда не уходила. Но что будет позже, если я останусь? Что будет, к примеру, через год? Ты не можешь сказать наверняка. Знаешь, вся жизнь – это как лабиринт в кромешной темноте. Пока ты юн, растешь и находишься в одном месте, набираешься сил и кое-каких знаний, что тебе рассказывают люди постарше, знания, но не мудрости, мудрость тебе может принести именно это блуждание в лабиринте, но это позже, пока же тебя оберегают как могут, ну или, по крайней мере, насколько хотят. Дают ценные советы, к которым ты можешь прислушиваться, а можешь и нет. Переходный возраст – это когда ты смотришь вдаль и думаешь, да что могут знать эти слабовольные старики, уж я-то точно дойду до конца. И выйду из лабиринта и заберу все почести мира. И вот приходит момент, у кого-то раньше, у кого-то позже, и ты вынужден вставать со своего места и идти вглубь в темноту, у тебя может быть кое-какое понимание о его величине или структуре, но ты никогда не можешь быть полностью уверен в их истинности. У каждого свой метод блуждания: кто-то бежит со всего разбегу и впечатывается в стену, но поднимается и идет дальше; кто-то идет медленно и аккуратно, с вытянутой рукой вперед, ощупывая стены, с шипами, с мехом, холодные как лед, Бог весть какие стены. Но блуждая, ты рано или поздно принимаешь мысль, что выхода из него нет. Сколько ни блуждай – выхода не найти. Если ты увидишь того, кто несмотря на все раны и увечья от стен рвется все дальше и дальше, это заслуживает лишь жалости. В конце концов, все должны обрести в нем свое место и останавливаются. Счастье заключается в том, что ты пройдешь ровно столько, сколько в тебе есть сил, и сможешь честно сказать, в первую очередь самому себе, что ты сделал все, что мог, и место, в котором ты в итоге остановился, и есть то самое из всех, которые тебе удалось пройти, подходящее именно тебе больше всего. Ты прекрасно видишь, по мне, и всему, что я делаю, что говорю, что я не могу, так сказать. Но я просто не могу идти дальше, на том месте, где я остановилась, мне нормально и комфортно. Возможно, где-то дальше мне будет куда лучше и светлее, но я не могу этого знать, да и не хочу. Мне комфортно там, где я есть. По крайней мере, на данный момент. Что будет дальше – неизвестно. Может и придется идти, но сейчас, сейчас – нет, пусть все останется так, как есть. Я, я не могу…
Она не смогла закончить сой монолог, у нее задрожал голос и потекли слезы. В один момент от ее бескомпромиссного выражения лица, с которым она входила в помещение зачуханного бара, не осталось и следа. Передо мной была маленькая беззащитная девочка, трясущаяся, и с потекшей тушью. Ее взгляд выражал лишь непонимание, как я могу быть настолько жестоким и так ее мучить, зачем заставлять ее делать выбор, который она никогда не сможет сделать, как бы ей не хотелось этого на самом деле. Я тоже не смог держаться своей железной позиции отстраненности, и обнял ее. Так мы и сидели. Она рыдала, я лишь смотрел в стену и гладил ее по волосам. Окружение, не привыкшее к таким душераздирающим сценам, жило своей жизнью. По телеку на максимум орали старые клипы с ЭмТиВи, мужики в углу горланили над своими же похабными шутками, бармены безразлично натирали бокалы, ожидая конца своей смены. А я все гладил ее волосы, вытирал ладонью слезы, и чувствовал себя самым гадким человеком на земле.
Когда слез уже не осталось, Т. освободилась из моих объятий, сделала глоток остававшегося пива, глубоко выдохнула и словно мантру для самой себя только и повторяла: «Все хорошо, все хорошо». Хотя мы оба знали, что на самом деле ничего не хорошо. Но, наверное, если повторить, это достаточное количество раз, то можно действительно поверить. Окончательно успокоившись, она достала пудреницу, и отточенными движениями избавилась от дискредитирующих следов собственной слабости на лице. И вновь посмотрела на меня взглядом, безучастном из-за обессиленности, при этом при этом ярко выражающим непонимание, как можно было довести такие хорошие взаимоотношения до подобного. Она заказала такси, и уехала к себе домой, я побрел к себе.
В идеальном мире на этой ее финальной речи наши взаимоотношения и должны были бы закончиться. Четко озвученная позиции и разумные доводы, которых стоит держаться. Но этот мир далек от идеального. Т. оказалась права, мы продолжили то видеться у меня в квартире и пить в общей компании, будто совершенно ничего не случалось, и все катилось ровно своим чередом, то прекращать все, выяснив в очередной раз отношения, словно можно было узнать хоть что-то новое. Я стоял на своем, она на своем. Безвыходная ситуация потому так и называется, что только непроходимые идиоты могут думать, что случится чудо. Влюбленные люди как раз к таким и относятся. Я всеми силами старался задавить в себе надежду, которая вслед за собой тянула и душевные метания, но не выходило. Черный занавес все также висел передо мной, и с места ничего не сдвигалось, а мысль заключенная в выражение: «Какого черта я делаю?» просто меняла свою полярность от исступленной злости до щемящего душу желания обнять ее. Я то пытался убедить себя, зачем я все это устраивал, ведь с ней и так было хорошо, нельзя ее привязывать, и тогда наши встречи были все так же хороши, и даже становились лучше, ведь с оголенными нервами, единение и понимание становится еще глубиннее, хотя это и не очень полезно для здоровья. Но очевидность, единожды победив уже никогда не сдаст свои позиции, согласившись лишь на временное отступление. И разговор вновь заходит, что невозможно так все оставлять, ей надо определиться. Т. то дарила фантомную надежду, отказываясь отвечать категорично, что она ничего не поменяет. Но все равно оставалась на своей позиции, со слезами или злостью. Мы вновь решали остановиться, так как это будет правильным решением. Но, к сожалению, для сердца, в отличие от госпожи очевидности, слово правильно не значит ровным счетом ни черта. И вот вновь Т. оказывается у меня и, загадочно улыбаясь, снимает свои сережки. И все начинается заново.
