Максим Кутис
9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)
Вечер продолжался, разговоры отошли от похоронной тематики и вошли в русло обычной домашней посиделки. Л. снова надела выражения безразличия и легкого отвращения. Интересно, часто ли она использовала эту маску до этих событий? От скуки она обратила свое внимание на меня, все это время сидящего рядом. Она сделала очередной глоток крепкого алкоголя, не сводя с меня изучающий взгляд. И спросила напрямую: «А что ты тут делаешь?».
Она застала меня врасплох. Ответа у меня не было. По-хорошему, следовало ответить на этот вопрос для себя прежде, чем приходить туда, а еще лучше прежде, чем являться на церемонию захоронения. Погибшего я не знал, ровно как и всех тех, кто пришел в тот вечер. Поэтому идея разделить горе, вряд ли подходила. Каждый день доносятся новости о самых ужасных событиях и горя со всеми не разделишь. Любопытство? Не сказать, что мне было очень интересно, тем более я полагал, что история подходит к концу, когда дело доходит до поминок. Скука? Пить на похоронах – не самое большое развлечение. Симпатия или жалость? Жалость, конечно, как у любого нормального человека, которому доведется столкнуться с чужим горем, а вот симпатия – под большим вопросом. Л. была внешне привлекательной девушкой, но резкость ее поведения было отталкивающей, хотя может это проявлялось только в стрессе. Другой я ее и не видел. Пожалуй, ответ был тот же, что и на вопрос следователя. Я там оказался случайно, как и на всех предыдущих событиях, что предшествовали тому вечеру. Разве что, тогда я сам продолжил линию этой случайности. Чтобы вернуться к обычной жизни, нужна была причина. Чтобы продолжить следовать дальше по открывшемуся коридору причин не нужно. Это предполагается, как само собой разумеющееся. Не самый приятный ответ для такой обстановки. Поэтому я не нашел ничего лучше, как ответить: «Могу задать тебе тот же вопрос».
Л. нахмурила брови, пытаясь понять, серьезно ли я ответил или пошутил. Сделала глоток и ответила: «Пью». Я повторил за ней: «Я тоже». Мой ответ ее полностью устроил.
Вскоре она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. К этому моменту гости уже стали потихоньку расходиться. Они по одному вставали, тихо прощались и уходили. Серый провожал их до двери, потом возвращался на свое место. Когда людей стало в три раза меньше и Л. уже мирно посапывала рядом, пухлый паренек принялся выговаривать Серому за поведение Л. Он довольно несвязно говорил об уважении к товарищам, о неподобающих нападках в цивилизованном обществе. Серый безучастно кивал и говорил, что скоро ей станет легче и все будет нормально. Вроде бы удовлетворенный таким ответом пухлый паренек тоже покинул квартиру. Я выждал минут десять, чтобы точно не пересечься с ним внизу и тоже собрался к выходу. Л. будить не стал. Серый, как и остальных проводил меня до двери, и поблагодарил, что я пришел. Он начал было извиняться за Л. Я прервал его и сказал, что не надо. На этом мы пожали руки.
После этого история должна была завершиться. Поминки выступали как мрачный эпилог трагичной и бессмысленной пьесы, к началу которой я опоздал и застал только развязку. Рампы погасли. От участников не было никаких известий, сайт не пополнялся новостями, последней записью так и оставалось приглашение всех неравнодушных на вечер памяти. Я полагал, что такое событие действительно заставило задуматься всех о реальной цене, которую возможно придется заплатить за участие в этих политических играх. Откровение происходят всегда неожиданно, но после того как оно все-таки случается, трудно остаться таким же как прежде. Их потупленный взгляд и страх гостей на том вечере были вполне естественны. Я не был бы удивлен, если бы я больше никогда о них не услышал. Единственное, что могло продолжить движение – это маниакальный взгляд Л. Хотя его можно было списать на реакцию от пережитого горя и залития его непомерными объемами алкоголя.
Спустя недели две после того дня я получил странное сообщение на телефон с неизвестного номера. Там был только незнакомый адрес и время. Я не придал ей особого значения, но из любопытства проверил адрес. Складские зоны на окраине города. Время же указывало на следующий день одиннадцать вечер. Я отложил телефон. Спустя еще пару часов раздался звонок с другого неизвестного номера, я поднял трубку. Голос на том конце принадлежал Л.
– Привет, – она поприветствовала меня довольно будничным тоном. Не сказать, что я был бесконечно рад ее слышать, но, признаюсь, было приятно, что она позвонила, тем более голос звучал необычно трезво и сосредоточенно.
– Привет, – ответил я
– Ты же не в курсе наших обычаев. Поэтому я звоню лично, чтобы сказать, что тебе необходимо быть по указанному времени и в указанное время.
– Прямо-таки необходимо? – усомнился я.
– Да, – ответила она сухо. Иронии не было даже в помине.
– И что же там будет?
– Встреча друзей.
– Я уже успел стать вашим другом?
– Пока нет. Но у тебя все шансы.
– Хорошо, я приду.
Л. без лишних церемоний положила трубку. Ей удалось меня заинтересовать. Примыкать к их компании я точно не собирался, однако, было интересно посмотреть, как она вышла из своего трагичного пике и что именно задумала.
На следующий день я подъехал к условленному времени. Уже стемнело, и дорога лежала по не самым благоустроенным местам. Окружение не выглядело подозрительным, наоборот пейзаж был излишне пустым, без деталей. Если жилые дома, то одинаковые в количестве 20 штук подряд, если встречался забор, то километра два длиной. Эта заурядность не давала избавиться от грызущего чувства сомнений, что может все стоило закончить тем вечером и не продолжать знакомство. Но я все равно шел вперед по слабоосвещенной дороге.
Я вышел к тому, что по всей видимости раньше было каким-то гаражным или складским комплексом. Одинаковые полуцилиндрические сарайчики стояли в два ряда, все идентичной наружности. Нужный мне был четвертый по счету. Единственное отличие его было, что с виду он выглядел немного приличнее остальных. У его братьев-близнецов поблизости были выбиты окна, отсутствовали ворота, нередко встречались бреши в наружной обшивке. Довольно стремное место, но самое то для всяких тайных сборищ. Входная дверь была открыта, ее никто не охранял. Я беспрепятственно зашел внутрь. Обошлось без шпионских перестукиваний и кодовых фраз.
Внутри бывший склад также довольно ухожен, по крайней мере мусор под ногами не валялся. Даже было электричество, которого хватило на четыре переставных светильника. Все они были направлены на самодельную сцены, устроенную у дальнего от входа торца. Пространство перед сценой практически не освещалось, разве от света звезд через фонари на кровле. В этом сумраке собралось достаточно много народа, человек двести. Из-за царящей темноты сложно было кого-то узнать, люди представали силуэтами. По общему растерянному ропоту я понял, что все они, как и я, были без понятия, что их ожидает в тот вечер. Я немного постоял в стороне, выкурил одну сигарету, время перевалило за одиннадцать. Ничего не происходило. Я решил посмотреть на пришедших людей, может найти там кого-нибудь из знакомых мне людей.
Среди прочих теней я нашел ребят с похорон. Л. среди них не было. Стоял Серый, озадаченно скрестив руки на груди, пухлый паренек был тут же и что-то вещал, еще человек пять со знакомыми лицами. Их имена я не запомнил, думаю, как и они мое. Я подошел к ним и поздороваться. Они кивнули мне в ответ. Я спросил, в курсе ли они что здесь будет происходить?
– Нет, мне пришло сообщение с указанием этого места и временем, всем остальным тоже, – начал рассказывать Серый. – То была наша тактика в прежние времена для организации собраний, обсуждали на них наши акции и просто стратегию. Таились, полагали, что все прослушивается, власти за нами следят и прочее. Когда поняли, что все это чушь, то перестали это делать. Забавно, что кто-то вспомнил.
– И вы это место использовали для ваших собраний?
– Не, раньше здесь устраивались шикарные рэйв-вечеринки. Знаменитое было место, гремело на весь город. Но где-то год назад произошла облава, нашли наркоту и прикрыли его. Жалко, но хорошо, что место еще стоит. Может еще вернет прежнюю мощь.
– А где Л.? – все-таки спросил я.
– Хороший вопрос. Я ее не видел после поминок. На следующее утро я ушел по делам, она все еще спала на диване. Когда вернулся, ее уже не было. И больше никаких вестей. Я пробовал ей дозвониться несколько раз, но только длинные гудки. Сама она мне не звонила.
– Мне звонила, – вдруг произнес невысокий парень, который все это время пытался сделать самокрутку. В одиннадцать вечера было уже ощутимо прохладно, руки его дрожали. Процесс затягивался, оттого он тихонько матерился. Раньше я его не встречал. Он был с гривой темно-русых волос, небрежно зачесанных набок рукой и с трехдневной щетиной. Внешний его вид был довольно помятым, на его лице еще оставались подживающие ссадины. Это был Синий, четвертый член из их разноцветного кружка.
– И почему ты молчал? – спросил его Серый.
– Потому что, не думал, что это теперь такое большое дело. – у него наконец получилось скрутить папиросу. Он подкурил и выпустил дум в воздух. – Вообще, у вас столько какой-то херни произошло, пока я отлеживался.
– И что она говорила?
– Справилась как я себя чувствую. Я ответил, что нормально. Хотя башка трещит до сих пор. Про Красного вспомнили. Сказал, что мне очень жаль. Сказала спасибо, была немногословна. Еще спрашивала про всякие глупости. В общем, ничего особенного, – Синий замялся.
– Что именно она еще спрашивала? – настаивал Серый.
– Ну… Спрашивала, знаю ли я, где достать нитроглицерин.
– И это не показалось тебе странным?
– Немного, – Синий потер ссадину на лбу. – Раньше, если она что просила достать, то только траву.
– Так и что ты ей ответил? – Серый пытался сдержать гнев.
– Сказал, что пусть спросит в аптеке. На этом она попрощалась и положила трубку. Вообще, я и не думал шутить. Только потом понял, что она имела в виду. – он бросил папиросу на бетонный пол и затушил ботинком.
Открывшаяся подробность шокировала.
– Думаю, она окончательно ёбнулась. Наверняка, сегодняшнее собрание ее рук дело, – недовольно сказал пухлый паренек и сплюнул на пол. Прозвучало резковато, но никто не стал его одергивать.
– Уверен, что ее, – только и выдавил из себя Серый.
«Спасибо, что пришли», – раздался голос из мегафона. Все как один повернули голову в направлении звука. На сцене появилась маленькая фигурка девушки в стареньком кителе. «Точно ебнулась» – прошептал пухлый, не отводя от нее взгляда. Л. стояла в тусклом свете четырех маломощных ламп. Взгляд, решительно подчеркнутый черными тенями, устремлялся в толпу. Позади нее расплывчатыми тенями стояли два крупных парня с фактурными черепами. Она медленно оглядела всех присутствующих и снова поднесла мегафон к своим губам.
– Многие из вас меня знают. Я была координатором небольшой, но решительной группы активистов. Наша деятельность была посвящена нахождению и обнародованию всех злоупотреблений и преступлений современного политического строя. Раз вы здесь, то, по крайней мере, слышали о нас и может обо мне, в частности. Со многими из вас мы встречались в процессе нашей деятельности. За недолгое время существования мы приобрели даже некоторую популярность. Число наших сторонников медленно, но неуклонно увеличивалось. Мы работали не за какую-то награду и не ради материальных благ. Мы просто всем сердцем верили в то, что можем что-то изменить, что-то привнести в это затхлое общество свежий ветер перемен. Это казалось нам невероятно важным, необходимым для полноценного существования, для полноценной жизни в роли гражданина своей страны. У нас были идеалы, и мы слепо за ними следовали. И я знаю, что вы разделяете наше виденье. Не спорю, возможны отличия в деталях, но фундаментальная идея равенства и верховенства права у нас всегда была общая.
Наша группа могла бы и дальше продолжать свою деятельность, но недавнее событие стало неожиданным, но закономерным концом этого идеалистического крестового похода. Я полагаю, вы все в курсе, что стало причиной. Новости в нашем маленьком обществе разносятся с молниеносной скоростью. Да, мы потеряли близкого соратника. Мы все. К сожалению, его гибель была бессмысленной жертвой в борьбе с монструозным механизмом, который невозможно победить, сколько мы ни пытались.
Эти события открыли мне глаза. Все то, за что ты сражаешься и за что готов умереть, не стоит ни черта. То, что для тебя является истинным и непоколебимым, для всех остальных не более, чем бред воспаленного сознания. Те аксиомы о свободе, о стремлении к светлому и честному для любого из них окажутся лишь поэтическим бредом никчемного поколения. Именно для тех, для кого вы готовы положить свою свободу и жизнь. Они никогда не оценят этого. Наоборот, они возненавидят вас, сбросят наземь и сами же затопчут, как предателя, как паршивую овцу. Ты пытаешься дать им то, чего им никогда не увидеть и не понять. Люди без фантазии, люди без идеи. Им невозможно ничего объяснить, их нельзя воодушевить, им можно только внушить, заставить думать так как необходимо.
Они не способны воспринимать диалог. Они могут слышать один и только один громкий голос. И сейчас для них звучит такой громкий голос. Он перманентен. Он твердит им постоянно, что мы с вами – их враги, что мы отвратные отбросы общества, которых необходимо раз и навсегда уничтожить. И только этот громкий голос они и могут понимать. Он вездесущ. Они слышат его из каждого телевизора, из каждого радио, из каждой газеты, из каждой сточной канавы. Они не хотят слушать ничего другого, они не хотят ничего знать, не хотят ничего помнить. Этот голос слишком долго звучал в их головах. Даже если его заткнуть еще в течение десятилетий – он будет блуждать эхом в их пустых черепных коробках.
То, что мы так долго и отчаянно пытались делать абсолютно бесполезно и бессмысленно. Невозможно победить в диалоге, когда ты сохраняешь спокойный и ровный тон, а твой оппонент орет со всех сторон мириадами натренированных глоток. Мы слишком долго пытались донести свою точку зрения. Хватит!
Я не собираюсь больше жертвовать собой ради их целей, с сегодняшнего дня все будет наоборот. Мы покажем, что мы тоже можем кричать. И тогда все они запомнят, что сделали. Запомнят навсегда.
Я хочу, чтобы вы, все вы, присоединились ко мне. Только решительными действиями мы можем что-то изменить, больше никаких полумер. Никаких диалогов, мы слишком долго пытались объяснять и просить. Нас игнорировали, нам затыкали рты. Но теперь они услышат. Они запомнят! Потому что это будет громко. Очень громко! Они уже не смогут скрыться от наших голосов. Нигде, не будет ни единого места, где они смогут остаться в тишине и в безопасности. Мы заставим их слушать!
Зал взревел. Все пространство завода вспыхнуло яркой вспышкой и осветило все вокруг, больше всего света исходило от маленькой девичьей фигуры на сцене. Толпа закричала в едином порыве. Раскаты единовременно вырвавшегося звука из сотни ртов заставили задрожать металлические листы на кровли. Даже те, кто десять минут назад стояли и отпускали скептические шуточки, теперь неистово кричали. Ей удалось, то пламя боли и отчаяния, которое сжирало ее сердце, поселить в остальных. Также стремительно, как лесной пожар. Искра, нашедшее благоприятное окружение, обернулась полноценным пламенем.
Кричали и аплодировали все вокруг, даже Серый, который всегда казался мне сдержанным и вдумчивым парнем, с покрасневшим лицом орал, как умалишенный. То же самое делал и пухлый, хотя все это время он если не презирал, то довольно отрицательно относился к ней. И я был вместе с ними, мой голос сливался с сотней других, чувствуя силу и единство.
Л. оставалась на прежнем месте. Она застыла неподвижно на сцене, мегафон все еще оставался в опустившей руке. Ее фигура не поддавалась вибрациям толпы, она была выше нее. Ее не меняющийся взгляд смотрел на головы своих сторонников. Они были готовы ради нее на все. Идея и сила убеждения одной оказались куда сильнее идей и воли каждого из них по отдельности.
Овации все не смолкали. Давление звука дошло до максимума. Гул входил в резонанс и начинал воздействовать на старые обветшалые конструкции. Жестяные листы нещадно дребезжали. Одна из стоявших ламп не выдержала напряжений и разлетелась на части. В ней уже не было никакой нужды, свет Л. и людей уже заполнял все вокруг. Зародившаяся энергия от взрыва сверхновой звезды победоносно уничтожала обычную земную материю. Я заметил, как у девушки впереди меня пошла из уха кровь. Но та, продолжала яростно кричать и сотрясать воздух кулаком. Она не обращала на свою травму никакого внимания.
Л. сделала властный усмиряющий знак рукой. Толпа продолжила орать, но уже на порядок тише. Л. практически срывалась на крик, чтобы пересилить толпы даже используя мегафон.
– Мы не будем бояться! Мы не будем подстраиваться! Мы будем диктовать, они буду слушать! Мы заставим их помнить, что мы будем говорить! Они запомнят каждое наше слово! Они запомнят!
И это не только слова! Это будут действия! Слова они могут игнорировать, но вот слова, подкрепленные действиями, уже будут не в силах. Выйдете на улицу, и вы увидите наше первое громкое слово. Увидят и они! И запомнят!
Люди по указке повернулись в сторону выхода, громко и хаотично выкрикивая обрывочные то ли фразы, то ли какие-то нечленораздельные животные звуки. В этом звуковом нагромождении нельзя было ничего разобрать. Зудящий человеческий рой в полном составе вывалился на улицу, разрезав полуночную темноту своим заревом. Они сформировали идеальный круг, не переставая ни на секунду излучать свою яростную энергию.
В этот момент раздался хлопок, за которым последовал приглушенный грохот и отдаленные крики. На горизонте появилось зарево сравни нашему. Оба сияния освещали ночь, так что звезды перестали быть видны. Толпа на секунду замолкла, чтобы отразить отдаленную вспышку пламени в своих глазах, и затем еще с большей яростью заликовала. Все стали прыгать, словно на каком-нибудь рок-концерте. Пыль вздымалась под их подошвами. Многие падали, не выдерживая от общего ритма и толчков, остальные не замечали этого, они были под действием общего экстаза, этого примитивного восторга.
Пламя на горизонте полыхало, а людской круг все также яростно кружил в своем безумном танце. Не думаю, что кто-то понимал в полной мере, что с ним происходит. Лица мелькали, темп был стабильно высоким. Лица, тех кого я знал, были совершенно не похожи на прежние их образы. Теперь они стали искривленными, примитивными, обезображенными животной яростью.
Постепенно протяжный завывающий звук откуда-то издалека начал вмешивать в голос толпы. Несколько полицейская сирен сначала невнятно, но с по мере приближения все отчетливее и настырнее стали подавлять нескладный строй человеческих глоток. Люди по одному выходили из транса, оглядываясь, и суетливо дергали своих товарищей. Кто-то приходил себя и бросался бежать. Остальные так и оставались на месте, безрассудно предаваясь ликованию.
Я попытался отыскать Серого или хоть кого-то из моих знакомых. За время триумфальной процессии всего этого месива мы разминулись. Но людей все еще было слишком много. Полицейская сирена была уже на критически близком расстоянии. Свет их фар уже падал на верхушки деревьев и зданий. Поскольку воспоминания о металлических решетках в камерах были все еще свежи в моей памяти, я решил бежать. Вместе со мной в тот момент стартовала еще пара человек. Один из низ рукой показал мне направо, и мы разделились. Территория бывшего завода была отгорожена забором. Замкнутость территории приводила к паническому перебиранию вариантов, где можно спрятаться, пока все не утихнет. Но на мою удачу, забор был таким же старым и потрепанным, как и все остальное вокруг. Не сразу на мне все-таки удалось в темноте найти прореху в нем.
Я выбрался с территории, передо мной оказалось огромное черное перепаханное поле. Я все в том же быстром темпе, попеременно спотыкаясь и падая, ринулся прочь от места. Человеческие и машинные звуки постепенно затихли за моей спиной. Я пересек поле, дойдя до маленького пролеска. К этому моменту силы меня покинули. Я оглянулся, по моему пути никто не следовал. Тогда я прислонился к дереву отдышаться.
Так непривычно было стоять практически в полной тишине, только с кротким шелестом листьев и редким рокотом сверчков. Сверху раскинулось чистое звездное небо. Приют спокойствия после буйства энергии. Вдали еще виднелись оба сияния, но уже остаточными безжизненными явлениями. Оба пожара были почти ликвидированы. Я перевел отдых, и сверил свое местоположение. Я порядочно отдалился от цивилизации и теперь мне предстояло сделать трюк пару километров, чтобы снова выйти на дорогу.
Я не хотел возвращаться мыслями, к тому, чему стал свидетелем этим вечером. Но все равно не мог отделаться от этой картинки. Коллективный животный экстаз, подпитанный стимуляцией множества оскорбленных эго. Недостаточно подобрать нужные слова, нужно еще и суметь их произнести. У Л. получилось идеально. Она смогла объединить людей, более того освободив их от кристаллической структуры слепить из них единую массу, пропитанную всего одной идеей: идеей борьбы. Прием довольно старый, но неизменно срабатывающий. Особенно если подкрепить его эффектным пиротехническим действом. Быть частью чего-то большего – одно из естественных стремлений индивида. В этом не было ничего нового или удивительного. Меня интересовало, только смогли ли скрыться знакомые ребята. То, что Л. спокойно удалилась со сцены у меня не было никаких сомнений.
Я выбрался с пересеченной местности до автомобильной дороги. По ней как раз ходил круглосуточный автобус из центра города до аэропорта и обратно. На нем в компании спящих бомжей я добрался до своего дома. По моим следам так никто и не следовал.
На следующее утро новостная лента пестрела однотипными вариациями заголовка «Взрыв полицейского участка». Официальная версия представлена не была представлена, как и точное количество жертв, поэтому СМИ наперебой предлагали свои варианты произошедшего в зависимости от своих политических представлений. Некоторые говорили, что бравые блюстители порядка изъяли взрывчатку у опасной международной группировки, четверо погибших, из них двое – опаснейшие террористы; другие, что обленившиеся и отупевшие полицейские по своей глупости решили позапускать фейерверки, это и закончилось плачевно, двенадцать погибших. Проскакивала версия, что это не что иное, как месть доведенного гражданского общества против вседозволенности представителей государства, однако, она звучала крайне робко, стыдливо проявлялась между строк. Всколыхнувшееся общество, по своему черно-белому обыкновению, разделилось на два крайних лагеря: сочувствующий и злорадствующий. Первые выражали соболезнования близким и родным и сетовали, что даже сейчас, даже при всех современных средствах контроля и наблюдения, подобное может произойти в большом и спокойном городе. Другие же говорили, что так этим продажным свиньям и надо, что может быть теперь то они начнут нормально работать, когда их шкуры в опасности. Все эти высказывания кидались до официальной версии расследования, хотя для того, чтобы что-то сказать в интернете, она и не требуется.
Для меня в нем тоже не было никакой нужды, поскольку все собиралось в целую картину, благодаря одной маленькой детали. Был взорван именно тот участок, в который меня, Л. и остальных несогласных держали после тех уличных протестов. Никаких совпадений быть не могло. Она говорила, что будет громко. Громко действительно было, все услышали. Однако, смущало, отсутствие какого-либо послания от нее. Взрыв никогда не является действием сам по себе, он всего лишь «Эй!» для привлечения внимания, когда все услышавшие поворачивают к тебе голову, и ты уже можешь донести свою позицию. Время шло, никто никаких заявлений для понимания общества не делал, никакие организации ответственность за него не брали. Из-за этого все это выглядело словно какое-то трагическое недоразумение или неуместная шутка. Недоумение и споры в обществе продолжали множиться.
Из-за этого громкого происшествия новость о том, что недалеко от места трагедии была задержана группа молодых людей в количестве семнадцати человек, осталась практически незамеченной. Их фотографии не публиковались, впрочем, как и имена, поэтому невозможно было сказать, кого именно приняли в тот вечер. Их нахождение неподалеку от места инцидента выглядело крайне подозрительно, и все они сразу отправились под стражу, отпускать их не спешили. Каждый из них называл свою версию причины нахождения в тот момент в том месте. И все они были довольно идиотскими и маловероятными: один говорил, что пришел на рейв вечеринку, но ее не было, другой, что его выгнала девушка из дома и он на этих складах нашел временное пристанище, пока они не помирятся. Еще одна заявляла, что гуляла там с собакой, и что та испугалась грохочущего звука и вырвалась. И все отрицали знакомство друг с другом, и тем более какое-либо отношение ко взрыву.
Разумеется, все это воспринималось с огромным сомнением. Однако, все досье были тщательнейшим образом проверены. Не было ни одной сколько бы то ни было весомой зацепки, если не считать симпатии к либеральным идеям, но у кого его не было среди молодого поколения. Тем не менее, всех задержанных оставляли под стражей, в надежде, что возможно кто-то из них расколется или даст промашку в показаниях, с помощью которой и можно будет вскрыть эту странную головоломку. Стоит отдать им должное, все они, находясь за решеткой, не теряли духа. И продолжали с какой-то обезоруживающей наивностью, если не сказать идиотизмом, придерживаться своих версий событий.
Спустя неделю было представлена официальная версия. Теракт. Следы взрывчатого вещества были обнаружены на обломках. Источник находился в одном из рабочих кабинетов. Как именно он туда попал не сообщалось. Шесть человек погибло, из них – пятеро сотрудники при исполнении, а также один человек гражданский, задержанный за мелкое хулиганство для составления протокола. После этой публикации общий разухабистый тон сердоболия и злорадства общества сменился на более-менее ровный обеспокоенный. Основной версией стала месть криминального мира по отношению к бравым служителям правопорядка. Это звучала более-менее правдоподобно, но опять же узнать, кто именно стоял за этим, никак не выходило.
Дело вышло резонансным для СМИ, а для полиции оно обернулось делом чести. Никогда еще в истории не было такого наглого и прямого удара по статусу и достоинству органов. Накал страстей не спадал. Каждую неделю сообщалось о каких-то подвижках в деле, но все они казались ничтожными. Не было никаких зацепок. Дело дошло до самых высоких чинов, и все требовали найти виновных. А когда есть настойчивое желание сверху – снизу это желание постараются исполнить всеми возможными способами.
Так и случилось. В принципе такое развитие событий вполне можно было предвидеть. Было опубликовано большое расследование, которое сразу же подхватили все значимые СМИ. Из семнадцати человек, задержанных тем вечером, восемь было несовершеннолетними. Их отпустили, но оставили под пристальным наблюдением. А вот у остальных девяти в ходе обыска была обнаружена неожиданно литература анархического толка, доказывающая их мотивы. Были опубликованы переписки, в которых они с грамматическими ошибками с упоением обсуждали планируемое действо. Также само собой нашли и следы взрывчатки на личных вещах, и еще у парочки еще по паре граммов кокаина для полной суммы. В итоге была раскрыта независимая опасная группировка, которая и была нейтрализована. Казалось бы, что это выглядело слишком хорошо и гладко, в особенности после практически месяца молчания, но пресс-секретарь следственного комитета сохранял спокойную мину, продавливая версию, что у следствия с самого начала были все необходимые доказательства, однако, они не афишировались, дабы проработать все возможные связи и вычислить всех соучастников. По счастливой случайности, все основные действующие лица и оказались на том месте и в том месте. Хотя они продолжают отрицать свою причастность, железные доказательства прямо свидетельствуют об их вине. Были опубликованы фотографии, а также имена. Серый был среди них. На черно-белой фотографии он выглядел еще более осунувшимся, чем обычно.
Некоторые из независимых журналистов усомнились в подобной гладкости прошедшего расследования. Появлялись отдельные заметки про несуразность всего дела. Опрошенные свидетели, знакомые и коллеги обвиняемых, отказывались верить приведенным доказательствам. В большинстве своем для интервью они предпочитали скрывать свои имена. Их можно было понять. В статьях говорилось о том, что дело сшито белыми нитками. Что все обыски проводились без свидетелей. Частицы веществ, указывающих на сопричастность, были обнаружены только с третьего раза. Также отмечалось, что обвиняемые если и были знакомы друг с другом, то только поверхностно, уж точно никак не могли быть сообщниками, так как крутились совершенно в разных кругах.
Эти скромные заметки были опубликованы на маленьких независимых ресурсах, и никто, кроме особо причастных, внимания на них не обратил. В основном все общество было в крайней эйфории, что виновных в подобной наглой и бесчеловечной акции наконец то привлекут к ответственности и упрячут до конца жизни. Дата первого акта сожжения ведьм была обозначена, и все с нетерпением его ожидали. И чем ближе был день первого слушания дела, тем больше привкус крови чувствовался в информационном поле. Сюжеты, демонизирующие молодых отечественных бомберменов, появлялись с раздражающей частотой. Ведущие СМИ соревновались в инфернальной изобретательности обличительных материалов, исследований влияния наркотиков или компьютерных игр, пропаганды и запрещенной литературы и прочего из стандартного списка факторов, которые вливают в гниль в головы только что повзрослевшего, но уже запятнавшего свою репутацию, поколения.
В день процесса я пошел к суду. Мне хотелось лично увидеть ребят, точнее, не сколько их, сколько ту идею, что вселилось в них тем поздним вечером на старом складе, как она будет выражать себя в тот момент, в условиях изоляции и всеобщей ненависти. Уже на подходе к месту можно было прочувствовать весь ажиотаж мероприятия. Дело получило широкую огласку. Здание суда располагалась в тихом узком переулке, который не был готов к настолько громогласному мероприятию. Многочисленные фургончики новостных компаний заполонили все парковочные места и тротуары. Техники и водители безучастно курили возле них, болтая о тягостях профессии. Репортеры же с операторами, огрызаясь друг с другом, выискивали свободные места с чистым задним планом, чтобы записать вступительное слово или выйти на прямую связь со студией. Планировалось широкое освещение в прямом эфире.
