Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
В голосе Ани звучали панические и пессимистические нотки. Она глубоко вздохнула, но слезу не сдержала. (Прежде такого за ней не водилось.) По-детски смахнула ее кулачком и устремила взгляд в потолок. Что она там искала? Способы добиваться справедливости или просто глубоко вдыхала запах бережливой нищеты квартиры Киры? Может, вспоминала неподдающуюся описанию бедность некоторых знакомых ей семей, разорившихся после дефолта девяноста восьмого года и оставшихся без работы по причине неперспективного возраста? А может…
– Со мной редко такое случается, – сказала Инна.
– У тебя на лице написано: «Не трогать!», – усмехнулась Жанна.
– Аня, я больше не могу выслушивать твои жалобы! Приведи хоть один положительный пример, – попросила Инна.
– Пожалуйста. По рассеянности в ближайшем магазине я иногда забываю взять сдачу, так мне возвращают! Сочувствуют моему склерозу. Но и я никогда не пользуюсь их ошибкой, даже когда чувствую, что некоторые из кассиров, пытаясь выгадать копейки, передают мне рубли и сотни. Я не способна наказать даже хапуг, – с непроизвольной прямотой ребенка сказала Аня.
– А я всегда помню «что» и «где», но иногда забываю «когда» происходило событие, – сказала Жанна, просто чтобы поучаствовать в разговоре.
* * *
– …Лена, я наступила на твою любимую мозоль? Дружно объединиться и мощным фронтом двинуться против единственной среди них женщины? – спросила Инна.
– Случалось уже такое, – усмехнулась Лена, вспомнив заводские «хоровые мелодии» из своей молодости, когда она от бессилия перед засильем мужского шовинизма, проклинала все на свете. – Большинство часто сплачивается и ополчается против индивидуально мыслящего человека, агрессивно стремится навязать свое мнение, чтобы не дать возможность выразить себя. Поэтому и в моих произведениях часто звучала тревога по этому поводу. Но теперь я пишу несколько об ином…
Инна перебила подругу:
– «Гуртом кого хошь побить можно». Меня еще в детстве поражало стремление ребят к скученности. Я удивлялась отношениям между не самой лучшей частью наших мальчишек. Слабаки подчинялись наглому главарю и люто ненавидели самостоятельных одиночек, не желающих к ним примыкать. И став взрослыми, они продолжают играть по тем же правилам. Это их «разумный» способ выживания? И почему эти группы сколачиваются по своим низшим проявлениям, а не высшим? Почему руководствуются не самыми лучшими чувствами?
– Немного помолчи, – попросила Лена. – Я обессилела настолько, что внешние впечатления уже не проникают в мою голову.
«У меня сложилось впечатление, что не по причине гонора Лена молчалива, а от усталости. И полнота у нее какая-то нездоровая. Бледность и синюшность кожи тоже ей не в плюс. Пора заканчивать с дебатами», – подумала Аня.
– Послушай, Лена, в интернете я недавно вылавливала кадры о писателях. Смотрю, ты со стендом рядом стоишь. Над твоими книгами плакат: «Лучшая книга прозы». Кость кинули? – тихо спросила Инна.
– Не надо… Но ты во многом права. По идеологическим причинам меня никогда не преследовали, в черный список не заносили, никто не мешал мне работать, а вот отдельные личности… Только в юности, и то живущим легко и беззаботно, кажется, что все их любят, и они всех любят. Я не из «блатных», и дорогу к успеху мне не пролагали и розовыми лепестками не выстилали… И ничего, прорывалась.
– Может, нам с горя и с обиды на весь мир валокординчику принять? Быстрее заснем, – пошутила Инна, пытаясь сгладить впечатление от своего бестактного вопроса. – Гляди Анюта-егоза и без лекарства сомлела, носом подушку клюет. И нам пора на боковую.
«Лена только делает вид, что тема ей ужасно надоела, на самом же деле она очень хочет продолжить. Я это чувствую. Тоже поддалась стихийному вихрю эпидемии откровенности? Ей требуется выговориться? Но как тяжело говорит, будто не языком, а жерновами ворочает. И задыхается. Подожду, пока сама начнет исповедоваться», – решила Инна.
Она не ошиблась. Прошло совсем немного времени, и Лена заговорила:
– Как-то принесла на собрание очередную книгу. Несколько присутствовавших при этом писателей, взглянув на нее, мгновенно почернели лицами. И даже полных ненависти и зависти глаз не успели отвести. В первый момент не поверила себе. Раньше я считала это книжное выражение удачной метафорой. Грустно и обидно стало. На что размениваются? А я совсем недавно искренне радовалась их успехам.
– Они не вносили тебя в список конкурентов на премию, а ты сюрприз им преподнесла, планы нарушила. Такие личности, как правило, соревнуются в основном в том, кто кого больше дерьмом замажет. А может, ты внешние признаки приняла за их суть? – пустилась на выручку писателей Инна.
– Если бы. В общем, не со всеми складываются у меня добрые, искренние отношения в писательской организации.
– Может быть потому, что ее костяк – мужчины?
– Не думаю.
– Но ты все равно преодолела неприятие мира и открылась ему! У человека нет врагов, если он полнейшая бездарность. Раз тебе плюют в спину, значит, ты впереди. Творческий человек жив, пока о нем говорят, пусть даже не совсем положительные или вообще нелицеприятные вещи, – по-своему своеобразно успокоила Лену Инна. – А премии быстро посыпались? «Большая книга» – ни больше, ни меньше или «Буккер»? – пошутила она, пытаясь скрыть разочарование от знакомства с очередным творческим коллективом.
– Наивный вопрос после ознакомления с атмосферой в организации. Мне до них «семь лет до небес и всё лесом». Я и местной могу не дождаться. Но я ни о прижизненных почестях, ни о наградах не хлопочу. Главное, чтобы мои книги читали.
– И все же… «…молчанье, как крик» обиды? Не кисни, мать. Твори молитву и жди. Я слышала по телеку, как писатель Поляков говорил, что авторы, получающие «Русского Буккера» не имеют читательской аудитории. Оно и понятно. На Тарковского мало народу ходит, а на лабуду – много.
– Эти премии высвечивают новые яркие имена. Но путь к ним долог. Они для молодых. Сначала я вообще премиями не интересовалась. Моя основная работа в университете и еще в НИИ. Там все мои приоритеты и предпочтения. Но когда мою фамилию выдвинули сразу несколько организаций, я ввязалась в эту историю, правда, ни на что не надеясь, да, собственно, и не особенно претендуя. И проиграла.
– Да ладно тебе, ты талантливая, пишешь смело, необычно. Ты не можешь быть на третьей позиции ни как женщина, ни как ученый, ни как личность. А что, дружно шельмуют и порочит? Видно, некоторые твои конкуренты со словом «порядочность» не знакомились.
– В школе не проходили, – усмехнулась Лена. – Нет, такие дела молчком проворачивают.
– Главное, чтобы госструктуры были к тебе безразличны. И это лучшее, что они сделали бы для тебя, чтобы ты могла реализоваться, – рассмеялась Инна. – Сейчас время выскочек, у которых за внешним блеском – пустота. Говорят, излишняя скромность – путь к забвению. Может, стоит локтями и зубами поработать?
– Лучше головой, – уточнила Лена.
– И никакая гаденькая страстишка не шевельнулась в тебе? Не возникло искушение отомстить, «зарезать» кого-то на конкурсе. Не заразили? Не могу себе представить ничего более увлекательного.
– Всё шутишь, – покачала головой Лена. – Злые дела, как ошметки грязи… Не по мне они.
– Они не отпечатки времени на древних вулканических отложениях, а артефакты, следы грубых сапог в застывшем растворе цемента. Или на берегу разбушевавшегося моря? – Инна грустно иронизировала.
– И почему так много плохих людей в творческой среде? – сонно вскинулась Аня.
– Потому что искусство – особая форма постижения бытия, – рассмеялась Инна. – Аня, посоветуй своему невезучему знакомому писателю не думать о себе слишком серьезно, тогда ему легче будет воспринимать отказы из журналов. В жизни надо быть готовым и к взлетам, и к падениям.
– Плохих людей там не больше, чем в любой другой профессии. Просто творческие люди всегда на виду. Все всё о них знают, – ответила Лена на вопрос Ани.
– Ты имеешь в виду сплетни? – хихикнула Жанна.
– Сплетни тоже надо заслужить, – грустно пошутила Лена.
– За этим «добром» дело не станет! – неожиданно взъерепенилась Инна.
– Чего вздыбилась? Завод вспомнила? – тихо спросила ее Лена.
– А мне Лариса писала, что администрация города и области помогает ей в издании и распространении книг. И еще депутаты. Не все, конечно. Кое-кто из записанных на обложках книг обманул ее. Но в основном ей сопутствует удача. И в писательской среде у них подлинная дружеская коллегиальность, какая существует во многих периферийных городах. И все же книги они, по большей части, тоже издают за свой счет, – поделилась своими познаниями Аня.
– Капитализм, – многозначительно изрекла Жанна по поводу обманов.
– А невольное, так скажем, интеллектуальное соперничество всегда будет присутствовать. Это стимул к развитию, – сказала Лена.
Инна вдруг тяжело перевалилась на правый бок, скорчилась от боли и застонала. Лена испугалась, обжигающе острая боль пронзила ее сердце.
– Где болит? Чем помочь?
Она наклонилась над Инной, чуть подалась вперед, локтем опершись о ее подушку, словно приготовилась отразить любое нападение болезни на подругу.
– Ерунда. Позавчера шла с рынка, навьюченная сумками, вот моя позвоночная грыжа и «возмущается» тем, что я ее перегрузила. В преддверье праздника в гости племянников с детьми жду. Подарков им накупила. Ты же знаешь, Новый год – день всемирной надежды на новое счастье, вот и соблюдаю ритуалы. В известном смысле мы все сдвинуты на этом. Не могу простить себе глупости. Могла же дважды в магазин сходить. А теперь вот еще и сердце то спотыкается, то вскачь несется. Паршиво мне. Ладно, на время забудем, что мы бываем дураками, а вспомним, что мы добрые и хлопотливые, – преодолевая боль, пошутила Инна. И вдруг рассмеялась:
– Я вспомнила, как твои друзья повезли нас за грибами на новое место. Я там впервые увидела опят с «ногами» длиной в полтора метра. Они прорастали сквозь толщи слежавшегося, полусгнившего валежника, когда-то собранного лесниками в огромные вороха. Я в диком восторге носилась от кучи к куче и тут заметила тебя, сидящую на пне и горько льющую слезы. Я поняла, что у тебя сердечко прихватило. Лекарство сую. А ты говоришь: «Вокруг опята, опята, опята… а я не могу их собрать». Я психанула: «Удовольствия лишилась! Тебе о себе надо думать, а ты о грибах!»
Лена успокоилась, и с ласковой заботливостью прижала к себе подругу. И вдруг вздрогнула, будто в открытую рану ей вонзили что-то острое. Она задрожала как в ознобе, отпустила Инну и заметалась на надувном матрасе, служившем ей пастелью. Потом стиснула виски ладонями и застонала.
– Внезапные головные боли? Спазмы сосудов мозга? Аневризма? – поставила диагноз Инна, вглядевшись в помертвевшее, мгновенно заострившееся лицо подруги и в запавшие глаза, обведенные черными кругами. – И часто?
– Нет. Сейчас пройдет, – сдавленно прошептала Лена и натянуто улыбнулась. Но на лице изобразилась страдальческая гримаса и потекли неконтролируемые слезы.
Инна поняла, что означал этот неожиданный приступ, и не сдержала волнения. Она сначала дрожащей ладонью согнала ручейки слез со щек Лены, потом заботливо вытерла ей лицо краем простыни и жалостливо прошептала: «Тебе больно, очень больно?»
«Да, – пробормотала Лена, думая уже не о коликах в голове, а о спазмах в сердце, перетянувших ей грудь тугими жгутами. – У меня последнее время участились приступы замирания, как бы временного оледенения. Как у Гоголя, помнишь?
Лена относилась к категории людей способных сердцем улавливать даже малейшие, далекие тревожные сигналы от близких и дорогих ей людей, а за такую чувствительность приходилось расплачиваться здоровьем. И, тем не менее, она нашла в себе силы пошутить:
– Отвернулся от меня мой ангел-хранитель, устал меня спасать. Но если сегодня выживу, протяну до ста лет.
– Не программируй себя на плохое, – попросила Инна.
* * *
Лена устала от собственной боли, от волнения за Инну и от долгого диспута подруг, поэтому по-настоящему заснуть ей так и не удалось. Глаза ломило, в голове стоял туман. До нее, как через ватную подушку, долетали обрывки тихого разговора Инны и Ани.
– …Еще хуже, когда некоторые толстосумы считают, что имеют право диктовать творческим людям. Отсюда бесконечные сериалы о бандитах… И тогда мы чувствуем в сценариях нехватку интеллектуальных героев, масштабных тем, высоких чувств… Приносят авторы продюсерам приличные произведения, а им говорят: не формат. Писатели должны стремиться к совершенству на своих условиях.
– Всякое-разное бывает. Надо искать талантливых продюсеров, иначе в кино будут командовать вкусовые предпочтения посредственностей, ориентированных на заработок.
– Бороться? Но тут другая проблема возникает: «Как в таком жестоком мире суметь сохранить свое доброе имя, свою репутацию?
– Лене, наверное, хочется, чтобы по ее книгам снимали фильмы? Хотя бы по детским.
– Сейчас мало хороших сценаристов. Да и сценарий – только повод, чтобы режиссер мог выстроить свою картину, так как он ее видит. Ему не интересно следовать сюжету. Он придумывает то, чем можно завлечь и удивить зрителя. Это музыканты обязаны исполнять ноты, написанные композитором, – сказала Инна. – Не стоит Лене заморачиваться по поводу фильмов и время понапрасну тратить. Пусть новое пишет.
– Только в музыке творческие люди могут быть стопроцентно самими собой… И то не всегда. Случалось, что и их прикрывали. Джаз, даже танго… – кинулась в рассуждения Аня. – Но при Советах власть и обслуживающие ее писатели стремилась восхвалять порядочность. А мы их поругивали. Нам этого было мало. Мы восхищались ими, только когда они писали «неудобную» для руководства правду.
– …Кажущийся весомым предлог можно высосать из пальца? – не поверила Аня.
– Ему об этом без обиняков, прямо сказали, – ответила Жанна
Голос Ани продолжал хранить неверие и непонимание:
– Неприятие? Не может быть такого.
– Мне один наш писатель жаловался, что сказал одну единственную фразу, неугодную главному редактору местного журнала и навсегда стал ему врагом. Не печатает он его, точно журнал личная вотчина, – рассказала Жанна. – И ведь не хотел цеплять редактора, случайно слово вырвалось, автоматически, по причине заводного темперамента.
– Надо же было так исхитриться! Вот и получил удар ниже пояса, – начала было шутить Инна.
– Они заспорили. Он был прав. Только теперь до конца жизни путь ему в этот журнал закрыт. Редактор-то молодой и злопамятный. И ничего тут не поделаешь. Это называется человеческий фактор. Всюду он как гвоздь в ботинке. Пытался писатель наладить отношения, да куда там!
– «Но наладили» его, – посочувствовала невезучему автору Инна. – А как же правление, редколлегия, компетентный Совет, коллегиальность решений? Могут же наложить эпиталаму.
– Всё решает редактор. Остальные формально числятся. Мой знакомый как-то, шутя, сказал ему: «Я скоро умру, и вам будет стыдно за то, что меня зажимали. Я к вам ночью в снах буду являться». Чудак. А другому писателю завистливая женщина дорогу перекрыла. Уж не знаю, как ей удалось договориться с редактором. Может, оговором. Самый доступный способ.
– Один сложный случай мусолите, мурыжите… Жилы рвете, чтобы доказать, что все у нас плохо на писательской ниве? А хорошие примеры у вас есть? – Сквозь внешне небрежное звучание вопроса в голосе Лены проступила особого рода только ей характерная не обидная строгость.
– Делятся люди, как правило, плохим и грустным, тем более что и на самом деле проблем у всех хватает. Нет, я понимаю, взлеты и падения, горести и радости – это и есть жизнь любого человека. И все свои подвиги люди совершают во имя любви и справедливости. Но все же… – резонно заметила Аня. И тут же случай припомнила, но несколько из иной области писательских забот:
– Моя знакомая – детский писатель – за личные деньги рассылает свои книги по детдомам и детским специализированным больницам. И вот недавно с нею произошел пренеприятнейший случай. Отправила она посылку в город, где родилась и провела ранние детские годы. Ждет-пождет, а уведомление о получении подарка не приходит. И вдруг через месяц приносят ей извещение на возврат. Взяла она тележку (семнадцать килограммов – не шутка!) и пошла на почту. Видит, посылка уже вскрывалась, но значения этому не придала. Может, так положено. А дома обнаружила на дне ящика свое смятое уведомление и документ на посылку. Выяснять, добиваться правды у этой пожилой и очень больной женщины сил не было. Она только расплакалась от обиды. «Какой же злокозненный человечишко работает на той почте! Почему не пожелал, чтобы детдомовские дети получили прекрасно оформленные, добрые книги?.. Бог ей судья», – говорила она мне печально.
Я ее успокоила, предположив, что та тетка, наверное, немного «ку-ку». Нормальный человек так не поступит.
И Жанна рассказала свою историю.
– А сколько вроде бы безвредных, но безразличных людей встречается на пути каждого человека! Моя знакомая тоже через типографию за свои кровные рассылала книги во все регионы страны. Потом решила позвонить в некоторые больницы и детдома. Но ей ответили, что слыхом не слыхивали о таком авторе. И теперь она голову ломает: то ли типография не разослала книги по адресам, полученным из министерства образования, то ли на местах, в отделах науки и культуры областей не удосужились доставить и раздать книги по библиотекам? Может, лежат они мертвым грузом где-нибудь на складах, пока их не спишут как макулатуру. Она грешит на типографию. Но концов теперь не найти. Руководство там сменилось.
– Рита нашла в интернете адреса режиссера Грамматикова и актрисы Чулпан Хаматовой и послала им свои книги. Решила наладить с ними связь и поучаствовать в их благотворительных акциях. Хотела помочь больным детям. Но книги вернулись назад. Наверное, адреса изменились, а новую информацию на сайт, кто-то безответственный, забыл разместить. Может, из головы, как у меня бывает, вылетело, – вздохнула Аня.
– Анютка, не нервничай, береги себя. Я тебе как нерелигиозный человек нерелигиозному желаю: «Дай Бог тебе здоровья на долгие годы работы с детьми», – под впечатлением предыдущего разговора не столько полушутя, сколько серьезно сказала Инна.
А Лене свой неприятный случай припомнился. «Отослала я несколько посылок со своими книгами в детдома и библиотеки Дальнего Востока и Сибири, а одну в Севастополь отправила. Андрей родом из этого города. И вдруг с юга пришел возврат по причине нарушения упаковки. В акте было написано, что вес посылки уменьшился на семьдесят грамм. «За счет чего, если всё на месте? Не могли толстые, большого форматы книги «высыпаться» из поврежденного уголка посылки, не конфеты или еще какая-нибудь мелочь». Не так обидно было бы, если бы только о нарушении упаковки сообщили, а то ведь соврали… Фамилии работниц почты врезались в память. Аллах им судья. Не поленились акт прислать о ложной потере веса. Не получили дети книг. По карте от почты до библиотеки двадцать метров, а до моего города тысяча километров. И за возврат пришлось заплатить. Почта теперь бешеные цены за пересылку заламывает. Дешевле самой на поезде довезти. Но нет такой возможности. А почему я должна платить за возврат, если кто-то нарушил упаковку? Почта приняла посылку в целости-сохранности, значит, обязана ее доставить. Получается, им выгодно возвращать?»
Лене взгрустнулось: «У любого человека найдется в «заначке» один-два неприятных случая из собственной жизни: обманули, предали. И что? На стену лезть от обиды? Каждый имеет право на ошибку. И от глупости людской никто не застрахован. Делаешь выводы и дальше живешь». Непроизвольно в ее памяти всплыли слова Джакомо Казановы из его романа-пятитомника «История моей жизни», которым он одержал победу над смертью, снискав себе бессмертную славу, и который стал венцом его жизни: «Бог отказывает в помощи тем, кто достиг определенного возраста. Он заставляет надеяться на себя и свои способности». Мол, знай, что Бог – спасительный парашют – есть, но пользоваться им не рекомендуется.
«Старею, – посмеялась над собой Лена. – И все-таки несмотря ни на что, мне больше везет на хороших людей!» – успокоила она себя.
До чувствительного слуха Лены снова стали долетать лоскутные обрывки разговоров подруг, но сквозь пелену полусна она никак не могла вникнуть в них полностью.
– …Пробиваются только талантливые… стервы и стервецы… А признания всем хочется.
– И врачу, и учителю, и слесарю, – легко согласилась Аня. – Вдохновение и неодолимая страсть к поиску требуется и ученому, и повару. Любой творческий труд есть акт созидания и имеет один источник – способность видеть, чувствовать, создавать и связывать воедино то, о чем люди не знали ранее.
Жанна вздохнула:
– Хорошо блатным. Раз слышу по телеку, как артист хвалится: «Я из глубинки, родители из простых, деревенских, ни с кем из великих не состою в родстве». Потом выясняется, что он внук такого-то и такой-то… очень известных, а в деревню его родителей на время эвакуации война занесла… Ну, ладно, если талантливый, а то ведь часто природа отдыхает на потомках.
– А мне вот сейчас подумалось: знаменитые родители зарабатывают славу, а их дети ею пользуются, – сказала Аня.
– А некоторые ее сохраняют и увековечивают. Тоже какая-то польза, – заметила Инна. – Аня, как твой круг друзей, знакомых и коллег пересекается с писательским? Он их включает? Он так широк и разнообразен? – желая прекратить болезненный, бесполезный, бесконечный разговор, спросила Жанна.
– Мой личный круг – небольшой. Из него уже навечно выпал десяток лучших друзей. Иные переменились или в другие компании влились… Но я активно в наш детдом приглашаю представителей культурной интеллигенции.
– Чем ты их к себе заманиваешь? Как удается заполучить? Чем расплачиваешься? Комплиментами? Это, конечно, лучше, чем ничего, Они же продляют жизнь! Ах да, совсем забыла! Ты же пишешь с детьми рецензии на книжки детских и особенно подростковых писателей. Наслышана. У тебя к этому делу пристрастие. Говорят, иногда неплохо получается, особенно если ты в ударе. И природный вкус есть. Он у тебя от земли, от сохи… от печки?
– Тебе лишь бы к чему прицепиться, – отмахнулась Аня от Инны и покраснела то ли от обиды, то ли от удовольствия.
«На самом деле она внутри себя счастливо просияла», – поняла Лена.
– А художников и музыкантов наудачу приглашаешь, придут – не придут в счет благотворительности?
– Да, или ищу спонсоров для оплаты.
* * *
– Распространять книги тоже большая проблема, – спустя минуту сказала Лена.
– Еще какая, если не имеешь мужа-эмира бухарского… – сделала шутливую врезку Инна. Ей не хотелось вести разговор в минорной тональности.
– Одна надежда на юбилей. Вдруг начальство расщедрится, – подсказала Жанна.
– Надежды юношей питают, но не стариков. Надо печататься в глубоко законспирированных, достаточно дешевых типографиях, – посоветовала Инна.
– Сейчас это не прокатывает. Прошло время самиздата. Иначе не продашь тираж. Специальные буковки и циферки должны стоять на внутренней стороне обложки книги. Что-то типа шифра, – выказала Инне свою осведомленность Аня.
– Плохо раскупаются книги для взрослых. Если только расхожее чтиво. Детские тоже не нарасхват идут, особенно, когда они большого формата, – продолжила исповедоваться Лена.
– Так ведь дорого, не подступиться, – заметила Аня.
– Типографии много берут за цветные картинки.
– Все разговоры о прибыльности писательства сильно преувеличены? – спросила Жанна.
– Полное заблуждение. Как правило, авторы остаются без навара. Окупить бы вложенные средства, – со знанием дела за Лену ответила Инна. – Теперь в ходу шутка: книжка – лучший подарок, если она сберегательная.
– Лена, как ты относишься к писателям, которые тусуются, рекламируют себя по телевизору, «подкрашивают» свои биографии, инициируют появление нужной им реакции публики? – задала вопрос Аня.
– Не все способы стоит использовать. И все же трудно продавать книги без серьезной «артподготовки» в СМИ.
– А еще труднее жить «в режиме интервью», – пошутила Инна. – Сейчас недостаточно иметь талант и трудолюбие, нужен хороший агент, который будет тебя продвигать. А для этого мани требуются. Ах, это чудное обаяние мечты!
Инна приняла позу страдалицы.
– Не можешь без эффектного закатывания глаз и театрального заламывания рук? Актриса! – рассмеялась Аня.
«Кто кого сегодня заговорит до смерти?» – подумала Лена, погружаясь в плотное облако дремы.
