Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
– Сказал: «Тебе до Бога пять шагов пути»? – широким роскошным жестом сопроводила Жанна свое высказывание.
– Ходьбы, – уточнила Лена. – Не так поэтично, но напутствовал, вселил веру, благословил на творчество. Сама посуди: услышать из уст самого Белова столь серьезное одобрение! С его подачи Ларису приняли в Союз писателей. Белов предвидел ее успех и многочисленные премии. Он понимал, что они не формируют писателя, но вводят в определенный круг общения. Лариса трепетно хранит его письма.
– И через его «рукопожатие» она получила признание всего многовекового ряда классиков! Да, это тебе не хухры-мухры. «Взлетели руки, и душа запела!» – продекламировала Инна.
Не реагируя на иронию Инны, Аня сказала восторженно:
– Запали мне в душу Ларисины слова о Родине.
«Не сказать, что очень сладко мне здесь жилось, и что каждый день был в радость, но именно в Любимовке открылась неведомая ранее грань моей души. Я поняла, что по-особому люблю этот единственный на земле уголок, мой «островок счастья», мою маленькую родину, дороже которой на свете не бывает. Здесь моя любовь, моя боль и мое счастье». Будто обо мне написала. Не могу без слез вспоминать эти строки. Наверное, у каждого человека есть своя Любимовка, место на земле, к которому он прикипел всем сердцем еще в детстве.
Лена задумалась. Инне показалось, что она примеряет на себя понравившиеся строки другого писателя.
* * *
– С возрастом у меня наступило время медленного, вдумчивого чтения. Теперь, знакомясь с новой книгой, я мало интересуюсь сюжетом, потому что, как правило, уже с первых строчек могу предугадать концовку. Я испытываю удовольствие от качества текста. И если он хороший, я наслаждаюсь им. Меня волнует аромат произведения, его фонетическая и лексическая структура, эстетические качества, и, конечно же, социальный градус, этическая и нравственная позиция автора. Куда же без них? Зло часто обряжается в яркие одежды, в этом его необъяснимая привлекательность. Его надо уметь разглядеть, ему надо противостоять, тем более, что у нас сейчас мода на обаяние зла, будто мы находимся во власти дьявола. Во всем происходит подмена… Все у нас не настоящее, искусственное… А ведь зло – это прежде всего отсутствие любви. Немолодые, опытные читатели, наверное, поймут меня, – поделилась Аня. – Лена, в твоей последней книге совершенно невозможно догадаться о ком и о чем будет следующий рассказ, не предсказать и концовку, хотя, казалось бы, судьбы героев тривиальные, каких миллионы, и нехитрый сюжет поддается обычной бытовой логике. Я читала и как раскопки в характерах людей делала, проводила углубленную экскурсию в каждую семью, вникала в особенности юной и зрелой эмоциональности, изучала бесподобные образчики русской (и не очень) души. И будто себя открывала с какой-то новой стороны. Читая, размышляла, куда я иду: к своей сути, к осознанию своей души, а от нее к пониманию других и всего сущего на Земле?.. Загадка.
«Лена присылала Ане свои книги?!» – ревниво поразилась Инна.
– Я рада, что заинтриговала и увлекла.
– Взаимно, – улыбнулась Аня.
– Хотелось бы, чтобы читая мои книги, люди становились чуть добрее, ближе, понятнее и роднее друг другу. Жизнь не учит, она сразу жестоко наказывает. Через литературу человек обретает и формирует в себе определенную систему ценностей. По себе знаю. В дошкольном детдоме добрые люди и природа вели меня по жизни. Потом из книг черпала высокое и великое, окунаясь в бездонные кладовые человеческих знаний. Моя тема нужна и важна молодому современному поколению, но как привлечь их внимание?
– Меня устраивает, что твои книги населены невезучими, но сильными героями, борющимися и побеждающими, хотя подчас с большими моральными и физическими потерями. Вроде бы грустные истории, а лучики света оставляют. Это уметь надо находить надежду в том, что, казалось бы, ничего позитивного не сулит. И что тоже хорошо – ты не отметилась излишне радикальными взглядами. Менделеев прекрасно выразился на этот счет: «Кто в юности не был романтиком, у того нет сердца, а кто в старости не стал консерватором, у того нет ума», – сказала Аня так, будто сама присутствовала при произнесении этой фразы.
– Ты почерпнула в моих книгах кое-что нового для себя? Не слишком ли там много вздохов и плача? – спросила Лена. – Особенно в пятой, густонаселенной?
Аня увидела, как внимательно слушают ее подруги и ей захотелось говорить и говорить…
– В самый раз. Не помню, кто из великих мира сего сказал, что нет более длительного, более полезного и дешевого развлечения, чем чтение книг.
– Развлечения? – возмутилась Инна. – Я по гроб жизни благодарна школьному библиотекарю за то, что она вовремя подсунула мне потрясающе грустного Короленко и нежно-печального Гайдара. И даже за патриотический патетический стих о Павлике Морозове, который, как ни странно, заставил меня обратить внимание на поэзию, к которой я тогда относилась с брезгливым отвращением. Он дал мне почувствовать прелесть, обаяние и возможности стиха. Тот автор сумел преподнести, затронуть… Наверное, с тех пор я поняла, что библиотека – это место, где маленький человек превращается в Человека. Мне только в двенадцать лет по-настоящему открылась дверь в литературу. И я принялась поглощать книги с неимоверной скоростью. Думаю, от каждой во мне, пусть даже бессознательно, но осталось что-то хорошее. Конечно, с младых ногтей нас учила окружающая жизнь, что вполне понятно, и все равно очень много в моем человеческом становлении сделали книги. Жалею, что поздно их полюбила. Я из литературы больше узнавала о хорошем, чем из жизни. Читая, я обращала внимание на то, о чем думают другие люди, какие они испытывают эмоции. Книги и еще Лена не позволили мне свернуть на кривую дорожку. Для многих деревенских школьников в нашем детстве чтение книг было наградой за отлично проделанную работу по хозяйству. А теперь не наблюдается паломничества в библиотеки и это сужает горизонты молодежи. Боюсь, что библиотеки, как театры и выставки, скоро станут местом принудительных школьных культпоходов, этакой культурной повинностью.
– Библиотеки? Никогда! – вспыхнула Аня. – Помните, как с появлением телевидения в прессе муссировались темы: «Изображение более действенно, чем слово», «Печатное слово умерло».
– А непечатное осталось, – со смехом прервала ее Инна. – Говорили, что и музыка, и компьютеры развращают. Для наших стариков – книги были окном в мир, для нас теперь еще и телевидение, а для молодежи интернет добавился. И нам надо осваивать его огромное пространство. Мы живем в интересное, по своему прекрасное время!
– Я всё детство жила радостями и горестями своих героев. Это были Кай и Герда, Павел Корчагин, Овод. Помню, фильм «Коммунист» меня потряс. Я себя в нем увидела, свое отношение к жизни. А теперь я боюсь, что не у всех читателей есть готовность и умение прочувствовать жизнь героев книг, с интересом столкнуться в собственной жизни с чем-то непознанным, встать на защиту сначала друга, потом, повзрослев, – Родины. Если внутренний резонанс от книг не происходит, дети не получают удовольствия, а значит, они не будут, как мы, готовыми на подвиги. Надо учить детей читать, пробуждать любовь к чтению. Если ее не прививать, то не появится способности интересоваться и понимать. Чтение не только кайф, удовольствие в узком смысле этого слова, но и сложный духовный опыт, труд души, а иногда и подвиг души. Я говорю и о книгах для взрослых, – в очередной раз раскрылась Аня.
– Удовольствие получаешь – если читаешь без принуждения, если книга сама тебя интригует, затягивает, увлекает, – заметила Инна, – а наслаждение – это когда читаешь и испытываешь счастье. Наслаждение – это чистое удовольствие.
– Счастье иногда испытываешь через мучение и страдание, – сказала Аня.
– Это уже не счастье, а скорее удовлетворение. Это катарсис, очищение страданием и состраданием.
– Жанна, и ты решила отметиться в этом вопросе чем-то оригинальным, церковным, пропущенным через призму собственного понимания и осознания? – с усмешкой спросила Инна.
– Поехала… философствовать, – нервно сглотнув, пробурчала Жанна, но продолжила высказываться.
– Мы верили в силу слова, любили читать. И я своим главным учителем считаю книги. Они научили меня чувствовать и думать. Через книги я обрела окружающий мир. Все школьные годы я «не вылезала» из энциклопедий. Чтобы развиваться, надо читать сложную литературу. Она формирует мозг и как следствие – личность. Если только комиксы листать, способность мыслить не выработается, – значительно сказала она, внеся тем самым свой вклад в «прения».
– Это уж точно. Книги – школа чувств, школа познания. Правильная книга – лучший оберег от распада сознания, особенно, если нет рядом папочек и мамочек, с которых обычно дети берут пример, – поддакнула Аня. – Для моих воспитанников перед чтением важен настрой. Беря книгу в руки, они, прежде всего, думают, что хотят получить от нее: радость, знания или найти хорошего друга.
– Сколько лет ты хотела бы сбросить? – неожиданно спросила Инна у Жанны.
– Я наслаждаюсь своим возрастом. Я имею возможность открывать для себя залежи непознанных истин. В моем окружении в ходу шутка: «Мы начали понимать жизнь только после шестидесяти. Раньше мы только работали».
– Я где-то слышала смешную фразу: «Люблю читать больше, чем есть», – расслабленно произнесла Инна, давая подругам понять, что тема разговора ей надоела.
– С родителями не очень повезло. Многие педагоги были не самого высокого уровня, но такие добрые! Я выделяла учительницу математики. Признавая за нею всевозможные достоинства и недостатки, я любила ее, потому и в МГУ поступила на механико-математический факультет. Готовилась самостоятельно, по книгам, – сказала Лена. – И там, в одночасье, схлынули все мои беды, казавшиеся ранее непреодолимо огромными.
– Помнишь, математичка пошутила о себе: «В хате кавардак, зато в голове полный порядок», – рассмеялась Инна.
– Я всё помню, – с ностальгической грустью ответила Лена.
* * *
Лена услышала, что Аня с Жанной увлеченно беседуют и сама не заметила, как примкнула к ним.
– …Вернусь к нашему разговору. Как ни хороши бывают фильмы, они не могут передать богатство звуков, которые я слышу в прозе Пушкина, и глубочайшую любовь к Родине и народу в рассказах Короленко и стихах Некрасова. «Родная земля! Назови мне такую обитель…» Еще в раннем возрасте я читала эти стихи со слезами, с дрожью в голосе, с болью в сердце. С Некрасовым не поспоришь. Он прост и доступен детскому уму, потому так близок и понятен. Его нельзя вычеркивать из главного школьного списка. И вчитываясь в Ларисины книги для детей, я чувствую музыкальную и живописную составляющие, обращенные непосредственно к воображению читателей, позволяющие глубже впитывать произведения, в которых по сути дела нет дна.
– А меня «Ванька Жуков» с его письмом «на деревню дедушке» и «Муму» до глубины души потрясли. Еще рассказ о девочке-няньке, которая засыпала над колыбелькой, а ее за это наказывали.
Потом в моей жизни появился Роберт Рождественский – гуру советской поэзии, апостол нашего поколения, лицо эпохи. Доброжелательная мощь его слов, любовь поразительной глубины и силы сразили и навек покорили меня. С тех пор я отслеживаю его творчество. Многие трагически-счастливые стихи знаю наизусть. Читая его, я поняла, что пафос отражает высокое в человеке и не надо его стесняться. Мне нравится фраза очень подходящая к нему: «У великих поэтов есть только год рождения, а даты смерти нет».
– Фундаментальная. Отталкиваясь от этих бессмертных строк…
– Инна, помолчи, подожди со своей иронией, – попросила Лена.
– Ты слишком много от меня хочешь.
– Рождественский, если чему-то присягал, то был непоколебим в этом. Он как скала, на которой собрались все несбывшиеся иллюзии нашего народа. Он был искренним комсомольцем и истинным патриотом, – сказала Жанна.
– Боготворил жену Аллу. Я завидую ей, – добавила Инна.
– Он так и не принял девяносто первый год. Мучительно расставался со всем, во что верил. Незаживающие раны разъедали ему душу. Он был беззащитен перед неожиданным поворотом в судьбе страны. Его поэзия последних лет – не скрижали, а метания, поиск, потому что в нем слились русское отчаяние, еврейская талантливость и безысходность. А это гремучая смесь, которая может убить человека. Доброта и боль – база его таланта. Он верил в то, о чем писал, поэтому его стихи столь глубоки и искренни. Он не раскручивал собственный успех, известность и славу ему принесли песни. «Они стон к Богу, даже если Бога нет», – сказала Аня. И рассеивая недоумение подруг, добавила:
– Верный был во всём. Окуджава тоже пел о комиссарах в пыльных шлемах. Смена эпохи, смена идеалов… Главное, что Роберт Рождественский остался верен великой русской словесности, прошел сквозь все беды, не покорежив себя. Великая Россия будет помнить его прекрасные честные слова! Его стихи останутся в веках, а песни будут волновать не одно поколение.
Потом Высоцкий нас покорил. Он – совесть нашего времени. Открыто говорил то, о чем все шептались на кухнях. Из сердца вынимал предельное отчаяние. Его строки как крик, как взрыв. Через песни в нас происходило бессознательное усвоение его языковой фактуры, его мыслей. Что скрывать, в душе Высоцкого всё бурлило: и смешное, и страшное. Мощные эмоции извергал. В нем всё было на разрыв. Страдал жестоко. Погиб, но не прогнулся. А его не причисляли ни к поэтам, ни к композиторам.
«Это класс-час у пятиклассников? А современные дети знают, что такое класс-час и политинформация?» – сама себя спросила Инна.
Аню уже невозможно было остановить.
– Фильмы не передадут детям всю красоту русского слова, не научат любить родной язык и литературу, не сформируют в ребенке национальной идентичности. Здесь должна быть длительная работа мозга и чувств, приобретаемая в процесс чтения книг. При просмотре фильмов преобладает зрительная составляющая…
– Но фильмы заинтересуют, подтолкнут к чтению, – остановила Аню Жанна.
– А может наоборот, – не согласилась Инна. – Посмотрят фильм, и читать им уже будет не интересно.
– Все основные качества человека, его понятия, социализация и мировоззрение закладываются в детстве. Дальше они только корректируются, дополняются, развиваются и закрепляются. Вот почему я с благодарностью и уважением отношусь к работе библиотекарей, привлекающих к чтению детей этак годков с пяти-шести. Библиотека – не просто хранилище информации, она – храм души и форум, пространство и атмосфера неформального общения. И обязанность социального государства ответственно относиться к проблемам библиотек. И всем нам надо крепить союз родителей-писателей, библиотек-школ и искать наиболее эффективные методы общения с детьми в стенах общественных и культурных заведений, – провозгласила Аня. (Это слова из ее доклада на очередной августовской учительской конференции?)
– Кончай с воззваниями. Мы не твои подопечные и ты не на педсовете. Ты нам тут еще лекцию на эту тему прочти и семинар проведи. У кого что болит, тот о том и говорит, – бесцеремонно влезла в разговор педагогов Инна. – Что касается современных детей, то в их воспитании я бы больше на родителей уповала. Их пример – наиболее для них важный. А у тебя, Аня, в голове только детдомовские детишки.
– Я бы тебе посоветовала не трогать детдомовских и запомнить только одно: литературный капитал не устаревает. Пушкина, Шекспира и Лермонтова будут читать всегда. Я преклоняюсь перед величием наследия классиков. Простота – высшая форма искусства. Этот принцип восходит к древности. Меня изумляет гармония и божественная простота свойственная античности, восхищают гомеровские метафоры. Это мощный сгусток эмоций и философии, – на усмешку Инны с вызовом ответила за Аню Жанна. (И она нашла, чем блеснуть.)
– Можно подумать, их творчеству требуется твоя положительная характеристика, – невозмутимо парировала Инна.
Жанна, нарочно не замечая иглоукалывания Инны, продолжила свои рассуждения:
– Я раньше считала, что о художественном произведении надо судить в эстетике того времени, в котором оно написано. Но по мнению философа и педагога Лотмана с текстами со временем происходит, самовозрастание. Старые книги с изменением социальных эпох и поколений, обрастают всё новыми и новыми смыслами. И они, эти смыслы уже не столько зависят от писателей, которые написали те или иные книги, сколько от читателей, в чьи руки попадают их произведения, и от критиков. Для текстов наступают такие моменты, когда они сами начинают работать на себя. Уверяю тебя, те высоты и глубины, которые мы теперь открываем в Шекспире, ему и не снились. Он о них не думал, они в нем существовали, но только подсознательно. Эта версия имеет право на существование?
Что касается меня, то в книгах моя настоящая жизнь и прекрасная реальность. В них я переживаю самые яркие впечатления, каких не нашла в окружающей меня обыденности. Серая или очень сложная действительность провоцирует зарождение фантазий. Режиссер Феллини сказал: «Наши фантазии – вот наша настоящая жизнь». А он был гением.
– Митингуешь? Надеешься меня распалить? – безразличным тоном спросила Инна.
– Зажечь можно только то, что горит, – мгновенно отреагировала Жанна.
– Не заводись, я же согласна с тобой: Пушкина и Моцарта не отменить. Классическая музыка тоже будет существовать вечно. Во-вторых: фантазии – это взгляд на жизнь творческих людей. Они могут себе это позволить. Давно ты «подсела» на Феллини? У тебя с ним биохимическая связь, на бессловесном уровне… собаки?
«Опять не обошлось без Инны. Считает для себя делом чести издеваться, поднимать всех на смех. Любит играть с людьми как кошка с мышками», – поежилась Аня.
– В третьих. Ты и на том свете будешь бросаться лозунгами и всех воспитывать? – раздраженно добавила Инна, задетая за живое унижающим ее советом. – Сплю и вижу тебя за заоблачной кафедрой или на небесной трибуне.
– Не дождешься, – сердито пробурчала Жанна.
Аня пришла на выручку коллеге:
– Знаешь, как Пастернак сказал о чтении? «Это единственный способ почувствовать себя достойным человеком». Чтение и нас приподнимало над бытом и делало чище.
– Не удивила. Литература была великая, а наша жизнь – бедная. Читать было интереснее, чем жить, – хмыкнула Инна.
– Мы строили прекрасную жизнь, – остановила ее Лена.
– Современная жизнь к чтению не располагает. Да и некогда молодежи, ей зарабатывать приходится. Сейчас визуальность во многом заменила слово. Я не далека от истины? Лена, возьми на карандаш. Или все равно отошлешь нас к классикам? Придут другие времена? – Это Инна засыпала подругу ворохом вопросов.
– «У каждого мгновенья свой резон», – усмехнулась Лена.
– Мы за детское и юношеское чтение ратуем, – в один голос сказали Аня и Жанна. (Какой милый дуэт!)
– Насчет слова «единственный» можно, конечно, и поспорить. А в остальном Пастернак, безусловно, прав. Крепко его власть достала, раз он его употребил, – сказала Инна, проигнорировав реплики подруг.
– А еще Пастернак утверждал, что поэзия – спасение души, – продолжила ликбез Аня.
– И тут он не открыл Америку. Окунемся в историю. Еще Рамзес Второй над входом в библиотеку, которую сам же и организовал, повелел написать: «Аптека для души», – напомнила Инна. – Думаю, он имел в виду не только поэзию. Культура и наследственная генная основа позволяют нам оставаться людьми, они наши навигаторы по жизни.
– А ты сама себе модератор? – спросила Жанна. Инна не отреагировала.
– Люди не стали умнее своих далеких предков, просто много информации накопили. Я вам больше скажу: еще на нашей памяти то здесь, то там они сладострастно сносили памятники, уничтожали портреты и жгли книги, – заметила Аня. – И еще будут…
– Жечь, не значит доказывать свою силу. Наоборот. Придурков во все времена хватало. И, тем не менее, человек двадцатого века способен воспринимать намного больше информации, чем человек девятнадцатого. Мне кажется, умственное развитие человечества происходит по синусоиде. Точнее, циклами. Возьмите Китай, Древнюю Грецию, древний Рим, эпоху Возрождения, – высказалась Жанна.
– А разве не по спирали? – с брезгливой скукой на лице спросила Инна. – Ты путаешь умственное развитие с культурным. Это в нем сначала происходит частичное разрушение старого, потом новое начинает внедряться и развиваться, пока не дойдет до своего пика. Затем спад начинается, потому что не хватает у творческих людей идей и энергии, чтобы двигаться дальше. Они заканчиваются. Вот тут-то другие таланты и лидеры появляются и ведут своих последователей к новым вершинам. Наша эволюция состоит в том, что мы не сами меняемся, а изменяем окружающую среду. Мы не отращиваем крылья, мы строим самолеты.
– Ты думаешь, отдельные яркие индивиды во всех областях жизни определяют качество каждой эпохи? – спросила ее Аня.
– Безусловно.
– Даже в глухое, дикое средневековье? Им же не давали высовываться.
– Но они были. Об умственном развитии человечества имеет смысл говорить по истечении многих миллионов лет, а не нескольких сотен или даже тысяч.
– А как же буквально сумасшедшее развитие науки и технологии в последнее столетие? Это революционный скачок или преддверие апокалипсиса? – спросила Жанна.
– Предотвращением которого и занимаются ученые во всем мире, – сказала Аня, как бы заверяя печатью слова Инны, и задала следующий вопрос:
– А если речь повести о духовном и нравственном развитии?
– Оно тоже происходит, но слишком медленно, – ответила Инна.
– Приведи пример.
– Ученые утверждают, что в средние века не существовало понятия совести.
– Сомневаюсь. Может, слова такого и не было, а чувство, я думаю, всегда существовало, – решительно и безапелляционно заявила Аня.
– И у обезьян? – уточнила Инна.
– В зачатке, – ответила та спокойно.
– Чего лишает себя человек, не читая? Жизненного опыта поколений, осмысленного писателями, счастья общения с богатым языком, культурой. Он теряет возможность развить свое образное мышление, – уже только с Жанной продолжила разговор Аня.
– Но если кому-то всего этого не надо?
– Всем надо. Иначе получится, что один страну обустраивает, а другой и в своей семье порядок наводить не хочет, только разрушать способен.
– Люди находятся на разных этажах сознания и интеллекта. Умные книги нужны всем, но они должны быть разными по степени сложности и доступности.
– И без колеса человек обходился, корешки жевал, разговаривал на языке Эллочки-людоедки, – тихо, но заливисто рассмеялась Инна.
– Насмехаешься? Надо поднимать общий уровень развития людей и их культуру. Книга гармонизирует личность, тренирует и закаляет душу, – возразила ей Жанна.
– Опросы показывают, что современные подростки читают несравнимо меньше нас, но Пушкина и Лермонтова не обходят стороной. Печорин им близок. Не оглохли окончательно за перестройку, воспринимают поэтическую ткань стихов, наслаждаются словом, строем речи. И фильмы пятидесятилетней давности смотрят и наслаждаются, – сказала Аня.
– Серебряный век! Что не имя, то глыба! – вздохнула Жанна.
– «Бесы» – совершенно беспросветное произведение, но тоже притягивает школьников.
– Потому что, кое-кто из представителей нового поколения «как бесы уже оседлали свои мерседесы…» и подвергают окружающих серьезному испытанию. – Конечно, это Инна ехидно подметила. – Ужастики дети любят, Шрек и Гарри Потер у мальчишек на первом месте. Мои внучатые племянники выросли на них. Они в Гарри Потере находят свою идентификацию. На данном этапе «Гарри Потер», – вершина подростковой литературы. Майн Рид и Беляев уже не увлекают. Я им пыталась их читать. Скорость разворачивания событий детей не устраивала. Говорили, что тягучий темп и нет созвучия с сегодняшним днем. Справедливости ради посочувствую давно ушедшим из жизни авторам: время безжалостно к их великим творениям. Ритм современной жизни оттеснил их в тень. То, что нас удовлетворяло, нынешним детям не подходит, потому что читают они произведения прошлого мозгами двадцать первого века. Мы в басне Крылова ценили трудолюбивого муравья, а они стоят на стороне стрекозы, жалеют ее. Вот я и думаю, нужен ли им «Тимур и его команда»? Может, детей надо воспитывать через посредство того, что им интересно?
– Наверное, из-за Чехова Майн Рид в нашей юности прописался на российских просторах. Мы и сейчас много философствуем, в душе копаемся, а нашим детям очень не хватает положительной дерзновенности и в делах, и в мыслях. Они только до компьютера добрести могут, – сказала Аня. – Вот почему наша Сибирь свободна от приключений? Почему в ней не прорастает бытовой героизм, как у Джека Лондона на Аляске? Книг про войну детям не достаточно.
– Видишь ли, в чем дело: очередь у нас до Сибири никак не доходит, – полушутя объяснила Инна.
– Эх, выйти бы на пенсию да поехать, как западноевропейские старички путешествовать по Сибири, а потом и по Африке!
– За вдохновением, что ли? Аня, на какие шиши? После дефолта успела накопить?
– Пока не при деньгах, но накоплю.
– Хорошо хоть «Анна Каренина» у девочек на главной полке, – вернулась Жанна к вопросу о воспитании. – В моем личном школьном детстве она была на втором месте после романа «Воскресенье». Помню, меня потрясли чувства впервые влюбленной и беззаботно и безжалостно совращенной юной девушки, и ее жуткая дальнейшая судьба. Как мужчина мог так точно и тонко прочувствовать и описать малейшие нюансы женской души? Все-таки мужчины и женщины – одной природы! Да… Толстой – великий психолог!
– Кто спорит! – сказала Аня. – Но меня возмущали запоздалые раскаяния Нехлюдова, сгубившего искреннюю незрелую душу. Я ненавидела его «стенания», ничем хорошим не закончившиеся для Катюши Масловой. Я считаю, что именно эта книга нужна влюбленным девчонкам. Она вправляет мозги, заставляет задуматься о реальной жизни.
Для меня Анна Каренина – женщина, забывшая свой материнский долг и сама жестоко наказавшая себя за это. «А любовник ни в чем не виноват? Он ведь знал, что Анна замужем. Зачем же влезал в чужую семью? Значит, мужчине позволительно быть ветреным, можно пакостить, и он не наказуем? Творят зло вместе, а отвечает только женщина? Вот и Толстой туда же…» – с горечью и обидой на несправедливость взрослой жизни обижалась я.
– Для русского человека что хорошо, то и справедливо, – заметила Инна.
– Для Вронского одно хорошо, для Карениной – другое. Рельсы их справедливости проложены в разные стороны. Вот и соображай, как их стыковать, – вздохнула Аня.
– Как ты думаешь, почему именно роман «Анна Каренина» – одну из самых трагичных страниц русской классики – восхваляют и часто экранизируют? – спросила Аню Жанна.
– Каренина – испорченная женщина, бросившая мужа и сына ради любовника. Она в своей ветрености сравнялась с мужчиной. Позор! А в «Воскресенье» молодой человек виновен в несчастьях наивной девушки. Зачем же мужчинам подчеркивать свою непорядочность, высвечивая, таким образом, одну из главных причин сломанных женских судеб? Себя покрывают. Они бы сначала подсчитали, сколько женщин на тысячу обследованных бросают своих детей и сколько это же делают теперь мужчины, а потом уж решали, какая проблема важней и кого надо воспитывать и наказывать, – жестко и категорично ответила Аня.
– Я иногда слышу, будто Толстой открывал истины, которые были известны еще древним философам, что его идеи – социальное прожектерство. Он утверждал, что человек существует для других людей. Вообще-то говоря, очень двусмысленная фраза. И государство осуществляет насилие одних над другими. И это звучит как приговор…
– Ничего себе! – непонятно по какому пункту заявлений Инны вспыхнула Аня.
– Себе ничего, – игрой слов отреагировала та.
– Только ведь надо понимать, что Толстой себя изучал, в себе находил недостатки и искал пути их преодоления в каждом из нас. В этом я вижу его великую заслугу. Он был человеком с обостренной совестью. Для него была важна полная праведность человека, прежде всего, перед самим собой, – твердо сказала Жанна.
– Да-а-а, мы были избалованы высокой литературой, – задумчиво произнесла Аня спустя некоторое время, и лицо ее озарилось радостно-мечтательной улыбкой.
«Была великая литература, но плохая жизнь.
А теперь?» – задала себе вопрос Инна.
«Как мило и спокойно закрыла Аня больную для женщин тему», – подумала Лена.
И Жанн улыбнулась. Ей почему-то вдруг вспомнилось одно далекое лето: база отдыха металлургов, приятная семья в соседнем домике. «Меня удивил и восхитил их десятилетний сынок. Он выполнял любую просьбу родителей с удовольствием. Обычно дети начинают ныть, мол, не охота, потом сделаю. А этот мальчик, чем бы ни был занят, мгновенно вскакивал и с радостью бежал выполнять поручение. Лицо его сияло счастьем, когда мама молча благодарила его улыбкой. Я тогда еще подумала: «Это результат мощной положительной генетики или мудрого родительского воспитания? А может, просто они все по-настоящему друг друга любят?»
Потом ей своя молодость вспомнилась. «Когда я вела детей в детский сад или назад, домой, то всегда с ними пела. И когда в школу – тоже. И вот раз запела взрослую песню. Сынок почувствовал любовь того человека и со слезами бросился ко мне на шею. «Мама, мне хорошо, но почему я плачу?» – спросил он. «Это от счастья», – ответила я. И тоже заплакала».
Жанна поняла, что очень скучает по своей семье. Она плотнее завернулась в одеяло и словно отгородилась от всего-всего, что не касалось ее любви.
