Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
– Кем избранных? – саркастически усмехнулась Инна.
– За гениев голосует время.
– Время и моду формируют деньги и власть. Они же поддерживают мифы. Пиар сейчас очень агрессивен. Думаешь, на региональном уровне нет подхалимов или завистников? Я полагаю, возникни такая необходимость, сразу отыщутся желающие охаять или похвалить, особенно из числа тех, кто вообще не читал обсуждаемого автора. Чего им бояться? Они же не вступают в конфликт с законом, если только с совестью. А ее не так уж и трудно усыпить…
– Что ты несешь? Чем дальше, тем смешней, – возмущенно прервала Инну растревоженная Аня.
– За подобные фальсификации в места не столь отдаленные не отправляют. Если только притиснут к стенке и устроят темную. Что, челюсть от удивления отвисла? – рассмеялась Инна.
«А Ленка опять величественно помалкивает. Одарила нас милостью своего присутствия!» – Жанну на какое-то время охватило раздражение.
– Инна, может, ты и в гениальности Шекспира сомневаешься? – спросила Аня.
– Экзаменуешь? Не сомневаюсь, конечно. Тем более, что теперь он читается совсем иначе, чем четыре века назад.
– Так чего же куражишься? – с легкой угрозой в голосе спросила Аня.
«И почему эта проблема в большей степени волнует тех, кого она вовсе не касается? В массе своей люди не имеют отношения к искусству, но зачастую очень неосторожны в своих высказываниях, – подумала Лена. – Подруги не прекращают спор, потому что ожидают услышать от меня заключительные слова на эту тему?»
Жанну заинтересовал разговор Лены с Инной.
– …Ты о роли злой личности в судьбе каждого из нас? Врагов каких-то выдумала, чудачка. Я делаю свое дело и этого мне достаточно.
– К сожалению, они часто верховодят.
– Раз мир пока не погиб, значит, в масштабах планеты побеждает добро. Хороших людей все же больше, и дай бог, чтобы они всегда преобладали.
– Отдавать тебя на съедение даже во имя этого преобладания мне не хочется. Это как в сказках приносить себя в жертву, быть данью дракону, чтобы он подавился и других не трогал. Ты не достойна такой участи.
– Ты преувеличиваешь способность некоторых людей всех сметать со своего пути. Они не настолько всесильны. Да и не такая уж я мишень, чтобы в меня стрелять из пушки.
– Не скажи. Лучше переоценить «врага», чем недооценить. Проверим. Если тебя не пригласят стать членом той престижной комиссии, о которой ты мне рассказывала по телефону, значит я права. Мне было бы приятно ошибиться.
– Мне тоже. Пригласили, но я отказалась по состоянию здоровья. Знаешь, всю жизнь в тисках, в рамках. Иногда надо их ломать и уходить в сторону даже острожным людям.
– Жить в обществе и быть от него свободным?
– Свободным от неправильного в обществе.
– Не смиришься – придавят. На это нужно мужество безумца или идиота. Прости, вырвалось. И кто выиграет от этих твоих столкновений? Зачем тебе вредить самой себе? Ты иногда бываешь неразумно, парадоксально упряма.
– Премного благодарна за комплимент.
– Иголки на спине у тебя есть, но брюшко-то нежное, уязвимое. Пожалей себя. Этот вопрос не стоял у тебя на повестке дня? Зачем класть себя на алтарь чужого мелочного тщеславия, зачем подставляться? Это укрепляет тебя в жизни?
– Не знаю, что и сказать…
– Идти напролом – значит проиграть.
– Но сохранить лицо.
– Не дадут сохранить.
– Значит, хитрить, приспосабливаться? То тишком, то ползком…
– Ну и иди до конца «тропою Хо Ши Мина»! – разозлилась Инна.
Жанна не поняла, какого вида деятельности Лены касалась Инна, но ей стало грустно. «Наверное, общественной работой занялась, но ей не всё удается», – решила она.
* * *
– …Я о другом. Это к вопросу о порядочности и справедливости в литературе. Может, те авторы писали на строго заявленную тему, почувствовав нерв эпохи или… интриги? А есть ли в них то, самое главное? – немного повременив, произнесла Инна. И улыбнулась как можно мягче. Она готова была защищать подругу любыми средствами.
– Не выделяй меня курсивом среди остальных. Собственно, я знаю всех претендентов на пять лет вперед и могу расставить их в порядке получения. Для меня вся эта система абсолютно прозрачна и уже ничем не удивит. Поэтому и не волнует, – ответила Лена.
– Блаженный идиотизм – верить в справедливость. А бывает так: дали премию, похвалили и забыли человека?
– Всякое случается, – кивнула Лена с видом педагога, недовольного несвоевременным или глупым вопросом ученика. – Самому надо себя активно продвигать к читателю: заявлять о себе, встречаться, общаться. Будь любезна…
Лена обреченно вздохнула. Ее лицо выражало: «А не пойти ли тебе… на БАМ!» Она безразлично отметила в себе опустошение, вызванное неприятным разговором, и попыталась отвлечься размышлениями другого рода.
– …Вот ты пишешь, пишешь, а ведь далеко не каждый читатель помнит имя автора. Ты тоже станешь неизвестным автором известных произведений. Твое имя занесет песок времени.
– Это неважно. Пусть годы стирают из памяти людей фамилии писателей, лишь бы деяния их героев жили в поколениях. Инна, говори о хорошем или молчи, иначе я сегодня не усну.
– Даже у камня есть душа, – сказала Жанна Инне с упреком. – Лена, пусть Всевышний и Небо помогут тебе, – искренне добавила она. (У камня душа?)
Инна наконец-то захотела понять подругу, и та устало опустила голову на подушку. Никто больше не стал углубляться в писательские проблемы.
«Привыкшие трудно засыпать и до умопомрачения прокручивать что-либо в голове, они и тут мусолят любое им предложенное. Разговор затевается, но быстро иссякает, потом возобновляется и вновь обрывается, как бестолковый сон… Но бессонница толкает, заставляет женщин начинать его снова и снова, даже через силу, через немочь. Ночью, когда человек только наполовину в реальном состоянии, до такого можно дорассуждаться!» – вздохнула Лена, туманясь сознанием.
Лена тихонько застонала, переворачиваясь на спину. Аня поняла, что она не спит и тут же подступила к ней с вопросом, который давно ее беспокоил:
– Когда тебя приняли в Союз писателей? Почему ты не стала вступать в двухтысячном? Это был акт протеста? «Не все хотят летать в стае. Но к одиночкам тоже надо относиться бережно, если они того заслуживают», – думала ты тогда. Да? – предположила Аня, возможно на основании чужих слов.
– С одной книгой? Вступление ко многому обязывает. Только после третьей я посчитала себя достойной. Успокойся, всё у меня нормально.
«Как всегда говорит много меньше, чем думает», – решила для себя Аня.
– Скрытная ты.
– Не без того, – отшутилась Лена.
– Как ты считаешь, у Ларисы тоже возникают проблемы? Она о них умалчивает?
– Какого рода? Ты о «смертоносном» противостоянии амбиций? – пошутила Инна. – Приедет, узнаем.
– Нет, я о другом, – смутилась Аня, поняв, что Инна намекает на свой разговор с Леной.
Аня не вникала в тонкости и подробности обсуждаемого ими эпизода, но суть разговора уловила, и, взглянув на Лену с благоговейным обожанием, сказала:
– Пиши, пока твоя добрая и вечно печальная Муза рядом с тобой. Выкладывай душу людям.
– Муза у мужчин. У Лены вдохновение, – рассмеялась Инна. И добавила восторженно-насмешливо:
– В кого только ни превращают женщины-музы великих мира сего!
* * *
– Ты все больше об ушедших годах пишешь.
– Так ведь воспоминания. Тем более, когда о детстве… – недоуменно пожала плечами Лена.
– Может, важнее критиковать современность? – выдвинула встречное предложение Инна.
– Ты обратила внимание на то, что пошлость и невежество как бы стираются в прошлом, они будто отсекаются, потому что принадлежат только настоящему. Когда современность становится прошлым, она кажется очищенной от них, отмытой. Может, поэтому я как-то по-своему люблю уже происшедшее, меня тянет к нему. Но и новое время я не боюсь. Я этим не больна.
– Даже великие умы современности никак глубоко и подлинно не поймут, каким было наше совсем недавнее прошлое, которому и мы были свидетелями, и что есть нынешнее время. Не рискуют давать ему полную, подробную характеристику, – подметила Аня.
– Да уж точно, у них рефлексия не только на настоящее, – невесело откликнулась Жанна.
– Ой, да теперь и настоящее, и прошлое все кому не лень обгаживают, не дай Бог как! – возмутилась Инна. – Уж до Ивана Калиты добрались.
– И до Адама с Евой, – рассмеялась Лена, признав правоту Инны.
Аня наморщила лоб, обдумывая сказанное подругами. А Инна спросила Лену:
– Значит, не ограничиваешь себя, выбирая одно из двух, не боишься, что твой главный герой может оказаться вызывающе несовременным?
– Боюсь – не боюсь. Надо – не надо. Если ты считаешь, что я об этом думаю, то глубоко ошибаешься. Для меня главное быть честной перед собой, никогда себе не изменять. Какая разница, о каком времени писать? Все равно в каждом произведении душа автора отражается в его героях как в зеркале. Нравится тебе это или нет, но любая информация проходит через поток сознания писателя, когда он ищет ответы на вопросы им же поставленные, а все персонажи – вымышленные или реальные – через его сердце. Сегодня написанное может прозвучать несовременно, а взятое из девятнадцатого века, вдруг оказывается близким и понятным, – сказала Лена.
– Ты все время, пока пишешь, четко придерживаешься определенной линии? Совсем как прилежный, недовольный собой и своими знаниями ребенок? – теперь уже Аня взялась «пытать» Лену.
– Замысел иногда оказывается далеким от воплощения. Задумываешь одно, получается другое. Каждый мой герой привносит что-то свое, от каждого и во мне остается что-то особенное и полезное, и подчас именно оно уводит меня в русло других приоритетов. И само слово – нечто живое, организм, порождающий смысл. Но главная идея произведения все равно сохраняется. Но субъективный замысел и объективный результат иногда не совсем совпадают. Разве я об этом не говорила? (Старые склеротики!)
– Я конечно далека от мысли, что ты просто здорово пудришь мне мозги, прикрываясь умными фразами, но тебе, как знаменитому бельгийскому сыщику Пуаро, уже стоит говорить о себе в третьем лице, – дурашливо, но не глумливо рассмеялась Инна.
Лена грустно отмахнулась от её шутки, мол, не выдумывай ерунды и тихо произнесла: «Я отлучусь на минутку, а ты о себе пока что-нибудь веселое вспомни».
Аня снова заговорила о своем, очень ее тревожащем:
– Я послала рассказы своей подопечной девочки в журнал, а их переделали чуть-чуть и напечатали под другой фамилией. Перепутали?
– Не чураясь подлога, кто-то получил чужие лавры! Видно в знаменосцы любым способом рвется, – искренне возмутилась Инна.
«Наш пострел и тут поспел», – раздраженно подумала Жанна.
– Я направила в редакцию осуждающее письмо. По сути дела в прямом плагиате обвинила. Но они отписались тем, что заимствования были и у классиков, что, мол, еще неизвестно, откуда эти строчки, которые вы так требовательно и нагло приписываете своему ребенку.
– Впервые о таком слышу, – удивилась Лена.
– Я по телевизору недавно слышала о разборках среди музыкантов. Видно авторство – дело тонкое. Я еще смешнее случай знаю. Моя приятельница рассказывала, что один профессор похвалил ее книгу и посоветовал по ней защитить диссертацию. Та своей знакомой об этом поведала, а та своей. Ну знаешь, как бывает – по цепочке. Так вот третья, использовала эту книгу как свою в той части, которая непосредственно касалась темы ее диссертации. Случайно дознались. Через посредство всё тех же подруг. Что-то типа обратной связи возникло, – рассмеялась Жанна.
– Невероятно! – зло восхитилась Аня.
– Но факт. Страна огромная. Где что происходит – не уследить. Но с развитием интернета такие номера уже не будут проходить, – успокоила ее Жанна. – «Видно у судьбы замысел был такой», – отшутилась моя знакомая, словно совсем не разозлилась на воровку.
– Как-то, еще в годы моей молодости, к нам приезжали преподаватели из одной демократической страны. Так вот, один очень шустрый аспирант, пока его друзья изучали достопримечательности города и посещали рестораны, старательно «передирал» наши лабораторные работы, научные статьи и разработки по интересующей его проблеме. Очень уж они ему понравились, – с насмешливой улыбкой вспомнила Лена.
– Жанна, будь я на месте твоей приятельницы, получила бы та воровка сполна. Окунула бы я ее в собственное дерьмо, век бы меня помнила. И сделала бы я это в лучшем виде: чтобы история стала достоянием общественности. Ну посуди сама, ведь доказать обман не составило бы особого труда, – возмущенно заявила Инна. – Я бы ее из-под земли достала!
– И всего-то не сослалась на автора. Сколько я таких случаев наблюдала за годы работы в НИИ! – Лена устало усмехнулась.
– Инна, и из космоса достала бы? Ты такого издевательства над собой уж точно не допустила бы. Убивать жуликов надо? – насмешливо спросила Аня.
– Сразу и наповал.
– Это уже диагноз! – заявила Жанна. – Автор книги подобного и в мыслях не держала. Для нее, я думаю, это означало бы унизить себя в своих собственных глазах. Она человек чести, но не боец. И всякие там свары, суды… – поспешила разубедить всех Жанна. – Она только рассмеялась: «Знать и тут на пользу моя книга пришлась».
– Экая фанаберия! Хочет быть предельно независимой от плохих людей? Нельзя плодить подлецов, – твердо сказала Инна.
– Сдается мне, ты завидуешь ее простоте.
– Дурости.
– Погоди, если человек порядочный…
– Сразила наповал! Не давай повода, не создавай условий, не провоцируй, ушами не хлопай, дистанцию держи с подлецами, защищай свою интеллектуальную собственность – вот моя позиция. А твоя подруга «как дурочка из переулочка». Не выношу, когда из меня и моих близких лопухов пытаются лепить или перекрывают дорогу. – Инна говорила зло и напористо.
– Чувствую охотничий азарт. У тебя сейчас даже выражение лица, как у гончей. Не получала своим же салом по сусалам? – раздраженно фыркнула Жанна.
– Получала, но продолжала бороться, вызывая нездоровое негодование врагов. И побеждала. С потерями, конечно. Иначе не могла. Понимала, если раз уступлю, всю жизнь сдаваться буду. По молодости не раз обнулялась в борьбе с подонками, но поднималась и снова воевала. Считаешь, что некому было мне по башке постучать, чтобы одумалась? Сообрази сама, к чему мягкотелость по отношению к проходимцам может привести в масштабах страны? У меня была железная неуступчивость, поэтому часто обо мне возникало мнение весьма далекое от того, что я представляла на самом деле. О моей личности ходили самые невероятные слухи. Какими только «титулами» меня ни награждали!
– Но ты не страдала от этого, хотя за тобой тянулся шлейф скандалов? – выдавила ледяной смешок Жанна.
– Неуверенных людей волнует чужое мнение, – отрезала Инна. – Тебе проще, ты-то за надежную спину мужа всю жизнь пряталась. Я мыслила позитивно, с радостью шла к людям, но никому ни лжи, ни хамства не прощала. Жестко ставила таких типчиков на место. И в этом «жанре» я всегда была первая.
«Про мужа Инна зря сказала. Это уже открытое зубоскальство, этакое ревнивое злорадство. Она так и не переняла у Лены манеру разговора, где главенствовала бы самоирония», – подумала Аня. И тут же в ее голове пронеслась неожиданная мысль: «На Ленино умное и доброе лицо хочется смотреть бесконечно. В нем скрытая мощная, глубинная харизма. А у Инны оно нервное».
– Мне приходилось так вести, чтобы и свои, и чужие побаивались и не трогали. Бернард Шоу говорил, что человек как кирпич, обжигаясь, твердеет. Вот и я закалялась в боях, – без тени смущения с преувеличенно озабоченным видом объяснила Инна. – Были среди моих врагов и злые, и подлые, их «доктрины» и «нестандартные» способы не укладывалась в мои и в общечеловеческие понятия нормального общения. Но я в сравнении с ними выглядела больше эпатажной, заводной, неуемной. В основном слабых пыталась защищать.
– Неожиданный ракурс, – с недоверчивой ухмылкой заметила Жанна.
– Да уж точно, не вписывалась я в «академический» стандарт женской терпимости. Но сама я без причины первая никогда не нападала. И нечего меня виноватить!
– Какой-то спортсмен пошутил: «Над боксером может посмеяться каждый, но не каждый сможет увернуться». Такая манера часто граничит с произволом, – заметила Жанна.
– Чем она тебе не угодила? Я так помогала людям и сама защищалась, постигнув «друзей» коварную любовь. И огребала я от них по полной программе. Но враги и обидчики тоже кое-чему учили. Мы не выбираем своих врагов, но выбираем друзей и позицию.
– Тратить жизнь на разборки? Это не для меня.
Лена как бы вскользь тихо произнесла:
– Инна более чем кто-либо другой заслуживает одобрения и снисхождения. Чиновникам и бездельникам крепко от нее доставалось.
– У льва тоже есть враги, но что они против него могут? Тебя, наверное, остерегались, потому что ты сильный человек, – оправдалась Жанна.
– Смотря, в чьих глазах… – грустно усмехнулась Лена.
29
– Мы оглянуться не успеем, как печатная книга вернет себе статус роскоши, – вздохнула Инна.
Лена грустно заговорила:
– Мне одно списание книг в начале перестройки вспомнилось. Захожу в библиотеку. Весь холл чуть ли не до потолка завален прекрасными журналами и почти новыми книгами. Девушки переносят их в огромный грузовик. Я мечусь вокруг этих книг, хватаю в руки то одну, то другую. Я пытаюсь остановить беспрецедентное варварство. Кричу заведующей: «Это же бесценное богатство! Раздайте по школам!» И слышу в ответ: «А чем я выполню план по макулатуре?» «Так газетами же. Школьники принесут! – отвечаю я. – Сказали бы мне заранее, я бы организовала».
– И наши внуки даже названий этих книг и журналов не узнают, – сказала Инна.
– Артхаус – высокая литература – для толстых журналов, а блокбастеры – для любых издательств и типографий, – попыталась затеять другой разговор Аня.
– Лена, нашла о чем печалиться. В девяностые годы с подачи Горбачева многомиллионной стоимости стратегические корабли методично и целенаправленно шли в распил на металлолом. Военные базы и огромные заводы стирались с лица земли. «Утрата творческого наследия поколений в любой области жизни общества становится утратой души человека и человечества», – приподняв от подушки голову и тяжело опершись на локти, зло напомнила Инна.
Аня раздраженно закрыла уши ладонями. Это была лишком непосильная ее сердцу тема.
Инне хотелось чем-то отвлечься от собственной физической боли во всем теле, и она прислушалась к горячему возмущенному шепоту Жанны.
– …Я ей говорю: «Ваши труды числом страниц представили. Но ведь они бывают разного формата. Одним только фактом незнания прописных истин в оформлении книг они низвели качество данного издания до уровня самиздата или краеведческого отчета сельской библиотеки».
– Даже я знаю, что в типографиях существует единая мера, выражаемая в условных единицах, принятая в России испокон веку для любых печатных продуктов, – удивленно заметила Аня.
– Я ей опять: «Эта книга – лицо не только вашей организации, но и всего нашего края. Такие проколы не допустимы». А она мне: «Это форма. Суть-то книг не изменилась. Это у них там, в Москве всё по стандарту…»
Дальше Инна не расслышала и не стала вникать. А до Лениного сознания кое-что из дальнейшего разговора подруг все же доходило:
– …Только молодым дано кричать правду безучастному миру. С возрастом, в основном все умолкают.
– Зачем так пессимистично? Хотя, конечно, опираться надо на молодежь.
– …Не думаю, чтобы первые компьютерные игры как-то развили моих детей или поспособствовали интересу к английскому языку. Скорее, «Битлы» провоцировали на его изучение. А вот современные сетевые игры, безусловно, заставляют мозги работать. Я это на внуках заметила. Часами «оттягиваются» на компьютерах. Какие книги могут оторвать от них школьников: жизнерадостные, увлекательные, юмористические? О чем они должны быть, чтобы прозвучать для современного подростка, затмив все остальные увлечения? Может, как-то иначе, по-новому подойти к понятию главного героя, совершить его историческую и социальную реконструкцию? Придумать особую, свежую подачу материала?
– Теперь для детей в жизни мало загадочного. В поисках интересного многие писатели «ударились» в абсурд. А ведь самое трудное и самое главное в жизни человека – остаться самим собой. Отложилось?
– …По крышам подростки скачут, экстрим ищут, острые ощущения. Не знаю, восхищаться ли смелостью или ужасаться их выбору?..
– …Немногим лучше дело обстоит и с глубиной понимания материала. Будто не доросли умом. К сожалению, современная молодежь больше прислушивается к мнению звезд шоу бизнеса, а не ищет ответы у мудрых писателей. А вот с энергией и дерзостью у них все в порядке. Как ее перенаправить?
Лена не выдержала плача Жанны:
– У молодежи, которую я знаю, помыслы по большей части чисты и нацелены на перспективу. Они смелы, раскованы, знают больше нас. И по проникновению в суть вещей они еще из того, нашего замеса. Она лучше уже потому, что стоит на плечах нашего поколения.
– Дальше видит? – спросила Жанна.
– Задачи перед нею стоят более мощные. Человечеству предстоит ответить на ряд вызовов. В ближайшее время – цифровизация. Генетика занимается вопросами старения и продления жизни. Проблемы экологии остро стоят. Половина ресурсов Земли уже израсходована. Пора всерьез задуматься об их разумном, экономном использовании. Космос также не познан, как и наш мозг. Океан надо изучать. Ты, наверное, знаешь, что на Луне уже побывало одиннадцать человек, а в Мариинской впадине только трое. Надо развивать и укреплять гуманитарную науку, культуру. Без морально-нравственных ценностей человечеству не выжить.
– Ты в диалоге с собой прежней? – усмехнулась Жанна.
– ???
– …Неправильно вопрос ставишь. Как надо воспитывать ребенка, чтобы он читал то, что нужно, а не «пропадал» в интернете или у телевизора? – сказала Аня.
– Вопрос даже не в том, что читать. Как приохотить к чтению? Мы-то к нему были привержены. Время было такое. – уточнила Жанна.
– …Рита мне писала: «Помню, меня больше всего удивило, что главные редакторы некоторых известных журналов сами не написали ни одной книги. Нет, я не сомневалась в их интеллекте, в их компетентности, но все же… не испытав собственного творческого подъема, судить о других? Для меня такой человек, как начальник револьверного цеха, не обработавший ни одной заготовки, не сделавший самостоятельно ни одной детали. Я считаю, что собственное писательство должно быть непременным условием…».
– И в школе мне учительница говорила, что критиковать имеет право только тот, кто может что-то лучшее противопоставить оппоненту. Но я, помнится, ответила ей затертой, затасканной фразой, мол, мы яиц не несем и вина не производим.
– …Я ей говорю: «Писательство не прощает измены себе даже с Достоевским. А ты в критики подалась. Защищая или ругая невесть кого, ты размениваешься».
Лене никак не удавалось сосредоточиться. Сознание работало фрагментарно. Тяжелая дрема то и дело захватывала ее в плен. И она смирилась в надежде на полное отключение. Она побаивалась, что сон урывками лишит ее крепкого длительного отдыха, что при ее слабой нервной системе уже неоднократно случалось.
* * *
Высокий голос Жанны, точно острый нож, прорезал щель в ватной преграде Лениного сонного отупения:
– …История похлеще детективной. Моего бывшего одноклассника-поэта в Союз писателей не принимали без видимых причин. Без объяснений отвергали его кандидатуру. Он тыр-пыр… «Не нужон!» – сказывали до тех пор, пока в Москве защиты не попросил.
– Нашел более короткую дорожку? – фыркнула Инна.
– И потом затирали: денег на издание не давали, премиями обходили. Не оповещали о встречах со столичными редакторами и писателями, на праздники, на юбилеи великих не приглашали, чтобы его не видели по телевизору, не знали, не помнили даже в своем родном городе. Но он сам настырно являлся. Его «вырезали». Такой вот обычный метод удушения. А все потому, что талантливый. Он из всего их паноптикума выделялся.
Ощутил мой одноклассник на себе в полной мере вероломство, агрессивность и просто мелкость чувств коллег. В лучшем случае безразличие. Он жаловался мне: «Эти люди перевернули мое мнение о мире творческих людей. Меня сначала обжигало непонимание, потом понимание… Я – в свои-то годы! – все еще верил в порядочность! Думал, что в мире поэзии взаимоотношения более чистые, высокие. А там столько зла, зависти, интриг! Невольно Гоголя вспомнишь. Как все это гадко…»
А я ему отвечала полушутя: «Что-то мне подсказывало, что и тут тебе не повезет. Может, тому виной застарелый внутренний трагизм в твоих черных глазах?.. Сочувствую. Подлость не забывается. У памяти о ней нет срока давности».
Инна поинтересовалась:
– Какой у него шеф? Боюсь даже предположить. Всех под себя подгребал? Так не удивил. Шеф не уславливался с ним о порядочности… Можно подумать, это первая попытка твоего школьного друга отвоевать право на достоинство. Пора бы уж настроиться… Переменчивость и текучесть образа начальника говорит о богатстве его натуры. И, тем не менее, все помыслы его о деньгах. Он въедливый или скользкий? Сложность его характера испытали на себе многие. Так? – Инна предлагала варианты и оценивающе оглядывала подругу. – Люди везде в той или иной степени одинаковые.
– Какой шеф? Да никакой! И вспоминать о нем не хочу, – разволновалась Жанна.
– Вот и выбрось его из головы, успокойся. Смени гнев на милость.
– Уже сменила.
Со стороны разговор Жанны с Инной напоминал бестолковщину. Но они прекрасно понимали друг друга. Лена, глядя на них сонно размышляла: «В любой области жизни люди бывают всякие. Некоторые, как те ружья, которые никогда не стреляют. Всегда интересны психологические наблюдения над людской породой. Человек, как Космос, до конца непознаваем. Он бесконечно разнообразен в своих проявлениях и трудно предсказуем…»
– Одноклассник говорил мне: «Придет ли другое понимание? Я удивлялся тому, как получалось, что хорошие произведения у нас все же иногда выходили в свет».
– И я ему отвечала: «Тем не менее, насколько я наслышана, ты их там здорово расшевелил, внес свежую струю».
– Книги издаются при попустительстве или при прямой поддержке руководства? – снова вторглась Инна в рассказ Жанны.
– Причем тут руководство? Люди пассивны. Сбиваются в кучки, в противоборствующие стаи, чего-то там делят, выясняют. Нет, чтобы единым фронтом, в одном направлении! – отрезала Жанна. – Собственно, ты права: многое зависит от головы организации, от его видения себя как начальника, от его целей, – добавила она, успокаиваясь.
– Интеллигентский зверинец, – привычно отреагировала Инна.
– Еще моего одноклассника обижало то, что в родном вузе – он заканчивал геологический факультет – даже в подарок не хотели брать его книги, между прочим одобренные министерством образования как методические пособия. А уж о книжках стихов для малышей вообще говорить не приходилось. Неприязненно встречала его не пишущая преподавательская братия, мол, не за свое дело взялся.
– Зависть. Не филолог, а писатель и поэт, да еще признанный «в верхах». Что тут непонятного? Наливай да пей, – примерила на неудачника свою любимую поговорку Инна.
– …Жаль что рекомендации (даже министров!) быстро глохнут без активности руководства на местах, без рекламы. Здесь приходится рассчитывать только на отдельных, небезразличных, интересующихся новыми веяниями и новой литературой библиотекарей и педагогических работников. Но в основном – очевидная истина – они консервативны. Пока раскумекают… – сказала Инна.
– Да уж с места в карьер не кидаемся, – подтвердила Аня.
– Естественно. С самоуверенностью неисправимых педантов преисполнены уважения к классикам.
– Спасибо, что не сказала «идиотов». А как же иначе? Я сама такая. В первую очередь отдаю предпочтение тому, что создано на века и изучаю тех, чьи имена на слуху. Но Ритины, Ленины и Ларисины книги я читаю детям с превеликим удовольствием и гордостью. Еще год назад имя Лены в литературе для меня ровным счетом ничего не значило, и вдруг… Глядишь, лет эдак через… пятьдесят наши подруги тоже в классики попадут.
– С твоей легкой руки? Им это не светит, – не согласилась Инна.
– Не доживут?
– Не пустят.
– Их тема будет актуальна, пока на Земле существует человечество, а ее яркое эмоциональное воплощение – до тех пор, пока человек будет оставаться Человеком.
– Хорошо сказала, – похвалила Аню Инна.
– Почему в наши библиотеки не берут художественные книги, если они изданы больше пяти лет назад? Можно подумать, что их ценность с годами уменьшается. И в Екатеринбург моя подруга посылала с тем же «успехом». А как же классика? – обиделась за современных писателей Жанна.
– Затрудняюсь ответить. Я первый раз об этом слышу, – сказала Лена.
– Жанна, в чем все-таки причина трудной писательской карьеры твоего одноклассника? Не угодил? Дорогу кому-то перешел? Неучтиво повел себя с руководством? Вломился куда-то не вовремя, некстати? На хвост кому-то наступил? Он склочный, раздолбал кого-то вдрызг? Подсиживал, устранял со своей дороги одного за другим? – с удовольствием перечисляла возможные варианты Инна. – Или вопреки бытующему о нем мнению…
– Бог с тобой, – возмутилась Жанна. – Ничего плохого о нем сказать не могу. И почему не пришелся ко двору? Он – душа-человек, бессребреник, немного наивный, добрый. Он долго не понимал, отчего под него подкапываются, почему вокруг него клубятся сплетни, смешки. В своих книгах для детей он весь в детстве, в детских проблемах. Собственно, мне кажется именно такими обычно и бывают настоящие детские писатели: не карьеристы, не подлые, не злые. Да и взрослые…
– Это не тот, что двадцать лет писал роман, но так и не окончил? – насмешливо спросила Инна. – Наслышана. Ты о нем писала Ане.
– Нет. У того как раз есть защитники. А у моего одноклассника уже пять романов.
Инна оглянулась на дремлющую Лену и, не дождавшись ее реакции, сказала:
– Остаются две причины: руководитель боялся его таланта, а значит, конкуренции, либо ждал от него денег. А может, и то и другое одновременно.
– Опять деньги. Представляешь, председатель нарочно дал ему адрес одного знаменитого писателя. Мол, обратитесь за помощью в редактировании и за рецензией, а сам сообщил тому, что будет звонить сумасшедший, будьте осторожны. Вот сволота! (Подонок – мысленно поправила себя Жанна.) Потом по городу слух о нем пустил. И в администрацию его «утка» долетела. От бедняги все стали шарахаться. В общем, уничтожил человека с каким-то непостижимым злобным торжеством. Вот он – свирепый реализм в действии.
– Ты настолько в материале?.. Фу, пропасть, – нервно произнесла Аня и зябко повела плечами. – Получается, председатель и конкурент – одно лицо?
– Он использовал старый, многократно проверенный жизнью способ из «Горе от ума», – грустно сказала Жанна. – Правда, мой одноклассник по наивности на внутренней стороне обложки своей книги, где обычно пишут аннотации, не упомянул высокое руководство, и это при том, что не позабыл простых людей, на самом деле помогавших ему деньгами. Это ему тоже аукнулось, когда распределяли и «назначали» премии. Это понял и тот старичок-писатель, неожиданно получивший высокую награду за свою не ахти какую книжечку рассказов по причине этой маленькой интриги. Вот так чиновники учат нас «свободу любить» и уважать… себя. Еще Чехов говорил: «Россия – страна казенная. Возмущаться бесполезно». Естественно, что мой знакомый чувствовал себя незаслуженно обделенным. Он «храбро» сбежал в глубокую провинцию, укатил в деревню, ближе к народу, «где поэзией дышит почва и судьба». Такой вот по-своему гражданский поступок, – хвалой поэту закончила свой длинный монолог Жанна.
