Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
– Это как движение по темному туннелю в понимании того, что ты в преддверии… Он писательством лечил разверстые раны своей души?
– И тела. Когда болезнь неумолимо ведет человека к острой грани смерти, его жизненные ценности будто кристаллизуются. Он начинает понимать, как жадно любит жизнь, как до боли страстно хочет жить… Мне мало того, что моя жизнь продлится во внуках. Я, когда выжила, четко осознала, что должна писать, во что бы то ни стало писать! До последней минуты своей жизни, – прошептала Лена на ухо подруге.
– Чехов, наверное, тоже…
– Не такая жена ему была нужна? – остановила Инну своим вопросом Аня.
– Ну, тут уж…
– Может, им не любовь, не практический подход руководил, а тщеславие? Знаменитая актриса! – предположила Жанна.
– О, мать моя – женщина! Ты давно с головой не дружишь? Еще на кофейной гуще погадай, – резко отреагировала Инна.
Удивительно, но Жанна на грубость не обиделась. «Перескакивают с пятого на десятое. Не уследить за движением их мыслей. Никакой логики в разговоре. Причем тут черный квадрат?» – попыталась она вникнуть в суть беседы подруг.
Лена с трудом встала и направилась к двери со словами: «Я на минутку покину вас».
– Почапала облегчиться? Отлить или влить?
Лена ответила подруге замороженной усмешкой.
– Мой горячий привет толчку, – сказала Инна и разразилась беззаботным смехом счастливого человека.
Аня только плечами недоуменно пожала, мол, ничего тут не поделаешь: непредсказуемая особа со сдвигом по фазе.
Инна встретила Лену привычно-шутливо:
– Твое отсутствие уже начало сказываться… Чайник поставила? Пойду посмотрю «не горит ли степь».
Лена легла и прислушалась. Аня жарким шепотом доказывала Жанне:
– …Карьера инженера Риту уже не прельщала.
Ей было ее не достаточно. А потом пришло время выбирать из двух профессий, решать, что делать со своей жизнью, задаваясь вопросом: «Готова ли я этим заниматься всю жизнь, и буду ли я при этом счастлива?»
– Это ты к вопросу о деньгах или еще о чем-то? Чтобы стать знаменитой в физике, ей таланта и запала не хватило, а никому неизвестной она не хотела оставаться, – беззастенчиво проехалась на счет Риты Жанна. – А теперь она завалена премиями.
– Значит, сделала правильный выбор. Кажется, Гюго сказал, что популярность – слава, разменянная на пятаки.
– На медяки, – уточнила Лена, вслушавшись в тихий разговор теперь уже Ани с Инной.
– Рита с тщательностью ювелира работает над словом, терпенья ей не занимать. И свою творческую фантазию не ограничивает, дает полную свободу воображению. Прекрасно на контрастах сравнивает различные времена, чтобы почувствовать аромат обеих эпох, – сказала Аня.
– Тургенев говорил, что талант – это подробности, – заверила Инна.
– Простой читатель не знает тонкостей мастерства писателя или поэта. Он чувствует: это хорошо или не очень, это правда или ложь. Ему важно узнавать в произведении себя.
– У всякого своя правда. Она бывает горькой, беспощадно-язвительной и лживой. И они далеко не одинаковые, – сказала Инна и ее губы при этом иронически покривились.
– Белинский утверждал, что истина не требует помощи у лжи, – напомнила Аня.
– Он много чего писал…
«Отбивает желание беседовать», – подумала Аня.
– …Мой любимый Лермонтов тоже не мягко стелил. Его выделяло глубокое осознанное понимание служения народу. А теперь понятие Родины несколько девальвировано даже в среде известных поэтов. Не тот накал, не та мощь чувств. Не превзойден нравственный пафос и болевой порог строк Лермонтова! Его талант – навсегда! – сказала Инна уверенно.
– Лермонтов растворен в стихах современных поэтов. Они пропитаны его духом, – заверила Аня.
– Правду трудно соблюсти. Когда англичане не хотят прямо сказать, что «вы врете», они говорят: «вы слишком экономите правду», – не замедлила вернуться к затронутой ранее теме Инна, чтобы блеснуть эрудицией.
– Всей правды никто не знает из-за отсутствия полной информации. Ее знает только Бог. К тому же многое зависит от того, какую часть правды стоит выпячивать и абсолютизировать, а о чем лучше промолчать. (Никто кроме Жанны не мог так сказать.)
– Нельзя правду абсолютизировать. Иначе она может нанести ущерб или даже убить. Возьми, например, современные СМИ. А кому охота присутствовать на собственных творческих похоронах? – рассмеялась Инна.
– Когда в поисках правды мне не хватает сил, я обращаюсь к Божественному Слову. – Это Жанна снова напомнила о себе.
– Все-то ты переводишь в религиозную плоскость. Преисполнилась важностью! Только это Слово мало что тебе объясняет. Вот почему Господь рано отнимает жизни у гениев? Возьми хоть Пушкина, Лермонтова. Столпы русской классики! Да пребудет с ними вечная любовь, – сказала Инна.
– Забыла вспомнить Есенина, Маяковского, Высоцкого… – подсказала Аня.
– Чего Он боится? – настырно потребовала у Жанны ответа Инна.
– Люди отнимают жизни.
– Так защитил бы. Не каждый день гении рождаются. Где Его всесилие, где пресловутая власть над миром? В жертвах Богу не должно быть смертей. Господи, если Ты есть, услышь мои молитвы и прости мою смелость, – сказала Инна. Последней фразой она нарочно поддела Жанну, чтобы «завести». Ей хотелось ее позлить. Это было сильное, необъяснимое чувство.
Но возмущенно откликнулась Аня:
– Твой Бог, Жанна, не сумел помочь даже мне, маленькому беззащитному ребенку. И мою боль проглядел? И я после этого должна верить в Его доброту и считать, что нашла в Его лице защитника? Ты, Жанна, и в мыслях себе моей ереси не допускаешь? Разве не в таком качестве ты Его любишь? Нам, детдомовским трудно поверить в Бога. Мне запомнились слова нашей нянечки: «Кто в своем отце не увидел Бога, тому трудно увидеть в Боге Отца».
– Кажется, Лаплас утверждал: «То, что мы знаем, – ограничено, то, чего не знаем, – бесконечно», – не поддалась Жанна.
– Шутники утверждают что, «гениальные мысли кумиров – корвалол для нас, обыкновенных», – сказала Аня, не поняв намерений Инны, и тем остановила болезненный для себя разговор.
– Правильно говорят. Пока человек способен шутить над собой, мир не безнадежен, – подтвердила Инна чьи-то разумные слова.
– Я не полагаюсь на всякого рода отдельные фразы. Они бывают однобоки и подчас выдают мнения противоположные кем-то уже высказанным. Если хорошенько покопаться в книгах, то всегда можно найти утверждение, опровергающее, перечеркивающее только что произнесенное. Тем более, если оно вырвано из контекста. Вот, например, скромность одни философы определяют как проявление слабости характера, даже глупости, а другие возносят как великое качество, как талант, но прежде всего, как признак воспитанности.
– Я ничего не имею против скромности, – возникла Жанна со своим комментарием. Но остановить Аню ей не удалось.
– Каждое слово многозначно и человек использует то его значение, которое ему на тот момент ближе или полезнее. Из-за неоднозначности понимания смысла слов возникают сложности взаимоотношений между людьми. Истина существует, но она многогранна и трудноуловима, – сказала Аня, и из философского русла направила разговор в сторону быта, приземлила.
– Этим летом попала моя подруга в больницу, а тут подошло время высаживать перед домом цветы, так я и свою и Валину клумбу засадила петуньей и астрами. Пусть, думаю, порадуется, когда домой после операции вернется. Так соседки-«лавочницы» усмотрели в моем действии то ли подвох, то ли злонамеренность. Мол, хороню я подругу заранее, не верю в ее выздоровление.
– Причем здесь неоднозначность в расшифровке смысла слов? Характеры у тех твоих соседок пакостливые, сволочные. В черной дыре зла существуют. В любом поступке гадкое видят. Есть такой тип людей, – высказала свое мнение Жанна.
– Вот тебе другой пример, более серьезный. Когда Василий Сталин учился в летном училище, его долго не выпускали в самостоятельный полет. Инструктор всегда сидел за его спиной. А ведь Иосиф Виссарионович мог приказать, но не делал этого. Одни этот факт расценивали, как стремление вождя приучить сына всего добиваться самостоятельно, самому требовать, настаивать, а другие осторожно намекали на то, что оберегал вождь любимчика, не торопился посылать на смерть. Вот и суди, кто прав. Так вот я думаю, что и философы формулируют свои фразы исходя не только из объективных предпосылок. Субъективное мнение сюда тоже примешивают, – не отступила от своего мнения Аня.
Оспаривать ее слова желающих не нашлось.
* * *
– Уверовать в слова писателя можно только, когда он обращается не только к разуму, но и к сердцу, когда его произведение эмоциональное. – Это Аня снова принялась настойчиво вразумлять Инну своими сентенциями.
– Чудовищная глупость. Познания из школьного учебника литературы?
– Из вузовского, – отрезала Аня. И подумала с грустью: «Почему Инна такая отталкивающе-грубая? Хочется наговорить ей резкостей. Но выяснение отношений может перерасти в скандал. Она стремится быть оригинальной, хочет выделиться из общей массы, боится быть банальной? Почему я покорно выношу ее ухмылки? Ее жалею? Себя. На каком основании ожидаю к себе снисхождения? Я на самом деле вылезла с примитивом. Выступила во всем блеске своей… глупости. Лучше бы умно промолчала. Зачем завожусь и тем самым подогреваю ее азарт?
И почему она последнее два года при встрече все время на меня нападает? Нет, все-таки она больная. Психически или физически? Если психически, то уговоры бесполезны. Но если хворь телесная, то могла бы и прикусить свой злой язычок. А может, ей силы воли уже не хватает? Я ведь тоже слабачка, всё на нервы грешу. Вид у Инны сегодня какой-то усталый, изможденный… А может, она… смертельно больна?»
Ане молниеносно пришла мысль, до которой ей давно следовало бы додуматься. Она будто выхватила ее из глубины своего подсознания, и, испугавшись заключенной в ней жестокости, тут же отбросила.
Лена задумалась над чем-то отвлеченным, и до нее уже не доходил смысл происходящего в комнате. Она, как и Жанна, слышала только отдельные моменты разговора Инны и Ани.
– …Есть выражения: «Умеющий смеяться, остается свободным» и «Пока мы умеем смеяться, мы остаемся великим народом». Наверное, эти утверждения относятся к радостному смеху, но никак не к горькому или ироничному?
– Почему же? Я думаю, в нем задействованы все составляющие, все варианты и возможности. Кому-то милее смех, возникающий при просмотре цирковых номеров на стыке клоунады и буффонады, а кому-то это не интересно и даже противно.
– А и правда. У Риты манера шутить сквозь слезы, потому что о важных проблемах пишет.
И Жанне тут же припомнились счастливые слова мужа: «Знаешь, когда я понял, что ты выздоравливаешь, и тебе уже ничего не грозит? Когда ты впервые после операции засмеялась».
– Рита, углубляясь в абсурд и трагизм жизни, прячется за лиризмом. Он смягчает грусть. А Лена закрывается иронией. Почему у нас лирика обязательно в миноре? А я хочу, чтобы в мажоре была, в радости! – пожелала Аня.
– …Помнишь слова Нильса Бора: «Есть вещи настолько серьезные, что о них можно говорить только шутя». Гений. О нем не хочется вспоминать в прошедшем времени, – сказала Инна.
– …Это дилетантизм и примитивизм, если волеизъявление на бытовом уровне. Академизм предполагает более высокое прочтение.
– А если реки эмоций?
– …Рита не устает вбирать в себя судьбы своих героев, их беды и несчастья?
– Она ими питается, – рассмеялась Инна.
– …Давай, начинай ломать авторов через колено.
– Ну, а если всерьез говорить о писательском творчестве, то все очень просто: от мыслей отпуска не бывает. Как уйти от самой себя?
– …Драматург Володин писал: «Стыдно быть несчастливым».
– А можно иначе сказать: «Неловко быть счастливее других».
– И сразу между вами видна разница.
«Девчонки и в этой области надеются сделать открытия? Только часто новое оказывается повторением старого», – усмехнулась Лена, прикрыла усталые глаза и… будто начала медленно растворяться в пространстве по типу какой-то химической реакции.
– …Глупость всё это несусветная, – возмутилась Инна и судорожно сглотнула слюну. – Что-то я проголодалась. Надо бы подзаправится. Пряники, печенье, вода с сиропом и без – это уже банкет! Аня, не сочти за труд, подтолкни ко мне вазу. Я не дотягиваюсь, а встать мне лениво. Молодчина, Кира, расстаралась, наготовила всяких приятностей для гурманов. Аня, угостись. Божественно вкусно!
– Спасибо, – ответила та, двигая вазу.
«Глупость? Что Инна имела в виду? Наши с ней разговоры? – Мнительность и обидчивость обступили Аню. – Мелочи всё это», – решительно успокоила она себя.
* * *
– …Сначала романы узнаваемы, потом признаваемы. Следующий этап для талантливых произведений – стать достояние мировой культуры, – речитативом пропела Инна.
– Как много надо, чтобы талант состоялся! – Аня вздохнула так, будто привередливая судьба ей самой перекрыла кислород, не дав развиться врожденным способностям. – Риту притягивает грустное. Оно и понятно. Когда пишешь о проявлениях человеческой души, всегда присутствует немного меланхолии. Но сейчас требуется оптимистичная литература.
– Не хочет сладким кормить. Ох, эта мне ее временами неизбывная мрачность! Она заменяет ею глубину произведения? – язвительно предположила Инна.
– Время кует авторов и героев. – Лена поспешила загасить не померещившийся ей, явно намечающийся спор.
– Цель у Риты прекрасная: пробудить в читателях нравственные чувства и прежде всего сочувствие, утвердить благородство, чтобы они могли преодолеть в себе пошлость и злословие. Она мечтает, чтобы в людях проснулась внутренняя сила, увеличился масштаб души. И тогда в них всё положительно срастется, – восторженно «запела» Аня.
– Рита сама в своей жизни стремится к идеалу и тащит за собой остальных? Но какой же идеал без радости? Зря старается, не достучится. Ей стоит поискать другой, запасной, более эффективный вариант влияния на людей? – спросила Инна.
– Начну с того, что ты не справедлива к Рите. Один – гений стиля, другой – гений видения; кто-то умеет выражать радость, кто-то печаль. Людям свойственно больше грустным делиться.
– Не стоит это качество возводить в ранг всеобщего, – заметила Жанна. Она только что вышла из полузабытья. – Людям важно, как преподнесен грустный материал. Надо, чтобы не в лоб.
– В лоб больнее – усмехнулась Инна. – По себе знаю.
– Раз ты спрашиваешь, значит, тебя Ритины книги трогают. Или ты споришь, не удосужившись вчитаться? Тогда вспомни Данте. Никто не упрекнет его в приверженности к страданиям и жестокости, хотя изображенные им события ада поражают ужасом, красотой и эстетикой. У него даже сама структура текста – аналог готического собора, устремленного ввысь. Там все просчитано с математической точностью. (Вот и Жанна проявила себя хотя бы на прошлом материале.) Его «Божественная комедия» – это беспощадная поэма о Боге и вере, о ненависти и возмездии. Автор учит отвращению к греху, утверждает, что злой должен страдать, виновный обязан пройти путь очищения, стать самим собой, но не злорадствовать.
– Умным людям всё это известно, а глупым – неинтересно, – фыркнула Инна.
– По мнению Данте, самый тяжкий грех – богоотступничество.
– А я поняла, что предательство. Данте нашел Иуду в последнем круге ада, – не согласилась с Жанной Аня. – Объясни, за что твой Бог наказывает и без того несчастных самоубийц? Разве они заслуживают ада? Им и на земле жилось невыносимо тяжело. В аду их истязали гарпии. Проклятые, они были обречены на вечные страдания!
– За то, что они попирали свободную волю, которой Он их наделил.
– Так они и выбрали…
– Они должны были сопротивляться искушению убить себя, раз Бог назначил им жить.
– Получается, за непослушание? А разве меньшие грехи похоть, гордыня, алчность?
– Ой, не знаю, – растерялась Жанна. – В смятенном состоянии духа Данте исследовал грехи человеческие во всех их проявлениях. Ужасающие подробности увиденного овладевали его умом и сердцем. Его волновала судьба человечества и своя собственная. «Чем больше грех, тем больше возмездие», – понимал он. Фурии мучили еретиков, чтобы те раскаялись. Они проходили очищение огнем за сомнения в христианских догмах. Гневливые в аду грызли и рвали друг друга. А любовники крутились в вечном вихре разрушительной силы как в центрифуге. Их любовь превращалась в пламя ада. Ужас!
– А прекрасная Беатриче, его муза, для Данте была символом благочестия и спасения, – подсказала Аня. А Вергилий…
Разговор между подругами тек естественно, гармонично, но невозможно было понять, в какое русло он направится в следующий момент.
– Данте искал корень мирового зла, его источник, в человеке, призывал перерасти в себе греховное, очиститься и жить без гнева и страха. Он встретил в обители величайшего зла сатану, князя тьмы Люцифера, изгнанного в ад за неподчинение Богу и пожирающего там самых подлых проклятых. В противовес божественному теплу он излучал жутчайший холод. Но более устрашающим в дьяволе было отсутствие интеллекта! Вот это меня поразило, – сказала Аня.
– Во многих культурах грешники горят в кострах возмездий, а Данте более изощренно нафантазировал! Мы любим острые ощущения, потому и читаем Данте, хотя не религиозны и сомневаемся в бытии после смерти. Можно подумать, что мы другого мнения о грехах. А сам-то автор тот еще был ходок, потому и не относил прелюбодеяние к числу особенно наказуемым грехам, – язвительно заметила Инна. – Но как он был божественно ироничен, когда топил в дерьме своих врагов!
– А Беатриче просила у Бога помощи в любви, – подсказала Жанна.
– А что еще может просить женщина? Остальное в ее власти. Все сумеет, все преодолеет, – серьезно отреагировала Аня.
– Рита тоже, как Данте словно бы с натуры пишет, а на самом деле фантазирует. И тоже с учетом своего жизненного опыта? – не удержалась от презрительной реплики Инна.
– Спорь со мной, но попусту не перебивай, – рассердилась Аня.
– Инна, тормози, – тихо попросила Лена. – Иногда мне проще решить самую трудную задачу или доказать сложнейшую теорему, чем понять ход твоих мыслей.
– Данте – как и коммунисты – хотел привести человечество к счастью, выступал за свободу и справедливость, размышлял, как должно быть устроено человеческое общежитие, ратовал за создание единой мировой духовной монархии, объединенной одной религией, – напомнила Аня. – Кстати, насчет религии. Если есть Бог, то Он один над всем Мирозданием – ведь все в мире подчинено единым законам, – почему же люди не понимают такой простой мысли? Бесятся, воюют за «своего» Бога. Каждая религия себя во главу ставит. История религий – история конфликтов, противоречий и подтасовки фактов.
– Представляю, какой хаос творился бы в мире, если бы каждый из Богов, придуманных людьми, стал дергать за свои «веревочки»! – рассмеялась Инна. – А мне импонирует, что Данте отказывал Папе в земной власти. Считал, что земной владыка должен быть независимым от церкви. Пусть монарх отвечает за свое, Папа – за своё. Мол, спасение души – религиозная доктрина. Он предложил такую схему: монарх, плюс Папа, плюс пророк – представитель народа. Данте себя пророком видел, считал себя избранным. Утверждал, что все эти три ипостаси друг друга не замещают. И чего это трио могло бы натворить?.. У меня дурные ассоциации…
– Не надо, – попросила Лена.
– Своей деликатностью ты лишаешь меня права на обиду и на возможность покритиковать. А это мой стимул к продолжению спора. Это… моя жизнь! – шутливо заметила Инна.
«До чего же мне надоела ее изощренная игривость», – рассердилась Жанна. Но тут же одернула себя: «Какие мы все с возрастом становимся нетерпимыми и занудливыми!»
«И что это они среди ночи запали на Данте? Этак они и за «Войну и мир» возьмутся. И тогда я погибну «смертью храбрых». «Спасайтесь, кто может!» – вздохнула Лена. Она сжала свое лицо в ладонях, стараясь разогнать любые мысли, атаковывающие ее усталую голову.
11
Инна снова попросила Лену продолжить характеризовать творчество Риты. (Далось оно ей!)
Лена еле приметно улыбнулась и свернула на свою стежку-дорожку.
– Я люблю и короткие хрупкие Ритины фразы, и мимолетные наблюдения, и длинные, интересные, подчас интригующие размышления. Меня завораживает ее лирическое мироощущение. А вот в детские книги Ларисы я просто влюбилась. В них непосредственный взгляд ребенка на жизнь. Эффект погружения и втягивания в ее сюжеты молниеносный. Пишет без вычурности. Я заметила, проза писателей начинавших свой путь с поэзии отличается чистотой, краткостью и мелодичностью. Я бы даже сказала невесомостью, воздушностью. И «проза кажется мелодией стиха». В ней неминуемо чувствуется проброс ненужных фраз. (?) А некоторые строчки – особенно те, что о природе – хочется петь.
– В звуках природы – голос Бога, музыка Бога. Именно она звучит в душе настоящего писателя, – как-то особенно приветливо заметила Жанна.
«Испохабила Ленкин рассказ своим религиозным фанатизмом», – занервничала Инна.
– Рассказы простенькие, а в сердце от них то крик боли и слезы, то тихая вселенская радость. Пишет, ни под кого не подстраиваясь. И персонажи у нее необыкновенно жизненные. Но ориентированы книги на умного и чувствительного ребенка, потому что за простотой ее слов часто стоит символика. Лариса стремится души детей насытить любовью к людям и природе. Велика степень человечности ее книг.
– Ее рассказы интересны «и пионерам, и пенсионерам». Читаю их и чувствую, что они заточены под радиотеатр. Помните, в нашем детстве была передача «Театр у микрофона». Там роли детей исполняли народные артистки. Я этого не любила, но прощала им излишнюю наигранность, недостаточную интимность чувств. Мне казалось, что я могла бы сыграть тоньше, естественней. Какая наивность, какое самомнение! Но эти ощущения были мимолетны. Я обмирала от счастья, я млела и таяла под звуки их выразительных голосов! Я купалась в них, «пропадала» и тонула в их грусти и радости. Эти радиопередачи очень нужны были мне для восстановления душевного равновесия. И если я опаздывала к ним – это была трагедия! А когда пропускала спектакль, значит, тому были очень веские причины, – задушевно поведала Инна, совсем забыв о своей привычке иронизировать над всем и вся.
– Я тоже с дрожью во всем теле ожидала «литературные встречи», боялась, что мать ушлет меня куда-либо по делам, старалась приурочить еженедельную уборку дома на утро воскресенья, – созналась Лена. – Да, чуть не забыла сказать! Ларисины рассказы часто читают по радио дети.
– Вот это да! Взрывают эфир! – обрадовалась Инна.
– Сбылась ее мечта! И заслуга в этом их диктора ГТРК, руководителя детских программ Максима Бреева. Лариса мне многократно его хвалила.
– Надо по всей России вернуть школьникам душевно звучащее слово, – пожелала Аня. – И на радио, и на телевидении.
– …И взрослые книги раньше были лучше теперешнего коммерческого рыночного чтива, – вздохнула Аня.
– И солнце ярче светило, – фыркнула Инна. – Лена, когда ты всё это успела уяснить о Ларискиных книгах?
– С ее пятью книгами для школьников я давно знакома, а в новых вчера успела прочитать несколько маленьких рассказиков полностью. Остальные просмотрела «по диагонали». Мне этого достаточно, чтобы сделать вывод. Позволю себе предположить: никакой натяжки нет в том, чтобы считать ее произведения талантливыми. Она писатель тонкого покроя. Я прочувствовала все реперные точки в ее творчестве. Писатель состоялся, если он придумал свой мир. Лариса воссоздала в книгах собственный, ни на кого не похожий.
– Это тот редкий случай, когда твое мнение совпадает с мнением большинства. И с этим не поспоришь, – подколола Лену Инна.
– Споры будут длиться всегда. И это лучше, чем попадать в полосу безразличия.
– Я слышала, что дети плохо воспринимают прилагательные. Им важны глаголы. И Лариса это учитывает. Я тоже имела неосторожность сегодня погрузиться в одну из ее новых книг. Еле оторвалась. Пишет, словно для школьных учебников по литературе, – сказала Аня.
– Согласна. И это прекрасно. Просто писать трудно. Это редко кому удается, только умному и сложному человеку, – предотвратила Лена возможные нападки Инны.
– Смело обнажает жизнь, я бы сказала отважно. Я о ее поразительной искренности, – отметила положительное качество творчества Ларисы Инна. – Что для писателя важнее: ум, образование, воспитание?
– Главное – каково его сердце. Чувствительно ли, обладает ли интеллигентностью, сердечностью, этикой. И собственный жизненный опыт ничем не заменить, – ответила Лена.
– Кто-то из великих сказал: «Я – то, что внутри меня. А все остальное, внешнее – это то, с чем я всю жизнь борюсь». Лена, а с теми Ларисиными книгами, которые написаны для взрослых, ты знакомилась?
– Подробно нет, просматривала. Для серьезного изучения потребуется время. С наскока осмыслить такое большое наследие мне не удастся. Но поняла – книги с двойным дном, многослойные. Многое необходимо расшифровывать, хотя на первый взгляд они совершенно понятные.
– Как ты думаешь, кто ее читатели?
– Прежде всего, союзники в том, что ее волнует. В основном люди образованные, любящие размышлять. Ее книги не для развлечения. В метро их не читают.
– А я слышала от писателей, что только в контексте развлечения до читателя доходит смысл того, что автор закладывает в свое произведение.
– В этих их словах речь идет не о наполнении текста, не о содержании, а о методах преподнесения и увлечения. Математику нам учительница тоже весело, с юмором преподавала.
– Ты знала о Ларисиных книгах для взрослых?
– Она просила держать это до поры до времени в секрете, но свое мнение по прочтении я ей обязательно выскажу. Знаешь, она как-то сказала по телефону: «Стала писать и почувствовала себя как в раю. Сожалею, что раньше не позволяла себе такой радости».
– Роскоши общения с самой собой? – усмехнулась Инна.
– У меня с нею одинаковые ощущения от собственного творчества. Я не могу не писать. Иногда кажется, что мне всю жизнь надлежало этим заниматься. Может, не ту дорогу выбрала и только теперь нашла истинную? Главное, что моя детская мечта сбылась. Видно пришло время. Физика меня теперь как раньше не увлекает. Работаю в силу привычки и по необходимости.
– Может, без физики ты не стала бы лириком? Трудная жизнь лучше оттачивает перо писателя.
– Не знаю, была бы другая дорога легче?
– Если завтра, то есть уже сегодня, Лариса приедет, я разузнаю все подробности ее жизни, – пообещала Инна.
– Между прочим, она привезет из Липецка Кире в подарок лучшие книги писателей своего региона за прошедший год. Ты же знаешь хобби Киры, – вспомнила Лена.
– Какой удивительно богатый букет неожиданных талантов собрался на нашем курсе! А скольких открыл КВН! Какой у всех нас был широкий диапазон интересов и увлечений! – воскликнула Жанна.
Женщины задумались, припоминая и радуясь. Улыбки освещали их усталые прекрасные лица.
* * *
– …В творчестве никто никому ни помочь, ни помешать не может (?), ну если только что-то чуть-чуть подправить. Человека талант ведет. А редактировать свои книги Рита кому-нибудь давала? – спросила Аня у Инны. – Даже знаменитые писатели предлагают друг другу почитать и покритиковать черновики, потому что свой «глаз замыливается», и мозг не воспринимает недостатки текста. Автор как бы становится пленником своего произведения. Всем требуется взгляд со стороны. К тому же это способ взаимодействия с другими авторами, взаимообогащение.
– Я считаю, что писатель не должен редактировать книги другого писателя, иначе это будут уже не его произведения. Он имеет право только делать замечания на полях рукописей в тех местах, где увидит явные недочеты, а исправляет их пусть сам автор. Лучше иметь обыкновенного опытного, эрудированного литературного редактора, который не станет подавлять чужую индивидуальность. Мне приходилась читать книги, отредактированные знаменитыми писателями. Каждая их строка дышала несвойственными авторам чувствами. Они тонули, пропадал в них.
И у Риты был неудачный опыт, но несколько в другом плане. Один достаточно известный писатель взялся редактировать ее книгу из-за жуткого безденежья. Дело было в перестройку. И запестрила рукопись алым цветом. Рите некогда было изучать пометки редактора, надо было зарабатывать. Она бизнесом занялась. Да и доверяла она ему, поэтому, не читая обновленного текста, попросила секретаря вносить исправления в компьютер. Проходит время и вдруг эта женщина отказывается от предложенной работы. Рита удивляется: «Мало плачу? Так я добавлю».
«Нет – отвечает та, – я раньше читала ваши рассказы и каждый раз не могла удержать слез, горюя над судьбами ваших героев, а теперь перечитываю и не плачу. Содержание то же самое и слова похожие, а сочувствия уже не вызывают. Мне стыдно брать деньги за то, что порчу вашу книгу. Я очень переживаю, что выкинула ваши черновики и не могу восстановить прежний текст. Но вы же сами разрешили…» Такая вот случилась история.
И второй Ритин опыт был неудачный. И на этот раз в связи с занятостью ей некогда было заглянуть в текст, отредактированный кандидатом наук. Стала она читать изданную книгу, и уже в первом рассказе обнаружила полное отсутствие слов, характеризующих послевоенный деревенский быт. По сути дела редактор убрал из текста колорит народной речи и быта начала пятидесятых, и тем самым сделал его плоским, пустым и тусклым. В общем, серым. Рита расстроилась, конечно. Но ведь у всякого свой взгляд… Вот чем оборачивается неверие в свои способности. Больше она не рисковала доверять авторитетам.
– И все же иногда полезно подсказать начинающему писателю правильное направление, идейку подбросить с оригинальным сюжетом. Глядишь, какая-нибудь да выстрелит. А то ведь по незнанию свои способности можно направить не на благо, а во вред себе. Ты как темы ищешь? Думаешь, думаешь и набредаешь? Потом раскрутка идет, да? – спросила Аня у Лены.
– У начинающих, как правило, своих сюжетов предостаточно, они буквально нашпигованы идеями, им поддержка важна, чтобы втемную не играть с судьбой. И тут уж стесняться и отказываться от помощи не стоит. Лариса, например, к Василию Белову обратилась, мол, «в чем мои изъяны? Я не в том возрасте, чтобы плохо писать. К критике отношусь положительно. Может, мне оставить это дело?» А он одобрил ее первую книгу, написал, что у нее талант, и посоветовал становиться профессионалом. Рекомендовал спустить с поводка свое воображение, расковать фантазию и не бояться, что длинные рассуждения помешают читателю увидеть в произведении главное. Она бесконечно благодарна ему за то, что своими советами он помог вытащить из нее, то, что давно рвалось, но не могло преодолеть внутреннего сопротивления. Трудно переоценить степень важности для нее их письменного общения. Оно было судьбоносным.
