Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
А дальше предлагалось еще более «смешное». «После совершения интимного акта с женой, вы должны позволить ей пойти в ванную, но следовать за ней не нужно, дайте ей побыть одной. Возможно, она захочет поплакать», – с искренним сочувствием пишет автор. «Почему женщина плачет после секса? Не удовлетворена? Муж вовремя не… остановился? И что смешного в том, что он, извините за выражение… козел?» – подумалось мне.
Мы долго стояли и смотрели на двух от души хохочущих мужчин в возрасте двадцати пяти и пятидесяти лет и пытались понять, что же их так рассмешило? «Да, конечно, смешно… и неприятно, что эти «шедевры» издавалась миллионными тиражами и попадала в каждый дом! За чью-то глупость приходилось платить… Смешно… и обидно то, что подобные перлы преподносились как нечто умное и полезное. «Гениальный» автор! Женщина такое не написала бы. А куда смотрел редактор? Мужская солидарность? Над этими строками надо плакать, а не смеяться», – недоумевала я вслух.
«Так ведь не им горько, нам… Мужчины, читая, не углубляются в суть, скользят по поверхности, да еще в восторг приходят от самих себя? У них же есть чувство юмора!.. Какие же мы все-таки разные», – грустно усмехнулась моя подруга и побежала на кухню спасать котлеты. А мне от ее спича сделалось грустно-грустно… Что было, то было. От себя не скроешь, из памяти не вычеркнешь, – вздохнула Жанна.
– Наверное, женщин больше волнует внутренний мир человека, его переживания, а мужчин – внешние проявления жизни, – предположила Инна.
И Аня рассказала беспокоящую ее историю.
– А я как-то смотрела в гостях многосерийный импортный комедийный фильм про учителя, который, чтобы поправить бюджет своей семьи, стал делать и продавать наркотики. Все гости, включая меня, дружно хохотали, потому что артист, исполнявший главную роль, был неподражаемо талантлив. И вдруг я ужаснулась: «Учитель не думал о людях, которые погибнут от его наркотиков?!» Я, конечно, понимала, что это комедия, но смотреть ее и тем более смеяться мне расхотелось. «Мои друзья хорошие добрые люди, но когда их захлестывают эмоции, они не видят плохого? Я рассуждаю как педагог? Позволить моим подопечным посмотреть этот фильм или нет? От всего плохого не оградишь. Разрешу, но объясню», – завертелось в моей голове. Но настроение все равно уже испортилось.
– И ты принялась совестить своих друзей? – спросила Инна.
– Отстань, – как от назойливого комара отмахнулась Аня.
– Как иногда сказанная человеком милая шутка сразу к нему располагает! Как-то по воле случая, я попала в качестве зрителя в зал, где должны были номинировать на премии наших писателей. Аня, ты тоже там присутствовала. Помнишь? – спросила Инна. – За столом вперемешку сидели писатели и члены комиссии. Я пошутила, мол, надо бы вас развести по разные стороны. И одна женщина из комиссии мне влет ответила: «Мы не на дуэли». А я ей: «И все же сегодня вам придется стрелять без промедления и, главное, без промаха». И так этот маленький диалог хорошо прозвучал, что мы обе улыбнулись, хотя до этого настороженно приглядывались друг к другу. Потом я у одного незнакомого мужчины спросила:
«Вы тоже писатель?»
«Нет, сочувствующий», – ответил он с приятной улыбкой. И я почему-то перестала волноваться, словно уже не ожидала от комиссии сокрушительной критики на произведения своих друзей и будто стопроцентно поверила в справедливый исход мероприятия.
– Последние сомнения отпали? – насмешливым эхом откликнулась Жанна.
Инна не ответила. Ее взгляд был направлен внутрь себя. Мыслями и чувствами она была уже слишком далеко, чтобы услышать, кого бы то ни было.
Аня продолжила ее рассказ:
– Я тогда тоже обратилась к тому же доброжелательному человеку: «Попасть в номинанты тоже престижно?»
«Это, конечно, еще не награда, но уже событие, предполагающее в перспективе возможность восхождения на Олимп», – ответил он мне. Я заметила, что глаза у него были грустные, и подумала, что он тоже из пишущей братии.
– Хочу чего-нибудь веселого и радостного! Хочу простоты и естественности! – вдруг возопила Аня и автоматически оглянулась на дверь.
– Читай тома анекдотов. Очень освежает. Они, как сказал Карел Чапек, комедии, спрессованные в секунды. Их теперь горы на книжных прилавках. В свое время они меня из депрессии вытащили, – сказала Инна и попросила Лену:
– Не в службу, а в дружбу передай мне туесок с пряниками. Наша «милая» беседа возбудила во мне аппетит.
– Неожиданный ты, Инна, человек, – пробормотала Жанна.
А та в ответ только плечами пожала.
– Твой «роман» с мучными и сладкими продуктами так и не сошел на нет? – удивилась Лена, передавая подруге плетеную вазу.
«Я уже жалею, что сама того не желая, подтолкнула девчат на разговор о литературе. Не стоит он того, чтобы ему посвящать полночи. Не надо было потакать Инессе», – устало подумала Лена, тяжело опускаясь на матрас.
* * *
Жанна заговорила тихо, вдохновенно и романтично:
– Я за высокое и глубокое отражение таких тем как жизнь-смерть, любовь-ненависть или как соотносятся реальное время и вечность; я за столкновение различных импульсов чувств, когда человек живет с неизбежным пониманием своей судьбы, если все его помыслы…
– И так далее, – обидно рассмеялась Инна. – Чтобы любой компании придавался ореол борьбы за человека, за веру, утверждающую, что свет плодотворен, тьма бесплодна, мысль безбрежна. И тому подобное. Наслышаны мы, под завязку этим накормлены. Это позавчерашний день литературы. Твоя гипердоверчивость и безоглядная вера в чудо – неиссякаемы. А я приветствую разнузданные фарсы. По мне насыщенные роковой страстью трагедии и сумасбродные комедии. Я могу рассчитывать на твою поддержку и понимание?
– Если только всё культурно и интеллигентно, – смущенно и неуверенно пробормотала Жанна, застигнутая врасплох то ли на самом деле изощренной, то ли выдуманной откровенностью Инны.
– И без мата? – хихикнула в ладошку Инна.
– Не совестно тебе? – оскорбилась Аня – Плохое само легко и быстро внедряется, а хорошее приходится терпеливо и настойчиво прививать. И если принять во внимание, что доброе слово соединяет, а злое и грубое разъединяет, то…
«Не дай бог скатятся на проблемы воспитания», – буквально холодея, подумала Лена и плотнее завернулась с головой в одеяло.
– Меткое наблюдение, – съязвила Инна, прервав Анину пылкую речь. – Примазываешься к классикам типа Макаренко? Мозги еще не проели советские нравственные императивы? Что глаза пялишь? Дара речи лишилась? Ты посмотри на себя в зеркало – портрет кисти Никаса Сафронова или Шилова? Нет, Ван Гога или Пикассо. Сколько в нем экспрессии! Красота неизреченная!
– На себя обернись, – обидчиво отрезала Аня.
– Невероятно, непостижимо! Просто прелесть. Поглядите, какая недотрога. Ты ли это? – воскликнула в полном восторге Инна. – Заводишься, куксишься как маленькая.
– Несет тебя… Опять все переиначила. Насмешничаешь, издеваешься, неистовствуешь. – Аня страдальчески скривилась. – Да, я слишком эмоциональная, даже нервная. Да, я говорю элементарные вещи, потому что о них часто забывают. Вот ты, наверное, думаешь: какое право имеет Рита писать о грустном, если детдомовцев у нас меньше одного процента от общего числа населения, о пьяницах, если их не пятьдесят процентов или о сплетниках, портящих жизнь не одной сотне тысяч людей? Еще о безразличии, о безответственности… Мол, кому нужны непреложные, примитивные истины?
Ты настаиваешь на том, чтобы писали о великих личностях, гордились ими, подхлестывали самолюбие? Я не против, такие примеры нужны, но я хочу, чтобы создавали интересные позитивные фильмы о современных людях, живущих в коммунальных квартирах или съемных углах, о тех, которые, получая гроши, умудряются преданно и творчески служить отечеству, любить, растить прекрасных детей. Вот это были бы настоящие народные герои!
– Герои капиталистического труда?!
– Инна, перестань бессовестно изводить Аню, – сдержанно попросила Жанна. – Вцепилась мертвой хваткой. Зверей тоже любят, но воспитывают, в основном, методом… кнута и голода. Получила от меня «мастер-класс»? Ты такой же педагог, как я Папа Римский. Помолчи, иначе я выскажу всё, что о тебе думаю.
– Ой, напугала! Трясусь от страха!
– Анечка, успокойся. Выговорилась? Вот и хорошо. Ты, как всегда, права относительно того, что касается воспитания. Ты ас в этой области.
– Простите, нервы, – искренне и благодарно просияв, прошептала Аня в ответ на защиту коллеги.
– У нас мораторий на смертную казнь, – отшутилась Инна, предваряя и отменяя этим нещадную критику и возможные дальнейшие выпады и угрозы Жанны в свой адрес.
«Когда Инна заводится, проще с постным выражением лица не замечать ее шпилек или рассмеяться с ней за компанию. Но Ане с ее нервами это не по силам», – решила Лена и снова осторожно коснулась руки подруги.
7
– Я добросовестно старалась заснуть. Не вышло, – подала голос Жанна. – Аня, добавлю к твоему предыдущему заявлению: «Писателю надо бы еще отражать расклад мнений в обществе по разным вопросам. Допустим, писать про изживший себя комсомол, о его чиновниках, этих «откормленных бонз-пионеров лет сорока», про поиски чего-то на их замену. Или о том, что без героев, борющихся с коррупцией, России быстро не возродиться. И все это делать с сохранением интриги. Эпоха обозначается людьми, поэтому надо писать о тех, в которых отразилось новое время, и которые серьезно повлияли на положительное развитие страны.
– Ты об олигархах, которые обокрали наших сограждан и вывезли капитал за границу? – рассмеялась Инна.
«Прописалась в дискуссии организованной на пустом месте. И что нового сказала?» – педантично отметила про себя Аня и раздраженно заявила:
– Проснулась. Насколько я могу позволить себе судить о Ритиных книгах, они и есть квинтэссенция уже прожитого нами прошлого и результат осмысления нового времени.
Но Жанна продолжила:
– И в нас, женщинах, эпоха отразилась. И это мое заявление более значимо, чем то, о чем пишут некоторые недальновидные писатели. Я верю в женщин. Они в большей степени истинно способны на поступки. Какие психологические глубины в простых сельских русских женщинах! Я восхищаюсь их реакцией на жизненные ситуации, их терпением и трудолюбием. Я – не из их числа. Это я поняла, безвыездно проработав двадцать лет в деревне. Не прикипела я к ней, не «климатило» мне там, как ни пыталась прижиться. Но я старалась. Деревня научила меня естественному, открытому, непосредственному, деловому взгляду на жизнь. У тамошних людей нет нашей городской рефлексии. Протекла крыша – починим, не уродил картофель – обойдемся другими продуктами. Все просто, ясно. Сами решают свои проблемы. А мы уже не можем без двусмысленности и демагогии. По любому поводу в уме перебираем варианты. Всё нам кто-то что-то обязан. Устаю я от этого… Жаль, что города высасывают деревню, она дряхлеет и разрушается. А казалось бы, не должны, это противоестественно. Ведь она – кормилица. Вот и едим Бог знает что, вместо натуральных продуктов. И это при наших-то просторах…
Недавно, впервые за последние десять лет в городе встретила человека, который помог мне без пользы для себя. И я разволновалась. Хочу радоваться, а сама не верю. Ищу причины, чего-то боюсь, что-то меня настораживает, мол, что ему от меня надо, что потребует взамен? А в деревне мне такое даже в голову не приходило. Там все друг другу помогали.
– И все же ты без оглядки покинула деревню. Временами мысленно возвращаешься в нее? – спросила Аня.
– И не только мысленно, правда, не так часто как хотелось бы. Теперь деревня – дом души моей, дом мира и счастья. Когда случается там бывать – Матерь Божия! – такой откат в молодость, в прошлое происходит! Деревня, с ее теплыми и всё понимающими людьми, помогает мне приходить в себя после трагичных событий, восстанавливаться после болезней. Я обновляюсь в ней, становлюсь мягче, терпимее. Там я замечаю, как быстро природа отвечает добром на малейшую помощь человека. Как-то воткнула свежесрезанные черенки во влажную землю, а они росточки дали, веточками обросли! Я как ребенок радовалась. И у своих детей я поощряю желание приобщиться к природе. Мы с ними каждый год сажаем деревца на пустырях и поливаем их, пока не приживутся. Еще я иногда люблю побродить по дальним деревенским улочкам и проулкам. Поразительна аура этих старых уединенных заброшенных мест! Деревня мало меняется. Может, именно поэтому, возвращаясь в нее, я наиболее остро чувствую изменения происшедшие в себе за время отсутствия.
– Это по типу того, как перечитываешь Гека Финна через двадцать лет и обнаруживаешь, что не обращала внимания на социальные моменты, обозначенные автором в книге, потому что раньше волновали только приключения маленьких героев, – с легкой усмешкой заметила Инна. – Ты не хочешь насовсем вернуться в деревню? Природа, воздух! Россиян кто-то должен кормить.
– Если только отдыхать. Нет никакой материальной выгоды от огорода, – сказала Жанна.
– Работай на нем, чтобы вылечить свой радикулит. А экологически чистые продукты? – подсказала Аня.
– Ой, держите меня! Горожанка меня учит! Не вызывай огонь на себя. Тебе удавалось вырастить картошку и баклажаны без потравы колорадского жука? У меня не получалось, вот я и бросила огород, который с перепугу приобрела в начале перестройки.
– И я оставила это занятие из-за постоянной нехватки воды и воровства местных бомжей, – созналась Аня. – И лес скоро назад забрал выделенные нам садоводческим товариществом участки. Они сплошь покрылись молодыми соснами и березами. Теперь я там грибы собираю.
– Покупая овощи на рынке, я представляю, что продавцы этих продуктов умеют обходиться без вредных для нас химикатов. А какое молоко в магазинах? Я эксперимент провела: оставила бутылку на столе. Так оно за целый месяц так и не скисло! И с детским молоком то же самое произошло. А история с пальмовым маслом, черт его побери! Задумайтесь, что мы употребляем! – завелась Инна.
«Начали про Ерему, закончили про Фому», – занервничала Лена, неистово растирая онемевшие колени.
Инна посочувствовала ей:
– И твое тело – предатель. А в душе только тридцать пять?
* * *
– …Было бы неправильным сказать, что твое мнение господствует и в среде мужчин, – услышала Лена замечание Инны.
– Я никого насильно за собой не тащу, – ответила ей Жанна.
– Ты намекаешь на их предвзятость? – уточнила Аня.
– Чтобы никого не обижать, я не стану отвечать, – кокетливо отозвалась Жанна.
– А я не стану требовать от тебя больше, чем ты могла бы сказать, – ядовито пресекла ее невинный каприз Инна.
– Напрасно. Ритины героини… – предприняла попытку что-то объяснить Аня.
– Знаю, Рита им передоверила защиту чести и достоинства. И производство тоже. Собственно, правильно сделала. У нас в России пятьдесят процентов начальников среднего звена – женщины.
– А во власти их почти нет. Ты не знаешь, почему? спросила Аня. – Квотируемый параметр?
– На мой взгляд, многие мужчины ленивы и безынициативны, но любят командовать, поэтому много сил тратят не на работу, а на завоевание кресел и удержания их под собой, – несправедливо распространила Инна качества встретившихся на ее жизненном пути далеко не идеальных руководителей на всю армию начальников.
– Кажется, Никита Михалков говорил, что «прибраться надо в своем доме, в России», порядок навести во всем, – сказала Аня.
– Что надо делать, мы сами знаем! Прикроюсь парадоксальным для меня заявлением: «Этому народ еще Христос учил», – ощетинилась Инна. – Вопрос в том, как этого добиться?
– Воспитывать людей так, чтобы каждый человек к этому стремился вокруг себя, так сказать, в своем ареале, а руководство на всех уровнях способствовало, помогало. Это должно быть государственной программой, как при Союзе, когда воспитывали граждан, творцов, а не потребителей. С детсада надо начинать. Я своим ученикам говорю: «В войну перед молодежью стояла задача, оставаясь личностями, вписаться в общее дело – в борьбу с врагом, а теперь для вас такой участок войны – школа. Вы солдаты битвы за себя и обязаны побороть все трудности своего характера. И прежде всего лень. Каждый из вас должен стараться стать первым хотя бы в одной области знаний и умений. Быть прекрасным слесарем или поваром не менее престижно, чем врачом или ученым.
– Аня, ты хороший командир. А от балласта в руководстве надо решительно освобождаться, чтобы не мешали, – категорично потребовала Инна. – И от казнокрадов.
– Ой, как трудно! Все они там повязаны, – тяжело вздохнула Аня.
– А ты, Инна, что, сама уже того… сдулась? Когда-то могла и языком, и кулаком постоять за себя и других. Как теперь себя позиционируешь? – вставила свое пренебрежительное замечание Жанна.
«Не поддержала меня, а выскочила со своими шпильками, как прыщ на ровном месте», – раздраженно подумала о ней Аня.
– Я в рамках своих возможностей много чего хорошего в этом направлении сделала, – спокойно ответила Инна.
– Не переходи на личности, – тихо посоветовала Жанне Лена, не пытаясь вникнуть в причину спора подруг.
– …У Риты широкая женская аудитория почитателей. На встречах она прекрасно держится и хорошо чувствует отдачу слушателей. Залы будто заполняются ее положительной энергией. Но любят ее за то, что ею желаемое принимают за действительное и неизбежное. Это наиболее живуче в нас и сегодня, – проехалась в адрес читателей Инна, и тем вернула подруг к теме писательства.
– Для меня в этом смысле пример – Алла, – сказала Аня.
– Говорит с читателями с величием королевы на языке метафор и ассоциаций? Проясни обстановку.
– Да ни боже мой. Я об ее искренности и честности.
– Капитализм излечит нас и от этих «детских болезней» и научит конформизму.
– Конформизм не бывает дармовой. За каждую уступку в жизни приходится расплачиваться, – пробурчала Жанна.
– В этом плане ты у нас вне конкуренции, – изобразив серьезную мину, – быстро отреагировала Инна.
– Не выкручивай мне мозги.
– Я обязана уберечь тебя от заблуждений.
– Ну знаешь… – разозлилась Жанна, не найдя, чем ответить.
* * *
Аня с Жанной тихо беседуют.
– Для нас литература много значила, читать было нашей потребностью и привычкой, а на новое молодое поколение она утратила влияние. Мы в одном видели смысл жизни, а наши дети и внуки – в другом. Мы уже из разных миров. После свистопляски девяностых молодежь уже во многом не считает для себя образцом тех, кто «родом» из шестидесятых.
– Ну и что из того, что у них иные идеалы и мечты? – удивилась Жанна. – Молодежь у нас разная, но хорошей больше. Просто плохие качества заметнее. Зло более агрессивно. Моя подруга часто ходит в походы, судит спортивные соревнования. Так она рассказывала, что ребята не курят, не пьют, доброжелательные, какие-то все чистые, светлые. Ей не раз приходилось уводить их от кучек сорока и пятидесятилетних, которые приезжали на тусовки, чтобы водкой заливать свои жизненные неудачи. И плачут они от горя, и радуются, так же как и мы. Я не большая поклонница их музыки, потому что у нее ритм, которым они живут. Я не успеваю в него вникнуть. Но не стоит тревожиться за их будущее. Мы продолжимся в наших детях. Базовые нормы у нас общие, только способы реализации и подачи изменились.
– Я не разделяю твоей уверенности. Мне кажется, молодежь теперь менее эмоционально развитая, безразличная, пассивная: не чувствует боли ближнего, радоваться не умеет. Наше военное и послевоенное поколение более жизнерадостное. Почему? Рады были, что выжили, – сама ответила на свой вопрос Аня. – У современных молодых мужчин любовь ассоциируется только с личным комфортом. Они не верят в высокие чувства. В них осталась только собственническая ревность, а это жутко препакостная штука. В ней нет ничего логичного.
Инна ей возразила:
– Моя племянница тоже так посчитала и в восемнадцать лет вышла замуж за мужчину на двадцать лет старше себя, чтобы не ревновать. Он говорил ей, что по большому счету за нас все решают небеса, и что Бог его любит, раз дал встретить такую прекрасную девушку. Она и поймалась на красивые слова. Решила, что лучше взрослеть рядом с мудрым мужем, чем рвать себе сердце из-за какого-нибудь эгоистичного инфантильного мальчишки. Родился ребенок, а муж ничего не хотел менять в своей жизни. Не помогал, увлекался другими женщинами. А племяшка удивлялась: «Почему я должна всем жертвовать, а ты ничем? Ты же мужчина! Где же твоё надежное плечо? Раз идем вместе по жизни, так участвуй в ней, а не будь попутчиком». Поняла она, что общего кровообращения у них не получится, и ушла от него. Одна растит сына и замуж больше не желает идти. Говорит, что наелась до отвала и что если даже найдет достойного, то так пестовать его как своего первого не станет.
– Эгоизм страшнее ревности, – заметила Аня.
– Какая же ревность без эгоизма? – удивилась Жанна.
– Ты об этом с Галей поговори, – посоветовала ей Инна.
* * *
Аня с Жанной тихо разговаривают. И Лена с Инной обсуждают свою серьезную тему и одновременно успевают прислушиваться к беседе своих подруг.
– …А мне кажется, молодежь читает книги из нашей юности. Просто новый контекст жизни задает им другие границы восприятия, поэтому наши любимые произведения в их сознании подвергаются некоторой трансформации. Это естественно и неизбежно. Жуль Верн уже не идет в сравнении с крутой детективной фантастикой типа Гарри Поттера, но базовые понятия остаются. Дружба, любовь, одиночество. И в этом – правда отчасти – заключается жизнестойкость старых произведений. Но подача современного материала – это уж точно – теперь требуется совсем иная, – сказала Аня. Жанна ей что-то тихо ответила. И Аня добавила:
– Может, даже появится совершенно иная генерация писателей.
– …Язык передает наш внутренний мир. Один ученый сказал: «Границы моего мира определяются границами моего языка». Вот так-то. А другой написал, что слово – самое точное и самое острое оружие, какое когда-либо было у человека.
– Есть великие писатели, которые могут свои гениальные мысли, сделать достоянием других.
– И есть великие читатели. «Пусть другой гениально играет на флейте… Но еще гениальнее слушали вы», – написал поэт Андрей Дементьев.
– …Ты о беспрецедентной ситуации с русским языком, о мощной агрессивной интервенции иноязычных и компьютерных слов в русский язык и о необдуманных заимствованиях, которые могут затоптать веками выверенные истины, или о просторечье? Голова пухнет от новых терминов? Не волнуйся. Язык обновляется, это неизбежно. А истины проложат себе дорогу. Эпохи приходят, и уходят, а язык, в основе своей, остается и даже положительно совершенствуется. Так было всегда, – сказала Инна.
– Я смотрю на проблему шире. Сохранение языка – вопрос политический. «Укрепление позиций языка является стратегическим национальным приоритетом». Сейчас эта проблема стоит много острее, чем когда-либо. «Укрепляя, сберегая и защищая русский язык, мы крепим прочность государства. Язык закладывает сущность мировоззрения, и тем оказывает сильнейшее влияние на его носителей, на народ… Искажение языка, его подмена может деформировать, а то и переформатировать личность и целый народ», – четко произнесла Лена.
– Пугаешь? – удивилась Инна.
– «Сохранение русского языка, – это сохранение национальной идентичности. Речь идет о том, чтобы быть и оставаться русским народом со своим характером, со своими традициями и самобытностью, чтобы не утратить историческую преемственность и связь поколений. Для нас, русских, это означает быть и оставаться русскими. И это вовсе не повод обвинять нас в шовинизме или национализме», – строго, как на научной конференции разъяснила Лена свою позицию Инне. И та подумала, что ее подруга ни за что не станет цитировать автора, с которым не согласна.
– Вот ты говорила, что современные дети не умеют читать. Что ты под этим понимаешь? – вмешалась в их разговор Аня.
– Ну не складывать же из букв слова. Уметь читать, значит, понимать, чувствовать и оценивать текст, – ответила Лена.
– А почему не умеют?
– Не учим думать, не прививаем подлинный вкус к слову. А нас учили. Если человек не умеет правильно читать, естественно, у него нет желания этим заниматься. Если меня не научили играть на скрипке, ты же не удивляешься тому, что я не рвусь на сцену? – сказала Инна.
– Вот так и упускаем детей, – вздохнула Аня.
А Лена продолжила важный разговор:
– «Язык – основа основ человека как такового. Вспомни из библии: «Вначале было Слово…». Вне слова, которое передает от поколения к поколению культуру, историю народа, его опыт и традиции, человек представляет из себя животное. Нет языка, нет человека, нет народа. Язык – это главная, даже, пожалуй, единственная основа для укрепления и сохранения России».
– А я думала, атомное вооружение, – пошутила Инна. – Круто берешь! – удивилась она и впервые подумала о подруге, как о серьезном преподавателе и воспитателе. – Но я понимаю, что любой язык отражает культуру той страны, которую он представляет. Англичане говорят, что когда ты изучаешь язык, ты карабкаешься на гору, не достигая вершины. Этими словами они подчеркивали, как труден их язык.
– «Перед нами стоит сложнейшая задача спасения и сохранения русского языка, русского человека, русской цивилизации».
– Перед кем это «перед нами»? Конкретно перед писателями, создателями художественной литературы, которая несет и хранит в себе слово, а значит и язык? – уточнила Аня.
– Мелко копаешь. «Необходимо вернуть русскому языку народообразующий статус силами педагогов, родителей, общественных деятелей». Естественно, при непосредственной поддержке на самом высоком уровне. Это задача для всей нации. Только знание языка, истории и культуры своего народа и сопричастность судьбе Отчизны объединяет людей в нацию». В годы нашей юности руководство страны это понимало и проводило соответствующую воспитательную политику, – ответила Лена.
– А еще понимало, что добро должно объединять людей, а не злонамеренность, – сказала Аня.
– Осмыслим и внедрим всеобщую благотворительность как национальную идею? – усмехнулась Инна. – Хотя… она у нас всегда присутствовала в духовном коде нашей нации.
– Мы привыкли, что власть за нас решала все наши проблемы, а теперь приходится учиться и своей головой соображать, – добавила Жанна.
Но Лена продолжила:
– Знание классической и современной литературы, умение говорить, во многом определяют культурного человека, его нравственный и идеологический фундамент. «Мы должны гордиться своим языком – нашим национальным достоянием, бороться за его чистоту, чтобы он не растворился в других языках. Иноязычный мусор нахраписто внедряется в нашу речь, в мозги, и что очень опасно, подменяет смыслы и понятия. В атмосфере чужой и чуждой языковой агрессии теряется адекватность восприятия мира».
Она теперь говорила в обычной тихой задумчивой манере, а не строго, как на лекциях перед студентами. И от этого ее слова казались более прочувствованными.
– Книги – сильнейшее идеологическое оружие. Я голосую за сохранение родного литературного языка и не могу не напомнить, что «с Творцом, мы русские, можем общаться только на данном Им слове, на русском языке. Иначе он не услышит нас», – сказала Жанна и вспомнила о младшей внучке. «О чем ее ни спросишь, у нее на все один ответ: нормально». Усеченным, упрощенным языком разговаривает и не видит в том беды, а меня это выбивает «из зоны комфорта», раздражает. Мое упущение? Школы, родителей? С себя надо начинать. Не упустить бы малышку».
– Насчет языка общения с Богом… Мысль очень интересная, но весьма спорная. Что-то в ней для меня не складывается… «Надо будет сходить в библиотеку и покопаться в истории религии, если Всевышний даст мне на то время», – подумала Инна и принялась рыться в своей памяти, систематизируя всё когда-то прочитанное ею на тему православия.
– А мне импонирует фраза великого историка Карамзина: «Богатство языка есть богатство мыслей… являя степень его образования». «Любовь к Родине выражается прежде всего в языке и лишь затем – в материальных проявлениях», – писал Липецкий журналист Владимир Петров. У него острое и меткое перо, – отметилась в теме Аня.
«Наверное, совсем недавно посетила Ларису», – ревниво решила Инна.
– Сколько ярких емких, бесценных слов ежегодно исчезает из языка! Это естественно? – спросила Жанна.
– К сожалению. Одни слова отмирают, другие нарождаются, – ответила Лена.
– Если исчезают устаревшие, вышедшие из употребления слова, демонстрирующие старые патриархальные ценности, то еще куда ни шло. Их, наверное, не жалко, – предположила Жанна.
– Теряется своеобразный богатейший язык простонародья. Он бесценный кладезь мудрости. Это такой мощный «объект» для изучения, – вздохнула Аня.
– Глубинный яркий народный язык непобедим. У него нет противоречий с литературным. Вспомни рассказы Шукшина. Вот и пусть его хранят и изучают специалисты. Это их головная боль, – спокойно отреагировала на Анины вздохи Инна.
