Лариса Яковлевна Шевченко
Любовь моя
Лена отвечала Инне очень тихо. В этот момент лицо ее словно озарялось теплым сиянием. Аня, заметив его, широко раскрыла не только глаза, но и рот.
А Инна подумала: «Лена потеряла любовь Андрея, но нашла судьбу. А могла бы сидеть, как Жанна, при муже. Ленка ведь так предана в любви! Я ошибаюсь по поводу ее счастья или нет?»
* * *
– …Режиссер Владимир Меньшов хорошо сказал: «Успех – это когда ты приобретаешь врагов. Большой успех – когда теряешь друзей». Лен, я тебя и себя к числу таких друзей не отношу. Мы не завистливые, – сказала Инна.
– Счастье не в успехе. И без него можно быть счастливым. Не стоит подменять эти понятия. Счастье – широкое понятие, но прежде всего – это ощущение того, что ты совпадаешь с тем, что для тебя важно, – возразила Жанна.
– А если человек не идет по своей природе, он вовсе не будет счастлив? – спросила Инна.
– Человек – это не только то, что в него заложено природой, это еще и окружение. Оно меняет, подстраивает, деформирует, лепит его.
– А если бы у Риты успех не случился?
– Опять ты: «а если бы». Тогда ее писательство оказалось бы донкихотством в чистом виде.
– Творчество в основном и есть донкихотство, – сказала Лена.
– Тогда надо добавлять «клубнички» для затравки и завлечения, – предположила Жанна.
– Это будет уже не творчество, а уступка определенному слою читателей, – недовольно возразила Лена.
– Чтобы выглядеть умной, начну с цитаты Пастернака. Прикроюсь ею. Он говорил, что быть знаменитым некрасиво.
– Кокетничал, – ответила на Иннино замечание Жанна. – Ты уже и на Пастернака замахнулась? Не тревожь прах знаменитых людей, выдергивая и применяя к месту и не к месту фразы из их наследия. Манера подкреплять свои действия чужими словами ведет к привычке освобождать себя от личной ответственности, мол, другие, очень умные и даже талантливые тоже…
– Я же вспоминаю классиков с благодарным величием! И современных писателей не обхожу вниманием. Должна же я показать себя сведущей в литературе, – рассмеялась Инна. – Я себя только в таком качестве вижу.
– И не только в литературе, – буркнула Жанна.
– Ах, Ленка, ты – сама умиротворенная мудрость! Но ты из тех, кто во главу угла ставит правду, являя слово «в его последней прямоте». А злопыхатели за словами правды столько ненависти скрывают! Хочешь сорвать маску «с лица человечества»? Мечтаешь посредством импровизации – куда же без нее! – и мистики слов затронуть, пробудить и перевоспитать людей? Надеешься изменить их внутренний мир, научить быть счастливыми? Ты не умеешь по-другому? А может, претендуешь на преображение всего внешнего мира? Так это идеализм-идиотизм. На самом же деле все мы скрываем в себе дикий первобытный архетип. Мне незамедлительно отгородиться от своей теории и принять твою?
«Инне опять хочется ужалить Лену? Не может быть», – возразила сама себе Аня и бросилась в бой:
– Это твой эмоциональный памфлет? Торопишься излить тяжкую ношу раздражения? Ты в этом мире видишь лишь уродство. Говоришь от своего имени или вообще? Не боишься цепной реакции последствий? Порезвилась, подразнила и будет.
– Я никогда не перехожу границ разумного, – удостоила Аню ответом Инна.
– Границы у всех разные, – тихо, но жестко парировала та.
«Опять они…» – вяло отреагировала Лена.
22
– …Настоящий писатель – больная совесть любого общества, – уклонилась от Инниных ядовитых стрел Лена.
– Пастернак еще ярче выразился. Сказал что-то типа «Для меня книга – объем дымящейся совести».
– Иногда небольшая доля пафоса не во вред. Главное – уважительное отношение к слову, чтобы не переборщить, – сказала Жанна.
– Какая там правда, если купюры, – сказала Аня. – Одобряют со скрипом? Ничем не гнушаются? Небось вцепляются мертвой хваткой, выискивая аллюзии, подтексты? Поэт Дмитриев писал, что талант оскорбляет завистливую посредственность.
– Любимого конька оседлала, – усмехнулась Лена. – Имеешь зуб на критиков? Какой там у меня талант, так, «неопытная Муза». Притеснения? Ну, это от лукавого. Ты мыслишь старыми категориями. Что касается критики: она меня не может сильно задеть. Я себя оцениваю много жестче и больше полагаюсь на собственного внутреннего редактора, на так называемый самоконтроль, даже иногда издаю книги в авторской орфографии и пунктуации. Но я прислушиваюсь к замечаниям. Они полезны в любых смыслах. Читая о себе, иногда делаешь неожиданные открытия в собственном творчестве. А быть всем интересной и милой все равно не получится, сколько ни старайся.
– В тебе критик сильнее писателя? Надо иногда отпускать себя, – посоветовала Инна.
– Совсем между пишущими людьми нет борьбы, зависти, оговоров, нападок? Ты не подвергалась травле коллег? Не поверю. Расскажи о цеховых разборках, о схватках за премии, – попросила Жанна.
– Борьба? Ну, если только за деньги. Котел один, а ложек много. Британский Буккер приносит огромный доход, а русский не делает богаче. К тому же рынок реагирует на премии нелинейно. А у нас, в области, какие деньги? Так, слезы…
– Особенно если учесть, что количество талантов на единицу площади превосходит все мыслимые и немыслимые величины, – сказала Аня.
– И наш край богат поэтами, – улыбнулась Лена. – А издание книг влетает в копеечку. Продаются в основном детские книжки. И то не до прибыли, отбить бы затраты. Многим и это не удается. Взрослые книги окупаются только радостью удачно написанного текста. Алексей Толстой, тот который потомок Льва Толстого, советник нашего президента, правильно сказал, что культуру нельзя заставлять зарабатывать. Она – не услуги, которые государство предоставляет народу. Напротив, оно должно помогать развивать и внедрять культуру в массы. Книгопечатание – это бизнес. А бизнесмен в первую очередь думает о своей прибыли. Ширпотреб легче продавать.
– Высекла издателей, – хмыкнула Инна.
– Получается, сегодня в России нельзя прожить на доход от литературного труда? – спросила Жанна.
– Быть писателем и одновременно удачливым менеджером дано немногим. Это как сочетать несочетаемое. Вот и стремятся писатели на конкурсы за крохами. Собственно, не бывает писателей с легкими биографиями, так чтобы всю жизнь всё ровно и гладко. Молодым (не в смысле возраста), неизвестным писателям очень трудно пробиваться в издательства. «Колобок» переиздавать выгоднее. Беспроигрышный вариант. Только нельзя с потребительской оценкой подходить к литературе. Серьезные проблемы возникают и с распространением тиража. Почта втридорога дерет за пересылку. И везде деньги, деньги. Это тебе не при Союзе.
– Когда существовали принудительные тиражи – рассылки книг и журналов по школам и библиотекам? – уточнила Аня.
Лена не ответила. Наверное, не желала продолжать больную тему.
– Я хотела бы, чтобы мои внуки прочитали книгу Николая Носова «Витя Малеев в школе и дома». Я ее так любила в детстве! Но не могу найти даже в библиотеке, не то чтобы купить, – вклинилась со своей жалобой Жанна. – И как поется в небезызвестной частушке: «Отсюда все последствия».
– Но получить премию – дело не безнадежное. Уверяю. Может, когда-нибудь и я получу что-нибудь достойное, – непредсказуемо «закруглила» свою мысль Лена.
– Мне один знакомый профессор сказал, что если там, в комиссии, прочтут твои книги для школьников, то не смогут пройти мимо, отметят. Но если у них заранее определены претенденты – что теперь нередко случается, – то, как пить дать, «пролетит» ваша подруга. Так что, Леночка, забей на надежду, – вздохнула Инна.
– Шокирует меня твой молодежный жаргон. Премии прибавляют вес имени писателя, но, к сожалению, на продажу книг не влияют. Получается, что премии есть, а денег все равно нет. Досадно, но ладно, – отмахнулась Лена и с головой накрылась простыней.
– Зато свобода и самостоятельность, – заметила Жанна.
– «Хочешь быть богатой – пиши как Демьян Бедный», – отозвалась Аня где-то услышанной фразой.
– Разве не как Донцова? – с неестественным экстазом воскликнула Жанна.
– Бывает, что награжденная книга не имеет читателя. Я по телевизору слышала.
– Главное – качество аудитории, а не количество, – возразила Инне Аня.
– Мечта согревает и кружит голову. Что еще остается? – усмехнулась Инна. – Милые дамы, вас не беспокоит, что в комиссиях по премиям, как правило, преобладают мужчины? Им же не понять тонкостей детской души так, как понимают ее женщины. В состоянии ли они «считывать» то, что чувствуют дети?
– И какой выход? – спросила Аня.
– ???
* * *
– Моя знакомая поэтесса говорила: «Я пишу не для себя, для Бога! – опять включилась в разговор Жанна.
– Какое самомнение! Она подыгрывает сама себе. Эпоха Возрождения боролась за то, чтобы человек мог говорить от имени Человека, а не Бога, а она снова в средние века нас тянет. И вообще, причем здесь Бог?
– Он же талантом наделяет, – осторожно подсказала Жанна Инне. – Писатель – инструмент в руках Бога. – Только не всегда человек бывает достоин своего таланта. Несобранность, леность, алкоголь…
– Какая поэтическая экзальтация! Это церковь – инструмент давления на массы. А у твоей знакомой просто нервы разгулялись или психика не в порядке.
– Для Гоголя писательство тоже было служением Богу, – выставила свой аргумент Жанна.
– Сравнила! Тогда без Бога в мыслях и шагу не ступали.
– А ты не злись, учись получать удовольствие от добрых и душевных слов, – вкрадчиво-монашеским тоном посоветовала Жанна.
– Душевных? Чьих, комиссии? – взвилась Инна. – Ох уж эти мне конкурсы, эти ристалища! Иногда они превосходят все мыслимые и немыслимые ожидания.
– Я не вникаю в эти дебри. В сторону ухожу от борьбы. У меня своя орбита, – тут же отреагировала Лена, чтобы от нее отстали.
– Ну и напрасно. Твой кумир детства Суворов за всю жизнь не проиграл ни одного сражения! – поддела подругу Инна.
– Это не тот плацдарм, где я хотела бы и могла сражаться. Другое дело, допустим, за жизнь человека или в научных изысканиях.
– А как дела обстоят с остальными твоими кумирами: Леонардо да Винчи, Шекспиром? Не потеряли свой блеск в твоих глазах их прелесть и значимость? Может, со временем всплыли на поверхность новые, более достойные имена для пополнения дефицита положительных эмоций?
Лена ответила молчанием. Инна поняла и приняла его.
– Я слышала, что критики присваивают себе право судить, кто хороший писатель, а кто не очень. У них есть критерии: развлекательный роман считается так себе; если воздействует на чувства – хороший, а если озаряет путь следующим поколениям – то великолепный, – продолжила тему Жанна. (Вот уж кому точно не спится!)
– Детектив тоже может быть блистательным, – сонно буркнула Аня.
– Премии часто не являются эквивалентом качества. Не секрет, что иногда их дают не за талант, а за верность своей политической тусовке. И с этим приходится мириться, – заторопилась высказаться Жанна. – Но это же попустительство! Даже хуже.
– «Не проходите мимо!» – ответила на искреннее Жаннино возмущение Аня заголовком своей любимой юмористической книги юности. – А я где-то читала, что хороший писатель – оскорбление для своего народа. Он пишет правду на злобу дня. А кому она нужна? И лишь с годами, когда правда превращается в миф, автора начинают ценить и превозносить. И тогда его произведения кидаются читать и стар, и млад.
– Еще раз коснусь больного вопроса и позволю себе процитировать чужие слова. Я слышала, что премиальные деньги забирают себе организаторы конкурсов. Там у них «игры без правил» и скверные ситуации, которые никого не останавливают. Они дискредитируют саму идею конкурсов.
– Вот и услышала я мнение «народа»… Вечные традиционные жалобы: не тем, не за то, – раздраженно отмахнулась Лена от Жанны. – Не собирай сплетни. Коробит меня от них. Я, не раз сама страдавшая от недобросовестного мнения – оговоров, не стану никого обсуждать и осуждать.
– Так это ты. А другие, обозлившись, такого навыдумают и распространят!
Лена упорно не хотела поддерживать тему, потому и зарылась с головой в пастель.
«Дистанцию держит с нами. Ожидаемая реакция. Не найти нам с ней общего языка. Она как инородное тело, залетевшее не туда, куда надо. Стоит на защите собратьев по перу? Мы тут желчью исходим, а с нее как с гуся вода. Умеет подавлять в себе неприязнь, антипатию, даже ненависть? Прикрывается молчанием. Даже когда разговаривает, она не совсем с нами. Хотя… личности такого масштаба всегда одиноки. Может, своя боль стискивает ей зубы?» – гадает Жанна.
– Москва уже давно перекормлена всякими фестивалями, выставками и конкурсами. Пора на Дальний Восток обратить свой взгляд, на Зауралье и Сибирь. Пусть бы в конкурсных комиссиях участвовали представители из глубинки, там еще живет порядочность. Я в этом плане Вологду могу в пример привести. Я там бывала.
– Согласна, – поддержала Жанну Аня.
– Так и участвуют. Загляните в интернет, – сказала Лена. – Просто концентрация писателей в регионах разная.
– Я стих Евдокии Ростопчиной вспомнила, – сказала Аня.
«Да, женская душа должна в тени светиться,
Как в урне мраморной лампады скрытый луч,
Как в сумраке луна сквозь оболочку туч,
И, согревая жизнь, незримая теплится».
– Современные женщины не согласятся с печальными строками, написанными в девятнадцатом веке. Да и интеллигентные мужчины не опустятся до принижения поэтов по гендерному признаку. «Прошли Крылова времена», – возразила ей Инна.
«Свободные от семьи женщины имеют больше возможностей для самообразования и самосовершенствования», – отметила про себя Лена.
– Лена, кто, по-твоему, герой нашего времени? Я включаю телевизор и в любое время дня и ночи на любом канале вижу сотрудников наших доблестных силовых структур, вот и делаю вывод, – сказала Аня неуверенно. – На втором месте артисты. Посмотри, сколько передач в неделю им посвящается! А на третьем – политики.
– Я думаю, женщина.
– Пока львы молчат, на сцену выходят львицы? – усмехнулась Инна.
– Так уж сложилось в сегодняшней жизни, что женщина возложила на свои плечи гораздо больше, чем когда бы то ни было. Разумеется, годы войны во внимание не принимаются. Оглянись вокруг, присмотрись и ты поймешь, что я права. Не потерплю возражений, другие варианты не принимаются, – шутливо приостановила Лена Анину попытку возразить.
А Инна мгновенно настроилась на веселый лад и добавила:
– Мы даже вину мужчин берем на себя: «Я за грех твой, милый мой, перед Господом отвечу».
«Даже такой серьезный вопрос превратила в комедию», – еле слышно сердито пробурчала Аня.
– Женщины всегда стремятся создавать вокруг себя гармонию мира и красоты, – заметила Жанна.
– И английская железная леди, бывшая премьер-министр Тэтчер? – удивилась Аня.
– А в семнадцатом веке на Востоке гаремные женщины определяли политику государств. Смещали одних властителей, ставили других, – сообщила Инна. Ей нравилась тема. Она попыталась затронуть Петровские времена, но подруги не пожелали погружаться в историю правления великих Российских императриц. Их волновало настоящее и будущее страны.
23
– …Лен, очнись. Задумалась? Вернемся к нашему спору? Я не исключаю восторженные восклицания и панегирики по поводу твоих книг для взрослых, но есть к ним и вопросы.
– Критикуй, критикесса. Не юли. Я разрешаю откровенно говорить нелицеприятные вещи. Я жду твоего приговора. Раззадорь во мне недовольство собой, – сквозь сон разрешила Лена.
– Браво! И я для чего-то сгодилась. Тебя не пугает мое воинствующее дилетантство? Критиковать чрезмерно, ретиво?
– Вразнос. Напропалую. Я готова к любым трактовкам. Окати меня ледяным душем, выдай порцию желчи, отыграйся за всё и вся.
– Не жди от меня поблажек. Я превращу эту квартиру в площадку для творческой дискуссии! Я выведу тебя на откровенность и устрою полный разгром! Ох, и потопчусь я сейчас на твоей писательской ниве! Порой плачевные обстоятельства приводят к чему-то положительному и полезному, не правда ли?
– А на костях не хочешь? О, непогрешимый судья… не способный проникнуться таинственным чувством восторга, – съехидничала Жанна по поводу интеллектуальных и эмоциональных возможностей Инны.
– Да уж слюни не стану распускать даже для подруги. Кого любят, того мало хвалят. Теперь я это хорошо понимаю. И я знаю о себе неопровержимые вещи: я не вру, не подлизываюсь и о жизни знаю больше некоторых тут присутствующих. И родство наших душ мне не претит, – в ответ отрезала Инна и подумала презрительно: «И что бы ты во мне понимала!»
– Ну не отлучишь же от писательства? – улыбнулась Лена.
– Так вот, после тщательного рассмотрения твоего творчества, я задам следующие вопросы, – Инна посмотрела в сторону Жанны, – во-первых, зачем такая необычная фабула? В меру безумная идея! Я понимаю, даже балеты бывают бессюжетные, но канвой там служит музыка. Она наталкивает на идеи, из нее рождается понимание. А у тебя музыка души, что ли? Только всякий ли ее услышит?
– Хорошо сказала: музыка души! Один товарищ рассказывал мне: «В голову приходит удивительная, потусторонняя музыка. Она раскрывает мое подсознание, и я пишу в сомнамбулическом состоянии. Моя душа, словно отлетает, отпускается от страданий и мучительных размышлений и после недолгих странствий находит приют в пространстве счастья… И я пишу о прекрасном!» Со мной тоже такое случается. – На лице Ани промелькнула мечтательно-восторженная улыбка.
Инна «не услышала» Аню и обратилась к Лене:
– Я понимаю, нет единого сюжета, зато масса смыслов. Легко писать, имея мощный интригующий сюжет. А попробуй бессюжетным произведением увлечь читателей, вот где проявляется в полную силу индивидуальность и талант писателя. Да?
– Иногда сюжет не заслуживает развития, но имеет смысл остановиться на углублении сути какой-то проблемы, – ответила Лена.
– Может, Инна, тебе важнее нырнуть в неизведанные бездны русского языка? А что? Тоже полезное дело, – предложила Жанна.
– Прямо-таки неизведанные. Ладно, идем дальше. Идея должна быть хорошо упакована. Разве писатель в этом не заинтересован? Но ты вместо этого вспоминаешь, философствуешь. Наболевшее слишком торопишься высказать? – продолжила Инна. – А вот обложки твоих «взрослых» книг достойные: то ли метафоричные, то ли символичные.
– Теперь в плохом оформлении книги не выпускают. Дизайнеры не позволят.
– Но идея обложек и названий книг, безусловно, твоя?
– Естественно. Кому еще я могу доверить лицо своей книги? Представляешь, с одним моим заголовком произошла примечательная история! Придумала я как-то для очередной книги название загадочное, интригующее, призывающее размышлять. И вдруг моя соседка докладывает мне, что ее знакомая, работающая в управлении культуры, заявила, что слова «И они случились…» у нее ассоциируются со случкой собак. Я, конечно, ожидала различное понимание этой неоднозначной фразы, но чтобы такое…
– Ничего удивительного, – усмехнулась Инна. – Я, когда первый раз приехала к тебе в гости, была поражена тем, как сильно отличаются люди в твоем и моем городе. В трамваях нелюдимые, с подозрением глядящие друг на друга пассажиры, в магазинах грубость или безразличие. В больнице, куда я по несчастью попала, матерщина, беспрерывные сплетни, злословие. Больные не делились друг с другом едой. К одной девочке никто не приходил, так ее, бедную, затюкали, затиранили. Пришлось мне взять ее под свою опеку. Ужас! «Бабовщина» какая-то в палате, где временно «проживало» восемнадцать человек. Меня сразу не с юмором, а с презрением стали обзывать «училкой» и «умной». В их устах эти слова звучали ругательствами. Уровень интеллекта и культуры этих людей был на порядок ниже, чем в селе, в котором мы выросли. Какие интересные типажи я наблюдала целый месяц в своем окружении!.. Я понимаю, ты из-за квартиры попала в этот город и застряла в нем.
– Мне тоже после Москвы, Ленинграда и Воронежа показалось странным, что в главной библиотеке города из научной литературы одна только «химия», и заказывать художественные книги бесполезно. С тех пор прошло сорок лет. Люди во многом изменились… И все же я решила сменить название книги на более простое, прямое, лобовое. А вдруг это не единичный случай такого «оригинального», «узкого» восприятия слова «случились»?..
– Ладно, забудем грустное и продолжим наше обсуждение. Во-вторых. Где глобальный конфликт для достижения высокого градуса накала эмоций, чтобы добиться желаемого эффекта, как у продвинутых женщин-писательниц? Где прессинг стрессовых ситуаций, чтобы у читателей высечь искру сочувствия и до последнего удерживать внимание и интерес? Есть же уйма вариантов. А какова философия твоих образов?! Читаю книгу и чувствую, как катастрофически сжимается вокруг меня пространство счастья. Это же с ума можно сойти! – все больше распаляясь, спрашивала Инна.
– Женщин-писателей. Генеральша – жена генерала, а писательница – не жена писателя, – осторожно поправила ее Лена. – И с ума сходить не надо.
– Ой! Забыла, у гениев нет пола! Тебе не важно выделить и подчеркнуть свою женскую идентичность? Ах, да! Художницы пишут картины не хуже мужчин-художников. И в оркестре невозможно определить, кто играет: мужчина или женщина. Но права у нас даются применительно к полу, возрасту и профессии.
– Но социальные права должны быть равные, – возмутилась Аня.
– Но не исполняются. Вспомни билль о правах женщин. Весь мир озабочен этой проблемой. Она прошла обкатку…
– В высшей степени уместный разговор для полуночников, – остановила подругу Лена.
После минутной передышки Инна спросила:
– Не хочешь использовать чужие методы? Они могут покорежить твое произведение? Стремишься к простоте? Ты выступаешь против обыкновенных житейских мерзостей, в которых мы живем и с которыми миримся? И при этом, какие детали, какие драматически насыщенные подробности и высокая степень откровенности! Могу сравнить тебя с гением, ухитрившимся написать сцену соития, не употребив ни одного глагола. Да возревнует он!
«Иронизирует? Что это опять с Инной? А Лена не реагирует. Ей ведь стоит только словечко шепнуть и подруга образумится. Не удивлюсь, если гробовая плита ее молчания погребет все наши мнения», – разозлилась Жанна и попыталась отвлечься от собственных мыслей.
А Инна увлеченно продолжила разнос:
– У тебя, перевирая слова нашего знаменитого мультипликатора Гарри Бардина, «истории исхода жен из кухни, как из заточения» или как женщины, не найдя себе приличных мужей, утратив чувство юмора и уверенность в себе, не могут отрешиться от своих обид? Но какими «грандиозными» вопросами задаются героини! Что-то типа: «Для удовольствия, наслаждения или удовлетворения своих амбиций живет человек?» Шекспир ты мой новоявленный. Это нелепо. Странность изрядная. Великая литература рождается из великих страданий и страстей.
– А у Лены в книгах не страсти и не страдания? – возмутилась Аня.
– Символичное толкование? Ничего личного, и никаких к тому неблаговидных причин?.. Допустим, зависти. Путем каких тонких аберраций ты пришла к такому потрясающему выводу? Где поднабралась и поднаторела? – медоточивым голоском спросила Жанна Инну. – Может, хочешь прославиться, используя идеи и славу других? Примазываешься?
– Я оказалась в отличной компании. Мне сейчас достанется, как тем, не присутствующим здесь мужьям наших подруг, – усмехнулась Лена.
– Не спеши, твое «революционное нетерпение» ни к чему хорошему не приведет.
– «Осторожней на поворотах», – предупредила Инну Аня. – Мне, например, нравятся в Лениных книгах легкие, изящные, светлые и грустные «мазки» событий из детства главных героев, которыми она вводит читателя в их судьбы.
– Инна! «Разговорчики в строю!» – строго поддержала Жанна Аню старой студенческой фразой, хотя нечего не знала о книгах Лены. И вдруг заявила насмешливо:
– А может, позволим Инне размяться, вволю «накукарекаться»? Глотка луженая, пять октав берет без фальцета. Почему бы не поорать? Ее децибелы все равно ничем не заглушить. Прокричится и успокоится. (Фу, как неинтеллигентно!)
«Как неукротимо взвилась! Это надо было видеть!» – оторопело подумала Аня.
Лена неодобрительно взглянула на Жанну. «Коготки выпустила? Грубость – запрещенный прием!» – читалось на ее лице.
Инна побелела, но внешне спокойно ответила Жанне студенческой присказкой:
– «И ничегошеньки ты не понимаешь в колбасных обрезках».
«Неуютно мне под Инкиным гипнотическим взглядом. Он сводит меня с ума», – как бы оправдывая себя, подумала Жанна, но спросила с вызовом:
– А ты таки всё уже расставила по своим местам?
– Не обращай внимания, не заводись, – попросила Аня Жанну, надеясь на ее благоразумие.
– Я что ли первой начала хамить и перечить? – выкрикнула Инна, вся трясясь от обиды.
Лена осторожно коснулась плеча подруги.
«Удивила Жанна. И с Инной что-то неладное творится. Временами она выглядит очень нездоровой. Сегодня явно не рядовой случай в ее поведении, – бегущей строкой пронеслось в голове Ани при взгляде на искаженное раздражением лицо Инны. – А я еще противней, когда злюсь?»
* * *
– Лена, зачем ты пишешь о простых людях? Проще было бы посвятить себя великим. Допустим, обратиться к фигуре какого-то знаменитого политика. Смотри, они так и просятся в книгу. Каждое следующее поколение хочет услышать новую версию той или иной глобальной личности. К тому же в таких книгах приемлема выдумка. Никто не придерется и не осудит, потому что описанные факты не проверишь. И автор не клят – не мят. И я не возьмусь опровергать, и не стану набиваться в соавторы, – шутливо добавила Инна, сбавляя пыл эмоций.
– Киры на тебя нет! Выдумки и фантазии – это вопрос совести писателя и его таланта. Советуешь рискованное предприятие. Тут нужна особая смелость. Такое не всякому по плечу, – сказала Аня.
– Дождемся, пока иностранцы возьмутся переиначивать судьбы наших гениев? Мы отягощены ответственностью перед потомками, осознанием действительной важности ими содеянного, а тем, кто на Западе, лишь бы «клубничку» отыскать в их биографиях или домыслить, чтобы соблазнять ею издателей. Тем и пробавляются. И наших читателей приучают ожидать в произведениях чего-то «этакого», – заявила Инна.
– Не выдумывай, наших великих людей ценят во всем мире. Такой подход больше касается журналистов. Писатели во всем мире работают на будущее, а журналисты и политики для настоящего, – вскипела Аня.
Крен в сторону политики как табу, как замок на языки подруг. Они дружно замолчали. В комнате сделалось нестерпимо тихо, будто в воздухе застыло напряжение мыслей присутствующих женщин. Инна услышала биение своего неровного пульса в висках. У нее мелькнула мысль: «Почему, когда в нашей компании отсутствовали мужчины, политика никогда не звучала в наших разговорах ни в будни, ни в праздники? Только о работе и быте вели споры. И если даже кому-то что-то не нравилось, выражали это с юмором или легкой иронией, без предосудительных слов. Может, потому что мы женщины?»
«Мы молчим, но как-то очень по-разному», – подумала Лена.
– Почему пишу об обыкновенных семьях? – задумчиво с расстановкой повторила вопрос подруги Лена.
Но Инна перебила ее:
– Сама знаю. Знаменитый режиссер Абдрашитов как-то сказал в своем интервью: «И вдруг в середине двадцатого столетия выяснилось, что частная жизнь человека не менее интересна, чем общественная… А конфликты – это не только когда рушатся государства, переплетаются эпохи, но и когда один человек противопоставляет себя другим. Когда он становится разменной фишкой между двумя группами, группировками. Это так называемые внутренние конфликты… И тут важна личность, которая в состоянии почувствовать и выразить полутона, тончайшие малоосязаемые моменты чувств».
– Ну и память у тебя Инесса! Предмет моей неиссякаемой зависти, – восхитилась Аня.
– И ты сегодня на эмоциональном подъеме. С чего бы это? – усмехнулась Инна.
«Наверное, приврала, от себя добавила что-то для эффекта, – не поверила Жанна в теперешние уникальные способности Инны. – Не семнадцать лет».
– Мощь человека не в физической силе, а в его внутреннем стержне и умственных возможностях, – сказала Аня. (Опять «непреклонно» диктует прописные истины.)
– Лена, ты тоже утверждаешь главенство частной, а не общественной жизни для человека? Получается, что проблемы одиночества, поиски настоящей любви и есть тот эмоциональный фон, на котором разворачиваются события не только в твоей книге, но и во всем обществе? Я правильно поняла Инну или все наоборот? – спросила Жанна.
– Лена, не рассказывай, не отнимай у нее интереса, пусть сама прочитает, – попросила Аня.
– Внутри каждого из нас происходит борьба божеского и сатанинского. И это – самое интересное в человеке. Я люблю, чтобы был клубок совпадений, двусмысленностей и всякое такое… – продолжила рассуждать Жанна, надеясь услышать от подруг подтверждение своим мыслям. – Лена, у тебя больше драматических судеб? Русского человека всегда интересуют крайности. Всякие мелочи, компромиссы в счет не идут. Ему главное резать правду-матку.
– Я люблю своих героев и пишу о них с сочувствием, обожанием, нежностью и легкой иронией к их слабостям. Я хочу, чтобы они тронули сердца моих читателей. Вот ты, Инна, говоришь: «простой человек». Все люди сложные. Каждый человек – огромная планета.
– Космос, вселенная, – с усмешкой подключилась к перечислению Инна.
– Да. И я по маленьким штрихам и зацепочкам в их поведении пытаюсь понять их души, оценить характеры, проникнуть в судьбы. Другой раз смотришь – обыкновенная семья без особых проблем, а сколько в ней происходит грустного и даже трагичного! Знаешь, какое произведение не возьми у Шекспира, Толстого или у наших современников – все они о познании человека.
– Во всех твоих произведениях «хеппи-энд»? У тебя определенная типология концовок? – поинтересовалась Жанна.
– Они разные, но я не считаю, что финалы моих книг несчастливые. Мои герои умеют прорываться через абсурд жизни.
– И с какими потерями?! Меня потрясла история жизни двух женщин. Много страстей руководят поведением человека: желание денег, власти… Но главная из них – любовь. Не знать любви близких – это трагедия! Твои героини не познали родительской заботы, не досталось им и настоящей мужской ласки. Существовать много лет подряд в подавленном состоянии, в нелюбви – страшно тяжело. Эти женщины жили только тем, что сами умели любить чисто, сердечно, не притворно. Не пестовали свои несчастья, вкалывали, другим помогали жить. Сколько таких печальных судеб вокруг?!.. – жалобно вздохнула Аня.
– Тогда читай сказки или фантастику. – Это Инна не дала Лене ответить.
– Что бы я делала без твоих «шедевральных» советов! – огрызнулась Аня.
– Не кипятись, спусти пар, а то взорвешься, – спокойно отреагировала Инна.
– Между прочим, сказки эгоцентричного Андерсена очень жесткие. Я, читая их, всегда плакала, – недовольно заметила Жанна.
