Георгий Григорьянц
Драконий перстень
Раздался шорох. Из дальнего темного угла показалось отвратительное чудовище, медленно, в такт музыке бредущее на середину зала. Пожирательница Амат, богиня возмездия за грехи, в образе гиппопотама, с головой крокодила, львиными лапами и косматой гривой, шаркая, тяжело дыша, шествовала мимо фараона. Она почуяла запах царицы, погрязшей в злобе, зависти, жадности и гордыне.
Трифаена в нетерпеливом ожидании, с широко открытыми глазами, все еще надменная, статная и уверенная в себе, продолжала держать над головой жезл, призывая духов и вихри подчиниться. Амат все ближе и ближе подбиралась к ней, и вдруг, широко разинув пасть, молниеносно проглотила царицу. Все вздрогнули. Вихрь прекратился. Фараон, в ужасе уставившись на чудовище, перестал играть. Амат медленно повернула голову в его сторону. Калестрида всем телом подалась вперед, указывая на флейту, Артавазд открыл рот, пытаясь крикнуть: «Играй!» Встрепенувшись, Птолемей приложил флейту к губам – раздался резкий звук, словно вскрик чайки. Амат неуклюже развернулась и в упор посмотрела на фараона. Запаниковавший Птолемей закрыл глаза, приготовившись к смерти, но некая сила заставила его вновь поднести флейту к губам и заиграть прежнюю мелодию…
Сначала растворился в воздухе образ Анубиса, затем уполз змей, а потом и Амат двинулась в обратный путь. Чудовище, прошуршав когтистыми лапами рядом с царем Египта, играющим с закрытыми глазами на флейте, мирно проследовало в свой темный угол и исчезло.
Наступила тишина. Птолемей открыл глаза.
– Спасение, – выдохнул он, опустив флейту.
– Надо признать, это было опасное спасение, – Калестрида все еще переживала случившееся.
Артавазд, вложив меч в ножны, обнял амазонку и помог встать Птолемею:
– Спасение приходит к тем, кто верит и не теряет самообладания.
Достав Свиток творца из кармана плаща, фараон пытливо посмотрел на него:
– Эта волшебная вещь должна находиться в надежных руках, иначе недалеко до беды. Я помещу ее в тайник…
– Папа, что это?
Слова эхом разнеслись по залу, поразив царя как удар молнии. Он обернулся: в проеме двери стояла его трехлетняя дочь Клеопатра, одетая в красное плиссированное платье-калазирис, с детским черным париком на прелестной головке. В руке она держала игрушечный скипетр в виде лотоса. Эта девочка, Клеопатра, повзрослев, заставит говорить о себе весь мир и прославится благодаря драматической истории любви к римскому полководцу Марку Антонию…
– Доченька, что ты здесь делаешь?
– Я искала маму! – в глазах маленькой Клеопатры сверкнули красные огоньки.
– Дорогая!.. – у Птолемея слезы выступили на глазах. Он подошел к дочери и нежно поцеловал в лобик. – Мамы здесь нет. Пойдем в дворец! – и, обернувшись к друзьям, не скрывая своего удивления, сказал: – Вся жизнь – чудеса. Мы о них не подозреваем, но рано или поздно они происходят.
Держа девочку за руку, изнуренный, но довольный, он пошел обратно к свите, чтобы теперь безраздельно править страной.
На другой день в тронном зале фараон уверенно, гордо и с надменным лицом восседал на золотом троне в окружении вельмож и принимал армянских дипломатов. На его голове поверх платка немес с золотыми коброй и стервятником красовалась сдвоенная корона пшент – сочетание красной дешрет и белой хеджет, что символизировало мощь фараона и единство египетского государства. В одной руке Птолемей держал золотой цилиндр, в другой жезл Сехем. Рядом, на маленьком золотом троне, сидела его одиннадцатилетняя дочь Береника. Ее волосы были уложены в прическу, украшенную калафом – солнечным диском между коровьими рогами. Около старшей сестры стояла трехлетняя Клеопатра, одетая как Исида, богиня-покровительница детей. Головным убором малышки был игрушечный трон. Все в Египте верили, что именно богиня Исида предоставляет трон фараону.
– О мой друг Артавазд! – начал Птолемей, как только царевич с амазонкой вошли в зал. – Познакомься: мой соправитель Береника. Традиция требует править вместе с соправителем. – Он с умилением посмотрел на старшую дочь. – Мы продолжим прежнюю внутреннюю и внешнюю политику ради расцвета Египта, не так ли, дорогая?
Девочка промолчала. Ее лицо было бесстрастно и непроницаемо.
Артавазд поклонился:
– О великий, я ни в коей мере не сомневаюсь в твоей избранности и способности творить благие дела. Но мир вступает в полосу кризиса…
– У меня есть то, что даст процветание стране, – хитро улыбнувшись, сказал Птолемей. – Наконец боги раскрыли мне что мешает древнему Египту достичь величия. Это – интриганы при дворе и бюрократический произвол на местах! – он с презрением посмотрел на своих министров; те потупили взоры. – С этим будет покончено! Мне мешают тратить деньги, я даже не могу мобилизовать ресурсы для строительства храма в свою честь. Враги царя будут уничтожены! – на лице фараона отразилась злость. Затем гнев сменился улыбкой: – Со мной Египет вступит в полосу процветания. – Фараон встал: – Я иду в сад, пусть меня сопровождает только Артавазд!
Гордо подняв голову, Птолемей походкой триумфатора прошествовал к дверям зала. В саду, в тени жасминовых деревьев, возвышались обелиск и статуя правителя. Обелиск из красного гранита символизировал связь с богами. Птолемей собирался править шестьдесят семь лет подобно Рамсесу II. Его подданные жили в три раза меньше, и они должны поверить, что фараон – воплощение бога на земле, и каждый человек обязан ему своим существованием.
– Почему у твоей статуи левая нога выдвинута вперед? – спросил Артавазд.
– Левая нога делает шаг за грань земного мира.
– Понятно. Здесь ты изображен молодым, отважным и сильным. Соперничать с фараонами, царствующими до тебя, ты мог бы в случае отказа от чрезмерного чревоугодия и вседозволенности. Извини за прямоту.
– Ты пристрастен, – Птолемей обиделся. Затем, пройдясь по саду, сказал: – Я изменился, Артавазд. Хочу получить наивысшую степень сакральности, дабы объем почестей живому царю превышал почести усопшим Птолемеям. У меня есть план! – Он сильнее сжал в руке золотой цилиндр: – Я налажу торговые пути и начну разработку золота в Нубии.
– Имея Свиток творца, верю, ты постигнешь замысел богов, и твои планы воплотятся в жизнь, – с поклоном сказал Артавазд, но на его лице тут же отразилась озабоченность: – Государь, Рим до сих пор не признал тебя царем и присматривается к твоим владениям…
– С таким союзником, как Великая Армения, мы отразим нападение любого агрессора. Рад, что наследник армянского престола горячо печется о делах моей страны.
Артавазд, понимая, что Флейтиста трудно вразумить, все же попробовал:
– Я бы советовал выплатить Риму шесть тысяч талантов, чтобы тебя признали царем. Нельзя допустить, чтобы власть в Египте захватили римляне.
– Чудовищная сумма! – вскричал Птолемей. – Такая выплата грозит стране увеличением налогового бремени, деньги обесценятся, начнется смута…
Артавазд возразил:
– Либо ты спишь спокойно, либо ведешь войну, яростную и разорительную.
– Я подумаю…
– И еще. Чтобы исключить возможность политических беспорядков, как можно скорее объяви наследника престола, – посоветовал армянский царевич.
– У меня две дочери, Береника и Клеопатра… Нужен сын.
– Древние заклинания и формулы, магия и священные знания – все теперь доступно тебе, обладателю свитка бога Тота! – Артавазд поклонился. – Разгадать волю богов и понять, что предначертано человеку, доступно либо великому, либо кудеснику.
– Обожаю волшебство! – фараон глубоко вдохнул аромат жасмина. Восхищенно посмотрев на небо, протянул Артавазду жезл: – Возьми Сехем! Свиток останется у меня и, если со мной что-нибудь случится, с помощью жезла ты всегда найдешь тайник.
Они обнялись. В тот же день Артавазд и Калестрида отбыли в Армению.
Глава 13. В Армении происходят странности
Античный мир воевал повсеместно и постоянно, применяя все более изощренное оружие: стреляющие камнями, стрелами и горящими снарядами катапульты; напичканные хитроумными устройствами боевые башни на колесах; кромсающие противника на поле боя серпоносные колесницы; «греческий огонь» – сжигающие корабли, деревянные строения и людей огнеметы. Спарапет (высшее воинское звание) Мамиконян, верховный полководец Великой Армении, выдающийся военачальник могучего телосложения (ему царь доверил выработку военной политики и военное строительство) с решительным лицом и со знанием дела представлял государю новый вид оружия – разрывной снаряд, начиненный горючей смесью и камнями.
– Что это? – Тигран со свитой царедворцев, прибыв на демонстрацию последних образцов оружия, выложенные в ряд на столе, указывал пальцем на небольшие глиняные горшки с горлышком с фитилем, запаянные воском.
– Это граната! – спарапет взял в руку снаряд с матерчатым промасленным шнуром. – Его устройство – государственная тайна. Тебе все объяснит мастер Оганес.
– Государь, – начал мастер, – внутри глиняной оболочки мелкие камни, как зерна плода граната, и горючая смесь из канифоли, серы, селитры и льняного масла. Поджигаем фитиль, дожидаемся, пока он почти сгорит, и метаем в противника.
– Очень интересно! – Тигран взглянул на Артавазда: – Сын, дадим возможность мастеру показать снаряд в действии?
Артавазд кивнул. На поляне за чертой города, куда прибыли царь Тигран с приближенными, все было готово для показа мощи новейшего оружия.
– Ну что ж, показывай! – сказал царь.
Оганес поджег фитиль, подождал и метнул глиняный сосуд далеко вперед. При ударе о землю раздался несильный взрыв, вырвалось слабое пламя, и полетели шагов на пять мелкие камни.
– Да-а… Не очень впечатляет, – произнес Тигран. – Кого же мы этим напугаем?
– Праща посильнее будет, – сказал азарапет Гнуни, придворный, ведавший финансами.
– Лук со стрелами превосходит это оружие, – вмешался начальник царской охоты Варажауни, мужчина крупного телосложения и немереной силы.
– Это изобретение не найдет себе применения, – заключил Кухбаци.
Тигран задумчиво посмотрел на недальновидных соратников:
– Я бы не спешил с выводами. Надо усовершенствовать снаряд, и, возможно, он будет играть важную роль в бою. Так, Оганес?
– Да, государь.
– Что еще, Мамиконян?
– Архимедово паровое орудие, улучшенное твоим сыном и нашими мастерами.
Все прошли к пушке. На железной станине лежала длинная медная труба, закупоренная с одного конца. Со времен Архимеда появилось усовершенствование – трубу на станине теперь можно вращать в разные стороны.
– Государь, – пояснял Мамиконян, – это орудие ведет огонь по противнику полыми глиняными шарами, начиненными зажигательной смесью.
Все уставились на блестящую медную трубу, способную плевать зарядами и производить оглушительный звук. Такое орудие должно вызвать панику в рядах противника: гром такой силы, что на ум приходит мысль о каре богов.
Артавазд, улыбаясь, сказал:
– Государь, разреши показать тебе орудие в действии.
– Покажи, сын!
Все отошли к столам с угощением и вином, расположенным на почтительном расстоянии от пушки. У орудия остались только Артавазд, Аршам и Вараж – способный юноша, усовершенствующий орудие. Трубу, вернее, ее закупоренный конец, нагрели, подбрасывая под нее раскаленные угли. Вараж поднес к открытому концу трубы заряд – глиняный шар, начиненный зажигательной смесью, а Аршам приготовился заливать воду в нагретую часть орудия. Вода в раскаленной докрасна трубе должна испариться и, превратившись в пар, вытолкнуть ядро далеко вперед, к лесу. Гениальный Архимед, спасая родные Сиракузы от римлян, заставил работать огонь и воду.
Аршам, повинуясь неким крамольным мыслям, незаметно снял стопор, ограничивающий вращение орудия на железной станине.
– Огонь! – скомандовал Артавазд.
Вараж закинул в трубу глиняное ядро, Аршам залил внутрь воду, она начала испаряться, образуя мощный поток пара. Труба вдруг дернулась и, вопреки всем ожиданиям, под действием струи выходящего из нее пара стала со свистом вращаться на подвижной станине, набирая скорость. Артавазд, Аршам и Вараж бросились врассыпную. Раздался залп, будто над поляной прогремел трескучий гром при внезапной грозе. Снаряд, вылетевший из трубы, полетел в сторону царя и свиты. Все охнули.
С огромной скоростью и свистом снаряд преодолел расстояние и, ударившись о землю, разорвался. Легковоспламеняющееся вещество, залив все в метре от царя, вспыхнуло. Едкий дым окутал место происшествия. Люди с ужасом попадали на землю. Тигран лежал в траве, закрыв голову руками, не веря, что катастрофа произошла на обычном показе. Увидев, что придворные шевелятся – они с опаской подняли головы, – царь встал, развернулся, и не говоря ни слова, направился к телохранителям, с трудом удерживающим перепуганных лошадей. Он уехал. Огонь, не поддающийся тушению, яростно, с треском пожирал столы с угощением, превращая все в пепел и накрывая поляну черным дымом. Испытание провалилось.
Царь, сидя в дубовом кресле напротив подчиненных, грозно хмурился:
– Артавазд, Мамиконян! Такого бездарного показа вооружения у нас еще не было!
Прибывшие на головомойку в его покои члены военного совета сидели в жестких креслах с прямыми спинками, низко опустив головы.
Негодующий Тигран вперил орлиный взор в незадачливых вояк:
– Могли погибнуть люди, лучшие умы государства. В нашем мире, где и так много боли и смертей, это недопустимо!
– Прости, государь, – произнес Мамиконян, – оружие не готово к применению. Вся вина лежит на мне.
– Нет! – воскликнул взволнованный Артавазд. – Орудие готовил к показу я, значит, вина моя.
Тигран посмотрел на вспыльчивого сына и подумал: «Взгляд потухший, мысли растерянные», поэтому сказал:
– Люди мечтают овладеть высшей мудростью, не утруждая себя глубоким изучением окружающего мира. Конечно, в суетной жизни иногда происходят необъяснимые чудеса, но только познание истин позволяет увидеть правду и ложь. Сын, было бы трагедией, если бы страсть к познанию у тебя угасла. – Затем, вдруг остыв, царь примирительно произнес: – Гром был оглушающим, а огонь жарким. Продолжайте работать над этим оружием. Получится серьезная машина.
Глаза Артавазда вновь засветились:
– Да, государь, уже есть новые идеи…
Царь сменил тему, и все со вздохом облегчения подняли головы и внимательно слушали.
– Должен поздравить Артавазда и Гураса с хорошо выполненными заданиями, – Тигран расплылся в добродушной улыбке. – Египет открыл тайны: мы жаждали их узнать. Теперь ясно: царица Трифаена, безвременно погибшая, имела божественное происхождение и сильные магические способности, как, скорее всего, имеют ее дочери Береника и Клеопатра. Борьба за власть в этой стране, несомненно, продолжится, однако, пока Свиток творца в руках Птолемея, власть его будет безраздельной, а силы зла затаятся.
– Страна получила шанс для развития, – добавил Артавазд.
– Да, сын! По нашим сведениям, Юлий Цезарь начал активную работу с сенаторами, и скоро Рим признает Птолемея XII законным царем.
– Не будем загадывать далеко, порадуемся тому, что есть, – философски изрек Гурас.
Царь улыбнулся брату:
– Дорогой Гурас, ты нашел подтверждение тому, о чем я давно подозревал. Начинается новый раздел территории Малой Азии, Ближнего Востока и Месопотамии. С запада собираются вторгнуться римляне, с востока войска Парфянского царства. Помпей с большой армией под предлогом охоты за Митридатом придет к нам. Прошу ближайших советников высказываться!
Первым взял слово Багратуни, глава старейшин, великий венцевозлагатель, человек из рода, имевшего привилегию короновать царей Великой Армении:
– Государь, меня посвятили в твой план заключить с Римом мирный договор…
Он говорил много, но главная мысль заключалась в том, что план царя вызовет неприятие у аристократов. Те потеряют владения в новых землях, их доходы упадут, и все, кто имеет в Софене и Сирии концессии, утратят контроль над предприятиями. Тигран смотрел на Багратуни, старого и изворотливого сановника, и думал: «Жадные нахарары (нахарар – дворянский титул князя) прежде всего пекутся о своем благе. Они ни за что не откажутся от своих приобретений и желания разбогатеть еще больше. Пусть мир рушится, пусть Рим рвется к глобальному господству и подчиняет себе государство за государством, лишь бы нахарары не упустили шанс набить мешки золотом, а для этого все средства хороши».
Разгорелся спор. Превалировали два мнения. С одной стороны, везде, где господствовали иноземцы, разрушалась система управления государством, менялся многовековой уклад жизни народа. Нельзя никому позволить хозяйничать на армянской земле, Армения должна остаться суверенной! С другой стороны, победить противника, заключив с ним союз, невозможно. Нахарары осознают кровное дело нации не быть покоренной, они опора царя, а он должен любой ценой противостоять агрессору. Девиз армян помнил каждый причастный отечеству: «Ни перед кем не склоняться, никогда не давать себя в обиду».
Царь, благосклонно внимая спорящим, подвел итог:
– Дорогой Багратуни, быть независимой страной, оставаться жизнеспособными и развиваться – дело хорошее. Да, мы обязаны иметь военные силы, готовые дать отпор любому агрессору. Но если враг сегодня сильнее тебя, как быть?
Багратуни заерзал в кресле, не находя что ответить.
Евсевий, мудрец, произнес:
– У нас есть два выхода из ситуации. Первый – вступить в войну и одержать Пиррову победу…
Он имел в виду поучительной эпизод. Эпирская армия царя Пирра (он приходился родственником Александру Македонскому), в течение двух дней вела наступление на войска римлян и сломила их сопротивление, но потери были столь велики, что Пирр в отчаянии воскликнул: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска!»
Тигран улыбнулся:
– Нам это не подходит.
Евсевий продолжил:
– Второй вариант – максима Гамилькара: «Не можешь победить, покорись обстоятельствам!»
Когда карфагеняне бились с римским войском на Сицилии за свой город Фермы, известный теплыми солеными источниками Геракла, их положение ухудшилось, и не осталось никакой надежды на спасение. Тогда они благоразумно решили покориться неизбежному и отправили к римлянам послов для переговоров об окончании войны и заключения мира. Римляне с радостью приняли предложение, так как и их войско оказалось истощено. Условия мира были тяжелыми, но карфагеняне спасли город, себя и свое войско от полного разгрома.
Багратуни поднял удивленные глаза:
– Евсевий, что ты хочешь этим сказать?
– Дорогой Багратуни, царь должен уметь определять моменты как для победы, так и для отступления.
Багратуни, решив не спорить, все же заметил:
– Надеюсь, хотя бы наемники будут играть в нашей армии третьестепенную роль.
– Так и есть! – сказал главнокомандующий Мамиконян. – Никогда нельзя возлагать надежды на чужих солдат. Основу войск теперь будет составлять конница.
Багунци, заместитель главнокомандующего, проронил:
– Наша конница – лучшая в Азии, мы могли бы дать отпор…
Все главы армянских княжеских родов доносили, что готовы согласно военному регистру Зоранамак предоставить конные отряды в царское войско.
Воинственного Багунци поддержал не менее непримиримый начальник царской охоты Варажауни:
– Все уезды, государь, пришлют в твое войско отряды охотников, лучших стрелков страны! С такой армией мы непобедимы…
Царь задал риторический вопрос:
– Если боги пошлют нам победу, что даст она нам?
Все промолчали. А государь разъяснил:
– Война – это нищета и беспросветная нужда народа, плюс погибшие солдаты и разоренные города. У нашего народа есть исключительная миссия. Если мы ее выполним, на земле наступит эра справедливости, воцарятся мир и покой.
Мамиконян, осуждающе посмотрев на Багунци и Варажауни, продолжил:
– В случае агрессии, врагу не поздоровится. Как у Лукулла не вышло превратить Великую Армению в римскую провинцию, так и не получится ни у кого другого.
Гурас, брат царя, веско добавил:
– Армяне – один из самых древних народов на земле, воевать умеет. Твой план, государь, мирного урегулирования конфликта позволит нации и дальше спокойно существовать. Но пусть все знают, что народная война против захватчиков в любой момент вспыхнет вновь…
Скрипнула дверь, в зал с испуганным лицом вошел главный евнух – царедворец, руководивший двором и личным хозяйством царя. Евнухи стерегли гарем, и царь мог не опасаться, что создастся новая династия. Тигран повернул голову в его сторону и встревоженным голосом спросил:
– Что-то случилось, Мард?
– Государь, – вошедший по имени Мардпетакан, которого все звали Мардом, опустил голову, – в гареме произошло несчастье.
Будто огромный камень придавил Тиграна: что-то случилось с Аревик! Мучительная мысль пронзила его, как молния, не давая думать ни о чем другом.
– Говори, – тихо сказал царь.
– Умерла Шогер…
– Певунья?
Шогер, молодая красивая девушка, чье имя означало «великолепие», была подлинным украшением гарема Тиграна. Вечерами, в часы отдыха и развлечений, царь и его гости располагались на диванах в зале для торжеств, и при одном появлении Шогер все замолкали. Когда она пела, мироздание ликовало.
– В гареме никто не понял что произошло, – говорил Мард. – Она пела и смеялась, пила вино… а потом упала без чувств.
– Все свободны! – Царь встал. – Пойдем туда! Лекаря ко мне!
Объятый тревожным чувством, Тигран шел по коридорам дворца, сопровождаемый начальником службы безопасности Кухбаци, лекарем Егией, евнухом Мардом и охраной. Деревянную дверь, отделанную неповторимым резным узором с золотыми вставками, перед ним открыли, и взору предстал великолепный мраморный зал с колоннами и бассейном.
На мраморном полу возле инкрустированного слоновой костью столика без чувств лежала в жемчужно-золотом наряде Шогер; в ее руке остался недопитый кубок. В углу зала несколько объятых страхом наложниц растерянно смотрели то на царя, то на покойницу. Обольстительная женщина, умевшая услаждать царя пением и танцами, лежала неподвижно в изящной позе, беззащитная и бледная, с трогательным выражением лица, будто спала. Тигран, потрясенный и негодующий, смотрел на безжизненное тело и не произносил ни слова. Даже сейчас красавица выглядела ослепительно, вызывая восхищение.
Лекарь, пощупав пульс, осмотрев зрачки и язык, произнес:
– Она умерла.
Затем из складок своей одежды он достал небольшой мешочек и развязал. Взяв красный «кристалл истины», бросил его в кубок с вином, все еще остававшийся в руках Шогер, и стал ждать.
Все цари античного мира держали гаремы: чем больше наложниц, тем престижнее. В дворце Арташата было сорок наложниц, жили они в изолированной части здания, в отдельных покоях, некоторые имели от царя детей. Обслуживали их сорок служанок, в основном рабыни, а за всеми женщинами приглядывали пять евнухов. Каждая наложница училась пению, танцам, грамоте, этикету, умению вести беседу и доставлять удовольствие мужчине. Готовясь услаждать взор и слух господина, сказочно соблазнительная красавица мечтала стать любимой женщиной царя, всегда помня: быть наложницей – великая честь для девушки, в том числе из знатного семейства. Однако попасть в гарем могли только избранные, правда, многие из них так и не видели царя вблизи.
Повелитель, воздавая должное каждой прелестнице, никогда не забывал, что женат на царской особе – Клеопатре Понтийской, дочери царя Митридата, красивой, яркой и властной женщине. Она предала царя трижды, и шесть лет назад ее, желавшую властвовать единолично, отправили подальше от столицы, в крепость Софа, окружив роскошью, поэтами и философами и разрешив прибывать в столицу только на государственные торжества. Когда началась война, царица перебралась в Боспорское царство к брату, подальше от мести Тиграна. Настроив против мужа троих сыновей, поднявших по наущению царицы мятежи, чтобы сместить царя, она добилась обратного: двое были обезглавлены, а третий, Тигран Младший, бежал в Парфию, женился на дочери парфянского царя Родогуне и, получив там войско, попытался воевать с Великой Арменией, но безуспешно. Трое мятежных сыновей предали идеалы государя, ради которых он жил и строил свою державу. Предательство не прощалось.
Женщины вдохновляли Тиграна, и даже в преклонном возрасте будоражили его воображение и душу, делая жизнь ярче и насыщенней, а содержание гарема было одной из главных статей расходов государства, что, впрочем, не вызывало нареканий ни у всесильного управляющего финансами Гнуни, ни у родовитых князей Великой Армении.
Вечерами, когда царь отдыхал от государственных дел, девушки гарема пением и танцами развлекали Тиграна, наполняя его новой энергией и погружая в мир грез и желаний. Гости царя отмечали, что такой приподнятой атмосферы праздника не было ни при дворе Митридата, имеющего самый крупный гарем на Востоке, ни при дворе парфянского царя Фраата, где пляски и пение походили на боевой клич к победным баталиям…
Вино в кубке изменило цвет. Егия, понюхав, поставил сосуд на столик:
– Вино отравлено, государь!
Вздох отчаяния вырвался из груди Аревик. Тигран посмотрел на нее, напуганную до смерти и тихо рыдающую. Рядом стояла Седа, сосредоточенная, смущенная и переживающая трагедию, но взгляд ее черных глаз был недобрым. Она подняла очи на Тиграна, как бы говоря: «Ты совсем забыл меня, а когда-то я была твоей любимой женщиной…» Царь залюбовался ею: осанка безупречная, черты лица точеные, фигура идеальная, мягкие черные волосы уложены в аккуратную прическу. Даже одежда этой женственной, уверенной в своей красоте наложницы подчеркивала ее достоинства. Прекрасна и неповторима! Но холодна и больше не вызывала у Тиграна глубоких, радостных эмоций. По-настоящему он любил лишь одну – прекрасную Аревик.
Мужчины ушли, и уже в покоях государя лекарь Егия сообщил, что это был яд болиголов: парализует мгновенно. Вино в кубке под воздействием «кристалла истины» изменило цвет, появилось зловоние, похожее на запах кошачьей мочи, а глаза и язык жертвы покрыты сыпью.
Мард воскликнул:
– Отравитель наделен коварством и жестокостью!
– Кто совершил злодейство? – Тигран, все еще не справившийся с тягостным чувством, смотрел на Кухбаци.
Начальник службы безопасности ответил:
– Отравительница, несомненно, в гареме: либо наложница, либо служанка…
Царь сурово посмотрел на сановников:
– Мард, твоя главная задача беречь Аревик, а твоя, Кухбаци, – найти убийцу. Пусть Аревик придет ко мне. Вы свободны!
Опустошенный и подавленный Тигран опустился на пуф и не поднимал головы, пока в зал в сопровождении евнуха не вошла его любимица. Царь видел, что она, столкнувшись с опасностью, переживает страх и, чувствуя себя незащищенной, вся сжалась в комочек. Он встал, подошел и, обняв Аревик, поцеловал ее в губы.
Она дрожала, в глазах ее были слезы:
– Этот яд предназначался мне… Я сидела у столика, слушая изумительное пение Шогер, и не заметила кто поставил рядом кубок с вином. Шогер, допев песню, взяла этот кубок и сказала: «Я пью за красоту, прекрасную и опасную», и выпила…
– Нас хотят разлучить, милая, – Тигран увлажненными глазами смотрел на возлюбленную.
– Я не мыслю жизни без тебя, – тихо говорила Аревик, заглядывая в его бездонные глаза.
– Милая, я не допущу причинение тебе вреда. Коварство, подобно кинжалу, наносит смертельную рану самым беззащитным. Будем сильными, зло не должно торжествовать!..
В покои Седы вбежал Аршам:
– Мама, отравили Шогер, в дворце стало опасно!
Она неподвижным взглядом посмотрела на сына:
– Не думай о смерти, не бойся ее, не призывай раньше времени.
– И все же история трагическая…
– Сынок, в Армении происходит много необъяснимых историй…
Аршам внимательно посмотрел на мать:
– Как-то ты говорила, что каждое слово и дело становятся известны высшим силам…
– Что ж, тайна жизни и смерти рано или поздно раскрывается… Важнее другое: ты сын царя и достоин быть царем, а я та, кто сделал Тиграна таким, каким он стал – великим! Роза расцвела, и все восторгаются ее дивной красотой и разящими шипами…
Аршам от этих слов невольно выпрямился, его взгляд стал ледяным, он оценивающе посмотрел на мать:
– Всех, заблуждающихся на мой счет, я заставлю сомневаться…
В сарае, куда приволокли пушку после неудачного показа царю, вокруг орудия колдовали Артавазд и Вараж.
– Не понимаю, как стопор мог отсоединиться сам по себе? Вроде все исправно, – недоумевал Вараж.
– Сила пара огромна, Вараж. Нам придется в корне менять механизм ограничения движения, – произнес Артавазд. – Возможно, сделаем два гнезда для надежного удержания трубы стопорами.
В сарай вошел Аршам, с порога заявив:
– Гром над Араратом еще прогремит! Только следует зарядить наше орудие головой азарапета Гнуни, не давшего достаточно денег для постройки орудия.
– Не шути так, Аршам. Скажи, как случилось, что стопор не удержал трубу?
– Полагаю, стопор ненадежный.
– Мог погибнуть царь…
– Ну тогда трон занял бы ты… – Аршам шутливо подмигнул царевичу.
Артавазд поднял взгляд. Казалось, этого человека он совсем не знает. За дерзкой улыбкой скрывается злая натура. Мысли, тайны, желания и нрав Аршама – все, что обычно составляет характер человека, вызывало протест. Он находит радость в чьей-то смерти? «Вряд ли мне удастся понять мотивы его поведения и поступков. Странное восприятие действительности, – думал царевич. – Что это? Гордость, жадность или мальчишеская беспечность?» Судить не хотелось. Вслух Артавазд сказал:
– Я еще не готов к правлению. Стать первым, значит пройти много испытаний, в том числе научиться не слушать советов друзей.
Артавазд отвернулся и стал сосредоточенно рассматривать стопор орудия. Аршам, смутившись, потрясенный словами царевича, опустил голову и больше не произнес ни слова.
