Георгий Григорьянц
Драконий перстень
Глава 27. Тигран благосклонен к смелым
Наложница царя Армении Седа, красивая властная черноволосая женщина средних лет, стала очень раздражительной и беспокойной. Ее недобрые глаза выражали решительность: нужно что-то делать, пока римский гарнизон стоит вблизи Арташата и ее сын Аршам завел дружбу с легатом Афранием. Мечта сделать сына царем изменила ее жизнь, снедала изнутри, разжигала честолюбие. Она чувствовала: пришло время возвеличить его и возвыситься самой. В волшебных грезах видела себя царицей, а сына – повелителем Азии.
– Сынок, мне было видение: ты станешь царем Армении! – Седа ласково погладила бархатистые волосы сына. – Аршам, есть способ ускорить события.
– Да, мама?
– Нужно поссорить римлян с армянами.
– Это как?
– Легенды не врут… Все убивали, чтобы возвыситься: Эдип убил отца Лая, став царем Фив…
В мозгу Аршама всплыл эпизод неудачного покушения на Артавазда во время постановки трагедии «Царь Эдип» по Софоклу. Мать продолжала:
– … Александр убил своего отца Филиппа II, став царем Македонии…
Александр вряд ли был заказчиком убийства своего отца. Об этом Аршам слышал от Артавазда, который специально изучал вопрос. Седа щедро делилась мыслями:
– … потомки царя Тантала безжалостно убивали друг друга, борясь за власть…
– О мама, не обрекай меня на танталовы муки!
«Танталовы муки» – ужасные мучения, говорящие о недостижимой, но кажущейся близкой цели.
Седа, тяжело переживая, с обожанием смотрела на сына:
– Мой мальчик, боги благоволят тебе.
– А если боги за дерзость низвергнут меня в подземное царство Аида и обрекут на вечные страдания?
– Нет! Все возрадуются твоему возвышению и воздадут почести победителю. Если убить Афрания, то Помпей сместит Тиграна и казнит, а его семью продаст в рабство.
Она слышала от людей, побывавших в Риме, что Помпей безжалостен к тем, кто идет против его воли. У римлян есть закон: зависимые царства должны управляться только наследными властителями. Римляне не глупцы, они на царство поставят конечно же ее мальчика. Он доказал им свою преданность. Кто же может управлять огромной державой и держать в узде горные племена, как не сын царя, ее Аршам?
– Убийство – гнусная затея… – пробормотал Аршам.
Колеблясь, он все же задумался о преступлении: «Рок привел Афрания сюда, и здесь ему суждено умереть. Даже боги ему не помогут».
– Конечно, – говорила мать, – от содеянного вряд ли получают наслаждение, но результат того стоит…
Глаза Аршама уже горели непреодолимым желанием охотника и жаждой власти:
– Либо я навлеку на себя гибель, либо овладею величием!
Поздно вечером Афраний вышел из палатки полководца в центре небольшого военного лагеря римлян, что стоял между лесом и рекой недалеко от Арташата. Легату царь Тигран предлагал жить в дворце, но дотошный офицер старался быть ближе к солдатам, не давая им расслабляться: легионеры и воины вспомогательных войск, составляющие его гарнизон, ежедневно проводили изнурительные военные тренировки и занимались укреплением периметра лагеря: углубляли ров, насыпали вал, покрывали его дерном и камнями, сооружали плетень, устанавливали деревянные колья. Рядом с лагерем возник рынок, на котором армяне продавали дрова, фрукты и сладости.
Афраний, только-что получивший приказ свернуть лагерь и идти на соединение с колонной войск Помпея, подошел к алтарю, установленному невдалеке от палатки. Деревянный алтарь был предназначен для отправления культа и совершения жертвоприношений в полевых условиях. В пяти шагах высилась небольшая насыпь, покрытая дерном, – трибунал; здесь Афраний вершил суд. Пламя светильников на столбах и огонь лагерных костров давали достаточно света, чтобы видеть рельефное изображение богов на деревянном барельефе и молиться. Афраний бросил в чашу с жертвенным огнем веточку мирта и возложил на алтарь три персика. Юпитер считался главным богом легионеров, но сегодня легат обращался к Юноне – богине семьи, брака и рождения.
– О светлая Юнона, советчица и кормилица! Прими в дар жертву – спелые персики. Позаботься о моей семье. Пусть дети, Луций и Авл, растут в чести и согласии, а я обязуюсь первый же талант серебра, захваченный у врага, отдать на строительство святилища в твою честь.
Жертвоприношение богам у римлян носило договорный характер. Афраний заключал сделку с Юноной, продумывая каждый пункт договора. Война – дело частное и преходящее, она рано или поздно завершится, и легат возвратится к семье и продолжит прежнюю мирную жизнь. Афраний смотрел на изображение богини Юноны, строгой, высокой, величавой, в шлеме и панцире, и думал о жене и детях.
Вдруг он уловил звук полета стрелы. Мгновенная реакция, отточенная до совершенства за годы военной службы, спасла его. Увернувшись, он упал на алтарь. Пролетев мимо головы, стрела вонзилась в алтарь. Новая стрела пронеслась еще ближе, и попала бы в цель, не упади он ничком на землю. Из темноты со стороны рынка велся обстрел. Легат бесшумно пополз. Стрелы одна за другой следовали за ним, ложась в деревянный постамент алтаря все ближе к нему. «Уйти с освещенного места, спрятаться за препятствием!» – билась в мозгу мысль, заставляя действовать. Перекатившись через голову, он ушел от очередной очереди стрел. Сделав еще пару кувырков, Афраний оказался за трибуналом, небольшой насыпью. Тишина. Осторожно приподняв голову, осмотрелся, и тут же стрела просвистела над головой, задев волосы. Стрелок явно был высокого класса, в темноте стрелял точно, кучно, но… не попал. Это немного развеселило легата. Не все в этой жизни внушает жалость, время от времени бывают удачи: улыбка благосклонной судьбы.
– Тревога!! Нападение на лагерь!! – крикнул он.
Охрана среагировала моментально. Раздался сигнал рожка, потом звук трубы. Сторожевые патрули приготовились к стрельбе, конный дозор в поисках врага поскакал к рынку, караул усилил посты, особенно у палатки, где хранился значок легиона (по представлениям римлян, бронзовый орел обладал сверхъестественной силой), четыре центурии выдвинулись к воротам. Вскоре все легионеры, составлявшие гарнизон, прочесывали окрестности, в том числе лес.
В это время царь Тигран в своих покоях при светильниках и свечах беседовал с мудрецами. Евсевий и Амфикрат сидели в креслах напротив него. Лица всех в теплом мерцающем свете выглядели величественно и достойно.
Амфикрат говорил:
– Правила поведения – это обычаи, которые в Греции однажды стали законом. Заповеди Хирона гласят: чти богов и родителей, уважай гостя, соблюдай порядок и гармонию вещей.
Царь возразил:
– Но греческое право не вылилось в стройную систему норм, годную для заимствования Арменией.
– Государь! – вмешался в разговор Евсевий. – Власть твоя неограниченная, а вот государственный аппарат весьма слаб. Вот почему держава оказалась непрочным объединением. Тебе нужно подумать о более разумном регулировании отношений между людьми, о праве.
Амфикрат воскликнул:
– Да, закон – это сила! Нужны фундаментальные законы, чтобы поддерживать порядок среди всех и защищать интересы каждого. Вспомни правило Демарата!
Однажды Ксеркс I, персидский царь, шел завоевывать Грецию. Вместе с ним был изгнанный спартанский царь Демарат. Его изгнали потому, что спартанец-завистник заявил: Демарат не царской крови. Соплеменники обратились к дельфийскому оракулу, но того подкупили: пифия дала ответ: «Не сын царя». Демарат лишился престола и бежал к персам. Ксеркс спросил его: «Выйдут ли против моего войска спартанцы?» Демарат отвечал: «Выйдут». Ксеркс удивился: «Неужели они могут сражаться один против ста?» Демарат ответил: «Нет, но у них есть закон не спрашивать, сколько врагов, а спрашивать, где они, не раздумывать, можно ли отбиться, а выходить и биться. Спартанцы боятся закона больше, чем персы царя».
– Введению новых законов повсеместно мешает устаревшая письменность, – укоризненно сказал Амфикрат.
Царь парировал:
– Алфавит сложный, согласен. Мне бы хотелось, чтобы население более широко знакомилось со сводом законов.
Тигран часто сокрушался, что не создан новый армянский алфавит. Ему говорили: все образованные люди в Армении и так пишут и читают по-гречески, да еще владеют арамейским письмом. Конечно, происходит взаимовлияние культур Армении и Греции. Хотя греческая культура постепенно приходила в упадок, все ее достижения армяне с удовольствием заимствовали.
Амфикрат вежливо сказал:
– Государь, я написал сочинение «О великих мужах», где много глав посвятил тебе, создателю великой цивилизации. Ты задумал построить мир во имя процветания народа, но не забывай: Рим сильнее тебя, потому что у него совершенный аппарат власти, и все там чтят законы.
Тигран резюмировал:
– Итак, деспотия или демократия? Царь – защитник принципа «законности» или покровитель родовитой знати? Есть над чем подумать. Дискуссия была полезной. В следующий раз поговорим об анналах знаний, сосредоточенных в моей библиотеке…
Раздался стук. Вошел секретарь:
– Государь, Афраний просит принять его незамедлительно.
По лицу Тиграна промелькнула тень тревоги:
– Пусть войдет!
В доспехах без оружия, держа шлем в левой руке, с недобрым взглядом и кипя гневом, шумно вошел Афраний:
– Государь! Награждая титулом «друг и союзник римского народа», сенат может и заклеймить тавром «враг римского народа».
– О двойной формуле мне известно. Что случилось, Афраний?
– В меня стреляли, хотели убить!
Царь встал. Известие его поразило как громом. Он медленно произнес:
– Нас явно хотят поссорить…
Тигран посмотрел на мудрецов, те встали.
Евсевий, обращаясь к легату, сказал:
– Оставь ссору, прежде чем она разгорелась.
Амфикрат проронил:
– Рискованное это занятие ссориться с Римом…
Тигран старался быть убедительным:
– Афраний, рассуди: мы недавно заключили союзнический договор. Нашей распре теперь может радоваться только слабый или завистливый. Заводящий ссору человек – провокатор. Прежде чем разогрелась обида, подумай: ненавидеть и рушить легче, чем любить и творить.
Необузданная запальчивость римлянина начала проходить, слова царя успокаивали; легат опустил голову, на лице выразилось сожаление и, взглянув на Тиграна, он объявил:
– Желания поссориться у меня нет.
– Хорошо, Афраний. Мы расследуем это покушение и найдем преступника.
– Государь, я пришел проститься.
На лице Тиграна отразилось удивление. Афраний продолжил:
– Я получил приказ главнокомандующего императора Помпея свернуть лагерь и с войском следовать за ним. Помпей не будет заходить в Арташат, он сейчас форсирует реку Аракс через широкое мелкое место.
Царь все понял: Помпей не пленил Митридата, возвращается в Понт ни с чем, идет той же дорогой, что пришел, и форсирует Аракс в районе слияния с рекой Раздан. Он не хочет оставаться в Армении ни дня, так как дух горы Арарат гонит его армию прочь, подальше от армянской земли. Защитник, незримо оберегающий Армению, зорко следит за ее обидчиками.
Царь подошел к стене с арсеналом редкого оружия и снял два кинжала.
– Афраний, как-то ты рассказывал, что у тебя два сына. Хочу сделать им подарки. Кинжал в золотых ножнах символизирует стойкость, кинжал в серебре – постоянство. Внутри обоих – стальные клинки, означающие твердость. На рукоятях рубины – талисманы удачи для тех, кто привык сам пробивать себе дорогу в жизни.
Афраний склонил голову и с благодарностью принял подарки. Подняв глаза на царя, он подумал: «Тот самый случай, когда уважаешь противника. Тигран благосклонен к смелым, жалостлив к попавшим в беду, взыскателен к нерадивым». Вслух он сказал:
– Государь, прощай! Пусть Фортуна даст тебе в вечную собственность верное счастье!
По-военному развернувшись, он вышел.
Правитель Боспорского царства Махар, сын царя Митридата, был в смятении. Ему донесли, что отец, сбежав от Помпея из Колхиды и преодолев Кавказский хребет и «скифские запоры», приближается к Таврике. Махар в ужасе думал: «Перебравшись через Боспор Киммерийский (Керченский пролив), отец вот-вот появится здесь, в столице, городе Пантикапее, и тогда…»
Излишне эмоциональный, стремящийся к единоличной власти и роскоши, Махар в свои тридцать лет заметно располнел, был груб с людьми, часто нерешителен, сейчас же выглядел побитым и беззащитным. На его покатом лбу выступили капли пота, губы дрожали, зрачки расширились, ноги, словно ватные, подкашивались. Хотя женщины считали Махара красавцем (крупный нос, маленький подбородок, пухлые губы), сегодня лицо правителя приобрело землисто-серый оттенок. Пышные светлые вьющиеся волосы, тщательно уложенные, ниспадали на плечи, а из-под массы локонов выглядывала белая лента-диадема. Многие признавали полное его сходство с отцом в молодости, что льстило; но, зная нрав Митридата, он почти не сомневался: жить осталось недолго.
Словно зверь в клетке повелитель Боспора метался по тронному залу дворца, венчающего вершину горы. Пантикапей стоял на горе (ныне гора Митридат – горная вершина Крыма, центр города Керчь). Город имел акрополь, храмы наиболее почитаемых богов и дворец – здание, отделанное мрамором со множеством архитектурных деталей, снабжавшееся водой из цистерн с запасами дождевой воды. В залах, расписанных картинами по штукатурке, было множество монументальных скульптур, ковров и огромных ваз из зеленовато-волнистой яшмы, малахита и оникса.
В зал вошел брат Фарнак:
– Махар, взгляни в окно! Сегодня римский флот подошел ближе.
Оба брата приблизились к окну. Триеры с тремя рядами весел и парусом, биремы – военные корабли с двумя рядами весел и тараном, длинные скоростные и маневренные либурны с метательным оружием блокировали пролив и город.
– Они задерживают и казнят всех купцов, везущих нам товары, – произнес Фарнак.
Махар посмотрел на него жалобно:
– Брат, что делать?
Фарнак, высокий, стройный, амбициозный, высокомерный к окружающим, снисходительный к слабостям женщин, уверенный в себе человек, тщательно выбритый (в подражание отцу), был красив: имел золотистые волосы, спускающиеся на плечи, и энергичную линию бровей. Лицо с правильными чертами всегда оживляла легкая ироническая улыбка. Царь Митридат ценил его выше всех своих детей, заявляя, что именно он будет его преемником, и сын, преисполненный презрения к римлянам, мечтал воссоздать Понтийскую державу в прежних пределах.
– Пантикапей защищен двойной линией крепостных стен, так что бояться римлян не надо, – ответил Фарнак.
– Я не о том. Боюсь отца…
– А чего ты хотел? Ты предал его. Диадему понтийских монархов теперь носит в Риме гетера, насмехаясь над нами.
Несколько лет назад Махар, являясь правителем Боспорского царства, открыто перешел на сторону противника: отказал отцу в помощи, когда тот проиграл битву при Кизике, отправил к римскому полководцу Лукуллу посольство с золотой диадемой, решив, что с отцом покончено, снабжал римлян хлебом при осаде Синопы, столицы Понта. О, чего не сделаешь ради удержания власти!
– Может быть, бежать в Херсонес? – Махар с надеждой смотрел на брата.
– Прощается все, кроме измены. Побег не спасет, сам знаешь, – взгляд Фарнака был издевательским.
Дверь открылась и быстро вошла Клеопатра Понтийская, за ней дети Митридата.
– Великая радость! – возвестила она. – Прибыл гонец с вестью: наш отец с минуту на минуту въедет в ворота Пантикапея.
Законная супруга царя Тиграна, Клеопатра Понтийская (отец выдал ее за армянского царя, чтобы скрепить союз двух государств), сбежала от гнева армянского владыки в Тавриду (Крым). Она так хотела завладеть единоличной властью в Армении, что подговорила трех сыновей убить мужа. Двоих Тигран казнил, а третий, Тигран Младший, теперь мучился в тюрьме у Помпея. Женщина среднего возраста, умная, гордая, привлекательная – вся в отца! В национальном армянском наряде она выглядела пленительно: светлые волосы, уложенные в греческую прическу, подхвачены белой лентой, на шее на шнурке амулет (подарок мужа) в форме скорпиона, выполненный из золота и драгоценных камней (голубого опала и желтого кошачьего глаза). Амулет усмирял ненависть и мстительность, оберегал от влияния магических сил и несчастий. Печаль на лице женщины сменилась надеждой.
Сын Митридата восемнадцатилетний Артаферн презрительно посмотрел на Махара, своего конкурента по Боспору:
– Расплата за совершенное вероломство последует…
Дарий, прыщавый и жестокий подросток шестнадцати лет, радостно воскликнул:
– С возвращением отца вновь вспыхнет война! Это прекрасный способ доказать миру нашу исключительность!
Сообразительный, но неуклюжий четырнадцатилетний Ксеркс добавил:
– Разрушить могущество Рима, думаю, не удастся, зато новая война сделает нас очень богатыми.
Шестнадцатилетний голубоглазый Ксифар, аутист, сын наложницы Стратоники, глядя в одну точку и наматывая на палец прядь кудрявых волос, пробурчал себе под нос глупую считалочку:
– Раз – испугает, два – убегает, кто не спрятался, чудовище пожирает…
Оксатр, щуплый и рассудительный мальчик двенадцати лет, произнес:
– Я получу Херсонес Таврический. Буду справедливым царем, потому что творить несправедливость – удел несчастных.
Самая юная очаровательная десятилетняя девочка Эвпатра объявила:
– Сейчас папа придет, сделает меня царицей, и будет у меня муж Тасий, предводитель светлых людей роксоланов.
Махар, погруженный в свои мысли, сидел на троне и был безучастен ко всему. Вдруг его лицо перекосила злоба, он стал задыхаться, в глазах засквозила безысходность. Вскочив с трона, торопливым шагом вышел из зала.
Фарнак проводил его взглядом:
– Непомерные амбиции обычно ломают судьбу, а высокое самомнение превращает даже великого в неудачника.
Раздался сигнал трубы. Все подбежали к окнам. На площадь акрополя въезжала кавалькада всадников и среди них Митридат VI Евпатор.
Как неукротимый вихрь в зал ворвался царь Понта. Львиная грива поседевших волос Митридата была перевязана белой лентой. Его сопровождали Гипсикратия, Диафант и Менофан.
– Дети мои, мы снова вместе! Как же я соскучился! Где Махар? Диафант, найди его!
Подошел к Фарнаку, обнял, выразительно посмотрел на него:
– Делая серьезные дела, выбирай дорогу, не приводящую в тупик. Впереди, мой сын, столько замыслов!
Повернувшись к Клеопатре Понтийской, царь возвестил:
– Ты, как всегда, неотразима, – обнял ее, чмокнув в щечку, – от тебя исходит великолепный аромат, запах какого‑то сказочного нектара!
– Отец, я так счастлива, что ты добрался живой и невредимый…
– Милая, мои убийцы посрамлены, у моих врагов будет возможность раскаяться, а моим друзьям не время оплакивать меня. – Увидев на ее руке золотой перстень с аметистом и династической эмблемой понтийских митридатидов (шестилучевая звезда над полумесяцем), царь растрогался: – Фамильный перстень… Он защитит тебя, носи как талисман.
Поцеловав младших детей в лоб и потрепав их по щеке, он наконец остановился возле Ксифара и, уставившись на юнца немигающим взглядом удава, недовольно произнес:
– Твоя мать Стратоника предала меня. Будет справедливо, если ты умрешь.
Гипсикратия, изменившись в лице, немедленно отреагировала:
– Великий царь, он всего лишь ребенок, который любит своего отца. Подари и ты частичку любви – прости его!
Ксифар, отстающий в развитии, немного заторможенный, смотрел на отца, ничего не понимая. Царь зло сказал:
– Я всегда всех прощаю, даже достойных казни. Где его мать?
Менофан доложил:
– Она в Египте.
Взглянув мельком на Гипсикратию, Митридат отрезал:
– К этому вопросу мы еще вернемся.
Вошел Диафант с напряженным лицом:
– Государь, твой сын Махар мертв. Принял яд.
– Жаль, уж было собрался простить!
Раздалось бормотание Ксифара:
– Раз – испугает, два – убегает, кто не спрятался, чудовище пожирает…
– Что?! – Царь в крайнем гневе вперился взглядом в мальчика.
Гипсикратия схватила Ксифара за руку и вывела из зала. Проводив недобрым взглядом курчавого подростка, Митридат, пройдясь перед строем детей, сел на трон:
– Греческий мир меня обожествляет, сравнивая с Дионисом, поэты называют Гераклом, а историки продолжателем дела великого Александра Македонского.
Я задумал немалое: хочу вновь очутиться перед римлянами и воевать с ними уже в Европе, тогда как Помпей еще в Азии. Боспор – плацдарм для наступления. Я соберу огромное войско и пойду с ним через Фракию, Пеонию и Македонию, вторгнусь в Италию, перейдя Альпы. Сыновья мои, вы мне поможете: поедете к живущим по соседству варварам, каждый возьмет в жены скифскую царевну, а ты, моя любимая Эвпатра, выйдешь замуж за Тасия…
На лице Фарнака отразился скепсис. Относясь к грандиозным планам отца неодобрительно, он осознавал бессмысленность военных действий, приводящих лишь к упадку торговли, чрезмерным поборам с населения, злоупотреблениям сборщиков налогов. А еще придется вооружить ненадежных рабов и пленных, скупленных у пиратов. Он повернул голову к окну и вновь ощутил опасность созданной римлянами морской блокады.
А Митридат, распаляясь, перешел на крик, вселяя уверенность в детей и подзадоривая самого себя:
– К моему походу присоединятся скифы, кельты, галлы – все, кто ненавидят римлян!! – Но вдруг, почувствовав упадок сил, он осекся и проговорил: – Ну мои дорогие, идите. Мне надо отдохнуть с дороги…
