Георгий Григорьянц
Драконий перстень
Глава 16. Римское нашествие
Хорошо оснащенная римская армия численностью в сорок пять тысяч человек, не считая такого же количества союзных вспомогательных войск, конницы и четырехсот кораблей, пришла в движение. Рим решил окончательно разделаться с наглым Митридатом, не прекращавшем ни на минуту борьбы с республикой. Десять «железных» легионов двинулись к Понтийскому царству. Часть войск с боевыми машинами шла из Италии по морю на кораблях, другая выдвигалась из Киликии, где успешно завершила разорение пиратского гнезда, третья формировалась в провинции Азия из солдат Лукулла (брали только тех, кто не перечил воле командиров), четвертая, состоящая из свежих сил, готовилась переправиться по понтонным мостам через пролив Геллеспонт (ныне Дарданеллы).
Пролив между Европой и Азией шириной от 1,3 до 6 километров был назван Геллеспонтом в честь Геллы. По преданию, царская дочь Гелла, спасаясь от преследований злой мачехи, переправлялась из Европы в Азию на баране с золотой шерстью, но утонула. Позже шкуру овна стали звать золотым руном. Так случится, что в походе на Кавказ Помпей вдруг очень заинтересуется золотым руном.
Шел 66 год до нашей эры.
Главнокомандующий и его военачальники прибыли к месту переправы, чтобы наблюдать наведение плавучих мостов из Европы в Азию. Штормило, и цепочку квадратных паромов, называемых понтонами, никак не удавалось навести в неспокойном море в самом узком месте пролива. Помощник Помпея Гай Кассий Лонгин, принадлежавший к знатному плебейскому роду, в свои двадцать лет уже квестор (в его обязанности входили финансовые дела и архив похода), с негодованием воскликнул:
– Гней, природа пытается помешать твоему очередному триумфу!
Помпей с сожалением смотрел на бессмысленные старания понтонеров:
– Природа не источник несчастий. Их по большей части устраивает сам человек в безумном стремлении к совершенству.
Кассий, амбициозный, с завышенными притязаниями молодой человек, завидовал Помпею. У того получалось все. С шестнадцати лет на войне. Неоднократно мог узурпировать власть в Риме, но не сделал этого. Молва приписывала ему победу над Спартаком в Италии и над Серторием в Испании. Он был единственным в Риме, кто сумел обуздать пиратов Средиземного моря. Являлся самым влиятельным гражданином республики с прозвищем Magnus (Великий), которое ему, двадцатипятилетнему парню, присвоил сенат. Римский народ обожал его. Диктатор Сулла, чьим протеже был Помпей, велел звать подчиненного императором – полководцем-победителем. Помпей имел два триумфа в Риме (триумф – это победное вступление в столицу полководца и его войска) – первый за Африку, второй за Европу. И вот теперь наступает его звездный час: он пленит Митридата, разорит Армению, покорит Иберию, захватит Сирию, дойдет до Индии и получит третий триумф за Азию. Победитель мира!
Кассия коробило от этих мыслей. Он, как бы в шутку, называл Помпея римским Александром, намекая на удачливого царя из Македонии, а его патрон, которому льстило такое сравнение, только ухмылялся, стараясь и вправду походить на великого завоевателя: такой же мягкий и страстный взгляд, бритое лицо, короткие завитые подстриженные лесенкой темные волосы, непреклонное упрямство, заслуженное уважение и любовь солдат. Правда, в людях полководец разбирался не слишком хорошо.
Молодой Кассий, сын консула, тоже прославился: в школе избил сына диктатора Суллы за то, что тот превозносил отца. Помпей все уладил, но в сердце юного повесы поселилась зависть к маститому льву; юноша выжидал, когда на осколках неудач патрона можно будет взметнуться вверх, к славе, чтобы самого Кассия сравнили с Александром Великим. «Поражение Магнуса было бы кстати. Пусть не задирает нос!» – думал Кассий. Кстати, сын бывшего диктатора Суллы, Фавст, юноша двадцати лет, военный трибун, в этом походе участвовал также, он был помощником Помпея.
Шторм не прекращался. Кассий пошутил:
– Может быть, высечь море, как это сделал персидский царь Ксеркс? У него получилось: стихия успокоилась.
Никто не засмеялся. Эпизод давней истории анекдотом ходил по Риму.
Персидский царь Ксеркс I, чье имя означает «царь героев», шедший покорять Грецию, приказал построить два понтонных моста через Геллеспонт. Когда армия начала переправляться, поднялась буря и разметала понтонные мосты, множество персидских воинов утонуло. Разгневанный Ксеркс приказал сечь море плетьми и кидать в него цепи, чтобы усмирить, а надзирателям над работами отсечь головы. Когда море утихло, через пролив переправилась армия в двести тысяч человек: персы, мидяне, лидийцы, киссии, гирканы, вавилоняне, армяне, бактрийцы и другие – все те, кто теперь составлял разношерстное войско Митридата.
– К чему бесплодные порывы? – усмехнулся Помпей. – Природа всегда остается непобежденной. Нам просто нужно упорядочить ее желания и дары.
Вмешался в разговор легат Габиний, чьим покровителем был Помпей. Легат страстно желал повторить карьеру начальника, своего друга, во всем подражал ему и рвался в пекло. Он в шутку возвестил:
– Цицерон объявил Риму: «Помпею всегда везет!»
Все посмеялись. Недавно Цицерон опубликовал речь, произнесенную в сенате. В ней он отмечал, что Помпей обладает четырьмя основными качествами великого полководца: знанием военного дела, мужеством, авторитетом и везением.
Сейчас именно своим везением и решил воспользоваться главнокомандующий. Он подозвал ординарца:
– Шкатулку с перстнями!
Ординарец немедленно принес деревянный, отделанный золотом ларец и открыл крышку. Скосив глаза на содержимое, Помпей выбрал кольцо с красным камнем – Драконий перстень – и надел его на указательный палец левой руки. Приблизившись к берегу, где стояли раздосадованные понтонеры, он театральным жестом указал перстом на штормовое море. Сидя на породистом скакуне, украшенном золотой уздечкой и драгоценной сбруей, Помпей приосанился и принял подобающее выражение лица. Взгляды понтонеров устремились на него. В пурпурном плаще с золотым шитьем, пурпурной тунике, кожаном панцире с наплечниками, в сапогах-кальцеус, гладко выбритый, без шлема, с развевающимися на ветру волосами, полководец действительно походил на Александра Македонского и с выражением легкого страдания на лице излучал самоуверенность и достоинство.
Невольно легаты, префекты, трибуны и прочие перевели взгляд на море. Через пару минут шторм стал утихать, в разрыве облаков показалось солнце, ветер поменял направление, а потом и вовсе стих. Квестор Кассий с изумлением смотрел на происходящее, легаты вытянули шеи, застыв в позе всадников, преодолевающих на конях высокие препятствия, понтонеры, пораженные увиденным, открыли рты. Шторм прекратился, море успокоилось, и в безмятежной тишине прозвучал спокойный голос Помпея:
– О великих людях судят по их многочисленным удачам.
Понтоны навели, войска начали переправу на противоположный берег пролива. Мысль, что Помпей и есть удачливый Александр Македонский, переправивший армию таким же способом и в том же месте, где когда-то шел великий завоевывать, завладела сознанием легионеров, маршировавших по азиатским дорогам. Воодушевленные солдаты бодро вышагивали по пыльному тракту; все необходимое у них при себе: кроме щита и оружия, каждый несет на шесте походный набор, включающий миску и котелок из бронзы, плащ, туалетные принадлежности, сетчатый мешок для провизии, цепь, серп, пилу, веревку, киркомотыгу и дернорез. Солдаты в предвкушении богатой добычи держали четкий строй, обдумывая заманчивую перспективу: будущие раздачи земли, регулярное жалование и списание долгов.
Помпей украдкой улыбался, вспоминая как в сенате над ним насмехались. Он, видите ли, побеждает лишь тех, кто уже был разбит. Спартака победил Красс, но победу приписали Помпею, Сертория в Испании сломил Метелл, а Помпей лишь завершил начатое, Митридата фактически разбил Лукулл, и теперь осталось развить успех и пожинать лавры, назвавшись покорителем мира. Честолюбивый главнокомандующий злорадно думал: «Я заставлю бездарных сенаторов преклоняться перед моим гением. Я, защитник республики, неизмеримо возвышусь над суетой и мнением толпы. Мне всегда везет!» Затмить сенаторов возможно. Нужно лишь вернуться с победой с митридатовой войны, а что касается личной славы, то она для знати Рима всегда стояла выше интересов государства.
На азиатском берегу была установлена штабная палатка с бронзовыми орлами на стойках, мимо нее стройными рядами двигались легионеры. Переправа шла без эксцессов. В палатке, усиленно охраняемую, Помпей в ожидании донесений вел беседу с легатами. Командующий сидел в кресле, а легаты (командиры легионов) расположились на скамьях вокруг стола с картой черноморского побережья.
Тридцатичетырехлетний легат Целер, шурин Помпея, бывалый вояка, говорил:
– Гней, в Риме жизнь бурлит, много выскочек, но ты сумел стать истинным политическим лидером и очень популярен.
Помпей задумчиво произнес:
– С неудовольствием отмечаю вырождение демократических начал в Римской республике.
– Это так! – воскликнул Афраний, опытный тридцатипятилетний легат.
Действительно, выборы консулов и преторов в Риме проходили бурно: все исступленно спорили, исход же решали деньги.
В разговор вступил Флакк, самый старый из легатов (ему уже под сорок):
– Выборы в народном собрании высших должностных лиц республики вылились в подкуп избирателей. Я вижу тебя, Гней, последним защитником республиканского строя…
И это было правдой. Народу подкидывали гладиаторские бои, подарки и угощение, и люди голосовали за нужного кандидата.
Тридцатишестилетний легат Скавр, умелый командир, проронил:
– Проконсул, как военачальник ты приобрел в Риме огромный политический вес…
Хотя у политиков Рима была дурная слава (они все беззастенчиво лгали), Помпей считался спасителем нации. Подстегивая страсть граждан к обогащению, он снискал у них уважение, восхищение и почет.
Легат Геллий жизнерадостно воскликнул:
– Проконсул, взоры жителей Рима сейчас обращены к твоему походу! Народ жаждет новых земель, раздач, богатой добычи и рабов. Предлагаю тост за Помпея-победителя!
Личный слуга Помпея по имени Вириат, преданный раб, по происхождению лузитанец (его Помпей привез в Рим после боевых действий в Испании, был в услужении у знаменитого полководца уже десять лет), разлил по кубкам красное вино. Вириату по окончании восточного похода была обещана свобода, римское гражданство и достаточно денег, чтобы купить дом и заняться виноделием.
Лихо сдвинув кубки, под нестройный звон серебра все выпили. Встрепенулся Лентул, товарищ по несчастью Геллия. Все знали, что оба легата (каждому чуть больше тридцати) потерпели поражение от Спартака, долго не могли смыть позор, но Помпей увидел в них настоящих служак – усердных, мало рассуждающих, волнующихся за дело и результаты кампании, серьезных, требовательных – и взял их сначала на борьбу с пиратами, где они оба отличились, а потом и в восточный поход.
Лентул воскликнул:
– Для римлян закон – основа существования! Блюсти законы – это и традиция, и необходимость!
Помпей усмехнулся:
– Мой друг Цицерон говорит: «Высшая законность – это высшее беззаконие».
Все улыбнулись, а префект Помпоний, начальник конницы, сорокалетний друг Помпея, поддержал молодых коллег:
– Гней, все ресурсы государства в твоем распоряжении. Царства Востока изобилуют золотом, надо его только взять…
– Не сомневаюсь, мы победим, – Помпей окинул многозначительным взглядом командиров легионов: – Я всегда достигаю цели…
В этот момент в палатку влетел военный трибун Фавст:
– Проконсул, только что поступило донесение: армянский царь Тигран объявил награду за поимку Митридата!
– О, неожиданно… – на лице Помпея отразилось удивление. – Каковы подробности?
– Митридат, как доносят, приказал убить ближайших соратников царя Тиграна. Точно известно, что погибли верховный жрец и какой-то мудрец, кажется Метродор…
– Метродор… Его Цицерон особо чтит за поразительные возможности памяти. Мы, римляне, не уделяем должного внимания памяти и красноречию, а зря. Надо учиться у греков…
Помпей был прекрасно осведомлен, что Метродор пользовался безграничным доверием Митридата, но стал перечить, и царь его изгнал. Служил затем Тиграну: разведка доносила, что он был главным советником армянского царя.
– Какова же награда?
– За голову Митридата назначено сто талантов.
Целер присвистнул от изумления:
– Из такого количества серебра можно сделать две статуи митридатова коня в полный рост!
– Что ж, нам это на руку, – Помпей, не скрывая чувства удовлетворения,
улыбался: – Таким образом, пути отступления через Армению царю Понта отрезаны.
Он встал, прошелся по палатке, потом снисходительно посмотрел на подчиненных:
– Чтобы выиграть время, я отправил к Митридату посла с предложением сдаться. Уверен, он отвергнет предложение. Жду также новостей из Парфии: царь Фраат, надеюсь, выступит на нашей стороне.
С этими словами Помпей покинул штабную палатку.
В Амасии, столице Понтийского царства, было неспокойно. Жители знали: армия Помпея движется к границе государства, а Митридат готовится отражать вероломное нападение римлян. Мыслители и поэты, собранные царем в городе со всего света для прославления персоны правителя, паниковали. Золото и серебро повозками вывозили в приморскую Синопу, дабы в случае чего погрузить на корабли и отправить в Таврику (древнее название Крыма). Спокойствие сохранялось только в царском дворце.
Митридата известили о прибытии посла римского главнокомандующего для переговоров. Сидя на троне с непроницаемым лицом, царь раз за разом проигрывал ситуацию, стараясь уловить ход будущих явлений и предугадать развитие судьбы. Сложное предвосхищение событий всегда позволяло ему получить догадки, не раз спасавшие жизнь и приводившие к успеху, но сегодня сознание загружало лишь фрагменты грядущего. Цепляясь за прошлое и обрывки будущего, Митридату никак не удавалось составить общую картину: победа или погибель. Проблески откровений лишь мелькали в сознании. «Боги и мудрость делают человека прозорливым», – повторял про себя царь.
В зал ввели посла Тиранниона, греческого ученого родом из Понтийского царства. Митридат с наигранной радостью воскликнул:
– Тираннион, мы знаем друг друга! Ты понтийский грек, выдающийся ученый… Тебя всему научил мой друг великий Гестия. Он всегда восхвалял твои способности, да и я тебя уважаю.
Ученый, захваченный в плен Лукуллом, при разделе военной добычи достался легату Мурене. Тот его отпустил на волю. В Риме Тираннион занимался преподавательской деятельностью и каталогизацией трудов Аристотеля, привезенных Суллой в качестве трофея.
– Государь, я посол поневоле, – Тираннион поклонился. – Никто из окружения Помпея не захотел ехать к тебе с трудной миссией.
– Значит, ты единственный, кто решился встретиться со мною?
– Так и есть. Повсюду царит безумие, и загадка в том, как его остановить. Я хотел бы избежать твоего гнева, и знаю: лучший способ сделать это – притвориться, что готов к смерти.
– Смерти ты заслуживаешь, – теперь Митридат изобразил наигранный гнев. – Переметнувшись к римлянам, ты предал дело всей моей жизни и не оставил мне выбора. Назови причину, по которой я не должен тебя повесить.
– Я всего лишь человек – существо, сотканное из противоречий, чудо природы и порождение хаоса, – Тираннион выглядел как хрупкий мыслящий стебель. – Думаю, государь, ты не захочешь лично явиться к римлянину. Кто же донесет до Помпея заверения в твоем искреннем желании не допустить новой войны?
– Это так! – удовлетворенно буркнул Митридат. – И что же римский командующий?
– Помпей приказал тебе капитулировать, причем явиться самому и просить об этом.
– Я готов капитулировать, пусть назовет условия прекращения войны.
– Государь, капитуляция без всяких условий…
– Скажи ему, что я буду платить дань римлянам за свое родовое царство, могу отдать в заложники сына или друга.
– Это не поможет. Он хочет твою голову.
– Знаю. Просто хочу выиграть время.
– Моя миссия терпит неудачу…
– А чего ты хотел? Неужели не знаешь римлян?
Конечно, все греки понимали, что могущество римлян с самого начала покоилось на грабеже и захвате чужих земель, жен и домов. Римляне как язва Вселенной не признавали ни божеского, ни человеческого закона. Единственный стимул их войн со всеми царями и народами – ненасытная жажда власти и богатства.
Тираннион произнес:
– У Помпея огромное войско, на его стороне необъятная сила, воинственные римские боги и половина стран Востока, а также мощное вооружение, опыт… Везение, наконец.
Митридат впился глазами в ученого:
– Я буду биться с ненавистными мне римлянами до предсмертного вздоха, отчаянно и страстно, как будто каждая моя битва последняя, и я одолею врага!
Дипломат предупредил:
– Предполагая выиграть битву, будь готов воевать бесконечно или сложить голову во имя грядущей славы.
Митридат решительно заявил:
– Каким бы безысходным не казалось мое положение, я легко не сдамся. Жизнь – это борьба, а бороться мне не привыкать… Вот что, Тираннион! Отвези-ка Помпею в дар чашу! Может, сердце его смягчится.
Царь хлопнул в ладоши, и в зал вошел слуга, держа в руках великолепную большую вазу для фруктов из сардоникса (красноватый агат с белыми и черными прослойками) с ножкой в виде ребенка в звериной шкуре из слоистого сине-белого агата. Агаты и сердоликовый оникс для этой вазы доставили из Индии, и мастера Понта изготовили невиданное изделие.
– Эта чаша стоит целое состояние, она символизирует долголетие и процветание. – Митридат деловито дотронулся до шедевра. – Говоришь, на стороне Помпея везение? Посмотрим… Ну иди! Чаша хрупкая, будь с ней осторожен.
Когда Тираннион ушел, выражение лица Митридата стало презрительным, уголок рта приподнялся, будто в полуулыбке (на самом деле это была усмешка).
– Раб Вириат готов? – зловеще прозвучал вопрос царя.
Из-за шелковой занавеси, задрапированной каскадными складками, вышел Диафант, приближенный Митридата, его начальник охраны.
– Мой государь, раб готов. Все инструкции им получены.
Аршам, сын бывшей любимой наложницы Тиграна, Седы, – красивый, крепкого сложения юноша – вбежал в покои матери в арташатском царском дворце:
– Мама, римляне идут!
– Что? Как? – всполошилась Седа.
– Все только об этом и говорят! Римская армия движется на восток!
Седа выглядела, как всегда, изумительно: в фиолетовом платье с узорчатым шитьем и декоративными рукавами, в вышитых туфлях, изящная и грациозная. На ее бледном лице отразилось волнение. Ошеломленная новостью, она прошлась по комнате, обернулась и сказала:
– Римляне свергнут Тиграна. У них будет выбор кого поставить на трон Великой Армении: Тиграна Младшего или Артавазда. Ни тот, ни другой их не устроит: слишком заносчивы, ненадежны. Аршам, – решительно сказала она, – это твой шанс! Нужно войти в доверие к римлянам, ты же сын царя, хоть и рожден от наложницы.
Аршам, свято верила Седа, родился под счастливой звездой. Да, он внебрачный отпрыск, не имеет прав на наследование трона, немного ленив, не слишком образован, однако ж красив, лихой наездник и лучший стрелок из лука. И потом, Аршам ее сын. Она сделает его царем, устранит все препятствия, даже если на пути встанут горы…
– Тебя пока не замечают, – страстно говорила Седа, – но звезды тоже заметны только ночью. Рассвет наступит и поманит моего сына к высотам бескрайних возможностей.
Искушение власти в молодом Аршаме будоражило тщеславие: богатство, почитание, чувство превосходства и полная безнаказанность! Тяжесть бремени власти? Об этом юноша не задумывался, главное – возвыситься, и для этого он готов на многое.
– Через пять дней в театре, – задумчиво сказал Аршам, – дают трагедию, поставленную Артаваздом. Как помощник я буду там…
– Сынок, в истинной трагедии герой всегда умирает. – Седа достала из ларца туго набитый кошель из бордового бархата и холодно сказала: – Блеск золота может отравить жизнь даже праведнику…
В театре Арташата давали трагедию афинского драматурга Софокла. Под куполом мерцающих звезд, в свете немногочисленных факелов в орхестре (круглая сценическая площадка) развертывалось бурное действие пьесы «Царь Эдип». Три актера в масках и хор из пятнадцати человек двигались среди декораций (расписные холсты) и живо изображали сцены трагедии, громко декламируя текст по-гречески так, что было слышно в последних рядах. Места для зрителей располагались подковой вокруг орхестры.
За скеной (сооружение в виде архитектурного фона), напоминающей храм с колоннами и статуями, царевич Артавазд, начинающий драматург и постановщик, не находил себе места: «Царя Эдипа» ставили впервые.
– Аршам, как зрители? – волнуясь, вопрошал он друга.
– Похоже, под впечатлением, – отвечал тот.
– Я хочу, чтобы публика погрузилась в иллюзию действия и сопереживала душевному состоянию героев, – произнес Артавазд, вслушиваясь в слова актеров.
Креонт
О царь, владел когда-то нашим краем
Лай, перед тем, как ты стал править в Фивах.
Эдип
Слыхал, но сам не видывал его.
Креонт
Он был убит, и бог повелевает,
Кто б ни были они, отмстить убийцам.
Эдип
Но где они? В каком краю? Где сыщешь
Неясный след давнишнего злодейства?
Креонт
В пределах наших, – он сказал: «Прилежный
Найдет его, но не найдет небрежный»1.
Драматургия пьесы сталкивала героев. Артавазд, наблюдая из-за колонны за зрителями, не заметил, как три вооруженных наемника в темноте ночи подкрадывались к нему. Динамичность действия увлекла царевича, и в момент, когда он обернулся, чтобы задать очередной вопрос Аршаму, над ним уже был занесен меч. Моментальная реакция помогла царевичу увернуться и обнажить свой клинок из дамасской стали. Отскочив от колонны, он встал в стойку, чтобы противостоять атаке убийцы, но нападавших оказалось трое. Их клинки хищно сверкнули в свете факела. Подскочил Аршам, и один из наемников завязал бой с ним.
Артавазд, отбиваясь сразу от двоих, замысливших, видимо, молниеносным ударом покончить с соперником, парировал клинковые выпады и сумел взять контроль над схваткой. Один из нападавших, обходя царевича сбоку, искал момент для выигрышного удара, но наследник престола, сфокусировавшись на отчаянной борьбе, сражался храбро, был быстр и непредсказуем. Аршам, будучи опытным бойцом, сумел выбить из рук противника меч и приставил клинок к его горлу. Обезоруженный наемник пытался что-то сказать, но получил смертельный укол. Покончив с ним, юноша, скрываемый темнотой, презрительно посмотрел на царевича, однако на помощь к нему спешить не стал, а притаился за колонной, наблюдая за боем.
Артавазд, сохраняя хладнокровие, защищался одновременно от двоих врагов, стараясь действовать интуитивно и держа необходимую дистанцию. Такая ситуация уже возникала в прошлом, в Птолемаиде, когда на него напали сразу десять наемников. Принцип воителей, которым приходиться сражаться одновременно с несколькими противниками, гласит: больше маневрируй, чтобы нападавшие мешали друг другу, и старайся иметь дело с каждым из них в отдельности. Дав одному из убийц приблизиться к себе, тем самым усыпив его бдительность, дождавшись, когда тот сделает глубокий выпад, царевич ловко рубанул мечом по его правой руке. Наемник отскочил, зажимая рану: кровь хлестала потоком. Бросив меч, убийца бежал с места битвы.
В орхестре кипели страсти:
Креонт
Убиты. Лишь один, бежавший в страхе,
Пожалуй, нам открыл бы кое-что.
Эдип
Но как решились бы на то злодеи,
Когда бы здесь не подкупили их?
Публика принимала постановку восторженно. Со зрительских мест доносились одобрительный гул, топот, аплодисменты. Идея, заложенная в трагедии, о неустанном стремлении к истине, как бы она ни оказалась безжалостна, захватила людей.
За скеной Артавазд переключил внимание на последнего, наиболее опасного противника. Они бились, все время маневрируя, и внезапно оказались в лучах света перед публикой. Зрители замерли и насторожились, артисты замолчали, хор в панике разбежался.
Отбивая удары врага, Артавазд сделал широкий мах и, отогнав соперника, глянул ему в глаза: тот явно готовился нанести сильный рубящий удар по ногам. Царевич решил применить обманное движение, призванное убедить наемного убийцу в своей победе. Артавазд закрылся мечом, якобы уберегая голову. Убийца, метя по ногам, взмахнул мечом для нанесения удара, но царский сын опередил его. Не мешкая, он рубанул по шее злодея и снес его голову с плеч. Публика, увидев катящуюся по камням голову, в ужасе повскакивала с мест. Меч наемника со звоном упал, тело, фонтанируя кровью, повалилось на каменные плиты. Зрители спешно покидали театр.
К Артавазду, все еще не остывшему от перипетий боя, подбежал Аршам:
– Я убил одного наемника! Ты как, Артавазд?
– Бой закончен… Точку в игре поставила судьба… Все предначертанное свершилось…
Аршам смотрел на разгоряченное лицо товарища и видел высшее одухотворение человека, предназначенного совершить что-то необыкновенное. Сегодня личность царевича раскрылась с максимальной полнотой и как борца, и как драматурга.
Поздно ночью разгневанный царь Тигран, всматриваясь в лица сподвижников, вопрошал:
– Это неслыханно, чтобы в моей столице совершилось такое злодеяние! Наследник престола мог погибнуть! Хорошо что рядом был его товарищ. Кто заказал убийство?
Кухбаци, протягивая кошель из бордового бархата, произнес:
– Это нашли у убитого наемника. Здесь десять греческих золотых статеров.
– Женщина! – воскликнул царь. – Здесь замешана женщина!
– Государь! – Мамиконян был лаконичен. – Я рекомендовал бы приставить к Артавазду постоянную охрану.
В запале горячности Артавазд гневно посмотрел на Мамиконяна:
– Я могу за себя постоять!
– Сын, это не обсуждается, – строго сказал царь. – Кухбаци, приставить охрану! И проведи скорейшее расследование этого преступления!
Отблеск пламени играл на золотых предметах и белом мраморе, украшавшем зал, ложась теплым светом на лицо Тиграна. Уже спокойным тоном царь продолжил:
– Простота бытия претит человеку, во всем он ищет двусмысленность и противоречие. Зависть, заговоры и бессмысленная жестокость – вот компоненты трагической судьбы человечества. Наши враги никогда не остановятся. Что им может противостоять? Только высокий дух и отменная храбрость.
Мамиконян напомнил:
– Войска Помпея ускорили движение в нашем направлении…
Царь внимательно посмотрел на него:
– Противоречие жизни можно одолеть либо в столкновении сил, породивших это противоречие, либо с помощью божественного провидения…
Римляне разбили военный лагерь в Вифинии. Он напоминал укрепление оборонительного типа. В самом его центре, в расположении легиона Габиния, установлена хорошо охраняемая большая палатка главнокомандующего. Помпей доверял Габинию, они дружили, и сейчас, попивая вино из серебряных кубков, вели откровенный разговор не для чужих ушей.
– В Риме от тебя, Гней, ждут скорейшего доведения войны до победного конца, – говорил легат.
Помпей мог бы продемонстрировать свое умение быстро добиваться результата, но не хотел.
– Габиний, – сказал он, – после войны Рим должен обеспечить ветеранов моей армии наделами земли. Не уверен, что это случится. Будет солдатский бунт. Конечно, я могу узурпировать власть, выбить из недальновидных сенаторов постановление о даровании моим воинам земельных наделов, конфискованных у римских граждан и союзных государств, но исключить пересмотр легитимности этого шага я не могу.
Неспровоцированная узурпация власти в Риме с точки зрения Помпея была неприемлема, хотя он понимал, что республика переживает политический кризис и диктатура грядет. Автократия представлялась ему единственным средством против анархии, и в роли диктатора он видел себя.
– Война затягивается… – сделал печальный вывод Габиний.
– По-видимому, – сказал Помпей.
Как бы там ни было, пока полководец не найдет решение, война не прекратится. Но он мастер планирования операций, и обязательно найдет верный путь. Недаром Габиний всегда слепо верил в талант Помпея. Для начала нужно разделаться с Митридатом. У главнокомандующего появилась отличная идея: блокировать торговые пути на Черном море, чтобы ни один купец не рискнул везти провиант и скот Митридату. Он, Помпей, разорит Понтийское царство.
Стемнело. Военачальник кликнул слугу. Вошел Вириат и зажег светильники. Секретарь доложил о прибытии квестора.
– Император, – торжественно начал Кассий, – поступило донесение из Парфии.
– И что же наш друг Фраат?
– Царь Фраат III обязался выступить против Великой Армении, союзника Митридата, в обмен на признание Римом власти Парфии над Месопотамией.
Габиний, не слишком понимая суть вопроса, воскликнул:
– Хорошие новости, Гней! Наш фланг с востока будет защищен…
Проконсул скептически посмотрел на обоих, затем краем глаза глянул на драконий перстень. Камень сверкнул ему красной искоркой.
Помпей глубокомысленно произнес:
– Можно биться с противником и проиграть, а можно не биться и все равно быть в проигрыше. Что выбрать? – Сделав паузу, промолвил: – Глубоко втянувшись в борьбу, надо заранее продумать, как выйти из нее победителем.
Озадаченный Кассий смотрел на покровителя и хлопал глазами; Габиний, так ничего и не поняв, виду не подал и с умным видом спросил:
– Мы же не собираемся отдавать Фраату Месопотамию?
Помпей ухмыльнулся:
– Мы сражаемся за справедливое дело, которое справедливо только для нас. Остальным остается радоваться и желать нам успеха.
Не понимая, куда клонит патрон, Кассий вспомнил историю, услышанную ранее. Однажды, когда Помпею нужно было срочно отплыть в Рим, поднялась буря, и кормчие не решались сняться с якоря. Тогда Помпей первым взошел на борт корабля и, приказав поднять якорь, вскричал: «Плыть необходимо, а жить нет!»
Своего неуемного и своевольного начальника молодой Кассий никогда не понимал и считал непоследовательным. «Некрасивое, обрюзгшее лицо с толстым носом и маленькими глазками. Ничего героического! – думал он. – Ему просто всегда везет! А что за перстень на его левой руке?»
Доложили, что прибыл с донесением Фавст. В палатку вошел молодой трибун и бодро воскликнул:
– Император! Поступила письмо от Тиграна Младшего, сына армянского царя. Он считает необходимым предотвратить агрессию со стороны Великой Армении в отношении римской провинции Азия. Он просит упредить удар Тиграна II и войти в пределы армянского царства. Выражает надежду, что законным правителем Великой Армении и другом римского народа будет объявлен он.
Помпей произнес что-то невнятное, снова глянул на перстень, потом спросил:
– Где он сейчас?
– Тигран Младший движется со своим отрядом на соединение с твоей армией.
– Ну и хорошо, – главнокомандующий был краток.
