Георгий Григорьянц
Драконий перстень
Цезарь, понимая, что перелом в сознании вояк наступил, высказал свою главную мысль:
– Нам троим необходимо объединиться для совместной борьбы с сенатским господством.
Помпей и Красс посмотрели на него с удивлением. Неожиданно Красса осенило:
– Триумвират!
Каждый из присутствующих погрузился в раздумья, отражавшие его политические цели. Помпей думал: «Меня поддержат ветераны. Они сметут любую преграду и уничтожат кого угодно; главное – утвердить распоряжения, сделанные мной на Востоке, и наделить солдат землей».
Красс, рвавшийся к власти, имея сильную поддержку сословия всадников, размышлял: «Мне нужна война. Хочу быть наместником римской провинции Сирия и набрать войско для войны с Парфией. Хочу заполучить тот самый перстень с красным карбункулом, о котором рассказал Кассий (Красс покосился на кольцо, поблескивавшее на пальце левой руки Помпея). Обогащусь безмерно, а потом…»
Цезарь, зная, как сильно его обожает городской плебс, требовавший хлеба и зрелищ, и забывший что такое работать, давно устраивал для горожан бесплатные раздачи хлеба, а заодно и гладиаторские бои, но его сокровенные мысли витали гораздо выше, чем у компаньонов: «Хочу получить консульство и неограниченное политическое влияние, а потом наместничество в провинции Галлия на пять лет, чтобы воспитать сильнейшую в мире армию».
Внезапно идея борьбы с бюрократией и «высокие» помыслы сплотили трех непохожих мужчин.
– У меня есть план! – воскликнул Цезарь и одарил лучезарной улыбкой двух полководцев. – Нужно устроить так, чтобы я был избран консулом, и я проведу через народное собрание законы в нашу пользу.
План веский и полезный. Все встали и в порыве неудержимого воодушевления соединили правые руки в знак верности заключенному договору. Красс, будто давая клятву, воскликнул:
– Действуй и надейся!
Помпей, взволнованный событием, призвал:
– Нет дороги – проложи ее сам!
Цезарь, почувствовав неподдельную заинтересованность великих полководцев, торжественно провозгласил:
– Проложим дорогу силой!
Довольные собой и событием, триумвиры подошли к столику с вином и фруктами и, когда Цезарь разлил терпкую влагу по кубкам, с удовольствием выпили за
«каждому свое».
– У меня только одна просьба! – Красс по-свойски обратился к Цезарю. – Когда станешь консулом, хочу, чтобы ставка откупного налога для сословия всадников была снижена на одну треть.
– Сделаю! – Цезарь обаятельно улыбнулся.
– А всех недовольных урезонят мои ветераны, – деловито уточнил Помпей.
Из дома великого понтифика Помпей и Красс в приподнятом настроении вышли на форум. Стояла прекрасная погода, лучи солнца подсвечивали статуи, коих здесь было множество. За право поставить изваяние со своим изображением в полный рост (доказательство своей значимости) в Риме шла борьба. На форуме – средоточии городской жизни – многолюдно: общение людей из различных сословий не прекращалось никогда.
Помпей, почувствовав в Крассе нового союзника, говорил:
– В Риме зреет заговор. Мне доподлинно известно. Кому-то придется подавлять мятеж.
– Понимаю: ты хочешь получить повод вновь собрать свою армию… – Красс прищурил глаза и пристально посмотрел на коллегу.
– Я не Сулла, и кровопролитной гражданской войны не будет, – Помпей притворно надулся.
– Так ты не замыслил стать диктатором? В Риме кое-кто называет тебя будущим царем.
Теперь Помпей изобразил невинное удивление:
– Мои помыслы лишь об огромном театре. Хочу возвести его на Марсовом поле.
Оба разом остановились. Им навстречу шел Лициний Лукулл. Он осунулся, еще больше похудел, черты лица заострились, но глаза все так же излучали живой свет. Приблизившись, старый полководец произнес:
– Приветствую Красса и Помпея! Полагаю, сближение двух влиятельных политиков явно пойдет не на пользу сената.
– О Лукулл! – Красс добродушно расплылся в улыбке. – Ты променял вкус к победам на изнеженность гурмана. В городе только и говорят о лукулловых пирах.
– Привить публике вкус к изысканной пище, с которой я познакомился на Востоке, гораздо сложнее, чем взять неприступную крепость, – Лукулл довольно улыбался. – Вот Помпей и Цицерон уже у меня были и могли составить мнение, а тебя, Красс, на своих пирах я еще не видел. Вот что: пойдемте-ка ко мне прямо сейчас!
– Лициний, Крассу больше свойственны насилие, грубость и простота, – съязвил Помпей.
Лукулл лукаво подмигнул:
– Изобилие и излишество делает нрав покладистым, а вкус безупречным. Итак, вперед!
– Красс, пошли, – поддразнивал Помпей. – Потом всем будешь рассказывать: «Сегодня обедал у Лукулла!»
За чертой города, на холме Пинчо, где Лукулл разбил великолепный сад, стояла огромная вилла. В саду журчали фонтаны и распускали хвосты павлины, в питомнике разгуливали диковинные птицы и звери.
– В моем саду растут вишневые деревья. Я их привез из Армении. Больше ни у кого таких нет, – похвастался Лукулл.
Проведя гостей в атриум виллы, он заметил:
– Я привез из похода много рукописей, книг и открыл в доме общедоступную библиотеку: допускается любой интересующийся.
Гостеприимный хозяин пригласил Помпея с Крассом в триклиний. На вилле было несколько триклиниев, один больше другого. В этих столовых с застольными ложами бывший полководец принимал гостей и прививал им изысканный вкус. На полу мозаика, на стенах живопись, на стеллажах стеклянные, хрустальные и золотые вазы, много статуй – трофейная роскошь, привезенная с Востока, поражала изяществом и блеском, вызывая невольную зависть. Мраморные ложа по краям стола, рассчитанные на девять человек, застланы мягкими перинами и пурпурными тканями; стол ломился от изобилия: жареные ребрышки поросят, копченые крылышки дроздов, фаршированные орехами и изюмом голуби, лангусты со спаржей, пряности, рябчики, журавли, фламинго, соловьиные язычки – весь мир поставлял сюда лучшую провизию, а искусные повара творили гастрономические чудеса. Перемена блюд следовала одна за другой, а рабы подливали вино из кувшинов, обложенных снегом.
Роскошь трапезы дополнялась музыкой и танцами восточных красавиц. Рабыни из Тигранакерта, привезенные Лукуллом в Рим, изумляли гостей своей прелестью и грацией не меньше, чем жареные павлины в перьях.
– В движениях этих армянских танцовщиц проявляются важность, печаль и покорность, – произнес Помпей.
– О, из Армении я привез много чудесного, – мечтательно вздохнул хозяин.
Гости возлежали на ложах, ели, пили и вели беседу.
– Гней, у тебя осложнились отношения с сенатом? – Лукулл криво усмехнулся.
– Сенат занялся сложным делом, и до вопроса об утверждении моих распоряжений у него не доходят руки.
– Что за дело?
– Лициний, твой бывший легат Публий Клодий оделся в женское платье и проник на праздник Благой богини – покровительницы замужних женщин…
Недавно в доме великого понтифика проводился праздник, и в нем могли участвовать лишь женщины. Тайное появление мужчины (это обнаружила мать Цезаря) сорвало торжество, нарушило обычный ход вещей, и происшествие, признанное сенатом тяжелым преступлением – святотатством, всколыхнуло моралистов. Еще бы! Ходили слухи (правда, недоказанные), что целью Клодия была жена Цезаря, его любовница. Не дожидаясь суда, великий понтифик развелся с женой, произнеся напыщенную фразу: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений».
– Публий Клодий еще тот фрукт, – Лукулл брезгливо поморщился. – Он, по сути, сорвал мне армянский поход. От него можно ожидать чего угодно. Покровители, конечно, его спасут, потом проведут в народные трибуны и натравят на сенат. А твои легаты,
Гней, лучше?
– Есть толковые. Скоро сделаю консулами Целера и Афрания.
– Хорошие воины! – захмелевший Красс еле перебирал языком. – Вот что я вам скажу: Римская республика угасает, слишком много внутренних противоречий.
– Помпея давно пора сделать царем, а Красса главой сената, – произнес Лукулл.
Бессмысленность фразы явно говорила о помутнении его рассудка. Гости, переглянувшись, промолчали.
Хозяин дома продолжил:
– Помпей, конечно, не гений, но он может создать империю. Красс, не обижайся, но тебе не хватает широты взглядов. Неплохо бы пополнить победы чем-то выдающимся.
– Я хочу войну с Парфией, – открылся Красс.
– О, лучше меня никто не знает Парфию, – Лукулл говорил серьезно и чопорно. – Это царство, созданное скифами, боится только армян, всех остальных презирает и готово растерзать вмиг.
– Почему же армян парфяне боятся? – Красс уже стал проявлять признаки отрезвления.
– Магия и аура, друг мой! – Лукулл иронично прищурился.
Помпей решил разрядить обстановку:
– Я вам расскажу занятный анекдот из жизни…
Анекдот оказался несмешной, зато с намеком. Молодой сенатор завел длинную речь о бережливости и воздержанности. Его прервал добродетельный сенатор Катон: «Да перестань! Ты богат как Красс, живешь как Лукулл, а говоришь как Катон!»
Кроме Помпея, никто не засмеялся. Стоик Катон был образцом очень строгих нравов и значился главным противником Цезаря.
– Кстати, – строго сказал Лукулл, – Катон неоднократно говорил, что надо избрать Помпея единоличным консулом. – Посмотрев на Красса и явно подстрекая его к войне с Парфией, продолжил: – Добыча в парфянском походе превзойдет все это, – и он обвел рукой комнату. – Роскошь развращает бедняков, а для богатого – это способ удовлетворить ненасытное тщеславие.
Помпею стало казаться, что Лукулл теряет ощущение реальности. Слухи о том, что он сходит с ума, уже ходили по Риму.
Красс вдруг испытующе взглянул на Помпея:
– У меня две просьбы к тебе. Исполнишь?
– Отказать другу – то же самое, что не исполнить просьбу матери. Говори!
– Я скоро получу наместничество в Сирии, наберу десять легионов и обрушусь на Парфию. Для успеха мне нужны твой квестор Кассий и кольцо, что у тебя на левой руке.
Помпея охватило смятение, в замешательстве он машинально дотронулся до Драконьего перстня. Паника повергла его в страх. На него испытующе смотрели Красс и Лукулл.
– Узнаю магический перстень, – Лукулл трепетно смотрел на украшение. – Волшебный, из коллекции Тиграна Армянского. Дивная вещь, способна озарять и увлекать…
– Гней, – Красс старался говорить примирительным тоном, – мне перстень нужен лишь на время похода, потом верну.
Помпей понимал: если откажет, позднее ему будет стыдно.
– Самая худая привычка – это привычка к хорошим вещам, – Он снял кольцо и передал Крассу: – Возьми, Марк!
Золотой массивный перстень Красс надел на указательный палец левой руки, затем, встав с ложа, с любопытством рассмотрел украшение. Алый камень цвета тлеющих огоньков переливался причудливо и таинственно. Внезапно по телу полководца пробежало тепло, в мозгу поселилась уверенность в своей исключительности, на лице отразились алчность и жажда власти. Он с благодарностью взглянул на Помпея, отвесил поклон Лукуллу и вышел из триклиния.
Марк Антоний (в нем Цезарь разглядел талантливого командира) быстро стал одним из его ближайших соратников. Поручения Цезаря, носившие деликатный характер, он выполнял регулярно и неукоснительно.
Сидя в позолоченных креслах, привезенных из Египта, Антоний беседовал с Клодием, тем самым Публием Клодием, который в Армении настроил солдат против Лукулла, а в Риме проник на церемонию таинств Благой богини, куда допускались только женщины. Покровители (за их спинами стоял Цезарь) его спасли: запугали сенаторов, подкупили судей.
Антоний говорил:
– Ты сыграешь выдающуюся роль в государстве.
Клодий вторил:
– Я хотел бы прославиться.
Антоний доверительно понизил голос:
– Тебя выберут народным трибуном, не сомневайся. Станешь вождем плебеев, проведешь закон типа «Бесплатная раздача хлеба», а еще… Здесь достаточно денег, – Антоний указал на мешки, – чтобы устроить в Риме беспорядки. Убийства, грабежи, гражданские распри должны вызвать праведный гнев граждан.
– Мне знакомы многие плебеи, рабы, вольноотпущенники и наемники. Всех придется подкупить и вооружить… – Клодий был лжив и жаден до денег, но являлся демагогом высшей пробы.
– Первая твоя цель – сенат! Нужно устрашить сенаторов и вывести из игры Цицерона. Он должен добровольно уехать в ссылку.
Просочились слухи, что Цицерон собирается открыто обвинить Цезаря в стремлении к государственному перевороту.
Клодий скривил рот:
– Ненавижу Цицерона. Что делать с его домом?
Антоний пожал плечами:
– Что хочешь…
– Сожгу, куплю участок и построю себе красивый особняк.
Антоний настойчиво и властно продолжал:
– Вторая цель – Катон. Изгнать из сената! Пусть сочтет за лучшее получить наместничество на Кипре.
– Что еще? – Клодий смотрел на Антония, как преданная собака.
– Третья цель – Помпей и Красс. Плебеи должны их преследовать с особой враждебностью.
– Конечно! – Клодий ненавидел и Помпея, и Красса, и даже своего брата Аппиуса Клодия, отличного офицера. – Все, что невыгодно ревнителям закона, пойдет на пользу мне и толпе.
– И еще! – Антоний близко наклонился к гостю. – Рим гегемон, все остальные страны должны погрузиться в хаос. Для начала за взятку похитишь двух царевичей – армянского Тиграна Младшего и иудейского Аристобула – из частной тюрьмы претора Флавия, посадишь на корабли и отправишь в свои страны сеять смуту, сохраняя, конечно, контроль.
Безумные глаза Клодия загорелись:
– Я принесу в жертву любого, без колебаний, только скажи!
Глава 32. Боги призывают Тиграна к себе
Безвозвратное время уносит события, часто испытывает судьбу, иногда раскрывает тайны, всегда серебрит волосы, но никогда не меняет характер человека.
Прошло десять лет. Седа, бывшая любовь Тиграна, красивая и властная наложница из гарема армянского царя, все десять лет таила злобу на прекрасную Аревик, которую без памяти любил повелитель, и эта злоба была готова убить без ножа. Ненависть переросла в коварство, а коварство в жестокость. Седа предприняла немало попыток, чтобы извести соперницу, но все неудачно: молодую женщину берег какой-то дух. Аревик неусыпно охраняли евнухи, с годами она расцвела как дивная роза и выглядела шедевром греческого скульптора. Ее неземная красота вызывала восторг окружающих, ее любовь к царю была бесценной. Ему восемьдесят пять, совсем седой, но полон сил, энергии и молод душой. Его царство, заключив к этому времени военные союзы одновременно с Римом и Парфией, процветало, игры в превосходство над соседями Тигран оставил, продолжая строить сильное армянское государство.
Черноволосая Седа, скромно одевшись, шла по базару к известной старухе-целительнице, готовившей и продававшей настойки и зелья. Базар шумел, народу было много, все торговались и бранились, но в лавке старухи Циацаны было тихо.
– О мой гиацинт! – Старуха изобразила удивление и, улыбаясь беззубым ртом, посетовала: – Видно, мое зелье опять не помогло, раз Седа пришла.
– Циацана, моя знакомая по-прежнему сильно больна, а я испытываю муки
страдания… – Седа осмотрелась.
В полутемной каморке пахло беленой, на полках стояли склянки и флаконы со снадобьями, висели пучки трав и цветов, в стеклянной банке ползали пауки.
– О моя маргаритка, мне кажется, она, неблагодарная, искушает твою добродетель.
– Насчет добродетели не знаю, но пора испробовать что-нибудь сильнодействующее.
Старуха прытко вскочила с мягкого табурета и подошла к стеллажу:
– Моя лилия, уже применяли аконит, болиголов, дурман-траву и даже снадобье духа зла – рвотные орешки (стрихнин)…
Циацана задумалась, а Седа, присев на стульчик, проворчала:
– Ничего не помогает…
– О моя астра, у меня есть кое-что необычное! – Знахарка достала костяную шкатулку и, сев рядом с постоянным покупателем, открыла ящичек. – Вот что тебе нужно!
В шкатулке лежали золотые крученые трубчатые браслеты в виде змеи с бирюзой.
– Моя фиалка, ты будешь довольна… – Циацана вытащила парочку. – Купцы из Персии везли эту красоту по Великому шелковому пути; отдали дорого. Обрати внимание: у этой змейки два бирюзовых глаза, а у этой один.
Седа взяла браслеты и оценивающе рассмотрела:
– В чем же разница?
– Бирюза – символ богатства. Женщины браслеты «на удачу» раскупают с удовольствием. Но тот, что с двумя камнями, приносит смерть.
Старуха вдруг стала страшной, от нее повеяло опасностью и безысходностью. К горлу Седы подступила тошнота, будто в комнате появилось отвратительное зловоние. «Целительница» продолжала объяснять:
– Змея с двумя бирюзовыми глазами имеет с внутренней стороны еле заметные шипы. Они будут исподволь царапать кожу руки, а из змейки сочится яд… – Циацана хищно скрючила пальцы. – Яд без цвета, без запаха. Все подумают, что человек умер от
холеры. – Старуха отложила шкатулку и взяла склянку: – Или вот еще крайне редкое, взгляни!
Седа повертела баночку, где лежал порошок стального цвета с зеленоватым оттенком и вернула Циацане. А та расписывала:
– Это арсеник (мышьяк). Он легко растворяется в воде, а смертельная доза всего капля! Об этом средстве ходят легенды. Вот послушай…
Рассказ старухи был ярким и драматическим. Парисатида, мать персидского царя Артаксеркса II, что правил четыреста лет назад Персией, ужасно ревновала сына к его жене Статире. Невестка отвечала взаимностью. Обе боялись отравления. Чтобы обезопасить себя, женщины брали кушанья с одного и того же блюда. Как-то им подали аппетитное мясное кушанье. Парисатида ножом отрезала себе кусок и приступила к трапезе. Увидев, что свекровь съела мясо и не отравилась, Статира тоже отрезала кусок… и через некоторое время умерла. Коварная Парисатида заранее намазала нож ядом, но лишь с одной стороны. И этот яд был арсеник.
– Я возьму шкатулку с браслетами! – вдруг властно заявила Седа.
– Моя мандрагора, но здесь дюжина браслетов! – удивилась старуха.
– Для танца как раз нужно двенадцать девушек… – Седа, не слушая возражений, вложила в узловатую руку Циацаны тугой синий бархатный мешочек с золотыми монетами: – Здесь хватит с лихвой. – Она встала, держа в руках шкатулку, и направилась к выходу. – Кстати, – она обернулась, – ты ни разу не назвала меня розой.
Старуха насмешливо прищурилась:
– Я называла тебя именами прекрасных цветов, но роза – царица венка. Розой называют безупречных и чистых женщин, которым выпал жребий познать страсть, а потом грустить о прошедших временах.
Глаза Седы полыхнули молнией:
– Если опять не сработает, берегись…
Развернувшись, она вышла из лавки.
Отдых государя обычно протекал за кубком терпкого вина и созерцанием величавых движений танцовщиц. В этот вечер в зале отдыха, в свете пылающих огнем канделябров, умиротворенный Тигран сидел на диване, попивая вино и слушая музыку. Танцовщицы еще готовились к выступлению, царедворцы, расположившись на диванах и пуфах, боясь нарушить идиллию, молчали, а охрана зорко наблюдала за порядком.
Двенадцать красивых девушек из гарема должны были собраться в комнате (что-то вроде грим-уборной), где на вешалах развешаны великолепные белые с черным и желтым платья, а на именных стульях разложены туфельки, шапочки с вуалью и золотые украшения, подобранные главным евнухом из сундуков казны. Женщина в золоте – владычица честолюбивого мужчины. Красота требует обрамления.
– О! – воскликнула веселая Мелания, впорхнувшая в комнату вместе с подругой. – Посмотри, какие необычные браслеты нам припас этот скупердяй Мард!
Надев на руку свою «змейку», она обошла все стулья с нарядами и остановилась возле убранства Аревик.
– Опять Аревик достался лучший браслет, только посмотри! У всех золотая змея с одним бирюзовым камнем, а у нее с двумя! Ну нет, должна же быть справедливость! Седа, такая скромная и трудолюбивая, имеет идеальную фигуру, безупречную внешность, создает танцевальные номера. Она заслуживает не меньше почестей, – и Мелания поменяла браслеты местами. Довольная, стала надевать свой наряд.
В комнату зашли танцовщицы, поднялся невероятный гомон: одевались и обсуждали последние гаремные сплетни. Прибежал Мард:
– Девушки, быстрее, скоро ваш выход!
В последний момент появилась Седа, а вслед за ней Аревик в сопровождении двух евнухов, которые, убедившись, что посторонних нет, ушли. Седа в спешке облачилась в платье, пристегнула рукава, надела золотистые туфли, шапочку с вуалью, шелковый пояс с вышивкой, на лоб цепочку с золотыми монетками, кольцами, листочками и лунницами, на шею ожерелье с жемчугом, на руки браслеты, кольца и, несказанно счастливая, стала прихорашиваться перед небольшим зеркалом. Все было прекрасно. Но что это? У браслета-змеи… два глаза? Зрачки женщины остекленели, взор вперился в зеркало. Седа была растеряна, изумлена и обескуражена. Взяв себя в руки, осторожно сняла браслет и бросила взгляд на Аревик. Та еще лишь одевала войлочную шапочку, была, как всегда, сосредоточена и спокойна.
Седа двинулась к ней:
– О Аревик, локон из твоей прически выбился, разреши, поправлю, – и неуловимым движением сбросила ее шапочку на пол. – Какая я сегодня неловкая! Извини-извини… – Седа нагнулась поднять головной убор и незаметно подменила браслет на стуле.
Аревик проводила ее удивленным взглядом, завершила облачение и присоединилась к остальным наложницам.
Заиграла музыка. Вступил тавих – армянская арфа. Публика, забыв о вине и фруктах, устремила взоры на танцовщиц. Те, подняв руки, застыли в центре зала. Раздались звуки зурны, дудука и барабана дхол, и женщины, очаровательные и манящие, начали медленный танец. Его движения, сдержанные, успокаивающие и пластичные, завораживали. Напевная мелодия льется, каждый шаг танцовщиц тянется, но ритмичен, каждое движение руками выражает настроение, желание, просьбу. Эмоциональный настрой зрителей растет. Тигран не отводит взгляда от Аревик, а она, чувственная и красивая, взмахом руки, осанкой, поворотом головы и ритуальным жестом передает свою любовь повелителю.
Танцовщицы пошли широко, свободно, Аревик же отстала, дыхание ее сбилось, ноги ослабли. Угасая, она опустилась на мозаичный пол и посмотрела на Тиграна как бы силясь сказать что-то важное, но не смогла. Трепетное сердце еще билось, но женщина уже умирала.
Опрокинув столик с фруктами и кубком, Тигран бросился к любимой и, обняв, пытался заглянуть ей в глаза:
– Аревик, что случилось? Милая, приди в себя, открой глаза!
Музыка нестройно смолкла, танцовщицы в смятении разбежались, царедворцы в ужасе и изумлении вскочили с мест… Лекарь Егия, встав на колени, измерил пульс Аревик, осмотрел зрачки, потом, нерешительно взглянув на царя, тихо сказал:
– Она умерла.
– Что?! – Тигран не верил своим ушам. – Не может быть!!
Осознавая, что любовь потеряна, ощутил бессмысленность дальнейшей жизни. Глядя на бездыханное тело самого близкого человека, он почувствовал отчаяние, пустоту, на глаза навернулись слезы. Нежно поцеловав Аревик, стал рассматривать ее прекрасное лицо, думая о том, что потерю любимой ему не пережить…
Через неделю скончалась Седа. Тигран после трагических событий в дворце впал в апатию. Егия определил, что Аревик отравили, а Седа умерла от холеры. Циацана исчезла из города, и отравителя не нашли.
Царь сидел в кресле, отрешенный и задумчивый. Дверь в покои открылась, и на пороге появились Артавазд с сыном Арташесом и его невестой Эрминой. В потухших глазах неподвижно сидящего Тиграна на секунду вспыхнула искорка. Перед ним его любимый внук с красавицей-невестой. Арташесу девятнадцать лет, он возмужал, окреп, юноша зрелый, решительный, никогда не унывающий. Тигран вспомнил себя в молодости. Такие же непослушные волосы до плеч, стремительный и пытливый взор, невозмутимость в поступках. Эрмина – распустившийся бутон лотоса (символ чистоты и целомудрия). Ей восемнадцать, и она прекрасна.
Артавазд вывел вперед счастливую молодую пару:
– Отец, благослови детей, скоро у них свадьба.
Царевич искал повод, чтобы вывести отца из состояния безразличия и отчаяния, из покорного смирения перед концом жизни.
Лицо Тиграна не изменило своего выражения. Он медленно поднял руку и произнес:
– Благословляю вас, Арташес и Эрмина. Судьба уготовила обоим серьезное испытание… Все неслучайность, все свершится…
Молодая пара ушла, а царь, сидя неподвижно, глядел в одну точку. Наконец он сказал:
– Сын, я благодарен судьбе за каждый час, прожитый с Аревик.
Артавазд видел, что отец потрясен случившимся, не реагирует на важные события, замкнулся в себе. Все функции управления государством царевич уже взял на себя.
– Государь, ты всегда подавал мне пример безграничного оптимизма и жизнелюбия… – Артавазд пытался достучаться до отца.
– Наверное, пришло время завершить предначертанный богами путь… – тихо сказал Тигран. – Сын, ты обладаешь удивительным воображением и находчивым умом. Судьба благоволит тебе.
– Но без твоей помощи не получится противостоять Риму!
– Мужайся…
Царю вдруг вспомнилась китайская мудрость. Торговавшие с Арменией китайские купцы как-то поведали царю великий принцип политики: «Мудрая обезьяна сидит на горе и наблюдает, как два тигра дерутся в долине». Тигран давно содействовал внутренним проблемам Рима и Парфии, и борьба за власть в этих странах обострилась. Римляне, погруженные в свои внутренние проблемы, забыли о странах Востока. Напряженная ситуация и в Риме, и Нисе была на руку Армении. Государство армян десять лет спокойно развивалась и укреплялась. Однажды римляне это поймут и не простят…
– Артавазд, римляне сильны как никогда. Пружина, толкающая их вперед – это коллективное эго римского народа.
– У Рима слишком большие амбиции, – вспыхнул царевич.
– Сын, я скажу тебе необычную вещь. Большие амбиции – это совсем неплохо. Они позволяют добиться недостижимого, решить задачу, у которой, как думают, нет решения, а мечту сделать реальностью.
Щит Марса, преподнесенный богами римлянам, делал их самым воинственным народом в мире. Кроме того, они внедряли технические новшества немедленно, а свой огромный город сделали открытым для любого, кто хочет помочь возвысить его. Рим не остановить. Ему нужны новые провинции, больше денег, небывалая роскошь, армия рабов… хотя, каждый третий житель Рима и так был рабом.
– Отец, в Риме много желающих преуспеть на завоеваниях в Азии. Цезарь вот сказал: «Я могу пойти куда пожелаю».
– Тщеславие погубит Цезаря… Сын, надо уметь защищаться, иначе навяжут чужую культуру и религию, – продолжал Тигран.
Артавазд негодовал:
– Сначала нас поработят, затем заставят поклоняться чужим богам, а потом принудят раствориться в истории…
– Рад, что ты понимаешь… Мое время прошло…
Царь Тигран II Великий приобщал армян к греческой культуре, самой выдающейся цивилизации мира. Продолжать его деяния – забота Артавазда, и отец все прошедшие десять лет неустанно наставлял сына. Армения должна остаться независимой. Власть и религия объединяют нацию, язык и письменность пробуждают самосознание людей, а культура делает их просвещенными и открытыми миру. Сын драматург, он написал несколько талантливых трагедий. Пусть дерзает и впредь, пусть развязка его новой драмы подарит человеку надежду на прекрасную и счастливую жизнь…
Тигран молчал, в тишине было слышно лишь потрескивание огня в масляных светильниках, от легкого дуновения ветра на окнах раскачивались занавески.
Артавазд, преисполненный благоговения и сознавая важность момента, произнес:
– Превратности судьбы играют нами, как легкий ветерок колышет занавеску…
Тигран встал, подошел к окну и устремил взгляд на Арарат.
– Дух горы будет покровительствовать тебе, – сказал он. – Арарат испускает магическую энергию, но помни: силы магии преувеличены мифами, и надеяться нужно только на себя. – Он взглянул на сына: – Боги зовут меня к себе, теперь ты царь, но связь наша не прервется. Правь мудро, подари Великой Армении мир и спокойствие. Сильный правитель способен повлиять на ход истории во благо своего народа.
Тигран объявил стране и миру о передаче власти Артавазду и о своем уходе на покой. Во главе кавалькады преданных воинов отец и сын скакали на лошадях в отдаленную крепость, где легендарный правитель проведет остаток дней. Так думали все. В полночь отряд остановился у пещеры Зымзым, что на Вороновой скале недалеко от озера Ван. В свете луны скала выглядела загадочно и внушала непостижимое таинство. На ее вершине, куда вела тропа, была пещерная каменная дверь в Дворец власти – обиталище богов. Тигран и Артавазд с факелами в руках вдвоем поднялись по тропе наверх. Гладкая каменная поверхность двери была покрыта почти истершимся тонким рельефным узором и клинописью. Царь погладил ладонью теплую шершавую поверхность, ощутив кожей пальцев изображение цветка сезам (кунжут), снял с шеи талисман «Солнце и Луна». Природа внезапно замерла: воцарилась зловещая тишина, почернело небо, прекратился ветер, замолчали птицы.
– Прощай, сын! – Тигран ласково смотрел на Артавазда, стараясь подбодрить и рассеять страх взволнованного отпрыска. – Тоска по ушедшему ведет к скорби, а скорбь – плохой советчик в делах. Живи и воплощай мечты в жизнь.
Они обнялись. Тяжелый комок подкатывал к горлу сына. Новый армянский царь Артавазд II, задыхаясь и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать, прошептал:
– Прощай, отец!
Тигран трижды дотронулся талисманом-ключом до двери и трижды произнес магическое слово «сезам». Прокаркал ворон, раздался скрежет камня о камень, дверь со скрипом открылась, в проеме появилось неяркое голубое свечение. Лошади у подножья скалы заржали и заметались, птицы неистово защебетали, подул ветер, луна окрасилась в багровые тона.
Врата вечности открыты. Царь Тигран обратился к Артавазду:
– Возьми талисман, ты знаешь, что делать… – Передав ключ к Дворцу Власти, посмотрел в глубину пещеры: – Бог Арамазд в обиду не даст! – и вошел в скалу.
Дверь с шумом и скрипом закрылась. Все успокоилось, луна вновь стала серебристой, замерцали звезды…
Царь Артавазд II в царском одеянии восседает на троне, слушая своих советников. Он облачен в пурпурную расшитую узорами тунику, на плечах длинная леопардовая накидка. Драгоценный пояс имеет пряжку «лев терзает оленя», золотой кинжал украшен ручкой из рога африканского носорога, на груди владыки подвеска-талисман «Солнце и Луна». Голова царя увенчана белой с золотым шитьем и драгоценными камнями тиарой (восточный символ великого царя), золотой диадемой (знак царского достоинства), головной повязкой из белой ткани (символ предводителя нации в античном мире и символ победы). На его руках перстни-обереги, кольца и печатки. Ноги обуты в ярко-красные сафьяновые сапожки.
За спиной мужа стоит царица Анаит, темпераментная обладательница гордой осанки и редкой красоты, с венцом, украшавшим пышные черные волосы. Слева и справа – царедворцы. Брат Аршам назначен главой службы безопасности царя. Ловкий придворный чиновник Гнуни по-прежнему ведает финансами и налогами царства. Глава старейшин родов Багратуни, великий венцевозлагатель, как всегда, отстаивает интересы алчной аристократии. Верховный жрец Мигран заботится лишь об усилении влияния на государя. Главнокомандующий войсками Багунци безуспешно бьется за деньги для армии. Философ Амфикрат все еще пытается поучать царя. Уехали из столицы в свои крепости отстраненные от дел Мамиконян, Кухбаци и Гурас, а Евсевий и Вараздат ушли в мир иной.
