Георгий Григорьянц
Драконий перстень
– Конечно, мой мальчик! Кстати, тебе кое-что в дороге пригодится…
Через минуту он протягивал царевичу панцирные доспехи из кожи и меч.
– Арташес, это доспехи неуязвимого в бою воина. Вещь магическая. Меч (он из дамасской стали) легко рассекает пополам железное оружие.
Пока Арташес прилаживал панцирь и меч, Гнуни листал пергаментные страницы толстой книги в твердой обложке из телячьей кожи.
– Вот, нашел! Ты окажешься в арцахском Тигранакерте, у дома, где растет высокий платан с мощным стволом.
– А ты, учитель?
– За меня не беспокойся. Я останусь здесь как хранитель сокровищ и чудес. Возвращайся быстрее, буду ждать!
Когда Арташес встал у зеркала, Гнуни прочел вслух заклинание:
– Пусть придет солнечный свет и озарит необозримое пространство. Крылами махни и перенеси туда, где растет старый платан. Тело же сохрани и убереги. Да будет так!
Зеркало помутнело, возник металлический блеск, пробежали молнии, появились переливы цветов от серебристого до белого… Гнуни махнул рукой, и Арташес ворвался в пространство другой реальности.
Антоний с богатой добычей и плененным царем выдвинулся в Египет. Деллий же задержался, чтобы поискать сокровища. Он вовсю хозяйничал в дворце армянского царя.
– Говоришь, статуя богини Анаит из чистого золота в Ерезе?
Аршам устраивался поудобнее на троне царя:
– Да! Она инкрустирована драгоценными камнями. Побывала в плену у парфян, но сейчас заняла свое место в главном храме.
Деллий снисходительно посмотрел на помощника на троне:
– Аршам, не заблуждайся на свой счет. Ты теперь этнарх, а не царь, так что особенно не привыкай к трону. По брачному союзу трон когда-нибудь займет Александр Гелиос, сын Антония.
Аршам был достаточно сообразителен, чтобы понимать: мальчик Гелиос либо не доживет до сознательного возраста, либо история сметет его со сцены. Свежий ветер перемен гонит исторические события со скоростью летящего с горы камня.
– Чтобы народ подчинялся, я должен быть жестоким, грозным и смелым, – невозмутимо сказал он.
Не обращая на него внимания, Деллий размышлял:
– По договору сотрудничества римский гарнизон в Ерезе не стоит… А зря! Исправим!
Грабеж армянских городов продолжится по плану.
– Что будет с Артаваздом и его семьей? – поинтересовался Аршам.
– Выкуп за семью и приданое Антоний получил. Думаю, согласно нашему закону, всех отправят в Рим, а там после триумфа сенат решит участь каждого. Царя принесут в жертву на Капитолийском холме, а детей отдадут на воспитание в богатые семьи.
– Я бы всех убил…
– Следи как следует за Ануш, иначе Антоний тебе голову оторвет! Сегодня на встрече с твоим министром я буду благосклонен, но в будущем придется поменять всю администрацию страны: во главе областей, провинций и уездов поставим преданных граждан.
Аршам чувствовал, что пришло его время. Теперь он станет великим. Жаль, мать не дожила до момента его подлинного возвышения… Все в этом дворце будут внимать каждому его слову, постоянно славить и превозносить до небес. Уже сейчас слуги восхищаются им, осталось заставить уважать себя аристократов.
– Кому дозволено больше, тот сорвет с древа желаний самые спелые плоды, – слетело у него с языка.
– Не понял, о чем ты? – Деллий внимательно посмотрел на Аршама.
– Покорность – это когда упрямство превращается в слепое послушание.
Открылась дверь и римские легионеры допустили в зал Багратуни. Войдя, он уставился на Аршама и недовольно произнес по-армянски:
– Царь Артавазд еще жив и остается царем. Я, как великий венцевозлагатель, не собираюсь короновать тебя, Аршам.
Аршам сполз с трона и, встав рядом, оперся на спинку символа власти.
– Я и не претендую… – Дальше он говорил по-гречески, чтобы Деллий понимал разговор: – Вопрос в том, сколько осталось жить Артавазду?
Деллий в военном одеянии, с мечом на поясе и обворожительной улыбкой на устах примирительно сказал:
– Антоний освободил Армению от злостного тирана.
Толстяк Багратуни был непреклонен:
– Тиран? Тирана свергли, а что получили? Римский диктат и царя не армянина!
Теперь новый царь сын Антония маленький мальчик Александр Гелиос, и армяне должны с этим смириться.
– Багратуни! – Аршам, кипя внутри, все же старался казаться хладнокровным:
– Армении не грозит потеря государственной самостоятельности. Рим гарант нашей стабильности.
– Этот гарант нарушил союзный договор, по которому должен был нас защищать! – возмутился венцевозлагатель.
Аршам вскипел:
– Царь сам виноват! Ты, как глава старейшин родов, должен это разъяснить аристократам и предложить на трон достойную фигуру. Временно, конечно…
Багратуни хищно осклабился:
– Не тебя ли, Аршам? Сдается мне, что с тобой мы потеряем нацию. Самобытность окажется под угрозой, будем поклоняться новым богам, а наши божества проклянут нас!
Аршам прикусил губу. Деллий поспешил сгладить ситуацию:
– Вашей самостоятельности, министр, ничего не угрожает.
Аршам, пришедший в неистовство, громко закричал:
– А на что ты рассчитывал, Багратуни? Теперь твоя участь в моих руках. Будешь несговорчив, умрешь!
– Угрожаешь?! Венцевозлагатель может быть только из рода Багратуни! Убьешь меня – нарушишь закон и традиции. Народ не простит!
– Твое безрассудство, Багратуни, приведет страну к полной зависимости от римлян, – глаза Аршама налились кровью.
Деллий поспешил вмешаться:
– Зачем так тревожиться? Все привилегии аристократов сохранятся, все будет по-прежнему…
– По-прежнему ничего не будет! – Багратуни беспощадно себя ругал: – Я был слеп, своими действиями навредил царю, причинил урон государству, и теперь все мы попали в ловушку.
Аршам презрительно смотрел на него:
– С тобой или без тебя, Багратуни, но я приведу к покорности всех в этой стране, а на своем знамени напишу: «Совесть не мучает, если добыл победу!»
Багратуни презрительно сплюнул:
– Бессовестному наглость заменяет достоинство!
Он развернулся и вышел из зала. Деллий взял со столика скипетр, полюбовался блестящим предметом и спокойно сказал:
– У тебя, Аршам, похоже, проблемы с соратниками. Твой главнокомандующий Багунци сбежал, верховный жрец Мигран заперся в далеком монастыре, этот Багратуни ни во что тебя не ставит… Будь хитрее: расставь силки, усыпи бдительность, а сам постепенно окружай себя льстецами.
– Никаких уступок от меня они не дождутся! – взгляд Аршама стал безумным. – Я хорошо запомнил слова Антония: «Нет ничего хуже, чем стыдиться того, что делаешь!»
Деллий был впечатлен:
– О, Аршам, понимаю! Счастлив тот, кто таковым себя считает.
Глава 41. Слава и забвение
Триумфальное шествие по поводу победы над Арменией должно было, по замыслу Антония, громогласно возвестить миру о его блистательном успехе. И неважно, что никакого завоевания Армении не было, что он схитрил, обманом захватив в плен армянского царя. Неважно, что это шествие нельзя провести в Риме, где уже все ненавидели Антония, а важно другое: сенат и римский народ узнают о притязаниях консула. Он на армянские деньги снарядит новые легионы и, как Цезарь, перейдя Рубикон, завоюет Италию. Триумф по случаю покорения Армении заслужен и будет проведен в новой столице империи – Александрии!
Били барабаны, ревели трубы, ликовал народ. Клеопатра в образе женщины-фараона, вся в изумрудах, властно и надменно взирала с балкона на торжественное вступление в столицу своего избранника. Она, потомок знаменитой Арсинои II, будет после смерти Антония удостоена титула фараона. Но пока Антоний ей нужен… Испытывая к этому необузданному мужчине пылкие чувства, царица не забывала, что должна стать женой бога Осириса, царя мертвых, дабы решить главные задачи: получить бессмертие, быть в одном ряду с богиней Исидой, править миром и родить потомство, обладающее божественной силой. «Арсиноя убила мужа, – думала Клеопатра, – и стала женой бога. Возможно, и мне придется убить Антония. Кровь богов, что течет во мне, побуждает быть энергичной, решительной, не щадить никого. Я, средоточие мудрости и могущества, достойна после стольких интриг и заговоров повелевать народами. Антоний поверг к моим стопам царя Армении, и скоро Свиток творца, великое творение богов, будет моим».
Она улыбнулась окружавшим ее детям, министрам и Деллию. Тот, вернувшись из Армении с золотой статуей в полтора человеческого роста, чувствовал себя героем. Он протягивал отчеканенные в ее честь монеты из золота. Клеопатра небрежно взглянула. На одной стороне профиль ее, на другой Антония и армянская тиара. Надпись гласила: «В честь победы над Арменией». Клеопатра подумала: «Арсиноя на монетах до определенного времени тоже изображалась с мужем, но потом чеканили лишь ее профиль. Божественную Арсиною воспевали поэты, на состязаниях она выигрывала скачки, с мечом в руке разила врагов».
Лучи жаркого египетского солнца сверкали на статуе богини Анаит из чистого золота. Обвязанную веревками и закрепленную на повозке, ее тащили быки. Блеск драгоценных камней ослеплял так, что людям приходилось жмуриться от яркого света. Следовали повозки с золотыми и серебряными вещами, бронзовыми статуями, знаменитыми армянскими коврами, кованым оружием и амфорами с благовониями. Добыча была богатой.
Антоний ехал стоя на позолоченной колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми. Одетый в вышитую пальмовыми ветвями тунику и пурпурную тогу, он улыбался жене. На его голове красовался лавровый венок – символ славы, победы и мира. За колесницей в серебряных кандалах, пышной одежде, с диадемой на голове и амулетом Аревахач (армянский знак вечности) на груди шел царь Великой Армении, за ним следовала его семья. Проходя мимо Клеопатры, Артавазд даже не повернул головы. В глазах египетской царицы сверкнули красные огоньки.
Став жертвой каприза Клеопатры, Артавазд был помещен в темницу, где египетская царица проводила опыты на пленниках. Подобно Митридату, она, чья изворотливость ума поражала всех, изобретала яды и испытывала их на бедолагах и осужденных преступниках, приучая и свой организм к достаточно большим дозам. С некоторых пор ее стал приводить в бешенство упорный поиск Антонием сложностей жизни, которые потом он героически преодолевал.
Супругу она говорила:
– Твоя меланхолия, Марк, говорит о неправильном отношении к жизни. Будь проще, не ищи сложные пути решения проблем, расслабься.
– Ты, как всегда, неподражаема, – отшучивался Антоний.
– Армянский царь не раскрыл тебе ни одной тайны и отдал лишь малую толику своих сокровищ. – Клеопатра назидательным тоном поучала: – Пойдем, я покажу тебе, как нужно дознаваться правды!
В тюрьме Артавазд, уже зная, что семью отправили в Рим, предавался размышлениям о смысле жизни. Какова конечная цель его существования, можно ли высоко оценить прожитую жизнь, занял ли он подобающее место в истории своего народа? Царь искал ответы на непростые вопросы. С горечью посмотрев на серебряные цепи, он вспомнил предсказание, полученное в Птолемаиде: «Власть серебром ограничит…» Артавазд усмехнулся: «Все сбывается».
Появился начальник тюрьмы со стражей. С лязгом открылся замок, и царя вывели из камеры. В подземном зале со сводами, освещенном тусклыми светильниками, он предстал перед Антонием и Клеопатрой.
Антоний изображал из себя обиженного:
– Мне очень жаль, что все так вышло, но ты, Артавазд, сам виноват. Выход есть! Объяви народу, что титул царя царей передаешь Клеопатре. Она достойна называться царицей царей!
Артавазд смотрел на него даже не насмешливо, а вызывающе:
– Величие имени дает не титул, а репутация. Часто амбиции становятся жертвой непревзойденной бездарности, безрассудного легкомыслия и слабости к порочным женщинам…
Антоний усмехнулся:
– О, великий драматург – смельчак!
– У него перстень! – воскликнула Клеопатра. – Это перстень Цезаря, я узнаю его!
Антоний протянул ладонь, и в его сузившихся глазах возникли гневный блеск и настойчивая просьба. Артавазд снял массивный золотой перстень с карбункулом цвета тлеющих огоньков и положил на ладонь римлянина.
– Я тоже узнаю этот перстень, – сказал Антоний, поднеся его к глазам. – Красивая вещь. Должна принадлежать мне.
– Дорогой! – Клеопатра с придыханием шептала возлюбленному: – Это тот самый магический перстень, благодаря которому Цезарь завоевал Египет и меня.
Чрезмерное честолюбие Клеопатры и алчность Антония позабавили Артавазда. Он невольно улыбнулся.
Клеопатра, словно кобра, гипнотизировала его:
– Чему радуешься, царь? Ты владеешь древними заклинаниями, формулами и предметами. Их магическое и священное значение ты должен поведать мне. Если, конечно, хочешь жить.
Артавазд сохранял завидную выдержку:
– Твои ожидания напрасны…
– Скажи, где спрятаны сокровища армянских царей! – грозно рыкнул Антоний. – Это спасет тебе жизнь!
Артавазд упрямо молчал, исподлобья поглядывая на незадачливую парочку. Царица буравила царя взглядом хищника. Взяв со столика шкатулку, осторожно извлекла из нее змею. Небольшой черный аспид то обвивал ее руку, то причудливо извивался. Артавазд неотрывно, но хладнокровно следил за змеей. Царица подошла близко и позволила аспиду скользнуть по его лицу. Царь ощутил, как холодная, влажная и противная тварь ползала и шипела перед его глазами, вызывая тошнотворный спазм удушья.
Но он молчал. В мозгу вновь всплыло предсказание, полученное в Птолемаиде: «Рассудком твоим завладеет царица Востока, блудница мерзкая; власть серебром ограничит, игрушкою сделав…» Отчаяние, бессилие и безысходность нахлынули на него. А мерзкая блудница, уложив змею в шкатулку, решила изменить тактику. Теперь, умело манипулируя подсознанием человека, она действовала лаской:
– Ты писатель, драматург, мыслитель. Словом, обладаешь божьим даром. Антоний этого не понимает, но я спасу тебя. Ты уйдешь отсюда, когда вздумается. Где жезл Сехем и Свиток творца?
Артавазд молчал. Царица, как ужаленная, взвилась:
– Говори или голову потеряешь!!
Ком в горле мешал произносить слова, но Артавазд, глядя в глаза консулу, изрек:
– Антоний, она сломает тебе жизнь, и, как только закончится ее сверхъестественная ловкость, бросит на произвол судьбы. Чудеса великого Египта канут в небытие. Пока не поздно, уничтожь гадину…
Антоний молчал, а Клеопатра угрожающе зашипела:
– Моя бабка Селена претерпела от твоего отца Тиграна мучения и унижения. Ты ответишь за это! Я еще вернусь…
Резко развернувшись, она пошла к выходу. Антоний, бросив неприязненный взгляд на царя, последовал за ней.
Недальновидный Антоний испортил отношения не только с Октавианом, сенатом и римской аристократией, но и со своими друзьями и родными в Риме. Граждане республики, возмущенные выходками Антония, попирающего римские нормы и традиции, негодовали.
В сенате выступал Октавиан:
– У меня в руках завещание Антония!
Октавиан потряс свитком, умолчав, что накануне вынудил весталок отдать оригинал документа.
– Он завещал похоронить себя в Александрии, – громко объявил консул. – Клеопатру, эту чуждую нам восточную тиранку, признает женой, а своим наследником указал сына Клеопатры Цезариона, признав за ним право повелевать Египтом, Сирией, Кипром, Киликией, Понтом…
– Возмутительно! – донеслись возгласы из сенатских рядов.
– Антоний предатель! – крикнул кто-то.
Октавиан предложил:
– Предлагаю считать Антония врагом республики и римского народа!
Гул голосов нарастал. Бурному негодованию сенаторов не было предела.
– Война! – закричали некоторые законодатели.
Со своего места встал Агенобарб, один из немногих людей, открыто поддерживающих мятежного консула:
– Антония своими чарами околдовала Клеопатра. Наш соратник всегда был предан идеалам республики. Мы обязаны помочь ему вернуться к своей жене. А войну предлагаю объявить Клеопатре…
Шум в зале…
Обличительная речь Октавиана глубоко задела сенат. Было принято постановление начать войну римского народа с Египтом.
Получив известие о решении сената, Антоний приказал собрать свои легионы в Греции для вторжения в Италию. Теперь у него есть перстень, сделавший непобедимым самого Цезаря. Суеверное поклонение талисману вселяло в него непреклонную решимость сокрушать и побеждать…
Стотысячная армия готовилась к наступлению. Флот из пятисот боевых и транспортных кораблей пришел в Ионическое море, чтобы, погрузив войска, переправить их из Греции в Италию. Кораблей не хватало и интервенция задерживалась. Внезапно в военном лагере Антония появилась Клеопатра. Войдя в палатку командующего она, вся в золоте, парче и изумрудах, своим появлением поразила мужа как гром среди ясного неба.
– Дорогая, я не ожидал тебя! – удивленный Антоний неохотно подошел и поцеловал ее.
Генералы и офицеры, находящиеся в палатке, насторожились. С появлением царицы неизбежно возникал шлейф интриг и сгущалась атмосфера пресмыкательства.
– Марк, любимый, я не смогла и дня прожить без тебя. Приказала снарядить корабль. В честь тебя дала ему имя «Антонида»! Знаешь, по-гречески это означает «вступить в бой». Я спешила…
– Дорогая, тебе здесь не место… Возвращайся к детям…
– Мое присутствие на этой войне – залог твоего успеха, любимый. Так, Канидий?
Заместитель командующего, зная нрав Клеопатры, поспешил подтвердить:
– О, конечно! Вполне разумно: царица укрепит боевой дух воинов.
– Вот видишь, дорогой! – Пройдясь деловито по палатке, она произнесла: – У тебя и твоих подчиненных такие кислые лица, будто вы пришли не побеждать, а сдаваться без боя. Прикажи принести вина! Настроение повелевает судьбой: дурное угнетает мысли, хорошее сопутствует успеху.
Слуги принесли кубки и разлили терпкое красное вино из кувшинов. Клеопатра, посматривая на приунывших полководцев, держа в руке серебряный бокал, провозгласила:
– Сейчас решается судьба Рима. Дорогой Марк, победа неизбежна. И это не слова, а неоспоримый факт. Ты лучший! Сильная и преданная армия, мощный флот, ресурсы Египта, – все в твоем распоряжении! Уверена: боги тебе благоволят, а магия вдохновляет, и еще… у тебя есть я! – Обведя оценивающим взглядом присутствующих, она объявила: – Египетской флотилией буду командовать лично!
У мужчин вытянулись лица, они ошарашенно уставились на Клеопатру. В полной тишине раздался голос огорошенного Деллия:
– По традиции женщину, обнаруженную на военном корабле, выбрасывают за борт…
Канидий понял, что шутка не удалась. Клеопатра презрительно посмотрела на Деллия. Он, сообразив, что сказал лишнее, стоял белее белого. Она величественно и надменно прошлась мимо него, обдав ароматом экзотических благовоний, и, не оборачиваясь, изящно прикоснулась кольцом со сверкающим изумрудом к краю своего кубка. Капля яда упала в вино. Царица резко развернулась и, обворожительно улыбаясь, сказала:
– Деллий, у бога морей Посейдона была дочь Герофила. Она имела дар предрекать будущее. Так вот, у меня, дочери бога, тоже есть такой дар. Мои мысли порождены божественным внушением. Предсказываю: тебя ждет дальняя дорога до края небес… И еще я предрекаю победу Антонию. Выпьем за победу!
Деллий, окончательно потерянный, хотел выпить, но Клеопатра, отстранив его кубок, протянула свой:
– Выпей из моего, дабы ощутить вкус божественного предсказания.
Деллий стоял как истукан, не моргая и не дыша.
– Боишься? – Клеопатра наблюдала за ним невинными глазами. – Зря! – И она сделала большой глоток из кубка. – Теперь ты!
Втиснув ему в руку свой и отобрав его кубок, она устремила взгляд в остекленевшие глаза легата.
Деллий нерешительно поднес кубок к губам, но, сделав неосторожное движение, опрокинул вино на себя.
– О, какая неловкость! Прости, царица. Мне надо срочно сменить тунику!
Не мешкая, он выбежал из палатки. Клеопатра проводила его взглядом Ламии, любовницы бога грома и молний Зевса. Жена верховного бога Гера приревновала Ламию к мужу и превратила ее в безобразное чудовище, способное, однако, возвращать себе на время прежнюю красоту, чтобы соблазнять мужчин и пить их кровь.
Деллий, не помня как добежал до конюшни, вскочил на коня и, озадачив своей генеральской торопливостью охрану, поскакал куда глаза глядят. Вскоре он оказался в стане Октавиана.
Какие-то силы околдовали Антония. Потеряв хватку и решительность, он так и не отважился преодолеть с войсками Ионическое море. Вскоре армия Октавиана высадилась в Греции.
– Дорогой! – волновалась Клеопатра. – Нужно дать морское сражение. Ты победишь! – она уже наколдовала ему победу.
Царица Египта постоянно вмешивалась в управление армией. Антоний, слушая ее, а не Канидия, требовавшего отправить царицу в Египет, сжечь флот (как обузу) и дать бой на земле, приказал войскам укрепиться на мысе Акций, а флот загнал в залив вблизи мыса (непростительная ошибка). Октавиан расположил сухопутные войска на противоположном берегу залива, его флот блокировал корабли Антония. Длительное противостояние началось. Антоний бездействовал, Октавиан его игнорировал.
Клеопатра назойливо досаждала мужу:
– Дорогой, Октавиан пиратствует на море, невозможно подвезти из Египта хлеб!
Околдованный Антоний негодовал:
– Клеопатра, ты права. Так больше продолжаться не может. Мой флот заперт в заливе!
– Дай бой, утопи флот противника, начни вторжение в Италию! – внушала она.
– Да, я готов!
Он приказал судам выйти из залива в море, где корабли Октавиана выстроились в боевую линию. Казалось, и Драконий перстень призывал к борьбе: кроваво-красный камень одобрял порыв консула.
Два римских флота в Ионическое море сошлись в морском бою. Флот Октавиана (им командовал его друг Агриппа) состоял из легких маневренных судов-либурн со ста двадцатью воинами на каждой. Флот Антония под его личным командованием – большие неповоротливые корабли с несколькими рядами весел – представлял собою плавучую крепость. Клеопатра с шестьюдесятью боевыми судами в качестве резерва находилась позади боевой линии Антония. Первым не выдержал Антоний. Он приказал атаковать. Корабли сблизились, сражение началось. Полетели стрелы и горшки с зажигательной смесью, на палубы падали снаряженные горящими факелами копья и дротики, катапульты метали пробивающие борта камни, окованные медью тараны врезались в суда противника и топили их, с помощью крюков солдаты сцепляли корабли и, перебравшись на судно неприятеля, бились на мечах.
Клеопатра была довольна. Ее чары действуют, Октавиану против них не устоять… Но что это? Царица заволновалась. На одной из либурн противника она увидела Анкил – начищенный до блеска бронзовый щит в форме эллипса с выемками по бокам. Легендарный щит бога Марса! Антоний часто о нем рассказывал и показывал рисунки. Обладатель щита становится владыкой мира, так гласило поверье.
«Антонию не победить, – мелькнула паническая мысль в ее голове. – На стороне Октавиана действуют сверхъестественные силы, и они посильнее моего колдовства. Победа ускользает…» Догадавшись, что ей противостоит магическая сущность, явленная богом Марсом (с ней Клеопатре не справиться), она скомандовала капитану:
– Прорываемся и уходим!
Ее кораблям удалось пробиться и, вместо того чтобы атаковать неприятеля с тыла, египетская флотилия под парусами пустилась в бегство. Антоний не верил своим глазам. Решив, что все кончено, окружение неизбежно, и положившись на талисман (перстень пульсировал алым), главнокомандующий в панике ринулся на своем судне вслед за женой, бросив сражение, флот и армию.
Отчаявшаяся парочка – Антоний и Клеопатра, – пережив трагедию и разочарование, в ожидании развязки растрачивала последние дни и силы на пиры и удовольствия в Александрии. Со дня на день войска Октавиана должны появиться в городе.
– Моя жизнь с тобой – непрерывный праздник, – Антоний, хмельной и разгоряченный, подняв высоко стеклянный бокал с вином, выкрикнул: – За мою жену, несравненную Клеопатру!
– Дорогой, давай сбежим в Индию, – она еще пыталась как-то вразумить мужа, предлагая варианты спасения вдвоем, но уже обдумывала план соблазнения Октавиана.
– Лучше не предпринимать ничего, – Антоний, пошатываясь, прошелся по помпезному, сияющему золотом залу и, встав напротив статуи Плутона, бога подземного царства и смерти, произнес: – Создадим союз смертников и поклянемся умереть вместе! В этот союз должны вступить все. Канидий, слышишь?
Пир отчаяния собрал друзей. Канидий целую неделю вел упорные бои с войсками Октавиана, но все же бросил деморализованную армию и прибыл в Александрию. Понимая, что конец близок, он промолчал. Злобный взгляд Клеопатры упал на его несчастное лицо, читая мысли и будущие поступки.
Играли авлос и лира. Царица, смерив испытующим взором Антония, стала двигаться под музыку вокруг него. Блудница как бы невзначай проронила:
– Во всем виноват царь Армении Артавазд. Он так и не раскрыл тайну Свитка творца. О, если бы эта вещь была в твоих руках, ты бы исправил ситуацию, вновь получил бы власть и влияние!
Антоний скривил рот:
– Ничего не выйдет. Испробовали все средства. Он молчит. Не боится смерти. Его пытают, а он говорит: «Зачем бояться? Когда мы есть, смерти еще нет, когда наступает смерть, нас уже нет».
Состроив неодобрительную гримасу, поджав губы, Клеопатра внутренне закипела злобой. Они вновь стали двигаться под музыку.
Канидий незаметно вышел из зала. Синяя мгла расстилалась над Египтом, роковая ночь обволакивала полководца как липкое покрывало из зноя и звезд. Войдя в здание тюрьмы, он сказал дежурному офицеру:
– Я должен доставить царя Армении на допрос к Антонию.
К нему привели Артавазда.
– Пошли! – Взяв за цепь, Канидий повел царя по еле освещенной луной дорожке к дворцу.
На полпути он остановился, достал ключ и, открыв замки кандалов, сказал:
– Я виноват перед тобой. Участвуя в безумствах Антония и Клеопатры, стал слепцом и выродком, возомнив себя спасителем Рима.
Артавазд, осунувшийся и покрытый кровоподтеками, едва держался на ногах и смотрел в пустоту. Его слабый голос прозвучал сдавленно:
– Заблуждающийся разум рано или поздно приоткрывает истину…
Канидий, видя, что Артавазд умирает, укорял себя:
– Заносчивость привела меня к краху… Надоели капризы подлой парочки. Ты свободен. За воротами сада ждет повозка, в гавани – корабль.
Прихрамывая, царь побрел по дорожке, понимая, что судьбой все предопределено заранее. Звезды, недобро светя на черном небе, призрачным мерцанием призывали не сопротивляться велению богов. Печальная луна, хранительница тайн бытия, холодным мертвенным светом озаряла египетскую землю, а вокруг разлилась тишина: ни пения птиц, ни треска цикад. Артавазда била дрожь, охватила волна апатии, кольнуло предчувствие беды.
Ворота оказались незапертыми. На дороге у каменной ограды стояла запряженная повозка. Возница помог царю взобраться и устроиться среди корзин. Они тронулись в путь. Артавазд поднял глаза к небу. Предвечная звезда Сириус ослепительно ярко сияла на ночном небе. Коридор к богам открыт…
Уже слышался шум моря, возникли очертания ожидающего корабля, когда сзади донесся топот копыт: всадники на конях, с факелами в руках, настигали повозку, и один из них бросился наперерез. Артавазд узнал Антония. Повозка остановилась. Взбешенный консул закричал:
– Царь, тебе не уйти!!
Начальник тюрьмы и солдат стащили Артавазда с повозки и поставили на колени перед Антонием.
– Ты сломал мне жизнь! – кричал тот. – Если бы открыл тайну, все бы сложилось иначе! Я мог бы получить власть над природой и людьми, встать вровень с богами, но ты низвел меня до ада, не оставив даже проблеска надежды спастись.
Царь поднял голову и равнодушно посмотрел в глаза мерзавца:
– Запас твоих желаний неистощим… На что-то надеясь, не забывай о своих черных делах…
Консул безумным взглядом смотрел на пленника и, понимая, что надежда неумолимо тает, встал перед ним на колени и, хватаясь за последнюю соломинку, захрипел:
– Мы с тобой, Артавазд, будем править миром, разрушим старый, изживший себя миропорядок, установим гегемонию двух великих стран. Ты будешь диктовать свою волю на Востоке, я на Западе. Без нас с тобой тьма опустится на Землю…
– Земля без тебя станет чище. Отправляйся в ад, глупец!
Лицо Артавазда просветлело, упрямый взгляд пылал, весь вид его говорил о восторге и ликовании. Консул испустил звериный рык. Вскочив на ноги, в сильнейшем душевном потрясении, одержимый манией, он обнажил меч и, ошеломленный ясной мыслью, что проиграл, занес клинок над головой царя. Перед глазами Артавазда пролетела вся жизнь, в которой было место и восхищению, и любви, и ненависти. Чувствуя себя уже вне пространства и времени, он опустил голову и закрыл глаза. Антоний в неистовом исступлении рубанул мечом…
Утром матросы собрали доски от прогнивших лодок, соорудили на берегу моря погребальный костер и предали тело царя огню.
Антоний в отчаянии от безысходности уединился в своем Тимониуме. Никто не смел нарушать его покой. Он не принимал пищи, никого не хотел видеть, сидел в кресле и смотрел на статую Венеры, богини любви и красоты. Все, что осталось, – это любовь к Клеопатре. Любовь теплилась в сердце, согревая тоскующую душу. Внимание привлек Драконий перстень на пальце. Камень переливался от серебристо-серого цвета до фиолетово-синего. Сняв с пальца талисман, символ своей значимости, он внимательно рассмотрел его. На внутренней стороне кольца увидел надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Скривив губы, в полном безразличии снова надел перстень на палец.
Раздался звук шагов. Антоний даже не повернул головы. В зале появился телохранитель царицы:
– Консул, это Аполлодор. Я принес плохую весть. Клеопатра умерла.
Антоний резко обернулся:
– Что?
– Она заперлась в гробнице и приняла яд.
Утратив последнюю иллюзию реальности – любовь к Клеопатре, химеру, за которую еще цеплялся в своей безрадостной жизни, – Антоний окончательно впал в уныние:
– Оставь меня…
Аполлодор ушел, а полководец погрузился в сметенные мысли: «Смысл жизни утрачен, беспросветная тоска одолела. Во всем виноват сам, и дальнейшее существование бессмысленно. Пощады все равно не будет. Остается одно: искупить поражение и погибнуть смертью римлянина, побежденного римлянином».
Бросив взгляд в окно, увидел причаливающие к берегу корабли Октавиана. Кривая усмешка исказила лицо. Перстень почернел, безнадежность охватила целиком, отчаяние раздирало. Никаких слез, никаких эмоций, никакой жалости!
Он взял меч и, обнажив его, всадил себе в живот, вскричав: «Нестерпимая боль!!»
В зал неслышно вошли служанки. Перевязав умирающего Антония, отнесли его в гробницу и положили на деревянное позолоченное ложе в виде льва. Он стонал, но, как только появилась Клеопатра, приказавшая Аполлодору сказать мужу, что умерла (пришло время затеять новую игру с Октавианом), впился в нее глазами, не издав ни звука. Она была в одеянии Хатхор, богини красоты, любви, веселья и танцев: облегающее красное платье-калазирис с воротником из золота, сердолика и бирюзы, голову венчала корона «рога и солнечный диск». Выглядела она печальной и задумчивой. Положив Антонию на грудь золотого скарабея (жук, символизирующий воскрешение), произнесла:
