Георгий Григорьянц
Драконий перстень
Ород побледнел, но взяв себя в руки, шагнул к двери, разблокировал ее и прокричал обезумевшим стражникам:
– Подать сигнал к отступлению!!
Бой барабанов и вой рога разнесся над крепостью. Огромная масса парфянских воинов устремилась к южным городским воротам, а Афраний силами имеющихся в его распоряжении войск продолжал теснить врага до полного ухода из крепости.
– Смелость открывает путь к успеху, а успех – к власти! – впервые за долгое время на его грубом лице появилась улыбка.
Парфянская армия покинула не только Амиду, но все города Гордиены и Адиабены, и ушла в свое царство.
Глава 25. Покорение Кавказа
Римская армия шла по земле кавказских племен, настроенных Митридатом против агрессора. Пришлось не только преодолевать бурные реки и горные перевалы, но и ожидать нападения горцев в любую минуту. Кавказ не скрывал недружелюбие. Восхищала природа Иберии с ее необычайно живописными местами: горы, покрытые густым лесом с реликтовыми дубами, каштанами и грабами, непроходимые заросли ежевики и дикого винограда, цветущие луга, прозрачные озера, стремительные речушки, ревущие водопады. Встречались олени, косули, за елью мог притаиться медведь, на деревьях сидели рыси.
Движению вперед мешал снег. Он выпал внезапно, стало холодно, и Помпей принял решение организовать зимовку. На берегу Куры было разбито три римских лагеря (зимнюю стоянку римских войск археологи найдут в районе современного города Ахалкалаки). Утепленные дома и казармы делали из бревен и досок, крыши покрывали соломой, телячьими шкурами и грубым полотном. Инженерные войска (в них служили неграждане Рима и рабы) очень быстро возвели городки: дом главнокомандующего в центре, справа жилище квестора Кассия, слева домики легатов и трибунов.
Помощник народного трибуна (эдил) Фавоний, по специальности историк и географ, истинно преданный Гнею человек, поздним вечером пришел к Помпею (они были в дружеских отношениях) и, греясь у жаровни с углями, рассказывал:
– На горных перевалах при сильном снегопаде целые караваны гибнут в снегу. На случай такой опасности путешественники имеют шесты. Время от времени они высовывают шест на снежную поверхность, делая отдушину в снегу и подавая знак путникам, чтобы пришли на помощь, откопали и спасли.
Помпей ухмыльнулся:
– Мы переждем снег и морозы здесь, в обустроенном лагере, и, как только перевалы откроются, двинемся дальше в Колхиду.
– О да! Колхида… – задумчиво произнес эдил, которому было за пятьдесят. – За поколение до Троянской войны аргонавты отправились морем в Колхиду. Они должны были возвратить в Грецию золотое руно волшебного барана…
Помпей слушал историка заинтересованно. Его давно посещали мысли о золотом руне. Ходили слухи, что руно – это символическое название некого вещества, реактива, способного превращать металлы в золото, а в сочетании с вином порождать эликсир молодости. Главным знатоком мистики в Риме считался Лукулл, однако Помпей как умный, но суеверный человек пытался понять все непознанное и, не делясь ни с кем мыслями, просто искал артефакты. Гоняясь за Митридатом, втайне думал о золотом руне.
– Фавоний, Колхидой владеет Митридат, – сказал Помпей. – По данным разведки, он прячется в Фасисе.
Фасис, древнегреческая колония (ныне город Поти, Грузия), самый восточный город Понтийского царства, стоял на берегу Черного моря и являлся главным торговым центром Колхиды. Именно здесь вождь аргонавтов Ясон добыл золотое руно. На родину, в Европу, он привез не только руно, но и красивых птиц, названных фазанами по имени города.
– До тебя, Гней, ни один римский полководец не заходил с армией так далеко, – говорил Фавоний. – Горцы очень опасны, особенно колхи, иберы и албаны.
– Фавоний, в своей «Истории» ты напишешь, что я добился славы покорителя Кавказа. Местные царьки обещали соблюдать нейтралитет и предоставить моим войскам свободный пропуск в Колхиду.
– Не все племена будут с этим согласны.
– Придется усмирить. Царю Иберии Артагу, давнему другу Митридата, я не доверяю.
– Бесспорно, проконсул, победа над горцами будет твоей заслугой.
В домике Кассия горели свечи, разносился аромат благовоний, в жаровне тлели угли, было тепло и уютно. Его спутница Рипсимэ (многие в войске Помпея имели «полевых жен»), красивая и утонченная, с прекрасной фигурой и тайной в глазах, придвинулась к нему в постели и, поцеловав в губы, спросила:
– Каковы у меня шансы стать твоей законной супругой?
Римляне первыми ввели единобрачие. Брак считался в Риме священным таинством и опорой государства, он заключался в богатых семьях чаще всего по расчету или для продолжения рода, также для объединения владений и укрепления политических союзов. Мужчины должны были строго следить за моралью и поведением своих жен, а женщины обязывались посвятить жизнь поддержке мужа и заботе о нем. На практике и мужчины, и женщины искали интрижек на стороне.
Кассий, обладатель молодого точеного тела, тонкого носа с небольшой горбинкой, коротких темных волос с челкой до середины лба, с лицом мужественного римского воина и со взглядом завоевателя, всегда нравился женщинам. Такие мужчины, как представлялось слабому полу, смелы и воинственны; казалось, они готовы неистово защищать своих избранниц, впрочем, как и свои владения. Рипсимэ же могла считаться образцом гармонии: юна, свежа, мила и красива. Ее притягательное овальное лицо радовало изящным изгибом бровей, высоким лбом и пухлыми губами; она обладала белоснежной кожей, восхитительно чистой линией профиля, небольшой упругой грудью и томным взглядом карих глаз. Такие девушки вызывают восторженный взгляд любого мужчины. Весь лагерь завидовал Кассию.
Рипсимэ росла без матери, и, как только представился шанс, она заявила отцу, что встретила своего избранника и, не слушая родительских доводов, ушла из дома к римскому повесе. Разделяя все тяготы походной жизни, красавица, тем не менее, была счастлива и беспечна. Квестор стремительным вихрем ворвался в ее жизнь, она его полюбила и боялась лишь одного – потерять его.
Услышав вопрос о браке, Кассий погрузил пальцы в ее пышные кудри, опустил прелестную голову себе на грудь и сказал правду (при этом на его лице не дрогнул ни один мускул):
– Ты должна знать о моей помолвке с Юнией Терцией: отцы договорились о предстоящей свадьбе. Но это ничего не значит, все может перемениться.
Девушка подняла голову и, рассматривая его умные глаза и восхищаясь обнаженным с идеальным рельефом торсом, произнесла нежным голосом:
– Моя любовь к тебе соткана из грез, страсти и верности. Я не могу жить без тебя!
Квестор поцеловал подругу в губы, затем взял со столика костяную коробочку и открыл:
– Это тебе, золотое ожерелье.
В шкатулке лежала небольшая золотая скифская пектораль, доставшаяся Кассию при дележе сокровищ Митридата. Эта изящная вещь была изготовлена греческими ювелирами по заказу знатных скифов, и ее теперь в полном восторге держала в руках Рипсимэ.
– Я счастлива! – прошептала она и, отложив украшение в сторону, поцеловала возлюбленного.
Распущенные черные волосы шатром закрыли лицо Кассия, он вдохнул их аромат и промолвил:
– Реальность такова, что меня ждет слава и власть. Мне предначертано стать народным трибуном, затем претором и консулом… и, как итог, диктатором. Не потерплю неудач! Взлечу вверх как птица или… разобьюсь о скалы.
Притязания этого молодого человека явно были завышенными.
Испытывая чувственное наслаждение, он притянул к себе девушку, оказывающую на него необъяснимое магическое воздействие.
– Иди ко мне!
В его голосе сквозило желание. Сгорая от вожделения и утопая в блаженстве, он целовал красавицу…
Поздний вечер. В лагере раздавались громкие голоса, песни, музыка: римские солдаты отмечали ежегодный праздник сатурналий. Сатурн – сеятель, первым давший людям пищу, и в этот день все становились равными, даже рабы освобождались от обычного труда. Солдаты веселились и выбирали царя сатурналий.
Помпей в своем домике углубился в чтение писем Митридата, найденных в крепости Синория. Злодей писал любимой и неукротимой наложнице Стратонике о «славных» делах: отравил собственного сына Ариарата за мелкую провинность, лишил жизни лучшего наездника Алкея из Сард, посмевшего победить его на конских ристаниях (гонки колесниц)… Коварство понтийского царя не знало границ.
Драконий перстень вдруг необычно засветился. Всегда цвета тлеющих угольков, сейчас он переливался от светло-зеленого до кроваво-бордового. Помпей ощутил опасность, внутренне содрогнулся. Им овладело неприятное предчувствие дурного, как в тот раз, когда его пытались отравить. На мгновение он растерялся, испытал панический страх, но тут же, собравшись, отбросил нерешительность. Открыв дверь в соседнее помещение, энергично крикнул дежурному офицеру: «Объявить тревогу!» и начал надевать доспехи.
В центральном лагере прозвучал пронзительный звук трубы, его подхватили трубачи соседних лагерей, и сигнал тревоги вихрем пронесся по всем легионам. Центурионы с факелами в руках освещали знамена отрядов, привлекая тем самым внимание солдат, строили их, отдавали голосом приказы, дублируя их в темноте дудками. Лагеря были достаточно хорошо укреплены: ров, вал, плетень, палисад из кольев. Освещение обеспечивали светильники на столбах: горело, коптя, льняное масло.
Широкие ворота распахнулись, и легионеры в доспехах, при оружии и со щитами организованно занимали боевые позиции вокруг лагерей. Все с тревогой вглядывались в темноту.
Со стороны гор донесся шум. Он усиливался и, казалось, доносился со всех сторон. Слышались глухие шаги, топот копыт, выкрики, многоголосая речь, ржание лошадей. Римские солдаты, не видя в темноте опасного противника, чувствовали его приближение и готовились к бою. Костры, светильники и факелы высветили первую шеренгу нападавших. Иберы, албаны и кочевники – кто в полукафтанах, штанах и шкурах, кто в бурках (черные накидки из овчины без рукавов), кто в меховых шапках, шлемах или с непокрытой головой – приближались уверенно и с достоинством. Вся эта разношерстная масса была вооружена чем попало: кинжалами, бронзовыми мечами, луком, топорами, пиками, палками…
Самобытные, непокорные и свободолюбивые иберы (грузины), рослые албаны (их называли: белые, свободные) и воинственные кочевники (скифы, тюрки и другие), говорящие на разных языках, в то числе на языках лезгинской ветви нахско-дагестанской семьи, уязвленные тем, что их землю топчет пришлый римский солдат, прониклись решимостью действовать. Объединенную армию Албанского царства (союз двадцати шести племен), иберов и кочевников вел царь Оройз. Он, самоуверенный и наивный, полагал, что римлян, расслабившихся на зимовке, отмечающих какой-то праздник, можно уничтожить внезапным и стремительным ударом.
Помпей оценивал обстановку: не менее сорока тысяч человек. Стена варваров! Предстоит ночной бой, придется напрячь все силы.
– Приказываю, – главнокомандующий ставил через офицеров-порученцев задачу легатам, – Скавру, сразу после стрельбы катапульт и баллист, ударить во фланг противника слева, Флакку – справа, Лентулу и Габинию – в центре, Целеру и Метеллу быть в готовности преследовать и уничтожить врага!
Горцы, медленные на обиду, но скорые к отмщению, спокойные, полные презрения к смерти, готовые с быстротой молнии любого ударить кинжалом, шли с явным намерением штурмовать лагерь устрашающих высоких римлян (высоких из-за шлемов с гребнями). Повергнуть в прах внезапной атакой сильного врага, думали прямодушные горцы, значит, показать кто истинный хозяин этой земли. Они не потерпят пришельцев, ворвавшихся в их мир, труднодоступный, замкнутый, но такой для них привычный.
Противоборствующие стороны оказались на расстоянии полета стрелы. Прозвучал первый сигнал трубы. Легионеры проревели «Барра» (рев слона), чтобы устрашить неприятеля до того, как вступить с ним в рукопашную схватку. Второй сигнал трубы. В нападавших полетели стрелы, ударили стреловидными снарядами катапульты, камнями навесом выстрелили баллисты. Воины Оройза, несмотря на потери, также пустили стрелы, но легионеры закрылись щитами. Третий сигнал трубы. С боевым кличем «Vivat mortem! (Да здравствует смерть! – лат.) римляне начали движение вперед, на врага, постепенно ускоряя шаг. Навстречу им неслись пешие и конные горцы. Рубка началась: римские солдаты беспощадно резали, кромсали и уничтожали противника.
В ночной кровавой схватке ничего нельзя было разглядеть, но Помпей не сомневался: противник будет разбит. Яростный напор иберов, кавказских албан и кочевников, как и ожидалось, встретил сокрушительный отпор, и еще слаженные действия всех звеньев римской военной машины. Храбрые горцы терпели поражение. Честолюбивый Помпей, оценив обстановку, с выражением лица полного довольства собой, понял очевидное: Фортуна благоприятствует ему как всегда, с толпой варваров он справится.
Эдил Фавоний, стоящий рядом, грустно произнес:
– Иберия никогда не захочет стать зависимой от Рима.
– Это мы еще посмотрим, – отрезал командующий.
– Царь Иберии Артаг установил контроль над перевалами Кавказского хребта…
– Он пожалеет, что связался со мной!
Устрашенные и разбитые горцы побежали. Военное счастье от них отвернулось. На поле боя остались лежать их убитые и раненые товарищи; уцелевшие же устремились к спасительной переправе через Куру или скрывались в чаще леса. Римские солдаты преследовали их, но в ночи это дело бесполезное, поэтому вскоре вернулись в лагерь.
Помпея поздравил Кассий:
– Проконсул, нападение отражено! Талисманы не только приносят удачу, но и вытаскивают из ада.
– Не забивай голову бесплодными мыслями. Ничто не предопределено, все сомнительно.
Военный трибун Фавст воодушевленно воскликнул:
– Дикие горцы потерпели поражение и понесли большие потери!
Помпей промолчал, затем спросил историка и географа:
– Фавоний, какая столица у албан и кто царь?
– Столицей Кавказской Албании является город Кабала, а правит, объединив двадцать шесть племен, Оройз.
– Возмездие неотвратимо, – зло сказал командующий. – Трубить отбой!
Как только сошел снег, армия Помпея, оставив лагеря в идеальном порядке, двинулась дальше, но не к Фасису, где прятался Митридат, а в обратную сторону – к царю иберов Артагу. Цель – нанести внезапный удар, застигнув повелителя гор врасплох.
– Понимаешь, Кассий, – говорил Помпей квестору, следуя верхом в колонне войск вслед за авангардом (легионом Скавра), – мы, римляне, не стремимся завоевать весь мир. Мы хотим равновесия. Мы властвуем над миром в том смысле, что лучше других понимаем нужды народов, но при необходимости диктуем им свою волю.
– Да, проконсул! – вторил Кассий. – Мы – нация, живущая в простоте и аскетизме, но, имея железную дисциплину и упорство, всегда доводим дело до конца.
– Именно, Кассий! Артаг установил контроль над перевалами? Он пожалеет, что связался со мной.
Помпей вел армию по живописной долине реки Кура. Пешие легионы, конные отряды, волы, тянущие обозы и метательные машины, двигались по правому берегу реки вниз по течению к месту, где в Куру впадала Арагви. Нанести упреждающий удар, чтобы обезопасить свой тыл от иберов – так сказал легатам командующий. Разведка доносила, что в Гармозике, хорошо укрепленной крепости у переправы через Куру, засел царь Артаг. На самом деле Помпей затягивал войну как можно дольше, ведь сенат еще не принял нужные ему постановления. Покорить Кавказ, значит, подчинить себе природу. Если потребуется, Гней осадит крепость, пустит в ход стенобитные машины, построит высотную земляную насыпь, обеспечит полную блокаду, возьмет измором…
Мысли Кассия были заняты талисманом патрона, а глаза то и дело ловили перстень на руке Помпея. Красивая вещь! Способна приносить удачу и охранять от неприятностей. Мечта будоражила кровь, а желание безраздельно владеть этим сокровищем мучило его. Наступит момент, и это случится, решил он. Голова закружилась от открывающихся перспектив.
В Гармозике (иберы называли эту крепость Армазцих) царь Артаг, сорокалетний горец, темноволосый, с острым взглядом, густой бородкой и широкими усами, в красном длинном кафтане и накидке из белой овчины, с царским венцом на голове, большим золотым медальоном на груди и кинжалом на поясе, сидел в грубом деревянном кресле за столом, накрытым блюдами из дичи, и держал в руке железный кубок с вином. Он похвалялся:
– У нас будет еще возможность свести счеты с римлянами! На Сурамском перевале устроена засада. Выпьем за успех!
Придворная знать и вожди кочевых племен, сидящие с царем за одним столом, одобрительно закричали, стукнулись бокалами и выпили невероятно терпкое красное вино саперави. Солнечный свет через небольшие окна проникал в просторный зал со стенами из природного камня, дубовыми колоннами и массивными балками на потолке. За столом на скамьях сидели наместники округов и военная верхушка Иберии, недавно совершившие неудачный набег на лагерь неприятеля. Отрывая руками сочные куски превосходного мяса (тушки косуль, приготовленные на вертеле), поедали его с пшеничным хлебом с плевелами (хлеб мог храниться долго и не плесневеть) и пили из железных кубков густое и тягучее вино.
– Артаг великий царь!! – заревел вождь племени месхов в накидке из волчьей шкуры. – В нашем поражении виноваты царь Оройз и его необученные солдаты из Кавказской Албании. Мы еще покажем этим римлянам!
Все закричали: Гамарджвеба! (победа – груз.) и снова выпили.
Раздался режущий слух свист. Стрела, длинная, как копье, с толстым древком и мощным железным наконечником, влетела в окно и вонзилась в дубовую колонну, бешено вибрируя. Все замерли. В полной тишине Артаг вскочил с места и подбежал к окну. На расстоянии четырех стадий от крепости стояли на возвышенности стрелометы и обстреливали его крепость, а вокруг, разворачиваясь в боевой порядок, готовилась к сражению римская армия.
– Римляне!! Я скачу за подкреплением! – с этими словами Артаг быстрым шагом направился к дверям зала, за ним поспешили царедворцы, наместники, полководцы и вожди. Зал опустел.
Ворота крепости открылись, и кавалькада всадников во главе с царем поскакала к мосту через Куру. Как только ворота стали закрывать, катапульты, баллисты и стрелометы ударили по ним, заклинив и повредив. В крепости началась паника. Начальник гарнизона, пытаясь организовать оборону, метался по крепостной стене, но его уже никто не слушал. Деревянный мост через Куру – единственную переправу на другой берег – подожгли солдаты Артага. Под бой барабанов и вой рожков воины легиона Лентула с боевым кличем ворвались через разбитые ворота в крепость, уничтожая всех, кто пытался оказать сопротивление. Гармозика пала.
На балконе, нависшим над морем, стоял Митридат. Внизу пенились и бились о скалы волны, поднимая фонтаны брызг. Сегодня море светло-зеленое, а над ним сияло безбрежное голубое небо. Белоснежный дворец наместника Колхиды, выстроенный на скале, сверкал в лучах полуденного солнца. Великолепный вид на просторы Черного моря мог бы вдохновить и успокоить, если бы не одно но. Римские военные корабли стояли на рейде Фасиса на случай попытки бегства понтийского царя морем. Настроение было неважным, если не сказать отвратительным. «Он думает, что загнал меня в угол. Мнит из себя величайшего полководца со времен Александра Великого. Хочет, чтобы я боялся, впал в панику, покорился судьбе», – размышлял царь.
Войдя в покои, взял золотой кубок с вином, отпил и стал оценивать свои шансы: «Колхиду и Кавказ мир всегда представлял краем света и сюда не так-то просто добраться. Здесь, на Кавказе, был прикован к скалам Прометей, а в Колхиду, на край земли, аргонавты ходили по морю за золотым руном. Да, это место труднопроходимое: высокие горы, бурные реки, недружелюбные племена… Помпей долго будет сюда пробираться. Но он упорный…»
Царя приводило в ярость, что никак не удается отвязаться от погони. Шпионы и лазутчики, коих Митридат внедрил повсеместно, регулярно доносили о победах Помпея: отбил нападение на свою зимовку людей Оройза, самого отчаянного из царей Востока, подчинившего себе двадцать шесть диких племен (в том числе амазонок); наказал царя Артага, и мало того, что римляне заняли его неприступную крепость Гармозика – они сумели переправиться через Куру без моста и вынудили властителя Иберии сражаться; Артаг бой проиграл, запросил переговоры и подчинился условиям победителя – отдал римлянам в качестве заложников своих детей, а главное, наследника престола Фарнаваза.
– Диафант!
Из-за шпалеры с сюжетом «Одиссей на корабле Арго», озираясь, вышел Диафант, начальник охраны Митридата.
– Мой государь?..
– Сообщают, что Артаг потерял девять тысяч убитыми, а десять тысяч попали в плен.
– Чрезмерная самоуверенность нужна, когда видишь заманчивую цель, а если впереди туманная перспектива, уйди в тень и жди случая поквитаться.
Митридат посмотрел на Диафанта: «Сколько раз хотел его казнить! Он знает об этом, но предан».
– Диафант, передо мной открылась туманная перспектива. Армия Помпея движется сюда, упорно и неумолимо.
Уговор понтийца с племенем гептакометов напасть на колонну римлян вряд ли ее остановит. Путь бегства по морю блокирован. Пробираться через Кавказский хребет? Там поджидают подкупленные Помпеем армяне-хотенейцы, иберы и дикие племена. Хорошо, с ними он справится, но дальше придется преодолевать «скифские запоры» (узкие кавказские ущелья, охраняемые скифами). Их еще никто не проходил, но даже если я пробьюсь, то на пути в Боспор лежит Меотийское болото (Азовское море), а еще ненависть моего неблагодарного сына Махара.
Диафант, помолчав, также подумал о горах Кавказа.
– Государь, ни один человек не решится идти через Кавказский хребет. – Увидев во взгляде царя безысходность, добавил: – Слабые не бывают великими правителями. Выживание, как известно, зиждется на трех составляющих: риск спасает, неудачи закаляют, а неопределенность добавляет смелости.
– О, да ты философ! – экспрессивно выразился царь. – Поддаваясь унынию, вспомни про барана…
– Барана?
Митридат растолковал:
– Пока из барана не сделали шашлык, он будет упираться там, где тигр смирится с участью.
Раздался стук в дверь. Диафант немедленно спрятался за шпалерой, а в покои царя вошел секретарь:
– Аристарх хочет переговорить с тобой. Уверяет, что срочно.
– Пусть войдет!
Ахеянин Аристарх, стратег царя Колхиды и военачальник армии колхов, человек недюжинной силы и большого роста, в бронзовых доспехах и шлеме, вошел с поклоном:
– Государь, кто-то искусственно раздувает недовольство колхов.
– Найти, упечь в тюрьму и казнить! – среагировал понтийский царь.
– Эту тетрадрахму я изъял у человека, волновавшего народ…
– Дай взглянуть! – Митридат подошел и взял монету.
Внезапно острие кинжала впилось в шею Митридата. Царь, испытав боль, неимоверным усилием оттолкнул Аристарха, но сам не удержался на ногах и повалился на пол, опрокинув кресло. Диафант, верный телохранитель, выскочив из-за шпалеры, подбежал с мечом как раз в тот момент, когда Аристарх готовился завершить начатое – вонзить лезвие в сердце царя. Меч телохранителя обрушился сверху. Ахеянин успел увернуться, перекатившись по полу. Клинок меча все же коснулся его панциря, защищавшего торс, нанеся незначительную рану. Аристарх вскочил, занял боевую стойку, а охранник с хищным выражением лица уже летел к нему, пытаясь пронзить живот соперника. Резко ударив кинжалом по лезвию меча и отведя его в сторону, Аристарх схватил левой рукой правое запястье понтийца, заблокировав работу клинка, и попытался вонзить кинжал в его грудь, но получил удар ногой и отлетел к шпалере. Тяжелый тканый ковер рухнул, однако стратег, удержавшись на ногах, снова приготовился сражаться.
Диафант, разгоряченный боем, пошел в атаку и нанес рубящий удар сверху. Аристарх, подставив плоскость клинка кинжала, остановил удар и провел болевой прием, обхватив руку с мечом соперника и вывернув ее. Диафант приемы знал, меч не выронил, и, как только противники на мгновение скрестили взгляды, полные ненависти и презрения, толкнул Аристарха животом.
– Убей его!! – прохрипел Митридат, продолжая лежать на полу, зажимая рукой кровь, вытекающую из раны на шее.
В Диафанта вселился демон: он вновь атаковал. Блокировать удары меча кинжалом становилось все труднее. Аристарх, парируя атаки, выскочил на балкон. Перед ним явно был боец высокого класса, с ним не справиться. Недолго думая, ахеянин запрыгнул на мраморную балюстраду балкона и спрыгнул вниз, в пучину волн.
Диафант подбежал к балюстраде и, посмотрев вниз, сказал:
– Море поглотило его… Нужно найти тело…
Поиск трупа Аристарха ничего не дал. Отряд охраны понтийского царя обыскал все побережье, но безрезультатно.
Митридат с ядовитым взглядом и перевязанной льняным бинтом шеей восседал в кресле и пытливо смотрел на царя колхов Олтака. Престарелому наместнику Колхиды, захваченной Митридатом, было разрешено иметь титул царя, чтобы не волновать вспыльчивый и свободолюбивый народ. И вот теперь, в красном плаще и с белой повязкой вокруг русоволосой головы, он стоял с кандалами на руках перед мучителем.
– Олтак, – ледяным тоном проронил Митридат, – назови причины, по которым я не должен тебя казнить.
– Государь, в Колхидском царстве процветают земледелие, металлургия, обработка льна, керамическое и ювелирное ремесло. Я исправно снабжаю тебя золотым песком, а также вином, фруктами, хлебом, чеканю монеты с твоим профилем.
– Меня чуть не убил твой стратег! Ты ответишь за это! Все вы предатели! Почувствовали мое безвыходное положение? Нет такой клетки, из которой я не могу выбраться!
Бедный Олтак, в кандалах, подавленный и смиренный, опустил глаза. Диафант поднес ему на блюде чашу с вином.
– Это яд! – произнес Митридат. – Пей, ты заслужил.
Колхидский царь, звеня цепями, взял чашу и дрожащими руками поднес к губам. Глаза выражали сожаление, а в голове промелькнула мысль: «Жаль, Аристарху не удалось осуществить задуманное…»
– Стой! – прозвучал голос Митридата.
Олтак, держа чашу у губ, поднял глаза на царя.
– Все равно тебе не жить. Придет Помпей и покарает всех, кто укрывал меня. Сослужишь последнюю службу: пустишь его по ложному следу.
Диафант с трудом вырвал из рук колха чашу, снял кандалы и вложил в его ладонь маленький синий пузырек. Митридат промолвил:
– Выпьешь яд, когда не сможешь оправдаться перед самим собой и станет нестерпимо стыдно за свою постылую жизнь.
