Георгий Григорьянц
Драконий перстень
– За той горной грядой, – полководец указал на север, – вы будете в безопасности. Надежду на спасение нельзя терять никогда. Я пойду на переговоры, хотя и не верю в их успех. Пусть историки напишут: «Марк Красс погиб, обманутый врагами, а не преданный своими согражданами».
Офицеры молча кивнули.
Яркое месопотамское солнце освещало смуглое обветренное лицо полководца Сурены, привыкшего к жаре и укладу жизни кочевника. Погладив черные внушительные усы, он обратился к своим людям:
– Упустить его нельзя. Он придет, я уверен. Будем ждать.
Красс, решившись на переговоры, подозвал секретаря. Сняв с пальца золотой Драконий перстень, талисман, который должен был привести его к победе, повертел его, и вдруг на внутренней стороне кольца различил надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Кривая улыбка – признак нервного напряжения – расползлась на лице военачальника.
– Мою судьбу дух горы решил, пусть же неизбежное свершится и с любимцем Фортуны. – Протянув перстень секретарю, приказал: – Вернуть Помпею!
Идти с Крассом вызвались Октавий и Петроний.
– Спрячем в доспехах кинжалы, – Октавий заговорщически смотрел на товарища. – Парфяне коварны.
Легионеры расступились, и Красс, тяжело ступая по земле, в кожаном панцире и пурпурном плаще, без оружия и шлема, в сопровождении преданных офицеров (тоже в панцирях, плащах и шлемах) направился навстречу судьбе.
Они остановились на расстоянии пяти шагов от парфян. Первым заговорил Сурена:
– Полководец Красс, я готов заключить перемирие.
– Ты уничтожил половину моей армии, – враждебно сказал римский военачальник.
– Рим ратифицировал с нами договор, который ты нарушил.
– Земли на левом берегу Евфрата мы всегда считали своими, – беспомощно оправдывался Красс.
– Земли на левом берегу Евфрата – парфянские земли! Но царь Ород больше не держит на тебя зла. Ты можешь со своими воинами спокойно уйти в Сирию. – Сурена одарил Красса улыбкой, прозванной позже парфянской и ставшей символом лицемерия. – В знак дружбы прими подарок.
Один из парфян свистом подозвал вороного коня и взял его под уздцы. Красс смотрел на этого прекрасного скакуна с золотой сбруей и скифским седлом, явно благородного, энергичного, стремительного, и думал: «Неужели я обманут в своих ожиданиях, и парфяне отпустят с миром? Черный конь… камень перстня тоже черный…»
Сурена подзадоривал:
– Прими дар царя, садись, владей!
Смирившись с неизбежным, римский военачальник оседлал коня, но неожиданно один из парфян шлепнул рукой по конскому крупу, и лошадь, тронувшись с места, уже было поскакала в расположение парфян, как вдруг Октавий вцепился в поводья. Ему на помощь пришел Петроний, и оба силились удержать животное. На римлян набросились двое парфян и стали их теснить. Петроний оттолкнул одного, а Октавий, выхватив кинжал, вонзил его во второго. Сурена, достав из складок черного плаща персидский изогнутый нож, метнул его в Красса. Нож глубоко вошел в спину полководца. Красс рухнул с коня.
Октавий, не веря своим глазам, в ужасе вскрикнул, и в это момент его доспехи пробил нож противника. Петроний схватив труп Красса, стал тащить его в сторону своих войск. Легионеры, наблюдавшие эту борьбу, сорвались с места и побежали на помощь. Им навстречу уже неслась конница неприятеля. Сурена и его воин ухватились за тело Красса и потянули на себя. Петроний не ослаблял хватку. Внезапно парфянский полководец, сверкая глазами, извлек из складок одежды меч и, хищно оскалившись, набросился на Петрония. Тот упал, бросив ношу и, отталкиваясь от песка ногами и руками, попятился назад. Парфяне схватили бездыханное тело полководца, взвалили на коня, на который резво вскочил Сурена. Ударом ног он перевел животное в галоп и поскакал в сторону своих войск.
Бежавшие на помощь легионеры остановились. Не успели! Конница парфян стремительно приближалась. Развернувшись, римские солдаты и офицеры побежали обратно. Раздался бой далеких тимпанов. На полном ходу парфянские всадники проделали маневр и ускакали в степь, подняв огромное облако пыли.
Обескровленная римская армия, потеряв двадцать тысяч убитыми и десять тысяч пленными, ушла горными дорогами и болотами в Сирию. Орлы легионов (символы бога Юпитера) и знамена войск попали к парфянам.
Глава 34. Жуткая трагедия «Вакханки»
Ород с конной армией вторгся в Армению. Его в «победоносном походе» сопровождали наследник престола десятилетний сын Пакор и жена, царица Лаодика. Парфянская колонна войск, состоявшая только из всадников, проследовала мимо развалин Тигранакерта, разрушенного по приказу Лукулла, и остановилась на Тигранакертской равнине у деревни Семал. Кратчайший путь к Арташату лежал через тайный проход в горах, преодолев который оказываешься в Мушской долине, и далее путь до столицы открыт. Маршрут указал парфянам Тигран Младший. Не решаясь войти в расселину в горах, отряд Орода ждал нападения армян. Существовал другой маршрут, и Ород им в пору своей юности ходил на Арташат, но теперь прыть поубавилась, да и разведка донесла, что единственный мост через бурный Аракс армяне уничтожили.
Армия Артавазда никак не проявлялась. Разочарованный Ород, рассчитывавший, подобно Сурене, применить конницу на равнине, где пехота армянского царя будет уязвима, так и не дождался противника. Превзойти своего полководца Сурену – победителя Красса – не удалось.
Ород бросил на царицу многозначительный взгляд:
– Уверен, в этом ущелье Артавазд приготовил нам сюрпризы, как когда-то его отец римлянину Лукуллу. Тот потерял в армянских горах почти всю армию.
– Государь, – сказала она, придерживая лошадь, – преодолевать армянские горы – то же самое, что ходить по краю пропасти.
Лаодика знала, что говорит. Дочь Антиоха I, правителя армянского царства Коммагена, была очень похожая на отца – яркого, статного мужчину со светлыми волосами и греческим профилем. Златокудрая женщина, изящная, очень умная и властная, она выросла в армянской среде и в окружении гор. Коммагена лежала между Великой Арменией и Сирией и процветала благодаря торговле плодами и маслом. Ород еще царевичем однажды увидев Лаодику, потерял покой. Осыпав царевну и ее отца-царя золотыми украшениями, драгоценными камнями и другими подарками, он добился-таки ее руки. Была пышная свадьба в столице Парфии Нисе, и все завидовали «завоеванию» Орода. Царедворцы предприняли попытку отодвинуть царицу от власти, но Лаодика осадила их и стала существенно влиять на политику государства наравне с мужем. Ород был в восторге от ее деловых качеств.
Их сын Пакор, ребенок от союза скифа и армянки, был похож на мать: тонкие черты лица, пытливый взор, золотые кудри. Он, впитав от двух самобытных народов доблесть, культуру, воинственность и страстность, обладал великолепными качествами: превосходный наездник, неплохой стрелок из лука, крепкий боец на мечах, недурной метатель копья и аркана.
– Отец, – сказал мальчик, – наши предки всегда сторонились опасных гор Армении. Ты сам учил: «Стань другом врага, чтобы победить его, стань врагом друга, чтобы создать себе врага».
Ород рассмеялся:
– Мой сын не боится волков, поэтому не разводит овец, а берет силой все, что захочет. Да, победить Армению трудно, но возможно.
– Но не сейчас… – Лаодика улыбнулась. – Артавазд умен, он призвал в свою армию даже горы. Действовать нужно не спеша, осторожно.
– Любимая, какой же план родился в твоей чудесной голове? – Ород обычно рассуждал прямолинейно, но в щепетильных вопросах доверял царице.
– Поводом нашего похода должно быть веское соображение… Есть идея! Пришло время помолвки сына, наследника престола… – Женщина нежно взглянула на сына: – Пакор, ты женишься на дочери армянского царя. Ее зовут Наринэ. Станешь другом врага. Мы втянем Армению в сферу наших интересов и покорим без боя. А ты, дорогой, – Лаодика одарила мужа лучезарной улыбкой, – сегодня свяжешь Артавазда родственными узами, чтобы завтра назначать правителей этой страны.
Умная женщина способна сокрушить крепость без боя.
Ород, взвесив шансы, воскликнул:
– О, хорошая идея! Если осел не подходит к грузу, подвинь груз к ослу… Решено! Пакор, союз двух стран скрепим помолвкой!
– Но, отец…
– Никаких возражений! Государственные интересы. Цари Парфии давно мечтали заполучить Армению, и я этого добьюсь. Возможно, поначалу сохраню этой стране внутреннюю автономию, но однажды уничтожу, заставив армян молиться нашим богам.
Неумолимый ход истории, как всегда, вносит правки в земную жизнь. Парфянское царство просуществует еще двести восемьдесят лет, затем канет в Лету, Армения же, одно из древнейших государств мира, существует по сей день…
Царица, одетая по последней моде (вышитая цветами розовая туника, голубая тонкая накидка, кожаные гамаши, на голове золотая диадема и небольшая войлочная шапочка с вуалью, с ног до головы в драгоценностях) щурилась на солнце.
– Знаешь, дорогой, предложи Артавазду кое-что еще. Это окончательно привяжет его к тебе.
Ород размыслил:
– В награду за послушание он получит Софену и Малую Армению.
Лаодика решительно развернула лошадь:
– Вперед я поеду одна. Поговорю по-армянски, скажу, что приехали сваты и родители жениха.
И, не слушая возражений, погнала лошадь в ущелье мимо столетних дубов, охранявших как стражи вход в расселину. Она скакала по узкому скальному проходу между вечнозелеными фисташковыми деревьями, увешанными плодами, и зубчатых кряжей, громоздившимся по обеим сторонам теснины. Вскоре два армянских всадника выехали ей навстречу. Поговорив с ними, царица вернулась назад:
– Государь, нам разрешено войти в ущелье, но в сопровождении только одной тысячи всадников.
В тронном зале арташатского дворца царь Артавазд, поглощенный своими мыслями, ждал гостей. Уже зная о крупном поражении римлян, он догадывался, зачем Ород пришел в Армению. На его волевом лице читалась озабоченность, упрямый подбородок был вскинут, тяжелые мысли создали душевное напряжение. Наконец поборов растерянность, он решил, что вида подавать не будет, как и не будет жертвовать своими интересами.
Возвестили о прибытии царя Парфии. Артавазд встал и посмотрел на царицу Анаит, сидевшую на малом троне. Она улыбнулась ему. Царь перевел взгляд на чинно стоявших придворных. Они всецело сосредоточились на тревожных мыслях. Слева от трона, скрестив руки на груди (знак полного подчинения царю царей), стоял Аршам, справа – сын царя Арташес. В глазах обоих сквозила настороженная подозрительность.
Двери распахнулись, и размеренным шагом вошел Ород, сопровождаемый свитой.
– Брат, я так долго ждал этой встречи! – возвестил лживый Ород, воздев руки к небу.
– Брат, для меня честь принимать великого соседа! – любезно приветствовал Артавазд, идя навстречу гостю.
Они обнялись. Ород с любопытством разглядывал одеяние армянского царя: пурпурную, богато украшенную тунику, длинную накидку из шкуры леопарда, золотую диадему и старинный бронзовый кинжал с ручкой из рога африканского носорога на поясе. Сам Ород был в темно-зеленом кафтане, расшитом драгоценными камнями, в штанах и сапогах; на плечах черный плащ, на голове белая повязка. От ежедневного ношения громоздкого головного убора царской династии он воздерживался, стараясь во всем подражать грекам, чье культурное наследие ценил. Его кинжал, больше напоминающий короткий железный меч акинак, имел навершие в виде полумесяца с сапфиром в центре, золоченую рукоять, клинок из дамасской стали и деревянные ножны с накладками из золота.
– Брат, Великая Армения для меня подобна цветку, – шутил парфянин. – Если потрогаешь – вонзятся шипы, сорвешь – убьет молния, а вдохнешь аромат – сойдешь с ума!
– Брат, любуйся этим цветком издалека… – Артавазд подумал: «Удел армянских царей – выпалывать сорняки», но вслух сказал: – С красотой цветов не поспоришь, а вот привычка приходить туда, где тебя не ждут, заразительна.
– О, ты намекаешь на вторжение римлян в мои земли? Очень пагубная привычка! Представляешь, я поехал к тебе по делу, а оборону Месопотамии поручил Сурене. Так он укоротил не только вражескую армию, но и самого полководца Красса, чью голову теперь возят по городам Парфии. Завтра привезут показать тебе.
– Брат, Рим унижен, его политика в Азии провалилась, прими мои поздравления! – царь Армении дружески похлопал гостя по плечу. – Имея таких незаменимых помощников, как хитрый Абгар и победоносный Сурена, ты заставишь мир восхищаться собой.
Ород проглотил колкость по поводу своей беспомощности как полководца. Ни в одной из битв он еще не участвовал, громких побед за ним не числилось, но амбиции и гордыня им обуревали.
– Мне иногда кажется, – осторожно сказал он, – мир не только должен восхищаться Парфией, но и принадлежать ей… – И, высокомерно посмотрев на Артавазда, добавил: – Теперь, после победы над Римом, титул «царь царей» должен по праву носить я, не так ли?
Повеяло холодом. Артавазд, ощутив, что Ород призывает к подчинению, произнес:
– Мы, цари, являемся потомками богов, и наша миссия вести мир ото лжи к правде, от заблуждения к истине, от страдания к блаженству.
– Брат, я слышу слова именитого драматурга! – Ород посмотрел на правителя Армении с нескрываемым интересом. – И все же?
Цари прогуливались по залу. Артавазд сказал:
– Что касается титула… Расскажу тебе историю…
Речь шла о том, что цари Востока старшиной царей выбрали армянского правителя не случайно. Армяне – потомки Айка, государя, жившего две с половиной тысячи лет назад. Он очертил границы государства вокруг горы Арарат и стал первым армянским царем. Когда к нему с войной пришел, ведя отборное войско, завоеватель Бэл (в железном шлеме, с головы до пят в броне, с копьем и мечом), Айк убил его, пробив броню всего одной стрелой. Нашествие провалилось.
Артавазд остановился у базальтовой стены с барельефом, изображающим льва, и, сделав каменное лицо, произнес:
– Брат, пробей камень кинжалом!
Ород ехидно ухмыльнулся:
– Это невозможно.
Артавазд неторопливо вытащил из ножен бронзовый кинжал с ручкой из рога африканского носорога, смотревшийся как бутафорское оружие, годное разве что для театральных постановок, и неожиданно вонзил лезвие глубоко в камень. Когда царь извлек кинжал, лезвие сверкнуло, по нему пробежала молния, и выступило изображение дракона. Однажды Тигран II обмакнул этот клинок в драконью кровь, с тех пор кинжал мог пронзить любую стену как масло. Сила воздействия жеста была столь велика, что Ород, испытав потрясение, изменился в лице и больше не поднимал вопрос о титуле.
Артавазд почувствовал необычайный прилив сил:
– Брат, у моего предка Айка был девиз: «Умрем или победим!»
Ород быстро сменил тему разговора:
– Ты ведь ставишь трагедии? Я человек просвещенный, обожаю трагедии Еврипида и прививаю своим подданным художественный вкус. Мы с женой хотели бы посмотреть театральную постановку. Так, дорогая?
Ород обратился к жене и, взяв ее за руку, подвел к царю Армении. Красота царицы Парфии восхитила Артавазда. Он на мгновение застыл на месте. Легкая улыбка коснулась лица Лаодики:
– Трагедии разыгрываются и в дворцах, и на полях битв, но драматизм им придают люди, повелевающие судьбами.
– О! – воскликнул Артавазд. – Слабости женщин – это не только источник переживаний мужчины, но и движущая сила всех мировых трагедий. – Обернувшись к Анаит, он, протянув руку, позвал ее: – Дорогая, иди сюда, наши гости – любители драматургии!
Виночерпий и его помощники разнесли золотые кубки, наполнив их красным вином из кувшинов. Артавазд произнес тост. Кавказский тост-легенда, как всегда, длинный и мудрый – побудить к действию, вдохновить на подвиг, вселить уверенность.
Однажды царь Армении спросил мудреца: как заставить подданных себя уважать?
– А чем ты руководствуешься, принимая решения? – вопросом на вопрос ответил мудрец.
– Часто разумом, – поделился царь.
Мудрец возразил:
– Какой бы выбор ни подсказал тебе разум, все обернется кошмаром.
– Иногда решения я принимаю под воздействием эмоций! – воскликнул царь.
– О, тогда ты должен знать, что эмоции порождают бурю, сводящую на нет усилия.
– Как же быть? – царь был озадачен.
– Все не так плохо, – сказал мудрец. – Оторвись от сиюминутности, найди мотив и пойми кто твой друг, тогда примешь верное решение и заслужишь уважение подданных.
Царь понял мудреца. Нужно не спешить, а наблюдать, ценить в людях не движение в стае, а самобытность и достоинство, не враждовать, а ладить с окружающими.
Артавазд сделал паузу и лукаво посмотрел на Орода:
– Царь Ород, я оторвался от сиюминутных дел, осознал твой мотив, побуждающий уважать Армению, и понял, что две страны должны дружить. Я принял верное решение и приобрел друга. За нас!
Армянский царь с Ородом, изобразившим деланную улыбку, чуточку сдвинули кубки и выпили вина.
Ород спросил:
– Какой же выбор сделаешь ты, царь Артавазд, когда римляне в следующий раз нападут на Парфянское царство?
Артавазд, застигнутый врасплох, все же улыбнулся:
– Царь Ород! Говорят, цель человека – сохранить внутреннюю гармонию. Я хочу достичь этой цели. Для этого я должен постичь истину, любовь и природу вещей. Еще очень важно знать, что друзья в безопасности. Конечно, я приду на помощь другу!
– Достойный ответ, брат! – Ород вышел на середину зала: – Потомки нас с тобой ни в чем не упрекнут, если будем дружить, а союз двух стран скрепим помолвкой наших детей – моего сына Пакора и твоей дочери Наринэ.
Артавазд знал намерения парфянина. Царица Анаит, женщина редкой красоты, в парадном одеянии и в обрамлявшем пышные черные волосы венце с золотым гранатовым деревцем, произнесла:
– Если верно, что каждый должен оставить след в истории, то царь Тигран II, которого сегодня с нами нет, воплощал в себе дух Великой Армении. Он порадовался бы, что два соседних народа ищут сближения. Пусть союз наших детей станет мостом доверия и надежды! Дети, идите сюда!
С одного конца зала вышел десятилетний Пакор, с другого девятилетняя Наринэ, и, взявшись за руки, смущенные и трепетные, оглядываясь по сторонам, они встали между царями и царицами.
Царь Артавазд громко возвестил:
– Сегодня мы празднуем два великих события: примирение государств и помолвку царских детей! В честь этих событий, которые, я верю, раскроются во времени судьбоносным знамением, завтра закатим пир!
Супруги обоих царей и дети ушли гулять в сад, а Ород, сидя в кресле в отведенных ему в дворце покоях, нервно покусывал губу. Несомненно, Артавазд одержал над ним верх, пусть даже в нравственном аспекте, но как бесцеремонно он это сделал! Ненадолго… Последнее слово все равно останется за Ородом. Бесшумно появился, как всегда, Помаксафр, главный подручный и советник парфянского царя.
– Государь, не только армяне смеются над тобой. В твоей державе резко выросла популярность Сурены. Славу победителя Рима не затмить.
– Помаксафр, что ты предлагаешь?
– Высокий авторитет Сурены слишком опасен для тебя. Его надо устранить.
Ород резко поднял голову и испытующе посмотрел на подручного. Царь завидовал славе талантливого подчиненного, а зависть, как известно, вызывает огорчение и злобу.
– Слишком опасен… – эхом прозвучали слова Орода.
– Государь, – оскалился Помаксафр, – яд аконит действует быстро. Но есть еще одна проблема: царь Осроены Абгар очень возгордился. Всем рассказывает, что погибель римлян его заслуга, мол, именно он привел их под стрелы парфян.
– Его сын Ману в моей свите?
– Да, государь.
– Позови!
В покои царя ввели юношу, наследника престола Осроены. Это царство, населенное сирийцами, ассирийцами и армянами, было завоевано арабским племенем оррои и все время пребывало в нерешительности к кому примкнуть – к Армении или Парфии.
Ород сверлил глазами царевича:
– О Ману, царство Осроена настолько важный плацдарм для моей грядущей большой войны с Римом, что править им должен молодой, энергичный и храбрый царь. Такой, как ты, например. У меня имеются веские причины подозревать твоего отца в измене. Готов ли ты к решительному шагу?
Ману, двадцатилетний сын Абгара, давно мечтал занять отцовское место. Не хватало смелости. Ород взял над ним опеку и показал как нужно добиваться власти: убил своих отца и брата. Сигнал ясен. Восприняв призыв, юноша решил, что пора свершиться неизбежному. Он страстно зашептал:
– Готов, повелитель! Так хочет богиня Аллат! – Ману поклонился. – Да свершится предначертанное!
– Прекрасно! – Ород раскрыл ладонь. Подобострастный Помаксафр вложил в нее флакон с ядом. – Ману, этот яд откроет тебе дорогу не только к трону, но и к могуществу! – и протянул пузырек царевичу.
Ману, взяв флакон, удалился, а Ород изрек:
– Пока в мире есть глупость и доверчивость, можно не опасаться за свое благополучное будущее.
Мальчик и девочка, взбудораженные помолвкой, гуляли по саду. Пакор, больше привыкший ездить верхом, чем передвигаться пешком, чувствовал себя вне обычной обстановки беспомощным.
– Отец говорит, что женщины тщеславны и болтливы, часто несут вздор, – сказал он. – Моя мать умна, всегда молчит, и потому отец ее выбрал. Я бы лучше поговорил о лошадях…
– А мой отец говорит, – парировала Наринэ, – что женщина – дар богов, она делает мужчину скромнее и добрее.
Дети остановились у фонтанчика с изображением крылатого мифического существа аралеза, изо рта которого струилась вода.
– Если бы ты была мальчиком, мы бы поговорили о мечах, кинжалах, луках, о борьбе наконец. А так… – раздосадованный Пакор скорчил гримасу неудовольствия.
– Ты можешь со мной говорить о чем угодно, – сказала Наринэ.
– Вы, девчонки, думаете только о нарядах и куклах.
– Не всегда. Дай-ка руку!
Изящная и грациозная Наринэ, не дожидаясь реакции Пакора, внезапно захватила обеими руками его правую руку и, не напрягаясь, провела болевой прием, выполнив бросок. Мальчик, сильный и физически развитый, совершил головокружительный пируэт. Швырнув его на землю, Наринэ закончила прием имитацией удара кулаком в голову.
Пакор резво вскочил с земли и, обозленный, с вытаращенными глазами закричал:
– Что это было?
Наринэ посмотрела на него по-детски невинно:
– Это прием из армянской борьбы кох. Отец научил.
Дальнейшая прогулка по саду принесла обоим массу удовольствия; тем для разговоров появилось предостаточно.
На другой день, когда солнце садилось, в храме принесли жертвоприношения – быков и коз, – а потом в дворце, в большом зале для приемов, устроили грандиозный пир. Подавали мясо зажаренного барашка, лаваш, сыр, гусиную печень, запеченных фламинго, форель, выловленную в озере Севан, овощи, зелень, фрукты, сладкие пироги и мороженое; изысканным было и вино. Все общались, вели беседы, слуги приносили блюда с яствами и чаши с водой для мытья рук, подавали прохладительные напитки.
За центральным столом сидели цари и царицы, рядом дети. Ород поднялся и объявил:
– Мой подарок детям – царства Софена и Малая Армения, которые я собираюсь отобрать у римлян! А еще, чтобы все говорили о моем милосердии и крепкой дружбе с армянским царем, верну ему золотую статую богини Анаит!
Раздались одобрительный гул и аплодисменты. Эта статуя, реликвия армян, была захвачена парфянами более сорока лет назад и всегда являлась поводом для дипломатических переговоров. Артавазд, когда Ород сел, произнес:
– Брат, я наслаждаюсь общением с тобой. Наша дружба крепче камня.
«Доверчив», – подумал Ород, а вслух сказал:
– Мы с тобой оба владыки Азии. Обиды и недоверие остались в прошлом. Зерна верности и дружбы дадут благодатные всходы.
Они обнялись. Чревоугодие затянулось до полуночи, потом столы убрали, и все приготовились смотреть представление: трагедию драматурга Еврипида «Вакханки». В отличие от Рима, где больше любили вульгарных шутов и кровавые цирковые состязания, в Армении (да и в Парфии) знать приобщалась к изысканному, поэтичному и красивому театральному искусству. Своеобразная культура Востока в чем-то обгоняла западную, но, перенимая все лучшее у Запада, она одаривала мир цветом, изяществом и поэзией.
– Сегодня мы увидим трагедию «Вакханки», – Артавазд обратился к Ороду и Лаодике. – Это представление посвящено победе Парфии над Римом.
– Я в нетерпении, – произнесла Лаодика.
– Хочу отвлечься, чтобы забыть на время бесконечные усобицы и склоки, – доверительно сказал Ород.
Представление началось. Актеры декламировали, хор (полтора десятка человек) танцевал и пел, а притихшая публика в свете золотого огня канделябров внимала каждому слову героев трагедии.
Молодой бог Дионис, еще малоизвестный, возжаждал вселенского могущества. Он приходит в Фивы, чтобы установить свой культ, но встречает противодействие молодого царя Пенфея и его матери Агавы, считающих культ этого божества распутством.
Пенфей
Едва успел вернуться я домой,
Дурные вести слышу отовсюду,
Нежданная постигла нас беда:
Дома, детей фиванки побросали;
В вакхическом безумии они
Скитаются в горах, поросших лесом,
И бога Диониса – что за бог,
Не знаю – почитают пляской2.
Дионис, явившийся из Азии с мыслью, что вино – объединяющая людей сила, хочет влить в народ божественный дух. Терпя от смертных брань, он решил заставить Фивы (один из самых влиятельных городов Греции) уважать себя. Город обречен на месть, кровь, детоубийство, вакханалии, разгул страстей и безумие…
Дионис
Пусть же царь
И прочие фиванцы убедятся,
Что точно бог я.
Пенфей арестовывает принявшего вид странника Диониса и запирает в хлеву. Дионис оскорблен. Он лишает разума Агаву, делая ее одержимой культом Вакха, то есть Диониса, – бога виноделия, веселья, оргий и экстаза, – чтобы обезумевшая мать убила своего сына.
Зрители притихли, напряжение нарастает. Все понимают, что победителем в противостоянии бога и царя-нечестивца выйдет азиатский бог. В конце пьесы толпа вакханок растерзала Пенфея. Жрица Агава, его обезумевшая мать, в сопровождении вакханок, с венком на голове и в сильнейшем возбуждении несет тирс (деревянный жезл), увитый плющом и виноградными листьями, на который нанизана перепачканная кровью голова Пенфея. Но что это?.. Вместо бутафорской головы зрители видят голову полководца Красса!
Агава
Несем с Киферона
Улов свой счастливый, трофей этот свежий…
Хор
Я вижу трофей твой: приди и ликуй!
Агава
Я первая взяла…
При этих словах Агавы со своего места в зале сорвался парфянин Помаксафр, выбежал на сцену и, пламенея гневом, вырвал у актера Язона, исполнявшего роль жрицы Агавы, отрубленную голову Красса и швырнул ее к ногам парфянского царя: «Он первый взял!»
Ород, остановив ногой прикатившуюся голову, поднялся и, попирая ее черным сапогом, расшитым белыми жемчужинами и красными камнями, выразительно посмотрел на царя Артавазда, затем на публику. Весь вид его говорил: «Я, подобно Дионису, – повелитель всех земель Азии, и буду диктовать мировой порядок». Стушевавшийся было хор неуверенно пропел: «Да, всех богов сильнее Дионис!»
