Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 1
В согласном молчании они поочередно сделали еще несколько глотков из фляги.
– Во всяком случае ее перестали подозревать в предательстве, – вздохнул Робин.
– Если только что-то не случится с тобой, – предупредил Вилл.
Не удивившись его словам, Робин повел глазами в сторону брата и невесело усмехнулся:
– Тогда вся надежда на тебя.
– Я не подведу, но лучше бы с тобой ничего не случилось. Будь осторожен, очень осторожен, брат!
– Вы с Джоном на пару извели меня и напоминаниями об осторожности, и постоянной охраной, без которой я шагу не могу ступить!
– Да? Где же, позволь спросить, твоя охрана сегодня? – недовольно хмыкнул Вилл.
Оба опять замолчали, но теперь их лица стали одинаково мрачными, едва разговор коснулся самой больной темы – обнаруженного в Шервуде предательства. Измену они почувствовали и уверились, что она существует, но самого предателя до сих пор не нашли. За редким исключением под подозрение попадал едва ли не каждый стрелок. Неимоверными усилиями, проверяя прошлое стрелков, они сужали круг подозреваемых, но он все равно оставался еще слишком велик, чтобы расставить силки, в которые угодил бы тот, кто переметнулся и стал служить Гаю Гисборну.
– Хотел бы я знать, что его заставило! – вздохнул Вилл.
– Какая разница? Для предательства нет оправданий, – жестким тоном отозвался Робин и тут же куда более мягко сказал: – Дай-ка я сам взгляну на твою руку и решу, нужна тебе на рану повязка или нет.
– И ты туда же? – фыркнул Вилл, но, встретившись с братом глазами, не стал спорить.
Закатав рукав, он протянул руку Робину, и на его лице появилось нарочитое выражение безграничного терпения. Не обращая внимания на недовольство Вилла, Робин осмотрел подживший порез, оставленный на предплечье мечом ратника шерифа, и, рассмеявшись, оттолкнул руку Вилла.
– Можешь гулять без повязки. Я скажу Марианне, что твоя рана достаточно зажила, чтобы не перевязывать ее.
– Буду очень признателен тебе, братец, – проворчал Вилл, опуская рукав. – Я всегда знал, что ты сведущ в медицине больше самоуверенной женщины.
– А! – понимающе хмыкнул Робин. – Вот какой отзыв ей пришлось от тебя услышать! Скажи о ней так любой из стрелков, и ты первый отправил бы его кулаком лететь до ближайшей стены. Вилл!
– Мы были в аптечной комнате вдвоем, нас никто не слышал, – ответил Вилл на упрек, прозвучавший в голосе Робина. – Конечно, на людях я бы подобного ей не сказал. Но и она не осталась в долгу, обозвав меня упрямым бараном.
Живо представив себе обмен любезностями между двумя людьми, которых он любил больше всего на свете, Робин сокрушенно махнул рукой. После страстного и отчаянного признания, вырвавшегося у Вилла, его лучше было не просить вести себя с Марианной иначе, с большей теплотой и дружелюбием. Вилл и так держался на пределе сил, раз сегодня сорвался и высказал Робину все, что хранил в сердце под замком. Робин и без признания брата знал как о его чувствах к Марианне, так и о силе и глубине этих чувств. Если бы Вилл не потерял Элизабет, все оставалось бы как должно. А теперь они оба старались держать Марианну в неведении, оберегая ее душевный покой и надеясь, что время распутает узел, накрепко связавший троих там, где должно быть четверо.
Братья одновременно расслышали неясный приближающийся топот копыт и едва различимые голоса. Каждый взял в руки лук, положил на тетиву стрелу и занял позицию, удобную для стрельбы. Раздался условный свист, и Вилл тут же расслабился, убирая лук и стрелу в колчан.
– Смена прибыла!
Шорох осыпающейся по стволу коры – и над помостом показалась голова молодого стрелка. Окинув Робина и Вилла удивленным взглядом, он расхохотался:
– Ба! Мы собирались сменить Бранда и Мача, а дозор несут не кто-нибудь, а сам лорд Шервуда и неустрашимый Вилл Скарлет!
– И тебе доброго вечера, Хьюберт, – усмехнулся Робин.
– Жаль, что никто из чужих по нелепой случайности не попытался проехать или пройти мимо вас! Вот бы он пожалел о своей опрометчивости! – продолжал веселиться Хьюберт, подтягиваясь на руках, чтобы забраться на помост.
Сапог Вилла уперся ему в грудь.
– Еще одна шутка, острослов, и я спихну тебя с дерева, – предупредил Вилл.
Хьюберт вскинул руки в знак того, что сдается, и едва не свалился, если бы Робин не успел поймать его за шиворот. Вилл закрыл горлышко фляги и убрал ее в сумку с припасами.
– Нам с Диконом что-нибудь осталось или вы обрекли нас на жажду? – не смог удержаться Хьюберт, из предосторожности устроившись поодаль от Вилла.
– Скоро выпадет роса – вот и найдешь, чем смочить губы, – ответил Вилл.
Братья спустились с помоста на землю, встретив внизу другого стрелка, который поджидал своей очереди лезть на дерево: помост мог не выдержать четверых.
– Вперед, Дик! – подбодрил его Вилл. – И не вздумайте спать!
– Что мы – сами себе враги? – буркнул Дикон.
– Непременно проверю, – пообещал Вилл.
Сверху раздался огорченный голос Хьюберта:
– Эх! А мы решили, что раз вы оба уже здесь побывали, то нас минует ночная проверка!
– Даже не надейся, – заверил его Вилл и спросил Дикона: – Где Алан?
– Ждет тебя там, где ты ему приказал, – ответил Дикон и стал карабкаться вверх.
Вилл наблюдал за ним, недовольно морщась:
– Меньше шума, парень! Ты же не медведь. Бери пример со своего дружка – под ногой Хьюберта ни один сучок не хрупнул, а ты дышишь так, что тебя на Ноттингемской дороге слышно!
Забрав из укрытия лошадей, Робин и Вилл поехали вглубь леса, оставив дозорный пост позади.
– Вилл, сегодня все-таки мой черед, – напомнил Робин.
– Поскольку я сам пожелал нарушить очередность проверки постов, ты мне ничем не обязан. Отправляйся домой, Робин, – сказал в ответ Вилл и внезапно улыбнулся – тепло и очень нежно. – Она ведь знает, что я еду по Шервуду этой ночью вместо тебя. Конечно, обрадовалась и сейчас ждет твоего возвращения. Не огорчай ее, Робин! Пусть это право останется моим. Я сильно задел ее, а если она и тебя не дождется…
Братья доехали до развилки, возле которой их ждал Алан, сопровождавший Вилла в объезде постов, и еще пять стрелков. Робин бросил на Вилла вопросительный взгляд, и тот, улыбнувшись не менее обворожительно, чем умел улыбаться Робин, пояснил:
– А это твоя охрана, братец!
Робин поморщился, но не стал спорить. Он и сам прекрасно понимал, что, объявив всему Шервуду о предателе, стал главной целью прислужника Гая. Но опасался он не за себя – безопасность Марианны заботила его больше собственной. Слишком страстно Гай желал заполучить ее в жены, чтобы не постараться отомстить ей снова за то, что она подарила сердце другому – и не кому-нибудь, а лорду Шервуда. Нанеся удар по Робину, Гай не обезглавит Шервуд, как считали все стрелки, – на место брата заступит Вилл. А вот если он доберется до Марианны, то поразит Робина в самое сердце, что для Гая будет куда отраднее, чем просто убить заклятого недруга.
Простившись с Виллом и Аланом, Робин в сопровождении охранявших его стрелков направился по тропинке, бежавшей в направлении дома, куда он приехал, когда вечерние сумерки успели смениться ночной темнотой.
Она не встретила его у коновязи, и в трапезной ее тоже не было. Ставя перед Робином блюдо с ужином, Кэтрин смущенно сказала:
– А Марианна спит, почти час как уснула.
В голосе Кэтрин звучало искреннее удивление внезапной сонливостью подруги, не дождавшейся возвращения лорда Шервуда, да еще не в самую позднюю пору. Но в отличие от жены Джона Робин не был удивлен тем, что Марианна уснула так рано, и улыбнулся незаметно для Кэтрин. Поразительным было иное. Великолепная целительница, Марианна по малейшему неловкому движению угадывала, кто из стрелков получил рану, и уводила того в аптечную комнату для осмотра и перевязки, не слушая никаких возражений и уверений, что рана легкая и не стоит забот. И при всех своих знаниях и наблюдательности она совершенно не замечала, что происходит с ней самой. Когда они были на празднике в Рэтфорде, он даже навел разговор на ее самочувствие, ожидая, что она наконец обо всем догадается. По какой еще причине у нее начала постоянно кружиться голова, если прежде никогда не кружилась? «От счастья», – ответила Марианна. Ну что тут скажешь в ответ?
Поужинав, Робин пришел в комнату, которую с недавних пор делил с Марианной, и улыбнулся. Она спала, не сняв платья, как если бы на минутку прилегла отдохнуть. Пока он сложил оружие, ушел в купальню, вернулся, она ни разу не открыла глаза. Еще месяц назад она бы не уснула, зная, что он непременно должен вернуться, а если бы уснула, то скрип двери, стук Элбиона о скамью, шорох одежды – любой звук разбудил бы ее. Улыбаясь, Робин присел на край кровати, но и тогда она не проснулась. Он нежно, едва ощутимо провел ладонью по ее щеке, и она наконец открыла глаза. Они были затуманены сном, и он молча наблюдал, как они проясняются – любимые серебристые глаза. Длинные ресницы в волнении встрепенулись, и Марианна окончательно проснулась.
– Ты вернулся! Давно?
Вскочив на колени, она обвила руками шею Робина и прижалась лбом к его лбу.
– Достаточно давно, чтобы поужинать, разоружиться и побывать в купальне, – рассмеялся Робин, обнимая ее в ответ.
Марианна ахнула.
– Не может быть! От тебя и вправду пахнет водой и лавандой, а волосы влажные. И ужин тебе подала, конечно, Кэтти! Как же так? Я прилегла отдохнуть только на пару минут!
– А проспала добрую пару часов и спала бы до утра, не потревожь я твой сон! – ласково поддразнил ее Робин. – Устала, милая? День выдался чересчур хлопотным?
Подумав, Марианна пожала плечами:
– Нет, день был обычным. Не могу утверждать, что я сильно перетрудилась. Но вечером на меня вдруг навалилась такая усталость, что я просто падала с ног. Решила немного отдохнуть, а после вернуться в трапезную, чтобы ждать тебя – и вот!..
Робин посмотрел на ее озадаченное лицо и ласково усмехнулся:
– И это уже не в первый раз. Ты стала настоящей соней, радость моя!
– Действительно, – протянула Марианна. – Я в третий раз просыпаю твое возвращение. Раньше со мной такого не случалось! Утром и днем я неизменно свежа и полна сил, а вот к ночи иногда просто падаю с ног.
– И почему бы? – спросил Робин, наблюдая за ней с улыбкой в глазах.
Марианна пожала плечами и беспечно рассмеялась:
– Наверное, слишком привыкла к ратной службе, пока была стрелком вольного Шервуда. Такой командир, как ты, никогда не позволит расслабиться. Вспомни, как сам говорил мне, что я не имею права на усталость! Может быть, ты все-таки позволишь мне вернуться к службе стрелка, и малейшую слабость сразу как рукой снимет?
Продолжая смеяться, Марианна потерлась кончиком носа о его нос, и Робин с трудом удержался от смеха. Нет, она непостижима – его возлюбленная, жена, его Дева. Кажется, ему придется самому сказать ей о том, что она ждет ребенка! И все же он хотел от нее услышать эту весть. Пожалуй, он подождет еще немного. Должна же она наконец понять, что беременна! Поэтому он сказал другое:
– Милая, ты забыла, о чем мы условились? Что ты никогда не станешь просить меня разрешить тебе вновь нести ратную службу наравне с другими стрелками.
Услышав в его голосе едва уловимые стальные нотки, Марианна немедленно ответила:
– Я ведь только пошутила, Робин!
– Несомненно, ты пошутила. Но я не расположен даже к шуткам на эту тему. Скажу больше: если ты стала так сильно уставать, не бери на себя слишком много домашней работы. Да и ратные занятия с Виллом надо бы прекратить.
Глаза Марианны сердито сверкнули:
– Оставь мне хоть что-нибудь! Домашнюю работу я делю между всеми женщинами поровну, и моя часть ничуть не больше, чем у других. От ратных занятий я получаю радость, и они вовсе не утомляют меня. К тому же только во время этих занятий Вилл способен вести себя со мной без свойственной ему язвительности.
– Хорошо-хорошо, не сердись! – рассмеялся Робин и, поцеловав ее в лоб, подумал, что сам поговорит с Виллом, чтобы тот, занимаясь с Марианной, не усложнял тренировки.
Все равно очень скоро ей придется отложить меч – и надолго. Насовсем она с оружием вряд ли расстанется. Точно так же, как иная женщина гордилась умением искусно владеть швейной иглой, его возлюбленная получала радость от совершенствования навыков владения оружием, будь то меч, лук или нож. Знал бы об этом увлечении Марианны Эдрик, выразивший бурный восторг, когда Робин назвал ему имя той, на которой собрался жениться!
Словно услышав мысли Робина, Марианна спросила:
– Твой наставник еще не вернулся в Англию?
– Нет, – ответил Робин. – Почему ты вдруг спросила о нем?
– Не вдруг, – вздохнула Марианна и прильнула к Робину так тесно, как могла. – Я каждый день жду вести о возвращении сэра Эдрика. Очень хочу выйти за тебя замуж!
– Ты и так моя жена, – сказал Робин, крепче смыкая объятия, – в силу письменного договора о нашем обручении, оглашенного в церкви.
– И все равно я хочу обвенчаться с тобой, принести тебе брачный обет, услышать, как священник во всеуслышание объявит нас мужем и женой, – ответила она и, надменно подняв подбородок, заявила: – А еще я хочу покрасоваться в подвенечном наряде.
– И ты все это получишь! – с улыбкой заверил Робин. – И роскошное платье, и украшения, достойные королевы.
Притворное высокомерие на лице Марианны мгновенно сменилось глубокой нежностью, и, глядя Робину в глаза, она ласково шепнула:
– Ты и вправду поверил, что меня заботит наряд? Нет, Робин, все, что мне нужно в жизни, это ты!
– Тогда что же тебя огорчает? Ведь я рядом с тобой, – ответил Робин.
И сейчас, и впредь, и раньше – он был, есть и будет рядом с ней, единственной для него на все времена. Нежно коснувшись ее щеки, Робин медленно очертил кончиками пальцев овал лица Марианны, утопая в серебристой глубине ее глаз. Сколько раз он видел это лицо во сне, а проснувшись, пытался оживить в памяти ее черты и не мог! Даже сейчас, когда они вместе, в его сердце холодком пробуждался страх, что, стоит ему на миг закрыть глаза, и она опять исчезнет, растает в сиянии света, как в тех давних снах. Но нет, она уже не видение, а живая, теплая, любящая, осязаемая и желанная. Любуясь ею, он вспомнил, как она нежна и уступчива в его объятиях, как льнет к нему, угадывая все его желания, как отзывается тихим стоном, закрыв глаза и откинув голову ему на руку, и его сердце забилось быстрее. Ни с одной женщиной, как с ней, близость не была так блаженна, так бесконечно сладка.
– Ты все еще хочешь спать, мое сердце? – шепнул он.
Она улыбнулась и, заметив, как потемнела синь его глаз, отрицательно покачала головой. Тогда он припал к ее губам долгим поцелуем, а сам в то же время стал расшнуровывать на груди ее платье. Отвечая на его поцелуй, она распахнула его рубашку, прижала ладони к его груди и еле слышно вздохнула от счастья, переполнившего ее душу. Как всегда, его объятия подарили ей умиротворение и покой, в них она забыла все хлопоты и огорчения минувшего дня, даже очередную ссору с его братом, чью холодность и враждебность не могла ни понять, ни принять.
Позже, когда они, не разомкнув объятий, погружались в сон, Марианна потерлась щекой о плечо Робина и прошептала:
– Знаешь, со мной стали происходить странные вещи!
Скосив на нее глаза, Робин спросил:
– Какие?
– Эта слабость, которая одолевает меня, заставая врасплох!.. Вот, например, сегодня. Я днем стирала, и у меня вдруг так закружилась голова, что я чуть не опрокинула на себя лохань с бельем. А через несколько минут все как рукой сняло. Но я уверена, что абсолютно здорова!
Робин слушал ее, беззвучно посмеиваясь. Он уже готов был поступиться своими желаниями и открыть Марианне глаза на причину внезапных приступов ее слабости, но она, едва договорив, провалилась в сон. Он не стал будить ее, обнял и, пристроившись щекой к ее макушке, закрыл глаза, продолжая улыбаться.
Сама поймет, и очень скоро. Поймет и обрадуется, что своим признанием подарит радость ему. Вряд ли она забыла, что еще весной, в самые первые их совместные ночи, он говорил ей, что хочет, чтобы она родила ему сына. Робин был уверен, что любимая носит под сердцем именно сына, как он и желал. Даже к лучшему, что она уснула, избавив его от необходимости произносить слова, право на которые принадлежат только ей.
Его уверенность была обоснованной: она действительно ждала сына. Но Робин не знал, что ни ему, ни Марианне не суждено ни увидеть этого ребенка, ни взять его на руки. Утешением после этой утраты станет дочь, которую Марианна родит позже, в Веардруне, куда они с Робином вернутся меньше чем через год. Над гордым, светлым Веардруном вновь взовьется лазурный стяг с белым единорогом, олицетворяя собой сбывшуюся наконец заветную мечту не только Эдрика, но и Вилла, и самого Робина.
Восемь лет мирной, счастливой жизни, пока король Иоанн руками Гая Гисборна не развяжет новую войну против графа Хантингтона, войну, положившую начало новым испытаниям, которые предрекла им старая цыганка, войну, в которой прольется много крови и слез.
