Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 1
После недолгого молчания Вилл Статли сказал:
– Я предпочту остаться, мой лорд.
– Лихая жизнь наемника тебя больше не привлекает? – усмехнулся Вилл.
Статли из-под ресниц посмотрел на Вилла и улыбнулся не менее насмешливой улыбкой.
– Никто из лордов Средних земель не возьмет на службу человека, которому Гай Гисборн вынес смертный приговор, – он перевел взгляд на Робина и тихо, но уверенно сказал: – Никто, кроме вас, сэр Роберт Рочестер, граф Хантингтон!
Вилл мгновенным непроизвольным движением накрыл ладонью рукоять ножа, заткнутого за пояс. Хотя какую угрозу мог представлять Вилл Статли, едва шевеливший губами? Робин остался неподвижным.
– Ты знаешь, кто я? – только и спросил он, глядя на ратника спокойным взглядом.
– Не знал, но все время пытался вспомнить, где я мог видеть вас, – ответил Вилл Статли. – И наконец вспомнил, когда вы спросили про штурм Веардруна. Я видел не вас, а вашего отца, когда был мальчишкой. Вы очень похожи на него обликом. Не сомневаюсь, вы унаследовали и великодушие покойного графа Альрика. Примите мою благодарность за то, что позволяете мне остаться подле вас. Служить Рочестерам всегда почиталось в Средних землях за великую честь!
Вилл Статли взволнованно посмотрел на Робина, и тот, чувствуя горячую искренность бывшего ратника Ноттингемшира, пожал ему руку.
– Я рад принять тебя в число своих друзей. Ты полностью оправдываешь имя, которое тебе дали на службе у шерифа4. Ты смог исполнить долг сэра Рейнолда, который самому шерифу оказался не под силу: защитить справедливость.
Оставив Статли на попечение Элизабет, Робин поднялся в свою комнату. Вилл, которому очень не понравилось хмурое выражение лица брата, поспешил следом за ним. Робин сидел за столом и, увидев Вилла, кивком пригласил его войти.
– Что еще случилось? – спросил Вилл, внимательно глядя на Робина. – Ты какой-то сам не свой.
– Ты заметил, как много в нашей жизни в последнее время стало Гая Гисборна? – спросил Робин, в задумчивости постукивая пальцами по столу. – Даже сейчас его здесь нет, а кажется, что он рядом.
Ровным негромким голосом он рассказал Виллу о разговоре, который произошел днем в лесу. Вилл, глубоко вздохнув, опустился на колени и, положив руки брату на плечи, заставил Робина посмотреть ему в глаза.
– Держись, брат! Держись что есть силы!
– Зачем? – с усмешкой осведомился Робин. – До сих пор я был с ним самим собой. Теперь мне придется лицемерить, чтобы держаться, как ты советуешь.
– Затем, что в его руках твоя жизнь, как ни противна тебе мысль об этом, – настойчиво увещевал Вилл.
Кроме того – жизнь самого Вилла, благополучие Элизабет и Дэниса, и Робин прекрасно понимал, что на нем лежит ответственность не только за себя. Будь он один, все стало бы намного проще. Он помолчал, протяжно вздохнул и невесело рассмеялся.
– Боюсь, скоро Гай узнает, кто принимает решение о принятии в круг Посвященных воинов, и тогда миру между нами все равно не быть. Разговаривая с ним, я понял, как он далек от готовности принять на себя долг и пройти обряд. Сегодня же, после того что я узнал о Вилле Статли, и речи быть не может, чтобы Гай стал одним из нас.
– Откуда бы ему узнать, что решаешь именно ты?
– А откуда он вообще узнал о Посвященных воинах? – возразил Робин. – Случайность!
Вилл задумался и пожал плечами в знак того, что у него нет ответа, останется ли эта случайность единственной или повторится. Он поднял глаза на мрачное лицо брата и с прежним упорством сказал:
– И все же, Робин, я заклинаю тебя памятью отца: ради всех Рочестеров, ради себя самого смири собственную гордость. Осторожность не есть лицемерие. Не показывай Гаю, насколько он чужд тебе, пока ты не обрел силу, которая позволит тебе сделать это и сохранить собственную жизнь.
Робин в ответ крепко сжал зубы, но, заметив, как взволнован Вилл, заставил себя улыбнуться и успокаивающе потрепал брата по плечу:
– Я постараюсь, Вилл. Обещаю тебе.
Зная, как неукоснительно брат держит данные обещания, Вилл сразу успокоился. Поднявшись с колен, он взял Робина за локоть и вынудил подняться.
– Пойдем! Лиз приготовила какой-то необыкновенный ужин. Прямо-таки колдовала над очагом. Если ты откажешься, она сильно обидится.
Робин не чувствовал голода, но обижать Элизабет не хотел.
– Тогда поторопимся, чтобы не заставлять ее ждать, – улыбнулся он.
Глава тринадцатая
В то же самое время, когда в Локсли появился Вилл Статли, Эллен, к своему ужасу, обнаружила, что в ее теле происходят изменения. Травница и целительница, она не могла ошибаться, но не понимала, как такое случилось. Ведь она сразу же выпила отвар от зачатия. Но все признаки неумолимо указывали: она носит ребенка, зачатого Гаем Гисборном.
Не в силах поверить в неизбежное, Эллен отговорилась тем, что ей надо навестить захворавшую тетку, и отправилась в селение, где жила знакомая старуха-травница.
– Что ты ожидала услышать? – проворчала знахарка, осмотрев Эллен и задав несколько неизбежных вопросов. – У тебя живот вовсю растет, а ты смотришь на меня глазами один раз случайно согрешившей девицы!
– Но как же так? – растерянно прошептала Эллен. – У меня каждый месяц в положенный срок выходили крови!
– Такое бывает, красавица, – вздохнула старуха. – Не одна ты стала жертвой обмана собственного тела.
– Но ведь я пила отвар от зачатия! – упорствовала Эллен, не желая смириться с истинным положением дел. – Он такой сильный, что я чуть не умерла!
– Ну-ка, расскажи, как было дело с отваром, – встрепенулась старая травница. – Какие травы ты употребила для его приготовления? Сколько выпила?
Эллен рассказала, не упустив ни одной подробности, и старуха понимающе покивала головой:
– Тебя подвела двойная порция, Нелли. Ею ты чуть не сгубила себя, а когда из тебя выгоняли отраву, то выгнали все, и снадобье не успело подействовать. Ты перестаралась.
Эллен в растерянности посмотрела на знахарку:
– Что же мне делать, Маргарет?
Та хмыкнула и, отвернувшись от Эллен, помешала кочергой угли в очаге.
– А что ты можешь сделать? Только рожать. Срок слишком большой, чтобы помочь тебе травами, за которыми прибегают сельские девушки, а иные средства могут сгубить тебя саму. Совсем скоро ты почувствуешь, как дитя зашевелится в утробе.
Поймав умоляющий взгляд Эллен, Маргарет помотала головой:
– Не проси! Я стара, дрогнет рука, и что тогда? Убить и тебя ненароком – такой грех на душу я не возьму. Есть же у ребенка отец? Вот и ступай к нему.
Эллен переночевала у старой травницы, всю ночь не сомкнув глаз. Гая Гисборна давно не было в Локсли, и она, помня свой последний разговор с ним, очень сомневалась, что он любезно примет женщину, которая не только отвергла его предложение, но и поставила под удар его честь. Но вернуться в Локсли, носить ребенка, которого она не желала всей душой, округляться у всех на глазах, и прежде всего на глазах у Робина, было абсолютно невозможным. А если сэр Гай примет ее благосклонно вопреки опасениям Эллен? Как она объяснит Робину свой переезд из Локсли в замок сэра Гая? У Эллен начала раскалываться голова, и она решила, что продумает объяснение с Робином позже. Сначала надо поговорить с сэром Гаем, и утром Эллен отправилась прямиком к его замку.
Она не знала, пустят ли ее в замок, а если не пустят, то как она проникнет за высокие стены. Да и в замке ли Гай Гисборн? Он мог быть в Ноттингеме, где угодно! Но другого выхода Эллен не видела.
Судьба облегчила ей задачу. Едва она подъехала к замку, как мост опустился, ворота открылись, и из них выехал небольшой конный отряд во главе с Гаем Гисборном. При виде Эллен, которая предусмотрительно заставила свою лошадку попятиться на обочину, Гай осадил коня.
– Ты?! – удивился он в первое мгновение, но тут же напустил на себя холодный вид. – Что тебе понадобилось? Я же запретил тебе даже приближаться ко мне, а ты едва не пробралась в мой замок!
Она ответила, и тогда он повернул голову в ее сторону, бросил быстрый острый взгляд, отметил ее немного располневший стан и решил, что Эллен не лжет. Она и в самом деле беременна.
– Я могу быть уверен, что ты понесла от меня?
– Да, милорд. Это ваше дитя, – еле слышно сказала Эллен.
– Чего же ты ждешь от меня? – осведомился Гай, не спуская с нее пристального взгляда.
С трудом произнося каждое слово, она напомнила, как он обещал, что, случись ей забеременеть от него, ребенок ни в чем не будет нуждаться. То же самое он обещал и самой Эллен, но о себе она промолчала. Выслушав ее, Гай негромко рассмеялся.
– Да, я много чего обещал тебе в тот день и о многом говорил, в то время как ты умолчала об одном-единственном важном обстоятельстве. Твой лорд не был обязан пускаться со мной в откровения, даже когда я напрямую спросил его, как далеко простирается твоя услужливость. Он был в своем праве, но не ты.
Эллен подняла робкие, умоляющие глаза, встретившись с которыми, Гай предпочел отвернуться. Его ребенок… Что-то теплое шевельнулось в душе при мысли, что он положил начало новой жизни. Возможно, эта женщина не просто тяжела его ребенком, но даже родит сына. А что потом? Ради бастарда, который окажется первым, но точно не станет единственным и последним, поскольку жизнь впереди долгая, ему придется поступиться добрым отношением Робина. Как он объяснит ему желание забрать Эллен и само ее состояние? Открыть правду немыслимо, солгать невозможно, да и Эллен ему не нужна. Тот, кто предал однажды, предаст и в другой раз. И все же, что если она носит под сердцем именно сына? Усилием воли Гай подавил огонек, затеплившийся в его душе, заставил себя отбросить любые сомнения, за что возненавидел Эллен еще сильнее. Как она посмела, предав своего лорда, обманув его, Гая, заявиться сюда и смущать его покой? Воистину, женщина – вместилище грехов и пороков, а эта в особенности!
– Нет, – очень жестко сказал Гай, вбивая Эллен в землю каждым сказанным словом, – мне нет дела ни до тебя, ни до ублюдка в твоем чреве. Сетуй на свою плодовитость, коль сумела понести от единственного раза. Я ведь говорил тебе: узнай нужные травы и научись их заваривать. Пренебрегла моим советом? Тогда убирайся прочь и не попадайся мне на глаза.
– Но что же мне делать? – в полном отчаянии прошептала Эллен.
– Что тебе делать? – Гай передернул плечами. – Падай в ноги своему лорду, кайся в том, что предала его. Станешь обвинять меня – и о себе не забудь молвить правду. Расскажи ему, как слизывала с моих пальцев собственную слизь, как обнимала меня, как стонала и кричала в голос от упоения. Да, я пожелал разглядеть тебя обнаженной, даже обнял. Тяжкий грех? А твой? Ты не вырвалась, не убежала, а раскинулась на озерном песочке. Мимо тебя прошел бы только евнух! Давай, Эллен, расскажи лорду Робину все, как было! А дальше пусть он решает, что с тобой делать. Он мужчина, поймет, что над тобой не чинили насилия. Но, кто знает, вдруг его гнев обратится и на меня? Кайся, но помни, о чем я говорил тебе летом, если ты хоть действительно дорожишь его жизнью и свободой. Я бы на его месте точно знал, кого предпочесть: не тебя.
Он поднял руку, прищелкнул пальцами, и ратник, державшийся впереди остальных, но на корпус лошади позади Гая, тут же поравнялся со своим лордом и вопросительно посмотрел на него. Гай надменным движением подбородка указал на Эллен.
– Джеффри, запомни эту женщину. Если встретишь ее даже не вблизи моего замка, а просто на моих землях, повесь ее.
Он хлестнул коня, поднимая его в галоп, и промчался мимо, щедро забрызгав Эллен грязью с головы до ног. На миг ей почудился быстрый сочувственный взгляд всадника, только что получившего жестокий приказ в отношении нее, но Эллен было уже ни до чего – ни до жестокости Гая Гисборна, ни до мнимого или действительного сочувствия его молочного брата.
Судьба ребенка решилась. Самой Эллен он был не просто не нужен – она питала к нему отвращение: он был живым свидетельством ее падения и предательства. Переночевав в дороге на постоялом дворе и добравшись до Локсли следующим днем уже в сумерках, Эллен, едва переступив порог дома, падая с ног от усталости, приготовила отвар из трав, с помощью которых вытравливают плод. Пока отвар настаивался, Эллен прибегла к тем средствам, от которых остерегала старая травница. Если рука дрогнет, она убьет не только ребенка в своей утробе, но и себя. Но подобное соображение не остановило Эллен, как и боль, которую она с трудом вытерпела. Едва отдышавшись, она выпила настоявшийся отвар. У нее оставалось немного времени, прежде чем вытяжки из трав начнут действовать. Эллен присела на кровать и задумалась. Ей была нужна помощь, но кого позвать? Раньше она не задумываясь позвала бы лучшую подругу. Но Элизабет сама ждала ребенка и была почти на сносях. Выбора не оставалось: Кэтрин. К ней Эллен и пошла.
– Конечно, я помогу тебе! – горячо заверила Кэтрин, еще не зная, в чем нужна помощь. – Ой, какое у тебя чумазое лицо! И платье сплошь покрыто грязью. Дай хоть щеки тебе ототру!
– Боюсь, тебе придется заночевать у меня, – предупредила Эллен, видя в этом наибольшее препятствие для Кэтрин, но та беспечно махнула рукой.
– Подожди минутку, я предупрежу Джона! – сказала она и скрылась в доме.
Судя по раскрасневшемуся и сердитому лицу Кэтрин, когда та вернулась к Эллен, Джон не так беспечно отнесся к намерению жены ночевать у подруги, тем более не зная зачем. Пока женщины шли к дому Эллен, та вполголоса рассказала Кэтрин, что им предстоит делать. Кэтрин ахнула и прижала ладони к лицу:
– Ты с ума сошла, Нелли! Да я ни за что не стану в этом участвовать! Травить невинное дитя, которое и на свет-то еще не появилось!
– Меня уже скручивает схватками, и ребенок все равно мертв, – сказала Эллен, стараясь, чтобы голос не ломался от боли. – Конечно, это грех – то, что я задумала, и если тебе настолько претит…
– Идем так быстро, как ты можешь, – сердито ответила Кэтрин, взяв Эллен под руку. – Не хватало еще, чтобы у тебя все началось прямо на улице!
Они добрались до дома Эллен, и та, упав на кровать, кривясь от боли, говорила Кэтрин, что нужно делать. Кэтрин старательно выполняла указания Эллен и сумела извлечь плод из ее тела. Но на большее ее не хватило: Кэтрин сама оказалась на грани обморока. Эллен почти впала в беспамятство и уже ничего не могла подсказывать Кэтрин. В поисках спасения подруги Кэтрин бросилась к Робину.
Он спал, но тут же проснулся и вскочил с кровати, едва она начала свой рассказ.
– Кэтти, я считал тебя умнее! Надо было сразу идти ко мне! – бросил он, торопливо одеваясь и натягивая сапоги.
– Так ведь она сказала, что уже выпила отвар, которым травят плод, – чуть не плача, пыталась оправдаться Кэтрин.
– Тем более! Какой из тебя лекарь?!
Быстро одевшись, Робин сбежал по лестнице и, порывшись в аптеке, сложил все, что ему могло понадобиться, в корзину.
– Скорее, Робин! – взмолилась Кэтрин, выхватив ее из рук Робина. – А вдруг она умерла, пока я тут?
Но Эллен была жива, хотя и без сознания. Осмотрев ее, Робин даже побледнел, чем еще больше напугал Кэтрин. Прикрикнув на нее, он велел подавать ему то, что он назовет, и занялся Эллен. С большим трудом ему удалось уменьшить кровотечение, после чего он наложил швы на разрывы. Кэтрин, крепко стиснув губы, чтобы все-таки не свалиться в обморок, доставив тем самым Робину еще больше хлопот, помогала, подавая то травяной настой, то иглу, то чистое полотенце. Когда был наложен последний шов и Робин убедился, что кровотечение прекратилось, он поручил Эллен заботам Кэтрин, чтобы та отмыла ее от крови. Сам же нашел корзину, в которую Кэтрин положила погибшего ребенка. Осмотрев его, Робин потемнел от гнева. Велев Кэтрин согреть вина и положить в него мед, Робин вывел Эллен из беспамятства и дал ей выпить несколько лекарственных настоев.
– Ты в своем уме? – рассерженно спросил он, когда увидел, что Эллен в ясном сознании.
– Не кричи на нее, – жалобно попросила Кэтрин, подавая Робину кружку с вином. – Ей и так плохо!
Приподняв Эллен за плечи, Робин приставил кружку к ее губам и заставил выпить все, до самого дна. Вновь уложив ее, он выпрямился и посмотрел на Эллен полными ярости глазами.
– От кого ты понесла? Если ты убила моего ребенка, я сам сейчас придушу тебя, – пообещал он, не смущаясь присутствия Кэтрин, которая, тихо ахнув, зажала ладонями рот, обомлев от неожиданного открытия.
Эллен, глотая слезы, покачала головой.
– Твоего ребенка я носила бы с радостью и гордостью, – прошептала она, глядя ему в глаза. – Я бы ходила так, словно в моих горстях святая вода и нельзя расплескать ни капли. Никогда я не подняла бы руку на дитя, зачатое тобой! Никогда!
Она говорила так, что Робин не мог не поверить ей. Его взгляд смягчился, и он спросил:
– Тогда кто отец? Что он сделал, что ты решилась на такое? Отказался жениться на тебе, узнав, что ты в тягости?
Эллен отвернула голову к стене и заплакала. Робин на миг подумал, что может узнать правду с помощью Эллен, но без ее согласия. Она была слишком слаба и подавлена, чтобы воспротивиться, если он откроет ей память. Но что таится в памяти Эллен? Едва ли добрые воспоминания о том, от кого она зачала ребенка, в противном случае она не убила бы собственное дитя с хладнокровной решительностью! А если так – не просто вспомнив, а наяву увидев прошлое, испытав те же чувства, выдержит она или умрет? Сомнение решается в пользу сомнения, и Робин отказался от своего намерения. Будет лучше, если она расскажет сама. Ладонь Робина ласково прошлась по голове Эллен и накрыла затылок.
– Кто обидел тебя, Нелли? Ведь обидел, я же вижу! Скажи мне, и я призову его к ответу. Ты рассталась со мной, когда он уже бросил в тебя семя. Не хотела обманывать меня, пусть я и не просил от тебя верности. Дружок мой, мой добрый товарищ, назови мне имя! Он сполна заплатит за твои страдания. Ты страдала все эти месяцы! Я только сейчас понял, что крылось за твоей улыбкой. Скажи, кто это? – мягко, но настойчиво допытывался Робин, не отнимая руки от головы Эллен.
«Скажи, – раздался в ушах Эллен голос Гая Гисборна, – и между нами сразу начнется вражда».
– Ни к чему, Робин, – глотая слезы, ответила Эллен. – Он ничего не знает, ни в чем не виноват. Кто это был?
Робин понял, что она спрашивает о погибшем ребенке, и неодобрительно нахмурился.
– Какая теперь разница, Нелли? Тебе мало горя?
Она повернула к нему залитое слезами лицо, и Кэтрин, не удержавшись, вздохнула:
– Это была девочка.
Робин что-то сказал сердобольной Кэтрин тихим, но очень резким тоном, отчего она залилась румянцем, но Эллен не разобрала его слов и не увидела виноватого выражения лица подруги, вновь закрыв глаза. Она зарыдала в отчаянии, обвиняя себя в убийстве.
Дочь. Она могла бы заплетать ей косички, шить красивые платья, учить разбираться в травах и готовить лекарства. Почему она не дала себе ни времени, ни труда подумать хотя бы немного? Сжигаемая ненавистью к Гаю Гисборну и отвращением к себе, она ни разу не задумалась о ребенке, которого носила под сердцем, пока не услышала, что у нее могла родиться дочь. Да, в ней текла бы кровь человека, который изломал и жизнь Эллен, и ее саму, но ведь и ее крови в дочери была бы половина. Да и как она смеет взваливать вину на одного Гая Гисборна? Кто запечатал ей рот, чтобы честно сказать ему, что она делит ложе с Робином? Он ведь говорил, что даже не помыслил бы прикоснуться ней, знай об этом. Кто помешал оттолкнуть его, вырваться, убежать, пусть и в одной сорочке? Наказанная тем, что понесла от того единственного совокупления, она с жесткостью палача обошлась с собственным ребенком. Пусть даже у девочки были бы темно-ореховые глаза Гая Гисборна! Теперь, когда этой дочери было не суждено родиться, Эллен изнемогала от жалости к погубленному ею ребенку и с запоздалым раскаянием мысленно молила мертвое дитя о прощении.
– Что сделано, то сделано, Нел, и сожалеть поздно, – услышала она голос Робина, потом его тяжелый вздох. – Плохо другое: судя по всему, у тебя вряд ли когда-нибудь будут дети. Во всяком случае, лет на десять забудь о них.
Когда Эллен уснула, Робин завернул погибшего недоношенного ребенка в полотенце и взял лопату.
– Пойду зарою его за кладбищенской оградой. Приберись пока в доме, Кэтти, чтобы утром ей ничего не напомнило о том, что было ночью.
Когда он вернулся, дом сверкал чистотой, и Робин только подивился живости Кэтрин, которая успела за такое короткое время навести идеальный порядок. Эллен спала, и, чтобы не тревожить ее, Робин и Кэтрин вышли под звездное осеннее небо.
– И все-таки кто он, этот подлец? – думая вслух, сказал Робин. – Она утверждала, что собралась замуж, но я не помню, чтобы в последнее время Эллен встречалась хоть с кем-то из мужчин Локсли.
– Никто из наших мужчин с ней так бы не обошелся! – гневно сверкнула глазами Кэтрин. – Это какой-то чужак, из другого селения, причем постарался никому не попасться на глаза. Обольстил ее обещанием жениться, а потом бросил! Ну какая из женщин в здравом уме, не впав в отчаяние, пойдет на такой грех? Другие вот ждут-ждут, и никакие молитвы не помогают!
Услышав протяжный и горестный вздох, Робин отвлекся от напряженных размышлений о том, кто стал причиной беды, постигшей Эллен, и скосил глаза на маленькую опечаленную Кэтрин.
– К слову, Кэтти, ты ведь не первый год замужем. Лиззи уже второе дитя скоро подарит мужу, а ты что-то не торопишься!
Кэтрин снова протяжно вздохнула и совсем сникла.
– Вот и свекор начал ворчать, что Джон взял в жены бесплодную. Дескать, в их роду викингов все женщины каждый год приносили по ребенку, а то и разрешались двойней! Я уже побаиваюсь: вдруг Джон призадумается, да и отошлет меня к родителям!
Робин ласково обнял Кэтрин за плечи и, когда она вскинула на него полные слез агатовые глаза, улыбнулся:
– Не отошлет. Джон крепко любит тебя, малышка, а твои печали легко развеять. Забеги ко мне завтра, я дам тебе мешочек с травами и научу, как заваривать, настаивать и поскольку пить. Не пройдет и года, как ты станешь пенять на раздобревший живот.
– Не стану! – рассмеялась Кэтрин и, привстав на носки, поцеловала Робина в щеку. – Ну что бы мы без тебя делали? Ты даже представить себе не можешь, как мы все осиротеем, когда ты покинешь нас! Ведь однажды покинешь?
И она вновь чуть не расплакалась. У Кэтрин, как у весеннего неба, солнечная улыбка быстро смеялась дождиком слез, а потом опять улыбкой. Поцеловав ее в кончик носа, Робин тихо, но очень серьезно сказал:
– Я никогда не покину вас, Кэтти! Ни всех вместе, ни каждого в отдельности. Ты веришь мне?
Заулыбавшись, она кивнула, утонув в его глазах, казавшихся в ночной темноте не синими, а черными.
– Вот и хорошо. А теперь вернемся и посмотрим, как там Нелли.
При виде бледного до прозрачности лица спящей Эллен Кэтрин невольно всхлипнула. Дотронувшись до ее руки, она с тревогой посмотрела на Робина.
– Какая холодная! Как у покойницы! Но ведь Нелли выживет, Робин?
Робин не стал говорить Кэтрин, что Эллен сейчас все еще пребывает на грани жизни и смерти. Он должен с помощью всех своих знаний отвести ее от этой грани, не дать умереть, и он спасет Эллен, чего бы ему это ни стоило.
– Конечно, дружок! – сказал Робин, вложив в голос всю уверенность, на которую был способен. – Мы с тобой обязательно вылечим ее.
Эллен поправлялась медленно и тяжело. Если бы ее сердце не давил тяжкий гнет предательства любви к Робину и убийства собственного ребенка, выздоровление бы ускорилось. А так она покорно пила лекарства из рук Робина или Кэтрин – только они по очереди выхаживали Эллен, чтобы сохранить от других в тайне то, что произошло, – и молча, с закрытыми глазами вытягивалась на постели. Не выдержав, Робин однажды крепко взял ее за руку и заставил открыть глаза.
– Послушай, Нелли, так нельзя. Все, что тебя мучает, осталось в прошлом. Ты сильная, крепкая женщина, и прежде всего – духом. Изволь взять себя в руки, если не хочешь утратить мое уважение.
Эти слова оказались действеннее лекарств. И все же Эллен в точности знала: однажды, случайно или намеренно, Робину откроется правда, и тогда она все равно утратит его уважение и дружбу. Гнет уменьшился, но не исчез. Выздоровление пошло быстрее, но не настолько, как рассчитывал Робин.
Зато Статли шел на поправку со всей стремительностью молодого, здорового и жизнелюбивого человека. Дом Робина пополнился еще одним жильцом, а семья – домочадцем. Теперь их было трое – Вульфгар, Статли и сам Робин. Пока Эллен не выздоровела, холостяцкий дом трех мужчин взяла под опеку Кэтрин, успевая вести и собственный дом так, что Джон и Эрик не очень-то замечали ее отсутствия. Эрик был даже рад отдохнуть от неугомонной невестки в отличие от Джона, который ворчал, если Кэтрин задерживалась в доме Робина дольше, чем следовало по его мнению.
Когда Эллен полностью выздоровела и вернулась к своим обязанностям, в первый же вечер Робин спросил ее:
– Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой приключилось?
Эллен подняла на него смятенные глаза, судорожно пытаясь сложить в голове правдоподобную историю. Но Робин, не спускавший с нее пристального взгляда, избавил Эллен от сочинительства.
– Не хочешь, – усмехнулся он, и его лицо приняло жесткое выражение. – Тогда лучше оставь свои секреты при себе, но не оскорбляй мой слух ложью, которую сейчас пытаешься выдумать.
Эллен покорно склонила голову. А что она могла сказать ему? Уверить в любви и признаться в измене? Лучше молчать, раз уж он сам предложил ей молчание. Перед Рождеством Элизабет родила дочь, и, принимая младенца, Эллен с трудом заставила себя улыбнуться и поздравить подругу. Глядя в маленькое личико, она вспоминала свою дочь, которую сама же убила, вспоминала, не зная, кого ненавидит больше: Гая Гисборна или себя.
****
Статли приняли в Локсли с радушием, которое удивило бывшего ратника ноттингемской стражи. Он ожидал вполне объяснимой настороженности: ведь Локсли до последнего человека предано Робину, врагом которого был шериф Ноттингемшира. Но вскоре Статли понял, что как раз этой преданности он обязан общим теплым приемом. Робин спас его от смерти, и значит, счел достойным своего вмешательства в участь бывшего ратника. Это обстоятельство послужило для Статли наилучшей рекомендацией в глазах друзей Робина.
Вначале Статли пытался вести себя с Робином как с лордом, выказывая ему знаки почтения, и даже пытался именовать графским титулом. Но заметив, что Робин не считает нужным соблюдать подобные условности, он стал держаться с ним, как остальные жители Локсли: внешне так, словно Робин был им ровней, а в душе испытывая к нему огромное уважение и признавая его главенство во всем.
Неистребимая тяга к воинскому искусству все равно осталась в крови Статли, и он с бесконечным удовольствием принял участие в ратных тренировках Робина и его друзей. Наблюдая за ним на первом же занятии, Робин полностью согласился с мнением самого Статли о его изощренности в ратном деле. Он великолепно владел мечом, в метании ножей ему не было равных: он мог попасть в любую цель из любой позиции. Нож выпархивал из его руки быстрой молнией и через мгновение впивался точно в заданную мишень. Для братьев Рочестеров наконец-то нашелся достойный противник, не считая Джона и Эрика. Остальные были их учениками, и пока ни один из учеников не сумел одержать верх ни над одним из наставников.
Статли был одинаково дружелюбен со всеми, выделяя Робина и Вилла, но вскоре особенно сдружился с Аланом. Узнав бывшего ратника поближе, Робин удивился тому, что он так долго избегал немилости Гая Гисборна или шерифа. Статли на все имел собственный взгляд, твердые принципы и не заботился скрывать своего отношения к чему-либо. Поступив на службу шерифа в юном возрасте, он был свято уверен, что герб Ноттингемшира на его доспехах обязывает неукоснительно стоять на страже порядка и справедливости. Олицетворением и того и другого он считал сэра Рейнолда, но наивные представления не могли сохраниться надолго. Статли был наблюдателен и умен, и реальная жизнь очень скоро развеяла юношеские иллюзии.
– Да, я был наивен, – согласился он в одном из разговоров с Робином, – и полагал, что сила должна быть обращена на защиту, а не на произвол. Но моя наивность заключалась не в этом убеждении – ему я остаюсь верен и сейчас, а в том, что я считал себя орудием справедливости в руках, которые на деле оказались по локоть в крови. Последние два года я уже не заблуждался в природе сэра Рейнолда и оставил бы службу у него, если бы знал, кому предложить свой меч. Но я не видел достойных лордов – они все одинаковы, Робин. Нашим миром правит сила.
– Править можно по-разному, – заметил Робин.
– Да, и ты, например, являешь собой полную противоположность и сэру Рейнолду, и сэру Гаю. В отличие от них ты считаешь власть средством, а не целью. Таким же был и покойный граф Альрик. Возможно, именно очарование его сутью и породило мои заблуждения в том, что все понимают власть так, как понимал ее он, а теперь и ты. Помяни мое слово, Робин: тебе не избежать противостояния с Гаем Гисборном, и однажды оно обязательно выльется в открытое столкновение. От тебя исходит дух свободы, а это свойство сэр Гай ненавидит особенно сильно и пытается искоренить его, в ком бы ни встретил.
Статли казался полностью доволен неожиданной переменой в своей жизни. Рана на лице зажила, остался лишь узкий шрам, протянувшийся от скулы до подбородка. Он был хорош собой, и девушки охотно принимали его общество. Он даже подумывал жениться на одной из них, но соображение, что у него ничего нет – ни земли, ни дома, – сдерживало его намерения. Узнав о сомнениях Статли от Алана, Робин поспешил уверить его в своем содействии, если он серьезно надумал обзавестись семьей. И Статли, твердо решивший остаться в Локсли до тех пор, пока здесь остается Робин, почти сделал предложение младшей сестре Элизабет. Но очередной визит в Локсли Гая Гисборна полностью изменил его планы.
Гай приехал в начале февраля. Как всегда, он был один, не стал заходить в дом, что избавило Статли от необходимости прятаться. Эллен не так повезло: она была во дворе и столкнулась с Гаем лицом к лицу. Он вскользь окинул взглядом ее стан и приподнял бровь.
– Оказывается, ты опять солгала мне? – спросил он вполголоса, пользуясь тем, что поблизости никого нет, а значит, никто не услышит их разговор.
– Я потеряла ребенка, – кратко ответила Эллен.
Она собиралась пойти в дом и уведомить Робина о приезде гостя, как новый вопрос Гая, заданный быстрым отрывистым голосом, остановил ее:
– Кто это был?
Эллен глубоко вздохнула, подняла на Гая печальные глаза и тихо ответила:
– Девочка.
Узнав, что Эллен родила бы не сына, а никчемную дочь, Гай испытал огромное облегчение и мысленно поздравил себя с тем, что не поддался порыву оставить ее в своем замке. Ради сына еще стоило пойти на риск, уповая, что получится убедить Робина в том, что женщина не может быть причиной раздора между мужчинами и воинами, связанными дружбой. На то, что у него с Робином все-таки сложилась дружба, Гай очень надеялся, и ради дочери рисковать этой дружбой в глазах Гая было ничем не оправдано.
