Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 1
Братьев ожидал не один праздничный стол, а два. Эдрик, не желая встречаться с Барбарой, в дом Вилла идти отказался и не пустил Тиль. Чтобы не огорчать дочь Эдрика, Робин оставил дома сестру и, отдав должное блюдам, приготовленным Барбарой и Элизабет, братья отправились в дом Робина, чтобы продолжить праздновать Рождество вместе с наставником, девочками и Эллен. По дороге Вилл все-таки не выдержал и спросил:
– О чем ты говорил с Лиз? Она слушала тебя как зачарованная, словно ты рассказывал ей волшебную сказку!
– Отчасти так и есть, – рассмеялся Робин. – Она попросила меня рассказать, как праздновали Рождество в Веардруне. Мне самому показалось сказкой то, как это происходило.
– А я, глядя, как ты смотрел на нее, подумал, что Элизабет просто тебе понравилась! – с тайным облегчением рассмеялся Вилл.
– Правильно подумал, – спокойно ответил Робин. – Она мне нравится. Краше нее в Локсли никого нет. Она очень красивая, изысканная и достойная женщина. Ведь причислить ее к девицам будет неправильно?
Он выразительно посмотрел на брата. Столкнувшись взглядом с Робином, Вилл нахмурился.
– На что ты намекаешь?
Робин рассмеялся и пожал плечами:
– Разве намекаю? По-моему, я говорю прямо. В селении все знают, что Лиз стала твоей подружкой. А теперь скажи мне, что ты не спишь с ней почти каждую ночь!
После недолгого молчания Вилл спросил:
– Ты осуждаешь меня?
Услышав вопрос, Робин слегка поднял брови.
– Осуждаю? Нет, – он покачал головой и задумчиво улыбнулся. – Я понимаю тебя и, наверное, в глубине души испытываю легкую зависть. Как она смотрит на тебя, Вилл! Если бы Элизабет подобным взглядом смотрела на меня, я бы не устоял в первый же день!
Вилл ничего не ответил, и Робин вновь рассмеялся.
– Неужели ты думал, что я посягну на женщину брата? Я сказал Элизабет, что Веардрун придется ей по сердцу, полагая, что ты захочешь взять ее с собой. Я же вижу, как ты к ней привязан!
– Как был бы привязан к любой другой, – хмыкнул Вилл.
– Ну-ну, – по губам Робина скользнула быстрая улыбка, и он сменил тему.
То, что было совершенно очевидным для Робина, но не желал признавать Вилл, для Элизабет оставалось совершенно непонятным. Она любила Вилла с прежней неистовой силой и самоотверженностью, но как к ней относится Вилл, не могла разгадать, как ни пыталась. Иногда ей казалось, что он дорожит ею, иногда – что она почти ничего не значит для него. Жизнь Элизабет не была ни простой, ни безоблачной. Она научилась не слышать шепотки за спиной, и, к счастью, они почти прекратились: все привыкли к тому, что Элизабет принадлежит Виллу, не о чем и судачить. Все, даже мать Элизабет, но не отец.
Проводя с Виллом почти каждую ночь, она по утрам возвращалась домой неизменно с тяжелым сердцем. Безмолвное неодобрение отца давило на нее ежеминутно, пока она находилась в родительском доме. Барбара по-прежнему платила ей за помощь по хозяйству, и мать радовалась этим деньгам, но отец отворачивался, едва увидев монеты, давая понять Элизабет, что даже серебро – не слишком высокая плата за девичью честь. Но Томас ничего не говорил дочери. Если ему начинало изменять самообладание, он просто уходил из дома и находил себе работу во дворе. Летом было проще: отец от зари до зари проводил время в полях и на покосах. Когда хлеб был убран и обмолочен, стало тяжелее. Элизабет постоянно ловила укоризненные и возмущенные взгляды отца, но не могла заставить себя отказаться от Вилла и тихо радовалась отцовскому молчанию. Что бы она стала делать, запрети он ей оставаться на ночь в доме Барбары? Ослушалась и убежала бы к Виллу? А он бы принял ее? В последнем Элизабет не была уверена даже в малости.
Однажды в июле Вилл позвал ее на лесное озеро купаться. Элизабет не умела плавать и побаивалась заходить в воду глубже, чем по грудь. Вилл, будучи прекрасным пловцом, решил исправить это упущение и научить подругу плавать. Элизабет доверчиво вложила ладонь в руку Вилла, когда он повлек ее за собой, посмеиваясь над ее страхом. Он долго и терпеливо возился с Элизабет, подсказывая, как надо двигаться, и поддерживая ее, пока она старательно повторяла урок. Бесконечно уверенная в надежной силе его рук, Элизабет наконец смогла проплыть несколько ярдов почти без помощи Вилла. Благодарная ему и гордая собой, она целовала Вилла, стоя с ним по пояс в теплой, пронизанной солнечным светом воде. Заметив, что Элизабет начала дрожать, озябнув от долгого купания, Вилл подтолкнул ее к берегу. Крикнув ей вслед, что он еще немного поплавает, и приказав Элизабет ждать на берегу, Вилл в несколько широких гребков оказался на середине озера.
Элизабет устроилась на отмели, где вода омывала ее колени с ленивым плеском. Она с нежностью наблюдала за Виллом, пока он плавал и нырял в свое удовольствие, любовалась каждым его движением, даже тем, как он трясет головой и отфыркивается, когда выныривает из воды. Почувствовав себя отдохнувшей и согревшись под жарким летним солнцем, она заскучала и решила попробовать еще раз поплавать, но уже одна, без пригляда Вилла. Вначале Элизабет старалась держаться недалеко от берега, так, чтобы можно было нащупать ногой дно. Вода ласково поддерживала ее и больше не казалась опасной. Забыв о прежней робости перед глубиной, Элизабет отважно устремилась дальше от берега.
Ее самонадеянность не осталась безнаказанной. Элизабет вдруг почувствовала, как тело лизнул, а потом обхватил, будто рукой, холодный поток. Она попыталась встать на ноги и окунулась с головой. Хлебнув воды, Элизабет вынырнула и, сохраняя самообладание, стала грести к берегу, но сильное подводное течение не отпустило ее. Забыв об уроках Вилла, она беспорядочно заколотила руками и ногами, но почти не сдвинулась с места: берег оставался таким же далеким, как был. Ее охватила паника, она закричала, и в рот тут же полилась вода. Элизабет вновь ушла с головой в глубину. Задыхаясь, она билась, уже не понимая, где верх, где низ, как вдруг сильная рука обхватила стан и выдернула ее на поверхность. Хватая ртом воздух, Элизабет не успела понять, что произошло, и попыталась на что-то вскарабкаться. Ее немедленно стиснули так, что у нее перехватило дыхание.
– Лиз, ты утопишь меня! Не шевелись, я тебя вытащу, – раздался над ухом голос Вилла.
Элизабет тихо заплакала, поверив, что спасена, и догадавшись, что пыталась забраться на Вилла.
Он вынес ее на берег и, усадив на траву, закутал в свою рубашку: Элизабет бил крупный озноб. Она вцепилась руками в плечи Вилла и прижалась к нему всем телом. Он крепко обхватил ее, унимая слезы и дрожь, не замечая, как у самого от волнения дрожат руки.
– Глупенькая! – с нежностью прошептал он. – Зачем ты полезла на глубину, едва умея плавать? Я же велел тебе ждать меня на берегу!
– Мне было так страшно! – всхлипнула Элизабет. – Мне казалось, что еще не очень глубоко, а когда я поняла, что ошиблась, думала: все, утону!
Вилл обхватил ладонями ее мокрое от воды и слез лицо, приподнял голову и прикоснулся губами к прыгавшим от озноба и плача губам Элизабет.
– Лиз, навсегда запомни две вещи, – сказал он, глядя в ее широко открытые глаза. – Никогда и ничего не бойся рядом со мной. Это первое. Всегда слушайся меня – это последнее. Только эти две вещи, Лиз, и с тобой все будет хорошо.
Как долго она вспоминала потом эти слова и голос, которым они были сказаны, мягкий проникновенный голос. А еще глаза Вилла в тот момент – золотистые, в обрамлении длинных черных ресниц, слипшихся от воды, ласковую улыбку, притаившуюся на самом донышке его медовых глаз. Пережитый страх быстро забылся, а слова, сказанные Виллом, вспоминались вновь и вновь.
Но ей доводилось видеть у него и другие глаза – холодные, отчужденные, жестко сощуренные. Именно такими глазами он неотрывно смотрел на Элизабет, когда она поведала ему, что отец решил выдать ее замуж.
– За кого? – соизволил кратко спросить Вилл, когда смолкшая Элизабет уже не знала, куда деваться от его пронизывающего взгляда.
Это был единственный раз, когда Томас решил поговорить со старшей дочерью начистоту.
– Вот что, Лиззи, я долго ждал, надеялся, что ты сама образумишься, да вижу, напрасно. Он как был Рочестером, так и остался, поэтому ни о какой женитьбе на тебе и речи быть не может. Да он, наверное, и не ведет с тобой разговоров о свадьбе, а уж ты с ним тем более. Ты бегаешь к нему добрых полгода. Пожалуй, хватит.
Элизабет слушала отца, низко склонив голову. Заметив, что она силится не расплакаться, Томас сжалился над дочерью и ласково погладил ее по голове.
– Ты у меня красивая девочка, самая красивая из дочерей. Не бездельница, мастерица во всех домашних делах. Из тебя выйдет хорошая жена, Лиззи. Надо лишь найти того, кто оценит это, не придравшись к тому, что ты уже не девственница. Собирайся! Поедешь со мной на ярмарку. Мне надо продать зерно, а заодно я присмотрю для тебя подходящего мужа.
– А! – рассмеялся Вилл коротким недобрым смешком, когда Элизабет передала ему разговор с отцом. – Так тебя везут на смотрины, как породистую лошадь на продажу: вдруг кому-то приглянешься! Что ж, нарядись, заплети косы позатейливее, не забудь надеть ожерелье, что я тебе подарил. На кобыл всегда цепляют какие-нибудь украшения, чтобы завлечь покупателя.
Оцепенев от обиды, Элизабет не знала, как ответить, да ей и в голову бы не пришло сказать что-нибудь оскорбительное, что заставило бы Вилла выйти из себя, пусть с помощью гнева, но стереть с его лица холодную усмешку. Она слишком горячо его любила, поэтому молча повернулась и ушла, спряталась на сеновале, где до ночи проплакала, пока Вилл наконец не отыскал ее. Не сказав ни слова утешения, он просто вскинул Элизабет на руки и унес к себе в спальню, а утром она с отцом поехала на ярмарку. Вилл простился с ней коротким небрежным кивком, да и ночью был не слишком разговорчив.
Они приехали, расположились в ряду других продавцов зерна, и первым, кто к ним подошел, был Вилл. Элизабет даже вздрогнула, когда увидела его в шаге от себя, и поморгала глазами, решив, что он ей почудился. Нет, это был именно он. Устремив на Томаса спокойный взгляд, Вилл спросил:
– Много ли покупателей?
Томас посмотрел на него с откровенной досадой, заметив которую, Вилл рассмеялся.
– Ты первый, – ответил Томас и многозначительно добавил: – Но ведь ты ничего не купишь, лорд Уильям.
– Не куплю, так помогу тебе быстрее распродать товар! – уже откровенно ухмыльнулся Вилл. – Как не помочь соседу, если выпал свободный денек?
Томас понял, что его затея провалилась. Вилл ловко перетаскивал мешки с зерном в повозки покупателей, следил, чтобы Томаса не обманули при расчете, но при этом неотрывно, хотя бы краем глаза наблюдал за Элизабет. Стоило какому-нибудь парню или мужчине, привлеченному красотой девушки, обратиться к ней с ласковым словом, как Вилл молчаливой, но грозной тенью возникал рядом с Элизабет, отбивая хмурым взглядом охоту продолжать разговор с девушкой. Она так и простояла рядом с повозкой, которая быстро опустела.
– Смотри, как у нас вдвоем сладилось дело! – весело сказал Вилл отцу Элизабет, не желая замечать его угрюмого лица. – Пора домой!
– Мне нужно кое-что прикупить для хозяйства, – мрачно ответил Томас, не глядя на дочь.
– Нужно так нужно, – покладисто согласился Вилл, крепко взяв Элизабет за руку. – А я провожу твою дочь. Как бы она не потерялась в толпе, пока ты будешь занят покупками.
Томас лишь махнул рукой в его сторону. Вилл усадил Элизабет на коня, вскочил в седло позади нее и, обняв девушку, с задорным свистом пришпорил жеребца. Они долго ехали в молчании, пока над ухом подавленной Элизабет не раздался насмешливый голос Вилла:
– Наряжалась, косу короной на голове уложила, а все оказалось зря! Ни одного жениха, Лиззи! Никому ты не приглянулась. Что же я-то в тебе нашел?
Прикусив губу, она обернулась к нему и обожгла глазами, полными обиды. Вилл вдруг стал очень серьезным, поймал ладонью ее подбородок, не позволив отвернуться, и произнес:
– Запомни наконец: ты моя. Если для того чтобы ты усвоила это, мне понадобится разгромить всю ярмарку, я обещаю тебе так и сделать.
Глядя в его глаза, горевшие золотистым янтарем, Элизабет поверила, что Вилл вполне способен поступить так, как пообещал. Но что означали его слова? Что он любит ее или в нем говорил собственник, не желавший расставаться с вещью, которую считал своей?
Все пошло по-прежнему. В очередной раз выйдя из себя, Томас собрался идти к Робину и просить, чтобы тот заставил брата отказаться от Элизабет. Но и старшая дочь, и жена упали ему в ноги. Элизабет плакала при мысли, что Вилл так и сделает, подчинившись брату, а Сьюзен умоляла мужа не позорить еще больше имя дочери. Томас выбранил обеих и отступился.
И все же Элизабет подмечала, что отношение к ней Вилла изменилось, и эти перемены ей не понравились. Элизабет показалось, что Вилл стал относиться к ней с едва ощутимым, но все-таки равнодушием. Когда она говорила ему, что ей нужно вернуться на ночь к себе домой, он отпускал ее, пожимая плечами с видимым безразличием, и не спрашивал о причинах. Если она оставалась, принимал это как само собой разумеющееся, не выказывая особенной радости. Элизабет даже подумала, не завладела ли его сердцем другая девушка, но нет, он ни на кого не смотрел особенно приветливым взглядом.
Вот и холодным февральским вечером, когда молодежь Локсли, как всегда, собралась повеселиться в амбаре, Элизабет грустила над вышиванием. Громко звучала музыка, пары кружились в веселом танце, и ей тоже хотелось, чтобы Вилл пригласил ее потанцевать. Но он, как пришел, был занят разговором с Робином и Джоном и не обращал на нее ни малейшего внимания.
Джон то и дело поглядывал в сторону Элизабет, и ему очень не нравилась печаль на ее лице. Джон всегда хотел, чтобы все вокруг него были веселы и счастливы, а Элизабет слишком явно не выглядела счастливой. Не выдержав, Джон подошел к ней и сел рядом.
– Что с тобой, Лиззи? Я смотрю на тебя весь вечер, и от выражения твоего лица у меня сводит скулы, словно я рябины наелся! О чем ты грустишь?
Элизабет привыкла держать при себе свои печали, но Джон у всех вызывал доверие и сейчас смотрел на нее таким добродушным взглядом, что она не выдержала и излила ему свои сомнения. Выслушав ее, Джон недоумевающе нахмурился.
– Ты думаешь, что разонравилась Виллу? Ты это всерьез, Лиззи?!
– Я просто вижу, что он охладел ко мне, – тихо сказала Элизабет.
Джон минуту подумал над тем, что услышал, весело хмыкнул и пятерней взлохматил белокурую шевелюру.
– Вот что мы сделаем, – решительно сказал он. – Сейчас тебя пригласят на танец.
Поймав быстрый взгляд Элизабет, он покровительственно улыбнулся.
– С разрешения Вилла, разумеется. Так вот, пригласят, а ты не отказывайся, иди и танцуй. И в точности делай то, что тебе будут говорить. Поняла?
– Все, кроме одного, – сердито отозвалась Элизабет. – Кто меня пригласит?
Она и просидела в одиночестве весь вечер, потому что ее никто не решался пригласить в присутствии Вилла. Впрочем, если бы его не было, Элизабет не сомневалась: все равно никто из парней и близко не подошел бы к ней из опасения, что Виллу так или иначе обо всем станет известно, а иметь с ним дело никто бы не отважился.
– Я и сам пока не знаю, – беззаботно ответил Джон. – Но сейчас все уладим!
Окинув быстрым взглядом амбар, Джон выбрал Алана и, подойдя к нему, горячо зашептал что-то ему на ухо. Алан стрельнул взглядом в сторону Элизабет, опасливо покосился на Вилла и помотал головой. Но Джон продолжал убеждать его с прежним жаром и для пущей убедительности положил Алану на плечо тяжелую руку. Наконец Алан заулыбался озорной и хитрой улыбкой и кивнул. Тот снял с его плеча руку и подтолкнул Алана к Виллу.
– Вилл, – услышала Элизабет, – ты разрешишь пригласить Лиззи пройти со мной круг в хороводе?
Вилл, стоявший спиной к Элизабет, повернул голову, бросил на нее невыразительный и совершенно бесстрастный взгляд, после чего безразлично пожал плечами.
– Ты же не меня приглашаешь, Ирландец, а Элизабет. У нее и спрашивай.
Алан в один миг подлетел к Элизабет и подал ей руку. Отложив вышивание, она поднялась и пошла с ним туда, где кружился веселый хоровод. Алан обнял ее стан, и они присоединились к танцующим.
– Лиззи, что ты как деревянная? Шевелись поживее! – понизив голос, сердито сказал Алан. – Я сейчас стану нашептывать тебе, а ты смейся как можно звонче.
– Что нашептывать? – не поняла Элизабет.
– Что в голову придет. Смейся, даже если я буду молоть чепуху. Джон ведь сказал тебе, что делать, вот и делай, – ответил Алан и, бросив взгляд в спину Вилла, хмыкнул и покрутил головой: – Ох, как бы мне за эти проделки не получить на орехи от Вилла! Остается уповать, что Джон знает, что затеял!
Алан закружил Элизабет в хороводе, и она, как и было велено, звонко смеялась над всем, что он шептал ей на ухо. А Алан действительно болтал все, что приходило в голову, даже о том, как прошел окот у овец. Элизабет краешком глаза поглядывала в сторону Вилла, но тот с головой ушел в разговор с Робином, который, в отличие от брата, посматривал на Алана с Элизабет и улыбался краешком рта. Задетая откровенным равнодушием Вилла, Элизабет начала смеяться сама, а если Алан в танце подбрасывал ее так, что подол закручивался вокруг лодыжек, даже взвизгивала в притворном испуге.
Когда музыканты умолкли, Алан галантно поцеловал руку запыхавшейся и раскрасневшейся Элизабет и сказал на весь амбар:
– Лиззи, ты прекрасно танцуешь! Подари мне еще один круг хоровода.
Элизабет не успела ответить, как Вилл вдруг протянул назад руку и безошибочно поймал ее за запястье, не спутав ни с кем. Притянув девушку к себе, он бросил на нее уже не бесстрастный, а очень рассерженный взгляд и обворожительно улыбнулся Алану.
– Элизабет устала, Алан. Она больше не хочет танцевать.
– И ничуть я не устала! – неожиданно для себя самой взбунтовалась Элизабет.
Пальцы Вилла тут же стиснули ее запястье так, что она невольно ойкнула.
– Конечно, ты устала. Вон как раскраснелась. Давай-ка я накину на тебя плащ, чтобы тебя невзначай не прохватило сквозняком, и провожу домой.
– Почему я должна идти домой? Еще рано! – продолжала бунтовать Элизабет.
Вилл набросил на нее плащ и, взяв его края, притянул за них Элизабет к своему лицу.
– Потому что уже поздно, – сказал он, впившись гневными глазами в ее не менее сердитые глаза. – Стемнело, и в такой час уважающие себя девушки должны быть дома. А чтобы в темноте с тобой ничего не случилось, я тебя провожу.
Кивком простившись с Робином, Вилл вышел из амбара и почти выволок Элизабет за собой. Проводив их взглядом, Робин обернулся к Алану и, продолжая посмеиваться, спросил:
– Страх потерял, Алан? Или надеешься на давнюю дружбу?
– Ничего, – буркнул Алан, – может быть, обойдется.
Крепко держа Элизабет за руку, Вилл быстро шел через луг, так что она едва успевала за его стремительной поступью. Оба молчали: Вилл гневно, а Элизабет растерянно. Дойдя до окраины луга, Вилл резко остановился, обернулся к Элизабет и отпустил ее руку.
– А теперь объяснись, Лиззи! – потребовал он, складывая руки на груди, и в этом жесте было столько угрозы, что Элизабет невольно отступила на шаг, но постаралась не показать Виллу свой страх.
Высоко вскинув голову, она осведомилась:
– В чем я должна объясняться?
– Почему ты пошла танцевать с Аланом? Рыжий ирландец стал милее меня?
– Но ты же сам разрешил…
– Я ничего не разрешал, – оборвал ее на полуслове Вилл и гневно сверкнул глазами. – Я предложил ему спросить тебя и был уверен, что ты откажешься, но ты согласилась. Мало того, ты смеялась над каждым его словом, позволяла кружить тебя так, что всем были видны твои ноги чуть ли не до колен, да еще и визжала от восторга!
Пока он перечислял ее прегрешения, Элизабет смотрела на Вилла с откровенным изумлением. Надо же! Все время стоял к ней спиной, а ничего не упустил, словно у него на затылке еще одна пара глаз. В душе проклиная Джона за его затею и себя за то, что поддалась на его уговоры, Элизабет тоже почувствовала гнев.
– А кто мешал тебе хотя бы один раз пригласить меня потанцевать? Ты за весь вечер ни разу не взглянул в мою сторону и теперь в чем-то обвиняешь меня? В чем?
Вилл смерил ее с головы до ног ледяным взглядом и ответил:
– В том, что ты вела себя сегодня как девка.
Услышав оскорбительное слово, Элизабет вдруг овладела собой. Глядя Виллу в глаза, она усмехнулась и спокойно сказала:
– Так я и есть девка. Твоя девка, Вилл. Меня так и называют в селении: Элизабет – девка Вилла Рочестера. Я уже привыкла. Но я никогда не думала, что услышу это слово от тебя, что ты – ты! – назовешь меня так!
Высказав ему это в лицо, Элизабет внезапно растеряла всю силу духа. Ее плечи содрогнулись от рыданий, и, порывисто закрыв ладонями лицо, по которому побежали слезы, она не глядя, наугад побежала прочь. Все равно куда, лишь бы подальше от него. Не пройдя и нескольких шагов, она уткнулась лбом в неожиданную преграду и, отняв ладони от лица, увидела перед собой Вилла. Как он оказался на ее пути, если она убегала от него? Она даже не услышала его шагов, когда он опередил ее и заступил дорогу.
Вилл сжал ладонями мокрые от слез щеки Элизабет и, посмотрев ей в глаза, усмехнулся.
– Значит, говоришь, ты моя? Тогда куда ты побежала? Скажи еще, что думала, будто сумеешь от меня убежать!
Одним сильным движением он вскинул Элизабет на руки и пошел размеренным шагом в сторону своего дома. Элизабет попыталась вырваться, но его руки сдавили ее так, что она едва смогла дышать.
– Если ты еще раз дернешься, я споткнусь и мы упадем, – услышала она ровный голос Вилла. – Но даже так я все равно не отпущу тебя. Поэтому веди себя смирно!
Она послушалась и угрюмо молчала, пока он нес ее к дому, а потом вверх по лестнице в свою комнату, где уронил ее на кровать, словно мешок с зерном. Сев рядом, Вилл принялся снимать сапоги. Элизабет, чей гнев еще не угас, вскочила с кровати. Вилл только повел глазами в ее сторону, и она замерла.
– Куда ты собралась? – поинтересовался он.
– Домой! – сердито ответила Элизабет.
Он встал перед ней в полный рост и шагнул, заставив отступить обратно к кровати.
– Раздевайся и ложись, – приказал он и, видя, что она медлит, улыбнулся недоброй улыбкой. – Иначе я порву на тебе платье, и утром тебе придется идти по селению голой.
Прочитав в его глазах, что еще миг – и он исполнит угрозу, Элизабет медленно сняла одежду и легла. Не раздеваясь, Вилл встал на колени между ее ног и резким движением расстегнул пряжку ремня. В нем не было ни капли нежности. Напротив, он вел себя грубо, как никогда прежде. Элизабет, вздрогнув, закрыла глаза, но тут же открыла, услышав гневный шепот:
– Нет, смотри на меня! Смотри, чтобы знать, кто вправе так с тобой обходиться, с кем единственным ты можешь делить постель!
Она посмотрела на него и смирилась, окончательно утратив способность сопротивляться ему. Ее руки потянулись, ухватили его рубашку, чтобы снять, и Вилл, на миг оставив Элизабет, скинул с себя одежду и вернулся к ней. На этот раз он стал нежным и бережным, словно вознаграждал Элизабет за покорность, осыпая ее лицо крохотными поцелуями. Она нашла губами его губы, и он вдруг почувствовал, как ее тело отзывается ему – иначе, не так, как обычно. Подхватив ее рукой, он помог ей попасть в такт его движениям, а дальше их тела сплелись в пылком натиске. Впервые Элизабет не только уступала ему, но и требовала взамен его самого. Внутри нее росло томление, сменившееся напряжением, и когда оно стало невыносимым, она простонала:
– Вилл, пожалуйста! Я больше не могу!
– Сейчас, милая, – отвечал Вилл бессвязным шепотом, каждой своей частицей впитывая дрожь Элизабет. – Сейчас!
Отбросив осторожность, он стал резким, порывистым, и она забилась под ним, как птица, попавшая в силки, обвила его стан ногами, крепко сжала рукой запястье. Ее накрыло волной неведанного прежде чувственного наслаждения, и она застонала, выгнулась, прижалась к нему что было сил, а потом ослабела и, обессиленная, опала ему на руки.
– Вилл, – почти беззвучно прошептала она, но ее едва слышного голоса оказалось достаточно, чтобы и он содрогнулся и не смог сдержать стона, взлетев на вершину блаженства, сила которого поразила его.
– Лиз, сердце мое! – шептал он, лихорадочно целуя ее в висок и крепко прижимая к себе. – Как хорошо с тобой, милая!
Потом он обмяк, придавил ее тяжестью своего тела, и каждый из них слышал только быстрый стук сердца в груди другого.
Еще не придя в себя окончательно, Вилл приподнялся на локте и заглянул в лицо Элизабет. Ее глаза были закрыты, длинные ресницы едва заметно подрагивали, из полуоткрытых губ вылетало неровное дыхание. Ее лицо, нежное и чуть утомленное, показалось ему прекраснее самого красивого в мире цветка. Он вдруг отчетливо осознал, что она действительно его женщина. Нежная, любящая, преданная, в которой он всегда почерпнет поддержку, если его силы ослабнут. Женщина, которая никогда не предаст его.
Не сводя с нее глаз, Вилл очень нежным движением отвел светлую прядь от ее лица, и Элизабет открыла глаза – сияющие, полные любви, затягивающие в свою глубь.
– Надо же, какая ты у меня! – одними губами сказал Вилл.
Она улыбнулась.
– Какая?
– Замечательная! – выдохнул он со всем жаром своего сердца. – Самая замечательная на свете!
– Ты тоже самый замечательный, – прошептала она и, прерывисто вздохнув, прижалась губами к его руке. – Вилл, я и не знала, что может быть так чудесно!
Ее признание вызвало в нем гордость, и он слегка покровительственным тоном укорил:
– А ты едва не променяла меня на Алана!
Ее глаза сверкнули, она мгновенно накрыла ладонью его губы и тихо воскликнула:
– Вилл!
Как всегда, ей удалось вложить в его имя все, что она хотела сказать ему: упрек в необоснованной ревности, просьбу больше не ссориться и любовь, бесконечную любовь к нему. Вилл молча, с раскаянием поцеловал ее ладонь, а потом приник к теплым нежным губам. Она пылко ответила на поцелуй, и этот поцелуй перешел в новый. Их закружило страстное молодое горение, в котором они становились единой плотью, щедро одаряя друг друга. Элизабет преобразилась, утратила робость и ту уступчивость, что была обычным проявлением покорности. Она горячо ласкала Вилла, вспоминая, как это делает он, и сама с готовностью отдавалась его самым смелым ласкам, жарко отвечая на его пыл. Он несколько раз заставил ее стонать от восторга, и сам окунался в восторг, который прежде не изведал в близости ни с одной женщиной. Они так и уснули в тесном слиянии тел, когда на небе зажглась полоска зари.
Не увидев сына за столом в обычный для завтрака час, Барбара поднялась в комнату Вилла. С удивлением она обнаружила, что он еще спит, и с куда большим удивлением заметила с ним рядом Элизабет, зная, что девушка всегда покидает дом с рассветом, торопясь вернуться домой, до того как проснутся родители. Стараясь не потревожить их даже дыханием, Барбара смотрела, как они спят, обнимая друг друга, под покрывалом угадывались очертания двух пар сплетенных ног. Элизабет вдруг пошевелилась и, не открывая глаз, прошептала:
– Наверное, уже пора вставать?
Вилл, тоже не открывая глаз, крепче обнял ее и примял щекой светлые волосы Элизабет, рассыпанные по подушке.
– Рано, – еле слышно прошептал он в ответ. – Поспим немного – мы от силы час как уснули. Я сам тебя разбужу. Знаешь как?
– Как? – улыбнулась сквозь сон Элизабет и, повозившись, устроилась поудобнее в объятиях Вилла, прижавшись к его груди, как котенок.
– Узнаешь! – с улыбкой пообещал Вилл и поцеловал ее в кончик носа.
Они снова затихли, и Барбара, ступая на цыпочках, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь и постаравшись, чтобы та не заскрипела. Спускаясь по лестнице, она вдруг заметила, что улыбается, сама не понимая чему, но тут же поняла и тихо рассмеялась: ее гордый упрямый сын полюбил. Вилл любит Элизабет, и Барбара была рада этому. Все изменилось, теперь он может спокойно жениться на той, кого выберет его сердце, а оно избрало Элизабет, и это к счастью самого Вилла. Барбара всем сердцем любила Элизабет и знала, как сильно та любит Вилла. И Вилл ее любит. Если все складывается так удачно, так стоит ли гневить судьбу и ждать лучшего?
Дождавшись, пока Элизабет легкой тенью спустится по лестнице и выйдет из дома, Барбара поднялась к Виллу. Сын, уже одетый, был занят бритьем. Увидев Барбару, он отвел бритву от лица и улыбнулся.
– Доброе утро, матушка!
– Утро? Скорее, доброго дня тебе, Вилл. В церкви отбили полдень!
– Правда? – Вилл беспечно рассмеялся. – Да, мы сегодня заспались!
Пребывая в отличном расположении духа, он продолжил бриться, а Барбара принялась застилать кровать, поглядывая на сына. Он заметил в зеркале ее взгляды и обернулся.
– Что, матушка?
Не ответив, Барбара аккуратно расправила складки на покрывале и, решившись, посмотрела сыну прямо в глаза.
– Вилл, почему бы тебе не жениться на Элизабет?
Он на миг замер от удивления. Убедившись, что мать совершенно серьезна, Вилл перестал улыбаться, быстро покончил с бритьем и умыванием и, промокая лицо полотенцем, глухо спросил:
– Зачем? Что изменится? Лиз помогает тебе по дому большую часть дня, а ночи проводит со мной. Что даст венчание?
– Тебе – добрую жену, а Элизабет – право ходить с гордо поднятой головой и больше не слышать пересуды за своей спиной, – убежденно ответила Барбара.
Вилл пренебрежительно махнул рукой.
– У нее достаточно силы духа, чтобы не слушать, что о нас с ней сплетничают.
– Может быть, эти сплетни еще и радость ей доставляют? – в сердцах спросила Барбара.
Вилл сердито отшвырнул полотенце, и от его благодушного настроения не осталось и следа.
– Матушка, чего ты от меня добиваешься? – спросил он, гневно стиснув зубы.
– Чтобы ты прозрел, упрямец! Ты любишь ее. Признай это и сделай Элизабет своей законной женой.
Вилл выпрямился, высоко поднял голову и напряженно замер, глядя мимо матери.
– Нет, – очень жестко сказал он. – Да, она мне нравится, и кроме Элизабет мне не нужны другие, но я не люблю ее.
Барбара посмотрела на него с отчаянием.
– Тогда отпусти ее, – вдруг предложила она. – Пусть Элизабет выйдет замуж, станет честной женщиной, обзаведется семьей.
Вилл с нескрываемым гневом сверкнул глазами.
– Нет. Элизабет – моя, и я никому не отдам ее. Я убью любого, кто посмеет посягнуть на нее!
– И так нет, и этак нет, – покачала головой Барбара. – Вилл, ты сам понимаешь, чего хочешь?
– Да, матушка, я прекрасно себя понимаю.
– А я в этом далеко не уверена! – бросила Барбара, всерьез рассердившись на сына.
Вилл глубоко вздохнул, поймал ее руки и поочередно поцеловал ладони.
