Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 1
Глава восьмая
Пришла весна, а вместе с ней час, о котором Эллен говорила Робину. Так он решил, когда заметил, как расцвела одна из девушек Локсли – Мартина. Еще зимой она была ничем не примечательной девочкой-подростком. Но вот в конце марта ей исполнилось пятнадцать лет, и Мартину словно поцеловала фея, мгновенно перенеся ее из детства в юность и превратив в экзотический цветок редкой красоты.
Яркое сочетание черных как ночь волос, губ цвета спелой вишни, белоснежной кожи нежнее самого тонкого шелка и больших изумрудных глаз приковывало внимание к Мартине с одним желанием: бесконечно смотреть на нее и любоваться ее красотой. Бесформенные блузы и юбки сменились платьями из тонкого льняного полотна, облегавшими безупречную фигуру. В считаные дни Мартина, которую зимой парни удостаивали единственным знаком внимания – небрежно дергали за косу, была признана первой красавицей Локсли, потеснив с этого места Элизабет. И теперь при одном взгляде на беспечно улыбающиеся губы Мартины, яркую зелень ее глаз, белую лебединую шею у юношей пересыхало в горле, а сердце сжималось от ее звонкого веселого смеха. Мало кто стал исключением: даже женатые мужчины, даже старики не могли отказать себе в удовольствии полюбоваться на нее. Что уж говорить о юношах, которые присматривали невест!
От Робина, как и от других, не укрылись перемены в облике Мартины. Украдкой поглядывая на девушку, где бы им ни доводилось встретиться, Робин и сам не заметил, как влюбился. Для него эта влюбленность была первой, и он пошел ей навстречу так, как привык идти по жизни: смело и без оглядки. Осознав свои чувства к Мартине, Робин прежде всего перестал приходить по ночам к Эллен, не зная, как сильно он ее этим расстроил. Не понимая вначале, что изменилось, – в остальном Робин вел себя как обычно, – Эллен понаблюдала за происходящим и все поняла. Робин никогда не узнал, сколько слез по ночам пролила она в подушку – и не только потому, что томилась по нему. Признавая за Мартиной исключительную красоту, Эллен не нашла в этой девушке иных достоинств, которые стоили бы внимания Робина. Она пыталась быть к Мартине справедливой – такой и была – и, утвердившись в своем первом мнении о ней, молилась лишь о том, чтобы Мартина поняла, какой бесценный дар ей достался: сердце Робина. Эллен, горячо любившая его, не смела даже мечтать, что однажды и он ее полюбит. Мартине несказанно повезло, вот только осознает ли она свое везение? Не разобьет ли Робину сердце? Эллен отчетливо видела, что девушка чересчур гордится своей красотой, прямо-таки упивается ею, но хватит ли у нее сердечности и ума оценить душу, в которой она пробудила чувства?
А еще Эллен сумела угадать истинную причину влюбленности Робина. Он хотел любить и обрести в любви счастье сродни тому, которое обрел Вилл в браке с Элизабет. Не будь примера старшего брата, чей семейный союз Робин почитал образцовым, он рассудком отдал бы должное красоте Мартины, после чего забыл бы и думать о ней. Но все слишком совпало во времени: стремление Робина стать мужем и отцом и необыкновенная красота Мартины.
Мартина тоже заметила взгляды Робина. Сначала она не поверила: граф, в ее глазах он пребывал на недосягаемой высоте. Никто и никогда за все время, что Робин прожил в Локсли, не видел его ни с одной девушкой. Но понемногу Мартина уверилась, что действительно нравится Робину, и принялась отвечать ему быстрыми взглядами из-под ресниц. Обмены взглядами привели к обмену улыбками, потом к разговорам – сначала случайным, коротким, незначащим, позже – к более продолжительным. И вот они начали искать общества друг друга, оказывались рядом на людях, случайно встречались руками – на краткое мгновение, но ведь сколько чувств можно выразить тайным пожатием!
Робин только обдумывал, как пригласить Мартину на первое свидание, а все в Локсли уже поняли, что они влюблены друг в друга. Селение разделилось во мнениях. Одна половина жалела Мартину и недоумевала: о чем она думает? Он никогда не возьмет ее в жены, потешится и оставит в слезах. Нет, уверенно заявляла другая половина Локсли, наш граф не такой, как прочие лорды, он не обидит девушку, не поступит с ней бесчестно.
Когда Робин, встретив Мартину на луговой тропинке, пригласил ее вечером на прогулку, она не смогла поверить своей удаче. Он ждал ответа, в его глазах таилось волнение, заметив которое, Мартина вдруг поняла, что она вольна отказать ему, пусть он лорд и граф. Эта мысль наполнила ее гордостью, но она, конечно, ответила согласием, и вскоре селение привыкло видеть их вместе каждый вечер. Они медленно прогуливались по улицам, разговаривали, смеялись, ни от кого не таясь, у всех на глазах. Робин влюбился, но никакого решения еще не принял. Потому он намеренно не желал делать из встреч с Мартиной тайну, чтобы не бросить тень на доброе имя девушки и не навлечь на себя подозрения в нечестных намерениях. Единственное, что он позволял себе во время прогулок, – держать Мартину за руку, хотя ему нестерпимо хотелось обнять ее и поцеловать. Но всему свое время, а пока он только разговаривал с ней, стремясь лучше узнать ту, что завладела его сердцем и мыслями.
Влюбленность не ослепила его, и довольно скоро Робин изучил недостатки Мартины. Тщеславная, капризная, самовлюбленная, но это его не остановило. Он решил, что сумеет исправить в Мартине то, что ему не понравилось, а достоинства развить. Она была умна и наблюдательна, но ей не хватало знаний, и он собирался заняться ее образованием, чтобы кругозор Мартины расширился, а ум, получив пищу, стал глубже и острее. А Мартина очаровывалась Робином все больше и больше, не осознавая, что он прилагал все усилия, лишь бы она не обращала ни на кого внимания. Он же, обвороженный красотой девушки, не отдавал себе отчета в том, что ему вообще ничего не надо было предпринимать, чтобы стать для нее единственным. Его ощутимое несходство с другими юношами селения, подкрепленное благородным происхождением и высоким титулом, влекло к нему Мартину, как ни к кому другому.
В мечтах Мартина уже обвенчалась с Робином и мысленно примерила графскую корону, положенную ей как его супруге. Мать, видя туман в глазах дочери, когда та возвращалась домой с вечерних прогулок, тщетно пыталась воззвать к ее рассудительности.
– Марти, детка, оставь ты это! Ну какая из тебя графиня? Откажись от него сама, раньше, чем он поймет, что ты не пара ему.
– Чем же я ему не пара? – возмущенно фыркала Мартина. – Позволил ведь он брату жениться на Лиз, а та – такая же дочь йомена, как и я!
– Да, только из них двоих лорд Робин – граф Хантингтон, а не Вилл. Он не будет жить в Локсли до старости. Вот и подумай, что станешь делать, когда он вернет себе то, чем владел по праву.
Мартина беспечно махнула рукой:
– К тому времени я успею не только выйти за него замуж, но и подарю ему нескольких детей. Стану рожать каждый год! Он не сможет отказаться от меня, матушка!
Пока они просто прохаживались по улицам, Мартина робела. Она не все понимала из того, что рассказывал Робин, и остро чувствовала его превосходство. Этой робостью она ввела Робина в заблуждение. Он решил, что при всем тщеславии Мартины в ее нраве кротость преобладает над капризностью. И, уверившись в ней и в себе, Робин сделал следующий шаг.
В очередную вечернюю встречу он увел Мартину на луг, где за ними не следило множество любопытных глаз, и там наконец позволил себе объятие и поцелуй. Мартина успела за краткое время расцвета своей красоты нацеловаться с парнями, но поцелуй Робина вызвал в ней настоящее потрясение. Ей хотелось, чтобы его губы никогда не открывались от ее губ, и он, почувствовав это, целовал и целовал ее все более горячо и страстно. Ощущая силу его рук, слыша глухой стремительный стук его сердца, Мартина спохватилась: они одни, и селение далеко. Ей припомнились предостережения матери, и она попыталась отстраниться от Робина. Он немедленно отпустил ее и, глядя на Мартину блестящими, черными в темноте глазами, сказал:
– Тебе нечего бояться со мной, Марти. Я никогда не обижу тебя.
Он говорил то, что думал и во что верил, но Мартина решила, что им движет страх потерять ее, и на этот раз почувствовала свое превосходство над ним. Это было опьяняющее, кружащее голову чувство – власть над Робином. Она увлеклась осознанием этой власти, не понимая, что оказалась в плену иллюзий, и допустила первую оплошность.
Когда они возвращались в селение, Мартина, взяв Робина под руку, поинтересовалась:
– Скажи, тебя совсем не смущает, что наши парни называют тебя просто по имени?
Робин замедлил шаг от удивления.
– Как же, по-твоему, они должны называть меня? – спросил он, бросив на Мартину очень внимательный взгляд.
– Так, как должно обращаться к графу, – увлекшись нравоучительным тоном, ответила Мартина. – Ты напрасно позволяешь обходиться с тобой по-свойски, словно ты ровня другим в Локсли.
– Ты так считаешь?
Она не услышала в его ровном голосе иронию и важно кивнула.
– Что ж! Буду признателен тебе за пару уроков должного поведения графа с теми, кто окружает его, но принадлежит иному сословию, – уже с откровенной насмешкой сказал Робин и отнял ладонь от ее стана.
Он довел Мартину до дверей ее дома и простился без единого слова, только легким наклоном головы, после чего повернулся и стремительно исчез в темноте. Глядя ему вслед, Мартина пребывала в растерянности. Она поняла, что вызвала у Робина если не гнев, то холодность, поторопившись учить его понимать жизнь так, как понимала ее она сама. Губы еще млели от его поцелуев, но в ушах стоял насмешливый и отчужденный голос. Мартина не знала, как Робин поведет себя завтра, и очень боялась, что сама разрушила собственные мечты.
Это была их первая размолвка. Она не продлилась долго: следующим вечером Мартина снова ушла с Робином на луг. Чтобы заставить его забыть о вчерашнем недоразумении, она жарко отвечала на его поцелуи, тесно приникала к нему, едва он сильнее притягивал ее к себе. Они вернулись в селение, держась за руки, болтая и смеясь, и на пороге ее дома Робин еще раз поцеловал Мартину долгим и страстным поцелуем.
Лежа в постели, Мартина перебирала каждое сказанное им слово, вспоминала, как он целовал ее, и вновь уверилась в том, что имеет над ним власть. Он простит ей все, лишь бы она позволила ему обнимать и целовать ее. Мартина не знала, что Робин накануне долго думал над тем, что ему открылось в ней. Открытие его не обрадовало, но он решил не сердиться на девушку за то, что она сболтнула глупость, в которой быстро раскаялась.
От зорких глаз Вилла влюбленность брата, конечно, не ускользнула. Мартина ему не нравилась: он-то видел ее без пелены, застилающей глаза влюбленным. Вилл считал, что Мартина не стоит и мизинца Робина, но, помня ошибку Эдрика, не хотел повторять ее. Вилл слишком дорожил любовью брата, чтобы утратить ее, вмешавшись в его сердечные дела, тем более что тот в разговорах с Виллом ни разу не обмолвился ни о Мартине, ни о своих чувствах к ней. Но осторожность в обращении с Робином Вилл не стал распространять на Мартину и никогда не упускал случая поддеть ее язвительным замечанием. Впрочем, Мартина не оказалась простушкой и нашла способ защититься от нападок Вилла. Она провоцировала его на иронию в присутствии Робина, а потом скромно молчала, опустив глаза и предоставляя Робину отвечать брату. Когда Вилл понял, что в словесных поединках с Мартиной его противником становится не она, а Робин, он был вынужден признать поражение.
Вилл не мог и представить, что в борьбе с Мартиной у него есть союзник, да еще какой! Клэренс невзлюбила Мартину, хотя та пыталась подольститься к сестре Робина. Но девочке она не нравилась, а то, что любимый брат стал уделять этой девушке время, которое раньше принадлежало ей, выводило Клэренс из себя. Она без стеснения давала Мартине понять, что та лишняя, – как для нее, так и для Робина.
Мартина и в этом случае не огорчилась. Главное, что ее любит Робин, а раз так, его сестре придется смириться, как смирился старший брат. Вот только любит ли он ее? Этого Мартина в точности не знала. Да, им было хорошо, очень хорошо вместе. Да, целуя ее, он нашептывал нежные слова, давал ласковые прозвища. Он сделал ей несколько подарков, и очень недешевых. Но Робин ни разу не заговорил о любви и не прояснил своих намерений.
Вместо любовных признаний и просьбы выйти за него замуж Робин предложил Мартине бывать у него дома. Зарядили дожди, и встречаться под крышей над головой было куда приятнее, чем под открытым небом. Но каждый раз, когда Мартина приходила в гости, Робин усаживал ее за стол рядом с Клэренс и Эллен, чем исподволь принуждал к учебе. Мартина неохотно, но подчинилась тому, что сочла прихотью Робина. Ей было интересно слушать, что он рассказывал, но пачкать пальцы в чернилах да еще наблюдать, какие корявые буквы выходят из-под ее пера, в то время как Клэренс и Эллен писали красивым почерком и куда быстрее, Мартине пришлось не по нраву. К тому же Клэренс всячески выказывала ей свою неприязнь. Эллен вела себя ровно и дружелюбно, но именно по ней Мартина нанесла удар.
– Робин, я понимаю, почему ты занимаешься науками с сестрой и со мной, но для чего с нами Эллен? Она ведь всего лишь служанка!
Эллен, в ту минуту занятая на кухне выпечкой хлеба, услышала слова Мартины. Она ничего не сказала, даже не повернула головы в ее сторону, продолжая вымешивать тесто. Но Робин заметил, как испачканные мукой руки Эллен стали покрываться темными мокрыми пятнами. Даже если бы он не увидел ее слез, то все равно осадил бы Мартину, а так он сделал это больнее и резче.
– Нелли не прислуга. Я считаю ее своей семьей – так же, как сестру и брата. Если бы ты удивилась, что сама сидишь вместе с ними за одним столом, я бы скорее понял твое удивление.
Не выдержав его неотступного ледяного взгляда, Мартина виновато склонила голову, но Робин не удовольствовался таким выражением раскаяния.
– Немедленно извинись перед Эллен, – потребовал он, – если не хочешь, чтобы этот вечер стал для тебя последним вечером в моем доме.
Мартине пришлось подчиниться, но она пообещала себе, что потребует от Робина выдворить Эллен обратно в ее собственный дом, едва они вернутся из церкви после венчания. Хотя нет, великодушно решила Мартина, пусть Эллен сначала приготовит свадебный обед и прислуживает гостям за праздничным столом.
К безмерному облегчению Мартины дожди прекратились. После того как она обидела Эллен, Робин держался с ней прохладно, поэтому в первый же вечер, когда они пришли на луг, Мартина, чтобы вернуть его расположение, позволила ему много больше обычного. Не противясь, она опустилась на плащ, который Робин расстелил поверх травы, покорно прильнула к нему, подставила губы для поцелуя. Она не сопротивлялась, когда он лег на бок и уложил ее рядом с собой, когда, не переставая целовать ее, расстегнул ворот платья и стал ласкать ее грудь. Мартина опомнилась только тогда, когда почувствовала, что еще немного – и уступит Робину. Она с трудом заставила себя отстраниться. Он не настаивал и не удерживал ее, хотя отпустил с большой неохотой.
– Чего ты боишься, глупая моя? – услышала она его нежный прерывистый шепот, когда он скользил губами по ее лицу. – Все будет так, как ты сама пожелаешь. Только при таком условии, Марти.
Ей почудилась в его голосе покорность, она улыбнулась, расслабилась и уже без боязни потерлась лбом о его руку. Облокотившись, Робин посмотрел на темнеющее закатное небо и задумчиво сказал:
– В той стороне Веардрун. Не так уж и далеко до него.
Опустив глаза на Мартину, он осторожно отвел с ее лба прядь черных блестящих волос и неожиданно спросил:
– Ты поедешь туда со мной, когда придет время вернуться?
У Мартины перехватило дыхание. Она настороженно посмотрела на Робина и спросила:
– Чем же я буду заниматься в Веардруне?
Робин загадочно улыбнулся, недолго помолчал, не отказав себе в удовольствии помучить Мартину любопытством, и ответил:
– У меня есть для тебя самое прекрасное занятие, Марти: нянчить моих детей.
– То есть ты женишься на знатной девушке, а я буду служить нянькой при детях, которых она тебе родит? – уточнила Мартина.
Робин от души расхохотался, прекрасно понимая, что кроется в ее вопросе. Склонившись, он нежно поцеловал Мартину и, глядя в ее глаза, шепнул:
– Все будет не совсем так, как ты сейчас предположила, и для служанки ты слишком хороша, но в остальном я сказал тебе правду. Когда-нибудь доскажу остальное. А сейчас пора возвращаться.
Легко вскочив на ноги, он протянул Мартине руку, помогая подняться, и подхватил плащ. Они пошли обратно в селение. Поглядывая на Робина, Мартина все больше и больше укреплялась в мысли: говоря о детях, он подразумевал, что родит ему этих детей именно она. Мартина поздравила себя с тем, что вовремя остановила Робина на лугу. Как легко управлять мужчиной, не позволив ему удовлетворить желание! Уступи она Робину, и он бы ни словом не обмолвился о Веардруне и о том, что намерен взять Мартину с собой. Если бы она понимала, насколько Робин властен над собой, то не приписала бы его сдержанность собственной воле и не совершила бы еще одну ошибку.
Робин сказал Мартине, что ему надо зайти домой, где его должен ждать брат. Вилл и ждал Робина – только не в доме, а во дворе. Робин зашел внутрь, чтобы оставить плащ, и Вилл не преминул воспользоваться случаем, лишившим Мартину защиты Робина, пусть и на краткое время.
– Тебе будто медом намазали этот порог, что ты вьешься вокруг, как докучливая оса!
Мартина решила не оставаться в долгу:
– Ничего, Вилл, как только я стану женой твоего брата, то сделаю все, чтобы твоя нога ни разу не переступила через этот порог!
Ожидая быстрой ответной колкости, Мартина не поняла, почему Вилл промолчал, да еще так улыбнулся ей в лицо, словно она одарила его, а не задела. В то же мгновение за ее спиной раздался холодный и очень отчетливый голос Робина:
– Когда станешь моей женой, не пустишь на порог моего брата? Я все верно расслышал?
Мартина в растерянности обернулась и поняла, чем так доволен Вилл: стоя лицом к дому, он увидел Робина раньше, чем его присутствие обнаружила Мартина. Сложив руки на груди, Робин изучал Мартину неторопливым отчужденным взглядом, под которым она заледенела.
– Марти, я не помню, чтобы делал тебе предложение руки и сердца, – наконец сказал Робин, не сводя с нее разгневанных глаз. – Если не боишься темноты, дойди до своего дома сама. У меня есть дела с братом.
Сраженная как его холодностью, так и впервые проявленной неучтивостью, – Мартина привыкла, что Робин всегда провожает ее, – она кивнула и ушла, лишь бы не оставаться под прицелом его глаз. Робин и Вилл проводили ее взглядами и посмотрели друг на друга.
– А ведь ты снова цеплялся к ней, пока меня не было рядом! – насмешливо протянул Робин.
– Ты бы лучше подумал, братец, – спокойно сказал Вилл, не отвечая на упрек Робина. – Крепко подумал! Женская красота преходяща, с годами увянет. Так ли прекрасна душа Мартины, как ее личико, чтобы ты не пожалел, когда она станет не столь хороша, как сейчас?
Робин жестом пригласил Вилла в дом и вошел сам. Поймав на руки бросившуюся к нему с объятиями Клэренс, он вздохнул, грустно улыбнулся и ответил:
– Не думай, что я не вижу ее недостатков, Вилл. И все же, наверное, осенью я женюсь на Мартине. У нее есть немало достоинств помимо красоты, а то, что мне в ней не нравится, я сумею подправить. Нелли, ужин готов?
Из кухни донесся легкий печальный вздох.
– Давно готов.
– Тогда накрывай на стол, а я пока умоюсь. Вилл, поужинай с нами, – весело сказал Робин, усаживая сестру на скамью.
Он быстро поднялся по лестнице. Клэренс, крепко сжав губы, проводила его сердитым взглядом, спрыгнула со скамьи, обошла стол и решительно дернула за рукав Вилла.
– Сделай что-нибудь! – потребовала она. – Если Робин женится на ней, я убегу из дома!
– Куда? – поинтересовался Вилл.
Клэренс насупилась и сказала так, словно грозила старшему брату всеми муками ада:
– К тебе! И ты будешь видеть меня каждый день и всякую минуту!
Тон сестренки был недобрый и грозный, но такой ответ Вилла растрогал. Он-то любил сестру. Подхватив Клэренс, он усадил ее себе на колени и потерся щекой о волосы девочки.
– Наберись терпения, малышка, – тихо и задумчиво сказал Вилл. – Ты ведь слышала: Робин видит ее недостатки. Правда, не в полной мере, как ему думается. Но до осени далеко, и все может измениться.
Вилл оказался прав: все изменилось – резко, в один день, до наступления осени. Мартина долго потом вспоминала роковой день, плакала от отчаяния, что время нельзя повернуть вспять и исправить то, что исправить уже нельзя.
В тот день она прибежала в дом Робина радостная и беззаботная. Они ни разу не поссорились в течение последних двух или трех недель, и Мартина привыкла к состоянию безоблачного счастья. Робин был у себя в комнате и, сидя за столом, что-то рассматривал. Увидев Мартину, он открыл ей объятия, в которые она влетела, подставив губы для поцелуя.
– Пойдем на танцы? – спросила она, когда они вдоволь нацеловались.
– Ох, Марти! Тебе бы лишь веселиться да забавляться! Одни танцы на уме, – рассмеялся Робин, глядя на нее с ласковой улыбкой.
– Почему бы и нет? Когда же веселиться, как не в молодости? – беспечно рассмеялась Мартина. – Годы пройдут, успеем погрустить. А на уме у меня не просто танцы, а танцы с тобой.
– Если так, то непременно пойдем, – согласился Робин.
Улыбнувшись ему, Мартина посмотрела на стол, из любопытства желая увидеть, что так занимало его внимание до ее появления. На столе ничего не было, кроме нескольких книг и небольшой, но очень изящной шкатулки. Книги Мартину не заинтересовали, а вот шкатулка – иное дело. Без спроса открыв ее, она обнаружила изящную подвеску из крупного, безупречно прозрачного голубоватого кристалла на золотой цепочке.
– Какая красота! – восхищенно воскликнула Мартина, завороженная переливами света в глубине кристалла. – Что это?
– Аквамарин, – ответил Робин.
– Где ты взял эту подвеску?
Мартина оглянулась на Робина в надежде, что он ответит: купил тебе в подарок. Но Робин сказал другое:
– Она досталась мне от матери, чтобы я однажды подарил ее девушке, которую выберу в жены.
Мартина, затаив дыхание, ждала продолжения, но Робин молчал. Тогда она, постаравшись скрыть разочарование, попросила:
– Можно мне примерить ее?
– Примерить можно, – улыбнулся Робин.
Мартине почудился в его словах двойной смысл, и разочарование тут же исчезло. Она осторожно надела цепочку на шею и, опустив глаза, посмотрела на аквамарин, сиявший особенно ярко на белой тунике.
– Нравится? – снова улыбнулся Робин, наблюдая за девушкой и читая в ее глазах все ее мысли и чаяния.
– Да. Наверное, любая девушка мечтала бы о таком украшении, – ответила Мартина так, чтобы он тоже услышал скрытый намек.
– Возможно, в мечтах носить его легче, чем в жизни, – усмехнулся Робин, дав понять Мартине, что прекрасно уразумел: она говорила о нем, а не о подвеске.
Он протянул руку, безмолвно предлагая вернуть украшение. Подавив вздох, Мартина лучезарно улыбнулась в ответ, безропотно сняла цепочку и положила подвеску в ладонь Робина. Он убрал ее в шкатулку, и Мартина вдруг отважилась сказать:
– Я думаю, мне было бы по силам достойно носить эту подвеску, не чувствуя никакой тяжести.
Робин на миг замер, посмотрел на девушку долгим внимательным взглядом и ласково взял ее за руки.
– Уверена в этом? – спросил он, пытливо вглядываясь в изумрудные глаза Мартины.
Не сводя с него глаз, она кивнула, чувствуя, как от волнения сжимается горло, а губы совсем пересохли. Но поцелуй Робина вернул ее губам влагу и передал ей его дыхание. Мартина прильнула к нему, обвила руками его плечи, и он, не прерывая поцелуя, с нежностью прижал девушку к груди.
– Если уверена, тогда оставайся. Тебе нет нужды больше покидать мой дом, – прошептал он, скользя губами по ее лицу.
Мартина вздрогнула. Она не поняла, что крылось в его предложении, и решила для верности уточнить.
– Остаться с тобой прямо сегодня?
Робин отстранился от нее, и она увидела, сколько тепла и нежности в его глазах, потемневших до синевы вечернего неба. Он на миг сомкнул веки, отвечая на ее вопрос, но это был вовсе не тот ответ, который ее устроил бы. Руки Мартины соскользнули с плеч Робина и уперлись ладонями в его грудь.
– А венчание?!
Робин глубоко вздохнул и сказал:
– С венчанием придется немного повременить, Марти.
Он хотел объяснить причину промедления, но не успел. Мартина отпрянула, вырвалась из его объятий и отступила на несколько шагов, словно в Робине таилась угроза.
– Повременить с венчанием, но остаться сейчас? Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей?! – возмущенно спросила Мартина. – Я все правильно поняла?
– Нет, – мягко ответил Робин и сделал шаг к ней, но она вновь отступила от него.
– А как еще можно понять твое предложение? Я вовсе не похожа на дурочку Лиз, которая бегала за твоим братом как преданная собачонка, пока не сообразила понести от него, чтобы он наконец отвел ее в церковь!
Глаза Робина посветлели, теплый свет в них стал медленно угасать.
– Ты называешь Элизабет глупой за то, что она беззаветно любила и продолжает любить Вилла? – негромко спросил он.
– Разве ее можно назвать иначе? – уже с оттенком злости спросила в ответ Мартина. – Ни одна девушка не позволила бы поступать с собой так, что ее все в селении иначе как девкой, не называли. Если бы Лиз хоть чуть-чуть уважала себя…
– Я уважаю ее, – холодно оборвал Мартину Робин, – и почитаю не только как жену моего брата, но и ее саму за светлое и доброе сердце. Не смей никогда дурно отзываться о ней, Марти, если не хочешь поссориться со мной окончательно.
Мартина рассмеялась ему в лицо:
– А мы с тобой, оказывается, ссоримся? Ты желаешь меня, но в жены взять не хочешь. Разве я пара благородному графу Хантингтону? Графу, чье имя давно забыли, чьи замки и земли ему не принадлежат! Графу, который косит траву, пашет землю и вяжет снопы из сжатой пшеницы, как грязный виллан! Кем ты мнишь себя, Робин, что смеешь так оскорблять меня?
По мере того как она выкрикивала эти слова, в глазах Робина, устремленных на Мартину, медленно, но неуклонно проступал лед. Дождавшись, когда она выдохнется и умолкнет, он ответил:
– Я знаю, кто я. Ты сочла себя оскорбленной – я приношу тебе извинения и забираю свое предложение назад. Забудь о нем. Мои намерения были честными, хотя я поддался чувствам, решив поторопить события. Ты не дала мне возможности объяснить, почему я просил тебя подождать с венчанием. Это все, что я могу сказать тебе.
Холодный металл, звучавший в его голосе, был невыносим для слуха Мартины. Она даже съежилась, а когда повторила в уме каждое его слово, в ее сердце закралось предчувствие страшной ошибки, которую она попыталась исправить:
– Тогда объясни сейчас. Я не буду мешать, не прерву тебя ни словом, пока ты все не расскажешь.
– Не будешь, – с прежним холодом подтвердил Робин и жестко усмехнулся, – потому что мешать уже нечему. Свое предложение я взял назад, а оправдываться перед тобой не стану. Мы все друг другу сказали, и ты вольна уйти.
Он отвернулся, словно забыл о ее существовании. Мартина, сама не своя от отчаяния, не зная, что предпринять, чтобы Робин смягчился и стал прежним, онемевшими губами сказала:
– Вольна уйти, но вольна и остаться. Так ведь?
– Нет, – с прежней жесткостью ответил Робин.
– Почему?!
Он соизволил повернуть голову, но Мартина ничего не увидела в его бесстрастных глазах – даже собственного отражения.
– Потому что я этого не желаю, – ровным негромким голосом сказал Робин. – Уходи! Скоро стемнеет, и я не хочу, чтобы людская молва испачкала твое доброе имя, приписав мне то, чего я не совершал и совершать не намерен.
У него были такие неумолимые глаза, что ей ничего не оставалось, кроме как уйти. Она шла по улице, и каждый шаг, отдалявший ее от дома Робина, давался с таким трудом, словно ноги налились свинцом. На танцы она не пошла. Ночью, лежа в постели, Мартина вспоминала, что говорил Робин, и с нарастающим ужасом все отчетливее осознавала, что была всего в шаге от замужества. Но ведь то, что он предлагал, звучало двусмысленно, и она имела право и обидеться, и рассердиться. Он что-то хотел объяснить, тогда почему передумал? Измучив себя бесплодными размышлениями, Мартина махнула рукой на размолвку. Не первая, не последняя. Она мирилась с ним до сих пор, помирится и на этот раз. С этой мыслью Мартина уснула и с нею же проснулась.
Но помириться с Робином ей не удалось, как она ни пыталась. Он вел себя так, словно удерживал Мартину на расстоянии вытянутой руки, не подпуская ближе. Она заговаривала – он вежливо отвечал. Стоило ей перевести разговор на их отношения, как Робин двумя-тремя словами менял тему, а через мгновение Мартина обнаруживала, что его нет рядом. Особенно больно ей становилось от того, что его глаза неизменно оставались холодными. Но стоило ему заговорить с кем угодно, только не с ней, как его лицо менялось: он улыбался своей притягательной, живой улыбкой, а в глазах появлялось тепло. С кем угодно, но не с Мартиной. Он по-прежнему выделял ее, но теперь делал это так, что лучше бы не выделял.
Похудев за неделю мучений, Мартина не выдержала. Она пришла к Элизабет, забыв, как пренебрежительно отзывалась о ней, но помня, с каким искренним уважением говорил Робин о жене брата.
– Лиззи, мы с тобой не были близкими подругами, но я прошу у тебя помощи и совета!
Элизабет могла бы сказать, что они вообще не были подругами, но в зеленых глазах Мартины стояло такое отчаяние и сама Мартина выглядела настолько измученной, что Элизабет сжалилась. Указав гостье на табурет, она села напротив и устремила на нее вопросительный взгляд внимательных темно-карих глаз. Мартина рассказала ей обо всем, без утайки, не щадя себя, не опустив ни одного слова из разговора, который привел к разрыву с Робином. Она даже заставила себя вспомнить все, что говорила ему о самой Элизабет, хотя понимала, что та может рассердиться и выгнать ее.
Но Элизабет не стала сердиться на Мартину и тем более прогонять. Она знала, что ей и так будет несладко услышать то, что она скажет, а ничего другого Элизабет сказать не могла, если только не утешать девушку ложью.
– Марти, тебе надо забыть Робина, перестать думать о нем. Так будет лучше для тебя.
– Почему? – прошептала Мартина, глядя на Элизабет непонимающим взглядом.
Она ждала совета, последовав которому, сумеет разрушить или обойти преграды, возводимые Робином между ними, а вместо совета услышала приговор.
