Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 1
– Раз ты не погиб, то, может быть, сведем, наконец, старые счеты?
По губам Робина пробежала легкая снисходительная улыбка:
– Набрался храбрости, Гай? Решил, что я утратил часть своих навыков из-за раны? Нет, я остался не только при былом умении, но и приумножил его. Так что остынь: я по-прежнему сильнее тебя.
– Докажи мечом, а не словами! – запальчиво крикнул в ответ Гай.
Робин покачал головой:
– Не в этот раз, Гай. Слишком быстро ты попросил меня о поединке, но дело не в тебе. Волей случая тебя занесло внутрь магического круга, который я создал, упустив твое присутствие в нем. А в границах этого круга нельзя не то что пролить кровь, но даже взять в руки оружие.
– А если я все же обнажу меч? – недоверчиво хмыкнул Гай. – Меня молнией поразит?
Робин пожал плечами с откровенным безразличием, едва ли не с зевком.
– Попробуй, – предложил он. – И познаешь это на себе самом.
Немного помедлив, Гай убрал руку с эфеса, и Робин рассмеялся:
– Ты всегда был осторожным. Таким и остался.
– Что означает магический круг? – спросил Гай, выжидательно глядя на Робина. – Ты никогда не упоминал о нем.
– И не обязан теперь, – смешком ответил Робин и обвел рукой окрестности бывшего селения: – Посмотри внимательно, запомни то, что видишь. Больше ты никогда не окажешься здесь.
– Кто же мне воспрепятствует? – высокомерно осведомился Гай.
– Прежде всего ты сам. Зло, что ты носишь в себе, не позволит тебе и близко подойти к этому месту. Ну а кроме того – я. Ты слишком далеко зашел в лес, и это последний раз, когда я посмотрю на твою опрометчивость сквозь пальцы, оставив ее безнаказанной.
– Все леса – королевские владения. Едва ли ты стал лесничим, чтобы сметь указывать мне, как далеко я могу углубляться в лес.
– Лесничие тебе как раз не указчики. В отличие от меня.
Гай пренебрежительно хмыкнул, показывая, как мало его беспокоит предупреждение Робина. Его очень интересовало другое, и он спросил:
– Если ты не погиб, почему не объявился королю Ричарду? Почему ты сейчас не с ним, в Святой земле, а здесь? Неужели ты все это время прожил в лесу?
Робин негромко рассмеялся.
– Много вопросов, Гай, но я не собираюсь удовлетворять твое любопытство, как в прежние времена. Поэтому не отвечу ни на один.
Никогда еще их противостояние не было таким непримиримым и окончательным. Пока между ними сохранялся нейтралитет – а дружбой их былые отношения Гай сейчас не мог назвать, как ни пытался, – Робин вел себя доброжелательно, пусть иногда отстранялся от Гая на расстояние вытянутой руки. Но сейчас от него исходила волна одного лишь брезгливого отчуждения, сейчас перед Гаем стоял недруг.
Гая вдруг охватило ощущение несправедливости того, как вел себя Робин. В день, который он счел днем гибели графа Хантингтона, Гай вернулся в Ноттингем, охваченный злой радостью. Его переполняло торжество победы, одержанной над Робином. Но слишком быстро это торжество сменилось тоской, усугублявшейся с каждым прожитым днем. Он тосковал по беседам с Робином, по молчанию, которое с ним всегда было легким, а не тягостным. Тосковал по его голосу, смеху, безудержно веселому блеску глаз, по каждому его движению или слову, сохраненному памятью Гая. Если бы он мог повернуть время вспять! Он бы не стал ничего говорить сэру Рейнолду, а уговорил бы Робина ради пущей безопасности перебраться в свой замок. Он бы разместил его в лучших комнатах, – да что там! – отдал бы ему собственные покои, и Робин всегда был бы рядом. Вот только двери этих покоев пришлось бы снаружи запирать на засов и ставни держать крепко запертыми, чтобы чарующая пением малиновка не вырвалась на волю.
Все это глупо: он никогда не смог бы убедить Робина жить в его замке. И никогда, пока жив кто-то из них двоих, им не стать друзьями. Раньше Гай надеялся завоевать дружбу Робина, теперь надеяться не на что. О чем он думает? Они с Робертом Рочестером бесповоротно стали заклятыми врагами, а он терзается сожалениями о не сложившейся дружбе с ним!
Прищурив глаза, Гай долго смотрел на Робина, потом медленно, высказывая мысли вслух, произнес:
– Ты полтора года пробыл в этом лесу, в котором, кроме зверей, живут лишь те, кто объявлен вне закона. Едва ли ты стал отшельником! Значит, ты примкнул к лесным разбойникам?
Робин молча смотрел на Гая, не подтверждая и не опровергая его догадку. Гай же уверился в ней и от души расхохотался:
– Право же, как тебя притягивает все низкое! Родившийся сыном графа, ты не побрезговал жизнью йомена, а теперь стал разбойником, упав на самое дно! Ниже некуда! Где же твоя честь, граф Хантингтон? Что от нее осталось? Ошметки? Или она испарилась без следа?
– Не считаю себя униженным ни в малейшей степени, – доверительным тоном сообщил Робин, – а свою честь пострадавшей.
Покивав головой, Гай сказал:
– А знаешь, я даже доволен тем, что ты выжил, равно как и тем, что ты не примкнул к королю Ричарду. Отправься ты с ним в Святую землю, то вернулся бы оттуда не только в блеске славы крестоносца, но и полностью восстановленным в правах графом Хантингтоном. А теперь само твое имя забудется. Ты одичаешь в лесу, превратишься в зверя, сгниешь под какой-нибудь корягой.
Робин прервал его страстную речь зевком, учтиво прикрыв рот ладонью, чем вывел Гая из себя.
– Не притворяйся, будто не понимаешь, что я говорю правду! – почти зарычал он, придя в бешенство. – Не делай вид, что тебя устраивает подобная участь. Ничего бы этого не случилось, не откажи ты мне в обряде посвящения, даже не объяснив, в чем причина отказа!
Не говоря ни слова, Робин вдруг посмотрел Гаю прямо в глаза. Ярость и гнев, владевшие Гаем в ту минуту, ослабили его волю, чем беспощадно воспользовался Робин. Не встретив никакого сопротивления, он без всякого снисхождения открыл память Гая и вместе с ним самим за считаные мгновения обозрел ее. Вот разговор с сэром Рейнолдом о маленькой леди Гунреде. Гай отлично понимал, к чему приведут его слова! Вот поджог домов – Робин почувствовал не просто удовлетворение Гая тем, что он сделал, а радость и удовольствие от осознания собственной власти. А вот и Эллен… Если бы он не узнал от нее, что случилось, его бы сейчас переломило от боли, особенно при ее разговоре с Гаем, когда она приезжала к нему беременная, пребывая в отчаянии.
Гая подкосило то, что ему открылось внутри себя, и он, не устояв на ногах, упал на колени, упираясь ладонями в землю.
– Не понравилось, Гай? – услышал он негромкий властный голос. – Есть еще вопросы, почему я не провел над тобой обряд посвящения?
– Как ты посмел? – выдавил из себя Гай. – Без моего согласия!
– Посмел, – усмехнулся Робин, – и куда больше посмею, не нуждаясь в твоем согласии, чтобы жить так, как считаю должным и правильным.
Оставшись неподвижным, он бесстрастно наблюдал, как Гай медленно поднимается на ноги, отряхивая налипшую на одежду палую листву.
– Дни, когда я пытался стать угодным тебе, миновали. Кто ты такой, чтобы судить меня? – все еще не отдышавшись, спросил Гай и зло сощурился, глядя на Робина: – Чем ты отличаешься от меня, Роберт Рочестер? Тем, что много хуже меня. Да, я беспощаден к врагам, но тем, кто мне дорог, я самый преданный друг. А ты? Взгляни правде в глаза! Твои друзья прогнали епископа Гесберта, отказавшись выдать тебя, и чем ты их отблагодарил? Тем, что подтолкнул к бунту? Ты несешь с собой хаос и смерть! Те, кто пойдут за тобой, отыщут лишь собственную погибель.
– Не перекладывай свою вину на меня, – спокойно ответил Робин. – Не сумев справиться со мной, ты одним ударом расправился даже с теми, кто просто жил со мной по соседству. Ты беспощаден не только к врагам, но и к тем, кто твоим врагам близок, кто просто оказался неподалеку.
– А своей вины ты не видишь? – яростно возразил Гай. – Даже в том, что призвал их к сопротивлению власти?
– Не власти – произволу, и это был их выбор. Да, я подал им пример, но другим я быть не могу и не стану, Гай, никогда. Свобода стоит того, чтобы защищать ее даже ценой собственной жизни.
– Свобода! – по губам Гая пробежала ироничная усмешка: – Свобода от чего, Робин?
– От тебе подобных, например, – последовал краткий ответ.
Робин улыбнулся неожиданно печальной улыбкой, внимательно посмотрел на Гая и тихо, с сожалением сказал:
– Ты одержим! Одержим желанием властвовать над всеми, всегда и везде. Возвышение за счет унижения прочих – вот твой девиз. Можешь смело поместить его на свой герб. Ты не признаешь ни за друзьями, ни за врагами, ни за теми, кто тебе, в сущности, безразличен, права на жизнь, в которой тебе нет места. Да и друзей-то у тебя нет.
Гай резко отвернулся. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась, и Робин понял, что Гай, несмотря ни на что, пытается отыскать слова, которые изменили бы мнение Робина о нем в лучшую сторону. Если бы они сейчас не стояли посреди руин селения, уничтоженного Гаем, где погибла Элизабет с маленькой дочерью, а все жители остались без крова, Робин даже посочувствовал бы его бессильным стараниям. Но Гай сделал то, что сделал, и в сердце Робина больше не было ни сочувствия к нему, ни прежнего желания укрепить отблески света в его душе. Гай сделал выбор, и теперь между ними было сказано все. Больше говорить не о чем.
– Уезжай, Гай. Покинь это место первым, – предложил Робин и, обворожительно улыбнувшись, добавил: – Ведь из нас двоих только обо мне можно с уверенностью сказать, что я не ударю в спину.
Гай побледнел от оскорбления, но ничего не ответил и птицей взлетел в седло. Не спуская с него холодных насмешливых глаз, Робин указал на темневшую гряду дремучего леса и негромко предупредил:
– Запомни: Шервуд отныне принадлежит мне. Поостерегись заступать за границы, которые я установил!
На это Гай смолчать не смог:
– Шервудский лес – королевские угодья, Рочестер. Он не может быть твоим!
– Значит, я узурпатор, – легко согласился Робин и рассмеялся почти беззаботно.
– Ты изгой! – крикнул Гай. – Завтра же шериф объявит тебя вне закона!
– Не отказывай ему в столь малом удовольствии. Пусть сэр Рейнолд хоть этим утешится, снова узнав от тебя, что я все еще жив.
– Ты жив? Я это исправлю, затравлю тебя и твоих приспешников, как волков! Если прежде ты мог рассчитывать на казнь, сообразную графскому титулу, то отныне тебя ждет смерть на виселице.
– Возможно, – ответил Робин с полным равнодушием к подобной участи, – но не так скоро, как ты думаешь.
– Едва ли ты слишком долго продержишься с горсткой простолюдинов, возомнивших себя воинами! – желчно усмехнулся Гай.
– Именно твоими стараниями эта горстка будет постоянно расти.
Посчитав, что этот спор только унижает его, Гай безжалостно кольнул бока лошади шпорами и помчался прочь, не желая услышать от Робина хотя бы еще одно язвительное слово.
Когда место, называвшееся раньше селением Локсли, осталось далеко позади, Гай осадил коня. Его одолел соблазн испытать ненавистные силы, которыми обладал Робин и в которых он отказал ему. Повернув лошадь, Гай поехал обратно.
Он мог бы поклясться, что прошло вдвое больше времени, чем требовалось, чтобы вернуться туда, где он неожиданно встретился с Робином, но вдоль дороги по-прежнему высились деревья, за которыми угадывалась лесная глушь. Гай в нерешительности помедлил, повернул назад и вскоре оказался на развилке двух дорог.
– Как это я ее не заметил? – пробормотал он, сворачивая на узкую дорогу, отходившую в сторону от наезженной и широкой.
Но эта дорога неожиданно завела его в топь, где лошадь едва не увязла по самое брюхо. Гаю пришлось спешиться и осторожно нащупывать в болотной жиже твердую тропинку. Усталый, вымокший по пояс, он был вынужден вернуться на развилку и упрямо отправился прежней дорогой, решив, что напрасно оставил ее, не доехав до Локсли какую-то половину мили.
Добрый час лошадь несла его рысью, и наконец впереди показался просвет. Воспрянув духом, Гай пришпорил усталого коня, и через минуту его охватил непритворный страх. Просвет оказался такой же топью. Дорога вела в никуда, скрываясь под мутной водой.
Он начал сомневаться, что сумеет выбраться из леса на Ноттингемскую дорогу, но, к его огромному облегчению, выбрался, пусть уже в сумерках. Проехав несколько шагов, он не устоял перед искушением и снова вернулся туда, где от Ноттингемской дороги ответвлялась та, что вела через лес в Локсли.
Вот старая береза, что росла возле дороги в Локсли, но самой дороги не было и в помине. Впереди, насколько мог видеть Гай, непроходимой стеной стоял лес. Гай долго смотрел на густые заросли, высокие деревья. Он вытер взмокший от пота лоб и заметил, что рука дрожит.
Не зная, захочет ли Гай изведать на себе силу заклятия магического круга, Робин отлично представлял, с чем тот столкнется. Проводив его взглядом, Робин перестал думать о нем, едва тот скрылся из вида. Неторопливым шагом он вернулся туда, где оставил коня. Вскочив в седло, Робин бросил последний взгляд на погибшее селение и, больше не оглядываясь, направил жеребца резвой рысью вглубь леса.
Конь нес его по рощам, прозрачным из-за поредевшей листвы, лугам, узким тропинкам, и Робину было хорошо и спокойно, словно Шервуд стал ему родным домом, где нет места опасности. Навстречу попадались конные патрули стрелков, спешившие к проезжим дорогам, туда, где они шли через лес. Стрелки радостно приветствовали своего лорда и командира, обменивались с ним шутками и торопились продолжить путь, зная, как требователен лорд Шервуда к неукоснительному выполнению ратных обязанностей.
Древний дух Шервуда нашептывал ему песни, обнимал дуновением теплого для поздней осени ветра, приглаживал волосы на голове, ворошил гриву коня. Слушая песни Шервуда, Робин обдумывал дела, предстоявшие ему в ближайшее время. А дел у него было много. Доходы от его владений за минувший год уже оказались в Шервуде, не пополнив сундуки сэра Рейнолда. Сейчас наступала пора сбора податей, и он успел изучить все суммы до последнего пенни, которые сборщики должны доставить шерифу, а изучив, посчитал, сколько он заберет, а сколько оставит казне. Принц Джон, взявший в руки власть после изгнания канцлера Уильяма Лончема, слишком много денег тратит впустую – на собственные прихоти, а не на нужды страны. Вот он и позаботится, чтобы подати, собранные в Средних землях, не ушли не по назначению.
Сборщики сборщиками, а есть и заботы самого Шервуда. Запасы зерна на зиму сделаны – хватит и людям, и лошадям. В оружии нет недостатка, но запас наконечников для стрел надо постоянно пополнять. И теплого сукна для зимней одежды тоже следует запасти побольше. Пожалуй, он поручит Джону и наконечники для стрел, и сукно, а сам все внимание и силы направит на сборщиков. Да и Джон будет меньше донимать его упреками в легкомыслии и неосторожности, словно нанялся ему в проповедники или няньки.
В мыслях Робина не было места только для одного человека – невесты, связанной с ним давней помолвкой. Занятый каждую минуту делами Шервуда и Средних земель, Робин начисто позабыл о ее существовании. Даже то, что Клэренс воспитывалась вместе с ней в одной обители, не заставляло его вспоминать о Марианне.
Но, помнил он о ней или нет, это ничего не меняло как для него, так и для нее. До возвращения Марианны из монастыря осталось меньше двух лет. Дороги Робина и Марианны неуклонно сближались, чтобы однажды пересечься августовским вечером на берегу быстрой лесной реки, ненадолго разойтись, вновь сойтись и навсегда слиться в одну – широкую, прямую и светлую.
Он объезжал свои владения, она в эту минуту прилежно разбирала лекарственные травы, летом собранные ею в уголке монастырского сада и сушившиеся в аптечной комнате. Скажи им сейчас, что их ждет, и оба ответили бы смехом. Он с иронией, она с удивлением. Невиданная, редкая по силе любовь? Любовь к девушке, которую он в глаза не видел? Любовь с первого взгляда и до последнего вздоха объявленного вне закона лорда Шервуда и наследницы знатного рода?
Посвященному воину и его Светлой Деве еще только предстояло обрести друг друга.
Вечер в дозоре
Прислонившись спиной к стволу дерева, на котором был оборудован дозорный пост, Робин задумчиво смотрел вдаль. Отдельные деревья сливались в чащобу, та переходила в новую, и казалось, лесная глушь не имеет границ. Но это впечатление было обманчивым. Если подняться на самую верхушку дерева, то станет отчетливо видна Ноттингемская дорога, а за ней – вспаханные поля. Этот пост входил в наружное кольцо дозоров, и примерно в двух-трех милях от него заканчивалась безопасная территория. Дальше простирался мир, окружавший Шервуд. Тайная власть лорда Шервуда распространялась и на этот мир, что не умаляло его опасности для вольных стрелков. За границами Шервуда приходилось постоянно быть настороже. Правда, с недавних пор и в лесу стало небезопасно, но именно от этих мыслей Робин хотел отдохнуть хотя бы несколько кратких часов.
Одинокий желтый лист скользнул по плечу. Робин не глядя смахнул его, и лист, плавно кружась, полетел вниз, стал частью ковра из опавшей листвы, устилавшей землю и корни деревьев. Робин поправил лежавший под рукой лук и пучок заранее приготовленных стрел и вновь устремил взгляд на лес. Октябрь отсчитывал последние дни, к Шервуду подступала глубокая осень – четвертая осень вольного леса.
– Удивительно, как ты сумел укрепиться в своем лесу, – вспомнил Робин слова, сказанные Эдриком в их последнюю встречу. – Признаюсь, сынок, я знал, что тебя непросто взять, но чтобы ты и твое воинство держались так долго!
Робин слегка усмехнулся. Иногда ему и самому казалось, что он проживет в Шервуде всю жизнь, и отнюдь не короткую, а станет седым и старым – настоящим воплощением духа древнего леса. Шервуд умел завораживать и убаюкивать тех, с кем не желал расставаться. Но, судя по событиям в королевстве, все шло к тому, что расставание не за горами, и, хочет того Шервуд или нет, ему придется отпустить своего лорда и стража. А пока можно послушать его песни, что Робин сейчас и делал, не забывая поглядывать по сторонам.
Снизу послышался топот копыт, потом резкий свист, извещавший, что к посту приближается свой. Робин покосился на напарника по дозору и улыбнулся. Тот крепко спал, свернувшись в клубок и укрывшись плащом с головой. Свист не потревожил его сна, обычно чуткого, как у всех стрелков.
Ни шороха листвы или коры, ни потрескивания сухих ветвей – Вилл забрался на помост совершенно бесшумно. Сразу заметив спящего стрелка, он гневно сузил глаза и уже собирался разбудить дозорного пинком, но Робин успел перехватить его:
– Я разрешил Мачу поспать. Не трогай его.
– И в самом деле, отчего я решил, что он спит, а ты этого не видишь? – хмыкнул Вилл, устраиваясь рядом с братом. – Одного не могу понять: за что ему такая поблажка? А если у поста появятся чужаки или ратники шерифа?
– Ты ведь не думаешь, что я не справлюсь без помощи юноши, впервые взявшего в руки меч чуть больше месяца назад? – усмехнулся в ответ Робин, выразительно указав взглядом на оружие под своей рукой.
Перегнувшись через Робина, Вилл откинул край плаща с Мача и заглянул ему в лицо. Юноша сладко почмокал губами, недовольно нахмурился и натянул плащ на голову.
– Как спит! – восхитился Вилл. – Сруби сейчас дерево, и Мач рухнет вместе с ним на землю, но не проснется!
– Оставь парня в покое, – смеясь потребовал Робин.
Вилл, косясь на Мача, недовольно покачал головой:
– У тебя появились любимчики. Раньше за тобой такого не водилось. Чтобы ты – и разрешал спать в дозоре! Пойдет об этом молва – и в Шервуде быстро не останется и следа от дисциплины!
– У меня нет любимчиков, – ровным голосом ответил Робин. – Мачу я разрешил поспать, заметив, что он исщипал себе руки до синяков, лишь бы не уснуть.
– Подумаешь, какие нежности! – фыркнул Вилл. – Я сам иной раз прибегаю к этому средству, чтобы прогнать сон.
– Перестань ворчать! – улыбнулся Робин. – Скажи лучше, что тебя привело на этот пост?
По лицу Вилла пробежала хмурая тень, и он неохотно ответил:
– Узнал от Бранда, что ты приехал на пост и сменил его, чем удивил до крайности. Что за блажь напала на тебя – самому побыть дозорным?
– Решил немного отдохнуть, возвращаясь из Ньюарка. Сегодня мой черед объезжать посты, до дома я бы все равно доехать не успел. Да и моему Воину надо передохнуть перед ночью по лесным дорогам.
– Замечательный отдых – дежурить в дозоре! Спасибо, что надоумил. Надо будет как-нибудь попробовать, – откликнулся Вилл.
Бросив на брата внимательный взгляд, Робин сказал:
– Я спрашивал, почему ты приехал сюда, а не как ты меня нашел.
Вилл мельком взглянул на него и ответил:
– Сказать, чтобы ты ехал домой. Я сам сегодня отправлюсь по постам.
Робин выгнул бровь и посмотрел на Вилла пристальнее.
– С чего бы такая любезность? Хочешь, чтобы я заменил тебя послезавтра?
– Нет, – произнес Вилл. – Просто у меня возникло желание сделать это сегодня вместо тебя.
– Ясно, – отозвался Робин и, склонившись над Мачем, сказал: – Просыпайся, малыш!
Мач немедленно вскинулся, еще с закрытыми глазами сел и помотал головой. Проведя ладонями по взъерошенным волосам, открыл глаза – и первым, кого он увидел, был Вилл. Глаза Мача тут же округлились, и Робин поспешил похлопать его по руке:
– Тихо, тихо, мальчик! Проснись наконец, вспомни, что я разрешил тебе поспать, и перестань смотреть на Вилла с таким ужасом.
– Ох! – выдохнул юноша, приходя в себя. – Спасибо, мой лорд, а то я спросонок начал считать, сколько ударов плетей для меня потребует Вилл, застав спящим в дозоре.
Вилл промолчал, но по его лицу было заметно, что он удовлетворен словами Мача.
– Вот что, Мач, отправляйся домой, а мы с Виллом побудем здесь, пока не придет смена, – сказал Робин. – Найдешь дорогу?
Мач в ответ обиженно надул губы, чем рассмешил и Робина, и Вилла, а потом и сам рассмеялся. Бросив взгляд на заходящее солнце, юноша счел нужным предупредить:
– Смена явится не раньше чем через час.
Робин кивнул, и Мач, собирая оружие, ухмыльнулся:
– Ох, не завидую я тем, кто за этот час вдруг попытается проникнуть в Шервуд именно здесь!
– Иди уже! – напутствовал его Робин. – А то передумаю!
Не искушая лорда Шервуда, Мач в одно мгновение спустился по дереву, вывел из укрытия лошадь и, вскочив в седло, умчался по тропинке в лес. Оставшись с Виллом вдвоем, Робин посмотрел на брата и с усмешкой спросил:
– Из-за чего на этот раз вышел спор?
Вилл устало пошевелил плечами, прислонился затылком к шершавому стволу и закрыл глаза.
– Она выразила настойчивое желание осмотреть руку, которую мне поранили при возвращении из Рэтфорда, и сменить повязку, – монотонно заговорил он, не открывая глаз. – Я ей сказал, что рана уже зажила, но ведь она у тебя упрямая, верит не словам, а только своим глазам. Пришлось закатать рукав, и – о, ужас! – под ним не оказалось повязки, которую она собственноручно наложила два дня назад. Меня отчитали, как мальчишку! Хорошо, что наш разговор состоялся в аптечной, а не в трапезной, полной народа.
– А ты, разумеется, не остался в долгу, – с пониманием откликнулся Робин.
– Разумеется, – подтвердил Вилл, не вдаваясь в подробности.
У Робина вырвался неопределенный смешок, услышав который, Вилл тут же открыл глаза и бросил в сторону брата быстрый взгляд.
– Узнав, что мы братья, она очень заволновалась. Это было еще в апреле, когда мы с ней встречались тайком и она окончательно решилась остаться со мной в Шервуде. В ту пору она не знала тебя, ни разу не видела, но многое слышала от меня и поняла, как сильно я дорожу твоей дружбой, – говорил Робин. – Марианна беспокоилась, как-то она поладит с тобой. Я ей ответил, что поладит обязательно, и не просто поладит, а полюбит тебя, что тебя нельзя не любить. Вилл, я прошу тебя: будь с ней помягче. Она молчит, но я вижу, как ее ранит каждое твое резкое слово. Именно твое!
Вилл тяжело вздохнул и в изнеможении потерся головой о кору.
– Я не могу вести себя с ней иначе! – сказал он так, словно проклинал все и всех, а прежде всего – ту, о которой они говорили.
Медленно, словно каждое движение давалось ему с неимоверным трудом, Вилл повернулся к Робину и посмотрел брату в глаза.
– Я люблю ее, – тихо, но очень отчетливо произнес он, и его губы покривились от боли. – Я сам понимаю, это и глупо, и смешно, но мне некому сказать о любви к ней, кроме тебя!
Робин молча накрыл ладонью запястье Вилла, но тот вырвал руку и порывисто закрыл лицо. Только губы и подбородок оставались видны из-под ладони, и губы дрожали, пока он говорил, спеша выплеснуть все, что мучило его и не давало покоя:
– Я сам не знаю, когда это случилось со мной. Она ведь вначале очень не нравилась мне! Я не доверял ей, ждал, что она сломается, попросит пощады, и потому намеренно мучил ее на занятиях больше, чем любого новичка. А вспомни, как она выглядела? Это сейчас от нее все с трудом отводят глаза, но в мае и летом… Эти ее волосы, топорщившиеся, как стерня, обрезанные короче, чем у мужчин, огромные стальные глаза Морриган7, в которых не было ничего женского! А как она разговаривает? Резко, в лоб, только что не бьет под дых. Она совершенно не похожа на Элизабет, и я до сих пор не могу понять, чем она пленила меня.
– Вилл! – мягко сказал Робин, ощутив, как его придавила боль, звучавшая в голосе брата.
По всем канонам Вилл завел с ним непозволительный разговор, и Робин должен был чувствовать себя оскорбленным его откровенностью. Но в душе Робина было только сострадание, огромное сострадание к брату. Вилл сам был беспощаден к себе.
– Я знаю, и чувства мои, и речи преступны. Ты мой брат, она твоя невеста, по сути, жена. И только потому я обращаюсь с ней так, как обращаюсь. Не ради того, чтобы задеть ее!
– Я знаю, – ответил Робин и, вновь накрыв ладонью руку Вилла, не позволил тому убрать ее. – Это не твоя, а моя вина. Мне следовало рассказать тебе все в первый же день, как только она появилась в Шервуде.
Вилл с бесконечной любовью посмотрел на Робина и устало улыбнулся:
– Перестань взваливать на себя ответственность за всех и вся, Робин. Когда-нибудь надорвешься. Я справлюсь с собой и постараюсь вести себя с ней более ровно и терпимо. Не хватало еще, чтобы она огорчалась из-за моих слов! Я и так ей бесконечно признателен. Она расколдовала меня из камня, которым я стал после ухода Элизабет, вновь превратила в живого человека. Слыша сейчас стук собственного сердца, я понимаю, что все эти годы оно не билось. – Вспомнив о давнем гадании, Вилл усмехнулся с невыразимой грустью: – Помнишь старую цыганку, которой мы помогли приладить колесо к повозке? Я ей тогда не поверил. А все вышло так, как она нагадала: для тебя жена, мне сестра. Осталось только взнуздать себя и полюбить ее как сестру.
Вилл надолго умолк, потом рывком потянулся и выдохнул:
– Все! Прости за неуместные откровения, впредь я не оскорблю ими твой слух. Где на этом посту хранятся припасы дозорных?
Робин передал ему объемистую сумку, из которой Вилл извлек флягу с элем и, сделав большой глоток, передал ее Робину.
– У Кэтти получается недурной эль, но до знаменитого имбирного эля Мод ему далеко!
– Значит, говоришь, от нее с трудом отводят глаза, – медленно повторил Робин и, отпив из фляги, неожиданно спросил: – А как к ней сейчас относятся в Шервуде?
Вилл пожал плечами, понимая без слов, о чем спрашивает брат.
– С учтивостью и почтением, – хмыкнул он. – А как еще могут к ней относиться после того, как ты назначил Божий суд, пожелав на нем сам отстаивать ее невиновность? Джон, Статли и я, объявив себя защитниками Марианны на этом суде, когда стрелки не посмели принять твой вызов, – мы тем самым втроем поручились за нее перед Шервудом.
– Но учтивость и почтение остаются внешними, – сказал Робин, угадав то, что недоговорил Вилл.
– Пока ты не обвенчаешься с ней, так и будет, – ответил Вилл и бросил на Робина острый взгляд: – Неужели никто не согласился, испугавшись угрозы епископа лишить сана за совершение над вами обряда бракосочетания? Разве мало священников в Средних землях?
– Мало тех, кого можно просить, – помрачнел Робин. – Аббат из Ярроу как отбыл в сентябре на континент, в Клюнийскую обитель, так до сих пор не вернулся. Отец Тук отказался, хотя отказ дался ему нелегко. Весь истерзался, разрываясь между долгом и чувством вины!
– Да, это ему не дубинкой махать! – усмехнулся Вилл. – Кому нужны его терзания? Как нарушать обет безбрачия на ложе с Эллен, он тут как тут, а как исполнить данное вам обещание, так над ним немедленно вырастает тень епископа.
Робин в ответ раздраженно дернул уголком рта. Вилл вдруг оживился и предложил:
– Послушай, а что если мы выкрадем самого епископа Гесберта и привезем его в Шервуд? Ни капли не сомневаюсь, что он очень быстро утратит всю свою смелость. Вот пусть сам и нарушит собственную волю и обвенчает вас, а потом может собрать весь клир Средних земель и прилюдно сложить с себя сан!
Довольный своей идеей, Вилл расхохотался, но Робин покачал головой.
– Почему нет? – спросил Вилл. – Считаешь, будет слишком сложно выкрасть его?
– Нет, не слишком, и я уже думал об этом, – неохотно признался Робин. – Но стоит мне вспомнить, с какой злобой он смотрел на Марианну в день венчания Алана – и сама мысль о том, что именно он обвенчает нас, поперек горла становится. Она заслужила, чтобы священник провел обряд бракосочетания с чистым сердцем, а не цедя каждое слово сквозь зубы и глядя с ненавистью на нас обоих, но прежде всего – на Марианну, мечтая отправить ее на костер.
– В душе я согласен с тобой, но если все взвесить…
– Нет нужды, Вилл. Эдрик скоро вернется из Аквитании. Я уверен, что епископ Илийский примет предложенное мной серебро для выкупа Ричарда из плена и даст нам разрешение обвенчаться, – с непоколебимой уверенностью ответил Робин. – Воля папского легата выше воли епископа Гесберта. Осталось совсем недолго подождать!
– А вдруг и епископ Илийский откажет тебе? – спросил Вилл, внимательно глядя на Робина.
Тот рассмеялся и ответил:
– Тогда делать нечего! Придется брать в плен епископа Гесберта. Но, думаю, Уильям Лончем не откажет. Сегодня глашатаи шерифа объявили в Ньюарке сумму выкупа, назначенную за короля.
– И сколько же пожелал получить герцог за свободу нашего короля и величайшего рыцаря? – поинтересовался Вилл.
– Сто пятьдесят тысяч марок золота, – ответил Робин.
Губы Вилла округлились, словно он хотел изумленно присвистнуть, но, помня о том, что они с братом в дозоре, воздержался от свиста.
– Да! – выдохнул он. – Чтобы собрать такую сумму, придется всю Англию раздеть донага! Теперь и я разделяю твою уверенность в том, что Уильям Лончем не станет отказываться от твоего предложения, а епископ Гесберт может спать спокойно, насколько ему позволяют его алчность и нечистая совесть.
