Александр Шевцов (Андреев)
Общая культурно-историческая психология
Понятие о некоем внутреннем постоянстве или равновесии, как вы помните, было биологической основой психологии Пиаже.
Двумя следующими китами современной психологи стали теория приспособления к окружающей среде Дарвина и учение о рефлексе, как способе приспособления к этой среде. О всяческих рефлексологиях, бурно плодившихся в России, я не хочу рассказывать. Их влияние на психологию общеизвестно, и Выготский даже воевал с учением Бехтерева, доказывая, что сознание гораздо сложней, чем видят рефлексологи. Но вот о том влиянии, которое оказал на социологию Дарвинизм, стоит сказать несколько недобрых слов.
Но прежде я хочу привести яркий и впечатляющий пример того, как естественники пытались воплотить мечту о том, чтобы увидеть всю природу единой и объяснить все человеческое, от души до общества, исходя из законов физики или химии. Примером этим будет короткая, но яркая работа химика и философа Вильгельма Оствальда «Натур-философия».
Глава 2
Физическая основа биопсихологии. Оствальд
И физико-химические физиологи, и Клод Бернар, и Кеннон искали возможность лишить психологию души внутри вещества, они все пытались доказать, что то, что мы называем душой, есть лишь простое и естественное накопление сложностей, развивающихся в живой материи по мере ее приспособления к условиям внешней среды… И так же естественно раз за разом налетали на противоречия, вроде тех, что заставили Гельмгольца и Дюбуа-Реймона признать, что нечто остается необъяснимым, или вроде тех, что не смутили Энгельса, а за ним и всех марксистских психологов и социологов, но сломали Советский Союз в 1991 году.
Противоречие это было совсем простеньким, и при желании на него можно было не обращать внимания: где-то во вполне очевидной цепи эволюционных преобразований происходили скачки, которые и сделали из обезьяны человека. Иными словами, если в общем эволюционная теория или теория Дарвина и верны, то в отношении психологии что-то нарушается и требует той самой гипотезы души или бога, без которой естественники посчитали возможным обходиться.
Цель – лишить себя души – очевидно, была настолько желанна, что члены научного сообщества не прекращали своих усилий ни на миг. Одни бойцы отмирали, на смену им выводились новые виды, способные искать возможное объяснение этой загадки любыми неподходящими средствами. Не искали только теми, которые, казалось бы, прямо и предполагались. Не искали собственным научным методом, то есть сделав сам этот скачок, приведший к созданию «психики», предметом соответствующей ему науки. Наоборот, у психологии был отнят ее предмет и заменен на предмет биологии или физиологии…
Упорство, с которым лучшие умы человечества бились за то, чтобы остаться без души, потрясает, в нем есть какая-то психологическая загадка. Но меня пока более всего занимает лишь то, что они не просто пытались объяснить мир иначе, они ведь действительно приходили к тому, чтобы считать душу – бреднями церковников, то есть действительно отрекались от собственных душ!
Мне все время хочется спросить: за что? За что продались? Ведь доказать, что души действительно нет, никто никогда не смог. Значит, у каждого настоящего ученого жило сомнение, жило допущение: возможно, что естественнонаучное объяснение не объяснит всего. Иными словами, любой ученый жил, понимая, что естественнонаучный способ объяснять мир, возможно, и не сработает, он – всего лишь гипотеза, а значит, в том, с чем воюют, может быть истина…
Одного предположения, что отвергаемое утверждение может быть и истинным, достаточно для настоящего исследователя, чтобы сохранять за собой возможность для его рассмотрения и исследования. Тем более, если речь идет о собственной душе! Но они приносили клятвы на крови – своей и чужой, которой не щадили, – что уничтожат даже след души в этом мире и все объяснят химией и физикой! Кому они служили? Кто помутил их разум? Цирцея? Или кто-то пострашней?
Объяснить то, что мы узнаём в себе как душу, простым усложнением прогрессирующего вещества не удалось. И тогда на поединок с душой стали выходить бойцы естественнонаучного фронта, которые искали те же самые объяснения глубже в физике. В конце девятнадцатого века одним из таких волонтеров оказался немецкий химик, член-корреспондент Петербургской Академии Наук Вильгельм Оствальд (1853–1932). Он создал учение, получившее наименование Энергетизм.
Как пишет о нем «Новая философская энциклопедия»: «Успехи термодинамики, основанной на рассмотрении различных процессов превращения энергии, и осознанная уже тогда большинством ученых несовместимость старых представлений о материи с новыми научными данными, натолкнули его на мысль о том, что именно энергия, а не материя (вещество) является “единственной субстанцией мира”, к изменениям которой должны быть сведены все вообще (в том числе психические и социальные) явления».
Как вы понимаете, само появление энергетизма является приговором всему предшествующему материализму именно в силу того, что он появляется. Вдумайтесь в сам этот факт, он гласит: естественники видят, что предшественникам не удалось доказать своих утверждений, поэтому надо искать другие способы доказательства. Еще раз вдумайтесь в сказанное – оно настолько привычно, настолько часто повторяется в науке, настолько привычно звучит в научных текстах, что наука пока еще не может дать научного объяснения чему-то, что мы его принимаем.
А ведь на деле это означает простую и страшную вещь: предшественники не знали истины, предшественники шли на вере, предшественники всего лишь избрали считать, что естествознание верно, а души нет… Последователи же, изучая природу, пришли к тому, что предшественники доказывали свою веру уязвимо, так, как ее могут изобличить враги, изобличить как ложь. И надо это же самое доказывать лучше. И доказывали, тем самым, доказывая и то, что предшественники врали, и что весь предшествующий этап научной деятельности никак не был истинным. И так из поколения в поколение…
Но как же тогда и они, и их предшественники смели посягать на самое святое?! На самую суть человека?! Да еще и обрабатывая сознание людей, массами загоняя их в свою веру!..
Люди ли они?..
Сразу скажу: энергетизм тоже выглядел очень убедительным, но попадаться на это нельзя, потому что все это было очередным враньем. И это довольно быстро показали сами физики, вроде того же Макса Планка. Как только научное сообщество почувствовало, что и этот поединщик не справился, его тут же «раскритиковали», то есть, попросту, затравили свои же, как это принято в науке…
Что бы было, если бы Оствальду удалось пройти намеченным им путем дальше? Боюсь – то же самое, что и случилось со всей физикой с появлением квантовой механики – он внезапно уперся бы в наличие какой-то преграды, требующей для объяснения все утончающихся физических явлений гипотезы о каком-то качественном скачке, переносящем физику из науки о фюзисе, то есть веществе или энергии, в мир духа…
Но в этом я не разбираюсь, об этом я сужу лишь по тем намекам, что срывались время от времени с уст ведущих физиков мира. Зато я покажу, чем завершилось сведение психических и социальных явлений к энергии, как всеобщему объяснительному принципу. А завершилось оно тем же, чем и марксизм в России, завершилось оно все тем же пропущенным звеном психологии, которое становится очень разрушительным, как только естествознание пытается выйти на уровень социологии.
Итак, в 1908 году профессор Оствальд завершает разработку своего способа объяснить мир и издает его в виде небольшой книжицы с названием «Натур-философия».
В России она была издана издательством «Вестник знания» уже в 1910 году. «Вестник знания» и множество подобных изданий были русским подражанием французской «Энциклопедии» Дидро и Даламбера и так же, как она, готовили командный состав из числа интеллигентов, чтобы повести сторуких великанов гекатонхейров, то есть пролетариат, на штурм Олимпа, на революцию… Поэтому всё, что могло подтолкнуть и усилить переворот в мозгах, издавалось мгновенно и обильно.
В действительности, Натур-философия Оствальда выглядит довольно стройным и последовательным учением. Разглядеть ее слабости могли только люди, действительно знавшие физику. Но именно эта ее часть меня не интересует. Я просто перескажу ход мыслей Оствальда и задержусь лишь на его социологических выводах.
Начинает он, как и полагается естественнонаучному последователю, с признания в том, что естественнонаучные предшественники, попытавшиеся за сто лет до Оствальда свести данные научных исследований в единую картину, врали:
«Но, тогда как старая натур-философия быстро нашла свой конец в безбрежном море спекулятивных построений, от современного натур-философского движения мы имеем право ожидать более прочных результатов. И это потому, что здание современной натур-философии возвышается на широком фундаменте опытного исследования» (Оствальд, с. 3).
И что же это за широкий фундамент? Вы будете приятно удивлены – там все знакомые лица, да и круг их так узок, что можно использовать для искоренения безграмотности среди самых тупых слоев населения, готовящегося к жизни в новом естественнонаучном рае.
«Закон сохранения энергии для явлений неорганической природы, закон эволюции— для органического мира, вот орудия научной мысли, с помощью которых она, методически обрабатывая материал научного опыта, в состоянии не только систематизировать знания, какими мы располагаем теперь, но и проложить путь дальнейшим открытиям» (Там же).
Обрабатываемый материал научного опыта – это, наверное, наши с вами мозги, то есть самый что ни на есть предмет социологии.
А далее Оствальд ставит себе задачу «привести все научное знание в систему» с точки зрения этих двух общих принципов. Попросту говоря, он пытается вывести все, что есть в мире, из закона сохранения энергии путем эволюции усложняющейся энергии же. Зачем?
Цель проста:
«Естествознание и натур-философия – эти две силы не исключают, а дополняют друг друга, подобно двум путям, ведущим к одной и той же цели. А эта цель – подчинение природы человеку» (Там же, с. 4).
Врет!
Цель, конечно, подчинение. Но не природы, хотя с природой естественники обращаются жестоко. Цель – подчинение человека. И доказательством этого будет завершение всей натур-философии, которая почему-то приведет Оствальда к социологическим размышлениям о том, как надо менять людей. Раз к этому приходит вся Натур-философия, значит, это либо и есть ее цель, либо же эта наука совершенно неуправляема и сама выносит создателя туда, где он утонет. Но вначале все выглядит очень управляемым и последовательным, хотя и несколько повторяющим позитивную науку Конта.
«Если, например, учение об электричестве, как часть физики, должно установить взаимную зависимость всех электрических явлений, а также их общее отношение к другим явлениям, о которых трактуют прочие отделы физики, то задачи натур философии гораздо шире. Ее интересует вопрос о взаимных отношениях не только всех физических явлений: она стремится охватить своими обобщениями также явления химические, биологические, астрономические – короче говоря, всю совокупность нашего знания.
Иными словами, натур-философия есть учение о самых общих принципах естествознания» (Там же).
Оствальд начинает с Теории познания. Эту часть его философии я опущу, потому что химиком он был, возможно, хорошим, а философом похуже… Да и задача у него здесь простая: свести познание к логике и научному методу. Завершается эта его теория выведением классификации всех наук, отличающейся от Контовской только тем, что Оствальд начинает с логики и признает за психологией право на существование, ставя ее и социологию в ряд биологических наук.
«I. Формальные науки:
Логика, или учение о многообразии
Математика, или учение о причинах
Геометрия, или учение о пространстве
Форономия, или учение о движении.
II. Физические науки:
Механика
Физика
Химия
III. Биологические науки:
Физиология
Психология
Социология» (Там же, с. 29).
Куда-то пропала сама биология и еще кое-какие науки, но это такие мелочи на фоне грандиозности замысла! Хуже другое: сама эта классификация, начинающаяся с логики и математики, вопиет: вся натур-философия будет строиться на надуманных корнях, на искусственных основаниях. Хороший философ тоже начал бы с того, как мы познаем мир. Но его это привело бы не к логике, а к психологии, к изучению самой познающей способности. Оствальд действительно плохой философ, и с обобщаемыми им научными данными он обращается очень вольно.
Но в этой «системе» видна система, а точнее просматривается его цель и задача: все построения натур-философии нужны, чтобы подобраться к социологии. А что это такое? Наука об обществе? Нет, если вспомните Маркса – это наука о том, как воздействовать на общество и управлять им! И достигается это через психологическое воздействие.
Поэтому я опущу все заумные и не слишком точные рассуждения о числах и законах термодинамики, и сразу перейду к разделу биологических наук без биологии. Там все есть, ибо для управления последним и писалось.
А что там?
Попытка превратить человека в энергетическую машину. В сущности – это мечта Оствальда об Идеальной машине, которую он же сам описывает в предыдущем разделе в главе 50, посвященной второму закону термодинамики.
«…необходимым условием работы всякой тепловой машины является переход в ней теплоты от высшей температуры к низшей подобно тому, как в водяной мельнице вода должна течь с более высокого к более низкому уровню; …условия, которым должна удовлетворять идеальная тепловая машина, то есть такая машина, где из теплоты добывается максимальное количество работы.
Нужно заметить, что подобная идеальная машина может обладать весьма различным строением…» (Там же, с. 72).
Вот основная мысль, переносимая на человека и просматривающаяся сквозь весь раздел биологических наук. Начинается он с определения жизни или живых существ.
«Первый признак сводится к тому, что живые существа суть системы не устойчивого, а подвижного равновесия. <…>
Данная система может только в том случае пребывать постоянно в подвижном равновесии, когда ей постоянно же доставляется материал, из которого она состоит…
Материал этот состоит прежде всего из весомых или химических тел с определенными физическими и химическими свойствами, и таким образом обмен веществ выступает как необходимое свойство системы подвижного равновесия.
Но обмен веществ может происходить лишь в том случае, если имеется еще свободная или годная к работе энергия, потому что только она в состоянии привести вещества к обмену…» (Там же, с. 77–78).
Как вы уже догадываетесь, далее человек начинает рассматриваться как энергетическая машина. Когда-то Ламарк пытался научить людей видеть себя машинами механическими, прогресс физики повел к тому, что нас учат видеть себя машинами энергетическими. Поэтому все современные экстрасенсы перестали быть ясновидящими, колдунами или целителями, а стали физиками живых машин – биоэнергентами…
Иными словами, хоть натур-философия или энергетизм Оствальда и были осмеяны самой наукой, в околонаучной среде он до сих пор правит представлениями тех, кто хотел бы погреть руки в тени физики. И живет все это «энергетическое целительство» строго по заветам Оствальда:
«Итак, всю совокупность жизненных явлений можно сравнить с водяной мельницей. Свободная энергия соответствует потоку воды, который должен течь через мельницу в одном направлении, доставляя ей таким путем потребное количество работы. Химические элементы, входящие в состав организмов, соответствуют мельничному колесу, которое постоянно вращается, передавая энергию падающей воды отдельным частям машины» (Там же, с. 81).
Далее Оставальд, похоже, переходит к своей психологии, потому что следующий, 56-й раздел, озаглавлен «Душа».
Впрочем, это какой-то обман. Точнее, попытка научить людей так говорить о душе, чтобы они сами научились видеть и ее машиной. Начинается он вполне откровенно:
«До сих пор мы рассматривали живые существа, как чрезвычайно усложненные образцы физико-химических машин; теперь же нам нужно принять во внимание одну особенность, которая, по-видимому, служит характерным отличием организма от бездушной машины…
Это свойство, которое мы в свое время называли способностью воспоминания» (Там же).
Какая ловкая и грубая подмена! Никто никогда не утверждал, что душа может относиться к организму. Организм как понятие и вообще-то изобретен физиологией, чтобы объяснять то, что жизнедеятельностью лишь тела не объясняется. В сущности, это некая хитрая подмена понятия о душе. Где без души не получается, сделаем вид, что ее нет, а вместо неё и кроме неё у тела еще есть…организм. Полезная вещь. Вполне заменяет душу естественнику!
Ну, а уж подставить нечто, что Оствальд в начале времен поименовал воспоминанием вместо души – это даже академический психолог не додумался бы!
Но и тут все просто: есть же описанные Дарвином законы приспособления. Вот из них все и развивается. Надо только саму эту способность объяснить энергетически:
«Таким образом становится понятным, почему эта способность приспособления, на которую нужно прежде всего смотреть, как на чисто физико- химический процесс, в конце концов оказывается развитой у всех живых существ.
В своих наиболее примитивных формах эта способность порождает явления реакции или рефлекса, то есть ряд процессов в организме, которые следуют за воздействием энергии извне и отвечают на это воздействие в смысле повышения жизнестойкости организма» (Там же, с. 82).
Ну, а от рефлексов один шаг до сознательных действий.
«Таким образом, мы получаем право рассматривать различные ступени психической деятельности, – от самых простых явлений рефлекса до высочайших созданий ума, – как связный ряд все усложняющихся и приобретающих все более целесообразный характер проявлений активности, которые исходят из одной и той же физико-химической и физиологической основы» (Там же).
Всё! Вершина мысли Оствальда.
Последняя психологическая мысль, подготавливающая вторжение в социологию, – походя уничтоженный в пяти строчках Платон. А заодно и решение всех тех загадок мышления, об которые столько бились Пиаже и Выготский:
«Находясь под тысячелетним гнетом ошибки Платона, которая заключается в принципиальном разделении духовной и физической жизни, мы лишь с громадным трудом можем привыкнуть к мысли о непрерывной связи между простейшими физиологическими явлениями и высшими продуктами умственной деятельности…
Ведь если следует признать невозможным механическое объяснение мышления, то без всяких затруднений его можно понять, как энергетический процесс, тем более, что, как известно, всякая умственная работа так же связана с затратой энергии и с утомлением, как и работа физическая» (Там же, с. 84).
А далее начинается социология, которой отведено три раздела на трех страничках: «Общество», «Язык и взаимные отношения» и «Культура». В общем, все, чем занимается культурно-историческая психология. И, похоже, именно ради них все и делалось.
Что касается общества, то само его понятие выводится Оствальдом в лучших традициях социологии того времени из биологии:
«Уже то внешнее обстоятельство, что при размножении новые особи должны возникать вблизи материнского организма, дает толчок к возникновению пространственных групп, состоящих из существ одного вида. Но все-таки эти группы рассеиваются, если только совместное существование не покоится на известных выгодах, перевешивающих невыгоды стороны соперничества из-за средств к жизни, заключенного в узкие рамки. Мы видим поэтому, что относящийся сюда образ действия различных растений и животных обнаруживает большие различия; тогда как некоторые виды стремятся к возможно более полному уединению, другие виды, наоборот, образуют общежития и в том случае, если особи не связаны друг с другом механически, посредством общей оболочки.
Так как человек вполне и безраздельно принадлежит ко второму разряду живых существ, то его социальные свойства и потребности занимают крупное и важное место в его жизни» (Там же, с. 84–85).
Читая социологов, я долгое время вообще не мог понять, как они могли выводить свою науку из биологии. И только Оствальд открыл мне глаза: если у человека есть душа и есть свободная воля, – волеизъявление души, а не тела, – изучать общества надо как миры, которые строят для своей жизни души. Но вот если душу убрать из рассмотрения, то остаются только тела, они-то и создают сообщества. Но тут все бесспорно: тела – это биология, это просто животные, которые могут оказываться друг с другом только в рамках строгой детерминации биологических, физиологических и физических законов.
И законы эти должны действовать непреложно! Вот уж что однозначно, так это то свойство Ньютоновской механики, которое можно назвать непреложностью. Вся физика и всё естествознание исходили из того, что открываемые ими законы непреложны. В механической картине мира Ньютона просто нет возможности для чего-то, что могло бы оказать воздействие на взаимодействия единиц, кроме самих единиц. Оно за рамками системы и потому именуется сверхъестественным, что значит, несуществующим в природе!
Вот суть всей натур-философии! Законы физики непреложны, они действуют жестко и однозначно, и на всю природу. Надо только суметь их рассмотреть. Но уж если это удалось, то весь старый мир мы разрушим до основанья и наш, новый мир построим как воплощенный рай на земле. Так тайно заявляет естественнонаучное мировоззрение, так явно заявлял марксизм, и к этому же подобрался мелким бесом Вильгельм Оствальд, химича свою натур-философию.
Но вот наступает последняя глава. Для марксизма она была развалом Советского Союза, как величайшего социологического эксперимента человечества. Для Оствальда – это одна крошечная страничка, завершающая и перечеркивающая весь его труд. Присмотритесь, как упорно он хочет провести мысль: всюду, всюду, во всех проявлениях неживого и живого, вплоть до культуры, мы обнаруживаем, что второй закон термодинамики непреложен!
«Под культурой, в соответствии с сущностью дела, понимается все то, что служит социальному прогрессу человека. А объективным признаком прогресса является, как мы знаем, то, что он улучшает в соответствии с человеческими целями формы преобразования необработанной энергии, как ее доставляет ему природа» (Там же, с. 87).
И вдруг, прямо посреди праздника всеобщей неизбежности энергетических законов, рождается заключительных абзац всей новой философии:
«Если принять далее во внимание, что, согласно второму основному закону, количество доступной нам свободной энергии может только убывать, а не возрастать, тогда как число людей, существование которых ведь непосредственно зависит от использования соответствующей свободной энергии, непрерывно увеличивается, – то станет сразу ясной вся объективная необходимость культурного развития в указанном смысле. Предвидение дает человеку возможность действовать так, как требует культура.
Однако, если мы с этой точки зрения посмотрим на нашу современную социальную организацию, то мы вскоре с ужасом заметим, как много в ней еще варварства.
Дело не только в том, что культурные ценности истребляются без возврата убийством и войной. Антикультурными силами являются все те бесчисленные трения, которые существуют не только между различными народами и союзами государств, но и внутри одного и того же народа между различными социальными слоями. Благодаря им уничтожаются соответствующие количества свободной энергии и теряются таким образом для использования в смысле культуры…» (Оствальд, с. 87).
Приговор!
Он, наверное, даже не заметил, что вынес себе приговор. Культура – это способность по душевному выбору искренне служить энергетизму, марксизму или естественнонаучности… Но это ладно. Это лишь показатель качества социологической мысли автора.
Ужас вселяет другое: если человек часть законов термодинамики, ужаса и варварства быть не может. Закон непреложен, значит, он должен исполняться. Если варварство приходит, если закон нарушается, он не закон природы! Он закон искусственно придуманной науки. Он не действует.
Или же он действует, что тоже возможно. Но тогда человек не может выйти из-под его действия. Точнее, человек-машина или человек-животное не может выйти. Как же он выходит? Как он умудряется постоянно подниматься до богоборчества, варварства и свергать богов, законы и науки?
Похоже, по очень простой причине: Оствальд и естествознание не учли того же, что и марксизм – крошечного пропущенного звена в эволюции обезьяны, ставшей человеком. Там, в самом начале, раз или несколько произошли качественные скачки, без которых обезьяны и тигры так до сих пор и не развились в людей. Там пришла душа…
Её-то и не учли естественники, пытаясь делать философию. А Платон учел, почему и правит умами тысячелетиями. И вот человек разрушает то, что должно бы обеспечить ему сытое энергетическое существование как биологическому виду.
Оствальд попытался научить людей видеть себя энергетическими машинами и пришел к тому же, к чему и Маркс: люди разрушили свое механическое счастье. Последние страницы всех подобных экспериментов над душами разрушительны. Некоторые уже завершились, но впереди еще завершение естественнонаучной картины Мира… Не его ли предсказывали под именем Апокалипсиса?
Чтобы сделать очевидным, насколько воззрения, подобные Оствальдовским, были сильны в начале прошлого века, насколько они были свойственны всем естественникам и как сильно они правили умами и душами психологов, я приведу выдержку из одной работы главного рефлексолога России Ивана Петровича Павлова, написанную в 1924 году, то есть как раз тогда, когда все советские культурно-исторические психологи собрались вместе под крылом рефлексолога Корнилова делить институт психологии Челпанова.
Вслушайтесь, как узнаваемо звучит Павлов, и как его узнаваемо затягивает из чистой науки в социологию, и как раздражает то, что человеческие машины не понимают собственного счастья. И проследите намеченные им вехи пути: отказ от души – познание механизмов человеческой машины – счастье…
«В начале нашей работы долгое время давала себя знать власть над нами привычки к психологическому истолкованию нашего предмета. Как только объективное исследование наталкивалось на препятствие, несколько останавливалось перед сложностью изучаемых явлений, – невольно поднимались сомнения в правильности избранного образа действия.
Но постепенно, вместе с движением работы вперед, они появлялись все реже, – и теперь я глубоко, бесповоротно и неискоренимо убежден, что здесь главнейшим образом, на этом пути, окончательное торжество человеческого ума над последней и верховной задачей его – познать механизмы и законы человеческой натуры, откуда только и может произойти истинное, полное и прочное человеческое счастье.
Пусть ум празднует победу за победой над окружающей природой, пусть он завоевывает для человеческой жизни и деятельности не только всю твердую поверхность земли, но и водяные пучины ее, как и окружающее земной шар воздушное пространство, пусть он с легкостью переносит для своих многообразных целей грандиозную энергию с одного пункт земли на другой, пусть он уничтожает пространство для передачи его мысли, слова и т. д. и т. д. – и, однако же, тот же человек с этим же его умом, направляемый какими-то темными силами, действующими в нем самом, причиняет сам себе неисчислимые материальные потери и невыразимые страдания войнами и революциями с их ужасами, воспроизводящими межвидовые отношения.
Только последняя наука, точная наука о самом человеке – а вернейший подход к ней со стороны всемогущего естествознания – выведет его из теперешнего мрака и очистит его от теперешнего позора в сфере межлюдских отношений» (Павлов, Двадцатилетний, с. 11).
Только последняя наука сделает людей счастливыми, освободив их от души… Любопытно, осознают ли естественники, что, называя себя так, они говорят не о том, что они на стороне естества и природы, а о том, что их военная партия избрала воевать с природой и естеством, завоевывая и насилуя их? Что по своей сути естествознание – это теория глобальной войны человека против природы? А иное имя естественника – антиприродник… враг естества и естественности…
