Александр Шевцов (Андреев)
Общая культурно-историческая психология
Заключение
Советские психологи школы Выготского очень много кричали о том, что только марксизм дал возможность психологии стать подлинной наукой о человеке и ответить на те вопросы, на которые целое столетие не могла ответить загнивающая наука Запада…
Однако жили они как раз этими вопросами, которые ставил Запад, двигая свой прогресс в Россию. И выглядела вся их громкая возня как одна большая победа науки над естественностью, а Западного прогресса над русскими умами, которые он всегда умел занять полностью и без остатка.
Лурия рассказывает в своих воспоминаниях о средне-азиатской экспедиции, что опыты, во время которых они добивались «оценки собеседниками собственной личности», они назвали «анти-декартовскими экспериментами». Как уж их болезненно-логическая мысль пришла к такому заключению, не столь важно. Важно лишь то, что как картезианец и как анти-картезианец ты живешь все тем же картезианством, только оценивая его с противоположным знаком…
Собственно говоря, и сама «тройка» – Выготский, Лурия и Леонтьев – никогда не скрывали, что очень старались знать то, что делалось в мире. И похоже, очень ждали, что, говоря словами Остапа Бендера, Запад им поможет…
Это случилось, мечта идиота, как говорил тот же Бендер, однажды сбылась. Труды не пропали втуне, и в середине шестидесятых к Лурии приехал американский ученик, который впоследствии стал основателем американской культурно-исторической психологии. Звали его Майкл Коул, и о нем особый рассказ.
Но до этого, как раз после поездки Лурии в Узбекистан и Киргизию, Выготского начали «критиковать» за его педологические увлечения. Педология была еще одной западной наукой, насильно импортировавшейся в Россию дельцами от образования. Очевидно, она работала не только на правящий класс Советского союза, но и на какое-то свое международное сообщество. Поэтому с ней «разобрались» чисто политически.
Выготский и так побаливал, но в таких условиях быстро зачах и умер в 1934 году. До этого основная толпа учеников, во главе с Леонтьевым, его предала и сбежала. А Лурия тихо присел в нейропсихологию, да так и не вставал с корточек до приезда Коула. Впрочем, и после его приезда до самой своей смерти он все еще расхваливает марксизм и его классиков, даже в ущерб собственной совести и научной добросовестности. Все-таки он был очень сильно напуган…
Как бы там ни было, но советский культурно-исторический подход рождается как попытка отсечь предыдущую историю России, отречься от русской науки о душе, и создать нечто новое, взяв за основу то, что надо догонять и перегонять из западных учений, и обогатив это марксизмом. Так вышло, что именно марксистское обогащение и сделало психологию Выготского культурно-исторической. Впрочем, сам он ею так и не стал заниматься.
И все же, хоть этот очередной научный пузырь и оказался сильно дутым, советские психологи сказали свое слово в истории культурно-исторической психологии. Заимствовав некоторые положения европейской социологии и психологии, и соединив их с марксизмом, они шагнули за рамки кабинетных умствований и попробовали проверить всю эту сборную солянку жизнью.
Полевая работа показала, что подавляющее большинство утверждений научных психологов было неверным. Но именно этот отрицательный результат мог стать основанием для движения к истине…
Не стал. Культурно-историческую психологию в России забыли и похоронили. Наверное, как раз потому, что она связывалась в умах психологов с именем осуждаемого партией Выготского. Но думается мне, что этим осуждением просто воспользовались, чтобы не развивать эту науку. Почему? Да потому, что советским ученым было настолько свойственно предавать тех, кого осудили или репрессировали, что за такое предательство само сообщество никак не осуждало.
И вот, если предать КИ-психологию, за это не осудят. А предать ее надо, потому что на этом направлении лежит истина. Но ведь поиск истины – это труд, это выход из привычной колеи, это постоянное решение новых и трудных задач, в конце-концов, здесь думать нужно! А так не хочется!..
Часть третья
Американская ки-психология
Если я правильно понимаю, то американская культурно-историческая (или просто культурная) психология была создана в середине семидесятых годов прошлого века ныне живым кросс-культурным психологом Майклом Коулом. Говорю я так осторожно, потому что истории этой науки не существует, но зато существует несколько школ не слишком соподчиненных друг другу. К тому же, сами американские психологи с трудом понимают, как устроена американская культурная психология, зная про нее только то, что она – ближайшая родственница кросс-культурной психологии.
«Поскольку культурная психология не обладает четкой организационной и методологической структурой, достаточно трудно точно определить, где заканчивается кросс-культурная психология и начинается культурная психология.
Более того, если большинство приверженцев кросс-культурной психологии сходятся в определении круга стоящих перед ней проблем (это, главным образом, проверка универсальной применимости психологических законов и теорий с использованием различных методологий), то те, кто отождествляет себя с культурной психологией, судя по всему, не имеют четких ориентиров или программ, определяющих задачи их деятельности.
Однако, по-видимому, сторонников культурной психологии нимало не беспокоит отсутствие четких целевых или методологических установок» (Адамопулос, Лоннер, с. 49).
Таковым оказалось положение дел в начале третьего тысячелетия. Но и в самом начале культурной психологии все было именно так, если судить по книгам Коула, – читать их так же трудно, как обвалившуюся книжную полку. Так и хочется расставить все хоть по каким-то местам. Впрочем, первые его книги, вроде написанной совместно с Сильвией Скрибнер «Культуры и мышления», – это еще чистой воды кросс-культурное исследование.
Американское выражение «кросс-культурное», по сути, означает лишь сравнительную психологию. Психологию, которая пыталась сравнивать то, как ведут себя люди в разных обществах, выявлять культурные различия в их восприятии, мышлении, вообще способностях.
Слабостью американской кросс-культурной психологии было то, что она ощущала себя частью имперской идеологии, и потому все сравнения шли с американцами и ради американцев. Иными словами, кросс-культурная психология рождалась в ответ на социальный или имперский заказ ради создания победоносного мировоззрения. Это был масштабный проект, в который вкачивали кучу денег.
Это ставилось ей в упрек множеством исследователей – и зарубежных и американских:
«В настоящее время в кросс-культурной психологии накоплена масса эмпирических данных, любопытных наблюдений и фактов. Хуже обстоит дело с теоретическим осмыслением и обобщением этого огромного материала. Реальные достижения здесь за немногими исключениями пока еще довольно скромны.
Немалые трудности связаны с методологическими проблемами кросс-культурных исследований, с представительностью выборок (в частности, во многих случаях испытуемыми являются опять-таки студенты американских университетов, группируемые по этническому происхождению, что вряд ли дает достаточные основания для оценки кросс-культурных различий)…» (Кармин, с. 20).
Все эти слабости американской психологии видел еще Александр Лурия, о чем и писал в предисловии к книге Коула и Скрибнер в начале семидесятых:
«За последние два-три десятилетия в психологической литературе появилось множество работ, посвященных особенностям познавательной деятельности представителей разных культур и народов, стоящих на различных ступенях социально-экономического развития. Значительное число этих работ представляет собой сравнительно-психологический анализ тех особенностей познавательной деятельности, которые отличают африканские народы или жителей дальнего севера (Аляски) от американских взрослых и детей.
Сама попытка таких сравнительных исследований представляет несомненный интерес. Однако как методы, применявшиеся в этих исследованиях, так и те мотивы, которые лежали в основе их поведения, вызывают в большинстве случаев чувство законной настороженности, а нередко и полной неудовлетворенности.
Ряд таких сравнительно-культурологических исследований сводился к применению к испытуемым – представителям различных культур общепринятых тестов, выработанных для исследования американских детей, а получаемые результаты нередко использовались для того, чтобы показать умственную неполноценность этих народов, а иногда даже чтобы оправдать предполагаемые расовые различия» (Лурия, Предисловие, с. 5).
Майкл Коул того времени ничем не отличается от кросс-культурных американских психологов. Даже его главная книга – «Культурно-историческая психология. Наука будущего» – вся построена на описании его кросс- культурных исследований как на действительной основе. Единственное, в чем он другой, – это в попытке поглядеть на то же самое исторически. Об этом стоит сказать несколько слов.
Американцы удивительно привержены антиисторизму. Нация без корней и истории построила всю свою имперскую идеологию на отказе от истории и отрицании ценности культуры в том смысле, в каком ею обладала ненавистная Родина-Европа. В сущности, в Америку и сбегали те, кто не мог выжить в условиях европейской культуры, сбегали, отрицая ее своей жизнью, ненавидя и горя желанием доказать, что однажды родина еще пожалеет, что изгнала своих несправедливо обиженных сыновей. Поэтому американец, за редким исключением, ценит то, что есть сейчас, и презирает корни и даже попытки их исследовать.
В середине шестидесятых Майкл Коул, очевидно, случайно наткнувшись на одну из ранних американских публикаций Лурии о поездках в Узбекистан, посчитал это первыми кросс-культурными экспериментами и решил съездить в Советский Союз, чтобы изучить русский опыт на месте. Вероятно, в то время это был хороший рекламный ход, позволявший ему обрести имя. Позже Коул поймет, что за советскими психологами есть то, что нельзя упускать – исторический подход марксизма. Но начинал он как типичный хамер, простите за выражение.
Я уже приводил его рассказ о том, как трудно давалось ему понимание Выготского, чью теорию он долго принимал за разновидность американского необихевиоризма, возникшего лет через тридцать после смерти Выготского.
«Вернувшись к идеям Л.Выготского после десятилетия исследований в области культуры и когнитивного развития, я снова нашел его работы очень трудным чтением. Уже не считая его просто американским теоретиком научения, пользующимся русской терминологией, я не мог вникнуть в детали его дискуссий с психологами начала XX века.
Я недостаточно хорошо знал их работы, чтобы оценить аргументы Л.Выготского и увидеть их связь с моими текущими заботами, и в конце концов— разве не пришли им на смену другие теоретики, труды которых изучались в университете?» (Коул, Культурно, с. 129).
Типичный хамер, который во всем, с чем встречается в мире, пытается узнать то, что изучается в американском университете. А поскольку в американском университете правит мода, то изучается лишь то, что сумело подать себя на рынке образовательной продукции, а остальное просто выбрасывается, независимо от его действительной ценности с точки зрения познания человека или себя.
Но кто в состоянии определить, что представляет ценность в этом смысле, если утеряны исходные основы, и всю эту объемную пену американских теорий просто не с чем сравнивать – накопления качества не происходит, потому что нет такой задачи. Есть задача продавать и продаваться… Нация торгашей…
В 2001 году один из известных и модных американских кросс-культурных психологов Дэвид Мацумото издал огромный сборник из трудов всех ведущих кросс-культурных психологов США – «Culture and Psychology». У нас его издали с названием, вывернутым строго наизнанку: «Психология и культура». Начинается этот титанический труд с исторических обзоров существования кросс-культурной психологии и ее взаимоотношений с психологией культурно-исторической.
Ни один(!) ни один из обзоров, написанных современными корифеями американской кросс-культурной психологии, не опускается во времени за рамки того, что сейчас изучается в американских университетах! Попросту говоря, американская кросс-культурная психология помнит себя на протяжении последних двух-трех десятков лет, от силы с конца шестидесятых! Нет даже тех, с кого начинались все кросс-культурные исследования в Америке, вроде Боаса. Думаю, любой корифей этой науки был бы вправе с возмущением сказать: Я недостаточно хорошо знал их работы, чтобы оценить аргументы и увидеть их связь с моими текущими заботами, и в конце концов – разве не пришли им на смену другие теоретики, труды которых изучались в университете?!
Культурная психология Коула отличается от них уж хотя бы тем, что он пытается рассмотреть свою науку как некое историческое явление, которое почему-то однажды рождается, явно как некая потребность человечества… И развивается потом, развивается по каким-то законам, которые тоже являются культурно-историческими…
Глава 1
Культурная психология. Коул
В 1974 году Майкл Коул издал свою первую книгу, обосновывающую уход от чистой кросс-культурной психологии. Произошло это именно как осмысление итогов кросс-культурных экспериментов, проведенных им в Африке. Я не хочу подробно входить в суть самих экспериментов, поэтому ограничусь лишь тем, что считается слабым местом и культурной и кросс-культурной психологий – методологией и философией науки. Проще – как и какие задачи решались этой психологией.
Сначала – как эти задачи и соответствующие им методы разглядел Александр Лурия, издававший книгу Коула и Скрибнер в России. Дело в том, что он, говоря о самих исследованиях, в сущности, говорит о главном методологическом требовании к самой психологии: исходить в построении методологии из задач, которые ставит перед собой наука и делающий ее ученый. Говорить-то говорит, да, кажется мне, ни сам этого не услышал, ни до Коула не донес.
Во всяком случае, разговор о методике кросс-культурных исследований почему-то не переносится им с испытуемых на самих психологов. Будто бы испытуемый – это материал, а психолог – божество, к которому ни человеческие, ни психологические законы не применимы…
«Результаты этих исследований были совершенно однозначны. Они показали, что одни и те же задачи решаются совершенно по-разному в зависимости от того, какие мотивы лежат в их основе, от содержания предъявляемых задач и шире— в зависимости от тех реальных условий, в которых живут представители этих народностей. Эти исходные позиции авторов приводят их к формулировке следующего условия, строгое соблюдение которого только и может дать полноценные научные результаты.
Следует изучать не столько то, к чему в конечном счете приводит решение той или иной задачи, сколько то, как протекает самый процесс ее решения, какие приемы применяются при ее решении, какими мотивами направляется решение задачи и в каком отношении находится содержание этой задачи к реальной практике представителей тех народов, с которыми проводится данное исследование» (Лурия, Предисловие, с. 6–7).
Попробуйте к последнему абзацу Лурии задать вопрос: а зачем все это изучать? И если он для вас прозвучит вполне естественно, по крайней мере, как возможный вопрос, это означает, что Лурия уклонился от применения заявленного им принципа к самому себе, то есть к нейропсихологу, шире, к академическому психологу.
Все эти «самоё процессы» оказались так важны в данном случае только потому, что сам Лурия, если взглянуть на его научный путь культурно-исторически, однажды сбежал от науки о душе в нервные процессы. Процессы безответны и безопасны, они не могут плюнуть в лицо и не доносят в партком. Их можно изучать бесконечно, потому что они все время идут, а цели, выходящей за их рамки, у академического психолога нет. Тупик психологии – это не завершение некоего пути, который обрывается; такой тупик – это возможность найти истинный путь, потому что он подсказывает, как вернуться к росстани. Нет, тупик современной психологии – это круг, внутри которого можно с удовольствием бесконечно топтаться на месте вместе с процессами…
Когда Лурия вслед за Коулом говорит о том, что надо изучать мотивы, на русском языке это означает, что в отношении подопытных он согласен исходить из целей, ради которых они действуют. Но в отношении психологии этот подход почему-то не применим. Почему? В случае с Лурией, вероятно, потому, что иначе жизнь психолога могла оказаться под угрозой. Советская власть была очень заинтересована в том, чтобы у русских людей не было души. Продвижению этой прогрессивной идеи в умы и сознание масс и служила наша академическая психология.
Но что движет Коулом, который отказывается задаться вопросом: зачем изучать все эти процессы? Ну, изучим мы их, и что?
Если верить Лурии, подобного вопроса американские психологи не задают столь же твердо, как и советские:
«Авторы предлагаемой книги отчетливо понимают, что подобный подход требует коренного изменения теоретических позиций, с которых проводится исследование, и можно только приветствовать тот факт, что они решительно отказываются от всякого представления о том, что они изучают неизменные “свойства” или “способности” своих испытуемых, заменяя этот упрощенный подход другой задачей— задачей изучения тех функциональных систем, которые формируются в условиях различно построенной общественной практики» (Там же, с. 7–8).
Только академический профессионал может посчитать, что изучение «функциональных систем» есть коренное изменение теоретических позиций. У меня от этого треска складывается ощущение, что новые шарлатаны нашли удачное звучание для трюка, которым отвлекут внимание зрителей еще на несколько десятилетий. Но вопрос: а зачем изучать эти функциональные системы, – остается неизменным.
Но это взгляд советского психолога. Может быть, сам Коул глубже? Вы будете приятно удивлены, когда увидите инфантильность великого американского психолога. То, что им двигало, никак не выходило за рамки того, что может быть любопытно простым, зажравшимся американским студентам.
«Много лет назад на конференции, посвященной проблеме взаимоотношений между культурой и познавательными процессами, Роджер Браун отметил, что, когда аспирантов спрашивают, что они намерены изучать после завершения диссертации, многие отвечают, что хотели бы выяснить, каким образом “кто- нибудь другой” – дети, кошки или люди из отсталых культур – решает те задачи, которые они только что предлагали студентам.
Так и появились межкультурные психологические исследования» (Коул, Культура, с. 9).
Плевать ему на истину, лишь бы удовлетворить любопытство тех, кто будет покупать наш товар. Если студентам университетов любопытно, значит, это будет изучаться ими и станет классикой. Вот откуда пояснение к названию его «Культурно-исторической психологии» – Наука будущего! Он просто популист, он не может не воздействовать на рынок, не творить его.
В итоге, первая книга Коула и действительно вся укладывается в вопрос: а как на американские тесты ответят люди других культур? Вопроса: и что дальше? – в ней нет…
«Культурно-историческая психология» была выпущена Коулом лишь в 1996 году. Может быть, она ставит более глубокие вопросы? Я перечислю то, что двигало Коулом, судите сами.
«В этой книге в соответствии с ее названием исследуется происхождение и возможное будущее культурной психологии – дисциплины, изучающей роль культуры в психической жизни человека…
Это приводит к первому вопросу: почему психологам так трудно учитывать культуру?…
Цель этой книги состоит в том, чтобы описать и обосновать один из путей создания психологии, не игнорирующей культуру в теории и практике»
(Там же, с. 16).
Вопрос: зачем? – по-прежнему не стоит для Коула. Это очевидность, на уровне вопроса о том, за какую футбольную команду болеть: ясно, что за команду нашего университета!
Сами американцы, пытаясь понять культурную психологию, как вы помните, ядовито посмеиваются. Вот что Адамопулос и Лоннер извлекают из Коула в качестве методологических принципов его психологии:
«…Коул так определяет основные отличительные черты культурной психологии:
– она придает особое значение рассмотрению опосредованного действия в контексте;
– она подчеркивает важность широко понимаемого “генетического метода”, который включает исторический, онтогенетический и микрогенетический уровни анализа;
– она стремится найти подтверждение результатов анализа в повседневной жизни;
– она полагает, что разум (mind) формируется в совместной опосредованной деятельности людей, следовательно, он является в значительном смысле “совместно выстроенным” и распределенным;
– она полагает, что личность является активным фактором собственного развития, но, поставленная в определенные условия, не свободна полностью в своем выборе;
– она отвергает науку, объясняющую явления причиной-следствием или стимулом-реакцией, в пользу науки, которая придает первоочередное значение психической деятельности, возникающей в процессе деятельности, и признает центральную роль интерпретации в процессе истолкования явлений;
– она использует методологию гуманитарных наук наряду с методологией общественных и биологических наук» (Адамопулос, Лоннер, с. 51).
Цитата точная, именно так Коул и видел свою науку. Кросс-культурные же психологи приводят эту большую выдержку, чтобы подтвердить уже сказанное ими: «однако, по-видимому, сторонников культурной психологии нимало не беспокоит отсутствие четких целевых и методологических установок».
Приведенная выдержка – самый полный пример методологического рассуждения Коула, и в нем нет ни стройности, ни ясности, ни души…
Вот это и объясняет, почему и американская, и советская психологии так легко терялись в процессах или в феноменах. Все это – психологии без души. Задача познать душу – недопустима, потому что все эти психологии, выстроенные на методологии биологической науки с добавками культурологии и социологии, в сущности, призваны увести от души и служат Естествознанию.
В силу этого, нет того, что думает, чувствует, переживает. Есть процессы, и это сплошное ровное поле равнозначимых явлений, у которых нет ни начала, ни конца. Потому и сама академическая наука оказывается в своих воплощениях описаниями разных участков этого безмерного, подвижного и неживого поля. Там есть все: нервные процессы, физиологические процессы, процессы памяти и мышления, культурные процессы, исторические… Нет только того, ради чего их надо изучать.
Поэтому их можно изучать ради чего угодно, и лучше всего – ради хорошего оклада и восхищения американских университетов…
И все же, пусть Майкл Коул начинал как типичный американский кросс-культурный психолог и у него сохраняется свойственная всей кросс- культурной психологии размазанность по целям и задачам, но это уже иная наука. Это наука будущего по сравнению с тем, чем осталась кросс-культурная психология. В чем отличия культурной психологии Коула от той науки, из которой она вырастает?
Коул постарался понять, как вообще рождается мысль о том, что может быть иной путь психологии, кроме естественнонаучного. Памяти о том, что когда-то до естественнонаучной психологии была и просто наука о душе, у американцев нет. Сама Америка рождалась вместе с рождением Естественной науки, а первые поселенцы плыли туда на «Мэйфлауэре» почти одновременно с тем, как Декарт писал свои трактаты. Поэтому для них есть только одна психология – признанная научным сообществом. И задать вопрос об иной или «второй психологии», как это делает Коул, уже научный подвиг.
Но он его не только задает, он прослеживает развитие самой человеческой мысли, движущейся в ином направлении, чем физиология нервной деятельности. И делает это, чтобы понять те сомнения, что родились у него в ходе собственных полевых экспериментов. Это значит, что история предмета собственной науки стала для Коула тем, что описывает путь исследования. Но путь – это тот же метод. Его только надо понять…
Кроме того, Коул попытался понять, что такое история применительно не только к таким общественным явлениям, как науки, но и в отношении человека, в отношении его внутреннего мира. Именно поэтому он пришел к генетическому методу.
И последнее. Конечно, кросс-культурные психологи немало думали о том, что же такое культура, хотя их рассуждения и оказались из-за своего обилия весьма запутанными. Но Коул попытался найти собственное понимание этого явления через понятие артефактов. Насколько оно хорошо, другой вопрос. Главное, – это была попытка переосмыслить то, что открылось ему, когда он осознал значение истории для изучения психологии человека.
Об историческом очерке «второй психологии», созданном Коулом, я довольно подробно рассказал во «Введении в общую КИ-психологию». Поэтому в этой книге сделаю только одно отступление – к истокам кросс- культурной психологии, – в то время, когда закладывались корни культурной психологии Коула.
