Александр Шатилов
Пленники чести
– Не угодно ли вам распорядиться насчёт чашечки чая, – предложил господин Симпли.
– О да, – заметила Клара Генриховна, – это было бы совсем не лишним.
– Эй, Альфред, – позвал господин Симпли дворецкого, – принеси-ка нам чая, да побыстрее.
– Сейчас стоят удивительно холодные ночи, – заметила госпожа Симпли, – да и не удивительно, зима не за горами.
– Да, зима будет долгой и трудной, если к ней не подготовиться, – вдруг произнесла госпожа Уилсон, так что все совершенно сконфузились и не знали, что сказать.
Вскоре Альфред и Марта принесли чай, подавали его ещё две молодые служанки, Гретта и Фрида. Они всеми силами старались скрыть волнение, испытываемое в присутствии пожилой госпожи, ведь знали, что ничего хорошего от неё ожидать не стоило. Правда и сама Клара Генриховна волновалась не меньше их, но волновалась она из-за приезда её знакомого генерала, который должен был прибыть вместе со своим кузеном, о богатстве которого она так много слышала. Если бы Наталья Всеволодовна пришлась ему по душе, тогда она обеспечила бы достойную старость в роскоши и достатке и себе, и своим воспитанникам Анне и Виктору. Конечно, замок и земли вокруг него способны приносить немалый доход, но Кларе Генриховне хотелось много большего. Ей хотелось, чтобы даже в столь почтенном возрасте о ней говорили как о самой могущественной женщине, которая когда-либо рождалась в здешних местах. С детства ей говорили, что богатство принесёт ей счастье и почёт, и так оно и случилось. Она выросла в семье обедневшего мелкопоместного дворянина, и всю жизнь мечтала о богатстве, которое так несправедливо обошло их семью стороной. Её выдали замуж за обеспеченного герцога, но тот вскоре погиб при загадочных обстоятельствах. К несчастью у герцога было много долгов, так что ей пришлось по настоянию родни искать себе нового мужа, чтобы сделать свою и их жизнь богаче. И вот в один прекрасный день нашёлся джентльмен, у которого было полно денег, и который страстно влюбился в Клару Генриховну. Этим джентльменом оказался господин Уилсон, который не жалел средств на свою жену и её родственников, однако детей у них не было, и это огорчало Михаила Эдуардовича. С появлением же воспитанницы Натальи, Клара Генриховна стала совершенно невыносима, ведь она ревновала мужа к маленькой девочке, которая, как объяснил он, была круглой сиротой. Да и её муж изменился, став к ней гораздо строже. Они стали часто ссориться, причём без всяких видимых причин. В конце концов, господин Уилсон купил жене особняк в центре уездной столицы, и с тех пор Клара Генриховна жила там, не желая видеться с мужем. Она завела светский салон, и её дом был в очень большом почёте среди местной аристократии. И так эта властная женщина сидела с чашкой чая в руках и размышляла о своей жизни, о прошлом и будущем.
– Чай совсем не плох, – заметил Павел Егорович.
– У одного моего знакомого я пил такой чай, что этот по сравнению с тем просто заваренное сено, – откликнулся Алексей Николаевич.
– Вам, господа, не нравится чай в моём доме? – строго спросила госпожа Уилсон, словно бы очнувшись ото сна.
– Ну что вы, Клара Генриховна, чай просто великолепен, – натянуто улыбаясь, произнесла госпожа Симпли.
– Да, пожалуй, чай не очень хорош, – сухо сказала пожилая леди, сделав глоток из фарфоровой чашки, – и откуда этот чай только взялся у моего покойного мужа?
Тут служанки задрожали так, что даже посуда зазвенела, гнев хозяйки грозил обернуться для них настоящей бедой. Однако Клара Генриховна сохраняла спокойствие.
– Мой муж, да спасёт господь его душу, никогда не умел найти что-либо хорошее, он всю жизнь тратился на недостойные вещи. Альфред, голубчик, вам следует поискать хорошего чая, а то наши гости решат, что мы беднее приходских служек, раз предлагаем им такой ужасный чай, – сказала она, ставя чашку на поднос, удерживаемый дворецким.
– Как вам будет угодно, ваша милость, – ответил тот и отошёл в сторону.
– Осмелюсь спросить, Клара Генриховна, отчего вы столь задумчивы? Неужели что-то может всерьёз волновать такую уважаемую даму, как вы? – осведомился господин Симпли.
– Ну что вы, голубчик, меня ничто не беспокоит, это просто осень заставляет меня думать о прошлом, – ответила госпожа Уилсон, прикрывая глаза.
– О, эта осень, – воскликнул Павел Егорович, – прекрасная и яркая пора, что может быть прекраснее прогулки по осеннему лесу в погожий день.
– Ох, как это романтично, – согласилась, мечтательно глядя в тёмное окно, Анна Юрьевна.
– Павел Егорович, – недовольно заметила Клара Генриховна, – не стоит возбуждать в юной леди эти игривые настроения, она должна доверять разуму, но не доверяться чувствам.
– Но что в этом плохого, тётушка, – возразил удивлённый Павел Егорович, украдкой взглянув на покрасневшую Анну, – разве вы никогда сами не хотели броситься в объятия матери-природы, ведь она же совершенна и удивительна.
– Страсть не подобает юным особам, – твёрдо и решительно произнесла пожилая дама, холодно оглядывая родственников и слуг.
– О, любезная тётушка, – вмешался Алексей Николаевич, – не судите строго моего кузена, он помешался на сентиментальностях. Позвольте поговорить с вами о деле.
– У меня нет настроения говорить сейчас о делах, – медленно произнесла она, отводя взгляд в сторону.
– Но Клара Генриховна, моё дело совершенно незначительно, и я уверяю, что оно не затруднит вас нисколько, – продолжал Алексей Николаевич, подойдя прямо к её креслу. – Я лишь смею просить вас о небольшой субсидии в мою пользу, дабы я смог продолжить своё дело. Даю слово, что эти деньги к вам вернутся и с немалыми процентами.
– Но помилуйте, голубчик, откуда же у меня найдутся для вас средства? – возразила госпожа Уилсон, понимая бесполезность и нелогичность своей отговорки.
– Прошу вас по-родственному одолжить мне совсем небольшую сумму. Умоляю, проявите снисхождение, ведь мы с вами отнюдь не чужие люди, – продолжал медовым голосом Алексей Николаевич, лисом вертясь перед тётушкой.
– Ну, хорошо, я над этим подумаю, – нехотя ответила Клара Генриховна.
– Благодарю вас, милейшая тётушка! – радостно воскликнул Алексей Николаевич, целуя ей руки и низко клянясь.
Госпожа Симпли только фыркнула, увидев счастливое и довольное его лицо, которое стало как будто совсем круглым от удовольствия.
– Кстати, у нас с мужем очень выгодное дело, мы даём людям деньги в долг и забираем их с большими процентами. Если бы нам увеличить капиталы, мы смогли бы стать очень влиятельными людьми, – скороговоркой произнесла она.
– Жаль, что мой супруг оставил мне только полуразрушенное поместье, а не рог изобилия, – ответила Клара Генриховна, – я подумаю и насчёт вас, милочка, но только не сейчас, я и без того вся в хлопотах.
В этот момент в гостиную вошёл Борис. Он был одет в новенькую ливрею, и учтиво поклонившись, сказал:
– Ваша милость, к замку приближается карета господина генерала.
Все тут же оживились и посмотрели на госпожу Уилсон. Она степенно встала, окинула гостиную взглядом и произнесла:
– Ну, что ж, пора вам, мои дорогие, учиться встречать важных гостей.
Затем она неспешно вышла из гостиной залы, а за ней последовали все остальные, ведь не каждый день можно было видеть персон, которых уважала сама Клара Генриховна. И всем уже новые гости замка показались суровыми снобами, которых стоило остерегаться более чем Клару Генриховну.
Между тем, по тёмной дроге в свете двух масляных фонарей ехала карета, запряжённая четвёркой резвых лошадей. На козлах сидели кучер и лакей из отставных военных. В самой же карете сидели трое: седой генерал, лицо которого было украшено пышными усами и бакенбардами, его пожилая супруга, одетая в старомодное сиреневое платье и чепчик, и кузен генерала, сутулый лысоватый джентльмен, на голове которого был потёртый черный цилиндр, а на носу сидело мутное пенсне. Этот господин и был тем человеком, за которого Клара Генриховна чаяла выдать Наталью Всеволодовну. Все трое молчали, ибо их сковывала дремота, но многочисленные кочки, создававшие жуткую тряску, мешали заснуть.
– Ах, дорогой, уже совсем стемнело, а мы ещё не доехали, неужели придётся ночевать в поле? – сказала жена своему мужу.
– Не бойся, моя дорогая, – ответил генерал, – мы наверняка скоро прибудем.
– И зачем мы только к ней едем? – недовольно спросил лысоватый джентльмен.
– Нас пригласила такая почтенная дама, как Клара Генриховна, а вы ещё и не довольны этим! – отозвался генерал, сурово глядя на кузена.
– Напомните мне, с какой целью она изъявила желание познакомится со мной, – попросил джентльмен, поблёскивая стёклышками пенсне.
– Помилуйте, сударь вы мой, неужели я могу упомнить всего на свете? Кажется, речь шла о её воспитаннице и сострадании к вашему одиночеству, – сказал генерал.
– И много ли за этой воспитанницей приданого? – осведомился джентльмен.
– Полно вам, кузен о женщинах думать, вы дважды овдовели, пора бы и на покой, – ответил генерал, поглаживая ус.
– Вы не представляете всей моей великой скорби, брат мой, – поднимая глаза кверху, сказал пожилой джентльмен.
В этот момент карета неожиданно остановилась, и её пассажиров хорошенько встряхнуло. За окном сгустился сумрак, лишь только можно было различить силуэты голых деревьев, росших у самой дороги.
– Эй, Никанор, что там случилось? – крикнул генерал кучеру, открывая дверь кареты.
– Там экипаж застрял, ваше превосходительство, – ответил кучер.
– Так слезь и спроси, не нужна ли им помощь, а заодно узнай, кто там едет и куда, – приказал генерал и закрыл дверцу кареты.
Через некоторое время к карете вернулся кучер.
– Ваше превосходительство, – доложил он, – там изволят ехать местный помещик Иван Андреевич Коршунов. Они направляются в замок Уилсон Холла, экипаж совершенно в грязи увяз, так что не вперёд, не назад.
– Так что ж ты благородного человека не позовёшь к нам в карету! – возмутился генерал. – Живо зови его сюда, и пусть тот не думает отказываться.
– Стоит ли кузен так хлопотать, – возразил сутулый джентльмен.
Но генерал только махнул рукой, ведь он привык самостоятельно принимать решения, и не любил, когда они обсуждались. Ещё через пару минут в карету постучались. Открылась дверь, и взору сидевших в карете господ предстал стройный, крепкий господин лет сорока семи с изящной тростью в руках. Он приятно улыбнулся и сказал:
– Честь имею представиться, дворянин Иван Андреевич Коршунов, здешний помещик.
– Рады знакомству, сударь, моё же имя Степан Богданович Серженич, отставной генерал, а это моя супруга, Евгения Петровна, и мой кузен, Антон Сергеевич, прошу любить и жаловать, – отозвался генерал.
– Очень рад знакомству, – ответил Коршунов, – так значит, и вы тоже изволите ехать в замок Уилсон Холл?
– Так точно, сударь, – сказал довольный генерал, который был несказанно рад новому попутчику, – прошу вас садиться к нам в карету, ведь вы, кажется, изволили застрять в этой непролазной грязи.
– От всего сердца благодарю вас, – сказал Иван Андреевич, садясь рядом с сутулым Антоном Сергеевичем, – дороги в наши дни стали просто ужасны.
– И не говорите, сударь, дороги – это сущее наказание, – подтвердила Евгения Петровна. – Второй день трясёмся по ухабам.
– Да, да, – поддержал Иван Андреевич. – А я, знаете ли, являюсь соседом покойного господина Уилсона, и вот решил засвидетельствовать своё почтение и выразить глубочайшие соболезнования вдове Уилсон.
– Так что ж это, мы на поминки едем, кузен? – удивлённо воскликнул Антон Сергеевич, снимая с головы цилиндр и набожно крестясь.
– Хм, – удивился генерал, – а нам Клара Генриховна не писала ничего о постигшем её горе.
– О, госпожа Уилсон крайне деликатная леди, я хорошо её знаю, она не стала бы расстраивать вас раньше времени, – ответил Иван Андреевич, сверкнув глазами.
– А как же ваш экипаж? – спросила Евгения Петровна после недолгого молчания.
– Я отправил одного из слуг в деревню за помощью, – ответил Коршунов, думаю, мой экипаж скоро так же прибудет к замку.
– Вы ездите один с двумя слугами? – изумился Антон Сергеевич.
– Ну, в наших краях эта предосторожность никогда не бывает лишней, тем более в такую погоду, – с улыбкой ответил Иван Андреевич, – а потом я собирался заехать ещё в одно место. К тому же здесь развелось много волков в последнее время, и лучше ездить втроём.
– Помилуйте, сударь, здесь должно быть прекрасные охотничьи угодья! – воскликнул генерал, который страстно любил охоту.
– О да, ваше превосходительство, – ответил Иван Андреевич, – я, к сожалению, ни разу не охотился на землях покойного Михаила Эдуардовича, так как он всегда был против охоты в его лесах, но, поверьте, дичи здесь водится превеликое множество! А какие кабаны здесь, а какие зайцы, вы таких, готов поспорить, нигде не встречали! А уж волков давно пора перестрелять, ведь от них просто не стало житья. Только представьте, господин генерал, трубят рога, лают собаки, запах пороха, бешеная погоня за зверем, свежий ветер…
Иван Андреевич попал в самую точку своим вдохновенным монологом. Степан Богданович слушал его, закрыв глаза от наслаждения. Старый генерал живо представил себе всё, о чём говорил его попутчик, и голова его закружилась в предвкушении обожаемой им псовой охоты. Он так давно не участвовал в травле зверя, что захотел непременно поохотиться в окрестных лесах на следующий же день.
– Завтра, завтра же будет охота! – воскликнул генерал, поглаживая пышные усы.
– Ох, батюшка, да ты же шестой десяток разменял, а всё тебя в бой тянет, – вздохнула его жена.
– Ничего не хочу слушать, – решительно возразил ей Степан Богданович, – завтра же на охоту! Недаром ведь я взял с собой охотничье ружьё!
– Вы всегда носите его с собой, кузен, – заметил Антон Сергеевич.
– Я сам хотел просить госпожу Уилсон о том, чтобы она согласилась разрешить мне немного поохотиться в её землях, но боюсь, она мне откажет, – с улыбкой ответил Иван Андреевич.
– Ничего, мне она отказать не сможет, я знаю одну военную хитрость, – сказал генерал, подмигивая попутчику. – А вы, сударь, тоже охотник?
– В некотором роде да, правда, я охочусь на не совсем обычную дичь, – загадочно улыбаясь, ответил Коршунов.
Генерал Серженич не обратил внимания на эту фразу, он был поглощён воспоминаниями о славном своём охотничьем прошлом. Ему всё мерещились тучные своры собак, мчавшихся меж тёмных стволов вековых сосен и елей, звуки рожков и выстрелы звучали громоподобным эхом в его голове. Ах, эта аристократическая забава, охота, скольких молодых людей она влюбила в себя навеки, как этого седого генерала. Он уже и позабыл, куда едет, и в голове его вертелось лишь одно слово «охота».
– А что за дела, смею спросить, привели вас в Уилсон Холл? – осторожно осведомился Коршунов.
– Ах, – произнёс Степан Богданович, пробуждаясь от сладких воспоминаний, – Клара Генриховна были столь любезны, что пригласили и меня с супругой, и даже моего кузена в её новый замок, где она просила нас погостить. Ну да уж я думаю, что мой кузен более важная для них птица, чем я, ведь только о нём мне почти и было писано. А потом, вы знаете, мы с женой уже не так молоды, чтобы нас принимали как прежде во всяком доме, вот и приезжаем только по приглашению.
– Это чудесно, когда есть такие внимательные люди, как Клара Генриховна, надеюсь, она не откажет мне в одной маленькой личной просьбе, – заметил Коршунов.
– Я вижу, вы дельный человек, сударь, так что, если вам будет угодно, я могу оказать вам протекцию. Госпожа Уилсон порой бывает ужасно несговорчива, – с важным видом заявил генерал.
– О, благодарю вас, ваше превосходительство, но моё дело сугубо личное, и, поверьте, для вас оно интереса не представляет, – с мягкой улыбкой ответил Иван Андреевич, придвигаясь к Степану Богдановичу ближе из тёмного угла кареты, где были видны только два поблёскивавших в темноте глаза.
– Ну что ж, как вам будет угодно, – ответил генерал, немного огорчившись отказу, ибо попутчик понравился старому вояке, и ему захотелось во что бы то ни стало сделать для того что-либо приятное.
Но вот, наконец, карета подъехала к замку. Его огненные глаза окон были видны ещё издали во тьме холодной осенней ночи. Чёрные стены и башни производили пугающее впечатление, а парк, все деревья которого стояли наполовину голыми, был похож на кладбище, и мраморные статуи его, призванные веселить глаза гостей и хозяев, походили на мрачные надгробия. Какое-то томление охватило новых гостей замка, что-то давило и угнетало их, точно им не стоило приезжать в этот жуткий вечер, да и вообще хотелось бежать подальше от этого гиблого места. Но генерал Серженич был человеком чести и слова, и никакие предчувствия и кошмары не могли заставить его повернуть обратно.
Карета остановилась прямо напротив парадного входа в замок. По обеим сторонам вымощенной мрамором дорожки стояли шестеро слуг в нарядных ливреях, а головы их покрывали напудренные парики. Слуги держали в руках факелы, горевшие очень ярко, так что весь дворик перед замком было очень хорошо видно. Они тут же отворили дверцу кареты и помогли её пассажирам выбраться наружу. Замок Уилсон Холла показался господам чудовищным колоссом, по сравнению с которым они чувствовали себя букашками. Причудливый орнамент и изваяния мифических чудовищ на фасаде, переливавшиеся мрачными красками в ослепительном свете факелов, завораживали и пугали гостей. Никто из них прежде не мог вообразить такой возвышенной симфонии формы, света и тени. Любой художник дорого бы дал за возможность писать этот необычный пейзаж. Степан Богданович, его супруга, кузен и Иван Андреевич, хоть прежде и бывавший в замке, смотрели, запрокинув головы, на таинственный шедевр, рождённый тьмой и огненными отблесками. Это было похоже на сон. Когда они поднимались по лестнице к массивным дверям, то им казалось, что каменный левиафан их вот-вот поглотит вместе с телом и душой. Ещё шаг, и перед ними в мгновение ока растворились тяжёлые дубовые двери, точно были они нарисованы на куске картона. И за этими дверями их встретил хор из множества свечей, от которых вся зала с готическими колоннами, поддерживавшими её свод, буквально полыхала, залитая ярким светом. Этот огонь слепил глаза после долгой поездки в тёмной карете, заставляя верить, что всё кругом огромно и невообразимо прекрасно.
Гости чинно шли вперёд к широкой лестнице, а навстречу им в мерцании драгоценностей спускалась по красной ковровой дорожке сама пожилая хозяйка в сопровождении всех своих родственников. Бриллиантовое колье сверкало на чёрном кружевном платье Клары Генриховны, её пальцы были украшены несколькими кольцами со старинными алмазами, а аккуратный пучок седых волос поддерживали две булавки с крупными жемчужинами. Слева и справа от неё шли Анна и Виктор Червидольские, за ними Супруги Симпли, Павел Егорович, Алексей Николаевич, Карл Феликсович, Александр Иванович и Наталья Всеволодовна, которая трепетала больше всех перед солидными гостями госпожи Уилсон. Все они были одеты в лучшие костюмы, хотя на них и присутствовали знаки траура. По обе стороны от лестницы стояли Альфред и Борис с канделябрами в руках.
Эта процессия была великолепна, так что даже сам старый генерал, принявший на своём веку немало парадов, несказанно удивился столь пышному приёму. Без сомнения, Клара Генриховна могла достойно принять даже монаршею чету. Степан Богданович и все остальные остановились в нескольких шагах от лестницы. Участники же процессии, спустившись вниз, встали полукругом. Клара Генриховна сделала пару шагов вперёд и учтиво поклонилась генералу. Тот в свою очередь, сняв шляпу, припал к её руке.
– Для нас большая честь принимать вас в замке Уилсон Холла, – торжественно произнесла госпожа Уилсон, – мы рады, что вы почтили нас своим визитом, господин генерал.
– Ах, сударыня, это для меня и моих спутников настоящая честь быть приглашёнными вами в ваш гостеприимный дом, – улыбаясь и потирая седые усы, ответил Степан Богданович. – Позвольте представить мою супругу, Евгения Петровна. А это мой троюродный брат, владелец хлопковых фабрик и текстильных заводов, Антон Сергеевич Миндальский. Да, с нами ещё прибыл ваш сосед, господин Коршунов, если бы не наша помощь, они бы изволили сидеть сейчас на дороге и мёрзнуть в окружении волков.
Тут Иван Андреевич, всё это время тихо стоявший сзади, вышел вперёд и поцеловал руку хозяйке замка, при этом очень галантно раскланявшись.
– Очень рад видеть вас, Клара Генриховна в добром здравии, примите мои искренние соболезнования по случаю кончины вашего супруга, так любимого всеми нами, – мягким, словно гипнотизирующим голосом произнёс он.
– Благодарю вас, любезнейший Иван Андреевич, мир его праху. Я так же рада видеть вас в своём доме спустя столько лет. Мне конечно не известна цель вашего визита, но о ней, если позволите, мы поговорим позже, – спокойно и холодно произнесла она.
Коршунов же снова припал к её руке, затем отошёл на прежнее место за спины генерала, его жены и брата.
– Я счастлива видеть здесь и вашу супругу, господин генерал, надеюсь, Евгения Петровна, поездка вас не слишком утомила? – обратилась госпожа Уилсон к жене Степана Богдановича уже более ласковым голосом.
– Большое спасибо, я прекрасно переношу долгие переезды, Клара Генриховна, – ответила та, слегка смутившись, – я с мужем разъезжала по всей стране в прежние годы, так что в этот раз я только вспомнила молодость.
– А вы, Антон Сергеевич, не слишком ли утомились в пути? – спросила она, подходя к сутулому, несколько обрюзгшему джентльмену в потёртом цилиндре, который он так и не успел снять.
– Что? – произнёс тот, словно пробуждённый от сладкого сна. – Я совсем не устал, сударыня. Я так же рад знакомству с вами, и примите мои соболезнования по поводу смерти вашего супруга.
С этими словами он неуклюже поцеловал руку госпожи Уилсон, и только потом снял цилиндр, обнажив лысую голову, на которой ещё кое-где остались седые жидкие волосы. Головной убор он нехотя отдал подошедшему слуге.
После этого Клара Генриховна представила своим гостям родственников и воспитанников. Особенно она старалась обратить внимание гостей на хорошенькую Наталью Всеволодовну, насчёт которой у неё уже были большие планы. Генерал же, заметив мундир Александра Ивановича, тут же подошёл к нему.
– Драгун, сынок? – спросил он бодро молодого человека.
– Так точно, ваше превосходительство, – звонко ответил Александр, – поручик седьмого драгунского полка.
– Молодец, сынок, бравый ты, я вижу, малый, так держать! Я сам когда-то в драгунах начинал! Так держать! – весело сказал генерал, любуясь выправкой и красотой молодого офицера.
– Рад стараться, ваше превосходительство! – сказал Александр, гордясь похвалой старого вояки.
– Ну, теперь вольно, сынок, чай мы не на параде, а в гостях, – улыбаясь, ответил растроганный старик.
Затем он подошёл к Наталье Всеволодовне, поцеловал ей ручки и тихонько прошептал на ухо:
– Вот, какой бравый солдат, за ним точно не пропадёшь, дочка, я тебе говорю, не пропадёшь.
От этих слов Наталья залилась краской и совершенно смутилась. Потом генерал окинул взглядом всех остальных и, не найдя не одной замечательной для себя персоны, вернулся к своей супруге.
– Всё тебя, батюшка ты мой, к молодым тянет, – шепнула она ему с укором.
После того, как все обменялись любезностями и познакомились друг с другом, Клара Генриховна объявила, что через полчаса всех ждёт в большой столовой зале к ужину. А до этого слуги отправились провожать гостей к их комнатам. Господа, оставшиеся в прихожей зале, долго ещё чувствовали себя скованно, испытывая безотчётный страх перед Степаном Богдановичем, его супругой и особенно трепетали перед его богатым кузеном. Но страх этот возник лишь потому, что их тётушка внушила им его. Встреть они этих же господ в другое время и в другом месте, не было бы и тени того раболепия, которое испытывали они в тот вечер. Но сейчас всё должно было быть по воле госпожи Уилсон, абсолютно всё, ибо от неё зависело благосостояние всех присутствовавших в замке родственников. Им не казалось удивительным и странным превращение в безвольных рабов старой вдовы, так как они понимали, что придёт время, когда и они станут командовать племянниками и внуками как им будет угодно. Они будут влиятельны и богаты, только надо немного потерпеть это унижение, а уж награда будет поистине королевской. И чем богаче будет жизнь господ наследников, тем счастливее они станут.
Глава V
К назначенному времени все господа собрались в большой обеденной зале за длинным столом. Изысканные угощения удались на славу, все ели и пили, восстанавливая силы после тяжёлого дня. Слуги то и дело подносили новые блюда, бутылки шампанского и бургундского вина. Но все, в то же время, ощущали себя неловко и напряжённо. Казалось, что в зале есть ещё кто-то кроме господ и прислуги, и этот кто-то следит за каждым, пытаясь просмотреть его насквозь и увидеть все мысли, чувства и желания. Ужин проходил довольно скучно, господа молчали, опасаясь произнести лишнее слово. Наконец Степан Богданович не выдержал и легонько постучал серебряным ножом по бокалу и произнёс:
– Дамы и господа, не выпить ли нам за всех нас, желая друг другу счастья, ведь эта встреча – поистине замечательное событие. Хотя дом сей и постигла печаль, жизнь продолжается. Так давайте поднимем бокалы, чтобы мы так же встречались ещё ни один раз!
С некоторой нерешительностью все поняли бокалы с вином и осушили их, хотя пить никто особенно не желал. После этого наступила совсем грустная пауза, ставшая невыносимой для гостей замка. Было слышно, как выл ветер и скрипели деревья, и эти звуки только усиливали томление.
– В прежние времена встречи проходили куда веселее, – заметила Евгения Петровна, – я помню, как мы когда-то танцевали и пели на приёмах у князя Главацкого, жаль, что теперь не те времена. В молодости я прекрасно танцевала.
– Что ж, господа, если вам угодно развлечься, то прошу в большую гостиную, – произнесла Клара Генриховна. – Надеюсь, мои слуги ещё не разучились играть на музыкальных инструментах.
С этими словами она строго посмотрела на Альфреда, который тут же понял, что от него требуется. Уже через несколько минут все перешли в гостиную и расположились на креслах и диванах вокруг дорогого, богато украшенного фортепьяно. Клара Генриховна села в роскошное кресло рядом с генералом и его женой, с другой стороны от неё сидел Антон Сергеевич, с которого та не сводила глаз. Напротив фортепьяно сели Александр Иванович и Наталья Всеволодовна, а рядом с ними устроились Анна и Виктор Черводольские. Несколько поодаль сели супруги Симпли, Павел Егорович, Алексей Николаевич и Иван Андреевич, подробно расспрашивавший всех господ о том, не замечали ли они что-либо необычное в замке, на что ему отвечали крайне неохотно. Карл Феликсович несколько замешкался, так как он всё пытался найти тайный вход в сокрытые коридоры замка, но действовал он очень осторожно, чтобы не привлекать к себе внимание. Госпожа Уилсон кивнула головой, и к фортепьяно вышел Альфред со скрипкой и ещё один слуга, севший за клавиши. Клара Генриховна сделала повелительный знак рукой, и они заиграли грустную мелодию, от которой у гостей замка начали путаться мысли, и захотелось спать. Этот дуэт играл тихо и печально, так что их вскоре перестали слушать. Сама хозяйка замка беседовала с Антоном Сергеевичем, стараясь расположить его к себе, и тот тоже старался быть любезным, хотя светские манеры он давно успел позабыть. Молодые люди сидели тихо, размышляя лишь о том, что было ближе всего к их сердцам, о любви. Почтенные господа дремали, за исключением Павла Егоровича, который мечтательно глядел прямо перед собой, размышляя о красоте и превратностях жизни, о том, что он пережил за долгие годы, и что ему предстоит. Музыка поглотила его романтическую душу, унося на вершины мечтаний, составлявших смысл его бытия. Но вот дуэт кончил играть, однако, казалось, никто не обратил на это внимания.
– Вы случайно не видели Карла Феликсовича? – вдруг шёпотом спросил у Павла Егоровича Иван Андреевич.
– Ах, он наверно любуется портретами в коридоре, – ответил Павел Егорович, – довольно странный молодой человек, но он не лишён таинственности, и, доложу вам, этим хорош.
– Очень интересный джентльмен, – добавил Иван Андреевич, зорко оглядывая гостиную.
– А вот, кстати, и он, – сказал Павел Егорович, указывая на вошедшего в гостиную Карла Феликсовича.
Он выглядел очень задумчивым, казался сам не свой, точно его мучила навязчивая идея, причинявшая невыносимое беспокойство. Карл Феликсович сел в дальнем углу гостиной и погрузился в тяжкие мысли.
– Любопытно, но не он, – проговорил Иван Андреевич, пристально посмотрев на молодого человека.
– Вы что-то сказали? – переспросил Павел Егорович.
– О нет, сударь, я просто увлёкся своими размышлениями об одном важном деле, – ответил, улыбнувшись, Коршунов.
В это время генерал очнулся от дремоты, посмотрел по сторонам и с улыбкой сказал:
– Клара Генриховна, вы всех нас усыпили своими развлечениями.
– О, ваше превосходительство, не расстраивайтесь, моя воспитанница очень хорошо поёт, так что я уверена, вас она точно развеселит, – ответила госпожа Уилсон с лёгкой улыбкой на лице.
Затем она обратилась к Наталье Всеволодовне:
– Дитя моё, Натали, подойди ко мне.
С замирающим сердцем девушка подошла к ней и склонилась в реверансе.
– Дитя моё, – продолжала госпожа Уилсон, – в пансионе ты изучала премудрости вокала, и, как мне докладывали, была одной из первых в искусстве пения. Не могла бы ты как раз спеть для нас какой-либо романс.
– Да, но тётушка, – попыталась возразить Наталья Всеволодовна.
– Будь добра, спой для нас, – строго глядя на неё, повторила Клара Генриховна, и слова её прозвучали как приказ, которого нельзя было ослушаться.
– Да, тётушка, – покорно ответила Наталья.
Затем она подошла к Альфреду и слуге, сидевшему за клавишами фортепьяно, сказала им пару слов, на которые они закивали головами и приготовили ноты. Натали бросила ласковый взгляд на Александра Ивановича и улыбнулась ему.
Все, кто находился в гостиной, замерли в ожидании песни. И песня началась. Сначала вступила партия фортепьяно, потом мелодию подхватила скрипка, и все господа и дамы тотчас будто бы проснулись и ожили, подхваченные искусной игрой, которая на этот раз не навевала тоску, но будила дремавшие чувства и переживания. И тут из прелестных уст Натальи полилась чарующая песня. Она пела старинный польский романс, написанный неизвестным композитором. Её голос звучал отчётливо и чисто, пробуждая великую печаль и радость в сердце каждого. Такого ангельского голосочка никто прежде не слышал, и слушали его, затаив дыхание, боясь спугнуть неосторожной мыслью неповторимое настроение, воцарившееся в гостиной. Но пела Наталья в этот вечер лишь для одного единственного человека, который был ей дороже всего на этом свете, которого она страстно полюбила с первого взгляда и на всю жизнь. Лишь на него она смотрела, а он смотрел на неё, не веря своему счастью, заворожённый голосом своей возлюбленной, который казался ему в тысячу раз прекраснее пения всех райских птиц. Он был навеки околдован в этот вечер, душа его парила, подхваченная звуками романса, и он забыл обо всём на свете, лишь Наталья существовала для него, а всё остальное осталось далеко-далеко за горизонтом.
