Александр Шатилов
Пленники чести
– Всё прошло, всё хорошо теперь, братик, всё хорошо, – приговаривала Анна сквозь слёзы, стараясь успокоить и Виктора и саму себя.
– Они уже стрелялись? – словно сквозь сон проговорил Виктор.
– Никто не стрелял, всё хорошо, ты жив, ты поправишься, – продолжала успокаивать его Анна, не понимая значения слов брата.
– Нет, нет, – проговорил Виктор, приходя в чувства. – Александр Иванович и Карл Феликсович пошли стреляться! Там, в дальнем конце парка, где лужайка! Там много места, они там! Они ведь ещё не стрелялись? Их надо остановить!
– Карл Феликсович? – удивлённо переспросила Анна, всё ещё не понимая значения его слов. – Но это невозможно!
– Скорее, нужен доктор, слуги… – прошептал Виктор, теряя силы.
Анна, не в силах постигнуть смысла слов, произнесённых братом, выбежала из комнаты. Она поняла лишь то, что Виктору срочно нужен был доктор. Девушка бежала по коридору, словно во сне, не понимая, что с ней, лишь в голове крутилась мысль о том, что ей нужно, во что бы то ни стало, разыскать доктора. К несчастью, она не знала, в какой из комнат замка ночевал Модест Сергеевич, она мчалась по коридору, ожидая встретить его на своём пути. Внезапно она столкнулась с Натальей Всеволодовной, державшей в руке лист бумаги. К своему ужасу девушка заметила, что Наталья была вся в слезах. Дрожащими руками она схватилась за руку Анна Юрьевны и умоляющим голосом прошептала:
– Они пошли стреляться… это я, я во всём виновата…
– Как? – воскликнула Анна, у которой перед глазами все непонятные фрагменты головоломки сложились в одно целое. – Значит, они, в самом деле, пошли стреляться? Значит Карл Феликсович… – она не успела договорить.
–Умоляю, – воскликнула Наталья, – если вы знаете, скажите, где они?
– Дальний конец парка, большая лужайка, – смущённо проговорила Анна, в чьей голове сами собой всплыли слова её брата.
– Скорее, зовите врача, зовите всех!
С этими словами Наталья помчалась к лестнице, в мгновение ока исчезнув с глаз Анны Юрьевны, которая в ужасе поспешила разыскать доктора и слуг.
В это время Александр Иванович медленно шёл среди кустов запущенного старого парка, разросшиеся ветви сирени и жасмина сделали удобную некогда аллею узкой дорожкой. Могучие липы и вязы неподвижно возвышались в утреннем полумраке, соединяя усыпанную листьями тёмную землю и светло-серое небо, увитое траурными кружевами обнажённых ветвей. Ни единого шороха или свиста птицы не было этим утром, только приглушённые звуки шагов разносились меж величавых деревьев. В глубине парка виднелась беседка в античном стиле, потемневшая от времени, но тем самым ставшая ещё прекраснее и загадочней. В сторону этой беседки и направлялся поручик. Пройдя несколько десятков метров, он оказался на круглой, как блюдце, и заросший со всех сторон сорными травами лужайке, некогда предназначавшейся для игр и пикников. Вокруг лужайки стояла непроницаемая стена из высоких деревьев и густых зарослей диких кустов калины и боярышника. Это невесёлое поле могло в скором времени стать местом смерти кого-то из молодых людей. Пройдя по поляне, Александр остановился у старого дуба и глянул вверх, желая рассмотреть угрюмое небо сквозь его могучие ветви. Неожиданно ему на встречу вышел Карл Феликсович в темно-коричневом плаще и чёрной шляпе, в руках он держал небольшой, обитый кожей чемоданчик.
– А я уж думал, вы не придёте, господин поручик, – с презрением заметил он.
– Всегда к вашим услугам, сударь, – спокойно ответил Александр Иванович, холодно глядя на противника.
Карл Феликсович иронически улыбнулся, подходя ближе. Во взгляде его поблёскивал огонёк бешеной ненависти и предвкушения скорого торжества. Молодые люди недолго смотрели друг на друга, словно каждый старался угадать, о чём думал соперник.
– Не передумали умирать? – язвительно спросил Карл Феликсович. – Подумайте, жизнь одна, а этот нелепый случай вы переживёте. Откажитесь от вашей Натальи, признайте поражение, и я тоже признаю, что в чём-то был не прав. Всё ведь можно уладить миром…
– Не тратьте слов, – перебил его Александр. – Ваше предложение подло и бесчестно. Вы сами вызвали меня, а теперь хотите смухлевать. Бросьте увиливать. Я не отступаюсь от своего слова.
– Вы правы! – воскликнул Карл Феликсович, отворачиваясь от поручика с помрачневшим лицом. – Давайте, наконец, покончим с этим глупым фарсом, этой комедией!
Он неожиданно повернулся к Александру, держа перед собой открытый ящик с пистолетами, чудо оружейного искусства, покоившееся на кроваво-красном бархате. Даже смерть должна была стать шедевром, по мнению мастера, украшавшего оружие тончайшей резьбой и золотом.
– Уже заряжены, – с улыбкой произнёс черноусый франт, разглядывая дуэльную пару. – Не сомневайтесь в моей честности, – добавил он, – я не убийца. Однако позвольте мне выбрать пистолет, я верю в счастливую руку. Вам же я предоставляю право стрелять первым.
– Благодарю за такую любезность, – сухо ответил поручик, пристально глядя на Карла Феликсовича, пока он на несколько мгновений замер, выбирая себе оружие.
– Теперь прошу вас, – проговорил тот, осматривая выбранное им оружие.
Когда же и Александр Иванович взял в руки пистолет, Карл Феликсович закрыл ящик и положил его на землю. Лёгкий порыв ветра прошуршал в ветвях деревьев. Александр поднял голову и стал пристально всматриваться в дымчатую высь.
– Поручик! – неожиданно раздался голос Карла Феликсовича. – Поручик, я жду вас!
Он уже снял тёплый свой плащ и шляпу, и стоял на середине жёлтовато-серой высохшей поляны в белоснежной рубашке с пистолетом в руке и гордо глядел на Александра Ивановича. Молодой офицер скинул шинель и бросил её на траву, затем подошёл к нему и пристально посмотрел в глаза Карлу Феликсовичу, но тот поспешил отвести свой взгляд.
– Стреляемся с тридцати шагов, – проговорил он. – Считать буду я.
Поручик ничего не ответил на это, лишь терпеливо и послушно встал спиной к Карлу Феликсовичу, поспешившему начать отсчёт. Каждый шаг отдавался страданием в груди Александра. Жгучий стыд и мучительное чувство вины терзали его душу, едкая жалость и ощущение утраты этого мира причиняли почти физическую боль, но он не мог отказаться от поединка. Гордость и честь были сильнее жажды жизни.
– Двадцать девять,… тридцать! – выкрикнул Карл Феликсович и остановился.
Через секунду противники повернулись друг к другу и подняли пистолеты.
Наталья бежала через парк, не замечая ни холода (а она была в одном лишь домашнем платье), ни опасных ям, ни колючих ветвей, царапавших её бледное от волнения лицо, ничто не могло быть ей преградой. Её тёмные распущенные волосы разметались по плечам, быстрый бег высушил слёзы, и лишь горячее сердце бешено билось в её груди. А злые кусты цепляли её платьице, вырывая из него клочья, точно желая не пустить к месту смертельного поединка. Вот уже забрезжил просвет среди деревьев, и девушка, будто испуганная лань, выскочила на край круглой поляны, замерев на месте при виде страшной для неё картины. Двое мужчин стояли друг напротив друга с пистолетами в руках. Наталья не сразу узнала Александра, оба дуэлянта были в одинаковых белоснежных рубашках. В растерянности она с ужасом смотрела на эту немую сцену. Не заметившие её появления молодые люди по-прежнему недвижно стояли, держа в вытянутых руках оружие.
– Ну что же вы, поручик! – выкрикнул Карл Феликсович. – Стреляйте, вам судьба вручает первый выстрел!
Мгновения тянулись страшно медленно, точно время застыло, выстрел, вот-вот должен был разорвать звенящую тишину парка, но звук этот всё никак не приходил, подобно избавлению, превращая ожидание в тягостную пытку.
– Стреляйте, трус! – прокричал черноволосый франт. – Вы же знаете, что я убью вас, вы знаете, что тогда будет с вашей дорогой Натальей, вам никогда больше не увидеть её! Стреляйте же, чёрт вас дери!
Тишина всё ещё оглушительно звенела в воздухе. Перед глазами Натальи деревья и высокие кусты начали зловеще раскачиваться и двоиться, точно она падала в обморок, всё казалось ночным кошмаром, но липкое сознание действительности, выдававшее истинный ужас происходящего, не позволяло ей окончательно лишиться чувств. Она стояла в жутком оцепенении, и вдруг перед её глазами вспыхнул огонёк и в следующее мгновение резкий звук выстрела оглушил её, словно вырвав из удушливого плена кошмарной галлюцинации. Секунду она старалась понять, что же произошло. На подкашивающихся ногах Наталья подалась вперёд, и когда пороховой дым рассеялся, она увидела, что мужчины стояли на своих местах всё в тех же грозных позах, лишь Александр держал свой дымящийся пистолет дулом вверх.
Радость и ужас в мгновение ока охватили Наталью Всеволодовну. Самый страшный кошмар стал явью, лишь только всё казалось конченным.
– Вы дурак, господин поручик! Прощайте же навеки! – со злобной усмешкой произнёс Карл Феликсович, прицелившись в голову своему врагу.
Александр широко раскрыл глаза, желая в последний раз увидеть столь любимый им мир, но внезапно чьи-то горячие руки обвили его шею, и поручик увидел в одно мгновение прямо перед собой столь нежно любимый им взгляд Натальи. Девушка, вскрикнув, как на крыльях в одно мгновение достигла его и, стараясь закрыть собой от пули, бросилась ему на грудь. В ужасе Александр обхватил её нежный стан и резким движением закрыл её своей спиной. В это мгновение грянул выстрел.
Александр и Наталья, оглушённые этим звуком, по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу. До них доносились крики и голоса людей, треск веток и чьи-то причитания, но они, словно умершие в одно мгновение стояли неподвижно, сжимая друг друга в объятьях. Но неожиданно очнувшись от этого забытья, которое сравнимо лишь со смертью, они быстро обернулись и увидели подбежавшую к неподвижно лежавшему на земле Карлу Феликсовичу Анну. Белоснежная рубашка молодого человека вздулась на груди, и, медленно опускаясь на его тело, становилась красной. Анна Юрьевна, видевшая, как за единую секунду Карл Феликсович, целивший в поручика и его возлюбленную, вдруг приставил пистолет к своей груди и выстрелил в себя, теперь рыдала у его неподвижного тела. Александр и Наталья тотчас бросились к нему, в ужасе глядя на свершившееся несчастье.
– Скорее, его ещё можно спасти! – крикнул Александр, разрывая рубашку на груди Карла Феликсовича. – Нужен врач! Зовите слуг! – торопил он оцепеневших от ужаса девушек, зажимая кровоточащую рану.
На поляну уже вбегали Борис и Модест Сергеевич, а за ними следовали ещё двое слуг. Вскоре Александр Иванович вместе с ними нёс бледное тело Карла Феликсовича к замку. Его положили на носилки, сделанные из шинели поручика, и хотя доктор уверял, что пуля не задела сердце, он поминутно торопил мужчин, несших тело.
– Бедный, бедный Карл, – всхлипывая, говорила Анна Юрьевна. – Зачем он так сделал?
Никто не отвечал на её вопросы, не в силах постичь произошедшего. Наталья была в оцепенении, лишь чудом избежав гибели возлюбленного и не погибнув сама, она впала в пространное состояние, в которое впадают люди, испытавшее жестокое потрясение. Всё казалось ей сном, от которого нельзя проснуться, но в который невозможно поверить.
У самого замка их встретили несколько слуг с носилками, сменившие уставших от тяжкой ноши товарищей и поручика. Через несколько минут, они скрылись за дверями парадного входа, из-за которых долетели только несколько громких слов доктора, распоряжавшегося приготовить комнату для операции. Анна Юрьевна последовала за ними, оставив Александра и Наталью наедине. С минуту они неподвижно стояли у дверей замка, не решаясь ни войти, ни заговорить.
– На вас кровь, – тихо проговорила Наталья, обращаясь к поручику.
– Верно, – заметил он, осматривая свою рубашку, которую запачкал, оказывая помощь раненному Карлу Феликсовичу.
– Вы самый благородный человек, которого я когда-то встречала, – заговорила Наталья Всеволодовна, и в глазах её блеснули капли слёз. – Я никогда и прежде не смела в вас сомневаться, и даже если бы не было того письма, я всё равно знала бы, что вы бы не пошли на убийство, но отстояли бы честь…
Тут она запнулась, к горлу подступил комок, и горячая слеза скатилась из-под длинных опущенных ресниц по её бледной щеке.
– Прошу, – заговорил взволнованный поручик, – вас могут увидеть, а вы знаете, какие злые языки у наших родственников… Я не позволю им причинять вам страдания своими сплетнями…
– Не беспокойтесь за меня, – прервала его Наталья, – я не боюсь никаких слов…
Она замялась, желая ещё что-то сказать, но в это время из дверей вышел Альфред, который, увидев их, стремглав бросился к молодым людям, забыв о своём немолодом возрасте.
– Боже мой! – воскликнул он, хватая под руки молодых людей. – Скорее, вам нельзя здесь оставаться! Скорее! Вам нужно переодеться и привести себя в порядок! Боже, что я говорю! Когда Клара Генриховна всё узнает, вам не сносить головы! Прошу, не показывайтесь в замке, пока вас не позовут! Боже, какой скандал!
Он быстро повёл Александра и Наталью по лестнице к парадному входу. Затем, поручив бледную Наталью Всеволодовну заботам служанки, сам отвёл поручика в его комнату. При этом молодые люди не смогли перемолвиться ни единым словом. Словно застыв в том моменте, когда они оба считали себя убитыми, они с трудом могли воспринимать действительность и безропотно подчинялись всему, что им говорили.
Оставшись один, поручик долго оглядывал свою комнату, словно что-то искал, затем подошёл к кровати и замертво рухнул на неё. Могучий сон сморил Александра, и в то же время в своей комнате заснула измученная страхом Наталья.
Тем временем, возле комнаты, где Модест Сергеевич оперировал Карла Феликсовича, сидела бледная и заплаканная Анна. Её губы с жаром шептали молитву, но разобрать слов было нельзя. Девушка словно не замечала снующих перед ней слуг, носивших воду и окровавленные бинты. Её лицо вскоре стало неподвижно как у статуи, и даже весёлые глаза её потухли от смертельной тревоги. Через полчаса из дверей комнаты вышел уставший и вспотевший доктор, и Анна, встрепенувшись как испуганная птица, бросилась к нему с расспросами.
– Жить будет, – проговорил Модест Сергеевич, отирая лоб платком. – Пуля прошла всего на два пальца левее сердца, чудом он себя не убил. А заряди пистолет получше, так, может, и добился бы цели. Можно сказать, счастливчиком родился.
Глаза Анны Юрьевны вновь заблестели радостью, она бросилась на шею доктору, и не успел он её отстранить, как она расцеловала Модеста Сергеевича в обе щеки.
– Спасибо, спасибо вам, доктор! – восклицала она, и в голосе её звучало настоящее счастье.
– Да полно, полно вам, сударыня, – краснея, проговорил он. – Не меня благодарите, а Господа Бога, что спас этого неразумного…
– Можно его увидеть? – неожиданно перебила его Анна.
– Посмотреть-то запросто, только не вздумайте его волновать, не то отправите несчастного прямиком в могилу. Ему теперь нужен только покой.
И доктор приоткрыл дверь, так, что Анна смогла увидеть Карла Феликсовича, лежавшего на белоснежной постели с перевязанной грудью. Его тёмные волосы казались угольно-чёрными на фоне мертвенно-бледного лица. Сердце девушки сжалось от жалости к этому больному, побуждая сделать хоть что-то, чтобы облегчить его страдания.
– Позвольте мне за ним ухаживать, – умоляюще глядя на доктора полными слёз глазами проговорила девушка.
– Вам, пожалуй, не стоит беспокоить себя такими заботами, – строго проговорил Модест Сергеевич. – Вы и так истратили много нервов…
– Позвольте! – рыдая, воскликнула Анна. – Я сделаю всё, чтобы он мог поправиться!
Модест Сергеевич не выносил женских слёз, поскольку был в душе сам очень мягким и ранимым человеком, и после недолгих уговоров сдался, к тому же сам считал, что нет лучшего лекарства для мужчины, чем женская забота.
– Хорошо! – наконец произнёс он. – Хорошо, можете время от времени присматривать за ним, но обещайте меня во всём слушаться!
– Спасибо! Вот увидите, я не подведу вас! – радостно воскликнула Анна Юрьевна.
– Эх, что за день! – продолжал Модест Сергеевич. – Один голову проломил, другой себя пулей продырявил…
– Что с моим братом? – встревоженно спросила Анна, вдруг со стыдом вспомнившая, что с ним тоже случилось несчастье.
– Не беспокойтесь, – махнул рукой доктор, – ушиб и ссадина. Я пришлю ему мазь, и проследите, чтобы он не преминул ей воспользоваться, а то его рана воспалится, тогда останется рубец.
С этими словами он раскланялся с сияющей Анной и оставил её, чтобы доложить Кларе Генриховне лично о состоянии здоровья её племянника. Когда он подходил к гостиной, где в это время его и ожидала госпожа Уилсон в окружении своих родственников, ему на встречу быстрым шагом вышел бледный Борис. Когда доктор закончил свой доклад, то, повернувшись к окну, увидел, как по дороге к городу быстро двигалась двуколка с фамильным гербом Уилсонов.
Глава XV.
Резкий стук в дверь заставил Александра Ивановича проснуться. Быстро встав, он поспешил открыть, и к своему удивлению, увидел Бориса, красного и запыхавшегося, словно тот обежал весь замок.
– Госпожа Уилсон требует вас в скорейшем времени пожаловать в гостиную, – проговорил он.
– Скажи, что я сейчас буду, – ответил поручик и стал быстро переодеваться.
Через несколько минут, в безупречном драгунском мундире и при сабле, он спустился в гостиную, где его ждали все обитатели Уилсон Холла. Во главе этого собрания спиной к окну в своём высоком кресле сидела Клара Генриховна. Она казалась гигантской тёмной королевой, восседавшей на древнем троне. Прищурив старые морщинистые глаза, она окинула молодого поручика холодным орлиным взором, но, ничего не сказав, знаком указала на место подле себя. Александр с замирающим сердцем подошёл к ней и остановился на указанном месте. Он осторожно искал глазами Наталью, но её не было, и это насторожило и испугало молодого человека.
– Я слышала, что вы вызвали на поединок моего племянника, – медленно, словно оттачивая каждое слово, заговорила Клара Генриховна.
– С вашего позволения, – заговорил Александр Иванович, – я вынужден опровергнуть эти слова, ибо это я вынужден был принять вызов Карла Феликсовича…
– Однако, – прервала его старая дама, – в его последнем письме, в котором он просит прощения за свой поступок, он называет вас зачинщиком дуэли.
Поручик удивлёно взглянул на неё, затем обвёл взглядом присутствовавших в гостиной родственников, испуганно смотревших на него.
– Если вы не верите, вы можете прочесть это письмо, – проговорила госпожа Уилсон, протягивая поручику незапечатанный конверт.
Александр достал письмо и прочёл его, при этом на его лице отразились изумление и негодование. Он не мог поверить в то, что Карл Феликсович способен был оклеветать его столь подло и бесчеловечно.
– Клянусь честью, тут всё не так, как было на самом деле! – воскликнул поручик.
– Увы, ваши слова не имеют достаточно веса. Здесь есть хотя бы документ, призванный оправдать моего племянника, а кто может подтвердить, что всё было именно так, как вы говорите? – строго спросила Клара Генриховна, впиваясь в молодого офицера взглядом.
– Я могу, – неожиданно произнёс Виктор, встав со своего места.
Все тут же устремили на юношу удивлённые взгляды, под которыми он немного смутился, и продолжал стоять, опустив голову.
– В самом деле? – недоверчиво произнесла Клара Генриховна. – Тогда расскажи, как всё было, если ты действительно был свидетелем!
– Я многого не помню, – тихо проговорил Виктор, – я могу пояснить лишь то, что ночью в темноте после того, как проводил сестру спать, забрёл в потайной коридор, и там случайно увидел через глазок в стене, как господа громко спорили. Не помню предмета спора, но знаю точно, что именно Карл Феликсович вызвал господина поручика…
– Значит, ты знаешь, где есть вход в тайный коридор? – с удивлением спросила Клара Генриховна, испытующе глядя на своего воспитанника.
– Нет, – смутившись, проговорил Виктор, – этого я не знаю. Я не помню ни как попал туда, ни как покинул то место. Помню лишь, как сестра нашла меня утром в гостиной.
– В таком случае, если ты не можешь доказать своё свидетельство, мой мальчик, почему мне не следует принять твои слова за попытку обелить этого человека из простой симпатии? – улыбнувшись произнесла Клара Генриховна. – Ты ведь не можешь доказать своих слов? – и она снова испытующе посмотрела на Виктора, который краснея смог лишь покачать головой.
– Но я могу поклясться, что всё было именно так, – прошептал он.
Александр бросил на него дружеский взгляд, полный сочувствия и признательности.
– Итак, вы ведь признаёте участие в дуэли? – строго и чётко произнесла госпожа Уилсон, устремив на Александра всю подавляющую силу своего ледяного взора.
– Я никогда этого не отрицал, – спокойно произнёс поручик. – Я признаю, что участвовал в дуэли. Но…
– Этого достаточно, – прервала его Клара Генриховна, и злое торжество отразилось на её морщинистом лице.
– Вы всё слышали, господин капитан? – произнесла она, поднимая голову.
Александр Иванович обернулся и увидел мужчину средних лет в форме офицера жандармерии, сидевшего в кресле в дальнем и плохо освещённом углу гостиной. Он встал, разглаживая пышные усы и бакенбарды и, откашлявшись, прошёл на середину комнаты.
– Так точно, сударыня, – ответил он мягким приятным голосом, которому, однако, поручик вовсе не обрадовался. – Устав воинской службы и закон строго настрого запрещают поединки. Не зависимо, кто зачинщик, я обязан доставить дуэлянтов в городской участок для дачи объяснений. Но так как один из вас ранен, с ним мы поговорим позднее, – с этими словами он повернулся к Александру Ивановичу. – Вам, господин поручик, придётся отправиться со мной. Позвольте принять вашу саблю.
Александр молча протянул капитану саблю, ещё раз обводя глазами присутствовавших в гостиной родственников.
– Сержант Савский, – скомандовал капитан вошедшему молодцеватому парню в жандармском мундире, – примите у господина поручика оружие.
Отдавая саблю, Александр всё ещё искал взором Наталью, хотя прекрасно понимал, что её не было среди людей в гостиной.
– Позвольте мне проститься с Натальей Всеволодовной, – обратился он вдруг к Кларе Генриховне. – Она привязана ко мне и, я полагаю, вправе знать, что со мной не случится ничего дурного.
– Даже не думайте об этом, – холодно ответила госпожа Уилсон. – Вы дурно на неё влияете, и я больше не допущу ваших встреч. Кроме того, над вами тяготеет груз тяжкого обвинения, поэтому разумнее будет вам не тратить силы на прощальные слова.
Александр Иванович плотно сжал кулаки, но внешне сохранил спокойное и уверенное лицо, однако взгляд его стал отрешённым, смутное осознание потери погасило в нём его страсть и решимость. Он уже не мог сопротивляться злой воле судьбы. Все его мечты теперь показались далёкими призраками, которые никогда не станут явью. Безропотно поручик позволил сержанту вывести его из гостиной. Альфред было сделал шаг ему навстречу, но Александр остановил дворецкого взглядом, полным болезненного отчаянья. Поспешно отвернувшись, он вышел из комнаты.
– Господин Капитал, – прибавила Клара Генриховна, – можете забрать письмо второго участника этой постыдной дуэли. В нём даны объяснения, которые можно будет приобщить к делу, если это понадобится.
– Благодарю вас, мадам, – ответил капитан, приняв письмо у хозяйки Уилсон Холла и целуя ей руку. – Если ваша светлость пожелает, чтобы у дела была как можно меньшая огласка, готов сделать всё, что будет в моих силах. Как только ваш племянник поправится, я бы хотел и ему задать несколько вопросов.
– Молю бога, чтобы здоровье скорее вернулось к нему, – сдержанно произнесла Клара Генриховна.
После этого капитан вежливо раскланялся с остальными обитателями замка и поспешил удалиться, однако, Алексей Николаевич успел шепнуть ему:
– Вы уж, как следует, разберитесь с этим поручиком, сдаётся мне, никто иной, как он, причастен к неким тёмным делам, что творятся в наших окрестностях!
На это капитан не стал ничего отвечать, лишь вежливо кивнув головой, сам постарался скорее удалиться.
После этого Клара Генриховна повелела всем оставить её одну, хотя никто не изъявлял особого желания задерживаться долее в присутствии старой леди. Лишь Борису пожилая дама приказала остаться. Когда все остальные покинули гостиную, она достала разорванный конверт, из которого извлекла исписанный лист бумаги. Прочтя его беглым внимательным взглядом, она строго посмотрела на Бориса.
– Значит, говоришь, нашёл его в коридоре, и никто этой бумаги не видел? – недоверчиво проговорила госпожа Уилсон.
– Клянусь, ваша милость… – испуганно залепетал тот в ответ.
– Хорошо, – произнесла Клара Генриховна, затем прибавила так тихо, что слуга едва мог её расслышать: – Наш добрый поручик Александр не желал компрометировать даму своего сердца. Что ж, не стоит перечить его мудрым словам, сжечь – так сжечь! – и, обращаясь опять к Борису, приказала: – Брось его в камин, но так, чтобы никто этого не видел! И смотри, не смей вспоминать об этой бумажке, иначе это дорого тебе обойдётся!
Борис испуганно взглянул на хозяйку, принимая дрожащей рукой конверт, и, поклонившись, поспешно удалился из гостиной, оставив страшную старуху сидеть одну в её высоком пурпурном кресле.
Александр Иванович же в сопровождении сержанта уже вышел через главный вход замка. Сержант открыл перед ним дверь маленькой, обитой чёрной кожей кареты. Спустя несколько минут за ним последовал и капитан, после чего дверца закрылась, и раздался стук задвижки. Когда карета тронулась с места, капитан обратился к Александру Ивановичу, сидевшему с безучастным видом на заднем сиденье.
– Ох, и угораздило же вас, господин поручик, так завязнуть, – говорил капитан, – ведь столько дуэлей происходит в наши дни, и почище вас дерутся, и из-за пустяков стреляются, только вот жандармов не зовут на каждый такой поединок, иначе бы все тюрьмы были бы переполнены!
Однако Александр продолжал молча сидеть напротив разговорившегося капитана, с грустью глядя в окошко кареты на удалявшиеся башни замка Уилсон Холл.
– Позвольте, между тем представиться, – продолжал капитан, – Штоксен, Филипп Германович, как видеть изволите, штабс-капитан жандармерии его величества.
С этими словами он пожал холодную, почти безжизненную руку Александра, всё ещё мало уделявшего внимания своему попутчику и вместе с тем надзирателю. Но капитан, по-видимому, привыкший к мрачному расположению духа тех, кого он был вынужден по долгу службы сопровождать, нисколько не оскорбился, и, прервав разговор, погрузился в чтение последнего письма Карла Феликсовича, переданного ему госпожой Уилсон. Пробежав глазами ровные строчки, Штоксен нахмурился, и начал вчитываться в слова снова, на этот раз более тщательно.
– Знаете, господин поручик, – проговорил он, наконец, – сдаётся мне, враль этот ваш Карл Феликсович.
Александр вопросительно посмотрел на капитана, удивлённый его выводом.
– Вы уж простите мою прямоту, но с таким как он, стреляться было лишним, этакая змея даже из могилы достанет. На таких у меня чутьё, знаете ли, – продолжал капитан. – Путь у нас не близкий, так что, будь моя воля, до середины пути ваше бы дело разобрал. А родственникам вы, скажу откровенно, умудрились насолить порядочно, уж очень они вами заняться просили. Посему, не откажите, поясните всё как есть и по порядку.
После этих слов капитана, Александр Иванович, вздохнув начал свой рассказ с того момента, когда только приехал в замок, как встретил Наталью, как полюбил её, как старался защищать, наконец, как произошла их ссора с молодым франтом, как он готовился к смерти и как Наталья его спасла. Он не хотел больше скрывать ни своих чувств, ни своего отчаянья, и хотя он не мог рассказать о многом, всё же этот рассказ до глубины души растрогал капитана Штоксена, со вниманием слушавшего каждое его слово. Когда же Александр закончил своё повествование, тот ещё долго сидел, не проронив не слова, обдумывая слова молодого офицера. Время от времени он смотрел на письмо его противника, потом переводил взгляд снова на Александра Ивановича, но, наконец, улыбка скользнула по лицу Филиппа Германовича и он заговорил.
– Ну и лиса же этот Карл Феликсович! Ваше слово конечно против его слова, так что, строго говоря, ничья, однако, вам я верю больше. Не сочтите меня сентиментальным, господин поручик, ложь я за версту чую, оттого и в жандармерии несу службу. Жаль мне вас, не скрою, но одной жалости в глазах закона будет мало…
– Я бесконечно признателен вам, господин капитан, за ваше понимание, – произнёс Александр. – Вы и не представляете, насколько мне тяжело было, когда я покидал замок моих предков, ведомый, точно преступник.
– Вы конечно не святой, но на вашем месте, я бы размозжил голову этому негодяю, – с усмешкой проговорил Штоксен. – Но закон всё же строго карает дуэли. Конечно, если Наталья Всеволодовна, как вы мне рассказали, всё видела и может подтвердить, что вы стреляли вверх, а потом ваш противник пустил пулю в себя сам, то, при условии, конечно, что он откажется о своих слов, мол, и письмо шутка, и стреляться никто не хотел, то, готов поклясться, всё это дело прекратится, даже не начавшись, и ничья репутация не пострадает.
– Вы делаете мне великую услугу! – воскликнул обрадованный поручик, в порыве благодарности пожимая руку Филиппу Германовичу. – Однако прошу вас, не выдавайте всего того, что я вам говорил, ещё не время для этого…
– Конечно! – поспешил заверить его капитан. – Вот только наш недостреленный воробей может и заупрямиться. Ему что свет, что тьма, теперь всё едино. Возьмёт и станет настаивать, что дуэль была, ему теперь сам чёрт не страшен, не то, что суд…
– Я всё же надеюсь, что даже в этом человеке есть капля благородства, – заметил Александр. – Всё же он не убил нас, хотя у него и была такая возможность…
– Ваше счастье! – ответил с усмешкой капитан.
Луч надежды на благополучный исход этого страшного дела упал в душу Александра Ивановича, и улыбка отразилась на его задумчивом лице. Карета в это время обогнула холм, с гулким грохотом подпрыгнув на повороте. Лошади шли лёгкой рысью, за окном тянулись склоны, поросшие соснами и бурой травой. Обнажённые деревья задумчиво возвышались на фоне серого неба, а под ними стояла непроницаемая стена диких кустов, заваленных янтарной и багряной листвой. Что-то тоскливое и недоброе чудилось поручику в этих молчаливых декорациях лесной дороги.
– Вы уж не обижайтесь, господин поручик, – заговорил капитан, – что двери заперты снаружи, всякое у нас бывает. Сегодня же запишем ваши показания, а там переночуете у меня, и завтра же вернётесь в ваш замок…
