Александр Шатилов
Пленники чести
И он повел всех за собой к тому месту, где висело больше зеркало в кованой раме. Дамы и господа с большим оживлением последовали за ним. Наталья Всеволодовна с тревогой смотрела на Александра, спокойно шедшего за Карлом Феликсовичем. Наконец, все они достигли того места, где была потайная дверь.
– Итак, настал тот час, когда тайны будут раскрыты, а маски сорваны! – торжественно произнёс Карл Феликсович, но голос его в это раз прозвучал грубо и жёстко. – Не боитесь ли вы разоблачения? – улыбнувшись со злобой, обратился он к поручику.
– Честному человеку нечего бояться, – произнёс Александр Иванович, в упор глядя на своего недруга, который весь дрожал от желания свести счёты.
Карл Феликсович ничего не ответил, лишь налёг на заветный рожок бронзового бра, но, к величайшему его удивлению, ничего не произошло. Рожок остался на месте, потайная дверь и не думала открываться. Он с негодованием посмотрел на доктора, который с удивлённым видом пожал плечами, сам не ожидав подобного поворота событий. Карл Феликсович снова попытался открыть дверь, терзая бра в руках, но ничего не происходило. Стоявший подле него Борис поспешил прийти на помощь, но и вдвоём они не открыли проход. Вскоре и все остальные присоединились к поискам рычага, открывающего потайной вход в загадочный замковый лабиринт, но ничто не выдавало наличие каких-либо скрытых помещений за стеной. Наконец поиски прекратились, и господа вопросительно посмотрели на черноусого молодого человека, Модеста Сергеевича и Бориса.
– Ничего не понимаю, только что здесь был вход, теперь же его нет, – удивлённо пробормотал слуга, словно оправдываясь перед испытующими взорами господ.
– Теперь вы скажите, что это я замуровал вход, чтобы выставит вас дураком, – презрительно произнёс Александр Иванович, ликуя в душе, поскольку некому существу было угодно сегодня не допустить унижения офицера сравнением его следов и следов настоящего шпиона.
– Возможно, вы более ловкий человек, чем я думал, однако, монета без сомнения принадлежит вам! – бледнея от ярости, произнёс Карл Феликсович.
– Я расплатился этими монетами с кучером, с трактирщиком, я роздал их многим людям, уже и не помню кому!
– В самом деле, – поддержал его доктор, – таких монет в стране тысячи. Эта улика, друг мой, никуда не годится, так что нам, увы, придётся продолжить поиски того, кто по вашему мнению причиняет нам столько беспокойства.
Дамы и господа тем временем стали расходиться, потеряв всякий интерес к словам Карла Феликсовича. Александр Иванович, раскланявшись с Натали, пошёл по коридору к своей комнате, но за поворотом его нагнали Анна и Виктор Черводольские. Поручик с удивлением посмотрел на молодых людей.
– Прошу вас, скажите, правда ли, что в замке есть шпион? – заговорила Анна Юрьевна, бледнея и хватаясь за его рукав. – Умоляю вас, не скрывайте ваших тайн! Мы знаем про коридоры, но никому не стали говорить…
– В самом деле, кто тот преступник, о котором нам говорил Карл Феликсович? – умоляющим голосом произнёс юноша.
– Не здесь, – тихо проговорил Александр и сделал знак следовать за ним.
Пройдя несколько покоев, они уединились в одной из пустующих комнат, где Александр Иванович поделился с молодыми людьми своими соображениями о тайнах старинного замка, так же рассказав о том, что они с Натальей узнали о неведомой угрозе, таившейся в лесу и имевший какое-то отношение к Уилсон Холлу. Брат и сестра слушали его, затаив дыхание, не в силах поверить услышанному. Лишь Виктор слегка побледнел, вспоминая об ужасе, пережитым им в день охоты.
– Но, прошу вас, – продолжал Александр Иванович, – не говорите о том более никому, это наш с Натальей Всеволодовной страшный сереет, только благодаря этим коридорам мы сможем видеться с ней хоть изредка. Что же касается человека или существа, которое ходит по подземельям, думаю, оно знает некую тайну замка, возможно, речь идёт о старинном сокровище или алхимической лаборатории. Поэтому я прошу вас быть осторожными. Не спускайтесь в потайные коридоры. Марта наверняка что-то узнала о них, и теперь её нет. Уверен, господин Коршунов тоже что-то знал, поэтому с ним расправились столь жестоко во время охоты.
При этих словах Виктор покраснел, поскольку и сам рассказал всё, что с ним было, своей сестре накануне, не в силах доле хранить порученную ему тайну гибели Ивана Андреевича.
– А если этот некто встретится нам? – с испугом проговорила Анна.
– Тогда не паникуйте, – сказал поручик, – главное, чтобы он вас не заметил, а если же такое произойдёт, то вам необходимо поднять как можно больше шума.
– Не беспокойтесь за нас, – ответил Виктор, – мы сумеем за себя постоять.
– Я верю вам, но помните, что и Коршунов был не робкого десятка, и при нём было ружьё. Я не знаю, что это за тварь, но она опасна для нас всех, – предупредил Александр. – Помните, я раскрыл вам тайну лишь, чтобы оградить вас от возможной опасности. Прошу, друзья, будьте как можно осторожнее.
С этими словами он покинул покои, и хотя поручик уверял себя, что действовал во благо молодых людей, сердце его точило чувство вины, ибо он нарушил собственное слово, рассказав о тайне, которая принадлежала не только ему.
Тем временем, пока Александр Иванович делился тем, что знал, с друзьями, Карл Феликсович стоял напротив зеркала покинутый всеми и смотрел на своё отражение. Триумф провалился, и вся слава, по мнению молодого человека, досталась врагу. Желая выдать свои догадки за истину, он упустил столько деталей, что сам себе удивлялся, как мог он наговорить в один час столько глупостей. Теперь даже поимка настоящего шпиона, кем бы он ни был, не принесёт ему былого доверия и уважение, которым он доныне пользовался в этом доме. К счастью, сама Клара Генриховна не видела этого позорного выступления, но ей, должно быть, уже доложили о том, что произошло сегодня в гостиной. Карл Феликсович поморщился. Госпожа Уилсон ни за что бы не одобрила такого проступка с его стороны. Тут он вспомнил слова дворецкого о том, что человек, долго смотревшийся в это зеркало, в один день сошёл с ума. Он в ужасе отвернулся и закрыл глаза руками. Неожиданная мысль мелькнула в его голове, и он машинально сделал несколько быстрых шагов по коридору, но тут же остановился как вкопанный.
– Ничего не понимаю, неужели я и в самом деле схожу с ума? – словно в бреду проговорил он, касаясь рукой стены.
Идея и в самом деле была необдуманной и рисковой, но желание осуществить её оказалось сильнее всех доводов разума. Да, он непременно пойдёт к ней! Он поговорит с ней прямо сейчас! Он убедит Наталью стать его наречённой, чего бы это ему не стоило! Впрочем, пообещать он мог всё что угодно, но вот выполнить эти обещания стоило бы многих усилий и времени. А между тем, завещание будет прочитано не сегодня-завтра, и он навсегда может лишиться случая заговорить с ней. О, какая это мука желать чего-то больше всего на свете, видеть это, и не быть в силах получить желаемое. Но ведь можно же и всё потерять, особенно после сегодняшней неудачи, но куда там! Карл Феликсович был игрок по природе своей, он был азартен, и тут же пожелал отыграться, пустившись на рискованный шаг.
Уже через минуту он рыскал по замку как дикий зверь в поисках Натальи Всеволодовны, на ходу придумывая слова, которые скажет ей. Точно одержимый, верил он в силу своего красноречия, в то, что настала минута истины, и Наталья, тронутая его, хоть и провалившимся, обличительным выступлением, сочтёт его более достойным, чем этот несчастный поручик и согласится отдать ему свою руку. Так он обошёл несколько этажей, и вот в одной из зал застал Наталью Всеволодовну сидевшей с печальным видом у окна, выходившего на широкий двор, за которым расстилался луг, а за ним на горизонте темнела полоса бурого леса. Девушка вздрогнула, услышав шаги за спиной, и, обернувшись, увидела фигуру Карла Феликсовича, чьи волосы были взъерошены, а глаза горели странным огоньком.
– Боже, это вы! – чуть дыша проговорила девушка. – Вы напугали…
– Прошу, сударыня, не бойтесь! – прервал её молодой франт, подходя ближе. – Я здесь не чтобы оскорбить вас или причинить вам вред. Выслушайте меня с тем милосердием и пониманием, на которое только вы способны!
Наталья посмотрела на него удивлёнными глазами.
– Извольте, – покорно и робко произнесла она, ожидая услышать очередной упрёк.
– Наталья Всеволодовна! – чуть не кричал Карл Феликсович. – Натали! Вы сущий ангел! Вы посланник небес на нашу землю! Вы звезда среди звёзд! Я никогда не встречал и не встречу никого, кто был бы чище и благороднее вас! Жизнь подарила мне встречу с вами, но я несчастлив, ибо такой цветок, как вы, находится в руках другого!
– О чём вы? – испугано заговорила девушка, и краска выступила у неё на лице.
– Вы составите счастье всей моей жизни! Я подарю вам самый большой дом, который вы только можете себе представить! Вы будите носить самые дорогие алмазы на своей прелестной шее! Вам не придётся ходить по земле, ибо я подарю вам самых чудесных арабских лошадей, что только есть в природе! Вы не пожалеете ни дня о своём выборе, прошу, лишь скажите «да», и этого будет довольно!
– Но я вас не понимаю! Чего вы хотите от меня? – задыхаясь от волнения, лепетала Наталья Всеволодовна, глядя на наступавшего на неё Карла Феликсовича.
– Нет ничего проще, моя дорогая, моя милая Натали! Оставьте своего поручика и будьте со мной! Я дам вам все сокровища мира! Сама Клара Генриховна благословит наш союз! Только вы достойны чести и счастья быть со мной!
– Никогда! – раздался вдруг звонкий девичий голос.
Он прозвучал без тени страха, твёрдо и чётко, точно выстрел, отрезвив в момент Карла Феликсовича. Тот в недоумении поглядел на Наталью, личико её пылало, а в глазах зажёгся блеск благородного гнева. Она стояла перед ним, выпрямившись во весь рост, и прямо смотрела на него, всем своим видом желая показать свою смелость и решительность. Несгибаемая воля проснулась в этот момент в кроткой и боязливой девушке. Впервые в жизни она взглянула на другого человека не как слабое беззащитное создание, а как личность, готовая отстоять свои мечты и желания.
– Но Натали, со мной вас ждёт богатство и счастье! – продолжал он, однако уже менее уверенно. – Клара Генриховна не отдаст вас за этого… этого офицера! Подумайте, вы упускаете свою судьбу…
– Нет, – твёрдо повторила Наталья. – Моя судьба быть с тем, кто дорог моему сердцу, и этим человеком не можете быть вы.
Она отвернулась и сделала несколько шагов к выходу из залы.
– Подумайте хорошенько, – вспылив, выкрикнул молодой человек. – С ним нет будущего! Он лжёт вам и всем остальным! Он преступник!
– Это вы преступник! – воскликнула Натали, резко повернувшись к Карлу Феликсовичу, лицо её полыхало от гнева. – Вы желаете разлучить нас! Вы такой же подлый и низкий человек, как и прочие господа, что собрались в этом замке! Вы даже хуже их! Вы завидуете счастью другого и хотите его опорочить! Я никогда не буду вашей, как и чьей-либо, кроме того, кому отдала своё сердце!
– Этот ваш Александр… – начал Карл Феликсович, но девушка не дала ему закончить.
– Не смейте даже произносить имя этого человека! – воскликнула она. – Мой ответ – нет! Никогда!
И с этими словами она выбежала из зала.
Карл Феликсович остался один. С минуту он стоял в каком-то оцепенении, не в силах постигнуть того, что только что свершилось с ним, но тут замерший разум пронзила молния осознания совершённой им ошибки. Словно взрыв разрушает дамбу, заставляя мощные потоки броситься вниз по руслу с чудовищным рёвом и силой, так и этот проблеск сознания привёл все его чувства и мысли в страшное смятение. Земля ушла из под ног, и черноусый франт, с трудом добравшись до кресла, тяжело опустился в него, поражённый глубиной своего отчаяния и несчастья. Гнев и ужас душили его. Никогда у него не было столь бурного объяснения, никогда ни одна женщина, будь она низкого или высокого происхождения, не отказывала ему, и он, верящий в миф о своей неотразимости больше, чем кто-либо из его завистников, был поражён этим отказом, точно крушением мира. Он долго сидел в кресле, обхватив полыхающую от нервного возбуждения голову руками, сотни раз повторяя про себя каждое сказанное слово, каждый жест, каждую паузу, снова и снова чувствуя горечь поражения. Он поставил всё на карту и всё проиграл, всё было кончено в его глазах, и это снова и снова убивало его, отравляя горечью каждый его вздох. Если бы он был способен видеть ошибки, объективно оценивая свой поступок, он бы непременно понял, в чём его вина, но Карл Феликсович был человеком эгоистичным и самолюбивым. Чужие чувства были ему непонятны, чужая душа не волновала его, и оттого он в своих рассуждениях пришёл к выводу, что его жестоко обманули и обидели. Чувство того, что его предали в самых искренних его чаяниях, неподдельная злоба пробудили в нём жажду мести. Не в силах иначе избыть свою боль, он задумал расквитаться с тем, кто причинил её. Сознание тут же подсказало образ врага. К счастью, этот молодой человек не был настолько низок в душе, чтобы избрать в противники хрупкую девушку, но у него и не было достаточно благородства и великодушия принять любовь Натальи к своему сопернику, и так он избрал своим злейшим в свете врагом драгунского поручика, Александра Ивановича. Только смерть могла теперь дать сатисфакцию его поруганной гордости, только кровь могла смыть горькое пятно поражения с его самолюбия. Игрок всегда игрок, и нельзя ему остановиться, даже когда всё проиграно, потому и ставит он на кон свою жизнь. Теперь не существовало для него ни приличий, ни правил, ничего, что могло бы его удержать. Он медленно поднялся и пошёл по коридору твёрдой походкой человека одержимого идеей, в которую он фанатично верит.
Тем временем, Клара Генриховна спустилась в гостиную, привлечённая громкими разговорами обитателей её замка. Она сидела в высоком кресле, обитом дорогим бархатом, её лицо было бледным, пышные седые волосы, уложенные со всей педантичной тщательностью пожилой особы, обрамляли его чёткий контур, а тёмное платье владелицы Уилсон Холла придавало ей ещё более бледный и строгий вид. Сидевшая рядом с ней госпожа Симпли рассказывала ей в красках и подробностях, щедро пересыпанными собственными суждениями, историю с неудавшимся разоблачением Александра Ивановича. С каждым словом Елизаветы Прохоровны, которое её супруг подтверждал молчаливым киванием головой, Клара Генриховна становилась всё задумчивей, и лицо её приобретало сероватый оттенок. Ей стало ясно, что племянник, выражавший ей так недавно свою полную преданность и покорность, теперь проявил себя слишком самостоятельным. Даже не сам факт скандала, устроенного Карлом Феликсовичем, а то, что этот скандал не был одобрен ею, как покровительницей молодого франта, и она о нём не догадывалась, порождали во властолюбивом сознании пожилой дамы ужасное презрение и ненависть к племяннику. Этот предатель, как представлялось ей, задумал вести свою игру, жертвой которой могла стать и она, ведь не известно, какой оборот грозил принять этот скандал. Не понимая истинных причин, которые могли подвигнуть молодого человека на такое вопиющее проявление неуважения к ней, она была уверена, что Карл Феликсович, может быть, узнал что-то, что могло бы обратить ход дела покойного господина Уилсона в его пользу, иными словами, не рассчитывай молодой человек на солидную долю наследства, он не стал бы себя вести столь вызывающе, тем более во время её присутствия в замке.
– Скажите, любезный Модест Сергеевич, – обратилась Клара Генриховна к присутствовавшему в гостиной доктору, – в самом ли деле всё, что говорил мой племянник правда? И вы, в самом деле, видели некого шпиона в тайных коридорах моего замка?
– Осмелюсь доложить, сударыня, – откашлявшись, произнёс доктор, – тайные коридоры и в самом деле существуют, это может подтвердить вам ваш слуга Борис, с которым мы вместе исследовали скрытые подземелья вашего замка. За всё же остальное я, как человек здравомыслящий, не могу поручиться. Видели ли мы шпиона? И да, и нет, сударыня. Продолжительное пребывание во мраке и в душном помещении могли сыграть с нами злую шутку, что подтверждается тем, что я вместо шпиона поймал как раз сопровождавшего нас Бориса. Да и вход в тайный коридор мог быть совсем не там, куда нас привёл ваш любезный племянник, тут для меня нет ничего удивительного. Волнение и смена обстановки могли расстроить не только его и но и мои нервы до такой степени, что вход в подземелья пригрезился нам в том месте, где его не было и не могло бы быть. Таким образом, я могу прийти к заключению, что Карл Феликсович, как и мы с вашим слугой, сударыня, поддались самообману…
– Охотно верю вам, господин доктор, – отозвалась Клара Генриховна, впрочем, нисколько не удовлетворившись таким объяснением.
– Надеюсь, воздух этих тайных комнат не ядовит, – воскликнула госпожа Симпли, – мне было бы страшно находиться в подобном доме!
– Уверяю вас, сударыня, – ответил с улыбкой доктор, – даже если подземелья и содержат ядовитые испарения, они не вредны людям, защищённым от них толстыми стенами. Смею со всей ответственностью заявить, что воздух в этом доме достаточно свеж.
В это время в дверях показался Карл Феликсович. К несчастью для себя он слишком поздно обратил внимание на голоса, доносившиеся из гостиной, и замер на пороге, не зная, что предпринять. Меньше всего ему хотелось видеться с хозяйкой замка и её гостями, перед которыми он умудрился выставить себя в столь неловком свете. Но отступать было уже поздно, и молодой франт, решив сделать безразличный вид, двинулся к дверям на другом конце комнаты, словно собирался с самого начала пройти её насквозь.
– Ну что, Карл Феликсович, – шутливым тоном, от которого лицо молодого человека исказила гримаса злобы, произнёс господин Симпли, – не нашли ваших потайных комнат? Не поймали ли вы для нас своего шпиона?
Молодой человек продолжил было идти, стараясь не обращать внимания на эту насмешку, но тут он услышал голос, от которого всё внутри у него похолодело.
– Карл, – позвала его Клара Генриховна, – соблаговолите остаться с нами и объяснить, что же произошло сегодня? Отчего вы начали обвинять Александра Ивановича в том, что он шпионит за нами?
– Я счёл своим долгом, милостивейшая моя тётушка, разоблачить этого лицемера перед всеми достойными господами, с кем он до сей поры делил кров и стол, – сдержанно произнёс Карл Феликсович, повернув к госпоже Уилсон свои холодные глаза.
– Отчего вы не сообщили мне первой, как вашей тётушке и хозяйке об этом подозрении? – продолжала Клара Генриховна.
– Время было слишком ценно, я боялся, что господин поручик сумеет придумать себе оправдание и замести следы…
– Тем не менее, улик у вас нет никаких, – произнесла госпожа Уилсон, – надеюсь, вы понимаете, что теперь вынуждены просить прощения у оскорблённого вами офицера или искать другие улики. Поверьте, я не потерплю скандалов и пустых обвинений в своём доме.
Карл Феликсович вспыхнул, сама мысль о том, чтобы просить прощения у ненавистного ему Александра Ивановича причиняла ему невыносимую боль. Поиск же улик казался теперь пустой тратой времени: даже если Александр и был шпионом, в чём тот теперь сомневался, то ничего более существенного, чем медная монета отыскать бы уже не удалось. Тем не менее, он собрал всё своё самообладание и заговорил с внезапно прилившим вдохновением:
– Дорогая тётушка, я как раз шёл, чтобы просить прощения у дражайшего родственника за ту клевету, которую я, хоть и помимо моей воли, навлёк на него. Смею уверить всех здесь присутствующих, причиной минувшей вспышки было моё крайнее утомление поисками истинного злоумышленника, беспокоящего обитателей замка…
– Боюсь, кроме вас, он никого не беспокоил, – с насмешкой произнесла госпожа Симпли.
– Сударыня, – заговорил доктор, опережая резкий ответ Карла Феликсовича и удерживая его тем самым от необдуманного шага, – я вполне уверен, что пребывание в непривычной обстановке, а так же душевные волнения, вызванные смертью близкого родственника, а так же затягивающееся оглашения завещания, словом, всё это могло спровоцировать нервное расстройство Карла Феликсовича.
– Вы правы, – отозвалась Клара Генриховна, которой было выгодно списать столь некрасивый инцидент на больное воображение племянника. – Карл и в самом деле, вы выглядите нездоровым. Ваша бледность и измождённость бросаются даже мне в глаза. Вам необходим отдых, дитя моё.
Холодный тон этих слов, требовавших материнской ласки, ничуть не огорчил молодого человека, а скорее предал ему уверенности в себе и рассудительности.
– Пожалуй, вы правы, любезная тётушка, – проговорил он, – я чувствую необыкновенную слабость, время от времени нарушаемую приливами возбуждения. Боюсь, именно из-за них я несколько не в состоянии контролировать себя. Уверен, мне было бы лучше отправиться к себе и забыться тревожным сном, ибо другой ко мне давно уже не приходит.
– Ступайте, дитя моё, – холодно произнесла Клара Генриховна, догадываясь о лисьем притворстве Карла Феликсовича, которое, впрочем, было для неё в тот момент очень кстати.
– Я пришлю вам успокоительную микстуру, – проговорил доктор, – принимайте её перед сном. Слуга передаст вам и флакон, и подробное описание.
Поблагодарив доктора и раскланявшись с хозяйкой Уилсон Холла и её гостями, Карл Феликсович покинул гостиную и в самом деле отправился к себе, решив как можно тщательней обдумать то, как извлечь выгоду из своего положения и выставить своего противника в наихудшем свете. Мысли и идеи одна за другой приходили в его голову, формируя коварный план мщения. Отвергнутая любовь, хотя это страстное желание обладать чужой жизнью и не было любовью в истинном смысле, перешла в озлобление и жажду мести. «Они говорили о примирении, – думал Карл Феликсович, – отлично! Я примирюсь с господином поручиком, но только сделаю это по-своему! Никогда больше он не посмеет выставить меня всеобщим посмешищем, никогда больше он не сможет претендовать на любовь этой злобной фурии, упивающейся моим унижением!»
Проживший всю жизнь среди предательства, коварных сплетен и скандалов, молодой франт был убеждён в том, что Натали не преминет воспользоваться произошедшей сценой, чтобы лишить его и доли наследства и оправдаться перед тётушкой, очернив его. Он уже видел, как юная девушка нашёптывает Кларе Генриховне самые отвратительные подробности относительно его особы. Ему невозможно было себе представить, что Наталья Всеволодовна изо всех сил желала забыть омерзительную сцену объяснения, внушившую ей страх и наполнившую душу презрением к этому низкому человеку. Она была не такой, кто из мести или даже в порыве отчаянья способен нанести удар ближнему, пусть и последнему подлецу, каким проявил себя Карл Феликсович. Её сердце никогда не ожесточалось, а разум и душа были настолько непорочны и наивны, что ей в голову не приходило защитить себя от возможных посягательств простой просьбой о заступничестве Клары Генриховны. Она и помыслить не могла, на что способен отвергнутый ею гордец, и даже угрожай ей опасность, она бы не посмела заговорить об их встрече из страха быть непонятой. Такая наивная стыдливость присуща всем одиноким натурам, к которым и принадлежала эта несчастная девушка. Единственным человеком, которому она доверяла и у которого могла просить помощи, был Александр Иванович, но и ему она не стала бы рассказывать об этом, опасаясь, как бы он не совершил компрометирующего его поступка, способного послужить причиной их разлуки.
Читать сердца других людей, раскрывая их душу, как книгу, скользя взглядом по самым сокровенным страницам, есть великий дар, желанный миллионам. Так сложно порой отличить человека чести от обманщика, так тяжело разгадать заговор и предвидеть подлость, и так больно потом осознать, что был в шаге от истинных намерений человека, которому доверял. И только самые чистые и искренние люди способны не мстить, не защищаться, нанося первый удар, а верить и прощать. Именно в таких людях живёт истинная любовь.
Глава XIV.
В вечерних сумерках, словно гаснущая во тьме свеча, растворялась долина Уилсон Холла, обрамлённая чёрной рамкой леса, сбросившего золото своего наряда и погрузившегося в благородный траур последних дней холодного октября. Несколько ярко освящённых окон замка горели в воцаряющемся мраке подобно хищным глазам притаившегося на вершине горы дракона, и припозднившиеся крестьяне, добросовестно окончив свой тяжёлый труд в господском парке, суеверно крестясь, спешили домой. С недавних пор по округе поползли недобрые слухи, какое-то предчувствие охватило людей, и все с ужасом ждали приближения зимы, ощущая в её мертвенном холодном дыхании надвигающееся зло. И в самом замке, казалось, беспечные наследники, стали угрюмы и задумчивы, хотя причины для такого расположения духа были не только мистические: желанное оглашение завещания всё оттягивалось и оттягивалось, в то время как основные дела господ требовали скорейшего вмешательства. Да и странные происшествия, которым упорно не хотели придавать значения гости Уилсон Холла, тем не менее, вызывали в глубинах их душ панический ужас. Не прошло и дня со времени отъезда генерала Серженича с его супругой, как господа наследники начали впадать в какое-то оцепенение, похожее на липкую вялость, которую они, однако, склонны были приписывать погоде и отсутствию какого бы то ни было дела. Таким образом, не в силах решиться на отъезд и не имея желания оставаться, они влачили весьма жалкое существование, предаваясь меланхолии и апатии.
В одной из малых гостиных собрались несколько человек, среди которых были супруги Симпли, брат и сестра Черводольские, а так же Павел Егорович, сновавший из угла в угол, не находя себе места от раздумий о двух неразгаданных смертях и одном помешательстве. Господин Симпли, сидя с безучастным видом в большом старинном кресле, обитом золочёным бархатом, держал в руке полупустой бокал вина. За минувшие полчаса он уже успел осушить бутылку Бургундского, и теперь принялся за вторую. Его супруга старалась этого не замечать, нарочито приветливо разговаривая с Анной Юрьевной, при этом проявляя столько чопорности и жеманства, что молодая девушка еле сдерживалась от смеха, глядя на то, как её родственница силилась изобразить важную особу. Но, наконец, тяжёлый вздох господина Симпли вывел Елизавету Прохоровну из себя, и та, встав и выпрямившись во весь рост рядом с креслом супруга, произнесла строгим голосом, продолжая играть всё ту же высокородную леди:
– По-моему, вам, дорогой супруг, на сегодня достаточно.
Господин Симпли не обратил на эти её слова никакого внимания, лишь очередной тяжёлый вздох вырвался из его могучей груди. Этот незадачливый коммерсант когда-то был хорошо сложен, да и сейчас ещё атлетическая его фигура не утратила прежней мощи, поэтому супруга Семёна Платоновича порой побаивалась мужа, когда он бывал под действием винного дурмана. Тем не менее, повторив своё внушение, госпожа Симпли вырвала из рук мужа бокал и отставила его на дальний столик. Ничего не говоря, господин Симпли потянулся за другим бокалом, но супруга, предугадав его мысли, быстро отодвинула от него бокал. За этим последовал третий глубокий вздох, выражавший и неудовольствие её поступком, и робкую покорность, и безмерную тоску, которую свойственно испытывать людям в минуты опьянения. Этот третий вздох окончательно рассердил Елизавету Прохоровну. И она, повернув своё суровое, мужеподобное лицо к супругу, проговорила:
– Мне кажется, дорогой, вам нужно отправиться в спальню! Вы устали, мой дорогой, вам пора покинуть нас!
Господин Симпли продолжал сидеть, глядя в одну точку, словно не слыша жены, начинавшей краснеть от гнева на непокорность своего благоверного.
– В самом деле, Семён Платонович, – вдруг проговорил Павел Егорович, не любивший находиться в компании выпивших людей, – отдых вам не повредит, а столько пить, сколько вы изволите, по меньшей мере, неразумно.
Нехотя подчинившись этим словам, чего, правда никто не ожидал, господин Симпли поднялся и медленно пошёл к выходу, словно никого не замечая, но вдруг он остановился посреди комнаты и медленно обвёл всех взглядом, выражавшим какое-то немое возмущение.
– Нет, всё-таки, почему мы здесь? – вырвалось у него.
Все замерли в нерешительности, не зная, что отвечать на этот неожиданный вопрос явно нетрезвого человека.
– Нет, господа, вы мне ответьте, – продолжал он громким и чётким голосом, – почему мы все вынуждены сидеть в этом замке, как пленники, точно приговорённые? За какие грехи нас приковали невидимыми цепями к комнатам этого золотого склепа?
Недоумённое молчание было ответом на эту тираду, шедшую из глубины сердца.
– А может наш друг Карл Феликсович прав? Что если кто-то заманил нас всех сюда и теперь наблюдает за нами, изучает нас, словно тараканов? Что если мы должны здесь расплатиться за все наши грехи?
– Сударь, вы пьяны, вам следует немедленно покинуть эту комнату и отправиться к себе, – краснея, проговорил Павел Егорович, стараясь при этом казаться как можно мужественнее, но руки его предательски дрожали.
– Бросьте! Бросьте, Павел Егорович, вашу браваду! Вам от меня ничего не грозит! – воскликнул господин Симпли. – Молчите, молчите все! Вы не вправе упрекать меня в том, что я напиваюсь, никто не вправе обвинить меня в этом! Вы не знаете, что чувствую я здесь! Вы не знаете, какой ужас охватывает меня в этих проклятых комнатах каждую ночь! Как я дрожу при каждом шорохе, доносящемся из коридора! Вы ведь не я, вы не можете знать…
– Супруг мой… – попыталась остановить эту пьяную исповедь госпожа Симпли.
– Не надо, не надо, жена, – прервал её муж, – ты вечно делаешь из меня дурака, ты вечно взращиваешь во мне трусость, так прошу тебя, не продолжай. Хоть минуту, пока я снова не превратился в покорного болвана! Я ведь знаю, я ведь знаю, что здесь что-то происходит! Вы все это видите и знаете, но сказать боитесь, как и я боюсь, но вы-то! Вы-то, господа! Вам-то ничто не угрожает! У вас нет жены, требующей соблюдения приличий и всего такого!
Тут он метнулся к ошеломлённому Виктору, с ужасом наблюдавшему эту гадкую для него сцену и, схватив молодого человека за плечи. Стал громко шептать ему на ухо:
– Ну, ты ведь знаешь, знаешь правду! Ведь Коршунов не уехал тогда? Нет? Ведь коридоры – это всё правда? Ведь шпион существует? Ну, ответь же, ответь, чёрт тебя возьми!
– Я не знаю, – пролепетал Виктор, с ужасом вырываясь из огромных рук господина Симпли. – Оставьте меня, сударь, я ничего не знаю!
