Вера Александровна Чистякова
И это пройдет…
Сентябрь 2005 год
– Ты крупные в мешок клади, а мелкие в корзинку, я их потом помою и в город сразу увезем, – говорила мама, подкапывая картофельный кустик.
Начало сентября выдалось удивительно теплым. Еще зелёные, но уже прозрачные листья подрагивали на веточках. В воздухе летали обрывки паутинок. На дачах пахло топящимися банями и жарящимися шашлыками. Аня нехотя собирала картошку. Мелкая земля попадала под ногти и застревала под ними черной полоской. Несмотря на перчатки маникюру пришел конец. Аня с грустью подумала о том, что не взяла с собой хотя бы пилку. Ей еще ни разу не удалось выскрести чернуху с помощью мыла. Как она пойдет с такими ногтями вечером на пруд с ребятами? Этот вопрос занимал ее мысли.
– Ань, ты меня слушаешь? – недовольно глядя на дочь, спросила мама.
Аня только что кинула в корзину большую картошину и вместе с ней кусок земли.
– Ой, – вырвалось у нее, – я случайно!
– О чем ты думаешь? – поджав губы, спросила мама.
– А почему у нас в доме так мало фотографий прабабушки и прадедушки, только два крупных портрета и все? – решила сменить тему разговора Аня.
– Тогда только по большим праздникам фотографировались, не то, что вы сейчас, даже в телефон уже камеры засунули, вы вообще от них не отклеиваетесь, – заметила мама.
Это была чистая правда, Аня не расставалась со своим телефончиком ни на минуту. Дедушка подарил ей его на новый год. Вожделенная Motorola RAZR V 3 стала для девочки центром жизни. Туда приходили сообщение от подружек, в записной книжке роились бесконечные мальчишки, с которыми Аня знакомилась на дискотеках.
– Мам, а прадедушка и прабабушка хорошо жили? – заинтересованно спросила Аня.
– Нет, они развелись на старости лет, только разъехаться не могли, так что прадедушка твой в бане жил, – коротко ответила мама.
– Как это развелись? – удивилась Аня, – но бабушка никогда не рассказывала, а почему?
– Прадед пил много и после этого дрался, его же контузило на войне. Прабабушка этого не стала терпеть. Он ее корову любимую на мясо сдал. Ты собирай давай, чего стоишь? – подкапывая новый куст, проговорила мама.
Аня не ожидала услышать такую грустную правду. Со слов бабушки она думала, что ее семья была счастливой и благополучной, а выходило, что все было далеко не так радужно. Но грустные мысли быстро вылетели из головы девчонки. Наклоняясь за очередной картошиной, она подумала о костре и о Лехе, который и собирал сегодняшнюю тусовку в честь закрытия сезона.
Сосед был веселым и компанейским, любил общаться. В его маленькой терраске яблоку негде было упасть. У него играли в карты и пинг-понг, у него во дворе висела боксерская груша и волейбольное кольцо, и это его папа соорудил две пары ходулей, которые привлекли внимание не только детей, но и взрослых. Аня была уверена, что вечером будет весело. Единственное, что ее смущало, так это то, что она была младше всех. Многие ребята уже учились в колледжах, техникумах, кто-то даже в университете, сам Леха в этом году заканчивал школу и наслаждался последними беззаботными месяцами.
***
– Пап, а что такое ядерная программа? – задумчиво ковыряя яичницу, спросила Оля.
– Исследовательская деятельность, направленная на изучение атомной энергии, а почему ты спрашиваешь? – удивился папа.
– Да вот, прочитала, что Иран возобновил программу обогащения урана и отказался от переговоров с ЕС. А почему Иран должен обсуждать и согласовывать свои внутренние вопросы с другими странами? – поинтересовалась Оля.
– Это очень сложный вопрос, – почесав в затылке, ответил отец. – С одной стороны, конечно, не должен, это их внутренне дело. Вот только ядерные компоненты легко становятся оружием, а Иран достаточно радикально настроенное мусульманское государство. Его политика вызывает обеспокоенность у других мировых держав, они опасаются за свою безопасность.
– Ну это же глупости, кто в 21 веке еще может хотеть на кого-то нападать, – удивилась Оля.
– Ты не права, конфликты бывают разные, в том числи и экзистенциальные, которые можно решить только смертью одного из противников, – заметил отец.
– Что значит экзистенциальные? – не поняла Оля.
– Конфликт на уровне смыслов, взглядов на жизнь. Существование одного исключает возможность существования другого. Бытие, обращенное в смерть, – подумав, ответил папа.
– Как сложно, – сказала Оля, глядя в глаза отцу.
– Это философия. То, что мы видим сейчас, лишь верхушка айсберга противостояния Запада и Востока. Цивилизации никогда не развивались равномерно. Одна всегда поглощала другую. Это только кажется, что религия ушла в далекое прошлое, но это неправда. Когда кому-то нужно зажечь конфликт, то самые простые пути для этого: национальный и религиозный вопросы, – помолчав проговорил отец.
– Почему? – удивилась Оля.
– Проще всего объединить людей в группу по общности территории и по мировоззрению, которое не сформировано долгой личной работой над собой, а навязано сверху. Это то, что требует меньше всего усилий от человека, – добавил он.
– Это так странно, ведь моя национальность в принципе от меня не зависит, – поморщившись, сказала Оля, – я же не выбирала, где мне родиться и никак не могу на это повлиять. А религию могу сменить или совсем не верить, как может это меня с кем-то объединять?
– По Кьеркегору человек проходит три стадии развития: эстетическую, когда живёт лишь переживаниями отдельных моментов; этическую, когда он живёт заботой о будущем, исходя из взятой на себя ответственности за прошлое; и религиозную, когда живёт ощущением вечности. Вот это желание вечности и сопричастности с чем-то большим и движет людьми, когда они объединяются по принципу нации и религии. Если правильно на этом сыграть, то мировоззренческий конфликт неизбежен, – ответил папа.
Апрель 2006 год.
Клуб «Авангард» был полон молодежи, Мира танцевала в кружке своих одноклассниц. В уши били O-Zone и их «Dragostea Din Tei» в обработке какого-то местного диджея. Голова шла кругом от синего дыма и коктейля, который девчонки выпили перед танцами. На Мире было короткое неоновое платье, которое она сама сшила. Оно обтягивало ее фигуру до неприличия. Даже если бы девушка заявилась на танцы голой, все равно это выглядело бы куда целомудреннее, чем сейчас. Макияж был под стать: толстый слой тонального крема «Балет», которым она пыталась прикрыть пару так невовремя выскочивших прыщей, яркие зелёные переходящие в голубой тени из любимой, вымазанной почти до дыр палетки «Rube Rose», подводка по верхнему и нижнему веку делала лицо похожим на енота и жирная тушь, превращающая ресницы в паучьи лапки. Вся эта «красота» была надета и нанесена лишь с одной единственной целью- привлечь внимание Вовки. Мира знала, что каждую субботу он тусит в этом клубе. Она искренне надеялась, что не упустит возможности впечатлить его. Ей казалось, что она готова на все. Мира готовилась несколько недель, она специально ходила на эти танцы, высматривала девчонок, с которыми он зажимался, чтобы понять, какие девушки ему нравятся. Потом долго-долго просила у мамы именно такую мерцающую при свете прожекторов ткань, чтоб сшить коротюсенькое платье. Мира не сомневалась, что он оценит ее ноги, закованные в сапоги на тонкой острой шпильке. Оставалось только одно- случайно столкнуться с ним у бара или на танцполе. Она видела, как Вовка сдал в гардероб свой пухан, сунул руки в карманы новых спортивок и пошел в зал. В животе у Мирославы похолодело, после всех стараний и приготовлений она не могла решиться к нему подойти.
– А мы начинаем конкурсную программу, для первого тура мне нужно пятеро желающих, лучше девчонки, они ведь любят сладенькое! – закричал в микрофон патлатый тощий парнишка в белой майке и синих джинсах. – Ну, кто смелый?
Мира поняла – вот он, ее шанс. Со всех ног она бросилась на сцену.
– Отлично, а вот и первая участница, представься пожалуйста!
– Мирослава, – промямлила она в микрофон.
– Какое длинное имя, скажи Мирослава, смотрела ли ты шоу Романа Трахтенберга «Деньги не пахнут», – продолжал кричать в микрофон парень. Его голос Миру раздражал, она кивнула. – А готова ли ты уйти в отрыв, как участники этой передачи?
– Да, – стараясь казаться как можно более убедительной, отвечала Мира.
– Отлично, о я вижу, что подоспели еще четыре девочки, как вас зовут, девчонки? – развязно спрашивал он.
– Лиза, Женя, Катя, Даша, – раздался дружный хор голосов.
– Тогда начинаем, сейчас на сцене появятся стулья, а на полу я расставлю тарелки с кусочками торта, ваша задача будет быстро съесть торт, не отрываясь при этом от стула , но брать тарелку или торт руками нельзя. Та из вас, которая быстрее всех выполнит задание, получит сертификат на 10 посещений нашего прекрасного клуба и 2 билета в кино на «V – значит вендетта».
Мира не ожидала такого поворота событий. Она не представляла, как ей удастся съесть этот несчастный, украшенный кучей маленьких сливочных розочек торт. Единственное, что ей пришло в голову, так это подвинуть стул максимально близко к тарелке и лечь на него животом, опустив голову к куску. Есть было неудобно, крем пачкал лицо. Мира была в ужасе от того, как глупо, должно быть, она сейчас выглядит со стороны и молилась, чтоб предательски короткое платье совсем не задралось. Там внизу у самого края сцены громко хлопали и ржали. Мира и сама посмеялась бы от души, если бы не висела лицом над тортом. Словно из далека она услышала обратный отсчет, совершая громадное усилие над собой, начала жевать интенсивнее. Из-за неудобной позы все, что девушка запихала в себя просилось обратно. Ей казалось, что ее стошнит прямо сейчас.
– Стоп! – объявил ведущий.
Мира с облегчением выпрямилась, она боялась даже подумать, как выглядит ее лицо. Можно было не сомневаться, что отвратительный розовый крем у нее не только на губах, но и на носу, а возможно и в волосах.
– Итак, кто же у нас победил? – ведущий прохаживался мимо тарелок. – Нет сомнений, самая большая сладкоежка в этой пятерке – Мирослава. Друзья, дайте шуму, девочка честно выиграла абонемент и билеты в кино. Скажи Мира, с кем же ты пойдешь, когда отмоешься от крема? – вытирая с ее носа розовую массу и похабно облизывая палец, спросил он.
– С другом, – стараясь не рыгнуть в микрофон, ответила она.
– Повезло твоему другу, – подначивал ведущий, – ну что друзья, а мы поздравляем Мирославу и продолжаем наши жаркие танцы, – сказал он, вручая билеты.
Мира соскользнула со сцены так быстро, что даже опомниться не успела. Она мчалась в туалет, оттирать с себя сладости.
– Ей Мирка, стой, – хватая ее за руку, хохоча, перекрикивая музыку, сказал Вова.
– Привет, – вытираясь ладонью, проговорила Мира.
– Ну ты, конечно, дурная, ты зачем полезла-то? – откровенно ржал он. – Весь клуб на твой зад пялился.
– Да я же не думала, что там так надо будет, – заикалась она.
– Ну и зря, с каким другом в кино пойдешь? – окидывая ее внимательным взглядом, спросил Вовка.
– Да так, а ты что, хочешь пойти? – неожиданно выпалила она.
– А пошли, – подмигивая ей, ответил Вовка, – но сначала давай потанцуем.
Одну руку он положил ей на талию, голову опустил на плечо, плотно прижав Миру к своей груди. Они медленно вращались под картавый голос парня, именующего себя «DJ Дождик»:
«Почему же, почему же
Дождик капает по лужам,
Я иду по этим лужам,
Может я кому-то нужен?
Ветер дует в спину мне,
Ты забыла обо мне.
Верил я, что все пустяк,
Оказалось все не так.
От меня ты далеко,
Без тебя мне нелегко…»19
Июль 2006
Оля играла на фортепиано. Сейчас перед ней была открыта «Lacrimosa» Моцарта, ее руки извлекали из инструмента плачущие звуки. Папа сидел в кресле и читал газету. Оля услышала, как он громко выругался. Это было несвойственно отцу. Она повернулась и устремила не него пытливый взгляд.
– Пап, что ты читаешь? – с любопытством спросила Оля.
– «Ведомости». Вот слушай:
Президент России Владимир Путин подписал федеральный закон "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части отмены формы голосования против всех кандидатов (против всех списков кандидатов)", принятый Госдумой 30 июня 2006 года и одобренный Советом Федерации 7 июля 2006 года. Об этом сообщает пресс-служба президента России.
Данным законом предполагается отстранить от участия в выборах "виртуального кандидата", который в последнее время набирает достаточное количество голосов избирателей на выборах, проводимых как на федеральном, так и на региональном и местном уровнях. Считается, что данная мера должна стать фактором, стимулирующим участников избирательных кампаний более качественно и эффективно проводить работу среди избирателей, а также снизить вероятность ситуаций, когда выборы признаются несостоявшимися.»20
– Что это значит? – задумчиво спросила Оля у папы.
– Это значит, что теперь на выборах человек обязан выбирать из тех, кто есть в бюллетенях.
– А если не нравится никто, как же это показать? -удивилась Оля. – Это же неправильно!
– Никак, только не приходить, не отдавать свой голос или испортить бланк, но тогда его просто не засчитают, так что будет неважно, придешь ты или нет, -негодуя, ответил отец,– никакой свободы выбора!
***
Мира села на край круглого фонтана.
– Блин, ну и жара, Ань, я сейчас умру, -простонала она, – зачем мы приперлись кататься на роликах в такое пекло?
Аня, обмахиваясь рукой, притормозила около Миры.
– Да ладно тебе, клево же, – улыбаясь солнцу и подруге, сказала она.
– Ах, да ладно! – воскликнула Мира, она зачерпнула из фонтана горсть воды и брызнула на Аню. Подруга подхватила забаву и тоже начала шлепать по воде рукой.
– Все, хорош, – сказала Мира, она сняла ролики и перекинула ноги в воду. Прохладная нежность побежала по ее пальцам, – как же хорошо!
Аня последовала ее примеру, они болтали ногами в чаше фонтана, солнце обжигало их плечи. Мира встала и пошла по воде. Мелкие капли падали ей на руки, блестели в волосах.
– Ты похожа на Ундину, – сказала ей Аня.
– Это кто? – недоуменно ответила подруга
– Прекрасная барышня, живущая в водоеме, что-то типа нашей русалки, – рассмеялась Аня.
Ноябрь 2006 год
– Аня, Аня, ты только представь, – вопила в трубку Мира, – я смогла, я его сшила!
Мира только что закончила платье в стиле ампир, которое должно было отправиться на городской конкурс исторического костюма. Девочка занималась им почти все лето.
– Я тебя поздравляю, ты молодец, – задумчиво ответила Аня, она читала «Демона» Лермонтова. Страстные строки будили воображение юной барышни. Она представляла себе красавицу Тамару и блистательного демона. Злой гений, готовый бросить весь мир к ногам возлюбленной, волновал сердце:
– Мир, ты «Демона» читала? – спросила она с придыханием.
– Ну, – разочарованно ответила подруга, ей очень хотелось рассказать, как она несколько ночей подряд пришивала тонкое кружево руками.
– Тебе понравилось? – с надеждой спросила Аня.
– Нет, – фыркнула Мирослава, – что там может нравиться?
– Ты только послушай:
«…Она моя! – сказал он грозно, —
Оставь ее, она моя!
Явился ты, защитник, поздно,
И ей, как мне, ты не судья.
На сердце, полное гордыни,
Я наложил печать мою;
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!
И Ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.
X
Тамара:
О! кто ты? речь твоя опасна!
Тебя послал мне ад иль рай?
Чего ты хочешь?..
Демон:
Ты прекрасна!
Тамара:
Но молви, кто ты? отвечай…
Демон:
Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, – я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
О! выслушай – из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю, —
Я раб твой, – я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел —
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;
Не жить, как ты, мне стало больно,
И страшно – розно жить с тобой.
В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей.
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм – без божества!
Тамара:
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу…
Творец… Увы! я не могу
Молиться… гибельной отравой
Мой ум слабеющий объят!
Послушай, ты меня погубишь;
Твои слова – огонь и яд…
Скажи, зачем меня ты любишь!
Демон:
Зачем, красавица? Увы,
Не знаю!.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
В душе моей, с начала мира,
Твой образ был напечатлен,
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя недоставало.
О! если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
И наслаждаться, и страдать,
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть
И все на свете презирать!..
Лишь только божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня…»
Аня пролистала несколько страниц и с придыханием продолжила:
«…Моя ж печаль бессменно тут,
И ей конца, как мне, не будет;
И не вздремнуть в могиле ей!
Она то ластится, как змей,
То жжет и плещет, будто пламень,
То давит мысль мою, как камень —
Надежд погибших и страстей
Несокрушимый мавзолей!..
Тамара:
Зачем мне знать твои печали,
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил…
Демон:
Против тебя ли?
Тамара:
Нас могут слышать!..
Демон:
Мы одне.
Тамара:
А бог!
Демон:
На нас не кинет взгляда:
Он занят небом, не землей!
Тамара:
А наказанье, муки ада?
Демон:
Так что ж? Ты будешь там со мной!
Аня читала на одном дыхании, ей хотелось, чтоб когда-нибудь кто-то признался ей в любви столь страстными словами. Она мечтала властвовать безраздельно в душе мятежного духа.
–Кошмар, – резюмировала Мира, – неужели тебе это нравится, – он же врет ей, по ушам проехал, козлоногий. Фу, – подруга издала булькающие звуки.
–Что бы ты понимала в настоящей любви, – обиделась Аня.
–Ну уж побольше чем ты, – парировала Мира, -сколько максимально ты встречаешься с мальчиком- 2 месяца?
–Ну я не могу так как ты, Вовка твой тоже не фонтан, – прошипела Аня в трубку.
–Знаешь, что, я вообще больше тебе ничего не расскажу, – рявкнула Мира и бросила трубку.
***
Полина перебирала свою косметичку, черный карандаш, которым она рисовала себе стрелки, безнадежно сточился. Недовольно вздохнув, Поля пошла к маме, сегодня у нее было свидание с мальчишкой из молодежной хоккейной команды, она уже надела свои сережки кольца, короткую юбку и модные колготки с рисунками, оставалось только подвести глаза. Родители были на кухне, о чем-то оживленно спорили.
–Ты представь, сначала вина грузинские и молдавские запретили, теперь вот рейды эти. Что творят ироды, – возмущался отец, – со мной Гоги работает, отличный мужик, а его депортировать теперь будут.
–Да, смотреть больно, а в Кондопоге? Сумасшедшие, просто фашизм натуральный! Слава Богу, отец не дожил, – мать всплеснула руками. -Какое позорище.
Поля замерла в дверном проёме, она вспомнила своего деда- героя войны. Он был удивительно добрым, с золотыми руками. В бою он потерял глаз. Но это не помешало ему работать часовых дел мастером. Если мама говорит такое, значит она действительно раздражена.
14 февраля 2007 год.
Оля лежала на кровати и слушала музыку. Время было самое подходящее для грусти. Праздник, а она одна:
«Напитки покрепче,
Слова покороче,
Так проще, так легче,
Стираются ночи.
Звонки без ответа,
Слова и улыбки,
Вчерашнее лето
Смешная ошибка …»21
Аня с Полиной ушли на тусовку к одному однокласснику, а Олю не пригласили. Ее это страшно обидело, она не ожидала, что девчонки пойдут без нее. Родители ушли в театр. Смотреть телевизор не хотелось. Читать надоело. «Грозовой перевал», за который Оля взялась, ей откровенно не нравился, и только привычка доводить все до конца, заставляла ее браться за книгу. От скуки она прибрала всю квартиру, испекла оладья на кефире, пощелкала семечки и даже разыграла арпеджио, но время ползло медленно. Оставалось только завалиться спать. Приняв душ, Оля улеглась и вставила наушники в уши, в надежде, что сон придет сам собой. Этого не произошло, она вертелась с боку на бок. В дверь позвонили. Оля очень удивилась. Кто бы это мог быть? Родители еще не должны были вернуться, ведь всего 8 вечера.
Оля подошла к домофону и проговорила тихо в трубку:
–Да
На другом конце молчали. «Может ошиблись?» – подумала она, вешая трубку обратно на стену. Но стоило ей сделать два шага к комнате, как в дверь снова позвонили.
–Кто там? – серьезно спросила Оля.
–Оль, это я, Паша, – покашливая, сказал бывший друг.
Былая обида, удивление и странная радость бурлили в ней.
–Ты зачем пришел? – строго произнесла она.
–Открой пожалуйста, я поговорить хочу, – тоскливо сказал Паша.
Оля нажала на кнопку. Она точно не знала, чего ждет, но чувствовала, что вот-вот произойдет что-то важное. На лестнице раздались тяжелые шаги. Забыв о том, что на ней голубая пижама с Минни Маус, она распахнула дверь. На пороге стоял Паша, в руках он держал букет из розовых гербер.
–Прости меня, – виновато произнес он, протягивая цветы, – я такой дурак был.
Оля не знала, что сказать, да и любые слова были излишни. Пашка и его возвращение- определённо, лучший подарок к празднику.
***
В маленькой комнатке, оклеенной синими обоями, было тесно. Подростки расположились на полу и крутили бутылочку. Игра захватила их полностью. Азарт, предвкушение, неизвестность и поцелуи! Можно сказать, что ради этого томительного ожидания в квартиру и набилась большая половина гостей. Кто-то попивал «Jaguar» и «Отвертку», кто-то курил в распахнутое окно, но большая часть играла. Аня сидела около Полины. Настала ее очередь крутить. Аня немного стеснялась. До этого она никогда не целовалась просто так, только с мальчишками, которые ей нравились, а тут… Поля же прекрасно справлялась с этой задачей. Аня видела, как загораются глаза у парней, когда один из концов указывал на подругу. На нее же бутылка еще ни разу не указала, и вот теперь подошла ее очередь крутить. Повернув липкую, зеленую стеклянную «стрелку», она испугалась, ей захотелось придумать предлог, чтобы скорее уйти отсюда, но было поздно, горлышко указало на ее бывшего соседа по парте. Аня вспомнила его желтые зубы и вздрогнула. Парень широко улыбался, наклоняясь к ней. Поцелуй был мерзкий. Его язык пронырливой улиткой скользнул ей в рот и достал почти до миндалин, ей захотелось кашлянуть. С большим трудом Аня вынесла это унижение. Когда ход перешел к другой девчонке, Анна ткнула Полину в бок локтем и прошептала:
– Я домой сейчас пойду, меня мама будет ругать, уже очень поздно.
– Ну вот, а я думала, что ты еще посидишь, – так же тихо ответила Поля.
Аня отрицательно покачала головой.
– Ты оставайся, а мне, правда, пора, – сказала она, вставая.
Аня быстро выскользнула в коридор, натянула ботинки и куртку, завязала шарф и уже собиралась уходить, как в дверном проеме нарисовался тот самый одноклассник, с которым она целовалась пять минут назад.
– Давай я тебя провожу, – пробасил он.
Аня опешила, только этого ей и не хватало. Вчера она сильно поссорилась с Пашкой, и они расстались в сотый раз, но теперь окончательно. Собственно говоря, именно это и заставило Аню пойти на квартиру. В ее планы не входило зависать с этим барабанящим пальцами по столу придурком. Она не хотела ему нравиться.
– Да не надо, тут до маршрутки совсем близко, – отнекивалась она.
Но парень ее не слушал. Он завязывал кроссовки. Тяжело вздохнув, Аня смирилась с тем, что это 14 февраля спасти уже нельзя.
1 Октября 2007.
Старая церковь полнилась запахом ладана, сердечных капель и пота. Аня стояла около мамы в толпе одетых в черное почти незнакомых людей, они вытирали носы и глаза бумажными платками, всхлипывали, глядя на стол, установленный в центре, покрытый бледно-зелёной скатертью с рубчатыми узорами, он внушал девочке страх. Она старательно отводила от него глаза, пытаясь представить, что она не здесь. Но они словно не принадлежали ей, постоянно ловили движения священника, обходящего этот гадкий стол круг за кругом. Гулким голосом он то ли пел, то ли читал: «Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоей Лисаветы, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная». Аня чувствовала, как тошнота подступает к ее горлу, воздух спертый душил девушку. Ей хотелось убежать, она не готова была смотреть на гроб, в котором лежала ее бабушка. Тяжелая болезнь иссушила тело, сделала его маленьким и жалким, кожа бледная, словно лист выбеленной бумаги, но при этом какая-то странная, словно покрытая воском, блестела в отсвете колыхающихся свечей, выставляя на показ ужас и безвозвратность смерти. Но хуже этого было только лицо дедушки. Всегда бодрый, крепкий, стойкий сейчас он постарел лет на 15, пустые глаза его не выражали никаких эмоций. Он был словно сдувшийся воздушный шар. Аня взглянула на мать. Она уже не раз замечала, как выпрямляется ее спина, расправляются плечи, принимая балетную позу, в те моменты, когда ей особенно тяжело. Сейчас мама была похожа на каменную статую греческой воительницы. Но лицо было абсолютно спокойным, полным достоинства и выдержки. Только выступающие на кистях рук вены и прядь седых волос, которых, Аня могла поклясться, не было еще пару дней назад, выдавали ее скорбь. Оставалось совсем чуть-чуть- последний поцелуй. Аня подошла к бабушке и снова не узнала ее. Нагнулась, чмокнула холодный глянцевый лоб. Вздрогнула и отошла.
Вышли, по грязной расхлябанной дороге пошли в сторону сельского кладбища. Накрапывал мелкий дождь, голые ветки деревьев перекрещивались друг с другом, словно фехтовали. Шли недолго, покосившиеся ограды, венки, кресты. Аня раньше никогда не бывала на погосте. Бренность и бессмысленность человеческого бытия давила на плечи, словно пресс. Она едва сдерживала в себе безумный крик. Он клокотал в ее горле, готовясь вырваться в любую минуту. Как маме удается держать себя в руках? Остановились около зияющей ямы, в которой уже появились мелкие лужицы, Аня услышала странный глухой звук. Заколачивали гроб. «Господи, как же страшно, – подумала она,– за этим уже ничего никогда не будет». Деревянный, обтянутый бордовой тканью с черными оборками ящик опустили в могилу. Люди по очереди подходили и бросали горсть земли. Аня тоже бросила.
– Ты домой поедешь или на поминки пойдешь? – спросила мама, глядя куда-то между деревьями, ее губы обветрились и потрескались, она куталась в черное шерстяное пальто, прижимая посиневшие руки к груди.
– Мам, лучше домой, – упавшим голосом ответила Аня.
– Тебя тетя Женя отвезет, – ответила мать.
***
Аня щелкнула телевизионным пультом, на экране всплыли Ногу Свело. Максим Покровский шел по опавшим листьям, его черное пальто развевалось на ветру: «Люди никогда не вспомнят наши юные смешные голоса, теперь их слышат только небеса…». Аня не выдержала и закричала. У нее совершенно не было сил. Смерть непроницаемым одеялом окутывала девочку, ей казалось, что она тонет, с ненавистью бросив пульт об пол, она выскочила в коридор к телефону. Сейчас единственный голос, который бы мог ее успокоить и поддержать был Мирин.
– Привет, – давясь рыданиями, сказала Аня.
– Привет? – растерянно и вопросительно произнесла подруга.
– Можно я к тебе приду? – всхлипывая, спросила Аня.
– Конечно, я жду тебя…
