полная версия

Вера Александровна Чистякова
И это пройдет…

– Мы прибыли, – раздался неожиданно голос гида. Автобус остановился на небольшой площадке. От нее вдаль убегала дорожка, по бокам которой росли кипарисы-великаны. – Девушки, не забывайте платки, вход на территорию монастыря возможен только в длинной юбке и с покрытой головой.

Аня вышла из автобуса, накинула на голову белый палантин и направилась по дорожке, вымощенной покатыми булыжниками. Андрей следовал за гидом, задавал вопросы. Мужчина был поражен. Монастырь построили монахи. Собственноручно они расчищали место для будущего ансамбля, который по проекту должен был состоять из 6 церквей. Для осушения болота братия построила плотину, высадила кипарисовые деревья, разбила фруктовый сад. У плотины они выстроили мельницу и пекарню. Андрею было ужасно интересно, как смогли монахи снести часть горы, ведь у них не было современной техники. Как сконструировали каскад прудов? Пока Аня делала снимки золотых куполов, разглядывала цветы, высаженные вдоль храмовых стен, мужчина изучал кирпичную кладку. Из рассказов гида он понял, что она крепилась специальным раствором, одним из ингредиентов которого являлось куриное яйцо.

Аня любовалась красотами монастыря, невероятный золотой каскад куполов поражал своим величием. Храмовый комплекс был непохож на типичные православные храмы. В каждой его линии читались сдержанность и благородство. Внутри под темными сводами была совсем другая жизнь. Колыхание свечей, точеные профили, бездонные глаза ангелов, праведников и мучеников создавали особую атмосферу. Всюду чувствовалось божественное начало. Аня с любопытством разглядывала фрески, она и представить не могла, на сколько они отличаются от фотографий учебника. Темно-зеленые, буро-красные, кое-где выцветшие силуэты поражали мудростью глаз. Скорбь и великое знание таилось в них. Аня подумала, что вот так и выглядит настоящий бог. Скептицизм, с которым девушка относилась к религии словно испарился.

– Девчонки, – громко окрикнул их с Олей Паша, – поехали уже в пещеры. Ну сколько можно расхаживать по церквам? – парень оперся на стену, картинно зевнул.

– Потерпи чуть-чуть, – попросила Оля, делая фотографию.

– Оль, – капризно протянул он, – мне скучно, Андрей там стенки изучает, вы тут под свечками бродите, что за радость? – надувая губы, словно маленький ребенок, продолжал Паша.

Аня закатила глаза, ей было совершенно непонятно, как подруга терпит парня. За полторы недели он достал даже Андрея, который редко обращал внимание на пьянство и загулы.

– Сейчас поедем, – тяжело вздыхая, проворчала Оля. Она просительно глянула на Аню.

– Идите, я догоню, – ответила девушка. Ей не хотелось покидать это волшебное место. Свет, пробивающийся из окон под самым куполом, падал столбом перед иконостасом, словно открывая дорогу в потусторонний мир. Ане наслаждалась этим видом, ощущая дыхание силы.

– Ты еще в монашки заделайся, – скептически бросил Пашка, выходя из храма.

Аня проигнорировала его замечание. Она смотрела на льющееся сияние, тени, мечущиеся по стенам, вдыхала запах ладана.

Выйдя из храма, она почувствовала, как на ее плечах, словно легкая шаль, покоится благодать.

– Потрясающее место, – обнимая жену, сказал Андрей. – Вот это стены, грандиозная архитектура. Оказывается, камни, которыми вымощены дорожки, монахи подбирали по тяжести грехов! Ну что идем в пещеры? Вы знаете, что у подножья Иверской горы искусственный вход, а первый спустившийся туда пролезал через колодец? Я бы тоже с удовольствием поисследовал подземелья, – воодушевленно говорил он.

В пещерах царила прохлада. После жаркого, солнечного дня было приятно оказаться в полумраке. Темнота расслабляла. Аня с любопытством смотрела по сторонам. Только что они прошли станцию, напоминающую перрон метро, только морда стоящего там поезда была более узкой и угловатой. Теперь, спускаясь по каменным ступеням, проходя в самое сердце горных чертогов, ей казалось, что она в царстве горного короля. В памяти всплывали кадры из фильма «Властелин колец». В детстве Аня до дыр зачитала книги Толкиена, описание Мории и пещеры Смога были для нее почти осязаемыми. Где-то в глубине души играла музыка Грига из сюиты «Пер Гюнт». Аня читала пьесу Генрика Ибсена, для которой и было написано музыкальное сопровождение, его рассуждение о том, когда человек раскрывает свою душу, что есть грех, в чем смысл жизни нравились девушке. Обводя глазами бескрайние строгие залы, со светящимися сталактитами и сталагмитами, она думала о том, что гора- символ человеческой натуры. Снаружи он может быть голым и серым или восхитительно цветущим, но внутри обязательно кроется тайна. У кого-то есть один зал, кто-то владеет множеством сокровищ. Но узнать об этом невозможно до тех пор, пока ты не спустишься в опасный глубокий колодец и не зажжёшь там свет. Правы были древние греки, восхваляя Прометея. Без огня нет жизни.

Они прошли через последний зал. Оля молчала, она просматривала отснятые кадры. Пашка сладко потягивался, было видно, что и пещеры утомили его, парень не был настроен на долгие прогулки. Андрей немного отстал от группы, он с удовольствием слушал рассказ гида о строительстве железной дороги, о граните и мраморе, которыми отделана станция. Он единственный кто запомнил, что самый большой зал называется «Махаджиров», а его длина -260 метров, высота- 50.

Недалеко от пещер находился водопад и заброшенная железнодорожная станция. Темные туннели, по которым когда-то проносились поезда, теперь тонули в фиолетовом тумане, зеленые листья, колыхавшиеся со всех сторон, шептали волшебные сказки, смешивающиеся с пением птиц. Почерневший от времени, заросший мхом камень, беседка с купольной крышей и пустыми окнами, шум водопада ждали художника, который сможет увековечить их прелесть на века.

Октябрь 2012.

– Аня, ты вообще понимаешь, что у нее депрессия. Мира не выходит из дома, не встает с кровати, она задернула шторы и целый день лежит, моется тоже не всегда. Ее мать уже с ног сбилась, она сначала боялась выходить даже в магазин, думала, что Мира в окно сиганет или еще чего. Я им продукты возила. Сейчас 3 раза в неделю сижу с ней, но у меня свой ребенок и учеба, еще работа. А вы с Олей просто устранились, – кричала в трубку Полина.

– Я что могу сделать? – с тоской ответила Аня. – Она трубку не берет, когда я звоню ее маме, то отказывается говорить.

– Да, она в принципе не говорит ни с кем! – ответила Полина, ее страшно раздражало, что никто из подруг не пытается помочь Мирославе. В их четверке Поля с Мирой общалась меньше всех. Но сейчас, когда ни Оли, ни Ани не было рядом, все заботы упали на нее.

– Психолог или психиатр был у нее? – спросила Аня.

– Был, мама твоя свою знакомую попросила ее посмотреть, таблетки выписали, только Мире с них хуже, она раньше хотя бы плакала и что-то говорила, а теперь просто лежит и часами смотрит в одну точку, – обреченно говорила Поля. Она дежурила около Мирославы, видела своими глазами, что значит превратиться в овощ.

– От меня ты чего хочешь? – наконец выдавила из себя Аня. Она прекрасно понимала, что Полина не стала бы нагнетать без повода. Да и чувствовала за собой вину. Аня бросила Миру с ее горем. О трагедии, постигшей подругу, Аня узнала от мамы, когда они возвращались из отпуска. Зарулив домой на несколько дней, девушка просидела около Мирославы пару часов, но не дождавшись никакой реакции на себя, решила вернуться с мужем в Мурманск. Оля тоже уехала в Москву. Иногда они созванивались, но при разговорах старались обходить тему с Мирой стороной. Им обеим было страшно, они чувствовали свою беспомощность, но старались скрыть это друг от друга.

– Ты должна приехать, у меня сессия на днях, я не могу с ней сидеть! – резюмировала Поля.

– Хорошо, – ответила Аня, она понимала, что если сейчас откажется, явив Поле свое малодушие, то подруг у нее не останется. – Ты Оле звонила?

– Нет, с ней бесполезно разговаривать. Она Пашку нянчит. Понять не могу, зачем он ей? Лучше бы кота завела, он хоть жрет меньше и кастрировать можно, – грубо ответила Полина.

– Фу, как ты можешь, он же твой брат, – пробормотала Аня, хотя в душе была согласна с подругой.

– Как раз из-за того, что он мой брат, мне особенно обидно. Понять не могу, почему он стал таким. Учиться не хочет, работать не идет, таксует только иногда. Ань, ну неужели она не видит, что он пирожок ни с чем? – трагично вздохнула Полина.

– Оля не дура, – стараясь скрыть свои сомнения, ответила Аня. Она видела, как подруга тревожилась и расстраивалась из-за Пашки на море.

Ловя на себе его совершенно недвусмысленные взгляды, Аня не на шутку волновалась, что у них с Олей снова произойдет ссора. В последний вечер перед отъездом девушка пошла купаться на море одна. Андрей и Оля отравились во время завтрака, они съели в ресторане манный пирог. Аня, с детства не любившая манку, отказалась, а Пашка предпочел насджин. Ровнёхонько через 2 часа и Олю, и Андрея начало тошнить. К середине дня стало понятно, что они сегодня уже никуда не пойдут. Просидев около Андрея до 7 вечера, Аня решила, что очень хочет пойти попрощаться с морем, проводить закат. Она надела купальник, легкое платье, которое еще не убрала в чемодан, взяла полотенце и вышла на террасу. Пашка, как и в предыдущие вечера, резался с хозяином в нарды. Оторвав глаз от игрового поля, он хитро подмигнул Ане. Девушку передернуло. Она поскорее вышла за калитку и пошла на пляж. К ее удивлению, сегодня там никого не было, то ли вчерашний шторм распугал отдыхающих, то ли вечеринка в новом ресторане заманила к себе людей, но берег был пуст. Аня любовалась закатом. Солнце садилось прямо в воду, его нежные золотые лучи окрашивали волны, рисовали длинную магическую дорожку, упирающуюся в белую гальку на берегу. Аня вошла в воду и дотронулась до драгоценной тропинки, по ней побежала рябь.

– Анька, – раздалось с берега.

Девушка обернулась, Пашка уже успел скинуть тапки и футболку, теперь он расстёгивал ремень. Аня быстро погрузилось в воду, в надежде, что Паша не будет настаивать на совместном купании.

– Как там Оля? – прокричала она, словно напоминая парню, что он приехал сюда с девушкой.

– Спит уже, – ответил Паша, бросаясь в воду. Он доплыл до Ани в два броска. -А Андрей как себя чувствует? – заглядывая ей в глаза и немного щурясь от лучей заходящего солнца, спросил он.

–Ему гораздо лучше, – слегка отплывая, ответила Аня.

Пашка засмеялся:

– Что ты бегаешь от меня весь отпуск? – вздернув бровь, спросил он.

– Ты о чем? – делая вид, что не понимает, ответила Аня.

– Не строй из себя дурочку, ладно. Я же не идиот. Ты даже когда только начала встречаться с Андреем, так об него не терлась. А сейчас… точно кошка в марте, – ехидно заметил он.

– Фу, какой ты неприятный, – ответила Аня и брызнула в него водой. Она решила, что проще всего отшутиться. Легкий флирт и напускная глупость всегда выручали ее в сложных ситуациях. Сейчас она чувствовала, что от Пашки пахнет чачей, видела его намерение пообщаться. Самым правильным было бы уйти, но ей не хотелось проводить последний вечер на море в 4-х стенах.

Пашка снова подплыл ближе. Аня старалась сохранять спокойствие, хотя ей было жутко. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, чего он хочет. Единственное, что ей пришло в голову, – это нырнуть. Она проплыла под водой несколько метров. Солнечная дорожка почти исчезла, последний луч блуждал у самой линии горизонта, темнота ползла с гор. Сильная волна накатила и ударила девушку в нос. Она звонко чихнула и хлебнула воды. Обернувшись, она с удивлением обнаружила, что Пашки нет. Всматриваясь в черную воду, девушка искала его силуэт. Он вынырнул недалеко от волнореза, поплыл вперед к буйкам.

– Паш, – крикнула она ему, – может не надо, уже темно?

– Трусиха, – эхом разнеслось по воде.

Аня следила за ним во все глаза. Он шел вперед уверенно, разбрызгивая брызги точно дебаркадер. Вода то скрывала его, то снова открывала взору коротко стриженную голову. Он зацепился рукой за буй.

– Паш, ты нормальный? – крикнула Аня.

– Плыви ко мне, – смеясь, отвечал он.

– Ни за что! – вторила ему Аня. Она повернула к берегу, теплые волны подталкивали ее, она качалась на них, словно в гамаке.

Почувствовав под ногами дно, она встала, обернулась. Пашки снова не было видно. «Вот позер», – подумала Аня. Выходить из воды не хотелось. Она села на отмели так, чтоб играющие волны накатывали на нее. Любуясь темной водой, она слышала, как на берегу поют в караоке девчонки, бьют часы, мычат на вечерней дойке коровы. Пашка подплыл к ней и сел рядом.

– Как твоя поездка в Польшу? – неожиданно спросил он.

Аня перевела не него взгляд.

– Хорошо, правда, я думаю, что писать о политике – это не мое. Знаешь, хреновый я обозреватель, – искренне ответила Аня.

– Ну почему, Оля показывала твою статью, говорит, что в этом есть здравый смысл, личное отношение и дух протеста, – пародируя свою девушку, сказал Паша.

– Мне не нравится, – продолжила объяснять Аня, – я не своим делом занимаюсь.

– Ну знаешь, я вот тоже не могу найти свое дело, а работать за 3 копейки мне не в кайф, – проворчал парень.

– А как в кайф? – поинтересовалась Аня, она не понимала, как так может быть, что взрослый мужик сидит на шее у бабы.

– Я свое хочу что-нибудь, может автосервис, – мечтательно протянул Паша.

Она кивнула. Оля говорила, что у него искания. Но Аня искренне была убеждена, что это просто лень.

– А че с Данькой у тебя, – беспардонно спросил Паша.

– Ничего, – пожала она плечами, – я его со школы не видела.

– Поля говорит, что он с Марусей в Питере живет, она его муза, – заржал он.

Девушка изумилась, Полина ей ничего такого не рассказывала.

– Странный выбор, – усомнившись в честности Пашки, сказала Аня.

– Ага, Поля тоже удивлялась, как можно было тебя променять на эту мышь, – он коварно прищурился, глядя Ане в глаза.

Настроение у нее совсем упало. Маруся! Эта невзрачная моль. Уж кого-кого, а ее то Аня никогда не воспринимала своей конкуренткой. Как такая как она вообще может быть чьей-то музой. Да, поэтов периодически вдохновляли страшненькие женщины. Лиля Брик с ее тяжелым усталым взглядом, тонкими губами и большим носом доводила Маяковского до исступления. Елизавета Дмитриева со своими детскими и глуповатыми чертами лица стала причиной дуэли между Николаем Гумилёвым и Максимом Волошиным. Блёклая Гала- вдохновительница Сальвадора Дали. Но в них была искра страсти, которая притягивала магнитом мужчин. А Маруся? В ней однозначно не было ничего, что могло бы вызвать желание.

– Я домой пойду, уже поздно, – вставая, проговорила Аня. Она дошла до берега, лёгкий ветерок студил кожу. Идти в мокром купальнике не хотелось. Аня обернулась полотенцем и начала раздеваться. Стянув с себя мокрые лямки, она потянулась за сарафаном. Но Пашка ее опередил. Он стоял перед ней, держа платье в руках.

– Дай пожалуйста, – протягивая вперед руку, попросила Аня.

– А если нет? Так пойдешь, в полотенце? – нахально спросил он.

– В смысле, нет. Паш, ты чего? Это не очень смешная шутка, – опешила Аня. Она не думала, что он будет к ней приставать, все-таки Оля была не так далеко.

– Да ладно тебе, чего ты из себя скромницу то корчишь, – продолжал он, пытаясь сдернуть с нее полотенце.

– Паш, отвали, – отпрыгивая от него, ощетинилась Аня, – ты же с Олей!

– Оля, Оля, – передразнил он ее, – ну и что, когда нам это мешало? – наступая снова, прогундосил он.

– Какой же ты урод! – выругалась Аня.

– А раньше нравился, – зло заметил Пашка, бросая Ане платье, с этими словами он снова пошел в воду.

Аня оделась и, не оглядываясь, быстро засеменила прочь от него.

– Аня, когда ты приедешь? – вопросительно требовала Полина.

– Когда ты начинаешь учиться? – задумчиво протянула Аня.

– С понедельника, – раздраженно ответила Поля. Она совершенно была не готова, мама, которая в кои-то веки согласилась сидеть с Юлей, была уже на последнем издыхании. Полина терзалась мыслями о том, кто же будет следить за ее дочерью. Ведь она не может таскать ее с собой на учебу.

– Постараюсь к пятнице. Сегодня возьму билет на самолёт, – ответила Аня.

– Очень надеюсь, но имей в виду, что одной неделей ты не отделаешься, – наседала Полина.

– Я уже поняла, – медленно проговорила Аня, – что-нибудь придумаю, – с этими словами она отключилась.

***

Оля ехала в метро, в наушниках тихо наигрывал гитарными переборами Александр Иванов. Его простая, уютная музыка убаюкивала. Качаясь в колыбели синего вагона, Оля погружалась в волшебные слова:

«Московская осень, московская осень.

Темнеет так рано, темно уже в восемь,

И память меня, словно ветер, уносит

В другую такую же точно московскую осень…»⁴⁵

Усталость оплела ноги, лианами повисла на плечах, хотелось скорее оказаться дома, улечься на мягком диване, укутаться теплым пледом. Долгий день отнял много сил: учеба, работа. А сейчас ей написала Аня. Подруга прилетает в пятницу, она едет сидеть с Мирославой. Всеми правдами и неправдами ей удалось выклянчить на кафедре 2 недели без отработок, но она настаивала на том, чтобы Оля тоже нашла время. Отнекиваться никак не получалось, от Пашки она знала, что Полина тянет этот воз вместе с Мириной мамой. Совесть уже давно точила девушки, теперь, после Аниного напора, уже нельзя было закрыть глаза на происходящее. Осталось только придумать, как разгрузить себе 2 недели.

Глаза смыкались. Встряхнув плечами, девушка попыталась сбросить дрему. Она с удивлением заметила, что уже подъезжает к своей станции. Обхватив поручень рукой, он оперлась на него, словно на спасительную палку, подтянула себя и встала. Поднявшись на эскалаторе, выбравшись из душного павильона, Оля поёжилась. Шел сильный дождь. Капли барабанили по лужам, плескались в них. Фонари светили больными желтыми лучами, раздражая глаза. Девушка оглянулась. Пашка обещал встретить ее у входа в метро. Она увидела машину и поспешила к нему.

– Привет, – запрыгивая в салон, сказала Оля.

По мрачному Пашкиному лицу она видела, что парень явно не в настроении.

– Привет, – кисло ответил он.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Оля.

– Ничего, собеседование провалил, – резко газуя, сказал он.

Оля тяжело вздохнула, недавно она договорилась с подругой, чтоб Пашку взяли на работу в автосалон. Отец Олиной однокурсницы держал сеть салонов подержанных автомобилей. Устав ждать, пока парень раскачается, девушка взяла его трудоустройство в свои руки.

– Почему? – удрученно спросила она.

– Потому, – огрызнулся Пашка, – Оля, я мужик, прекрати искать мне работу, мне это не нравится, я сам всего добьюсь!

– Ты, бесспорно, мужик, только при этом плотно сидишь на моей шее, не восстановился в ВУЗ, не работаешь, зато регулярно тратишь мной заработанные деньги, еще и прибухивать начал, я устала, – возмутилась Оля.

– Прекрасно, я и не знал, как тебе, бедняжке, тяжело, – ударяя по рулю кулаком, выкрикнул он, – я тогда съезжаю! Вдруг объедаю тебя!

Оля замерла, она не хотела начинать этот разговор, а тем более вести его в таком ключе. Но сейчас, когда он начал кричать на нее, она поняла, что действительно больше не может тащить все на себе. Романтика, песни, ночные прогулки встали у нее поперек горла. Слова, слова, слова, но никаких дел.

– Отличный план, только ключи от моей машины отдай, и вперед, куда тебе вздумается! – воскликнула она.

Пашка зло взглянул на нее. Через 3 минуты, когда они подъехали к подъезду, он выскочил из машины, даже не заглушив мотор, быстрыми шагами направился в дом. Оля не торопилась, она не хотела смотреть, как он собирает вещи. Ей казалось, что если она увидит это, то начнет просить прощения. Мысль о том, что он уходит, была невыносима. Девушка кусала губы, сжимала кулаки. Идеальные ногти уходили глубоко в кожу, оставляя кровавые подтеки на ладонях. Оля не знала, сколько она так просидела. Громко хлопнула подъездная дверь, но девушка не оглядывалась. Дождь застил окна, стучал по крыше, заглушая ее рыдания.

***

Аня сидела под желтым торшером, его свет падал на страницы небольшой книги, девушка взяла ее в магазине в самый последний момент, проходя мимо полки с хитами продаж. Ее взгляд поймал название: «Книжный вор» было выведено тонкими готическими буквами на белой обложке. Обычно полка с хитами полнится любовными романами, книгами по астрологии, кулинарии, психологии. Слегка поколебавшись, Аня взяла томик на кассу. Сейчас, сидя возле кровати, на которой лежала Мира, девушка остро нуждалась хоть в каком-то занятии. Она не могла включить телевизор или уткнуться в телефон. Ей это казалось бестактным. Все попытки завязать беседу наталкивались на ледяное молчание. Аня достала книгу и начала читать вслух:

«СМЕРТЬ И ШОКОЛАД

Сначала краски.

Потом люди.

Так я обычно вижу мир.

Или, по крайней мере, пытаюсь.

* * * ВОТ МАЛЕНЬКИЙ ФАКТ * * *

Когда-нибудь вы умрете.

Ни капли не кривлю душой: я стараюсь подходить к этой теме легко, хотя большинство людей отказывается мне верить, сколько бы я ни возмущался. Прошу вас, поверьте. Я еще как умею быть легким. Умею быть дружелюбным. Доброжелательным. Душевным. И это на одну букву Д. Вот только не просите меня быть милым. Это не ко мне.

* * * РЕАКЦИЯ НА ВЫШЕПРИВЕДЕННЫЙ ФАКТ * * *

Это вас беспокоит?

Призываю вас – не бойтесь.

Я всего лишь справедлив.

Ах да, представиться.

Для начала.

Где мои манеры?

Я мог бы представиться по всем правилам, но ведь в этом нет никакой необходимости. Вы узнаете меня вполне близко и довольно скоро – при всем разнообразии вариантов. Достаточно сказать, что в какой-то день и час я со всем радушием встану над вами. На руках у меня будет ваша душа. На плече у меня будет сидеть какая-нибудь краска. Я осторожно понесу вас прочь.

В эту минуту вы будете где-то лежать (я редко застаю человека на ногах). Тело застынет на вас коркой. Возможно, это случится неожиданно, в воздухе разбрызгается крик. А после этого я услышу только одно – собственное дыхание и звук запаха, звук моих шагов.

Вопрос в том, какими красками будет все раскрашено в ту минуту, когда я приду за вами. О чем будет говорить небо?

Лично я люблю шоколадное. Небо цвета темного, темного шоколада. Говорят, этот цвет мне к лицу. Впрочем, я стараюсь наслаждаться всеми красками, которые вижу, – всем спектром. Миллиард вкусов или около того, и нет двух одинаковых – и небо, которое я медленно впитываю. Все это сглаживает острые края моего бремени. Помогает расслабиться.

* * * НЕБОЛЬШАЯ ТЕОРИЯ * * *

Люди замечают краски дня только при его рождении и угасании, но я отчетливо вижу, что всякий день с каждой проходящей секундой протекает сквозь мириады оттенков и интонаций.

Единственный час может состоять из тысяч разных красок.

Восковатые желтые, синие с облачными плевками.

Грязные сумраки. У меня такая работа, что я взял за правило их замечать.

На это я и намекаю: меня выручает одно умение – отвлекаться. Это спасает мой разум. И помогает управляться – учитывая, сколь долго я исполняю эту работу. Сможет ли хоть кто-нибудь меня заменить – вот в чем вопрос. Кто займет мое место, пока я провожу отпуск в каком-нибудь из ваших стандартных курортных мест, будь оно пляжной или горнолыжной разновидности? Ответ ясен – никто, и это подвигло меня к сознательному и добровольному решению: отпуском мне будут отвлечения. Нечего и говорить, что это отпуск по кусочкам. Отпуск в красках.

И все равно не исключено, что кто-то из вас может спросить: зачем ему вообще нужен отпуск?

От чего ему нужно отвлекаться?

Это будет второй мой пункт.

Оставшиеся люди.

Выжившие.

Это на них я не могу смотреть, хотя во многих случаях все-таки не удерживаюсь. Я намеренно высматриваю краски, чтобы отвлечь мысли от живых, но время от времени приходится замечать тех, кто остается, – раздавленных, повергнутых среди осколков головоломки осознания, отчаяния и удивления. У них проколоты сердца. Отбиты легкие.

Это, в свою очередь, подводит меня к тому, о чем я вам расскажу нынче вечером – или днем, или каков бы ни был час и цвет. Это будет история об одном из таких вечно остающихся – о знатоке выживания.

Недлинная история, в которой, среди прочего, говорится:

– об одной девочке;

– о разных словах;

– об аккордеонисте;

– о разных фанатичных немцах;

– о еврейском драчуне;

– и о множестве краж.

С книжной воришкой я встречался три раза.

У ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ

Сначала возникло что-то белое. Слепящей разновидности.

Некоторые из вас наверняка верят во всякую тухлую дребедень: например, что белый – толком и не цвет никакой. Так вот, я пришел, чтобы сказать вам, что белый – это цвет. Без всяких сомнений цвет, и лично мне кажется, что спорить со мной вы не захотите.

* * * ОБНАДЕЖИВАЮЩЕЕ ЗАЯВЛЕНИЕ * * *

Пожалуйста, не волнуйтесь, пусть я вам только что пригрозил.

Все это хвастовство – я не свирепый.

Я не злой.

Я – итог…»⁴⁶

– Мда, ты, конечно, ничего лучше-то принести не могла, – неожиданно проговорила Мира. Голос ее был глухим и сиплым.

Аня удивленно вскинула брови, она сидела у подруги уже несколько дней, но никакой реакции на ее присутствие Мира не выказывала. Поля говорила, что это ее обычное состояние.

– В свое оправдание могу сказать лишь то, что я не знаю, о чем эта книга. Сейчас на пике популярности эротический БДСМ роман «Пятьдесят оттенков серого», на мой вкус- порнушка для домохозяек, но, если тебе это нравится, могу купить и почитать вслух, – стараясь сохранять спокойствии, проговорила Аня. Сердце ее бешено колотилось. Это была первая фраза, сказанная Мирой за последний месяц.

– Нет, к этому я точно не готова, еще начнет тошнить, тебе убирать придется, – хмыкнула Мирослава, – по ее серому лицу пробежала тень некогда прекрасной открытой улыбки. Сейчас она была больше похожа на судорогу, но всё-таки это эмоция.

– Ну, как хочешь, -отпивая из кружки остывший кофе, ответила Аня.

– Как ты пьешь эту гадость? – спросила Мира, провожая взглядом желтую чашку.

– Вот так и пью, другой то мне никто не нальет, – криво усмехнувшись, ответила Аня.

К ее удивлению, Мира села на кровати и опустила ноги на пол, ее свалявшиеся волосы торчали соломой вороньего гнезда.

– Дай сюда, – недовольно сказала подруга, вставая. Она взяла Анину чашку и ушла в кухню. Было слышно, как зашумела вода, забурлил чайник. В воздухе разлился терпкий аромат.

– Ты идешь? – крикнула Мира из кухни. – У меня слуг нет.

Пораженная, Аня пошла к подруге. На столе стояли жареные тосты с медом и сыром, дымились две большие чашки, Мирослава наливала в одну из них молоко.

– Сигареты есть? – поворачиваясь к Ане, спросила она.

– Я бросила, – опешив, ответила Аня.

–Мне хоть не ври, – равнодушно проговорила Мира, – могу поспорить, что пачку в сумке носишь.

Это была чистая правда, Аня до сих пор таскала во внутреннем кармане заначку. Она вытащила из сумки цветную коробочку и положила на стол.

– Зажигалки у меня нет, -честно призналась Аня.

– Это ничего, – ответила Мира, взяла со стола большую, газовую, для духовки, щелкнула кнопкой. На тоненьком кончике загорелся маленький огонек. Она завороженно смотрела на него, потом подожгла сигарету. – Перестань смотреть на меня как на привидение, – затянувшись, сказала Мира.

– Довольно затруднительно, ведь ты, можно сказать, восстала только что из мертвых, – перестав следить за языком, ответила Аня.

– У меня есть все основания для того, чтобы снова лечь обратно, – заметила Мира.

– Перед тем как сделаешь это, причешись хотя бы, – скорчила гримасу Аня.

– Не, это лишнее, – спокойно ответила Мира, – а ты зачем приехала -то?

– К тебе, Поля позвонила, сказала, что ты совсем кабачок, – ответила Аня, она решила быть предельно честной.

– А…– протянула Мира, – ну передай Поле, пусть не волнуется, сидеть со мной ей не надо. Она когда приходит, мне совсем худо делается.

– Почему? – удивилась Аня.

– Мне иногда кажется, что у тебя мозги кузнечика, – сердито ответила Мира.

– Потрясающая наглость, -рассмеялась Аня.

– А с твоей стороны невероятная бестактность, но я всё-таки отвечу. Когда ты понимаешь, что врач, который должен был помогать, убил твоего ребенка и по случайному стечению обстоятельств чуть не убил тебя, не очень хочется общаться. А когда рядом с тобой сидит счастливая мамаша, становится совсем кисло, – отпивая кофе, ответила Мира.

– Убил? – вытаращив глаза, переспросила Аня.

Мирослава кивнула.

– Мне не рассказать, как это было, я просто не могу, – голос ее дрогнул, – но ты представь, мне заведующая отделением документы пыталась подсунуть, что я сама отказалась от экстренной помощи. Я заявление написала в полицию. Мне тело дочки только через 3 недели отдали. Экспертизы шли. А заключения разные. В шкафу лежат, хочешь посмотреть?

– Ну покажи, – замявшись, ответила Аня. Она совершенно не хотела смотреть на выписки и заключения. Ее пугало то, что хочет рассказать Мира.

Подруга вышла и почти сразу вернулась с большой синей папкой.

– Это что, все справки? – обалдело глядя на талмуд, спросила Аня.

Она открыла первую страницу, начала читать: заключения, анализы, выписки, узи. Везде, кроме последнего, была абсолютная норма.

– Я ничего не понимаю, – сказала Аня, отрываясь от листочков.

– В заключении о смерти пишут, что были пороки развития, несовместимые с жизнью, но в период беременности, кроме неправильного положения плода, ничего выявлено не было, – трагично констатировала Мира.

– Но как так -то? – совсем растерялась Аня.

– Вот так, – беря бутерброд, ответила Мира, – и как с этим жить?

Аня молчала, она не знала, что ответить.

– Будет суд? – наконец спросила она.

– Боюсь, что нет. Мне следователь объяснил, что нет независимой экспертизы у нас, патологоанатомы работают при тех же больницах и покрывают своих коллег, единственное, на что я могу опираться – это нарушения в документации, и то больница подсуетилась уже, – тяжело вздыхая, ответила Мира. – Я ужасно устала, у меня ни на что нет сил.

– Почему ты ни с кем не говоришь? – вдруг ляпнула Аня.

Мира вымученно улыбнулась:

– Терпеть не могу, когда меня жалеют. Мама, Поля. Как только они начинают надо мной сюсюкать, я совсем разваливаюсь, – ответила она.

Аня кивнула, с ней тоже такое бывало. В моменты горя или тоски любая жалость ее добивала. В детстве мама редко позволяла ей впадать в уныние. На ум сразу пришел случай. Аня только научилась кататься на велосипеде, мчась по песчаной дорожке и, вертя головой по сторонам, не заметила впереди стоящий фонарь. Со всего размаху девочка влетела в него. Перекувырнувшись через голову и приземлившись на попу, Аня увидела сильно разбитую коленку. Кое-как поднявшись, взяв слегка покореженный велосипед, она похромала домой. Мама поглядела на нее и сказала: «Чего ревешь? А кто не падал? Приложи подорожник». После этого случая у Ани еще долго болела нога, однажды она пожаловалась на это: