Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию
Антоне вздохнул, но покорился без возражений. Чем дальше двигался корабль, тем жизнь для него лично становилась легче и приятнее. Капитан только для вида заставлял его исполнять те или другие работы, лейтенант Фитцгеральд ежедневно давал ему уроки, а Аскот читал с ним английских классиков, так что наш юный друг довольно хорошо освоился с языком своего будущего отечества даже прежде, чем они дошли до Капштата.
Над верхушками мачт корабля носились великолепные красные тропические птицы, заигрывая со вздувшимися парусами, в море плавали шаровидные красные и розовые медузы, ветер становился все горячее.
Еще восемьсот миль, и цель путешествия достигнута.
Остальных кораблей экспедиции не видать было уже в продолжение целой недели. Быть может, их отделяли какие-нибудь несколько миль, но во всяком случае они находились за пределами, доступными зрению. До сих пор счастье улыбалось нашим путешественникам.
До сих пор…
Но вдруг барометр начал падать и падал, не переставая. Чистое до этого синее небо, усеянное к вечеру тысячами звезд, казалось, покрылось однообразной и одноцветной серой дымкой. Тяжелый, удушливый воздух был неподвижен, все живое смолкло, будто по уговору. Не встречалось больше красивых, ярких тропических птиц, исчезли стаи резвых дельфинов. Само море лежало в истоме, как будто, предаваясь покою, оно хотело набраться сил для бешеного взрыва необузданного неистовства.
– Будет шквал, – сказал старый Мульграв, который на этот раз казался самым серьезным и задумчивым из всех, бывших на корабле. – Нам придется пережить тяжелые дни.
Антон встрепенулся. – А другие суда? спросил он тревожно.
– И тем будет то же, что нам.
– Неужели буря до такой степени неизбежна, сэр?
Мульграв указал рукой на море. – Птицы улетели за много миль отсюда, чтобы укрыться от опасности в расселинах скал, – отвечал он. – Рыбы залегли в глубине океана, пестрые медузы исчезли совсем…. другими словами, всякая тварь спасается бегством. Из этого человек может вывести себе поучение, если пожелает.
Антон тяжело вздохнул. Он думал о том корабле, на котором находился его отец, думал об угрожающей ему опасности.
Чего только не может случиться в море, и он ничего не узнает!
Сколько судов разбивается о скалы, сколько тонет их в бездонном лоне океана, и никогда ни один смертный не узнает, что сталось с теми, кто находился на злополучном корабле, останки которого навеки будут погребены в морской пучине.
Разве не может того же случиться с кораблями этой экспедиции?
Дрожь пробежала по спине Антона, тоска охватила его душу. Если бы даже «Король Эдуард» счастливо пристал к гавани, если бы даже четыре другие корабля были с ним вместе, но не доставало бы последнего, шестого, – какой смертельный ужас! Ему представилось, как он торопливо ходит от одной группы узников ж другой, выспрашивает, высматривает, выведывает, и все напрасно. Отца его нигде нет, никто ничего о нем не знает. Вероятно, он на шестом корабле, погибшем, затонувшем.
Громкий голос заставил его очнуться от этих мрачных предчувствий. На помосте стоял капитан, отдавая приказания. Все мелкие паруса были сняты, все переносные предметы привязаны прочнее прежнего, все вещи, способные кататься и сдвигаться, убраны с палубы.
Один отряд солдат занят был закрыванием всех люков и оконных ставней, другой – забиванием ящиков с провиантом и утварью. Повар уже теперь заготовлял пищу для следующего дня.
Заключенные со всех сторон стучали в стены, обнесенные железной решеткой. – Откройте! Откройте! Мы задыхаемся!
Желание их было исполнено, и бледные лида уныло и тревожно всматривались в неподвижный, раскаленный воздух.
Жутко было видеть все приготовления, как будто люди ждали борьбы не на живот, а на смерть. Вокруг было мертвенно-тихо, но в этой-то тишине и таилась опасность; и бывалые люди это знали.
К вечеру, в облаках, густо покрывших небо, было замечено некоторое движение. Там и сям на минуту проглядывали звезды, но тотчас – же снова заволакивались тучами.
– Начинается, – сказал Мульграв.
Аскот и Антон стояли рядом. – Как быстро бегут облака, – сказал, содрагаясь наш друг. – А между тем в воздухе нет никакого движения.
Аскот указал на море. – Посмотри туда, – сказал он, – ты не замечаешь никакой перемены в воде?
– Немного пены, – сказал Антон.
– Смотри хорошенько! Разве не кажется тебе, что в волнах что-то ползет, точно зеленая змея, извиваясь и спеша.
– Да, – вскричал Антон: – Совершенно верно, сэр!
Аскот положил свою изнеженную маленькую руку в загрубелую, рабочую ладонь Антона. – Не говори мне больше «сэр», Антон, зови по имени, – сказал он. – Ты хороший, славный юноша, я люблю тебя и для меня совершенно все равно, кто были твои родители, – крестьяне или знатные пэры.
Антон от души пожал поданную руку. – Везде, где только возможно, я буду тебе преданным другом, прошептал он растроганным голосом.
– Спасибо, спасибо! Смотри, как змеи гоняются друг за другом.
Везде, куда хватал глаз, замечалось своеобразное, зловещее явление, – змеевидные потоки воды, торопливо набегали друг на друга, разбиваясь в брызги и пену.
– Я знаю море, – сказал Аскот. – Это предвестники шторма. Как часто я забирался на самые высокие скалы, сидел там часами и любовался волнением океана. За мной туда прибегал наш надзиратель из пансиона, укутанный в пестрый платок, со всякими перчатками и зонтиками от ветра, и козлиным голосом требовал, чтоб я немедленно шел домой, а не карабкался по утесам, как какой-нибудь мальчишка из рыбацкой деревни, или еще того хуже, причиняя неприятности всем благомыслящим людям. Я, конечно, смеялся в ответ, а если он заставал меня не на самой высокой вершине, то забирался еще выше.
– А он так и отставал от тебя? – спросил Антон.
– Один раз он вздумал ругаться. Повеса, дубина и тому подобные отборные слова так и летели в меня, как камни; тогда я…
– Ну, Аскот?
– Опустился и здорово отколотил его.
– Надзирателя-то, Аскот?
– Ну, так что? Зонтик обратился в щепки, а пестрый платок лоскутьями разлетелся по ветру.
Антон покачал головой, – Ведь он наверное рассказал директору, о том…
– Написал на восьми страницах жалобу моему старику. Разумеется! А этот, в виде лекарства, прописал более строгия школьные правила, а кончилось все – моим бегством. А плавал в море, пока постыдно не свалился от голода, и истощения. Остальное ты знаешь.
– И все это ты говоришь так просто, как будто это не имеет ровно никакого значения.
– Да я так и думаю. А ты разве позволил бы распоряжаться собой какому-нибудь надзирателю с козлиным голосом и с бумажным платком на голове?
– Я бы спустился по первому же зову, – сказал, Антон.
– Ах, ты, ручная душа! Но смотри туда, смотри! Что делается с небом?
В этот же момент раздались и другие голоса. – Знамение! Что это может означать?
– Кровь! Огненный шар!
Густые тучи, покрывавшие небо, словно расступились и между ними показалось несколько ярко блещущих звезд. И вдруг с одной из них посыпался огненный дождь. Искры скользили по темному фону туч до края горизонта, отдельные шары, разрастаясь с минуты на минуту, в виде объемистых огненных масс, падали в море. Небесный свод засиял отражением этого красного света, и над беспокойным морем с белыми пенистыми гребнями волн как бы раскинулся громадный покров, сотканный из пламени.
– Кровь! – повторяли суеверные матросы. – Кровь! Это дурной знак!
Офицеры тоже переглядывались между собою. Что это такое? Это было не мимолетное световое явление; огненные шары с все усиливающейся быстротой спускалась по горизонту, Затем вдруг, с воем и стоном, налетал порыв ветра, и снова наступала прежняя тишина. Паруса с силою рвало во все стороны, снасти трещали, а курицы от страха с криком били крыльями в своих проволочных клетках.
– Приближается сильная буря, – подавленным голосом сказал капитан, – Вероятно, будет и гроза.
– Случалось вам когда-нибудь видеть подобное явление, сэр?
– Да, мичман, тоже над тропиками. И после этого была гроза с громом и молнией.
Арестанты потрясали цепями. – Дайте нам хоть свободно двигаться по этой тюрьме, кричали некоторые.
– Я болен, – жаловался один. – Позовите доктора.
– Я тоже! Я тоже! Тут и лежишь, точно в огне, и дышишь огнем.
Врач подошел к решетке и хотел говорить с больными, но они отказались. – Он должен войти к нам, должен осмотреть нас, кань следует.
Капитан покачал годовой. – Не теперь. И так хорошо.
Поднялся вой, напоминавший зверинец, арестанты шумели, стучали, кричали, свистели, звенели цепями и изо-всех сил били кулаками в стену.
– Там на небе, в облаках, знамения и чудеса, море вопит, как живое, надо иметь железные нервы, чтоб выносить это.
– Да успокойтесь, – шептал Тристам. – Дурачье, чему поможет ваш глупый рев? У меня ключ, он подпилен и отлично подходит к двери.
– Ну, так давай его, отмыкай двери!
– Отомкну, когда придет время. Или вы хотите, чтоб солдаты изрубили вас и, как собак, побросали за борт? Нет, ребята, сначала пусть наши палачи поразмякнут, пусть начнут дрожать за свою собственную жизнь, тогда мы и подоспеем и покончим с ними.
– Ты свободен, – заскрежетал Маркус, – так хорошо тебе разводить на бобах.
– Дайте мне доктора! – снова кричал голос изнутри. – Я умираю! В облаках горит огонь! О, если бы я жил иначе, если бы у меня не было таких тяжких грехов! Где доктор? Где священник?
И ломая закованные в кандалы руки, бледный, исхудалый больной арестант метался из стороны в сторону по тесному пространству тюрьмы. – Этот ужасный огонь! – кричал он. – Этот огонь! Что же вы не молитесь? Пойте же! Пойте же! Господь, моя крепость…
Но голос его прервался рыданиями. – А для грешников Господь тоже крепость? – Милосердие! Милосердие! Я умираю!
И он тяжело рухнул, вниз лицом, на пол.
Все на минуту смолкло в тюрьме. С неба быстро и непрерывно падали большие огненные шары, в воздухе слышался гул и свист, волны беспокойно бросались во все стороны. А упавший человек, вытянувшись во весь рост, тихо и неподвижно лежал на полу.
Все остальные не могли побороть своего ужаса. Небо и море в смятении, вокруг убийцы, потрясающие цепями, а буря все ближе и теснее обступает корабль и готова подхватит его и в бешенном порыве раздробит в куски.
Какая душа могла оставаться хладнокровной? какая грудь сохранить спокойствие?
Один из арестантов нерешительно подошел к упавшему и потряс его. – Слушай, ты!
Никакого ответа, ни признака жизни. – Эй, вы! вскричал снаружи доктор. – Вставайте!
Прежнее безмолвие.
– Поверните его лицом кверху – приказал капитан арестанту, стоявшему возле. – Поднимите его!
Но арестант с впалыми глазами и хитрым лицом, покачал головой. – Не могу, он может быть, умер.
Тогда поднялся Торстратен и подошел к распростертому на полу. Он его поднял, как малого ребенка, и поднес к месту, где стоял врач. – Несчастный плут умер от страха перед знамением, – сказал он насмешливо. – Посмотрите на него, он мертв.
Бледное лицо, с остановившимися, широко раскрытыми глазами казалось еще белее при красном отблеске неба.
Доктор протянул руку сквозь решетку и несколько раз прикоснулся к умершему.
– Умер, – оказал он, – уберите тело в угол.
– Возьмите отсюда! – закричали из глубины тюрьмы.
– Вон отсюда! Неужели мы еще должны терпеть возле себя мертвецов?
– Унесите труп, или дождетесь несчастья!
До приказу командующего офицера, два солдата подошли к пушкам и навели их так, что от нескольких выстрелов ни один из обитателей тюрьмы не остался бы целым.
При этом не было произнесено ни одного слова, но и так цель была достигнута. Громкие крики и вопли перешли в подавленные вздохи, сдержать которые не была в состоянии никакая сила воли; кое-где слышались молитвы, что-то вроде рыданий.
Между тем матросы хлопотали около парусов; дул сильный ветер, и корабль прыгал по волнам, как пробка. Вдруг, внезапно налетел шквал, огненные шары в небе погасли, черную, тучу пронизала молния, и вслед за ней, с грохотом и треском раскатился удар грома.
Лейтенант Фитцгеральд и Антон стояли рядом, оба бледные и серьезные, как все, находившиеся на корабле. – Сэр, – обратился мальчик, – могу я предложить один вопрос?
– Конечно. В чем дело?
– Я бы хотел знать, другие корабли, на них…
Голос его сорвался, он не мог больше произнести ни слова.
Лейтенант Фитцгеральд ласково положил ему руку на голову.
– Ты хочешь спросить, есть-ли на тех кораблях дельные шкипера, хорошо-ли они управляются?
– Да! Да!
– Ну так успокойся вполне, мой мальчик. В этой экспедиции находятся самые лучшие суда и подобраны самые надежные люди.
Больше он не мог ничего прибавить, так как должен был бежать на другой конец корабля. Не было человека, который бы не выбивался из сил над работой, все руки были заняты, все усилия направлены на спасение фрегата от опасности.
Волны поднимались в высоту дома, образуя провалы, в которые корабль нырял вниз головой, захлестывали через борт на палубу и сердито, как живые, трясли находившиеся там предметы. Горы белой пены выростами перед носом фрегата, разбиваясь через мгновение под килем, чтоб дать место новым, таким же горам. Не слышно было больше ни говора, ни жалоб, все человеческие звуки затихли перед ревом и завыванием урагана.
Только яркий блеск молнии прорезывал густую тьму, лежавшую над морем; дождь лил целыми потоками; ветер беспрестанно менял направление, делая бесполезными все усилия управлять кораблем.
Все приказания исполнялись беспрекословно, нигде не было ни задержек, ни замедления. Везде шла самая напряженная работа, даже солдаты брали на себя некоторые обязанности, и все, по мере сил, старались содействовать спасению корабля от погибели.
Один Аскот, казалось, недоступен был страху. Он спокойно сидел на вершине мачты, с всегдашней присущей ему грацией и даже пытался затянуть песню, но, со смехом, должен был отказаться от этой затеи.
Обхвативши одной рукой свою мачту, он, при блеске молнии, смотрел на бушующее море и беззаботно подставлял буре, свое прекрасное, цветущее лицо.
Лейтенант Фитцгеральд сделал ему знак спуститься вниз, но Аскотт, воспользовавшись следующей вспышкой молнии, с улыбкой, отрицательно покачал головой. Как тогда на скале, так и теперь, на мачте, он оставался сидеть, очень мало заботясь о тех, кто хотел ему помешать.
Проходил час за часом, а буря все продолжалась. К утру силы мореплавателей почти истощились, а между тем для них не могло быть ни минуты отдыха, – наоборот, требовалось невероятное напряжение усилий, и в один час приходилось сделать больше, чем в другое время, может быть, в целый день.
Хотя ни одно распоряжение начальства не встречало ни ослушания, ни возражений, однако, чувствовалось, что среди матросов происходит что-то особенное, они часто перешептывались, а по выражению лиц можно было видеть, что между ними господствует полное единодушие в намерениях. Офицеры видели это и с трудом удерживались от слов, которые не раз готовы были у них сорваться. К внешней опасности прибавлялась внутренняя, которая, может быть, была еще серьезнее, еще важнее.
Настало утро, прошел еще день, наступил вечер; руки у матросов были изранены в кровь, голоса охрипли, глаза покраснели; все страдали головной болью, – а буря все продолжалась.
Около десяти часов шквал разразился с новой силой, молнии за молниями разрывали тучи, гром гремел, не переставая. Капитан не могь уже говорить и отдавал приказания знаками, или передавал их чрез матросов. Все дошли до полного изнурения, до истощения.
Вдруг, около полуночи, с вахты раздался пронзительный крик, лицо вахтенного матроса было бело, как мел.
– Впереди корабль! – кричал он. – Курс на фрегат!
– Еще двух матросов к рулю, – бери правее!
Капитан кричал изо всех сил, и люди повиновались сразу, но затем и на палубе раздались такие же крики, как на вахте. Бледные лица матросов застыли В выражении необычайного ужаса, казалось, волосы на голове у них шевелились от страха.
Судорожная вспышка молнии осветила на секунду судно, скользившее близехонько от «Короля Эдуарда», со сломанным рулем, с парусами, разорванными на тысячи кусков, которые лохмотьями трепались на снастях.
Седой как лунь старик стоил у главной мачты и с умоляющим видом протягивал руки, к корпусу фрегата. Он что-то кричал, но буря заглушала его голос.
– Корабль, потерявший свой экипаж! – вскричал капитан.
Но взор его повсюду встречал недоверчивую улыбку и выражение отчаяния на лицах матросов. Некоторые со вздохом, покачивали головами.
– Это адмирал Ван-дер-Декен!
– Да, да, «Летучий голландец».
Капитан сделал жест нетерпения. – Какое безумие! Несчастный, потерпевший крушение, погибающий среди урагана, протягивает к нам руки, ища помощи. К сожалению, мы не в состоянии оправдать его надежд. Так возвращайтесь же к вашим работам, ребята!
Матросы слушали его с неудовольствием и ворчаньем.
– Это адмирал Ван-дер-Декен, – сказал один голос.
– Конечно, это он.
Капитан и старший унтер-офицер многозначительно переглянулись.
– Недолго продлится спокойствие, – тихо сказал капитан. – Они суеверны, метеор напугал их, а теперь еще этот воображаемый призрачный корабль.
– Боже! будь милостив ко всем нам! – отозвался офицер. – Посмотрите, сэр, как волнуются арестанты.
Заключенные поставили тело умершего товарища, до сих пор еще не вынесенное, стоймя к решетке и привязали его в таком положении: казалось, будто мертвый следит, через решетку, за живыми.
Капитан распорядился тотчас же загородить это место и опять сосредоточить все свое внимание на борьбе с бурей. Все новые порывы вихря горами вздымали волны, все новые сильные удары потрясали крепкий остов фрегата. Однажды молния, извиваясь и шипя, как змея, ударила в фок-мачту и, на пути своем, отщепила от неё большой кусок, но потоки дождя погасили огонь, не дав ему разгореться.
Еще прошло несколько часов. Капитан велел выдать людям двойную порцию рома и уговорами старался ободрить их, но общее угнетение оставалось прежним.
Местами матросы замертво лежали на палубе, они еще могли видеть и слышать, но не в состоянии были отвечать на вопросы, до того сильно было переутомление от непосильной работы.
А минута подходила самая трудная. Волны поднимались все выше и грознее, корабль кидало во все стороны, как щепку.
Матросы перешептывались; несколько человек подошли к капитану.
– Мы имеем сказать несколько слов, сор!
Начальник корабля кивнул головой. – Если только вы меня не задержите. Дело не ждет.
Выборный от матросов тряхнул головой. – Мы больше не будем работать, сэр. По крайней мере, на прежних условиях.
Капитан нахмурился, – Это что значит? спросил он гневно.
В этот момент шквал налетел с небывалой силой. Море, с шумом и ревом поднялось сбоку фрегата, волной, громадной, как водопад, наводняя ужасом все сердца и останавливая в груди дыхание.
– Будь, милостив к нам, Отец Небесный! Будь милостив!
Все эти привычные, закаленные в бурях люди, инстинктивно хватались за мачты и канаты, подставляя этому напору свои спины и поручая души в руки Божии.
Медленно поднимался корабль из массы пены. Смыта кухня, смыты бочки для воды, все пусто и залито водой. Но «Король Эдуард» вышел невредим, из этой передряги. Давно уже ни на ком не было сухой нитки, но не физический холод заставлял дрожать этих людей, а леденящий душу ужас. Еще второй, третий напор, к все погибло!
– Сэр! – вновь сказал выборный. – Одно слово!
– Я слушаю, ребята.
– Вам не удержать больше корабля, это невозможно, вы не можете идти против воли Божией.
– Конечно, нет, но Бог может даровать нам победу. Пока мы дышим, мы должны надеяться. Принимайтесь же за работу.
– Бог не хочет помогать нам, сэр – возразил выборный. – Он посылает знамение за знамением, надо только понимать все это. На корабле есть проклятый груз, находящийся во власти лукавого; корабль погибнет, если мы во время не избавимся от нечистого.
Страх охватил капитана. То, что он предвидел давно, совершилось, люди бунтовали.
– Я вас не понимаю, – сказал он. – Говорите прямо.
– Мы так и хотим, сэр. Весь груз наш состоит из убийц и тому подобного сброда; к тому же тут много, приговоренных к смерти, такого транспорта еще никогда не видывал мир. Это не может долго продолжаться.
Вся краска сбежала с лица капитана. – Все, что вы говорите, чистейший вздор, – отвечал он. – Но если бы даже это было так, все равно, изменить мы ничего не можем.
– Можем, сэр.
– Повернуть назад?
– Нет, мы только должны воздать преступникам то, что им следует по закону, т. е. казнить их.
– Море требует жертвы, – сказал другой. – Велите открыть двери, об остальном мы позаботимся сами.
– Т. е. выбросите за борт триста беззащитных человек? На работу, говорю вам! Чтоб больше и слуху об этом не было! Берегитесь, если я что-нибудь подобное услышу еще раз.
С минуту матросы стояли молча, потом первоначальный нерешительный ропот перешел в громкия восклицании. – Мы не будем работать! Второй шкипер на нашей стороне, он умеет управлять судном, сумеет ввести «Короля Эдуарда» в гавань, если вообще это еще возможно!
– Ребята! – кричал капитан. – Образумьтесь! Каждую секунду нам угрожает смерть…
– Потому, что на борту убийцы! Спустить их в воду, так мы и увидим свет Божий.
Во время этих переговоров, капитан дал знать главному шкиперу, а тот далее, командиру над морскими солдатами, и все военные быстро собрались на палубу и окружили капитана.
Если матросы взбунтуются, все погибло.
В своем ослеплении, люди вместе с чужой жизнью приносили в жертву свою собственную. В зловещем молчании, они неподвижно стояли тесно сомкнутыми группами.
Момент был потрясающий. Молнии и удары грома следовали друг за другом почти без промежутков, море бурлило, точно силясь выбросить волны с самого дна, корабль стонал и трещал по всем швам, а две группы людей, вместо того, чтобы общими сидами бороться против необузданного хаоса внешней природы, стояли, как два смертельные врага, готовые, чем скорее, тем лучше, вступить в единоборство.
– Последнее слово, ребята! – вскричал капитан. – Будете вы повиноваться?
– Выдаете, вы преступников, сэр?
– Никогда, или пусть Бог лишит меня своей милости.
– Так мы не работаем.
– Возьмем ключ от тюрьмы силой, – вскричал голос из толпы. – Кто может нам помешать?
Солдаты загородили дорогу, и в следующую минуту произошло бы кровопролитие, если бы всеобщее внимание не было отвлечено побочным обстоятельством.
Лейтенант Фитцгеральд, стоявший рядом с капитаном, заметил, что близ него кто-то прячется за мачтой и подслушивает. Глаза подслушивавшего блестели, весь облик обнаруживал напряженное внимание, с которым он следил за ходом переговоров.
Это был Тристам. Лейтенант тотчас узнал его.
Быстрым движением он схватил его за ворот, в уме у него мелькнул хитрый план.
– Томас Шварц! – вскричал он. – Что вам тут надо?
Тристам вздрогнул, как от пистолетного выстрела. Совершенно растерявшись, он бормотал несвязные слова. – Пожалуйста… пожалуйста…
– Вы Томас Шварц! Вы думаете, я не знаю?
– Нет! – прошептал, весь дрожа, несчастный. – Я не Шварц, уверяю вас, не Шварц.
Но Фитцгеральд не выпускал его. – Господин капитан, – сказал он, – разрешаете-ли вы мне обратиться с несколькими словами к матросам?
– С удовольствием, сэр! Да поможет вам Бог!
– Слушайте, ребята! – начал молодой офицер, – Вы находитесь в полном заблуждении. Арестанты, сидящие там, за решеткой, уже призналась в своих преступлениях и понесли за них наказание, значить, не из-за них корабль наш находится в опасности, а скорее из-за этого бездельника, за проделки которого чуть не попал на виселицу один совершенно невинный человек. Его зовут Томас Шварц, и он близкий родственник молодого человека, которого мы все знаем и любим, – Антона Кроммера.
– Неправда! – задыхаясь говорил несчастный. – Неправда! Отпустите меня, сэр! Меня зовут Тристам, другого имени я не знаю.
– Обыщите его, – вскричал Фитцгеральд. – Может быть, у него есть бумажник.
– Нет, нет, я не позволю себя трогать. Не хочу!
Он отчаянно отбивался, но двадцать дюжих рук сразу схватили его и сдернули с его плеч одежду. Из кармана выпал-бумажник, который он пытался оттолкнуть ногой, но ему помешали, и капитан открыл его в присутствии всех.
Сверху лежали четыре бумаги на имя Тристама, а под ними разные письма, адресованные Томасу Шварцу. Капитан тотчас пустил их по рукам.
– Это он! Конечно, это он!
– Врете, – кричал Тристам. – Врете! Я не знаю никакого Томаса Шварца.
– А как же попали к тебе его письма?
– Это я нашел на улице. Вы мне не дали времени вернуть их настоящему владельцу.
Лейтенант Фитцгеральд покачал головой. – Этому не поверит ни один судья на свете. Но мы не сделаем, ничего такого, на что ты мог бы жаловаться впоследствии. Пусть рассудят сами матросы.
Позвали Антона, и он должен был повторить все, что Тристам говорил о самом себе и о месте своего рождения. Затем лейтенант спросил собравшихся: – Он, или не он?
– Он! – вскричали все в один голос.
– Врете! Врете!
– В море бездельника! Топите его! Тоните!
Тристам начал кричать пронзительным голосом. – Убийцы! Убийцы! Меня хотят убить!
– Будем действовать спокойно, – сказал лейтенант. – На мой взгляд, Томас Шварц уже вполне уличен, но так как он не признается, то предоставим судьбе решить, должен он жить, или умереть. Я предлагаю вместить его за борт, на штанге, не привязывая, конечно. Если он удержится, пусть живет; если нет, – море получит свою жертву.
Матросы с жадностью набросились на это предложение, в своем суеверии видя в нем желанное средство спасения. Как ни отбивался Тристам руками и ногами, они безжалостно протащили его по палубе и трясущегося, беззащитного оставили лицом к лицу с опасностью, на произвол судьбы.
Пусть свершится над ним суд Божий.
