Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию
Он старался разогнать мрачные мысли, но тщетно. Когда ужин был кончен, он подсел к переселенцу и попытался завязать с ним разговор.
– Вам пришлось прожить некоторое время, вместе с ссыльными, мистер Уимпль? – начал он…
– Да, пока сэр Артур Филипс не двинулся дальше искать нового места для колонии. Я не мог оставить своих больных жену и детей и потому вы меня и нашли здесь. Видите ли там под большой сосной деревянный крест?
– Там вы похоронили ваших близких, несчастный вы человек? Воображаю, каково вам было пережить их!
Уимполь всхлипнул, видно было, что он уже не в силах более сдерживаться. – «Я сам похоронил их, сэр… без гроба, без савана, без всяких религиозных обрядов. Да, кому доведется пережить такое горе, тот только может сказать, что испытал несчастье!»
Он утер руками мокрые от слез глаза, но по мере рассказа, слезы снова потекли по его впалым щекам.
– Меня провели, – рассказывал он, – я был ослеплен обманчивыми надеждами… ах, зачем меня тогда же не поразил гром небесный за мое легковерие! Тогда бедная жена и дети остались бы в Англии и может быть еще были бы живы и теперь. Но я хотел избавиться от своей зависимости от землевладельца, хотел приобрести собственный клочок земли, и потому распродал на родине все свое имущество и приехал сюда, соблазнившись слухами, что правительство раздает здесь земли колонистам задаром. Господи, как мы радовались, какими мы богатыми и счастливыми считали себя в тот день, когда сэр Артур водрузил здесь наш английский флаг с леопардами и торжественно провозгласил землю новой части света владением Великобританского королевства, а затем начал раздаривать колонистам в вечное и потомственное владение, обширные куски земли… Соблазнительные слова!.. Вечное и потомственное владение?.. Но много ли прошло времени с тех пор и из этих новых владельцев здесь не осталось уже ни одного, и едва ли половина их уцелела в живых, да и те потеряли не только вее свои надежды, но и здоровье, и силы, и сбереженья… Ах, молодой человек, в ваши годы и не снится сколько горя несет с собой будущее, а родителям обыкновенно не верят, когда они проповедуют рассудительность и спокойное обсуждение. Как настойчиво меня останавливал и предупреждал наш приходский священник, как просил и умолял меня старик отец, ссылаясь на пример Америки, где погибли тысячи и десятки тысяч колонистов, прежде нежели занятые ими земли обратились в государство… Но я не слушал ни родных, ни друзей, очертя голову бросился в пропасть и увлек за собою свою семью. Для сорокалетнего человека я действовал, как сумасшедший…
Несчастный в муках позднего бесплодного раскаяния закрыл лицо руками.
– Какой ужасный жребий выпал мне на долю! – закончил он свой рассказ.
Антон старался утешить беднягу. – Я могу сказать только, что моему отцу достался еще более ужасный жребий, мистер Уимполь!
– О, это едва ли возможно, молодой человек. Верно у него на совести лежит какое-нибудь отвратительное преступление.
– О, нет! – воскликнул Антон, – О, нет, сэр! Моему отцу нет основания оплакивать малейший свой поступок!
Переселенец печально, усмехнулся. – В таком случае этот человек очень, очень несчастлив, мой милый! Но зато скорбь его чище, не так горька… Ему не в чем обвинять самого себя, в его ране нет занозы, нет яда.
– Могу ли я рассказать вам его историю, мистер Уимполь?.. Мой отец находится в числе ссыльных.
– Вот видите? – заметил колонист, – не даром я выразил свое подозрение. расскажите же мне его историю, молодой человек! Это очень полезно, отвлечься от собственного горя, слушая повествование о чужой беде.
– Вы сейчас убедитесь, как страшно был оскорблен мой отец, мистер Уимполь. Это нечто неслыханное.
Он начал было рассказывать, но Уимполь с первых же слов прервал его:
– Кроммер? – воскликнул он. – Кроммер?
– Да! Боже мой, мистер Уимполь, неужели вы знаете моего бедного отца?
– Я думаю, что знаю, даже твердо убежден в этом и в доказательство мне достаточно назвать вам лишь одно имя, чтобы тотчас же понять друг друга: Томас Шварц!
– Это он! Это он! О, сэр, сэр, так следовательно, вы жили здесь вместе с моим отцом?
– Я приехал из Англии на одном судне с ним. Ваш отец помещался отдельно от прочих ссыльных.
– Отдельно? – переспросил его Антон, дрожа всем телом. – Как это возможно?
– Его светлость, лорд Кроуфорд устроил ему эту милость еще перед отбытием нашим из Англии… великим барам все возможно… а впоследствии сэр Артур предоставил ему еще и другие облегчения по собственному почину. Ваш отец сделал очень приятное путешествие, молодой человеке, да, а затем даже заслужил особое отличие.
– Слава Творцу! Следовательно он был не очень несчастлив, мистер Уимполь?
– В то время он вовсе не был несчастлив. Ему было известно, что его светлость лорд Кроуфорд заинтересован в его участи и не оставит его в будущем. Лорд Кроуфорд сообщил ему об этом через своего секретаря.
– Аскот, Аскот! Где ты?
Молодой аристократ подошел к нашему герой.
– Галло, Антон! Что случилось?
Антон со слезами на глазах бросился к нему на шею.
– Слушай… твой отец… твой милый, добрый отец!
Больше он не мог ничего сказать от волнения.
– Ну, ну! что там такое, причем тут мой старик? Будь же благоразумнее, милый Антон! Кто-же так волнуется по пустякам?
– О, Аскот, пусть мистер Уимноль сам расскажет тебе.
Добродушный колонист не замедлил сообщить молодому лорду о благодеяниях его отца и тот выслушал его с сияющим от радости лицом.
– Да, мой старик поистине славный малый, – заметил он, смеясь. – Послать на корабль ссыльных собственного секретаря! О, если бы ты видел когда-нибудь, Антон, что за обезьянья фигура у этого секретаря: настоящий мандрил!.. громадные ступни, нечто в роде старых плашкотов, кривые колени, горб на спине и лоснящееся от жира лицо! Вот каков этот красавец, мистер Снаппльс. Надо еще прибавит, что он более полувека преданнейшим образом служит фамилии Кроуфордов. Мне самому пришлось испытать на себе эту преданность, когда мой старик сослал меня в пансион. Для вящщей безопасности папа и мама провожали меня, но когда я без спросу несколько неосторожно высунулся из окна капитанской каюты, то никто, как мистер Снаппльс, столь же неосторожно ухватил меня за шиворот.
Глаза Аскота гневно сверкнули. Даже и теперь он не мог спокойно перенести мысль об опеке над ним, но гнев его продолжался не долго и глубоко вздохнув, он прибавил:
– Ну, Антон, что тут смешного? Пусть же мистер Уимполь продолжает свой рассказ.
– Ты ужасный человек, Аскот! Что, если бы мистер Снаппльс слышал, как ты о нем отзываешься?
– О, будь покоен на этот счет, мой милый! Я относился к нему всегда с полнейшей откровенностью, поверь мне!
Все трое рассмеялись и затем колонист, лежа с обоими молодыми людьми у погасающего костра, продолжал свой рассказ.
– В Капштадте два из кораблей нашей экспедиции должны были отстать, но это вам, вероятно, уже известно?
– Ничуть!
– Ну, так я могу вам сказать это. Нам надо было забрать там семян и молодого скота, преимущественно тех пород, которые могут разводиться в южных широтах. Для этого нужно было отправить на берег сведущих людей, ибо господа офицеры при всем добром желании не могли взяться за это дело.
– Не хотите ли вы сказать, мистер Уимполь, – прервал его Антон и глаза его заблестели, – что моему отцу было поручено делать закупки для правительства?
– Да, сэр! Губернатор позвал го к себе и долго конфиденциально разговаривал с ним. Впоследствии ваш отец рассказывал мне, что сэр Артур взял лишь с него слово и затем отпустил его, ссыльного, на берег без всякого конвоя. Кроммер обещал ему, что не сделает ни малейшей попытки бежать, и этого было, довольно.
– Да, да! – воскликнул Антон. – Этого достаточно. Вы участвовали с ним в этой экспедиции, мистер Уимполь?
– Конечно. Мы вместе посетили все фермы вокруг Капштадта, закупили хорошего отборного зерна… разумеется, и не подозревая, что ему предстоит сгнить и погибнуть за недостатком воды в этой каменистой бесплодной почве.
– Так вы здесь делали посевы?
– А то как же? Но ни у правительства, ни у вольных переселенцев нигде не взошло ни одного зерна.
– Плохо! Значит и отец мой считает эту местность негодной дли хлебопашества, сэр?
– Да, он первый заявил об этом губернатору и первый заговорил о перемене места. Почва здесь пригодна только для овцеводства.
– А давно ли все перебрались на новые места?
– О, уже около года. В порте Джаксоне условия жизни несравненно лучше… если не считать, конечно, войн с туземцами. Да, прежде всего необходимо покорить здешних дикарей…
– Следовательно война с ними уже давно тянется?
– Около двух месяцев. В конце концов этой темнокожей сволочи придется туго, это бесспорно, особенно если к англичанам подоспеет с моря сколько-нибудь серьезная подмога, но пока положение белых еще очень неважное. У них нет мяса, или они вынуждены были съесть весь свой рабочий скот…
– Ну, немного же мяса и мы им доставим, – вздохнул Антон с беспокойством. – Но как же устроился бы сэр Артур в этом отношении даже если бы мир с темнокожими не был бы нарушен?
– Он закупал бы мясо в Америке, но теперь корабли не могут приближаться к берегу.
– А здесь другом нет никакой охоты? – воскликнул Аскот.
– По крайней мере нет такой дичи, которая бы могла годиться в пищу белым. Туземцы едят кенгуру, вомбата, всякую птицу, какая ни придется, едят крыс и мышей, жуков, пауков, древесных клопов, мух… все они пожирают, да еще и сырьем!
– Ужасно!.. В таком случае, они стоят на более низкой ступени цивилизации, нежели островитяне Южного океана. Припомни ка опрятный и вкусный стол в государстве нашего друга Ка-Меги!
– А ты вспомни голых дикарей с Соломоновых островов. По-моему немного разницы в том, есть ли трупы или живых клопов и пауков.
– Здешние туземцы также едят человеческое мясо! – воскликнул Уилполь, – но только не для утоления голода, и не военнопленных. Здесь едят только своих родителей или других близких родственников.
– О, Боже, какие нравы! Какой же смысл этого обычая?
– Это считается почестью для покойных, а если поедают тело чем-нибудь выдающихся людей, то в рассчете, что наиболее ценные из его качеств перейдут при этом к поевшему. Почки разрывают на мелкие кусочки и рассылают их всем друзьям, живущим на далеком расстоянии; они веруют, что отведавший этого лакомстве никогда не ослепнет, а мудрость его будет со дня на день возрастать. Вообще это довольно странный народец, у них нет ни королей, ни оседлости; они никогда не трудятся и даже не строят себе жилищ. Не мало есть таких, что вырывают себе норы в земле, подобно зверям.
– Не повстречаются ли нам эти дикари по дороге в колонию? Отнесутся ли они к нам по-дружески или враждебно?
– Если и повстречаются, то разбегутся подобно зайцам, – ответил Уимполь. – Вообще война, дело им не свойственное, и на колонистов они никогда не нападают открыто. Они осаждают их и где застанут колониста в одиночку, то набрасываются на него толпой и убивают. Цель их не допустить, чтобы белые основали здесь постоянное население, умиротворили бы окрестности и начали бы раздавать земли в частную собственность, ибо от этого естественно уменьшились бы охотничьи угодья туземцев, которые не занимаются ни хлебопашеством, ни скотоводством, но питаются лишь тем, что найдут в лесу, и передвигаются на новое место, как только добыча иссякает. В этих передвижениях они не желают натыкаться на какие-либо препятствия.
– Это весьма понятно, – воскликнул Аскот.
– Да, но так не может продолжаться. Эти темнокожие должны сделаться христианами и хлебопашцами, сперва работая на белых землевладельцев, затем превращаясь в колонистов. Мистер Уимполь, когда можно рассчитывать попасть на на театр военных действий?
– Дней через десять.
– Что?.. Вы же говорили, что тут всего лишь девят миль?
– Это так и есть, но нас отделяет от новой колонии река, которую нельзя ни перейти вплавь, ни переплыть на обыкновенной лодке.
– Почему?
– Потому что это австралийская река, молодой человек, – пожал Уимполь плечами. – Это вовсе не обыкновенная река с удобопроходимыми берегами и прозрачной водой, но широкое пространство, занятое целым рядом соединенных между собой болот, частью поросших, частью открытых, состоящих из тины и засасывающей бездонной грязи, из низменных заливных лугов, с тысячами небольших ручьев и водопадов. Перейти здесь не могут ни всадник, ни пловец, обыкновенная лодка тоже не в состоянии передвигаться по грязи. Каждое болото это настоящая адская пропасть, наполненная густой грязью. Зимой все эти болота высыхают и поверхность их покрывается корой из солонца.
– Говоря короче, сэр, – засмеялся Аскот, – каким же образом можно попасть на ту сторону этой реки?
– Надо строить понтонный мост, другого способа нет.
– Ну, мы это живо соорудим. Вы увидите, какие хорошие плотники наша солдаты.
– Что удивительного, дашь бы достать леса. Но беда в в том, что по нижнему течению этого болота нет никакой растительности, надо подняться вверх по течению, а на это и потребуется девять дней.
– Чу! – воскликнул Аскот. – Лодки едут!
С берегу действительно приближалась небольшая флотилия из всех лодок «Короля Эдуарда» и «Игля», битком набитых солдатами и их багажом. Вдали виднелись белые паруса фрегата, который продолжал медленно двигаться по своему опасному кути между песчаными банками и постепенно приближался к берегу.
Захватил ли капитан Ловелл плотничьи инструменты? Антон ни о чем другом не мог думать, кроме этого.
Наконец солдаты вышли на берег со всей своей поклажей. Антон осматривал у них каждый мешок, прислушивался к бряцанью их вещей. Мука, мясо, сало, бобы, соль… Царь Небесный, неужели конца не будет съедобным вещам?
И опять несли сухия овощи, боченки с водкой, укроп, крупу… и вот, наконец, мешок, в котором как-то подозрительно брякают какие-то металлические вещи.
– Что тут такое? – спросил Антон.
– Всякого рода пилы, молотки, бурава. Топоры есть у каждого солдата за спиной, точно также у каждого есть сверток парусины и пучек веревок. Капитан хочет торопиться изо всей мочи, чтобы как можно скорее придти на помощь к осажденным колонистам.
– Так и следует… Значит мы скоро выступим отсюда?
– Это едва ли возможно!
– Господи! почему же нет, мистер Уимполь?
– Потому что здесь нет дорог, нет даже тропинок. Таким образом все люди устанут до такой степени, что дальнейший путь для них сделается невозможным.
Антон вздохнул, и промолчал. Быть может, у капитана создались иные планы и это, конечно, не замедлит обнаружиться. Он видел, по крайней мере, что солдаты принесли с собой множество факелов.
Прежде всего колониста снабдили порядочным платьем взамен лохмотьев, а затем капитан имел с ним продолжительный разговор обо всех подробностях предприятия; в заключение было решено выступить в поход с рассветом, а до тех пор хорошенько выспаться.
– Палаток не разбивать! – отдано было приказание, – ночь достаточно теплая и в них нет никакой надобности.
Затем разложили костер из зеленых веток, чтобы густым дымом разогнать тучи надоедливых москитов. Каждому солдату было выдано по шерстяному одеялу, расставлены были часовые и боцманский свисток дал сигнал ложиться спать. Но далеко не всем удалось сомкнуть глаза в эту ночь. Антон долго лежал, устремив взоры в темные небеса, словно подкарауливая первые проблески утренней зари.
Неподалеку от него расположилась небольшая кучка ссыльных. Из них, конечно, ни один не заснул, и, вероятно, каждый из них соображал, что бы предпринять, чтобы выбраться на волю.
Тристам сидел, прислонившись спиной – к дереву; они все время расспрашивал всех громким голосом, но не только не добился никакого ответа, но никто даже не обратил на него ни малейшего внимания: – «Тут ли и находится колония? Я желаю видеть губернатора, сию же минуту! – кричал он. – Разве вы не слышите, что я говорю? Где сэр Артур Филипс?»
Он с бешенством потрясал своими цепями и так шумел, что не давал спать никому по соседству. – «Сэр Артур Филиппс, я желаю говорить с вами! Какое право имеют ваши палачи держать меня в оковах? Разве я ссыльный? Разве я приговорен к каторге? Чума на Англию и на всех англичан!»
На «Короле Эдуарде» давно уже был отдан приказ не обращать внимания на его неистовые крики, и то же самое было подтверждено и здесь, на суше. Сперва к нему применяли дисциплинарные наказания, но несмотря на всю их строгость, они не оказали никакого действия и от них пришлось отказаться; с тех пор и было принято за правило не обращать внимания на руготню этого безумца. Ему предоставляли кричать все, что ему угодно, и только делали вид, что не слышат его криков.
Наконец, весь в поту, трясясь от волнения, он замолчал и обратился шепотом к своему соседу:
– Г. Торстратен, послушайте же, г. Торстратен!
Торстратен наморщил лоб. – «Я считаю вас за человека окончательно рехнувшегося, – ответил он усталым голосом. – Вы ведете себя как невоспитанный мальчишка и заслуживали бы и соответствующего наказания. Оставьте меня в покое, или я позову дежурнаго».
– Разве вы не хотели бы бежать, если бы к этому представилась возможность?
– Ну, хотел бы… но причем тут ваше бессмысленное оранье?
– У каждого своя натура, – вздохнул Трастам. – А меня так облегчает, когда я покричу.
Он закутался в свое одеяло и, подобно остальным ссыльным, растянулся возле костра. При этом он как-то незаметно оказался рядом с голландцещ и теперь ему было очень удобно разговаривать с ним шепотом.
– Выслушайте меня, сэр?
– Что вам нужно от меня? Ведь говорил я вам…
– Тсс! Дело идет о нашем бегстве. Если я шумел и кричал, то это имело свою цель.
– В самом деле?
– Вы сейчас оставите ваш насмешливый тон, г. Торстратен. Видите ли возле того дерева, под которым я сидел, тот большой мешок? Ну-с, я знал, что в нем плотничьи инструменты и прорвал в нем сбоку дырку, а через нее мало-помалу добрался и до напильника.
– У вас есть напильник? – поднял голландец голову.
– Ага, теперь вы заинтересовались, не правда ли? Теперь уж не скажете, что я заслужил наказание, как провинившийся школьник?
– Но при чем тут ваши безумные крики, я все-таки не могу понять, – пожал тот плечами.
– Это вы сейчас поймете. Надо же было мне заглушить звяканье инструментов, когда я вытаскивал из них напильник? А вот и он… у меня в рукаве.
– Передайте-ка мне его, – шепнул ему голландец.
– Будем ли действовать сообща?
– Я не могу дать вам безусловного обещания.
– Как вы, однако, осторожны и лукавы. Но не хотите ли вы, прежде чем я передам вам напильник, сначала перепилить им мои оковы у меня под одеялом, а я тем временем задам новый концерт? На это понадобится немного времени.
– Повернитесь ко мне так, чтобы подпиливать было удобно.
– Однако, вы умеете командовать! В ваших глазах все прочие маленькие люди, особенно не получившие образования, совсем даже и не люди, а?
– Не болтайте столько вздора, – с сердцем отвернулся от него голландец. – Я вам, толком говорю, что мне нужно видеть, какое место подпилить.
– Вот! – Тристам высунул руку из-под одеяла.
Голландец ощупал кольцо и на лице его выразилось удовольствие. «Тут уже не стоит пилить, я сломлю это пальцами.»
Затем он засунул обе свои скованные руки под одеяло Тристама и приказал ему: – «Ну, начинайте вашу комедию!»
– Стоит ли, если караульный и без того отошел на самый конец нашего становища?
– Стоит, ибо тут поблизости отдыхает унтер-офицер, а это такой аргус, который спит с открытыми глазами.
– Негодяи! – заорал Тристам, бренча цепями, – разбойники! Где губернатор? Подайте мне губернатора!
Голландец приподнялся на руках и сделал вид, будто изо всей силы размахнулся на Тристама и дал ему подзатыльника.
– Да замолчите же, наконец, сэр! – крикнул он, – если вы осмелитесь еще раз разбудить меня, то я проломлю вам голову.
– А может я вам проломлю? – заревел Тристам. – Ай, ай, не душите меня… не то…
При этом он повернулся так, чтобы Торстратену было поудобнее действовать. И пока оба негодяя громко переругивались и кричали, голландец сломал подпиленное кольцо и высвободил правую руку Тристаму. Молния радости свернула в глазах ссыльного, он искренно поблагодарил голландц и ловко сунул ему напильник под одеяло.
– Теперь дождитесь пока унтер-офицер захрапит, – шепнул он, – и тогда действуйте. Этот осел караульный все еще болтает на противоположном конце лагеря… и если он долго будет этим заниматься, словно старая баба с кумушками, то мы отползем под эти деревья.
Насмешливая улыбка искривила губы Торстратена. – «Они там занялись беседой с боченком водки, – шепнул он, и надеюсь, что мы этим воспользуемся…»
– Ах, чего бы я не дал за глоток водки! – вздохнул Тристам, но не осмелился высказать это вслух, ибо во время вспомнил, как голландец, однажды, выразился при нем: «Для меня пьяный человек самое противное существо».
– Дикари, впрочем, тоже умеют приготовлять водку! – утешал он себя.
Между тем караульный, делая свой обход, снова очутился возле боченка и снова основательно задержался у него. Торстратен поднял голову и начал прислушиваться, заснул ли унтер-офицер.
Казалось, что заснул: глаза закрыты.
– Пора, идем!
– Тише, чтобы цепи как-нибудь не звякнули!
И оба они исчезли, словно тени. Когда сильно подвыпивший солдат вернулся, то шерстяные одеяла лежали на своих местах; он перечел головы своих арестантов и поплелся к тому месту, куда его тянуло непреодолимой силой…….
С первыми лучами восходящего солнца все в лагере зашевелилось. Антон провел всю ночь без сна, первый вскочил на ноги и разбудил своих товарищей. Офицеры вылезли из своих гамаков, сняли посты караульных и отрядили нескольких человек для приготовления завтрака.
Все весело задвигались, оружие бряцало, густой дым повалил от костра, всюду отдавались и повторялись приказания… когда вдруг раздался отчаянный крик. «Что случилось?»
Все сбежались, все взоры обратились к одному пункту на краю лагеря, где лежали десять одеял, набитых травой и камнями и изображавших собой фигуры ссыльных.
– Где они? – слышалось кругом.
Начались поиски и расспросы, потребовали к ответу последнюю смену караула, но никто ничего не мог объяснить. Все десять человек арестантов исчезли.
Капитан был очень огорчен этим обстоятельством. – «Стоит ли преследовать этих негодяев? – раздумывал он вслух. – Право, не знаю, что и делать?»
– Сэр, – вмешался колонист, – не помышляйте о преследовании. За беглецами и без того идет по стопам страшный враг, который неизбежно их погубит – голодная смерть.
– Разве им не удастся прокормиться дико растущими плодами?..
– Боже мой! конечно, нет. Если эти люди не могут питаться хворостом и каменьями, то они погибли.
– Мистер Уимполь, я думаю, вы уж чересчур восстановлены против этой страны и рисуете ее себе слишком черными красками, – сказал Аскот. – Куда ни посмотришь, здесь всюду зелень и цветы, и право я нахожу, что по внешности это очень красивая страна.
– Может быть, но она удивительно бесплодна!
– Итак, оставим беглецов в покое, решил капитал Ловелль, – ибо наша главная задача помочь нашим друзьям.
Услыхав эти слова, Антон вздохнул свободнее, но в сущности он еще не мот разобраться в своих ощущениях. Тристам снова ускользнул от. него чуть не в самый момент разоблачения его мошенничества, а вместе с этим исчезала надежда оправдать старого Кромера и подозрение в краже будет тяготеть над ним всю жизнь. Но тут же Антону приходила в голову и другая мысль; жив ли даже его старик?
Во всяком случае Антон с удовольствием смотрел на приготовления к выступлению. Наконец, завтрак был съеден, костры догорели, все люди взвалили себе на плечи свою ношу, колонист взял своего мальчика за руку и все двинулись в доход.
– Мистер Уимполь, – сказал капитан, – неужели совершенно невозможно перейти через реку возле её устья? Припомните-ка, нет ли тут где-нибудь по близости леса?
– Здесь нет ничего, кроме «скруба», сэр! – ответил Уимполь. – Непроходимая чаща колючих кустарников, где вся почва покрыта кореньями, густо переплетающимися между собой; ни человек, ни зверь, не в состоянии пробраться через эту чащу, никакое дерево не может расти на такой почве; ни одной тропинки не проложено через эту бесконечную пустыню; даже туземцы обходят «скруб», так как в этой пустыне им нечем питаться.
– И весь берег этой реки таков?
– Да, по крайней мере, по её нижнему течению. Повыше картина изменяется, там встречаются съедобные плоды, бродят ватаги туземцев, попадаются великолепные попугаи и какаду, стаи кенгуру и динго, гнезда больших туземных птиц.
– А далеко ли до этого места?
– Если идти хорошенько, то мы дойдем до этого места на третий день к вечеру.
– Хорошо, мистер Уимполь, вы знаете, на каких условиях вы приглашены мною в проводники? Итак, с Богом, вперед!
Отряд двинулся. Дорога шла то по цветистому лугу, то под высокими деревьями без ветер, а затем, когда лес кончился, потянулась каменистая пустыня, без всякой растительности, словно выбеленная горячими лучами солнца. Здесь попадались следы попыток колонистов обрабатывать эту землю, остатки начатых построек новой колонии. Но, как говорил Уимполь, здесь не взошло ни одно посеянное зерно, и обширный пустырь остался мертвым и безжизненным; нигде не было никакой тени.
– Держите левее! – командовал Уимполь. – Антон, я сотни раз проходил этими местами вместе с вашим отцом.
– И нигде не видали ничего, кроме такой же бесплодной пустыни?
– На протяжении многих миль мы не находили ничего другого. Поэтому, ни Кромер, ни я не хотели здесь сеять, но когда наступил период дождей, мы стали опасаться, что зерна прорастут в мокрых мешках, а затем мы подверглись нападению муравьев-львов и тогда волей неволей пришлось разбросать по земле все наши семена, но без всякой надежды на всходы. Их, действительно, и не было.
– А что это за львы-муравьи?
– О, ужасное созданье! В вершок длиной, черные, с острыми челюстями. Они нападают даже и на людей и наносят им настоящие раны!
– Это приятная перспектива! Ваш скруб тут и начинается?
– О, это еще только его преддверие, а вот погодите немного и вы познакомитесь с настоящим австралийским скрубом или бушем. Здесь нам надо пройти через него порядочный кусок, господа!
Все подтянули свои мешки за спиной и отряд начал заворачивать влево. Вскоре река исчезла из виду и, казалось, теперь уже не осталось впереди никаких примет, по которым можно было, бы направлять путь. Кругом расстилалась бесконечная равнина, частью покрытая цветами, частью каменистая, и только вдали на горизонте поднималась цепь совершенно голых гор с высокими отдельными вершинами, уныло взиравшими на безотрадную плоскость, расстилавшуюся у их подножия.
– Не это ли Голубые горы? – спросил капитан.
– Да, сэр. До сих пор через них не проходил ни один белый, но туземцы говорят, что за ними-то и начинается настоящая пустыня. Там есть пустыри величиной с целую Англию, на которых не растет ничего, кроме колючего кустарника.
– Ну, туда я бы не хотел попасть! – воскликнул Туила. – Ведь там приходится вечно ходить в сапогах.
Все засмеялись.
– Много ли туземных племен кочует в этих местах? – спросил Аскот. – Повстречаемся ли мы с ними?
– По всей вероятности. Все здешние туземцы ведут кочевой образ жизни, не знают никакой работы и никаких законов. Когда они поедят в каком-нибудь месте все съедобные коренья и всех насекомых и червей, то перебираются на новое. Никакой движимости, посуды, у них не имеется.
– Любопытный народец! – воскликнул Аскот.
– О, настолько любопытный, что к нему лучше всего близко и не подходить, или подходить за ветром…
– Слышите? – прервал его Антов. – Наши шаги отдаются по земле так, будто у нас под ногами пустота.
– Мы идем над большим поселением вомбатов, – подтвердил Уимполь. прислушавшись. – Вероятно, мы скоро увидим это тупоумнейшее из животных. Если застигнуть его среди камней, то оно так и застынет на месте, или начнет уходить так неповоротливо и неуклюже, что его не трудно поймать руками.
– А можно ли его есть? – спросил один из Солдатов.
– На вкус его мясо отвратительно, сэр!
– Смотрите, вон сидит серый, довольно длинный зверек… там другой… третий…
– Семья вомбатов, – подтвердил Уимполь. – Они водятся здесь тысячами. Одна из разновидностей этой породы живет в норах по лесам.
– Надо убедиться, правда ли, что они не убегают от человека!
Аскот подбежал к одному из зверков, словно дремавшему на своем месте, махал над ним руками, кричал, но все было напрасно Только когда он хотел схватить зверя, то он неуклюже начал уходить в подземный ход, но так медленно в неповоротливо, словно он был смертельно ранен. Аскот спокойно успел поймать его за заднюю лапу и вытащит снова на поверхность земли.
– Вот, господа! Позвольте вам представить одного из представителей здешнего населения, полноправного гражданина этой прекрасной страны!.. Нельзя сказать, чтобы он был красив, но зато удивительно, как глуп!
Он показывал проходившим солдатам пойманного зверка, подняв его кверху за шиворот.
– Мистер Вомбат… честь имею представить вам моих товарищей!..
– Придержите его, сэр! Надо попробовать его мясо!
Но Аскот с величайшим хладнокровием сунул зверя обратно в его нору.
– Ну, это надо у меня спросить! До свиданья, мистер Вомбат, имею честь кланяться!
Шутки Аскота мало-помалу развеселили людей, начались песни, смех, и веселье не нарушалось даже, такими неприятными случайностями, как уколы кустарника. Случалось, что кто-нибудь запутывался ногами в крепких лианах, так что мешок летел через голову, а иногда увлекал за собой и самого путника, но и эти неприятности возбуждали только смех и остроты. Теперь, когда попадались пространства, покрытые лишь камнями, то их приветствовали восторженными криками. Около полудня отряд подошел к небольшому леску и здесь был сделан привал. Но и здесь не было ничего кроме акаций и сосен каури и никакой поросли, никаких плодовых деревьев.
Пить было нечего, кроме запасов воды в походных фляжках; нигде кругом не было ни одного ключа, ни одного ручья, так что в ближайшем будущем предстояло переносить полный недостаток воды. Действительно, что за ужасная страна, эта Австралия! После непродолжительного отдыха отряд двинулся дальше в довольно таки угрюмом настроении.
