Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию

О, разве тогда он не раскаялся от всего сердца… и неужели этого все-таки недостаточно? Неужели он должен еще принести себя в жертву тому, кто нежданно негаданно попал вместо него в руки правосудия?

Эта мысль заставляла его внутренно содрогаться. Ведь, теперь, пожалуй, уж и поздно приносить себя в жертву, он давно уже должен был это сделать.

Где искать теперь этого Джона Дэвиса? Да и жив ли он… кто может дать на это ответ?

Сидя в своей тесной каморке, голландец чувствовал, словно его гора придавила, душила его своей страшной тяжестью, и при этом ясно сознавал всю невозможность бежать, пошевельнуться, спастись.

И вот теперь ему предстоит сделаться обыкновенным рабом на плантациях, существом, которое с раннего утра, подобно рабочему скоту, надевает на себя ярмо и снимает его с себя лишь вечером, чтобы выспаться на связке соломы, отдохнуть и набраться новых сил, но не для себя, не для того, чтобы наслаждаться жизнью… нет… для новых мук, новых тяжких усилий.

И когда он будет уставать и терять силы от непривычного для него и непосильного труда, то его будут хлестать по спине бичем, или даже, быть может, будут сажать на хлеб и на воду, или лишать сна, ибо он не более, как преступник, человек без всяких прав, без всякого значения, известный не по имени, а по номеру, под которым он записан в списке каторжников. Он не только не имеет права возражать своему начальству, но даже и жаловаться на него.

Ужасный жребий выпал ему на долю!

Однажды, когда он мрачно сидел в своей каморке, и в сотый раз оплакивал первый шаг, сделанный им по наклонной плоскости, которая довела его до гибели, он услыхал осторожный стук в стену своей кельи.

– Торстратен!.. Разве вы не слышите?.. Торстратен!..

То окликал его Тристам. Несчастный не мог постоянно бряцать своими цепями, биться о стены своей тюрьмы, подобно пойманному дикому зверю, и осыпать проклятиями своих палачей… бывали часы, когда он плакал от отчаяния и готов был отдать все на свете, лишь бы услыхать человеческий голос. В эти минуты он стучал в деревянную перегородку и просил и молил, подобно ребенку.

– Разве вы не слышите, г. Торстратен? О, что я вам сделал такого, что вы так упорно мне не отвечаете!

Голландец только криво усмехался. Возможно, что Тристам еще несчастнее, чем он. Это было ему приятно.

– Г. Торстратен, я знаю, что вы сидите в вашей камере, знаю наверное. Скажите же мне хоть словечко, хоть одно словечко!

Торстратен молчал и только посмеивался.

– Я признаю свою вину, – продолжал Тристам, – я виноват, что оба мы снова арестованы, я наделал столько ошибок, но, все это поправимо, если мы соединим наши усилия к достижению одной общей цели.

Ответа не было.

Тогда узник принялся колотить обоими кулаками в деревянную перегородку; его размягченное, покаянное настроение, видимо, прошло, и зверь снова взял верх над человеком.

– Я таки заставлю себя слушать, – кричал он дрожащим от бешенства голосом, – что я сделал такого, за что меня держат в тюрьме? Я не ссыльно-каторжный, я насильно завербовав в матросы. И хотя бы для этого пришлось исковеркать все это проклятое судно, я таки вырвусь на волю.

Матросы на палубе отчетливо слышали все эти неистовые крики, но они уже были предупреждены, что на них не следует обращать внимания. Тристам ревел и кричал, топал ногами, гремел цепями, но спустя некоторое время, приступ неистовства миновал и он, обессиленный, упал на пол своей кельи.

Когда корабельный врач вошел к нему со всеми предосторожностями, то оказалось, что Тристам бьется в судорогах, с пеной у рта, с подкатившимися под лоб глазами. Прошло несколько часов прежде, нежели он пришел в себя. «Хочу на волю», – были единственные слова, которых у него можно было добиться.

Тем временем корабль подвигался к своей цели и вот в одно прекрасное утро с марса раздался громкий крик вахтенного:

– Земля!

Антон едва устоял на ногах, от волнения не мог вымолвить ни слова, но глазами задавал тот вопрос, который у него преобладал над всеми его мыслями и желаниями: «Не Австралия ли это?»

Лейтенант Фитцгеральд понял его взгляды.

– Да, мой милый! Это восточный берег континента, Новый Южный Валлис, как капитан Кук окрестил эту страну.

– И… и когда мы к нему пристанем?

– Если ветер не переменится, то около полудня.

Антон не мог совладать с собой, влез на мачту и уселся на ней. Та черная полоска, которая выдвигается из волн, она-то и есть неведомый берег… Что-то таит он в себе?

– Как вы думаете, мы уже издали увидим знаки поселения? – во второй раз спросил он лейтенанта. – Ах, как бы это было хорошо!

– Ну, я советовал бы тебе приготовиться к тому, что этого не будет, мой милый.

– Да, конечно, не будет!

Его волнение мало-помалу сообщилось всему экипажу, во многих руках появились подзорные трубы, каждый шепотом высказывал предположения, надежды, догадки. Торстратен был тоже на шанцах и всматривался в страну, приковавшую к себе взоры, в эту конечную цель длинного, богатого приключениями путешествия. Пока, с палубы судна еще ничего нельзя было различить, но каждую минуту можно было ожидать, что вот вот из океана начнут выростать на горизонте вершины гор и этого момента никто не хотел пропустить.

Тристам колотился в дверь своей кельи.

– Что у вас происходит?.. Я должен знать!.. На судне случилось что-то необычайное!

Но и сегодня ему не было ответа. Он просил, умолял, грозил… все было тщетно.

Один из дежурных матросов тихо дотронулся до плеча Торстратена. – Номер тридцать шестой, я должен запереть вас, следуйте за мной.

– Но ведь до гавани еще далеко! – также тихо ответил тот, бледнея и поникнув головой.

– Но сейчас мы подойдем к ней. Идите!

Голландец понял, что возражать бесполезно. Он сел на лавку в углу своей кельи и с рыданием закрыл лицо руками.

На палубе раздался восторженный, радостный крик. Экипаж увидал землю… она поднималась из лона океана все выше и выше. – Ура! Ура! наконец-то, наконец-то!

Капитан опустил свою трубу. – Я не вижу ни одного паруса, – сказал он, – надо полагать, что суда последней экспедиции уже ушли из Ботанибея.

Общее молчание последовало за этиии словами. Быть может, офицеры были на этот счет иного мнения, быть может, у многих из них роились в головах невысказанные опасения? Во всяком случае вновь основанная колония должна бы держать хоть одно сторожевое судно.

– Наверное, случилась какая-нибудь беду, – думал Антон, повесив голову. – Я так и предвидел.

Время тянулось страшно медленно. Выше и выше поднимался из моря скалистый голый берег Австралии, все яснее очерчивалась бухта с её узким входом, всего в один или два километра шириной. И это-то место называли красивым? Красивее самых знаменитых европейских гаваней?.. Право, что-то этого незаметно.

Голые утесы стояли по всему берегу и замыкали горизонт. Не видно было никаких признаков зелени, или жизни вообще, словом глазу не на чем было отдохнуть.

– Пустыня! – вырвалось у кого-то.

– Тише, тише! Не надо настраиваться на дурной лад.

– Посмотрите, теперь показывается что-то в роде зелени на заднем плане, – воскликнул Аскот.

– Никому неизвестно, насколько далеко врезывается в землю эта бухта. Конца её не видно!

– И суда могут быть в самом дальнем конце её?

– Очень возможно!

Фрегат, благодаря попутному ветру, летел на всех парусах, подобно чайке, и все более приближался ко входу в бухту. Не менее десяти подзорных труб было устремлено вглубь бухты, каждому хотелось сделать свои наблюдения, первому изведать какова новая родина переселенцев.

– Подальше от берега видна масса зелени, – воскликнул Аскот. – Посмотри, Мармадюк, ведь это леса зеленеют?

– Бухта необыкновенно просторна и глубока!

– И в ней масса островов!

– Это плохо, – заметил капитан.

– Судно! Судно! – раздалось внезапно на палубе. – Английский фрегат!

– Не советую обманывать самих себя, – предостерег капитан, – это наверное «Игль», наш спутник, прибывший сюда, вероятно, днем раньше нас.

– Кажется, он стоит на якоре!.. Он заметил нас.

Действительно, оба судна салютовали друг другу знаками, потом «Игль» спустил шлюпку и спустя минут десять капитан Максвелль уже всходил на палубу «Короля Эдуарда».

– Я жду вас с нетерпением вот уже второй день, – сказал он после первых приветствий, – нам необходимо посоветоваться, что предпринять дальше. По-видимому, здесь нет и следов какого либо поселения:

– Нет?.. О, Боже мой!

Из груди Антона почти вырвался крик. – Нет поселения!

Капитан посмотрел на него с состраданием.

– Все это разъяснится, милый друг, – сказал он ласково Антону. – Во всяком случае отряд солдат сегодня же съедет на берег.

Затем он снова обратился к капитану второго, судна. – Из чего вы заключаете, что здесь нет никакого поселения, капитан Максвелль?

– Из того, что многократная пальба из пушек с нашего судна оставалась без ответа. Затем шлюпка с двадцатью людьми подъезжала на близкое расстояние к берегу, но и на их выстрелы не было ответа. Наверное здесь нет англичан, иначе они подали бы нам какой-нибудь знак, по которому можно было бы заключить о присутствии переселенцев на этом берегу.

Капитан подавил вздох. Против предположения мистера Максвелля нельзя было спорить, но все это было очень странно и непонятно.

– Но ведь это Ботанибей! – сказал он.

– В этом нечего и сомневаться.

– И вы же привезли нам из Англии приказание высадиться именно здесь!

– Да.

– Хорошо. В таком случае надо отправить на берег экспедицию и сейчас же.

– Я того же мнения, но не хотел один ничего предпринимать. Надо полагать, что сэр Артур Филипс добровольно покинул это место и ушел или вглубь страны, или дальше вдоль по берегу.

– Хорошо, сэр, – кивнул ему капитан Ловэлль, – надо все подробно обсудить. Почему вы так думаете?

– Потому что здесь всюду кругом песчаные банки и низменные острова. Ботанибей никогда не может обратиться в порт.

– А между тем уверяли, что это прекраснейшее место на свете!

– Это рассказывали в Лондоне матросы с американского судна, пришедшего прямо отсюда. По-моему этого одного достаточно, чтобы заключить, что сэр Артур основал колонию на берегу не этой, а совершенно другой бухты.

Общее молчание последовало за этими словами. Очевидно, снова придется исследовать внутренность неведомой страны, идти навстречу тысячам опасностей и в конце концов найти следы колонии, которую белые переселенцы должны были покинуть, теснимые полчищами раздраженных и неумолимых дикарей.

– Не теряйте мужества, ребята, – ободрял капитан свой экипаж, – ведь только смелость города берет!

– Ура за старую Англию! – раздалось ему в ответ. – Ура капитану Ловэллю!

– Спасибо, дети мои. Спустите большой бот!

Приказ был тотчас же выполнен и все немедленно было приготовлено для экспедиции. Антон с умоляющим видом подошел к капитану; он был бледен, как полотно. – Я поеду тоже, сэр?

– Да, бедный мальчик, конечно!

– И я, сэр?

– Гм, мистер Чельдерс… я право не знаю…

– В таком случае я брошусь за борт и буду плыть за ботом, сэр!.. Неужели в нем не найдется местечка для бедного путешественника?

– Сорвиголова! – рассмеялся капитан Аскот уже знал, что это равносильно согласию, и подбежав к Антону, обнял его дружески и с сочувствием посмотрел на его печальное лицо. – Да не приходи же в отчаяние прежде времени, милый Антон… – Мы, конечно, разыщем наших земляков!

– Если дикари их давно не истребили… а может быть они попали в руки тех ужасных людоедов…

Он не мог договорить стиснул зубы и старался овладеть собой хоть по внешности. Ни один из ударов судьбы, которые он перенес до сих пор, не казался ему столь жестоким, как этот.

– Антон, – шептал ему Аскот серьезным тоном, который был у него большой редкостью, – Антон, неужели ты совсем забыл тот час, когда в предместьи Лондона ты был весь засыпан снегом?.. Только одни, волосы были видны от тебя из-под снегу, когда подоспел мой отец как раз во время и откопал тебя. Ну! разве такая же помощь не может подоспеть каждый момент, хотя все и кажется потерянным?

Антон глубоко вздохнул. – Все возможно! – отозвался он не без сомнения.

– И это в том числе. Неужели ты думаешь, что этот негодяй Тристам не будет разоблачен? Полно, идем, наш бот уже на воде.

Солдаты спускались в лодку, провиант и боевые припасы были уже уложены, оба капитана решили лично участвовать в экспедиции и руководить ею, между тем как «Король Эдуард», войдя в бухту, стал на якорь рядом с «Иглем».

Наконец, бот двинулся к неведомому берегу, на каждом шагу измеряя лотом глубину бухты, причем результаты получались неутешительные. Рядом с такими местами, где нельзя было дна достать, возвышались из воды утесы и песчаные банки, едва лишь прикрытые водой.

Во всяком случае большие суда лишь с большими затруднениями могли бы здесь подходить к берегу.

Капитан Ловелл качал головой. – Никогда эта бухта не может быть сколько-нибудь годной гаванью, – говорил он.

– Следовательно, сэр Артур Филипс ее и покинул, я такого мнения. Но когда «Игль» уходил из Лондона, известия об этил еще не было там получено, и таким образом и произошла эта ошибка.

Эти слова до некоторой степени успокоили стесненное сердце Антона, он вздохнул посвободнее и, по крайней мере, перестал считать все потерянным.

Глава XIX

На берегу Австралии. – Отставший колонист. – Печальные известия. – Луч надежды. – Лагерь на берегу. – Бегство арестантов. – Выступление вглубь страны. – Недостаток провианта.

В бухте оказалось несколько больших плоских островов, бесчисленное множество меньших и еще более того бесплодных песчаных отмелей, на которых ютились одни только черепахи, да морские птицы. По-видимому, люди еще очень редко, или, может быть, и никогда не нарушали здесь прав этих обитателей, ибо они подпускали к себе шлюпку на самое короткое расстояние. Певчия птицы, порхавшие по деревьям на островах, тоже не пугались людей.

В это время года в Австралии была весна. Исполинские камедные деревья, акации и каури простирали свою густую листву над чащей лиан и цветов, и в этой зелени щебетали и порхали тысячи пестрых птиц. Земля в истинном смысле этого слова была одета цветами всех возможных красок и оттенков, перепутавшимися со мхами и серебристой листвою… На поверхности земли не было самого маленького местечка не покрытого зеленью, где бы не кипела жизнь растительная и животная.

От времени до времени на лодке давали выстрелы, после которых несколько подзорных трубок внимательно осматривали весь берег, но нигде не замечалось ни малейших признаков близости человеческих существ.

– Но должны же мы найти хотя бы следы бывшего здесь становища? – заметил капитан – Я решил употребить целую ночь на обследование этого берега.

– Фарватер становится глубже, сэр!

– Посмотрите, какие громадные черепахи на той дюне! Право, следовало бы раздобыть свежого мяса!

– Не теперь, ребята. Прежде надо сойти на берег.

Снова раздавались выстрелы и снова без всяких результатов. Множество попугаев и какаду пронеслось над водой с одного острова на другой и затем опять все смолкло. Берег оставался по-прежнему безжизненным и пустынным.

– До этого места мы уже доезжали, – заметил капитан Максвелл. – Немыслимо, чтобы выстрелы отсюда не были слышны на берегу.

– Но тем не менее я не намерен возвращаться, сэр! Я хочу лично убедиться, что берег совершенно пуст.

– Здесь отличный фарватер, – доложил матрос, измерявший лотом глубину воды, – фрегат шел бы здесь без малейших затруднений.

– Незачем вводить его сюда без особенной надобности, которой я пока не вижу.

Между тем очертания берега становились все отчетливее видны. Исполинские деревья, стволы которых достигали поистине чудовищной вышины, образовали на берегу густой лес; в нем совершенно не было поросли, но своим однообразием и громадными размерами стволов, он производил на зрителей сильное впечатление. Зеленые верхушки образовали высоко на верху непроницаемый свод, и чем ближе подходил к берегу бот, тем величественнее представлялся этот странный лес.

Антон рассматривал берег, не отрываясь ни на минуту от подзорной трубы. Глаза у него начинали болеть от напряжения, но он ничего не мог подметить, когда вдруг чья-то рука легла ему на плечо. Обернувшись, он встретился глазами с проницательным взглядом Туилы.

– Туила имеет сказать тебе нечто! – сказал дикарь.

– Говори же!

– Он видит там человека.

– Невозможно! – воскликнул Антон.

– Он видит. Но белый ли это человек, или одно из страшилищ в роде тех, которые были недавно на корабле, этого он еще не может рассмотреть.

Антон еще внимательнее впился в свою подзорную трубку, даже встал на лавку, но не мог ничего разобрать. – Мне кажется, будто там развевается что-то белое, – сказал он, наконец.

– Да, так и есть. Человек машет палкой с белым платком.

Теперь и другие стали подтверждать то, что первый усмотрел Туила. Гребцы невольно налегли на весла, офицеры не отводили глаз от своих подзорных труб. Да, да, на берегу действительно сто́ит человек.

– Туила, у тебя такое завидное зрение, неужели ты не можешь еще распознать, белый ли это?

– Он в платье, – сообщил Туила. – Рядом с ним стоит ребенок.

– Теперь и я вижу его! – воскликнул капитан.

– И я! и я!

– Ну-ка, Туила, возьми мою трубку, в соединении с твоими глазами, это будет нечто невероятное.

Но туземец покачал головой и, смеясь, повертел трубку в своих руках. – Мне этого не надо, – заявил он, – Туила не дикарь, чтобы любить блестящие вещи!

Все расхохотались, но темнокожий приятель на это нисколько не обиделся. Он оглядывался с довольным видом. – Это белый! – сказал он. – Он бросается на колени, протягивает руки.

– Белый платок привязан к длинной ветке.

– Ее держит теперь ребенок.

– Ты уверен, что это белый, Туила?

– Вполне уверен, господин.

– Тогда странно, чего ради он бросился на колени. Ему нечего ждать чего-либо дурного от людей одной расы с ним.

– Под деревьями виднеется довольно жалкий шалаш.

– Не окликнуть ли этого молодца? – спросил Аскот.

– Пожалуйста, мистер Чельдерс. Я знаю, что у вас горло здоровое.

Аскот приложил ладони ко рту в виде говорной трубы. – Галло! – крикнул, он. – Кто тут есть?

Вместо ответа, с берега долетел слабый умоляющий стон. Неизвестный кивал подплывавшим морякам и простирал к ним руки.

– Вы англичанин? – крикнул Аскот.

– Да!

– Приехали в Ботанибей на судах экспедиции?

– Да!

– Где же находится сэр Артур Филипс с своими ссыльнопоселенцами?

Неизвестный показал вдаль налево: – Туда дальше!

– Так я и думал! – воскликнул капитан. – Колония перенесена на другое место.

– В таком случае может все еще не так дурно!

На этом переговоры и кончились, бот стрелой помчался к берегу и причалил к тому месту, где стоял неизвестный. Высадка на берег произошла без всяких затруднений, шесть человек остались караулить бот, который отошел шагов на пятьдесят от берега и стал на якоре, а офицеры и солдаты направились к неизвестному. Он имел в высшей степени жалкий вид, был истощен голодом и всевозможными лишениями, глаза у него ввалились, платье висело лохмотьями… Ребенок, мальчик лет двенадцати, боязливо жался к отцу.

– Здравствуйте, любезный, – поклонился капитан Ловелль переселенцу, – как ваше имя и что вы тут делаете?

Вместо ответа неизвестный разразился рыданиями.

– О, сэр, сэр! – произнес он сквозь слезы. – Горе и беды мои слишком велики, слишком ужасны! Я прибыл в эту страшную страну в качестве добровольного переселенца, хотел здесь устроиться хотя бы самым скромным образом, думал трудиться и доставить своей семье сносное существование, но… – тут голос его оборвался и он мог продолжать только после некоторой паузы, – но… сэр, сэр! Я потерял всю семью, за исключением этого мальчика… жену, трех младших детей, последние деньги… все!

– Разве почва здесь не годится для обработки? Ничего не производит?

– Ровно ничего! Это каменистая пустыня, на которой произрастает только вереск.

Оба капитана переглянулись. – И конечно, по этой-то причине сэр Артур Филипс и перенес колонию на другое место? – спросил Ловелл.

– Да, в девяти милях расстояния отсюда, в порт Джаксон.

– А почему же вы не ушли вместе со всеми, мистер…

– Джонатан Уимполь, ваша честь! Ах, я не мог покинуть это место, моя жена была при смерти, у детей была лихорадка… и я остался здесь совершенно один. Ради Христа, возьмите меня с этим мальчиком на ваше судно, иначе я погибну в этой пустыне.

Капитан пожал плечами. – Значит, мистер Уимполь, вы намереваетесь все-таки сделаться фермером во вновь основанной колонии? Но ведь, если вы потеряли свой капитал, то вам это вряд ли удастся… от правительства вы не получите никакого пособия.

Несчастный закрыл лицо руками. – Знаю, о, знаю! Ах, сэр, если бы вы согласялись отвезти меня обратно на родину! Хотябы мне пришлось там быть последним чернорабочим, хотя бы милостыню просить, все же я дышал бы там воздухом Англии, находился бы на её благословенной земле. Лишь бы не оставаться в этой ужасной стране!

Вид плачущего колониста всех растрогал.

– Мы сделаем сбор в вашу пользу, – утешал его капитан, – наверное, все примут в нем участие… Как вы думаете, господа?

Офицеры тотчас же изъявили свое согласие и только одна мысль озабочивала всех: если все колонисты вынесли такое же впечатление, как и этот, и станут просить перевезти их обратно в Англию, как быть в таком случае?

Лейтенант Фитцгеральд высказал было это соображение, но капитан успокоил его.

– Там увидим, что делать! – сказал он. – А пока возьмем этого беднягу и посмотрим еще, что скажет сэр Артур. Быть может, на новом месте колонистам живется так хорошо, что они и не подумают возвращаться на родину. Все это еще нужно узнать.

Но человек в лохмотьях, услыхав это, вздрогнул. Лицо его выразило недоумение.

– Сэр! – заговорил он неуверенным тоном, – вы хотите идти в порт Джаксон? Вы хотите отыскать сэра Артура?

– Конечно, почему вы этому удивляетесь?

– Потому… да, впрочем, вы, конечно, не знаете, каково теперь переселенцам на новом месте.

– Не знаем ровно ничего, мистер Уимполь. Говорите же без обиняков все, что вам известно! Разве там случилось что-либо чрезвычайное?

– Вы ровно ничего не знаете?

– Да, не знаем.

Уимполь переводил взоры с одного офицера на другого. – В таком случае мне придется сообщить вам печальные известия, хотя мне это и неприятно! – сказал он. – Колонисты теперь ведут войну с туземцами.

– И их вытеснили из колонии?

– Нет, но осадили ее со всех сторон. Там собралось до двух тысяч чернокожих, поклявшихся истребить англичан всех до единого.

– Боже милосердый! И какая же сторона одерживает верх в этой борьбе?

Уимполь пожал плечами. – Белым, наверное, приходится плохо, – объяснил он. – Но правду сказать, они ничего другого и не заслужили от этих несчастных туземцев, находящихся в полуживотном состоянии. Не было такой жестокости, не было такого зверства…

– Мистер Уимполь, прошу вас заметить, что вы имеете честь разговаривать с людьми, которые лично знают сэра Артура Филипса и привыкли считать его джентльменом. Просим не забывать этого!

– Прошу прощения, сэр, – ответил переселенец, – мне следовало предупредить вас, что сэр Артур, к сожалению, все время хворает, а его непосредственные подчиненные установили слишком легкомысленный порядок. бесчисленное множество ссыльных успели скрыться, и так как они не умели устроиться в этой пустынной и негостеприимной стороне, то они соединились с туземцаии против англичан. Насильно завербованные морские солдаты тоже перешли к ним; добровольные же переселенцы, которыми теперь никто не управляет, ведут разбойничий образ жизни, не признают никаких прав и законов, делают все, что им вздумается и по этой причине наводят страх на все партии.

Офицеры переглянулись. Поистине, нельзя было обрисовать картину жизни новой колонии более мрачными красками. Губернатор Филипс болен, его подчиненные самовольничают, ссыльные вырвались на свободу, колония окружена дикарями – все это страшные вести.

– Скажите еще только одно! – воскликнул капитан Ловелль. – Неужели и войска взбунтовались?

Уимполь покачал головой, в глазах его сверкнула гордость истого бритта. – Нет, сэр! Они остались верными своему долгу. Ни один из них не нарушил присяги.

– Слава Богу! В таком случае не все еще потеряно. С этими белокожими и чернокожими негодяями мы сумеем справиться!

Он положил руку на эфес шпаги и обернулся к своим товарищам.

– Если-вы, господа, разделяете мои взгляды, то нам следует разбить всю нашу силу на две части. Одна двинется к театру военных действий морем, другая сухим путем через лес, ибо необходимо как можно скорее придти на помощь к нашим теснимым друзьям.

План этот был всеми одобрен. – Быть может со стороны моря доступ в колонию даже и свободен, – предположил один из офицеров.

– Это верно! – подтвердил Уимполь. – Туда и подходили суда уже два раза, но не могли высадиться… Иногда отряды дикарей заходят и сюда и тогда я получаю от них известия о положении вещей.

Каптан пожал плечами. – Если гавань в руках сброда разбойников, то наши орудия проложат через них дорогу для нас, – заметил он спокойно и затем снова обратился к переселенцу: – мистер Уимполь, вы можете объясняться с здешними туземцами на их языке?

– Я почти все понимаю и они понимают меня.

– Этого достаточно. Без сомнения, вы знаете дорогу сухим путем в новую колонию?

– Да, сэр, но…

– Тут нет места ни для каких «но», мистер Уимполь. Вы находитесь в британских владениях, следовательно, вы подданный его величества короля Англии и обязаны безусловно подчиняться ему. Вы и будете проводником его войск.

– Если вы настаиваете, пусть будет так, – отвечал переселенец со вздохом. – Я бы предпочел, конечно, чтобы меня от этого избавили.

– Это невозможно, мистер Уимполь. Но ваша служба не останется без вознаграждения, если вы будете нести ее верно и добросовестно… в противном же случае, при первой попытке изменить, вы получите пулю в лоб, так и знайте… А теперь, господа, – обратился он снова к своим офицерам, – надо действовать как можно быстрее и решительнее. Каждая минута дорога. Я полагаю, что вы примете начальство над морским отрядом, капитан Максвелл, я же пойду с войском сухим путем, между тем как мой корабль войдет в бухту и останется здесь на всякий случай. Это совершенно безопасно, ибо я думаю, нам нечего опасаться нападения с моря.

– Следовательно, – заметил капитан Максвелл, – если я вас правильно понял, то я должен отдать вам всех своих солдатов, не так ли?

– Да, я хотел вас попросить об этом. Старший офицер «Короля Эдуарда» примет над ним командование, а я двинусь в поход… Туила, ты как думаешь? – обратился он к туземцу. – Пойдешь со мной, или останешься на фрегате?

Островитянин засмеялся. – Я буду помогать вам победить дикарей, – заявил он, – пусть они научатся носить штаны и играть на гармонике. А кроме того их нужно отучить от человеческого мяса!

Туила даже содрогнулся при этих словах. Когда дикари с Соломоновых островов были на судне, он забился в угол, негодовал и возмущался и ни за что не хотел быть свидетелем унижения своих братьев; теперь же он, напротив, хотел стать в ряды тех, которые с мечем в руках намеревались положить конец всем зверствам и внести первый луч света в мрак язычества. – Я иду с вами! – повторил он несколько раз.

– В таком случае, – сказал капитан, – протягивая ему руку, – кто хочет сопровождать меня в этом походе, пусть остается здесь. Что же касается меня самого, то я сперва отправлюсь на фрегат, отдам свои приказания и затем возвращусь к войску. На это достаточно будет несколько часов. Г. лейтенант, пусть пока люди расположатся здесь бивуаком, и главное, покормите этого несчастного и его сына.

Он велел окликнуть матросов, остававшихся на боте, и когда бот причалил, он сел в него со всеми офицерами и матросами и поспешил на фрегат, между тем как солдаты осталась на берегу и тотчас же разложили костер, чтобы сварить себе ужин. Сало, мясо, бобы были у них с собой, были и сушеные овощи, но где же пресная вода?

– Нет ли здесь по близости какого-нибудь ключа, мистер Уимполь?

– В расстоянии получаса ходьбы отсюда есть озерко, – ответил он, – мой мальчик может показать вам дорогу.

– Неужели вы здесь ничего не сеяли, у вас нет никакого скота? Коз, кур, или хоть голубей?

– Когда вы познакомитесь с этой страной, вы этому не будете удивляться! – ответил переселенец. – Каменистые пустыри, вереск и обширные поляны, покрытые травой, вот все, что здесь можно найти.

– И нигде на клочка плодородной земли? Нигде красивых пейзажей?

– О, это местами и попадается. Есть много великолепных уголков, много пространств земли, покрытых роскошной растительностью, но это лишь в виде исключения. Землепашество в истинном смысле этого слова здесь невозможно; плодовые деревья и разные овощи еще могут кое как произрастать, главным же образом здешняя местность годится для скотоводства. Но у кого нет для этого средств, тот погибает, голодает, терпит всяческие лишения, будь он самый трудолюбивый человек на свете. – Солдаты расположились кружком под тенью высоких чудесных деревьев, угостили земляка салом с хлебом, дали ему хлебнуть водки – все это были лакомства, которых он давно уже не отведывал. Тем временем вернулись ходившие за водой и началось приготовление горячей пищи.

– Порядочная лужа! – ворчал один из солдатов, – вода грязная, да и к ней почти невозможно добраться. Терновник и лианы до такой степени обросли этот так называемый пруд, что пока достанешь из него каплю воды, обдерешь и руки, и лицо, и платье.

Уимполь подбирал тщательнейшим образом каждую крошку хлеба. – Теперь здесь весна, – заметил он, – а вот посмотрите каковы осень и зима; в это время громаднейшие пространства совсем необитаемы из-за недостатка воды.

– Как же без неё обходятся туземцы, сэр?

– О, для них вода совсем не имеет такого большего значения, как для нас. Они поедают свою пищу сырою, или в печеном виде, а когда, жажда начинает их одолевать, они обкладывают, голое тело сырой землей. Что касается мытья, то они не имеют об этом ни малейшего понятия, даже слова такого у них нет.

– Славный народец, – насмешливо заметил один из солдатов. – Право, не знаю, с какой стати идти за тридевять земель завоевывать такую страну!

Все промолчали на это. Солдаты уже попытались напиться плохой воды и нашли, что она совершенно не годится для употребления. Теперь они тупо глядели в пламя костра и упорно молчали. После всего, что они слышали об этой негостеприимной стране, немыслимо было особенно оживиться и предстоявший поход против дикарей нимало не веселил солдатского сердца.

Задумчивее и молчаливее всех был Антон. С того времени, как он услыхал, что две тысячи туземцев окружили стан белых, им овладело сильнейшее беспокойство. Итак, в этот момент его отцу приходится иметь дело со всеми ужасами, с какими сопряжена война с свирепыми и беспощадными туземцами!