Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию
Глава IX
Охота. – Роскошный пир после долгого воздержания. – Покинутая деревня островитян. – Охота на свиней, – Заблудились. – Война между туземцами. – Белые открыты.
– Я думаю, нам следует идти двумя отрядами, – сказал один офицер, – так мы скорее раздобудем себе чего-нибудь на жаркое.
– Есть у кого-нибудь рог или труба?
В ответ заиграла веселая мелодия, а с другой стороны послышался пистолетный выстрел.
– Мы нашумим тут вдоволь, прежде чем нападем на добычу.
Наши путники разделились на две группы по пятнадцати человек в каждой и условились на счет сигналов, по которым находить друг друга на обратном пути. Лейтенант Фитцгеральд, Аскот и Антон, и вместе с ними Мульграв, были в одной группе, которая отправилась вверх по реке; другая же осталась на морском берегу поискать, не окажется ли черепах.
Отошедши немного, первая группа услыхала за собой ружейные выстрелы. Без сомнения, оставшиеся стреляли в кур и голубей, чтоб сварить себе суп, если, за неимением масла, нельзя было иметь жаркого.
– Нам бы тоже не мешало поохотиться, – сказал Аскот. – Соль и всякие горшки у нас есть. А плодов сколько угодно! Ура! вот малина.
– А тут должно быть апельсины.
Находка была весьма приятная. Целые месяцы не видать ничего, кроме солонины и стручков, – в лучшем случае немного сушеных овощей, а тут масса ягод и свежих плодов, цветы и бабочки, лесная тень и пение птиц, – словом – из полымя в рай!
Все набили карманы сладкими, душистыми апельсинами, и руки работали над чисткой и отправлением их в рот. Медленно двигаясь вперед, путники все глубже и глубже проникали в роскошный лес. Мальва всех оттенков обвивали стволы деревьев; красивые низкорослые Nipapalmen и высокие древовидные папоротники окаймляли берега реки; тут же росло еще одно дерево, при виде которого старый Мульграв весело воскликнул: – Вот вам и овощи! Это – Гачо.
– Калла! – вскричал Антон. – Калла! У нас в Маленте, разводят ее на окнах.
– Не такой величины, как это, конечно? У ваших стебель небойсь, толщиной с палец?
– А здесь у него ствол, как у дуба, листья фута в четыре длиною, Боже, какая разница!
Старый Мульгран сорвал с дерева несколько спелых луковиц и, с довольным видом, закивал головой. – Подождите ребята, скоро найдем в хлебное дерево, и тогда у нас будет все необходимое. Эти плоды можно собирать в продолжение восьми месяцев; мы закопаем их, пусть забродят (gären), тогда мякоть можно сохранять долго.
– А вкус, небойсь, прегадкий?
– Гм, – не надо только стараться нюхать, сэр. Приток же, ведь это не надолго, только пока доберемся до австралийского материка. Это вынести не трудно.
– А свиных-то следов что-то не видать, – сказал Аскот. – Если бы удалось нам раздобыть пять-шесть штук, то можно бы сняться с якоря.
– Ба, ба! – вскричал унтер-офицер. – Видите вон дерево, с громадной крышей на верху? Это хлебное дерево.
Все сразу остановились. Пред ними было дерево с прямым стволом в 50 ф. вышиною. Верхний конец его делился на несколько частей с прекрасными, прямо стоящими ветвями. Светло-зеленые листья в 1½ ф. длиною украшали это великолепное дерево, а фрукты, величиною с человеческую голову, сидели не на ветвях, а выходили прямо из ствола, окружая его большими луковицами с земли до самой кроны. Все вместе представляло странное, невиданное до сих пор ни одним из европейцев зрелище.
Эти громадные деревья росли так близко одно от другого, что листва их густо переплеталась между собою, образуя целый навес, не пропускавший ни одного луча солнца.
Здесь не было ярких цветов, насекомые избегали этой прохладной полутьмы, и только ящерицы шныряли повсюду в необычайном изобилии. Здесь путники наткнулись еще на одно весьма приятное открытие. У стволов хлебного дерева там и сям ютился густой кустарник, любящий затененные места, мирт, а под ними находились гнезда, в которых куры сидели на яйцах, или усердно кормили своих неоперившихся птенцов.
Топот и шорох, клохтанье и кряканье встретили наших путников в этом благодатном уголке, где можно было и освежиться и подкрепить свои силы.
Плоды хлебного дерева имеют шестигранную скорлупу желтого цвета, а под ней аппетитного вида, белоснежную мякоть, которая и должна была составлять главную часть обеда. Матросы и солдаты, как толпа шаловливых мальчиков, бегали и прыгали, собирали плоды, носили хворост, смеялись без причины, острили и подтрунивали друг над другом, отпуская веселые шутки и позабыв все невзгоды последних недель.
Часть молодых экскурсантов отправились на охоту за курами. Очевидно, сюда никогда не заходили хищные звери, да вероятно очень редко и люди, так кал птицы были до такой степени смелы, что не стоило большего труда убивать их. Ощипав и выпотрошив с дюжину кур, приправив солью и кое-какими травами, по указанию Мульграва, матросы поставили варить суп, и скоро в котлах заклокотало вкусное варево, и пары его приятно защекотали обонятельные нервы путешественников.
Потом положили в горячую золу луковицы Гачо и принялись печь плоды хлебного дерева. Мульграв заставил молодых людей набрать несколько больших листьев и, нарезав мякоть плодов пластинками, завернул ее в эти листья, которые потом положил между двумя плоскими, горячими камнями. Скоро оттуда показался синеватый дымок, – дело шло на лад, как объявил Мульграв.
С другой стороны костра солдаты занимались варкой яиц в смятку, а оба мальчика между тем собирали ягоды, укладывая их на громадные листья каллы.
Везде кипела жизнь и деятельность, все проникнуто было тем радостным чувством, которое всегда рвется наружу после пережитых тревог.
– Еще находка! – раздалось с берега. – Ура! скоро мы будем пировать, как знатные вельможи!
– Раки! Вали их в котел!
– Есть и рыба, – столько, что бери хоть руками.
– На этот раз харчей сколько угодно! Теперь давайте есть, ребята!
Тарелок конечно не полагалось: большие жестяные кастрюли с супом установили на камнях и в каждую человек по пяти, с отменным аппетитом юности, опустили свои ложки. Как вкусно! Только тот вполне может оценить это, кто целыми неделями не едал мяса. – Яйца в смятку пили прямо из скорлуп, кур разрывали руками, да и таро нашли вполне съедобным. Наконец, на сцену явилось хлебное дерево, – в некотором роде дессерт.
Мульграв сперва остудил это блюдо и с видом торжества предлагал его общему вниманию.
– Разве не великолепно?
– Как белый хлеб! – вскричал один.
– Что твой песочный торт!
– Ах, еслиб да к нему масла!
– А то жареной свинины, – еще того лучше!
– Идем! Идем! – скомандовал лейтенант Фитцгеральд. – Теперь мы сыты, пора подумать о нашей охоте.
– Солнце садится, и скоро свиньи пойдут пастись в сырую низменность, – мы непременно встретим табун.
Кухонную посуду наскоро перемыли в реке, и путешественники двинулись дальше. С моря веяло свежестью, красный шар солнца низко стоял на западе, – пройдет еще час, и наступит ночь.
– Странно! где могут быть обитатели острова?
– Посмотрите ка, – сказал лейтенант. – Как странно растут ветви вон там, наверху.
Старый Мульграв защитил рукою глаза. – Вверху? – спросил он. – А, теперь мне все ясно! Эти две перекрещивающиеся ветки не выросли на дереве, а положены человеческими руками. Это дерево «Табу», т. е. святое, – вон и то также; теперь понятно и обилие плодов. Весь этот лес посвящен богам, и никто, под страхом смерти, не должен прикасаться ко всему, что растет здесь.
Лейтенант тревожно посмотрел на старика. – Мульграв! – сказал он, – вы говорите серьезно?
– Клянусь жизнью, сэр. Даже во время самой сильной нужды и голода «Табу» неприкосновенен для диких.
– Так нам надо поскорее уходить. Что могут сделать пятнадцать человек против целой деревни?
Унтер-офицер покачал головой. – Жить под защитой «Табу», это общий обычай, – сказал он. – И вероятно, дикари разобрали свои хижины, или, лучше сказать, навесы, потому что они вовлечены в войну.
– Так и мы пожалуй попадем в район военных действий и должны будем принять ту, или другую сторону.
– Если б только нам попалось по дороге стадо свиней, – тогда завтра утром мы могли бы вернуться на корабль.
– Да, а без провианта, – какой в этом смысл?
– Утро вечера мудренее, – сказал Аскот. – А может быть наш повар умеет и без брожения сохранять хлебное дерево. Завтра мы снесем на корабль целый запас, – там будет видно.
– По-моему, тоже. А пока день не кончился, будем продолжать наш путь. Вернуться мы можем всегда.
– Дай Бог! – подумал Антон, но не решился громко высказать своего сомнения.
Густые заросли со всех сторон окружали маленькую кучку людей, – особенно выдавались пальмы своей разнообразной листвой, и стройные стволы апельсинных деревьев. Через некоторое время начали попадаться, огороженные пространства, на которых росли дыни, таро, маис и бататы. Видны были следы работящей человеческой руки, показались сплетенные из травы навесы на четырех деревянных столбах, наконец кучи камней с остатками древесной золы, – очаги первобытных жилищ, в которых циновки, заменявшие стены, вероятно, жители захватили с собой, при бегстве. бесчисленное количество кур расхаживали у самых ног чужестранцев, пестрые и белые голуби группами сидели на покинутых навесах. По всему было видно, что совсем недавно здесь жило оседлое, мирное население.
Мульграв освидетельствовал почву с проворством североамериканского индейца. – Взгляните сюда, господа, – вскричал он, – видите, вот тут, где лежали циновки для спанья, уже преспокойно растет трава, – очевидно, что уже недели две на этом месте никто не живет.
– Так значит, здешние обитатели должны были уйти прочь под напором более сильного племени. Может быть, нападавшие пришли в лодках с какого-нибудь другого острова.
– Наверное так. Лодки спрятаны где-нибудь под кустами.
– Ребята! – вскричал лейтенант, – нам, я думаю, нет дела до раздоров этих дикарей. – Во всяком случае, военные действия происходят где-нибудь далеко отсюда.
– Я думаю тоже, – иначе наши выстрелы уже возбудили бы любопытство.
– Как бы то ни было, а нам теперь всего важнее убедиться, есть-ли тут действительно свиньи.
И наши путники опять медленным шагом двинулись вперед через лес, внимательно рассматривая почву при лучах заходящего солнца, пока наступившая темнота не заставила их наконец остановиться.
Перед глазами путешественников расстилалась болотистая низменность, а за ней пустынное каменистое шоссе, на котором возвышались горы вулканических пород, живописно чередуясь с узкими ущельями и ложбинами. Кое-где между валунами поднимались стройные стволы пальм; красные и золотистые цветы исполинским пестрым венком окружали серые каменные глыбы, с вершин которых орел высматривал добычу, а у подножия, в ущельях, свернувшись кольцами лежали змеи, уползая в своя логовища при малейшем шорохе.
Русло реки в этом месте было очень узко, так что можно было пожалуй перескочить ее одним прыжком. По берегам лежали большие купы сухого прошлогоднего камыша, в перемежку с пышными лиственными растениями и кустами таро, ветви которых были обглоданы какими-то крупными животными. Тут же, на земле лежал прекрасный белый цветок с оборванными лепестками, подальше подломленная пальма склонила свою гордую вершину, а вот наконец широкий след, протоптанный по направлению к журчащей реке, падающей с горных высот.
– Свиньи! – сказал, унтер-офицер, теребя себя от удовольствия за бороду. Теперь у нас есть и мясо, господа!
– Только осторожно-ли это будет, – стрелять здесь?
– Нужда не спрашивает, – надо стрелять!
Они выбрали самую густую заросль, где бы вспышка огня при выстреле не могла их выдать, и засели туда.
Была тихая, светлая ночь; на листьях и цветах лежала роса; порою до слуха долетал звук падающих на хворост капель, тихое жужжание насекомого, или чуть слышный перелет его с цветка на цветок.
– Видите там горы камыша? – прошептал Мульграв, – Это наверное семейное помещение свиней.
– Не пойти-ли на приступ? – спросил Аскот.
– Ого, молодой господин! Вы никогда не видали рассвирепевшего кабана?
– Видал, – с улыбкой сказал Аскот. – В имении моего отца был один, который считался очень страшным. Я его однажды выгнал из стойла и проехался на нем верхом Помнишь, Мармадюк?
Лейтенант тоже улыбнулся. – Ты всегда был головорезом, кузен Аскот, – сказал он. – Кабан, в конце концов, со страху, забежал в деревенский пруд.
– Но я крепко держался у него на спине. Волей неволей ему пришлось-таки вынести меня на берег.
– Шш! – остановил его унтер-офицер. – Кажется, почтенное семейство собирается в поход, на реку.
– Да вы действительно так твердо уверены, что тут есть свиньи, Мульграв.
– Вполне уверен, сэр. – Ну, вы слышали?
– Легкий писк, или свист.
– Это самые юные, – бэбэ щетинистой мамаши.
Прошло еще несколько минут, и явственно послышалось глухое хрюканье; в тростнике зашуршало, и высунулась неуклюжая голова украшенная двумя бивнями.
– Глава семейства, – сказал Аскот, театральным жестом указывая вперед.
– Пст! Ни слова, сэр!
Кабан разбросал бивнями во все стороны стебли камыша и вышел на открытое место, и вслед за ним, нелепыми прыжками высыпало все семейство, – старые и молодые и самые юные, – жирные и белые, в самом приятном настроении, которое они выражали беспрерывным визгом. Вся эта компания гурьбой бежала к топкой полосе вдоль речки, и тут, среди камышей и водяных растений, принялась валяться, принимая пред ужином грязевую ванну.
– Смотрите, как этот щетинистый зверь губит прекрасное таро! – прошептал Аскот. – Ежеминутно своей круглой тушей он давить их дюжинами.
– Хватай его за рога! – также тихо сказал лейтенант.
– Вот еще шевелится куча камыша. Ей-Богу, их все прибывает. Этой порции нам хватит на весь остальной путь.
– Какое чудовище этот черный кабан!
– Берегитесь его поранить! – многозначительно сказал Мульграв. – Если вам жизнь не надоела, – будьте осторожнее!
Свиньи между тем принялись за еду, выбирая среди всего окружавшего их изобилия только самые свежие побеги. они хрюкали и визжали, катались и неуклюже бегали взад и вперед, – казалось, теперь настал удобный момент для первого залпа.
– Стреляй! – скомандовал Мульграв.
По всей линии затрещали выстрелы. Рев раненого зверя возвестил им победу. Несколько свиней, истекая кровью, катались по земле, а черный кабан, свирепо подняв бивни, кинулся на невидимого врага.
– Назад! – закричал лейтенант. – Назад!
Кабан рыл от злости землю, хрюкал и вертелся кругом и вдруг, заметив одного солдата, который укрывался за стволом кокосовой пальмы, опрометью кинулся на неосторожного.
Раздался страшный крик.
– Помогите, помогите! он убьет меня!
Кабан всей тяжестью навалился на дерево, а солдат отбежал в сторону, не покидая защищавшего его ствола. Он знал, что иначе ему грозит неизбежная смерть, – один неверный шаг, неверно расчитанный поворот, и он погиб.
Стрелять не было возможности. Человек и зверь двигались так близко один возле другого и так быстро, что пуля назначенная для кабана, легко могла попасть в солдата. Кора с дерева летела кусками, кровь зверя окрашивала землю, но борьба шла, не ослабевая. Обезумев от ярости, кабан слепо накидывался на пальму то с правой стороны, то с левой. Крики о помощи раздавались все громче.
Вдруг Аскот выскочил из своего убежища и прикладом ружья нанес сильный удар в голову кабана; зверь, с громким криком, обернулся и кинулся к новому врагу.
Аскот мужественно встретил нападение. Ружье лежало уж на земле, в руках у него был короткий пистолет, направленный в глаз разъяренного зверя, и когда тот наклонил голову для нападения, от соседних скал уже неслось эхо его выстрела. Кабан сделал прыжок, потом зашатался и упал, но тотчас же быстро поднялся опять.
Аскот неизбежно погиб бы, если бы Антон и лейтенант во время не подоспели. на выручку и прикладами ружей не освободили его от опасности. Другой кабан уже был убит раньше, вместе с четырьмя свиньями и несколькими поросятами; остальные спаслись вплавь, или бежали в лес.
– Ура! – вскричал Аскот. – Теперь у нас вдоволь мяса!
Солдат замертво лежал на земле. Пережитый им ужас почти лишил его рассудка, руки и ноги у него были холодны и дрожали. У старого Мульграва текла кровь из раны на плече, у лейтенанта Фитцгеральда был разорван мундир, и один матрос напоролся на корень дерева.
Но, несмотря на все эти приключения, бодрое, веселое настроение не оставляло наших путешественников. Убитых животных положили всех рядом, сами укутались в принесенные с собой шерстяные одеяла и выбрали для ночлега по возможности сухое место, где можно было бы соснуть.
Антон и один из солдат были назначены в караул в первую очередь. На этом благодатном острове не было ни хищных зверей, ни ядовитых змей; это друзья наши знали, потому спокойно могли наслаждаться чудным воздухом и видом звездного неба. Антон даже сделал предложение провести время с пользой.
– Давай, разделим туши на части, – сказал он. – Ведь в таком виде нам их не снести.
Солдат согласился. – А ты смыслишь что-нибудь в этом деле? спросил он.
– Конечно. Дома я всегда присутствовал, когда перед Рождеством делили туши.
– Бедняга! – сказал с сочувствием солдат. – Видно, что ты тоскуешь по родине.
– Потому что я вздохнул? Это от мысли о нашем местечке близ Кутина. Но бросим это, – прибавил он быстро. – Пока живешь, надо надеяться.
– Ты все думаешь об отце, Антон?
– Да, конечно.
– Ну, дружище, утешься, другим тоже не легче. У меня дома старики, которые, может быть, умрут с горя, когда печальная весть дойдет до Англии. Надо предаться воле Божией.
Антон кивнул головой. – Я так и делаю, – сказал он. – Но иногда приходят такие тяжкие мысли, что осилить их невозможно.
– Мы примемся за свиней по порядку, – прибавил он. – Нам может пригодиться только мясо и жир.
Оба принялись за работу и, пока остальные товарищи спали, они разрубили туши и навязали отдельными связками, которые можно было потом нести на спинах, или на длинных жердях.
Все шло своим порядком, и уже вторая смена готовила вкусный завтрак, когда последние заспавшиеся повылезали из под одеял. В голове лейтенанта роились обширные планы. Он намеревался придти сюда еще раз на следующий день с большим отрядом, чтобы сделать запасы на все время дальнейшего путешествия.
– Меня удивляет одно, – сказал он, – почему товарищи не подают о себе никаких знаков!
– Они верно уж давно на корабле, Мармадюк.
– Будем надеяться, а теперь – вперед!
– Вот что я хочу предложить вам, сэр, – сказал Мульграв. – Мы могли бы сократить обратный путь, если пойдем к берегу не по течению реки, а напрямик.
– Да, – сказал лейтенант. – Это было бы большое облегчение. Только уверены-ли вы, что мы можем это сделать без проводника?
– Я думаю. В случае чего, обратимся к компасу.
– Ну, так с Богом! Как удивятся там, на корабле! Мы несем около 400 фунтов мяса и жира.
– А остальные, вероятно, черепах и рыбу. Через сколько часов мы можем быть на корабле?
– Самое большее через пять, я думаю.
– Значит к двенадцати, – это было бы хорошо.
Наполнили водой сосуды и разобрали тяжелые связки.
Стояло прохладное, веселое утро. Ящерицы шуршали в траве, крупные бабочки перелетали с цветка на цветок, ноги мягко утопали в густых мхах.
– Не спеть-ли? – спросил Аскот.
Лейтенант покачал головой. – Лучше не делать никакого шума. Ах, если бы мы были уже на море!
– Разве у тебя дурные предчувствия, Мармадюк?
Фитцгеральд провел рукой по глазам. – Почему мы неслышим сигналов от товарищей, – повторил он.
Мало-помалу его тревожное настроение сообщилось и другим.
– Хотя все как будто и хорошо, но какая-то беда идет нам навстречу, – со вздохом сказал Антон. – Дядя Мульграв, мы еще не сбились с дороги?
Старик посмотрел на компас. Нет, сэр, мы идем верно.
– Хорошо, хорошо, только бы поскорее увидать море!
Мало-помалу лесная чаща начала редеть, почва становилась все тверже, и вместе с тем ползучия растения с прекрасными яркими цветами стали исчезать. Из-за деревьев начали показываться каменные глыбы, на земле попадались камни.
– Горная цепь, – вздохнул лейтенант, – Что, если она преградит нам дорогу!
– Это было бы ужасно, но ведь наверное есть перевал.
– Вы не слыхали сейчас какой-то странный звук, сэр? Будто игрушечная труба.
– Если бы это наши товарищи!
И лейтенант остановился, прислушиваясь.
– Если повторится, я сделаю к ряду три выстрела, по уговору.
Все остановились и насторожились. Не попали-ли товарищи в беду?
– Ты, должно быть, ошибся, – тихо сказал Аскот.
– Наверное, нет. Это был звук, не напоминающий никакое животное.
Фитцгеральд опустил руку с пистолетом.
– Ничего, – сказал он, – покачав головой.
– Теперь будем искать перевал, было бы поистине ужасно, если бы горы заставили нас вернуться назад.
– Этого не случится, сэр. Туземцы наверное сообщаются через горы в этих местах.
– А может быть, поднявшись, мы увидим море!
– Вот было бы счастье!
Опять взвалили на плечи ношу и только что хотели двинуться в дальнейший путь, как вдруг неподалеку раздался протяжный звук рожка и в ответ ему несколько других.
У наших друзей опустились руки, они испуганно переглянулись.
– Это не европейский сигнал, не настоящая труба.
– Во всяком случае, туземцы близко, – сказал Мульграв.
– Значит, нам надо укрыться.
Лейтенант, объясняясь скорее знаками, чем словами, распорядился спрятать связки мяса под исполинскими листьями таро и зарядить, на всякий случай, ружья.
После этого участники экспедиции бесшумно попряталась в лесу, за каменными глыбами.
Как самый главный, первым пошел лейтенант Фитцгеральд, за ним Мульграв, выдававшийся между всеми своей белой, до пояса, бородой и богатырской фигурой, и затем остальные тринадцать человек.
Вдруг Мульграв остановился. – Ого! – прошептал он. – Вот так история! Перед нами разыгрывается битва.
Раздался еще раз тот же звук, и на этот раз путешественники увидали голого туземца с рожком, и затем перед глазами их развернулась пестрая, разнообразная картина.
Два войска туземцев стояли одно против другого шагах в пятидесяти, по-видимому готовясь к бою. Одно войско было менее многочисленно, но очевидно имело в своих рядах знать маленького народа, о чем можно было судить по внешнему виду воинов. Густые волосы их были убраны перьями, рыбьими зубами, чучелами птиц и бесчисленным количеством раковин, а тело все сплошь татуировано. Вооружение их состояло из прекрасных деревянных пик, усаженных в два ряда зубами акул. С пояса свешивались тяжелые деревянные палицы.
– Взгляните на дикаря, что стоит на камне, – прошептал Аскот. – Право, принц до корня волос.
– И не иначе, как король этого острова.
– Какой плащ! В самом деле, чудное одеяние! И как этот молодец носит его! Никакой горностай нельзя носить на плечах с большим достоинством.
Волосы юного островитянина на камне были украшены раковинами и нитями красных ягод, а посредине на голове была корона из перьев; но самую красивую часть его костюма составлял широкий развевающийся плащ из ожерельев маленьких певчих птичек, – одеяние, на изготовление которого вероятно было, потрачено немало лет. Этот белый, отливавший серебром, плащ по краю украшен был широкой красной каймой, составлявшей отличительный признак его костюма; у других ничего подобного не было.
Рядом с этим вождем стояли два копьеносца, державшие оружие своего повелителя, пока ему не вздумается употребить его в дело.
Орлинным взглядом окинул этот молодой дикарь группы своих. противников, и гордая усмешка пробежала по его губам.
Другое войско не имело такого нарядного вида; там не было ни татуировки, ни украшений из перьев, а вместо того все эти голые тела сверху до низу были окрашены охрой, а лица красной и черной краской, которая придавала им устрашающий вид. Они тоже были вооружены пиками, палицами и мечами, но общий вид у них был невзрачный и жалкий.
– Это гражданская война, – сказал Мульграв. – Подданные восстали против своего властелина.
– Почему вы так думаете, сэр?
– Гм, – все эти племена делятся на высшие классы, владеющие землей, и низшие, неимущие, которые терпят всякого рода притеснения. Очень часто это кончается восстанием бедных классов.
– Смотрите, начинаются военные действия, – прошептал Аскот.
Все воины, как по команде, сбросили с плеч прикрывавшие их циновки и закрутили свои длинные волосы.
Потом с оглушительным криком обе партии бегом бросились друг к другу на встречу, но в двадцати шагах вдруг остановились и присели на корточки.
Вожди обеих партии обратились к войскам с длинными речами, причем жестикулировали, как в театре, вскакивали и подпрыгивали, размахивали руками, били себя по ляжкам; в то же время в задних рядах женщины и даже дети криком и шумом старались воодушевить воинов и внушить им веру в их собственную храбрость.
Вдруг молодой король выпрямился и запел чистым, приятным голосом.
– Ага! – вскричал унтер-офицер, – это боевая песня, я ее знаю.
– И понимаете слова, сэр?
Мульграв утвердительно кивнул головой и передал содержание песни, в которой король, взывая к мужеству своих воинов, с презрением относился к противнику.
Поднялись крики, насмешки, свистки, которыми враги старались заглушить слова песни, но владетель острова оставался тверд, как скала среди бурных волн, и даже продолжал проделывать все те нелепые обезьяньи прыжки, которые проделывали его воины.
По данному сигналу, все воины подняли вверх оружие сначала правой рукой, склонив голову в правую же сторону, а потом то же самое сделали левой рукой, склонив голову в левую сторону.
– Словно бесноватые, – проворчал Антон, простому здравому смыслу которого было в высшей степени противно подобное зрелище. – Какая гадость!
Аскот рассмеялся. – Пусть себе! Мы перед битвой молимся и воодушевляем себя музыкой, а дикари того же достигают своими кривляньями.
– Фуй, но такие движения! – повторил Антон.
Но и он не мог удержать улыбки, когда воины начали высоко подскакивать на одном месте, размахивая длинными копьями, как бы нанося удары врагу. Но после этой выходки зрелище из забавного сделалось ужасным.
Дикари выли, стонали, как умирающие, кричали, изо всех сил расевая рот, раздували ноздри, строили всевозможные гримасы, высовывая язык и делая дикие глаза. При этом они все время скакали, так что пот с них катился градом.
Белые переглядывались; даже Аскот начал покачивать, головой.
– Это уж слишком, – шептал он.
– Войско демонов, – угрюмо сказал Фитцгеральд.
– Что это там движется, сэр? Клянусь, это старухи, сущие фурии.
Из каждого лагеря, на средину свободного пространства вышло по нескольку старых женщин, едва прикрытых коротким платьем из плетеной соломы, причем все остальное тело было выкрашено яркокрасной и черной краской. Эти мегеры выбивали такт при дикой пляске мужчин, громко завывая и искажая и без того безобразные лица. Наши друзья с отвращением отвернулись, картина была отвратительна.
Наконец, после всех этих подготовительных действий дело дошло и до настоящего сражения копьями и палицами, хотя крики и тут продолжали играть весьма важную роль.
Молодой король храбро сражался в переднем ряду.
– Как они стараются его окружить! – сказал унтер-офицер. – Браво, прекрасный юноша! Этот тебе больше вреда не сделает?
В этот момент король приколол к земле предводителя мятежников, и за этим последовало нечто неслыханное, невероятное.
Воины короля вынесли убитого из рядов и своими палицами били его по ребрам до тех пор, пока грудь у него стала совсем плоской; тогда они просверлили в ней дыру.
– Боже правый! – вскричал лейтенант; – Эти несчастные собираются есть его!
Мульграв махнул рукой. – Нет, сэр, из него сделают только щит. Вы сейчас увидите.
– Щит? Из трупа?
– Да! Да!
Дыру в груди убитого предводителя увеличили заостренными раковинами, так что через нее могла пройти довольно большая тыква, и тогда несколько дикарей схватили труп и опять понесли его на место сражения. Поднеся к королю, его подняли, король просунул голову в дыру, встряхнулся, чтоб вся тяжесть легла ему на плечи и затем, с быстротой и легкостью, как ни в чем не бывало, опять кинутся в бой.
– Прирожденный князь, – сказал Аскот.
– За то и победа останется за ним.
– Неужели со всяким убитым они поступают таким же образом.
– Нет, только, с вождями. Вот если молодому королю копье попадет в сердце, то и его мы увидим на шее его противника.
– Отвратительно, – сказал Антон.
Мульграв озабоченно покачивал головой. – Война может затянуться надолго, – сказал он, – мятежники не сдадутся, дока не падет последний человек. Видно, что люди сражаются за свою жизнь.
– Какой шум производят женщины! Как они скачут и визжат!
– Уже три копья сломились о труп на шее короля.
– И одною было бы достаточно, чтобы убит его. Это действительно прекрасный, отважный человек!
– Но с какой яростью его преследуют! Противники надвигаются.
– Не пустить-ли в них залп – прошептал Аскот.
– Рада Бога, не надо. Разве вы забыли о наших товарищах на корабле, сэр? Откуда они возьмут провианта, если с нами случится что-нибудь, или мы угодим в плен?
– Вернемтесь подобру, по здорову, – предложил Антон. – По реке мы прямо выйдем к морю.
Фитцгеральд покачал головой. – Нас непременно увидят при переправе через горную цепь. А может быть, они перенесут войну в глубину леса.
– Как мятежники надвигаются! – сказал Мульграв. – Теперь выгода на их стороне, и они могут выиграть сражение.
– Тогда ведь они могут пойти сюда и открыть нас.
– Боюсь, что это действительно возможно.
Унылая тишина водворилась после этих слов.
Два предводителя из партии короля были убиты и таким же образом трупы, их обращены в щиты. Головы мертвецов, с пестро раскрашенными лицами, мотались из стороны в сторону, руки размахивали, длинные волосы, ничем не связанные, развевались по ветру.
В рядах мятежников постоянно все громче и радостнее повторялось одно и то же слово, – «победа», как сказал Мульграв.
Аскот, с взволнованным видом, обратился к старику. – Что будет с королем, если он потеряет сражение, сэр?
– Тогда его принесут в жертву богам, – отвечал унтер-офицер.
– Неужели мы это допустим? Наши винтовки могли бы живо разогнать бунтовщиков.
Мульграв покачал головой. – И не думайте, сэр! Много-ли у нас зарядов! Может быть, на каждого хватит по три-четыре выстрела, а потом мы сделаемся жертвой ярости этих дикарей.
– Да защитит нас Бог – сказал Фитцгеральд.
Битва между тем продолжалась с неослабевающей силой.
Окруженный своими приверженцами, под прикрытием щита, бывшего у него на плечах, король сражался, как лев. Но и противники вели себя, как герои, подбодряемые криками и возгласами женщин. Шаг за шагом они оттесняли неприятеля по направлению к непроходимому лесу.
Особенно отличался один, который по удальству мог сравниться с молодым королем. Он был постарше и поменьше ростом. На голове у него было тоже украшение из раковин, кал знак высокого сана, копье было тоже отделано зубами и осколками костей, он был опоясан пестрым вышитым поясом и, вместо щита, на шее у него был, труп убитого врага; у него не было только перистой мантии. Он не решился присвоить себе знаки королевского достоинства, хотя было очевидно, что он не прочь завладеть властью, как только король будет убит. Давно он старался привлечь на свою сторону недовольных среди народа, разжигая их страсти, пока дело не дошло до открытого восстания. Теперь он горел желанием довести войну до конца и самому завладеть властью.
