Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию
Но глаза его начали невольно смыкаться, а ветер, монотонно шумевший в лесу, так убаюкивал усталого от волнений человека, что бороться с желанием заснуть становилось уже не под силу. Шум ветра звучал так успокоительно, словно нашептывал: нынешней ночью тебе уже нечего бояться.
И он заснул, не выпуская из рук своей палицы.
Тогда из мрака, окутывавшего лесную опушку, медленно вынырнула темная фигура и бесшумно, как кошка, поползла к костру Прыгуна. Ни один прут, ни один листик не шелохнулся, не треснул под ползущей фигурой, которая подбиралась все ближе и ближе к крепко заснувшему дикарю.
Вот злоумышленник уже подле своей жертвы, но он не поражает ее смертельным ударом, он только с минуту копошился возле неё и затем уполз так же осторожно, как и подполз, и скрылся опять во мраке, не сделав ни одного неосторожного движения, которое бы нарушило ночную тишину.
Прыгун продолжал спать крепким сном и проснулся только, когда забрежжило утро, сова шмыгнула в свое гнездо, летучая мышь повисла головой вниз в густой чаще, динго прокрался в свою нору, под корнями гигантского дерева.
Ветер зашумел сильнее по верхушкам леса, первый луч солнца вырвался из-за облаков и заиграл на лбу спавшего дикаря.
Прыгун вскочил в испуге, ощупывая себя обеими руками. – Неужели я заснул!.. Это невозможно!
Сердце его забилось, и он вздохнул с облегчением. – Спал ли я, или нет, но… со-мной ничего не произошло!
Но в этот момент на глаза ему попалась странная вещь, торчавшая возле него из земли. То была рыбья кость, прикрепленная к лапе кенгуру, глупая, ничтожная вещица.
Глаза Прыгуна при виде этого странного предмета выпятились так, словно хотели выпрыгнуть из своих орбит, потрясающий крик ужаса вырвался у него из груди.
– Пуингурру! Пуингурру!
И он без чувств, как сноп, повалился на землю…
Глава XXIII
Жертва колдовства. – Взрыв племенной ненависти. – Дикари обмануты. – Переход через плоты. – Нападение. – Бумеранги. – Погребение убитых. – На пути к порту Джаксон. – Недобрые вести из осажденной колонии.
Крик этот всех всполошил. Из хижин племени двуутробки начали выползать худые некрасивые фигуры туземцев, все были разбужены криком, бросились на него и вскоре нашли бесчувственного дикаря возле мистической кости, воткнутой в песок. Но каждый дикарь, усмотрев этот страшный фетиш, тоже испускал крик, или громко повторял то слово, которое внушало всем одинаковый ужас.
– Пуингурру! Пуингурру!
Женщины и дети прятались в хижины, вооруженные люди дрожали всем телом. Символ смерти воткнут среди их селения; что делать, чтобы оградить себя от демонов?
Вскоре загудела витарна. В это утро дикари не собирали улиток и гусениц, не тревожили змей и ящериц. Дети тщетно просиди завтрака, никто о нем и не думал. Прыгун по-прежнему лежал без чувств возле своего угасшего костра, никто не смел к нему приблизиться.
Прошло порядочно времени, прежде, нежели он поднялся. Несколько человек белых, офицеров и солдат, издали наблюдали, что будет дальше. Варриарто Прыгун казался совершенно помешанным. Он старался взглянуть через плечо на кость, торчавшую в песке, страшно корчился всем телом, делал прыжок вперед и начинать вертеться и кружиться до тех пор, пока снова не падал без чувств на землю. Все эти движения совершала вместе с ним и двуутробка в клетке, привязанной у него на спине.
– Смотреть противно! – заметил лейтенант.
– Но я думаю, что нам этот случай очень поможет. Туземцы до такой степени поглощены своими чарами и заговорами, что совершенно забыли наблюдать за нами. Завтра мы потихоньку переберемся через понтоны и уничтожим их позади себя, – сказал на это капитан.
Все одобрили это намерение, ибо ясно было, что дикари задержались в этом месте только для того, чтобы вместе с белыми перейти по мосту через реку.
– Хотел бы я знать, – вздохнул капитан, – высадил ли «Игль» свою команду на берег, так как едва ли он мог иным путем помочь осажденным.
– Конечно, бомбардировка с судна могла бы одинаково повредить и своим и врагам.
– Мне кажется, все время ветер был для него противный и ему приходилось лавировать, так что ему пришлось пробыть в пути несколько лишних дней, – заметил лейтенант.
– Но не надо прежде времени унывать, – заключил капитан. – Нужно во что бы то ди стало докончить наши понтоны к завтрашнему рассвету.
Все пошли на работу, между тем как в нескольких шагах от их палаток в становище дикарей Прыгун бегал взад и вперед словно в горячечном бреду. Крупные капли пота покрыли все его тело, глаза помутились, он непрерывно бормотал что-то про себя. По временам он падал в страшных корчах на землю и после каждого подобного приступа судорог, видимо, ослабевал все больше и больше. Но никто из соплеменников не оказывал ему никакой помощи. Капитан Ловэлль послал было к нему солдат с тем, чтобы они накормили и напоили его, но он отказался. К полудню он. обессилел до такой степени, что уже не мог подняться.
Клетка с двуутробкой отвязалась, но он и не заметил этого. Между тем двуутробка усердно перегрызала тоненькие прутики своей темницы.
Спустя несколько часов полной неподвижности, Прыгун в последний раз приподнял голову и осмотрелся. Лицо его было совершенно серое, обезображенное, губы не закрывались, оскаленные зубы страшно белели. Угасающий взор его обратился к ивовой клетке и о ужас! – двуутробки в ней уже не было. Она перегрызла прутья и убежала.
Несчастный вскинул руками, глаза его закатились и он упал, ничком в траву.
– Умер! – воскликнул Аскот, все время за ним наблюдавший. – Живой человек не в состоянии так долго оставаться в подобной позе!
– Да, он умер!.. Бедный Прыгун, жертва бессмысленнейшего суеверия!
– Вот подходят его темнокожие земляки и осматривают его труп. Очевидно, пуингурру, погубив свою жертву, теряет всякую силу.
– Они разбивают его своими дубинами, теперь-то они очень храбро действуют!
К месту, где лежал труп, собралось все племя от мала до велика. Одни посыпали, песком осколки пуингурру, другие выли и расцарапывали себе до крови лицо и вее тело. Кровь, струившуюся из глубоких царапин, они размазывали по всему телу.
Четверо человек сплели из веток виркатти, нечто вроде носилок, уложили на него тело умершего и понесли его по всему лагерю. Минтана шел рядом и ежеминутно останавливал процессию, как бы прислушиваясь: очевидно, он спрашивал о чем-то душу умершего и ожидал её ответа.
– И смешно и противно! – заметил Антон.
– Не будь, так несправедлив, мой милый! Эта вера в демонов единственное отличие этих бедных созданий от животных, это тот путь, которым они ищут Бога.
– А вот, наконец, душа ответила колдуну.
– И указала на охотника за чертями. Конечно, он-то и есть виновный.
– Ведь он, разумеется, принес эту роковую кость.
– Он нагнал смертельный страх на бедного Прыгуна, довел его до исступления и до смерти.
– Дикари бегают взад и вперед, как муравьи. Женщины грозят окровавленными кулаками. Брр! Какая гадость!
– Ага! Сигнал к бою! Красавицы из племени пчелы тоже грозят кулаками.
– Боже мой! В конце концов, мы еще окажемся здесь свидетелями кровопролитного сражения!
– Ну этого вам нечего опасаться, – заметил Уимполь. – Дикари этой расы, несмотря на свою племенную вражду и постоянные распри, никогда не ведут войны между собою. Они будут несколько часов подряд кривляться, вопить и ругаться, бабы начнут плеваться, потом между наиболее выдающимися воинами обоих племен произойдет несколько единоборств, которые можно скорее назвать шутовством, нежели боем, ибо при этом редко проливается кровь. Как только кто-нибудь из борющихся повержен на землю, то вся его партия считается окончательно побежденной.
– Вот это и я одобрю, – отозвался Антон. – А что сделают с трупом?
– Похоронят, а может быть и скушают.
– Господи помилуй!.. Зажарят своего земляка? Это ужасно!
– Слышите? Опять гудят витарны!.. Вот собирается и племя пчелы! Право, я думаю, что они не дерутся только из боязни, что мы воспользуемся этим моментом и перейдем без них через реку, а они таким образом не поспеют к осаде форта Джаксона.
– Мы это все же так и устроим. В эту ночь понтоны будут совсем готовы.
– Придется пожертвовать палатками! – решил капитан. – они не только закрывают собой место переправы, но видя их на своем месте, дикари будут думать, что мы еще здесь.
– Смотрите, черные опять столпились. Что они будут теперь делать? Хоронить Прыгуна?
– Кажется, что они собираются съесть его труп!
Действительно, дикари содрали кожу с своего еще не остывшего товарища, вырезали из его тела почки и разделив их на мелкие части роздали всему племени. Лакомые кусочки эти были немедленно съедены, кожу развесили сушиться на дереве, а труп закопали в землю.
На могилу его каждый дикарь принес по охапке зеленых веток и когда над ней вырос таким образом большой зеленый холм, один из дикарей взобрался на него и произнес длинную речь, в которой восхвалял добродетели умершего и обвинял охотника за чертями в его смерти. – Он предал нашего товарища во власть демонов! – заключил оратор свое надгробное слово.
Из лагеря племени пчелы ответили на. это обвинение громким, энергичным, воинским криком.
– Ложь! – кричали мужчины и женщины. – Ложь! Люди из племени двуутробки обманщики!
– А вы убийцы!
– Вы воруете мед!
– Где наш брат, Птицелов? Вы заманили его к себе и убили!
– Мы смеемся над людьми из племени крысы, наши жены плюют на них!
– А над вами смеются наши дети!
– Мщение! Мщение!
Женщины продолжали неистово голосить, между тем как дикари обоих племен начали воинскую пляску. Они ударяли копьями в щиты, вызывали друг друга на единоборство и как помешанные кружились друг возле друга.
– Это будет продолжаться, быть может, целую ночь, – заметил Уимполь. – Самые поединки у них вещь второстепенная.
Между тем капитан собрал в своей палатке нечто в роде военного совета.
– Господа, – сказал он своим офицерам, – я сделаю вам предложение и прошу сообщить мои слова всем вашим людям. Нам необходимо обмануть туземцев, иначе в последний момент, перед самой переправой, нам придется вступить с ними в серьезный бой. На их стороне огромный численный перевес и если они овладеют понтонами, то задержат нас, может быть, на несколько дней; у нас окажутся раненые и убитые, мы растратим наши боевые и съестные припасы и рискуем подвергнуться голоду в предстоящем походе через пустыню. Если же мы сегодня употребим двойное усилие, будем работать без отдыха до глубокой ночи, то на рассвете можно будет приступить к переправе. Но для этого требуется еще одно! Надо, чтобы дикари ничего не подозревали, а потому отправим часть людей в лес, с тем, чтобы они повалили несколько больших деревьев. Дикари, увидя это, сообразят, что наша работа далеко еще не кончена.
– Этот план очень хорош, – согласился лейтенант. – Я возьму на себя наблюдение за дикарями.
Старый Мульграв тотчас же отправился послать десять солдат в такое место, где дикари непременно заметили бы их, с приказанием срубить несколько деревьев. Успех этой меры превзошел все ожидания: дикари заметили рубку, посовещались между собою и с удвоенной энергией начали готовиться к бою между собой.
Они разложили громадные костры, натаскали к ним большие запасы топлива, затем разостлали на траве шкуру кенгуру и завалили ее всякого рода своей излюбленной пищей. К вечеру приступили к трапезе, а затем плотно закусив, причем все время взаимная брань и громкий стук копьями в щиты ни на минуту не прекращались, дикари начали снова воинскую пляску, которая должна была перейти в бой.
Шум, крики и стук копьями с минуты на минуту усиливались, обе враждующие стороны все ближе и ближе придвигались друг к другу, осыпая друг друга отборной бранью, женщины голосили все громче и пронзительнее.
Всего несколько шагов разделяли теперь передних воинов, наконец, и они были пройдены и бой начался.
То один, то другой ударял своим копьем изо всей силы в щит противника, восклицая при этом: – Собака! Грабитель!
– Колдун! Убийца!
– Сын вора, тебя надо разорвать в клочки!
– Нет, я тебя разорву и брошу на съедение динго!
– Пустой хвастун! Твои слова не страшнее жужжания пчелы!
– А ты визжишь, как крыса! Она грызет все, что ей попадется, показывает зубы, но мы растопчем ее ногами!
В атом роде продолжалось это странное сражение, причем никто из туземцев не обращал ни малейшего внимания на белых, с лихорадочной поспешностью кончавших свой последний понтон и уже считавших часы, остававшиеся до переправы. Антон уже дважды пытался перейти по зыбкому по мосту на ту сторону, но остававшееся до противоположного берега небольшое пространство болота было до такой степени тонко, что перебраться не было никакой возможности. Тут нельзя было ни плыть, ни брести, ни даже перескакивать с одного ствола на другой, ибо все деревья, поваленные бурей в болото, давно уже сгнили и рассыпались на куски при малейшем прикосновении.
Каждый раз Антон возвращался с сокрушенным сердцем, утешая себя, однако, тем, что работа кипит и близится к концу. Затем он присматривался к дикарям, по-прежнему кривлявшимся и вопившим и приходил в ужас при мысли о предстоящей необходимости вступить в бой с этими жалкими созданиями. Конечно, во стократ лучше удрать от них при помощи хитрости.
Немного поодаль от лагеря на лесной опушке солдаты срубили несколько деревьев. Мульграв снова пошел к ним с дальнейшими инструкциями.
– Продолжайте работать, ребята, пока я сам не подам сигнала уходить отсюда. Необходимо, чтобы черная сволочь ничего не подозревала.
– Хорошо, сэр, хорошо! До сих пор они беснуются так, словно Бог лишил их последнего остатка разума.
– Как они храбро ругаются, прячась за свои щиты и посмотрите, как они стараются попадать друг другу в самую середку щита, чтоб как-нибудь нечаянно не поранить противника. Хороша битва, нечего сказать!
– Подумайте-ка, ребята, долго ли тут до беды! – смеялся Мульграв. – Ведь копье-то может уколоть пребольно!
– Туила! – крикнул, смеясь, один из солдатов. – Поди же сюда поближе, взгляни на этот страшный бой!
Островитянин с презрением скосил свои сверкающие глаза.
– Что это, дети или воины? – сказал он. – Или сумасшедшие?
– Да, – кивнул ему Мульграв, – твой Ту-Opa был из другого теста, как и Ка-Мега и воинственный Идио, под ударами которых враги падали, как мухи! Ну, и измучили же они меня своей кашей из кокосовых орехов и всей этой комедией, когда я играл роль Лоно. Долго она будет мне памятна. Но все же все они были истинными джентльменами.
– Да, джентльмены! – воскликнул Туила, ударив себя в грудь. – Это верно! И я тоже такой же джентльмен.
– Ну, вот пошли и единоборства! Взгляните на эту пару: дубасят друг друга по щитам, и делу конец!
– О, Туила, если вспомнить о ваших победных лаврах, о белой с золотом мантией короля, сделанной из перьев, об его вассалах в пестрых одеялах, то какое же сравнение!.. Это какая-то детская комедия.
– Тише, господин, – сказал глухим голосом островитянин. – Все они лежат теперь в своих могилах!.. Один лишь Идио, бедный Идио – невольник!
– Ты прав, Туила, не следует бередить старые раны. Пойдем лучше, посмотрим, как идет работа на понтонах.
Дровосеки снова принялись за свои топоры, но не прошло и получаса, как к ним явился унтер-офицер и сообщил, что все готово для переправы.
– Не берите с собой ваших инструментов, оставьте ваше верхнее платье, как оно висит на деревьях, распорядился он, – как будто вы пошли только отдохнуть немного от работы. А теперь следуйте за мной… и имейте в виду, что черные не спускают с нас глаз.
– Разве сейчас уже начнется переправа? – спросил один из солдатов. – Ведь сюда еще доносится стук молотков и визг пил.
– Это делается только для видимости. Идите спокойно, не торопясь. Не выдавайте ничем, что уходите отсюда совсем.
Он направился к лагерю и за ним потянулись не спеша солдаты. Возле палаток все были уже в полном сборе, с оружием и багажом; лица были серьезны, каждый понимал, что приближается решительный момент. Двое солдат нарочно пилили дерево, несколько человек стучали молотками, только лишь бы шуметь.
Капитан обошел все ряды.
– Все ли на лицо? – спросил он, сдавленным голосом.
– Да, сэр. Все тут.
– Тогда, с Богом, вперед. Я поеду сзади всех. Теперь надо торопиться, ребята, не разговаривать и не останавливаться.
Солдаты – двинулись, плот затрещал и застонал, волны начали бить об его края… все животное царство в камышах вокруг него всполошилось.
– Чтобы чорт взял этих уток!
Утки взлетали из камышей, лягушки подняли кваканье, цапли закричали, целые полчища мелкой птицы беспокойно носились кругом. Пловучий мост качался и трещал по всем своим швам, идти по неочищенным деревьям было так неудобно! То кто-нибудь скользил и чуть не падал, то у кого-нибудь выскальзывал из-за спины топор и с плеском шлепал в воду. беспокойство ощущалось каждым во всем отряде. Что если вдруг туземцы догадаются обо всем и всей массой своей бросятся на мост? Как знать что произойдет в таком случае?
Но вот передовые уже достигли противоположного берега, а последние ряды вступили, с своей стороны, на зыбкое сооружение. Молотки и пилы замолкли.
Уимполь нес своего мальчика на руках, словно опасаясь, что вот-вот его отнимут у него. Он внимательно смотрел себе под ноги, чтобы не оступиться и стиснув зубы, шел рядом с Антоном, который делал над собой страшные усилия, чтобы идти спокойно. В месте скрепления между двумя первыми понтонами стояли четыре человека с топорами на готове, чтобы в тот же момент, как все пройдут через первый понтон, перерубить его связь со вторым, состоявшую из веревок, свитых из парусины, и таким образом уничтожить всякое сообщение позади отряда. Связь-же первого понтона с берегом была разрушена как только хвост колонны дошел до его середины.
Капитан Ловэлль оглянулся на лагерь туземцев. В багровом отблеске огромных костров голые фигуры черных представлялись толпой бесов, вырвавшихся из ада, неистово прыгавших и кривлявшихся, или вступавших между собой в примерное единоборство. Все они еще продолжали вопит и горланить, и по всему лесу раздавался адский шум, который они подняли.
– Все пока обстоит благополучно? – подумал капитан. – Слава Богу, идет как по маслу!
И успокоившись, он снова обернулся к своему отряду. Весь он был уже на твердой земле, оставалось только уничтожить связь между понтонами и пустить по течению отдельные части моста.
Капитан поспешил к мостовщикам. – Теперь живо, ребята, рубите связи, да как можно скорее!
В тот же момент воздух огласился тревожными криками дакарей, совсем иными звуками, нежели их воинский клич, криками изумления, за которыми последовала глубокая тишина. Сражавшиеся дикари прекратили свой мнимый бой, женщины перестали вопить, все бросились распрашивать одного из своих земляков, который повторял одни и теже слова указывая рукой на реку.
– Они ушли! – означали, по всей вероятности, эти слова и жесты.
Дикари нестройной толпой бросились к понтонам, ломая, подобно лавине, кустарники, попадавшиеся им на пути. Бой с племенем пчелы был забыт, детей и жен грубо отпихивали в сторону. Туземцы на бегу потрясали копьями и щитами и, очевидно, бежали с самыми враждебными намерениями. Для капитана достаточно было одного взгляда на них, чтобы понять и оценить опасность, угрожавшую отряду.
– Спешите! Спешите! – кричал он. – Так… Так!.. Вот теперь мост уничтожен.
Соединенными усилиями нескольких человек удалось пустить по течению первый понтон раньше, чем дикари добежали к берегу. Теперь переправа была для них невозможна, они поняли, что надежда их воспользоваться мостом, выстроенным белыми, окончательно погибла и они подняли страшный вопль. Многие стали метать свои копья в белых, но к счастью никого не ранили.
Тогда капитан хладнокровно вынул пистолет из кобура и прицелился в толпу туземцев. – Если полетит еще хоть одно копье, – крикнул он, – я буду стрелять.
Или слова его были непоняты, или общее озлобление против белых было слишком велико, только в тот же момент копье ударило в группу солдат, работавших над уничтожением связей второго понтона и ранило одного из них в руку. Капитан немедленно спустил курок, один из дикарей, вскрикнув, упал ничком, а все остальные моментально рассыпались в разные стороны и попрятались за деревьями.
– Куда он вас ранил, Соундерео? – спросил капитан.
– Пустяки: в руку! – ответил плотник, продолжая работать топором, но только левой рукой. – Туила меня перевяжет и это живо пройдет.
Работа продолжалась после этого беспрепятственно под охраной одного капитана, который наводил свой пистолет на каждого дикаря, высовывавшего голову из-за дерева, и только когда и второй понтон, отпихнутый большими жердями, поплыл вниз по течению, все оставшиеся на плоту люди ушли на берег. Теперь дикари уже никоим образом не могли бы восстановить мост.
Отряд встретил капитана громогласным «ура!»
– Благодарю вас, дети мои, – сказал он, – мне было очень жалко стрелять в этого голого дикаря, но другого выхода не было. Ну, а теперь, с Богом, пустимся в дорогу. Это уже последняя часть нашего путешествия. Вперед, ребята!
Тем временем никто не обращал внимания на дикарей, а они успели подбежать к самой воде и с пронзительным боевым криком пустить в отряд целую тучу бумерангов, которые, ударив в кого-нибудь из солдат, описывали большую дугу и летели обратно к своим владельцам. Это тяжелое, страшное оружие австралийцев, делается из железного дерева и при метании, оно, по своей конструкции, обязательно возвращается к той точке, откуда его бросили. Поэтому дикари, не опасаясь потери этого драгоценного оружия, метали свои бумеранги через реку в белых людей, обманувших их ожидания, чтобы хоть этим способом выместить на них свою досаду.
Не прошло и двух секунд, как двое солдат лежали с разбитыми черепами без всяких признаков жизни, а страшное орудие, поразившее их, так же быстро улетело обратно за реку, как и появилось.
– Прячьтесь за деревья! – кричал капитан.
Приказание было немедленно исполнено и когда дикари вторично пустили свои бумеранги, жертв для них уже не оказалось: все солдаты были за толстыми стволами эвкалиптов.
– Не ответить ли нам этим собакам хорошим залпом, г. капитан?
– Нет, дети мои, не надо! Преследовать нас они не могут, нам нечего их бояться. Перебегайте от дерева к дереву и таким образом уходите подальше в лес.
– А наши убитые товарищи, сэр?
– Невозможно рисковать жизнью из-за их трупов, так как они лежат на совершенно открытом месте! Они погибли и никакой помощи от нас им не нужно.
– Все равно!.. Сюда могут явиться другие дикари, которые наверное, захотят полакомиться белым мясом и изжарят их. Это ужасно подумать!
И прежде нежели капитан успел остановить их, несколько солдат выскочили из-за деревьев, бросились к своим павшим товарищам, взвалили их себе на плечи и также быстро снова убежали с своей ношей в лес. Дикари еще раз осыпали белых бумерангами, но по счастью на этот раз дело обошлось без жертв: маневр этот был исполнен слишком быстро и неожиданно.
После этого отряд углубился в лес и отойдя на изрядное расстояние от берега реки, остановился для торжественных похорон погибших товарищей……………………
В первые дни дальнейшего перехода отряд был снабжен всем необходимым. По ночам приходилось, однако, ежедневно отправляться на охоту, причем охотники искали не столько дичи, сколько источников воды, что не всегда оказывалось легкой задачей. В самые жаркие часы дня отряд останавливался для отдыха, солдаты ложились спать и зато после этого могли продолжать путь до глубокой ночи. Большею частью приходилось страдать и от голода, и от жажды, а эти лишения всегда побуждают напрягать все силы, чтобы найти способ удовлетворить потребность.
– Надо бы заглянуть в ту чащу, не найдется ли там кенгуру! – предлагал кто-нибудь.
– Или ключа! Я охотнее бы напился, чем стал бы есть.
– Далеко не отходите, – просил капитан.
– Сейчас через дорогу прошмыгнул какой-то небольшой зверек!
– Я видел. Вероятно, это двуутробка.
– Брр!.. Отвратительное жаркое… но, что поделаешь?
– Я видел сегодня бесчисленное множество этих животных, – сказал Антон. – Они лежали свернувшись клубком и спали почти под каждым кустиком.
– Подождем гоняться за ними, может быть попадется что-нибудь повкуснее.
– Вон еще бежит что-то, – указал Антон, – оно крупнее крысы.
– Сейчас посмотрим.
Молодежь бросилась в догонку, а спустя мгновение раздалось их громогласное «ура».
– Пруд! Озеро! вода! вода!
Эти слова всегда оказывали действие электричества. Все бросались к воде, спешили напиться и наполнить свои походные фляжки. Если даже попадалась какая-нибудь лужа с загнившей дождевой водой, то и ей были рады, как манне небесной.
Иногда в камышах попадались яица крупных водяных птиц, в общем же здесь не было почти никаких представителей животного мира. Солдаты рады были бы даже вомбату, и когда одному из них показалось, что земля под его ногой издает такой звук, будто в ней находится пустота, то все усерднейшим образом бросились искать входов в норы неповоротливых вомбатов, как доподлинно было уже всем известно, отличавшихся очень не вкусным мясом.
Однажды Антон и Аскот остались вдвоем на берегу довольно большой лужи, обросшей кругом камышами. Судя по необычайной тишине, трудно было рассчитывать, однако, чтобы в них таились какие-нибудь живые существа.
В лагере был разложен большой костер, видневшийся на большом расстоянии, а потому молодые люди не опасались заблудиться и с пистолетами в руках спокойно ожидали, не появится ли из камышей какой-нибудь зверь, тем более, что только что перед тем им казалось, будто что-то прошмыгнуло в воду, когда они сюда подходили.
– Едва ли это животное годится на жаркое, – заметил Антон: – какое-то маленькое, с круглой головой…
– Тсс! смотри, что-то плывет…
Действительно, по середине лужи по временам из воды показывалась и снова ныряла голова животного какой-то странной формы. Оно медленно подплывало к берегу, наконец, добралось до него и выползло на сушу, отряхиваясь от воды. Затем оно улеглось на спину и передними лапами принялось презабавно расчесывать свою шерсть.
– Вот удивительное существо, – шепнул Антон, – у него клюв, как у утки!
– А тело выдры! Стрелять ли эту гадость? – спросил Аскот.
– Я бы помиловал его. Смотри, как оно курьезно причесывается.
Теперь утконос вычесывал себе хвост и спину, а затем, окончив свой туалет, растянулся на берегу, очевидно с намерением отдохнуть после удачной охоты на дне пруда. Но наши друзья неосторожно пошевелились и шорох их спугнул утконоса, моментально юркнувшего обратно в воду. В то же время падали донесся громкий крик!
– Галло! – кричал кто-то из солдат. – Галло! Идите сюда, здесь есть сколько угодно мяса.
– Я нашел сливы, только страшная кислятина! – кричал другой.
– А вот Бог послал и на нашу долю! – воскликнул Аскот, указывая на берег.
По берегу ползла большая черепаха и молодым людям не без труда удалось перевернуть ее на спину и расколоть топорами её броню.
Между тем солдаты дюжинами таскали неуклюжих вомбатов из их нор, другие рвали сливы и копали единственный съедобный в этой местности корень, мернонг, отыскивать который они научились у туземцев. В этот вечер в лагере был роскошный ужин, но случались целые дни, когда не попадалось на глаза никакой живности. Если бы не компас, который удостоверял, что отряд подвигается к морю, то однообразие этой страны могло бы навести на мысль, что путники кружатся все на одном месте.
Наконец, стала показываться густая поросль, в которой цвели пурпурные кактусы, перепархивали певчия птицы, попалась на пути даже небольшая речка, окрестности становились живописнее. Решено было остановиться на берегу речки и заняться рыбной ловлей. Солдаты уже развесили свои гамаки и занялись раскладыванием костров, когда унтер-офицер воскликнул:
– Мне кажется, там поднимается столб дыма! Господи, уж не туземцы ли?
– Едва ли, сэр, – заметил кто-то из солдат. – Дым слишком не велик и оттуда не доносится никаких звуков, значит, там людей немного!
– Надо сказать капитану!
Спустя немного времени весь бивуак был на ногах. Все рассматривали дымок, который едва заметно вился между деревьями.
– Странно, – сказал капитан, – но надо убедиться, кто разложил этот огонь.
После краткого совещания решено было, что Уимполь осторожно проберется к этому месту и разведает, в чем дело, а до его возвращения костров не будут раскладывать и все притаятся, чтобы в случае надобности избегнуть неприятной встречи с дикарями.
Уимполь как кошка пополз между кустами, но чем более он подвигался к дыму, тем более убеждался, что встречи с туземным племенем опасаться нечего: слишком все было тихо кругом. Наконец, он осторожно раздвинул последние ветви, скрывавшие от него костер, и увидел возле него… белого человека. Он был совершенно один и сидел поникнув головой. Одежда его была вся в лохмотьях, непокрытая голова всклокочена, лицо без кровинки. Возле него лежал длинный нож, которым он от времени до времени вытаскивал из жестянки, стоявшей на огне, куски какого-то мяса.
Убедившись, что незнакомец совершенно один, Уимполь встал на ноги и пошел к нему.
– Живым в руки все равно я не отдамся! – глухим голосом крикнул ему неизвестный, – вскакивая на ноги.
– Дженкинс! Это вы?.. Вы меня не узнаете?.. – воскликнул Уимполь, сразу признавший его за одного из ссыльных.
– Что такое?.. Ах. Это вы, Уимполь?.. Тот, что похоронил в Ботанибее вею свою семью?
– Да, это я и со мной здесь несколько сот солдат, мы идем в порт Джаксон на выручку сэра Артура Филипса… А вы что здесь делаете? Неужели колонистам очень плохо приходится?
– Ах, ужасно! – ответил ему бродяга. – Я убежал, чтобы не умереть с голоду! И живым я не отдамся… не хочу снова обратиться в раба!
– Идем, идем со мной! – настаивал Уимполь – расскажите обо всем капитану Ловэллю, покажите нам дорогу в колонию, Дженкинс. Идем, ведь наши земляки ждут нас!
– Земляки? – запинаясь, пробормотал несчастный. – Земляки у меня были когда-то, в Лондоне, были у меня и жена, и дети, и дом полная чаша… Но в один прекрасный день я попал в руки вербовщиков, и Боже мой!.. с того времени я все потерял… и столько выстрадал!..
– Идем, идем, уверяю вас, что не все еще потеряно, все уладится!
Уимполь почти силою поволок несчастного за собой в лагерь и не трудно себе представить удивление всего отряда при их появлении. Наголодавшегося бродягу прежде всего накормили, а затем он должен был рассказать все, что знал о колонии.
– Ах, там ужасно! – рассказывал Дженкинс. – Дисциплины не существует никакой, провиант весь уже съеден, сам сэр Артур Филипс лежит больной без всякого призора, а колония окружена со всех сторон туземцами. Не пройдет двух недель, как там не останется в живых ни одного белого человека, все погибнут от голода.
