Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию
– Не найти ничего! Ровно ничего! Чем же и как вы живете? Или для вас творятся чудеса и знамения?
Торстратен засмеялся. – Да ведь и вы тоже живете! Чего же вам надо?
– Только, между вами и нами большая разница. Взгляните в зеркало! Что вы потеряли? А мы изголодались, одурели от жажды.
Голландец пожал плечами. – Тут я помочь вам не могу.
Прошел еще день. Люди со стонами лежали рядами на койках и на палубе. На иных койках лежали уже умершие, на других еще слышался тихий лихорадочный бред, кто-то всхлипывал, беспрерывно двигал рукою, жестом показывая, что просит пить. Картина была раздирающая душу.
Некоторые еще сидели, быстро размахивали руками и вели громкие разговоры; и все это в самом диком бреду. Кто-нибудь рассказывал свою историю, и эти путаные, бессвязные речи беспощадного, неумолимого самообвинения производили тягостное впечатление. – Воды! – в страхе шептали пересохшие губы. – Воды! Я хочу начать новую жизнь, я хочу молиться! Воды! Воды!
Один, уже отмеченный смертью, монотонно навевал что-то про себя, быть-может, колыбельную песню, с простым, наивным напевом, единственное чистое воспоминание из всей омраченной пороками и позором жизни. Все ниже и ниже опускалось над ним крыло смерти, все тише становился слабый голос и наконец совсем замер, и слабая улыбка подернула губы. Смерть! Умер в жаркой борьбе, с миром-ли, знает только тот, кто разбойнику на кресте сказал: «Ныне же будешь со мною в раю».
Жарко горели лучи солнца, приводя в отчаяние тех, кто еще имел несчастье быть здоровым. – Во всем виноват этот негодяй с лисьими глазами, – ворчали они.
– Тристам! Ему мы обязаны, что теперь погибаем! А в колонии, может быть, жили бы себе отлично. Может быть, удалось бы бежать в лес.
В ответ раздалось проклятие. – Не поминайте о лесе! Я не выдержу! – со скрежетом закричал один из арестантов.
– Это уж слишком, слишком!
– Потому что ты был лесным вором и убил лесничего?
– Замолчи, или и тебе будет то же!
– Вон идет Тристам, – послышался голос. – Негодяй, вовлекший нас в беду.
– Надо его за борт, этого Иуду.
– Да, да! – закричал первый громким голосом, когда Трастам встретился с ним взглядом. – Это мы про тебя, проклятый проныра.
Тристам струсил. – Что такое я вам сделал? – вскричал он.
– Ты обманул нас, наобещал такого, что не может исполниться! Будь ты проклят!
Ему грозили кулаками прямо в лицо. – Кто обзывал начальство шайкой живодеров? Ты! Кто называл бунт святым делом и с самого отъезда из Англии подзадоривал нас? Ты! И еще раз ты!
– Ты судил нам острова, фруктовые деревья, источники. Где все это? Отвечай, самозванец!
– Да, да! Ведь ты собирался в короли к дикарям. Или забыл?
– Где теперь твои зеленые острова? Покажи их, или мы вышвырнем тебя в море, мошенник из мошенников.
Тристам съежился от страха. – Чего вы от меня хотите? – вскричал он. – Разве я виноват, что нас занесло?
– Конечно, конечно ты! Никому из нас не пришло бы в голову заварить такую кашу. Это ты нашептывал и науськивал.
– Долой этого негодяя! Нечего долго с ним разговаривать!
– Караул! – закричал изо всех сил Тристам. – Караул! Они хотят убить меня!
Но этот крик произвел действие как раз обратное тому, на которое он рассчитывал. Со всех сторон на него полезли с кулаками и посыпался целый хор проклятий. – Погляди на этих мертвецов, – кричали они, – на этих несчастных, которые не могут ни жить, ни умереть! Это твоих рук дело!
– Ты виновник тысячи несчастий!
Тристам с отчаянием озирался во все стороны. – Господи! – кричал он. – Вы сошли с ума!
– Не призывай Господа, негодяй! Для таких, как ты, у него нет ушей.
Вся толпа набросилась на ненавистного и толчками, и пинками гнали его к борту. – Убирайся! Убирайся! Акулы уж так давно от нас ничего не получали.
Тристам бросался туда и сюда. – Я для вас украл ключ. – кричал он. – Я подпилил его, я освободил вас.
Толпа разразилась диким ревом. – Это и было нашим несчастьем, лгун! В каждом слове твоем отрава. В каждом слове яд!
И они схватили его, повалили и дали исход своей ярости, обрушив ее на него. Сотни голосов кричали и визжали в безумной сумятице, покрывая своим ревом один голос, который изо всех сил старался заставить услыхать себя.
– Люди, люди, смотрите же сюда! Лодка! Лодка!
Торстратен услыхал этот крик и воспрянул, как от электрического удара. – Кажется, кто-то сказал лодка! Лодка?
Аскот прорвался через толпу и в три прыжка очутился на мачте. – Островитяне! – кричал он изо всех сил. – Островитяне в лодке! Ура! Мы спасены!
Его молодой сильный голос сделал свое дело, свалка прекратилась, смутьяны начали прислушиваться, все взоры устремились по направлению протянутой руки молодого человека, радостные возгласы огласили воздух.
– Люди! Люди!
Офицеры и солдаты в тюрьме тоже заметили маленькое неуклюжее судно, и у них оно вызывало такое же чувство величайшей, потрясающей радости. И, без всякого уговора, как общий взрыв могучего, глубокого чувства, вдруг неудержимо и мощно раздалось: «Слава в вышних Богу!»
Аскот пел вместе с другими. На оживленном, изящном лице мальчика отражалось умиление, он замахал соломенной шляпой и радостно улыбнулся в ответ на сочувственный знак Антона.
Дикари, со своей стороны, были охвачены настоящим ужасом. С минуту они, в остолбенении, смотрели на корабль, как на какое-нибудь чудовище, вынырнувшее из моря, а потом быстро пустились в бегство. Они с силой налегли на все четыре весла, и лодка, как птица, полетела по волнам.
Аскот забрался наверх, до самого конца мачты. – Я вижу землю, – кричал он. – Совсем, совсем близко. Это должно быть, большой, поросший лесом остров.
Это заветное слово стозвучным откликом пронеслось по палубе. Земля! Земля! Оно передавалось из уст в уста, оно опьяняло несчастных, изнуренных голодом и жаждой людей.
Земля! Земля! Вода! Вода! Этот крик радости бесконечно повторялся на все лады.
Потом эта радость сменилась понятным страхом не попасть на берег, обещавший спасение. – Как, нам попасть туда, вскричал один голос.
– Надо идти вслед за лодкой.
– Это легко сказать! Но кто же ведет корабль?
Бледные лица уставились друг на друга. – Да, кто ведет корабль?
– Может быть, ветер и волны несут нас, куда следует.
– А, может быть, совсем напротив. Разве можно полагаться на случай, когда дело идет о спасении жизни!
– Да, но разве ты знаешь, как направить корабль по фарватеру этой лодки?
И они пытливо смотрели друг на друга. – Есть-ли между нами кто-нибудь, кто это может?
– Нет, – сказал кто-то, – но на корабле есть мореплававатели.
– О, они для нас ничего не сделают!
Тристам, окровавленный, разбитый, поднялся с пола. – Последуем примеру диких, – вскричал он. – Поплывем к земле на лодках.
Сотни глав обратились к такелажу. Эти две ореховые скорлупы? И на них нужно раз десять проехать с корабля до берега.
– Я этого не вынесу! – вскричал один. – Или перевезите меня первым.
– Я тоже! Я тоже!
– Значит, не спастись никому, потому что с кораблем нам не совладать.
– Сэр! – вскричал один голос. – скажите, мы приближаемся к острову?
– Нет! – отвечал Аскот. – Напротив, расстояние между нами и лодкой становится больше.
– Господи Боже! Так мы этак можем опять потерять берег из виду.
– В самом деле, надо положить этому конец. Тут пьешь отраву по-каплям. Я предлагаю просить прощения у капитана.
– Да! Да! Вот умное слово!
Тристам сжал кулаки. – Я говорю нет! – кричал он. – Тысячу раз нет! Разве вы хотите, чтоб с вами поступили, как с провинившимися школьниками?
– Опять этот смутьян закопошился, – вскричал один голос. – Мало еще тумаков ему надавали!
– Убейте его, этого виновника наших бед.
– Лучше бросьте его и пойдем говорить с капитаном. Сэр Ловэль и его товарищи, конечно, и сами дорожат своей жизнью, и это облегчит для нас дело.
Все стали беспокойно посматривать друг на друга. – Кто берется говорить с офицерами?
Никто не отвечал. Теперь им сразу припомнилось, что еще у тогда, когда провианта и воды было вдоволь, они заставляли своих безоружных пленников голодать и томиться жаждой припомнилось, что они самовольно и дерзко растратили казенное имущество.
– Иди ты! – шептал один другому. – Я не решаюсь.
– Да и я тоже.
– Нас относит, – возвестил Аскот. – Лодка исчезла!
Крик ужаса раздался ему в ответ. – Спешите же, спешите, пока не поздно!
– Надо послать депутацию, – предложил кто-то. – Ключ от тюрьмы у Торстратена; возьмите от него.
В дверь каюты раздались тяжелые удары. – Отворяй, – голландец, отворяй.
Торстратен не шевелился, в его душе происходила целая буря.
Он знал, что острова обыкновенно лежат группами, и, если не удастся добраться до первого из них, то, быть может, они будут счастливее относительно других. Наконец, лодки диких могут подойти настолько близко, чтоб воспользоваться ими для побега.
Припасов для себя и для товарищей у него оставалось еще на несколько дней, и он не хотел сдаваться добровольно.
– Отвори! – кричали стучавшие в дверь. – Открой!
Ответа не было.
Наконец, дверь под сильным напором разлетелась в щепки. – Давай ключ, – кричали передние из осаждавших. – Давай сюда!
– Я потерял, – вскричал голландец. – Ищите где знаете.
На него накинулись и повалили на под. Не смотря на жестокое сопротивление, арестанты вырвали у него ключ, и, хотя он кусался и царапался, как дикий зверь, они принудили его выйти из каюты.
Несколько человек из самых решительных, согласились сообща пойти в тюрьму. Страшный вид имели эти лица, несколько дней немытые, покрытые кровью, эти всклокоченные волосы, растерзанная одежда, обведенные темными кругами глаза.
– Острова больше не видно, – сообщил Аскот.
Эти слова отозвались отчаянием. – Скорее! Скорее! На этот раз мы не. потерпим неудачи.
И вот перед офицерами предстала кучка людей самого жалкого вида. Опустив головы, судорожно сжав руки, они говорили дрожащим голосом.
– Мы хотели просить!.. просить…
Капитан Ловэль поднялся. – Говорите прямо ребята.
– Сэр! тут недалеко остров, мы голодаем, мы просим прощения. Ваша честь могли бы спасти нас всех.
– Если б взял главную команду и подвел корабль к суше? Не так-ли?
– Да! О, да!
– Хорошо, только под условием. Вы покоряетесь вполне, занимаете свои места в этой тюрьме и все подписываете протокол, где будет изложен ход дела. Согласны?
Арестанты струсили, некоторые бросились целовать руки и края одежды капитана. – Сэр! Сэр! Это поведет нас на плаху.
Спокойные, добрые глаза капитана с состраданием смотрели на побежденных.
– Я сделаю для вас все, что могу, – сказал сэр Ловэль, – но вы должны теперь покориться.
Арестанты начали советоваться между собою. – Ну, с благословения Божия! – сказал, наконец, выборный. – Только, ваша честь, мы надеемся на ваше слово.
Капитан наклонил голову. – Будьте покойны. – А теперь, прибавил он, не будем терять времени.
Все заключенные вышли из тюрьмы, и в ней снова водворились преступники. Тристама и Торстратена пришлось тащить силком, и, при первом же прикосновении, один из матросов заметил отдувшийся карман Торстратена, – Сэр! – вскричал он, – у этого парня что-то припрятано, вероятно, деньги.
Торстратен на все лады старался отделаться от ухватившегося за него матроса. – Все, что у меня есть, это моя собственность, – кричал он. – Прочь руки! Я не потерплю,! чтобы рылись у меня в карманах.
– Каторжник не имеет собственности, мосье краснобай.
И Том Мульграв вытащил из кармана нож и пырнул по вздувшемуся карману. Золотая монеты, со звоном раскатились по палубе. Торстратен вскрикнул от боли и: пришел в такое исступление, что несколько человек с трудом могли с ним справиться. Банковые билеты пришлось также отнимать силой, причем, он быстро накинулся на солдат, вцепился острыми зубами в листки и разорвал их, а клочья бросил в море.
– Если не мне, так пусть же не достаются никому, – кричал он.
Его заковали в кандалы, а всех остальных, арестантов отправили в тюрьму, и дверь за ними со скрипом закрылась. Никто не только не сопротивлялся, но самые непокорные и строптивые молили о пощаде.
Уже через несколько часов, несмотря на нужды и недостатки, корабль получил совсем иной вид. Антон прибрал каюты и поставил на стол все оставшиеся запасы; матросы, хотя истощенные голодом и жаждой, снесли больных в лазарет, мертвых завернули в старые паруса и, привесив груз, опустили в море, а потом приступили к чистке палубы.
На мачтах забелели паруса, капитан и шкипера усердно трудились над тем, чтоб посредством хотя и попорченных инструментов определить, в каком месте океана находится фрегат, в то же время несколько плотников занимались починкой кухни и крыши.
Капитан разделил все припасы на равные части, на свою долю оставив не больше, чем на долю последнего корабельного юнги.
Потом он вышел на палубу объявить людям, что фрегат совершенно уклонился от правильного пути и находится в полосе мертвого затишья. – Возможно, что вокруг есть острова, – прибавил капитан, – и, быть может, один из них мы скоро увидим. До сих пор Бог не оставлял нас, будем надеяться на него и вперед, – не так-ли, ребята?
Громкое. – Да, ваша честь! – было ответом на это дружелюбное обращение. Снова на вахте стоял караул, блестели ярко вычищенные планки, пустые бочки для воды лежали в назначенных для них помещениях, и больным, хоть отчасти, оказана необходимая помощь и роздано лекарство.
И вдруг перед кораблем вторично как бы вынырнул из моря довольно большой остров.
Натянули все паруса, во всех сердцах ликовала радость. Там, где есть люди, должка быть и вода.
Только Антон тщетно искал ответа на заботивший его вопрос.
Откуда взять провианта для дальнейшего путешествия в колонии, если бы даже на острове оказалась вода, плоды, даже обилие птиц и рыбы?
И он вздыхал в то время, когда другие предавались радости.
С палубы можно было уже различить опушку леса желанного берега, в виде темной полосы, выдвигавшейся из воды. Остров, по-видимому, был гористый, потому что на горизонте рисовались зубчатые очертания; спустя некоторое время можно было разглядеть великолепный водопад. Между скалами, прорезая их, в долину стремился светлый, широкий поток, впадавший в море.
По обеим сторонам росли леса кокосовых пальм, гористый берег постепенными уступами спускался к воде, омывавшей его последние выступы.
– Рай! – повторяли на корабле.
– Но где же люди?
– И лодки не видать! Река, должно быть, ведет внутрь острова.
Фрегат стоял перед растянувшимся на большое пространство берегом, и измерение глубины показало, что подойти ближе не было возможности. Причалить можно было только в лодке.
Стаи голубей кружились над вершинами деревьев, по стволам бегали векши и бесчисленное количество певчих птиц порхало в гуще листвы; но ни человека, ни крупного животного не было видно.
Капитан Ловэль предложил выйти добровольцам. Сильный отряд вооруженных с ног до головы людей, с кадками и бочками отправились на сушу.
На острове матросов встретила тишина, храма. Если бы перед тем они не видали нескольких голых дикарей в лодке, то каждый почел бы этот остров за необитаемый.
Запасшись свежей водой из горного источника и кокосовыми орехами, четыре человека подвезли эти припасы к фрегату и опять вернулись на берег, для дальнейших поисков провизии.
Молоко молодых кокосовых орехов, как единственный освежающий напиток, отдали больным, а воду и ядра разделили. между всеми; потом капитан предложил разделит весь экипаж фрегата на две половины и одну из них, снабдив оружием, послать на землю.
– Капитан Кук видел на этих островах свиней, – заключил он. – Надо и нам попытаться застрелить несколько штук, чтобы иметь запас мяса для кухни. Несколько мешков соли, слава Богу, еще уцелели.
Предложение его не только было принято с радостью, но понадобилось не мало усилий, чтоб заставить людей понять, что нельзя всем уйти с корабля. Каждому хотелось, после долгого пребывания в этом тесном пространстве, вырваться на простор, в роскошный, цветущий лес.
Лица арестантов выражали сердитое недовольство. После всего, что им пришлось пережить, после мук и лишений всякого рода, можно сказать, в самый момент победы, им пришлось сложить оружие. Им не суждено было гулять под шумящей листвой деревьев и отдыхать на мхах и цветущей траве.
Тристам грыз зубами железные перекладины, так что красные капли крови выступили у него на деснах. – Долго ли мы будем стоять тут? – со скрежетом говорил он. – Не дождешься, когда пойдем дальше!
– Будь доволен, что хоть ушли от голодной смерти, тебе бы все фордыбачить!
Тристам пожал плечами. – Избавились ли мы от голодной смерти, это еще вопрос, – ворчал он. – Матросы заботятся о себе, а нас оставили на волю судьбы.
– Этого нельзя ожидать от капитана Ловэдя. К тому же, ведь половина экипажа осталась на корабле.
– С удовольствием всем им свернул бы шею, – процедил сквозь зубы Тристам.
Пока шли эти перекоры, успел сформироваться второй отряд. Люди успели утолить жажду, каждый съел по изрядному куску свежих кокосовых орехов, и теперь, снабженные ружьями, топорами и ножами, они собирались пуститься на охоту за свиньями. Потому не удивительно, что все находились в наилучшем настроении, и что, время от времени, шутливое словцо прорывалось, несмотря на строгую дисциплину.
Лейтенант Фитцгеральд тоже находился в числе лиц, отправлявшихся в экспедицию, а вместе с ним Антон, Аскот и старый Мульграв. Они рассчитывали остаться на ночь, раскинуть палатки и развести костры. Аскот одурел от удовольствия. – Подумать только; что не убеги я тогда, и теперь, в этот час, мне пришлось бы прогуливаться с учителем, – говорил он с сияющими глазами. – Представить только, сколько на мою грешную голову сыпалось бы спасительных поучений!
– Которых ты вполне заслуживаешь, мой милый. Ведь твои родители, без сомнения, считают тебя погибшим.
– Тем им будет приятнее, когда я воспряну жив и невредим. Не порти мне лучезарного дня, – слышишь Мармадюк!
Он размахивал в воздухе ружьем и громким ура оглашал окрестности. Посреди всех опасностей и лишений, на корабле ли, оставшемся без провианта, на берегу ли без всяких удобств цивилизации, Аскот одинаково встречал жизнь с ясной улыбкой и непоколебимой бодростью. Он первый вскочил в лодку и первый же вышел на сушу, где матросы проворно черпали ведрами воду из широкого водного бассейна, спеша пополнить растраченные запасы из железных бочек. Земля повсюду была покрыта густой травой и усеяна цветами, поражавшими богатством форм и цветов. Группы удивительных кокосовых пальм украшали берег; над ними, перероетая их, возвышались капустные пальмы (Kahlpalm), перепутанные с древовидными папоротниками и обвитые ползучими растениями, звездчатыми миртами и множеством разнообразных туземных цветов, красные и белые чашечки которых живописно выглядывали из зелени, или опоясывали широким поясом стволы деревьев.
Бабочки перелетали с цветка на цветок, бесчисленные певчия птицы перепархивали с ветки на ветку. Действительно, это был уголок первобытного, непорочного рая, преисполненный мира и красоты.
– Должно быть, на острове живут два племени, – сказал старый Мульграв, – и как раз теперь между ними идет одна из тех войн, которые никогда не кончаются. Мы наверное встретим их где-нибудь в лесной глуши, может быть, в укрепленном лагере.
– Ого! – вскипал Аскот. – А вы не преувеличиваете немножко, дядя Мульграв?
– Это не в моих привычках, молодой господин! Я сам видел подобные укрепления из бамбуковых стволов, в сто и более футов вышиной.
Аскот подмигнул другим слушателям. – расскажите нам что-нибудь на этот счет, дядя Мульграв.
Унтер-офицер пожал плечами. – Это была тонкая штука, – лукаво усмехаясь, сказал он. – Я сам был свидетелем. На каждый такой бамбуковой палке сидит этакий дикарь, – ведь вы знаете, как это дерево гибко, молодой господин?
– Конечно, конечно.
– Так вот, как неприятель начнет к нему подбираться, ему с высоты-то и видно, и уж победа у него в руках. Ударит покрепче по бамбуковой трости, и летит вниз, до земли; выхватит противника из кустарника, да вместе с ним и летит опять кверху. Любо-дорого смотреть, доложу вам! Держит его за волосы, а тот барахтается в воздухе, как рождественский прыгунчик на ярмарке. Только и слышишь швупп! и опять подцепил нового!
Все покатывались со смеху. – И вы все это видели, мистер Мульграв?
– Еще бы! да я и сам, по ошибке, этаким самим манером, нхпо бамбуку, попал в укрепленный лагерь. Путешествовать по воздуху было не совсем приятно, но зато тем приятнее потом жить между дикарями.
– Почему? – Спросил Аскот. – расскажите, дядя Мульграв.
Старик обвел собрание победоносным взглядом. – Меня осыпали божескими почестями, – сказал он. – Народ принимал меня за высшее существо. Шесть месяцев я считался у них «табу», т. е. святым; потом мне это надоело, и я вернулся на свой корабль. Да, да, это было славное время, меня целые, дни кормили жареными голубями и развлекали музыкой на рожках из раковин.
– Идем вперед, – прервал рассказчика лейтенант Фнтцгеральд, как начальник маленькой экспедиции. – Нам надо как можно глубже проникнуть в лес, чтобы выследить свиней.
Они запаслись водой, и поход открылся. – Обращайте внимание на дорогу, – предупредил лейтенант. – Кто заметит след, пусть скажет мне.
Аскот сделал топором зарубку на коре ближайшего дерева. – Не надо-ли делать отметок для обратного пути? – спросил он.
– Пожалуй, хотя, по-моему, не стоит. Оттуда, с гор, мы конечно, во всякое время можем видеть фрегат.
– Только на горах, вероятно, свиньи не пасутся, Мармадюк…
– Вероятно, мой милый, но зато мы можем там набрать куриных и голубиных яиц. Кроме того, можно сделать запас провианта для дальнейшего путешествия.
– Да, хлебное дерево! – сказал Мульграв. – Таро, бататы, плоды бумажной шелковицы. Впрочем, эти должны лежать в земле целые месяцы, чтобы созреть.
– Так их нам не надо. От острова до острова, а там и на материк, где вероятно уже ждут нас остальные корабли, вот теперь наша задача.
Лесная глушь замкнулась за ними, и они вступили в новый, неведомый мир.
