Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию

Снова наступило молчание. Прошла половина ночи, а от Туилы не было известий… страшные мысли зарождались в встревоженных душах осажденных. Не подвергся ли и бедный мальчик той же участи, что и Туила?

К утру лишь заснули те из людей, которые уже отбыли свои часы дежурства, усталость преодолела их тревогу. Тяжелый воздух, мертвая тишина, все давило их угнетенную, и без того душу.

Во второй раз со времени высадки на остров воинов соседних островитян взошло солнце и позолотило ветви священных дерев, в тени которых стоял дом белых. Робко выглянули осажденные на поле битвы, с слабой надеждой на то, что воспользовавшись ночной темнотой, враг прибрал своих убитых воинов, чтобы, осыпав их белыми цветами, по обычаю предков, предать их земле.

Тщетное ожидание!.. Еще ужаснее, еще страшнее было зрелище, которое теперь представилось англичанам. Лица трупов были изгрызаны, тела покрылись легионами копошившихся червей и красных муравьев.

– Мне кажется, – сказал с дрожью в голосе лейтенант, – мне кажется, воздух начинает…

– Я заметил это лишь только проснулся, – подтвердил Аскот.

– Великий Боже, чем это кончится!

– Кончится очень плохо, Мармадюк. Эти черти ждут лишь того момента, когда мы вынуждены будем выйти на свежий воздух и тогда окружат нас и перебьют своими дубинами и копьями.

– Я того же мнения, – согласился лейтенант. – А что для меня во всем этом деле всего ужаснее…

– Ты сейчас будешь говорить о мне, – остановил его Аскот. – Оставь это, Мармадюк! Того, что случилось, не изменишь.

Лейтенант взглянул на него. Оба молодые человека были бледны, как смерть. – Конечно, того, что случилось, не изменишь! – повторил за ним офицер, – к сожалению, это так, но при известных обстоятельствах нельзя не почувствовать раскаяния, а чистосердечное раскаяние облегчает душевную тяжесть. Я только это и хотел сказать.

Аскот ничего не ответил, но в душе почувствовал страшную тревогу. Родители его давно уже считали его погибшим, пока не пришло радостное известие, что он жив. Все их надежды должны были проснуться, как по мановению волшебного жезла, сердца наполнились горячей благодарностью к Творцу… и вот чем все это должно было кончиться!

Бесславной, бесполезной смертью от руки дикаря!

Аскот вспомнил тот день, когда он ушел в море на чужой лодке. Какие тяжкие последствия повлек за собой этот необдуманный, своевольный поступок!

Фитцгеральд положил ему руку на плечо. – Я не хотел лишать тебя мужества, Аскот! – сказал он ему с чувством. – Я хотел только, чтобы ты немного одумался, милый друг. Очень возможно, что скоро мы расстанемся с жизнью.

– Я знаю, Мармадюк! – ответил Аскот, стараясь не глядеть на него.

Этим и кончился их разговор, к ним подошли прочие товарищи, все с серьезными, озабоченными лицами.

– Надо пробить отверстие в крыше, – сказал кто-то из них.

– Да… а то дышать нечем!

Унтер-офицер покачал головой – Еще рано, ребята! Я вас предупреждаю – еще рано! чересчур опасно!

– Почему? Самое большое, что нас вымочит дождем, – возразил ему Антон, – или навалятся к нам ящерицы с деревьев.

– Они и без того пожалуют сюда. Вчера еще одна пробежала у меня по руке.

– А я убил в кухне трех. Нет, такие пустяки меня бы не остановили. Я опасаюсь совершенно другого.

– Говорите прямо! – нетерпеливо отозвался лейтенант.

– Ну, так я боюсь, сэр, что нам на головы начнут бросать горящие головни.

– Не думаю! – воскликнул Фитцгеральд. – Ни один из этих суеверных дикарей не осмелится забраться к нам на крышу.

– Как знать! Подозрительно, что они так притаились и как будто оставили нас в покое… самый страшный шум был бы мне много приятнее.

– И мне… могу в этом сознаться.

– А может быть после неудачи они совсем покинули наш остров? – предположил кто-то.

Но десятки голосов тотчас же это опровергли.

– В таком случае Туила нашел бы средство известить нас об этом.

Проект раскрыть крышу пока был оставлен, но это стоило неслыханных жертв. Воздух с часу на час становился тяжелее и ужаснее, насекомые проникли во внутренность дома, от трупного запаха было некуда деваться.

Тела убитых почернели; то, что от них оставалось, крысы добровольно уступили полчищам червей.

Вода в бочках от жары стала тепловатой и начала принимать запах, наполнявший атмосферу; бочки с рассолом забродили и обручи на них полопались, мясо попортилось, жир прогорк.

В этом зачумленном воздухе, наполнявшем весь дом, не могли держаться никакие съестные припасы, и им не мог дышать ни один человек. Матросы, не спрашивая разрешения, полезли под крышу и вырубили в ней топорами широкия дыры.

Это несколько уменьшило духоту и жару, воздух пришел в некоторое движение, но зловоние теперь скорее усилилось, чем уменьшилось. Люди в унынии опустили руки.

– Мы отворим двери и уйдем! – кричали некоторые. – Такое положение невыносимо!

Лейтенант только поднял руку. – Я вам не препятствую, – сказал он. – Делайте, что хотите!

Но другие еще раз настояли на том, чтобы потерпеть. – Кто знает, что к нам не подоспеет помощь, ребята? Ведь каждую минуту надо ожидать прибытия военного судна.

– Ах, – плакались иные, едва сдерживая рыдания, – хотя бы только взглянуть на великобританский флаг, услыхать грохот английских пушек!

– Господь смилуется над нами!.. Вспомните, когда бунтовщики держали нас в плену на палубе «Короля Эдуарда», разве положение наше тогда не было еще безотраднее, еще безнадежнее?

– Нет, нет! – качали многие головами. – Тогда было чем дышать!

– А здесь скоро откроется настоящая чума. Зловоние доходит до крайних пределов!

– Не попытаться ли нам пробиться? – воскликнул один из матросов. – Ведь пятнадцать ружей все-таки почтенная сила!

– Конечно, это сила, но не тогда, когда перед ними более пятисот человек противников. Передних мы убьем, а затем нас одолеют.

– Может быть как-нибудь удалось бы убежать от этих негодяев?

– Куда? – со вздохом спросил Фитцгеральд, пожимая плечами.

Глубокое уныние овладело всеми сердцами. В самом деле, куда бежать? Не было уголка, куда за ними не последовали бы их враги. Часы проходили, миазмы все сильнее переполняли воздух. Матросы лежали по углам, в полубезсознательном состоянии, многие лихорадили, другие жаловались на головную боль и колотье в груди; были такие, что бредили, или постоянно шептали себе что-то под большинство же казалось как бы оглушенными, почти неотвечали на вопросы, их можно было трясти и дергать, и они все же оставались ко всему безучастными.

А вокруг дома была все та же мертвая тишина… остров казался необитемым…

Прошла еще отчаянная ночь, часы неслыханных мучений, и наконец кругом дома послышались странные звуки; что-то трещало или хрустело; казалось, что вершины деревьев вдруг начали шелестеть.

– Чу! – шепнул Аскот.

Но с первым движением в доме эти звуки прекратились, все снова замерло.

– Крысы! – подумал Антон вслух.

– Не думаю, чтобы какое-нибудь животное могло держаться в такой атмосфере!

Фитцгеральд всматривался в предразсветные сумерки, подходя ко всем окнам. – Ничего не видно!.. – наконец объявил он.

– Посидим, как можно тише, сэр. Может быть шум повторится и мы откроем его причину.

Совет этот был принят и спустя несколько мгновений снова пронесся шелест по вершинам дерев и снова послышались треск и хрустение. Белые переглянулись. Какие бы это могли быть животные?

Унтер-офицер показал на крышу, словно желая сказать: – Вот откуда слышен этот звук… прислушайтесь хорошенько!

Антон потянул в себя воздух. – Дымом пахнет! – воскликнул он в испуге.

Этот крик положил конец шороху и потому, скрываться было уже нечего. Через отверстия, вырубленные в крыше посыпались массы горящих сухих листьев, все больше и больше, пока густой дым не наполнил весь дом и оставаться в нем нельзя было и думать, не рискуя задохнуться. Все колебания, всякие «но» и «если» были теперь уже неуместны, кто дорожил жизнью и не хотел погибнуть в дыму и пламени, должен был без всяких околичностей бежать и как можно скорее.

– Берите ружья и заряды, – крикнул громким голосом унтер-офицер. – Не забудьте зарядов, это самое главное.

Антон уже успел сбегать в хлев своих животных, в то время как остальные растормошили спавших товарищей и вооружились. В несколько мгновений все были готовы к вылазке.

– С Богом, вперед! – крикнул лейтенант.

– Куда, Мармадюк, по какому направлению?

– К лесу! Больше некуда!

С ружьями на перевес, англичане выскочили из дому, и тотчас же были встречены пронзительным воинским воплем дикарей. Целый град копий и стрел понесся им навстречу.

Дом был оцеплен дикарями со всех сторон и при первых утренних лучах солнца всюду виднелись голые темные фигуры, исполнявшие свою воинскую пляску, со всей изобретательностью, на какую были способны их злоба и свирепая кровожадность. В то же время ярким пламенем вспыхнул покинутый белыми дом, заливая небо своим заревом.

Впереди враги, сзади пылающий костер… Пятнадцать бедах сразу поняли, что спасения ждать неоткуда.

– Вперед! – скомандовал лейтенант. – Пли!

Выстрелы загремели, и хотя не один из дикарей, находившихся в передних рядах, поплатился жизнью при первом залпе, и многие были выбиты из строя, тем не менее пробиться через их густые массы было немыслимо. Белые рассыпались, стараясь найти себе прикрытие за деревьями, и мысленно поручая душу свою Богу.

И тут вдруг случилось то, что сперва показалось всем чем-то фантастическим, – недействительным, каким-то видением.

Раздался пушечный выстрел… за ним другой… третий…

Неужели дикари догадались, как стрелять из пушек?.. Нет, нет… дом горел, как свеча, там никого не могло быть.

И снова грохнула пушка… Еще, и еще!

В рядах дикарей произошло замешательство. – Что это такое?.. Это бог белых! перешептывались они в ужасе.

В это мгновение где-то уже совсем близко с шипением взвилась ракета и тогда все взоры обратились к морю. Крик сотен голосов огласил поле сражения… одни звучали торжеством, другие ужасом и отчаяньем.

Корабль на всех парусах подходил в острову, и ярко сверкал при первых утренних лучах солнца флаг, развевавшийся на главной мачте – английский флаг!

– Корабль! Военный корабль! – кричал Аскот. – О, Господи, военный корабль!

– Спасение! Спасение!

– Не радуйтесь слишком рано… Дикари снова надвигаются!

Фитцгеральд не успел вымолвить этих слов, как в плечо ему вдавилось длинное копье. Он зашатался и упал, ружье выскользнуло у него из рук и в следующий момент островитянин раздробил бы ему череп своей дубиной, если бы Аскот не предупредил его и так энергично навалился на противника, что тот, моментально растянулся у его ног, делая тщетные попытки подняться на ноги.

– Скорее, скорее! – раздался голос, который показался Аскоту знакомым, но не мог принадлежать никому из обеих воюющих сторон, – Надо бежать, как можно скорее!

Аскот обернулся и глазам своим не поверил. Среда дикарей стоял Тристам, вооруженный копьем и дубиной, в поясе из травы, с лицом, искаженным бешенством и страхом. – Торопитесь! Бегите! – кричал он. – Неужели вы хотите все попасть в руки англичан?

Но дикари или не слыхали, или не понимали его. Напрягая все свои силы, они бросались на белых, вступая с ними в единоборство, и наверное многие из англичан были бы убиты в этой схватке, если бы новая неожиданность совершенно не изменила положения.

На берегу весело раздался звук сигнального рожка, засверкали штыки и от мерных шагов солдат задрожала земля.

С громким «ура!», со штыками на перевес, бросился на дикарей сильный отряд морских солдат.

Тристам вскрикнул от бешенства. – Все погибло!.. О, почему земля не расступится и не поглотит этих рабов тирании!

Это было сказано им по-немецки, и всего в двух шагах от Антона, всматривавшегося в размалеванное до туземному лицо негодяя. – Томас Шварц! – воскликнул он в неописанном изумлении.

– И ты здесь, гадина! – крикнул Тристам.

Он было бросился с поднятой дубиной на юношу, но сильные руки уже схватили его сзади за плечи и опрокинули навзничь на землю. В этой густой толпе англичане не могли употреблять огнестрельного оружия, но их штыки и тесаки и без выстрела моментально обратили в бегство испуганных дикарей.

Несмотря на отчаянное сопротивление Траистам был связан по рукам и по ногам и его тотчас же стащили в шлюпку, причалившую к берегу. Туда же отнесли и четырех матросов, получивших раны в этой схватке, к счастью – не смертельные. Туземцев, равно как и их неожиданных союзников оставили без преследования.

– Мы потребуем их к отчету на их собственном острове, в их собственной деревне! – объявил офицер, командовавший десантом.

Лейтенанта Фитцгеральда подняли и отнесли на лодку. Когда все белые были приняты на шлюпки, Антон, наконец, улучил минуту, чтобы спросить одного из матросов, сидевших на веслах, о том, что его больше всего интересовало.

– Куда вы идете? – спросил он заплетающимся языком. – Надеюсь, не прямо назад в Англию?

– Нет, сынок, в Австралию. Как это тебе нравится?

– О, сэр!.. сэр!.. А получены ли какие-нибудь известия на родине о первой экспедиции? Дошла ли та эскадра по назначению?

– Вся, кроме «Короля Эдуарда». Ну, теперь мы и его заберем с собой.

– Слава Богу! В таком случае все хорошо!

На губах Аскота тоже вертелся один вопрос, – не привез ли капитан прибывшего корабля какой-нибудь весточки от его родителей, – но он никак не мог выговорить его: от волнения губы, совсем не хотели его слушаться…

Но на палубе корабля, после первых формальностей и приветствий, его скоро потребовали к капитану. Сердце Аскота готово было выпрыгнуть из груди. Что-то он услышит.

Командир фрегата, капитан Максвелл, окинул его строгим взглядом с головы до ног, и затем подал ему запечатанный пакет, прибавив серьезным, но отнюдь не недружелюбным тоном: – От вашего батюшки, лорда Чельдерса. – сказал он, – Прочтите с подобающим почтением, что пишет вам его светлость.

Аскот молча взял письмо. Он поклонился, не будучи в силах вымолвить ни слова, и затем, удалившись в отведенную ему каюту, с лихорадочною поспешностью вскрыл конверт и жадно стал читать дорогия строки родителей.

Ниже и ниже склонялось его пылающее от стыда и раскаянья лицо над мелко исписанными листочками.

Мать его была больна, к счастью не смертельной болезнью, до все же настолько, что лорд не мог лично принять участие в экспедиции в Южный океан. Не будь этого, он сам поехал бы отыскивать сына. Все письмо дышало любовью и примирением; он даже не упоминал о том, что тоска по единственном сыне была причиной болезни матери, не бранил его за своевольный поступок, и только просил скорее вернуться в Англию, или, по крайней мере, дать о себе весточку. «Не забывай никогда, что ты носишь старинное благородное имя», так, заключил лорд свое послание, «и что ты обязан сохранить его незапятнанным. Внешния условия жизни тут, конечно, не причем. Будешь, ли ты пэром Англии, или переселенцем, который добывает свой хлеб топором и лопатой, это решительно все равно. Будь только всегда правдив и честен, будь хорошим человеком… в этом все дело».

К письму была приложена порядочная пачка банковых билетов, с которыми пока делать было нечего, но которые впоследствии могли очень пригодиться. Аскот равнодушно сунул их в карман и еще раз перечитал дорогия строки.

Ни слова порицания, ни жалобы, ни упрека! Одни лишь ласки и сердечнейшие пожелания.

Этого ли он заслужил?

Он опустил голову на руки – ведь, здесь никто его не видит, – и сквозь стиснутые пальцы закапали на бумагу горячия слезы.

– Да, конечно, он будет мужчиной с незапятнанным именем… он загладит перед родителями свой необдуманный поступок. Теперь, после этих любовных слов отца, все пойдет как нельзя лучше…

Глава XVI

Освобождение Туилы. – Экспедиция на остров Ша-Рана. – У дикарей. – Встреча с островитянами. – Умерщвление английского офицера. – Наказание дикарей и водворение арестантов. – Казнь Ша-Рана.

Прошло несколько часов прежде, чем наши друзья окончательно поняли, что с ними произошло. Раненых перенесли в чистый просторный корабельный лазарет и здесь они получили полную возможность отдохнуть от впечатлений последних дней, наслаждаясь сознанием полной безопасности и пользуясь наилучшим уходом и совершенным покоем. Здоровые, тем временем, праздновали свою встречу со старыми товарищами по «Королю Эдуарду» и все благодарили Бога, что отныне веякия заботы и горе миновали.

Если бы английское военное судно, фрегат «Джемс Кук» опоздал к месту боя на какие-нибудь полчаса, то, вероятно, ни один из белых на острове не остался бы в живых.

Все их платье, но распоряжению капитана, было выброшено в море, ибо оно до такой степени пропиталось зловонием, что ничего другого с ним не оставалось сделать; даже фрегат пришлось отвести на наветренную сторону острова, чтобы ветер не наносил с места боя отвратительного трупного запаха. После этого на землю высадился сильный отряд морских солдатов с поручением потребовать от туземцев выдачи Ша-Рана.

Лейтенант Фитцгеральд уже успел переговорить с капитаном и попросил его за Туилу, а потому начальнику десанта были отданы соответствующие распоряжения, не считая главного – дать спасительный урок туземцам.

Несколько человек матросов с «Короля Эдуарда» отправились, в качестве проводников этой экспедиции, которая и направилась прямо в деревню туземцев.

Разумеется, там не только не нашли ни одного островитянина, но даже ни из чего не было видно, чтобы после землетрясения и наводнения кто-нибудь постарался бы поправить разрушения, причиненные этими бедствиями соломенным хижинам, или заново выстроить селение; на развалинах бродило несколько одичавших кур и голубей, да из одной группы частого кустарника доносился по временах жалобный стон как бы умирающего, или тяжело раненного.

Солдаты остановились и командир приказал им обыскать чащу. – Только будьте осторожны, – прибавил он, – возможно, что нас хотят заманит в западню.

Люди начали подвигаться шаг за шагом, раздвигая кустарник, обшаривая каждый закоулок и заглядывая во все стороны. Ничего нигде не было видно, но стон продолжался по-прежнему.

– Кто здесь? – крикнул офицер. – Отвечайте!

Голос произнес одно только слово, но никто не понимал его. Это был даже не звук, а скорее хриплый предсмертный вздох.

Вдруг один из матросов бросился в сторону, в самую чащу кустарника, прежде нежели можно было остановить его. – Туила! – воскликнул он. – Ты ли это?

– Да!.. Да!..

Действительно, у ног матроса лежал несчастный туземец в самом ужасном состоянии. Руки и ноги его были туго перевязаны, тело крепко прикручено спиной к срубленному стволу дерева, так что он не мог пошевельнуть ни одним членом. По всему телу, по лицу, в волосах, даже во рту и в глазах кишели муравьи, – ползали отвратительные черви и жуки на длинных высоких лапках.

Англичане с ужасом смотрели на отчаянное состояние, в котором находился несчастный; оба матроса, знавшие Туилу, были особенно тронуты. – Ваша честь, – обратились они к офицеру, – Туила подвергся этой жестокой пытке за то, что он своевременно предупредил нас об измене, которую замышляли его земляки против нас.

– Я это знаю, ребята. – кивнул им офицер, – и надеюсь, что доктор Вилькер скоро залечить полученные им повреждения. Развяжите его!

Но веревки, которыми был связан бедный Туила, пришлось перерезать, а его самого осторожно приподнять, так как все тело его было одной сплошной язвой. Оно опухло, сильно горело, а под веревками кровоточило, и самое лучшее, что можно было сделать для облегчения страданий несчастного, это опустить его на несколько времени в проточную воду, которая смыла с него последних муравьев. Рот и глаза его осторожно промыли, и затем влили ему в рот несколько глотков вина. Но прошло еще четверть часа, прежде, нежели он окончательно пришел в себя и был в состоянии мыслить и говорить.

– Они все ушли, – были его первые слова: – все ушли!

– Ша-Ран и его воины?

– Да! Да!..

– Бедный Туила! Давно ли ты лежишь здесь в этом ужасном состоянии?

– С того времени, как я послал вам последнее известие, О, негодяи, они чуть не уморили меня голодом и жаждой.

И он снова потерял сознание, так что не мало было хлопот доставить его в корабельный лазарет. Солдаты обшарили весь лес на несколько миль расстояния, осмотрели также все заливчики по берегу, где могли притаиться лодки островитян с соседнего острова, но ни людей, ни лодок нигде не было и следа… Ша-Ран со всей своей шайкой скрылся во время.

По-видимому, капитан Максвелл ничего другого не ожидал. Придется навестить милого человека на его родине, – сказал он.

Между тем, плотники начали свои работы на «Короле Эдуарде». Двери и окна пришлось делать заново, и кроме того потребовалось не мало починок. Матросов занимали тем временем шитьем соломенников для тюфяков, подвозкой свежей воды во все чаны и цистерны, перевезенные с «Джемса Кука», а также перевозкой всякого рода провианта с одного судна на другое.

Пока шли эти работы раны моряков, стали заживать. Тристам сидел в цепях под строгим караулом. В первый же день он сделал попытку убить караульного, почему его связали еще крепче; он отплачивал своим врагам лишь тем, что постоянно молчал на всех допросах. Невозможно было узнать от него, куда направилась вся масса арестантов после того, как капитан Ловэлль вынужден был отпустит их на волю, и рассеялась ли она, или остается все еще соединенной в шайку.

При допросах он только насвистывал да напевал; когда его лишали в наказание обеда – он смеялся в лицо своим сторожам. Не удивительно, что при таком поведении арестанта, к нему и относились без всякой снисходительности и держали его в цепях в темной конуре, откуда он не мог ничего ни видеть, ни слышать.

Когда Туила выздоровел, судно снялось с якоря и вышло в океан по направлению, которое туземец определил по звездам. Остров Ша-Рана должен был находиться в расстоянии около ста миль и потому переезд не мог быть продолжителен.

На «Короле Эдуарде» был оставлен сильный гарнизон и таким образом наши друзья весело направились навстречу новым приключениям.

На этом пути Туила был главным лицом, он указывал курс, затем на него рассчитывали, как на переводчика, а до тех пор он уже теперь сообщал разные подробности об острове Ша-Рана.

– Берега его представляют собою совершенно голую пустыню, – рассказывал он, – кругом он окружен бурунами, а в середине его есть тихое озеро, в котором жители ловят рыбу и черепах.

– Следовательно, это лагуна. Коралловый остров. Бывал ли ты там, мой милый?

– Жители не дают там никому высаживаться, чужеземец, – покачал Туила головой.

– Но ты говорил, что твои земляки ездили туда?

– Они брали с собой печеный плод хлебного дерева, и подъезжая к острову, показывали его туземцам на большом листе пальмы.

– Ага! это означает: мы являемся с мирными намерениями?

– Да, да!

Капитан Максвелл пожал плечами – Ну, к сожалению, мы о себе не можем этого сказать, – заметил он. – Нам придется показать им вместо печеных плодов несколько заряженных ружей.

– Зачем собственно мы едем туда? – спросил Антон лейтенанта. – Неужели лишь затем, чтобы захватить арестантов, которые, быть может, там скрываются.

Фитцгеральд покачал головой. – Чтобы наказать за нападение на английских подданных. Ша-Ран по закону подлежит за это расстрелянию.

– Если нам удастся захватить его, сэр! Возьмут ли на остров меня и Аскота?

– Я думаю. Во всяком случае на остров высадится сильный отряд, чтобы отнять у островитян всякую возможность сопротивления.

Антон невольно вздохнул. – Неужели и в новых колониях каждая пядь земли отбирается у туземцев тоже силой? – спросил он печально.

– Надо полагать, что так, мой милый. Без сомнения, нужно обращать в христианство варварские народы, но чтобы они пустили чужеземных повелителей в свою страну добровольно, и предоставили им власть над собой, – на это в сущности нельзя рассчитывать.

Антон замолчал. Сколько всяких происшествий могло случиться в Австралии со времени прибытия туда экспедиции? Как знать?

Потребуется еще много недель работы, прежде чем «Король Эдуард» будет приведен в полную исправность для плавания, а затем еще несколько недель, а может быть, и месяцев, прежде чем он придет в Австралию. Сколько тяжелых месяцев пройдет в ожидании и неизвестности! Антон с трудом мирился с этой мыслью.

Тем временем фрегат резал волны и шел на всех парусах при чудесной погоде и попутном ветре, неизменно держась направления, которое указывал Туила, и, наконец, спустя несколько дней вдали показался остров Ша-Рана.

Он был совершенно плоский, не видно было нигде не только гор, но даже какого бы то ни было возвышения; пальмовый лес выдвигался стеной как будто прямо из морской пучины. Коралловые рифы возвышались над уровнем моря едва на какие-нибудь пять-шесть футов, так что волны морские в некоторых местах далеко забегали на берег; в кольце из рифов, окружавших остров, было много проходов, более или менее широких, и за этой грядой образовалась естественная гавань, в которую без всяких затруднений могли входить шлюпки корабля.

– Уверен ли ты, что не ошибся, мой милый? – спросил капитан Максвелль туземца. – Действительно ли это тот остров, который мы ищем?

– Вполне уверен, сэр. Мои земляки здесь часто бывали.

После долгих усилий было наконец выбрано место для стоянки на якоре; и затем двести вооруженных с головы до ног моряков съехали на берег, где все еще не видно было ни одного живого существа.

Экспедицией командовал старший офицер с «Джемса Кука», получивший от своего капитана самые обширные полномочия на этот случай. Своевольные воинственные туземцы должны получить хороший урок, затем необходимо овладеть скрывшимися сюда арестантами, с мирным же населением было предписано обращаться кротко и справедливо.

Туила сопровождал отряд в качестве переводчика.

Тотчас же за каменистой береговой полосой начиналась обычная тропическая растительность, хотя здесь она была беднее, менее роскошна, нежели на вулканических основах. Ни одной реки, ни одного ручейка не было и растения пользовались влагой почти исключительно от дождей; поэтому почва была здесь жесткая, сухая, и трава на ней местами совсем не росла.

– Я вижу крыши в лесу! – крикнул кто-то.

– И между ними одна высокая, – странной формы, вероятно, храм!

– Нугойо-Ца! – сказал Туила.

– Что это значит?

– У нас в лесу есть такие же. Разве вы не видали?

– Видали, – подтвердил Фитцгеральд, – но я не знал их назначения.

– Это обширный двор, в котором стоит марай… на передней арке ворот обитают боги. Кто во время боя убежит сюда, тот неприкосновенен.

– А!.. убежище!.. Надо осмотреть, что это за штука.

– Мне странно, что нет ни души крутом. Без сомнения, туземцы попрятались, и не без цели…

– Значит, ты думаешь, что они уже заметили нас?

– Еще бы! Здесь во всякое время по берегу шляются люди, ловят в гротах черепах.

– В таком случае надо сомкнуться теснее, – распорядился офицер. – В деревне можно будет сделать привал.

Пройдя еще не более полчаса, отряд вступил в деревню туземцев, состоявшую из жалких, круглой формы, шалашей, сделанных из соломы и циновок; единственная утварь заключалась в пустых тыквах для воды. У входа в каждый шалаш была яма для костра и валялись отбросы от пищи, свидетельствовавшие, что здесь еще недавно происходила еда. Но нигде не было ни души живой.

– Это не даром! – сказал проводник, качая головой. – Не думаю, чтобы они бросили свою деревню только из за-нас.

– В таком случае, или на острове происходит война, или какое либо народное зрелище, которым, редко есть случай полюбоваться.

– Не ловит ли король рыбу? – предположил Туила.

– Разве это составляет необычайное событие?

– Да. Он один имеет право ловить бонитов.

– На острове действительно существует лагуна? – спросил офицер, немного подумавши.

– Я знаю наверно, господин. Ту-Opa бывал здесь на королевской ловле рыбы я рассказывал мне.

– Туила, – обратился к нему офицер, по-прежнему, через Аскота, – Туила, можешь ли ты отправиться на разведку?

– Можно попробовать! – ответил тот, пожав плечами. – Но с тем, что вы пойдете следом за мною и не оставите меня одного.

– Разумеется, тебя не сразу узнают, ты не так легко обратишь на себя внимание, поэтому тебе удобнее всего быть разведчиком. Мне кажется, ты мог бы даже вмешаться в толпу туземцев, Туила!

– О, ни за что! – воскликнул Туила. – Меня немедленно убьют. Ведь сам Ша-Ран связывал меня.

– В таком случае, я пойду с тобой, Туила! – воскликнул Аскот.

– Нет, нет, господин! Это еще опаснее. Я проползу достаточно вперед, чтобы узнать, куда девались все здешние люди.

Он скользнул в не очень густую рощицу, начинавшуюся вплоть за последними хижинами деревни, и исчез из глаз белых, которые, выждав с полчаса, направились по следам островитянина.

Природа здесь поражала своей бедностью. Кокосовые пальмы и хлебные деревья были в изобилии, но не было реки, пресной воды, а потому отсутствовали таро, пизанги, сахарный тростник, а также корни ти и апельсины. Вероятно, зато лагуна давала для обитателей острова все, что требовалось для поддержания жизни.

Пальмовая роща, в которую вошел отряд, была невелика и ее быстро миновали, а за ней показалась водяная поверхность чудного голубого цвета. Она расстилалась на большом пространстве, гладкая, как зеркало, и окаймлялась словно изгородью рядом пальм, густые короны которых еле-еле шелестили и развевалис. Хохлатые голуби, маленькие певчия птички перепархивали с пальмы на пальму, но и животное царство было здесь скудно, по сравнению с тем, что наши друзья видели на вулканическом острове. – Ни кур, ни свиней, не говоря уже о собаках и козах, здесь не было и следа.

– Чу! – шепнул Аскот. – С воды доносятся голоса.

– А! в таком случае, мы и вправду попали на народное празднество, и может быть, дело еще и обойдется без кровопролития!

Они подвигались, стараясь не шуметь, все дальше и дальше и вскоре на берегах лагуны взорам их представилось странное зрелище. На опушке пальмовой рощи расположились становищем человек до пятисот, а может быт, и более, дикарей; тут же копошились и играли их дети, подбиравшие раковины и разноцветные камешки, в то время как старшие пили каву и закусывали плодами хлебного дерева. Все они беззаботно болтали и смеялись, не помышляя, что сзади к ним уже близко подобралась вражеская сила, вооруженная огнестрельным оружием, готовая по первому знаку броситься и истребить их всех до одного.

В нескольких местах пылали костры, в нарочно выкопанных для этого ямах, и большие камни, постланные зелеными листьями, были уже приготовлены для жаренья. Кое-где дикари уже ели рыбу, иные только еще чистили ее. Стар и млад были здесь на берегу лагуны, все кричали и смеялись, пели и свистали… очевидно, происходило какое-то народное веселье.