Софи Вёрисгофер
Из Лондона в Австралию

Глава XI

Нравы и обычаи дикарей. – Эмиграция. – На горной возвышенности. – Под мнимой охраной богов. – Охотники за невольниками. – Отчаянный бой за свободу. – Известие с «Короля Эдуарда». – Конец островитян.

Аскот повесил свое полукафтанье и жилет на ветку дерева и заменил их огромным фартуком из циновки. Этот костюм, по его словам, превратил его в «малого на все руки», а потому, он то усаживался у вертела и вырезывал из только-что убитой дикой свиньи куски сала, чтобы, посолив его, употреблять впоследствии вместо масла при приготовлении всяких блюд из рыбы, птицы и яиц, то собирал лук и другие коренья, то копал ямы или строил шалаши, или, наконец, приготовлял вместе с другими снаряды для уженья рыбы и ловли птиц. В сущности все это делалось под руководством Антона, который находил удовольствие во всякой работе.

Прошла целая неделя, а с корабля «Король Эдуард» не было получено никаких известий. Затерявшиеся в лесной глуши моряки уже перестали прислушиваться и всматриваться в даль: все пятнадцать пленников признали за лучшее покориться своей участи, хотя каждое утро надежды их как будто оживали. Жизнь, вроде той, которую им приходилось здесь вести, постепенно усыпляла душу и, в конце концов, угрожала подорвать и физические силы.

По утрам туземцы обыкновенно отправлялись собирать то, чем природа наделяла их в таком изобилии и совершенно даром. Потом, когда жар становился невыносимым, они укладывались на свои циновки, вставляли в левую ноздрю дудочку и усыпляли себя музыкой; это продолжалось почти до самых вечерних сумерек. Тогда подавался обед, а после него начинались игры.

Высушенный и немножко заостренный орех кукуй зажигали с верхнего конца, и пламя его освещало всю площадь деревни, на заднем плане которой возвышался марай, и при этом освещении происходили пляски, состязания в беге, прыжках, борьбе и фехтовании. Играли также в большие мячи, скатанные из таны и лыка, катались на лодках, музыка раздавалась за каждым кустиком.

В шалашах в это время оставались только старики и больные, которые вообще не пользовались особенным вниманием. Эти люди, в свое время, теряя своих близких, также смеялись и плясали на площади, теперь другие смеются и пляшут вместо них, а они лежат в муках. Это было в порядке вещей, с которым все давно уже примирились.;

Только когда наступали последние минуты такою страдальца, о нем вспоминали показывали ему последнюю дружескую услугу, отгоняя злых духов от его постели. Злые духи, вероятно, караулили душу больною, чтобы пожрать ее, как только она освободится из своей бренной оболочки, и этому, конечно, следовало по возможности помешать. С этою целью родственники умирающего раскрашивали себе лицо, руки, грудь, волосы самим страшным образом, рассчитывая своим видом разогнать злых ночных духов. Волосы красили в белый цвете, лицо в красный и черный, грудь и руки – в желтый. В таком виде родные умирающего поднимали вопль, не уступавший вою диких зверей, они кричали и в самой хижине, и возле неё, били в барабаны и шумели, сражались с своими невидимыми противниками, прыгали и кривлялись, как полоумные, и это продолжалось вплоть до последнего вздоха умирающего. Тут уж цель считалась достигнутой и все возвращались к прерванному сну или к играм.

Все это повторялось изо дня в день без всяких изменений. Каждое утро женщины неизменно относили пищу к каменным могилам, чтобы души их покойников могли бы подкрепиться ею: в этом пиршестве живые, однако, не имели права принимать никакого участия. Точно также пища, приготовленная мужчинами, для женщин была «табу» и они не смели ни прикоснуться к ней, ни даже глядеть на нее. Боги наказали бы за такое преступление неминуемой смертью.

У белых жизнь шла несколько иначе. Для них, служителей «Лоно», никакого «табу» не существовало.

Постепенно, по мере того, как наши друзья обзаводились собственным хозяйством, отношения их к населению стали изменяться. Молодые люди от скуки заманивали к себе детей, кормили их вкусными вещами, а за ними соблазнялись и их матери. Лоно был, очевидно, великим кудесником, он знал все, и умел приготовлять удивительно вкусные яства. Сок из апельсинов вместе с водой и соком корня типп представлял собой чудеснейший прохладительный напиток.

Жить, казалось бы, совсем хорошо, но душа рвалась на свободу.

– В этой мнимой свободе есть свои темные стороны, – вздыхал Аскот.

– Мне кажется, – говорил Антон, – я теряю способность соображать, теряю и самую память… Все прошлое представляется мне таким отдаленным, словно мы живем здесь уж многие годы.

Фитцгеральд молчал, он падал духом и только не хотел в этом сознаться. Молча бродил он по лесу с ружьем за плечами, изредка убивал курицу, но только изредка, ибо боевые припасы: быстро истощались, и нельзя было знать наперед как и когда явится неотложная надобность в свинцовой пуле, от которой, быть может, будет зависеть спасение жизни. Но за ними всюду следили туземцы, они неотступно караулили как его, так и всех его товарищей, и в особенности унтер-офицера, от которого оба князя, не отходили буквально ни на шаг.

Наконец, наступил день, когда был истрачен последний патрон. Теперь уже нечего было рассчитывать добыть мяса, но в сущности в этом было горя мало, так как и соль тоже вся вышла. Оставалось впредь питаться одним таро.

Туземцы добыли огромные запасы этих клубней из земли и намеревались, налив их водой, дожидаться, пока начнется брожение. Вскоре по деревне начало распространяться от этих заторов адское зловоние.

Прошло уже четырнадцать дней, как белые находились в плену у островитян… затем миновали три недели… четвертая кончалась, а никаких известий ни откуда не было.

– Неужели они подняли паруса и ушли без нас? – спрашивал Аскот.

– Никогда! – отвечал ему лейтенант с уверенностью.

– Я тоже не думаю, но тогда как объяснить это молчание?

Все молчали, но каждый чувствовал, что так не может долее продолжаться и вопрос должен быть решен так или иначе.

И вот в один прекрасный день случилось нечто совершенно непонятное, наполнившее наших друзей ужасом, тем более, что они чувствовали себя в этом отношении совершенно беспомощными, так как не имели никакой возможности объясниться с туземцами.

В деревне появились совершенно чуждые лица, посольство, как передавалось из уст в уста, – которое доставило известие, повергнувшее всех в полнейшее отчаяние. Видно было, что всеми овладело величайшее беспокойство. – Что случилось? – спрашивали белые.

Коричневые туземцы поняли этот вопрос и в ответь на него только вопили. Они посыпали, себе головы песком, изображали крайние степени испуга и даже делали вид, что вяжут друг друга веревками. Понимаете ли в чем дело, чужеземцы?

Но понять их было трудно. Молодые люди только пожимали плечами. «Невозможно понять, что она говорит!»

– Но ведь хищных зверей здесь совсем нет!

– Несмотря на это, ясно, что им угрожает преследование.

– Да, это так. Они бегают и копошатся, словно муравьи когда раскапывают их муравейник.

В этот момент Аскот быстрыми шагами подошел к дому. – Что случилось? – воскликнул он. – На площадке для игр набралось не менее сотни жителей из другой деревни, как мне кажется, все это мятежники, участвовавшие в последнем сражении. Они требуют к себе короля и Лоно.

Антон пожал плечами. – Мы знаем не больше твоего! – ответил он. – Здесь тоже господствует странное волнение.

Он не успел договорить, как в деревню вступило целое шествие самых жалких с виду существ. Мужчины казались робкими и подавленными каким-то горем, женщины горько плакали и ломали руки.

– Ка-Мега!.. Лоно! Лоно!..

– Боже, ты мой! – смеялся Аскот, – нашего старика опять требуют на сцену. Ну, пусть выходит на вызовы!

Циновки королевской хижины поднялись, и король вышел на улицу в сопровождении старого Мульграва. Сотни голосов встретили их жалобным криком: «Ка-Мега! Лоно! Лоно!»

Король имел вид человека, наслаждающегося величайшим торжеством. Его благородное, выразительное лицо дышало мужеством и уверенностью, он произнес несколько слов, принятых с восторгом, затем отдал своим подданным несколько отрывистых приказаний и тотчас же в деревне поднялась такая тревога, как будто все эти дикари совершенно лишились рассудка.

Женщины нагрузились циновками, мужчины схватились за оружие, из марай выносили святыню, детей согнали в кучу, гамаки белых отвязали от деревьев. Кто-то из дикарей почтительно указал на их ружья.

– Боже мой! – воскликнул Антон. – Что случилось? Мы переселяемся?

Туземец указал в даль. Звук, вырвавшийся из его груди, мог означать только одно: «Идем! и как можно скорее!»

Белые поспешно собрали свои пожитки. – Великий Боже! – восклицал Антон: – Когда бы они направились к берегу!

Фитцгеральд покачал головой. – Едва ли мы пойдем к берегу! – вымолвил он. – Неприятель может угрожать им только со стороны моря, а следовательно остается бежать лишь в горы, в глубь острова.

– Боже, как это грустно!

– Вот войско уже строится, – сказал Аскот. – Ка-Мега хочет накинуть плащ из перьев на плечи Мульграва, тот отклонил от себя эту честь… ну, вот, плащ отдали нести оруженосцу. А вот и госпожа королева… нагруженная циновками. Прошу прощения, миледи, но вашему величеству это не подобает…

С этими словами веселый молодой человек поспешил освободить бедную плачущую слабую женщину от её ноши. – Исход Израиля из Египта! – провозгласил он с хохотом. – Вперед, господа, это все же лучше, чем сидеть здесь!

– О, Аскот, Аскот! не будь же таким ветренным.

– Не трогайте его, сэр! – вступился унтер-офицер, потягиваясь словно лев, только что выскочивший из клетки. – Оставьте его, сэр! Молодости надо шуметь, а кроме того право хорошо немного освежиться и встрепенуться. Га! какое счастье: самому управлять своими движениями!

Он смывал и стирал с лица кокосовую мазь так энергично, что только брызги кругом летели. – Ну, дети мои, увидите ли вы меня еще раз в роли Лоно – это большой вопрос! По-крайней мере, я позволю мазать себя этой дрянью разве только ради спасения вашей жизни… не иначе!.. Антон! – заключил он совершенно неожиданно, – нет ли у тебя, дружище, хоть капельки воды для измученного старого солдата?

Наш друг протянул ему целую огромную тыкву с водою, и Мульграв тотчас же погрузил, в нее всю свою голову, чтобы окончательно смыть с себя последние остатки мази. Он чуть не рычал от удовольствия при каждом прикосновений к лицу свежей воды.

Гонцы короля – прибежали торопить их. Передние ряды колонны уже давно выступили из деревни, очередь была за белыми.

– Брать ли нам с собой винтовки? – усомнился Аскот. – Ведь, все равно заряды нас все вышли.

– Да, мы только понапрасну будем таскать их на себе.

– Разве в надежде попугать неприятеля… иначе это бесцельный труд.

– Так бросим их здесь! Прикроем ветками и листьями… Вот так, теперь их никто здесь не найдет!

– Боже! – всплеснул руками Антон. – До чего мы теперь обнищали! У нас нет даже оружия.

– Ты видишь все в слишком дурном свете, мой милый, – покачал головой Мульграв. – Быть может к острову приблизилось судно с белыми людьми, которые, конечно, не причинят нам ни малейшего вреда.

– Но нам приходится бежать от них вглубь острова!

– Что за важность! Велики ли эти клочки твердой земли! Два дня пути и прошел его вдоль и поперек… Прибавь еще к этому, что кому не приходилось по целым дням выносить на своем лице кокосовую мазь, тот еще совсем не имеет понятия о том, что такое несчастье!

Тем временем беглецы уходили все дальше и дальше вглубь леса и приближались к гористой части острова. Что это было бегство, и при том поспешное, в этом нечего было сомневаться.

– Все равно, наши преследователи, конечно, настигнут нас, – сказал Фитцгеральд. – Мы оставляем за собой слишком широкий след от самого берега океана.

– Может быть это уже не так страшно, и мы бежим от экипажа нашего же судна? Может быть, именно нас они ищут… а я получу весточку от бедного отца… Нет, никогда еще мне не было так тяжко! – заключил Антон свои догадки.

– Вперед! Вперед! Король смотрит на это дело очень серьезно и питает большие опасения. Смотрите, воины берут детей из рук женщин… вот все циновки и запасы таро полетели в чащу… Еще лишние следы для врага!

– Река! – воскликнул Аскот. – Антон, умеешь-ли ты плавать?

– Как-нибудь переплыву! Но это не более, как жалкий ручей.

– Ну, посмотрим теперь, достаточно-ли мудр Ка-Мега для того, чтобы провести преследователей. Всякий северо-американский индеец прошел бы теперь водой по крайней мере милю расстояния.

– Ну, этот народец, по-видимому, не имеет понятий о подобных уловках. Смотрите, вон передовые уже направились на противоположный берег.

– Это просто прогулка форсированным маршем, – заметил Мульграв. – Пожалуй, еще заставят упражняться в глазомере, определять ближайшее расстояние до тех гор? Кажется, по прибытии сюда на остров, мы именно хотели обследовать эти горы.

– Это верно, старина! Никогда не мешает на все смотреть веселее.

– В том числе и на эту холодную ножную ванну? Жаль, что ручей так узок!

Беглецы потревожили своей переправой массу рыбы, раков, черепах, хотя никто не обращал на них никакого внимания.

Везде свешивались с деревьев спелые кокосы, бататы, плоды хлебного дерева. В одном месте в чаще послышалось легкое хрюканье и целое стадо свинок перебежало путникам дорогу, помахивая в воздухе коротенькими закрученными хвостиками. Аскот не преминул прицелиться в них своей палкой и громко крикнул им вслед: «Паф!»

Все, не исключая даже и Антона, рассмеялись. – Как знать, может быть, вся эта странная, непонятная история все-таки кончится для нас благополучнейших образом! – сказал он.

– В этом я совершенно уверен. Ведь мы уже так далеко ушли от деревни.

– Мне кажется, что и растительное царство становится здесь более скудным. Кокосы да папоротник, и больше ничего.

– Мы вступаем в горные страны! Смотрите, какой вид там за деревьями. Повсюду с гор бегут ручьи.

– Какой высокий папоротник!.. Право на этом острове одно место лучше другого!

– Вероятно с вершины гор мы увидим море по ту и по другую сторону острова!

– Галло! – воскликнул лейтенант. – Что там такое?

– Мне кажется, это дикия собаки.

– Стая голов в двадцать! В самом деле это собаки.

Худые истощенные животные убегали в горы, завидев переселенцев; вероятно, там у них были пещеры. Некоторые озирались назад и лаяли; но ни одна не помышляла о нападении. В несколько мгновений все они скрылись из глаз.

– Здесь, вероятно, есть и дикия козы, – заметил Мульграв. – Я знавал людей, которые встречали их здесь.

– Что толку, когда мы безоружны.

– Слушайте, дети, – продолжал Мульграв, – кажется, дают сигнал остановиться на отдых. Это бы не лишнее.

– Особенно в виду того, что бессмысленно так удирать. Ба!.. теперь предстоит настоящее лазанье…

Между двумя высокими грядами скал открылось узкое ущелье, оба откоса которого были густо покрыты папоротником. Пальмы склоняли свои густолиственные вершины над тесниной, по дну которого весело журчал горный ручей. Женщины и дети подвигались медленно, видимо, напрягая последние силы. Прошло уже более пяти часов непрерывного перехода.

Ка-Мега указал на выход из ущелья и произнес несколько слов, очевидно, долженствовавших подбодрить усталых людей, нечто в роде: «Там, наверху, мы отдохнем!»

Все как бы оживились и пошли бойчее. Пот струился по коричневым лицам, но дикари храбро карабкались по обломкам лавы, которыми были усеяны дно ущелья и оба его откоса вплоть до верху, где расстилалась плоская горная возвышенность; на ней было мало больших деревьев, преобладал кустарник, но зато земля была покрыта мягким мхом, так и манившим усталого путника прилечь и отдохнуть, забыв о трудном пути по обрывам и громоздившимся друг на друга утесам.

Беглецы потоком разлились по плоскогорью. Снова все заговорили, грудь стала дышать свободнее, все приободрились. В одном углу женщины сбились в кучу, тогда как мужчины отправились за кокосами и плодами хлебного дерева; местами уже раскладывали костры.

Вокруг обоих князей образовался тесный кружок, из благородных воинов. По-видимому, тут происходил тайный совет, воины шептались между собой и жестикулировали; затем несколько человек принялись сооружать из камней нечто вроде алтаря.

– Надо думать предполагается жертвоприношение, – заметил лейтенант.

– Человеческое, – добавил Мульграв, – если меня не обманывают мои подозрения. Лучше не глядите в ту сторону, дети мои.

– Неужели ты…

– Тише! Король сейчас хватит сзади по голове кого-нибудь из простых воинов… вот, он уже взялся за свою палицу и направляется в густую толпу своих подданных.

– Это возмутительно! – воскликнул Аскот. – Я бы…

– Тише, молодой человек! Если, бы на наше счастье вся эта странная, загадочная история с Лоно не имела какого-то непонятного отношения к моей личности, то по всей вероятности нас всех давно бы уже принесли в жертву богам, придравшись к победе, одержанной над мятежниками. Что-нибудь в этом роде может произойти и теперь.

Аскот не сводил глаз с молодого короля. – Ка-Мега выступает медленными шагами, – шепнул он, – но никто на него не смотрит и не заговаривает с ним.

– Все, конечно, знают, в чем дело!

– И они позволяют беспрекословно производить такие насилия?

– Разумеется. По их твердому убеждению гнев богов поразит того, кто воспротивится жертвоприношению.

– Вот! – вскрикнул вдруг Аскот в испуге. – Ка-Мега раздробил голову одному из воинов.

– Я так и знал, – сказал Мульграв. – Теперь начнутся все те же церемонии, какие мы уже видели. Не глядите туда, дети мои!

– А Ка-Мега пошел себе дальше, как ни в чем не бывало! – сказал Антон.

– Двое воинов понесли труп к алтарю; вот они раздевают его, выкалывают ему глаза…

– Я же вам говорил, не глядите туда!

– Все рвут зеленые ветки, – заметил Аскот, – бросают их на алтарь и кричат: «Пеле! Пеле!»

– Это название их главной и самой страшной богини. Весьма возможно, что и все окрестные ущелья посвящены ей.

– И эти несчастные язычники воображают, что этих пустяков достаточно для того, чтобы поразить врага – кто бы он ни был – слепотой… Они считают себя теперь в полнейшей безопасности.

– Какая, однако, здесь масса комаров! – заметил кто-то из солдат. – Следовало бы развести большой костер из сырого леса.

– Это не годится… Дым может нас выдать.

Лейтенант Фитцгеральд посмотрел на оголенные вершины горных хребтов, возвышавшихся кругом – Я хочу взобраться туда наверх, – сказал он, – эти вулканические горы представляются мне новым, невиданным миром, на который любопытно взглянуть поближе. Я думаю, что оттуда можно будет увидать наш корабль.

– О, сэр, – взмолился Антон, – в таком случае возьмите и меня с собой.

– И меня, – попросился Аскот. – Уж если, я осужден на вечную скуку, как лорд Кроуфорд из Кроуфорд-Галля, то, по крайней мере, я должен быть вознагражден за это интересными приключениями.

– Аскот, если я тебя понимаю, то ты бы не прочь одним прыжком перескочить теперь из Полинезии в Англию.

Он смеясь покачал своей красивой кудрявой головой. – Не говори об этом, милый Мармадюк! Мы открываем новые острова, видим новые народы, переживаем всякого рода приключения, и вдруг я бы захотел вернуться в свое тюремное заключение, только потому, что в нем имеются мягкая постель, обильный стол и шкаф, переполненный платьем?.. Да ни за какие деньги, уверяю тебя! Как только нас покормят, сейчас же отправимся на горы полюбоваться видом.

Единственная пища, которая была им предложена, заключалась в кокосах и плодах хлебного дерева, и когда все утолили голод, белые попытались было отправиться в задуманную ими экспедицию, но этому воспрепятствовали многие из вассалов короля; лица их выражали страх и беспокойство, они украдкой указывали на неприветливые серые вершины гор и прикрывая рот рукой шептали слово, очевидно, неохотно срывавшееся с их уст:

– Пеле!

– Это пустяки! – объяснял им лейтенант – Мы не боимся вашей богини.

– Нет! Нет! Табу!

Дикари заступали им дорогу, пробиться через них без боя было немыслимо и белым пришлось отказаться от своего плана. Они грустно опустились на мох и попытались, заснуть, но бесчисленные комары не давали им сомкнуть глаз. Короткия тропические сумерки быстро превратились в ночь, хриплое карканье ворон доносилось с вершин скал, да лай собак раздавался внизу в долине… Никто из беглецов не мог заснуть.

– Расставлены ли у них часовые? – шепнул Аскот.

– Едва ли! Да если бы и так, сотня вооруженных людей легко могли бы окружить нас здесь и нам не оставалось бы никакого выхода, никакого спасенья.

– Несчастные вполне полагаются на свое табу, – заметил Мульграв, – и Бог весть, чем все это кончится!

Прошло несколько часов, темная ночь давно уж спустилась на горы, когда белые расслышали неясный шорох крадущихся шагов, хруст сухих веток под ногами, звук небольших камней и комков земли, скатывавшихся с откоса. Они переглянулись.

– Вот оно… начинается! – шепнул лейтенант.

– Что именно?… вот в чем вопрос!.. Право, одно ожидание может свести с ума!

– Я слышу мужские шаги и тихий говор.

Аскот вскочил и подбежал к группе воинов, окружавших короля, знаками старался обратить их внимание на эти подозрительные звуки. – Слушайте, слушайте! Сюда идут.

Дикари со страхом припали к земле. «Пеле»! шептали они. «Пеле!»

Они лепетали и еще какие-то слова, очевидно, означавшие: «Богиня охранит нас!»

Аскот пожал плечами. Он подошел со своими друзьями к выходу из ущелья и все стали прислушиваться и всматриваться в темноту. По теснине, как муравьи, карабкались кверху небольшие фигурки, вооруженные с головы до ног, в очень странных костюмах, одни с более светлым, другие в более темным цветом лица; были между ними и совсем белые люди, с явным с отпечатком полнейшего одичания. Все они гуськом пробирались вверх по скалистой теснине.

Наши друзья переглянулись. Это были очевидно испанцы или какое-нибудь южно-американское племя. Но что им здесь, нужно?

– Охотники за невольниками! – шепнул унтер-офицер. – Эти люди промышляют тем, что высаживаются на острова Южного океана за живым товаром, и затем. распродают его в американских портах.

– И таким образом наш бедный Ка-Мега рискует обратиться в работника на плантации?.. Это было бы ужасно!

– Для него не ужаснее, нежели для всякого иного. Так! Вот они!

Тихий плач раздался в рядах женщин, мужчины молча бросались на колени и к страхе складывали руки на груди. Они даже и не пытались браться за оружие в местности, посвященной страшной богине Пеле.

И вдруг тишину нарушила громкая команда на испанском языке! Отовсюду с горных утесов спускались темные фигуры… все плоскогорье было ими окружено.

– Нам следует оставаться строго нейтральными, – распорядился лейтенант. – Не имея огнестрельного оружия, мы ничем не в состоянии помочь несчастным дикарям, а сами только можем погибнуть.

– Дикари вовсе и не пытаются сопротивляться! – шепнул Антон. – Они преспокойно отдаются в плен.

– Ну, это не совсем так. Погляди-ка в ту сторону!

Действительно, в то время как охотники за невольниками, проникшие через ущелье, напали на первые попавшиеся им на пути группы дикарей, многие, стеснившись вокруг своего короля, как будто одумались, или же может быть в них проснулись чувства мужчин и сознание собственной силы. В воздухе замелькали боевые палицы, с глухим звуком опускавшиеся на головы нападающих. Раз только тишина была нарушена первым криком, в следующий момент ущелье огласилось таким диким ревом и грохотом битвы, что даже привычное ухо не могло теперь различит ничего в общем гуле.

Боевые крики звучали отовсюду, женщины взывали к богине Пеле и к Лоно кто мог, тот протискивался поближе к унтер-офицеру, старался схватить его за руки или обнять его ноги. Они протягивали к нему младенцев, заставляли детей целовать его колена. «Лоно, ах, Лоно, помоги!»

Добродушный старый воин не знал, что и предпринять. – Господи, Боже! – твердил он, – чем могу я вам помочь, бедные люди? Не придавайте значения моей власти, ведь все это сказки, уверяю вас!

Но вот набежали и сюда темные фигуры и отогнали трепещущих женщин в один угол. Детей вырывали у них из рук без всякого сострадания, и то и дело крошечное создание, мелькнув в воздухе, слетало через край обрыва и разбивалось где-то внизу об острые зубцы скал. Самих матерей грубо вязали веревками, и при малейшем сопротивлении нещадно до крови колотили палками, окованными железом.

Наши друзья при этом возмутительном зрелище забыли принятое ими мудрое решение и, не задумываясь, бросились на помощь несчастным женщинам. – Ах вы, негодяи! – крикнул лейтенант Фитцгеральд, – разве вы воюете с беззащитными женщинами?

– Ого! – раздался грубый голос, звучавший насмешкой и удивлением. – Это, кажется, говорит англичанин?

– Да, конечно! – ответил лейтенант. – Англичанин, который надеется, что в этой шайке разбойников у него не окажется земляков.

– Не бойся, дружище! – захохотал тот же голос. – Их здесь найдется и не один! Но побереги свои слова, они могут стоить тебе жизни, понимаешь?

Незнакомец подошел поближе к нашим друзьям. – Голла!.. целая толпа белых… Как вы сюда попали?

Фитцгеральд гордо выпрямился. – Я командую экспедицией отправленной сюда с фрегата его величества короля «Короля Эдуарда» – объяснил он.

– Ах, вот что… это с того судна, которое бросило якорь возле этого острова… так что-ли?

– Так оно еще стоит здесь?

– Судно? Дда!

– Вы как будто затрудняетесь ответом, – заметил офицер, – что это значит?

Все товарищи по несчастью столпились вокруг столь неожиданного вестника, с их судна. Все с беспокойством вглядывались в его лицо, у каждого сердце забилось в груди.

– Что же вы молчите, сэр? – повторил Фитцгеральд.

– Что же мне сказать вам? – пожал неизвестный плечами. – Я полагаю, что судно это брошено.

– Что?.. Что такое?

– На борту у него нет ни одной живой души. Мы не нашли там ни человеческого существа, ни одного животного, ни денег, ни чего-либо ценного.

– Следовательно, вы были на нашем судне?

– Был, самолично… Оно совершенно пусто.

– А арестанты?

– Никого, нигде!

Белые переглянулись, не зная, что подумать. Антон был близок к обмороку, и если бы Аскот не подхватил его сильною рукою, он упал бы без чувств к ногам вестника несчастья. Теперь последняя надежда была для него потеряна, все погибло, в голове у него помутилось.

– Я забыл сказать только об одном, – снова заговорил незнакомец. – На столе в каюте оставлена записка. Я ее не читал… я никогда не тратил времени на такой вздор, как грамота… но там что-то много написано.

Лейтенант перевел дух. – Слава Богу! – воскликнул он. – По крайней мере, мы получим хоть какое-нибудь известие о том, что случилось.

– С вашего позволения, сэр! – вмещался Мульграв. – Позвольте расспросить этого человека?

– Спрашивай, спрашивай, старина!

– Были-ли шлюпки на своих местах? – спросил унтер-офицер.

– Ни одной… все исчезли, за исключением одной лодчонки, очевидно, не принадлежащей к вооружению фрегата; она скорее похожа да игрушку и была подвешена в такелаже.

– Моя лодка! – воскликнул Аскот.

Фитцгеральд покачал головою. – Это совсем непонятно! Куда же могли деваться наши товарищи? Чтобы отыскивать нас не было надобности съезжать на берег всему экипажу, и уж во всяком случае капитан Ловэль не взял бы с собою никого из арестантов.

– И я так думаю!

– Записка! – пробормотал Антон; – Записка! Там мы найдем разъяснение этой загадки.

– Разумеется! Через несколько дней мы будем на нашем судне!

– Почему не идти туда сейчас же, сэр?

Лейтенант указал ему на жестокий бой, кипевший вокруг них. – Посмотри, что здесь делается, мой милый, – оказал он, – и сообрази, как нам уйди отсюда!

Выход из ущелья был загражден, преследуемые и преследователи бились грудь с грудью, оспаривая друг у друга победу. Всюду лежали убитые и раненые, крики раздавались со всех сторон, то и дело кто-нибудь срывался с края обрыва и тело катилось с камня на камень в бездну, откуда по временам доносились жалобные стоны изувеченных и умирающих, но их не слыхали воины, бившиеся за жизнь и свободу, опьяненные одною лишь мыслью – опрокинуть врага и ускользнуть от плена.

И снова толпа дикарей бросилась к нашим друзьям, снова женщины и дети хватались за ноги и за руки старого солдата, взывая: – Лоно!.. Лоно!

Незнакомец, увидав это, громко захохотал. – Лоно? – повторил он. – В самом деле, эти дикари вообразили, что среди них явился этот сказочный король? Должно быть, они здорово вас кормили и вымазывали кокосовыми выжимками, если принимали вас за Лоно, сэр!

– Брр! – содрогнулся унтер-офицер при одном воспоминании о перенесенных нн почестях. – И вспоминать тошно! Может, быть, вы можете объяснить нам, сэр, что это за история о Лоно?

– Могу, кажется…. Это был первый король на этой группе островов, которого весь народ очень любил и почитал: несмотря на его гневный характер его очень уважали, но боги его не любили, так как он не приносил им никаких жертв. Однажды в своем высокомерии он оскорбил главного бога и за это был наказан изгнанием. С тех пор Лоно бродит, не находя себе приюта, а когда боги простят ему, то он вернется и вступит в управление своим народом. Вот и вся сказка о Лоно.

– Бедные создания! – сказал Мульграв, вздыхая. – Они невинны, как малые дети. Во всяком случае моя длинная борода внушила им мысль, что я-то и есть беглый король их острова.

В этот момент раздался громкий, даже пронзительный крик. Плотный кружок благородных воинов был прорван, Ка-Мега и Идио стояли теперь лицом к лицу с нападающими и опасность угрожала уже непосредственно их драгоценным особам.

Молодой король не кричал, его длинные волосы, без всяких украшений, развевались по ветру, он дрожал от гнева и возбуждения и удары его сильной руки градом сыпались кругом; палица его мелькала в воздухе, точно молния, и не один из противников его уже лежал на земле с разбитым черепом.

Идио также бился без оружия. Одного удара его кулака было достаточно, чтобы повергнуть противника к ногам.

Тогда-то предводитель нападающих и испустил свой пронзительный крик, на который, как по команде, собрались его люди для последнего решительного нападения… англичанин, разговаривавший с нашими друзьями, тоже должен был спешить туда, и таким образом белым, наполовину спрятанным за кустами, оставалось только наблюдать за печальными подробностями этого неравного боя.

Оба короля бились, как львы, – действуя один своей палицей, другой просто кулаком, и вся земля вокруг них была залита кровью. Идио, по-видимому, еще не получил ни одной раны, глаза его метали молнии, мышцы его голых рук страшно напрягались. Не раз подняв своего противника на воздух, он швырял его, как щепку через край утеса, в глубину ущелья. Такая участь постигла и помощника атамана шайки, неосторожно приблизившегося к страшному, дикарю, и сто глоток завопили: – Отплатим за Диего Кампаса! Мщение! Мщение!