Ольга Юрьевна Виноградова
Якобинец
«Подлинные революционеры», «отцы-основатели Республики»? Разве что в собственных глазах…
Во имя Разума! «Отцы-основатели»?!
Они были против штурма Тюильри перед 10 августа и вообще не принимали в нём участия!
Они защищали Людовика и открыто одобряли преступление фанатичной роялистки Кордэ, что характерно, также воображавшей себя республиканкой, да еще и «подлинной», это уже диагноз.
Последнее есть отнюдь не христианские чувства, а выражение политической позиции, ибо эти же самые люди рукоплескали массовым убийствам рядовых якобинцев в Лионе, Марселе и Тулоне…
В марте 1793 года именно жирондист Ланжюинэ предложил проект закона о расстреле за ношение белой (монархической) кокарды в мятежной Вандее.
В то время как Марат, оклеветанный противниками как «кровожадный монстр» резко осудил этот проект, справедливо заметив, что такой закон противоречил бы совести и здравому смыслу, карать следует не невежественных крестьян, а их подстрекателей – дворян и неприсягнувших конституции священников, убеждавших паству, что убийства и даже пытки пленных республиканцев «угодны Богу..».
Тем временем Верньо, Бриссо, Петьон, Жансонэ, Барбару, Гюаде без труда сбежали из Парижа в течение первых же дней, настолько нестрогим был их «домашний арест». И занялись разжиганием гражданской войны в родных департаментах, сея у населения страх и ненависть к якобинцам, особенно к Марату, активнее других способствовавшему их свержению с политического Олимпа.
В целях пропаганды все средства хороши и они лгали, не стесняясь, расписывая мнимые «ужасы и зверства» творящиеся будто-бы в Париже, «улицы залитые кровью, изуродованные трупы на тротуарах…»
Они нашли благодарных слушателей, именно бежавшие в Канн жирондисты – вдохновители фанатичной дворянки Шарлотты Кордэ д,Армон.
Следует, наконец, развенчать и миф о мнимом «героизме» мадемуазель Кордэ раз и навсегда. Замкнутая, высокомерная и тщеславная молодая особа, она с юности считала себя умственно и духовно выше окружающих и мечтала чем-нибудь выделиться и прославиться.
Впрочем, стоит по справедливости отметить, девушка была очень вдумчивой, читала только серьезную литературу, увлекалась историей, презрительно игнорируя легкие «дамские» романы.
Мечтала об общественной деятельности на пользу Франции, её совершенно не привлекала типичная для ее времени женская судьба, роль соблазнительной любовницы или домохозяйки, матери семейства.
Напрасно тетка пыталась знакомить ее с кавалерами, Шарлотта оставалась вежливо-холодной, ее интерес к мужчинам ограничивался дружескими чувствами к некоторым из них. Девушка оставалась одинокой и независимой, никому не жена, не невеста и не любовница.
Сентиментальную историю, возникшую сразу «по горячим следам», о том, что совершенное ею громкое убийство это месть за казнь своего жениха или любовника следует считать бездоказательным домыслом.
Дело в том, что общество конца 18 столетия считало, что у женщины не может быть никаких политических убеждений (раз она существо сугубо домашнее, все интересы которого сосредоточены на мужчине и ребенке), тем более, считалось, что эти убеждения не могут быть самостоятельными, а не внушенными каким-либо мужчиной, отцом, братом или мужем.
Люди обоего пола тогда были уверены, что единственным побуждающим к действию мотивом для женщин могут быть только эмоции, нечто сугубо личное, в первую очередь любовная страсть или материнский инстинкт, но никогда интеллект и какие-либо абстрактные идеи.
Мадемуазель Кордэ ярко демонстрировала своей речью и поведением, что это не так, она держала себя не хуже, чем мужчина в ее положении, и уже этим сильно раздражала публику, именно поэтому некоторые журналисты называли ее «мужеподобной», неженственной особой.
В известном смысле, Шарлотту пытались унизить, приписывая ей любовника и объясняя убийство личной местью. Убийство по личным мотивам, бытовой криминал, для такой личности как она слишком мелко.
Она холодный фанатик контрреволюции, это так, но она не экзальтированная дамочка, действующая в запале личных страстей. Можно даже сказать, что она противник достойный уважения.
Всё ее «мужеподобие» заключалось не только в факте совершенного убийства, но в четко выраженных политических убеждениях, которых женщинам иметь не полагалось, сильном характере, хорошо развитом интеллекте и слабой эмоциональности, в то время, как у традиционно «женственной» женщины эмоциональность «должна» была зашкаливать, подавляя всякую умственную активность.
Провинциальная дворянская семья Кордэ жила очень бедно, по крайней мере, по меркам своего класса. Тем не менее, и родственники и всё окружение мадемуазель Кордэ принадлежали к «правоверным» роялистам, её брат в начале революции эмигрировал.
Сама Шарлотта гордо считала себя республиканкой, так, однажды за столом она решительно отказалась пить за здоровье короля, чем возмутила отца и шокировала остальных присутствующих.
Свой вызывающий поступок она объясняла тем, что Людовик, как правитель, слаб, а слабый король не сможет принести счастье и процветание своей стране.
Кажется, ее представления о Республике носят скорее отвлеченно-идеализированный характер, замешанный на фантазиях об античном Риме, и к реальности имеют мало отношения.
Зато вполне очевидна ненависть баронессы Кордэ д А,рмон к якобинцам и страх, отвращение к живому реальному народу, к санкюлотам.
Желание героического поступка в духе Древнего Рима, известности любой ценой, вера в свою исключительную судьбу, это Герострат в юбке, убийство Марата дало этой особе шанс «сохранить свое имя в истории».
Она взяла с собой «на дело» свидетельство о рождении. Зачем? Ответ очевиден, если взбешённая толпа убьёт её на месте, она умрёт безымянной и не попадет на страницы Истории…
Почему жертвой был избран именно тяжелобольной 50-летний Марат, а не молодые и здоровые Робеспьер, Дантон или Эбер, которые (чисто теоретически) проживут еще очень долго или кто-либо еще из видных якобинцев?
Понять нетрудно, Марат активнее других способствовал падению Жиронды и их ораторы, чьи выступления в Канне она посещала, проклинали главным образом именно его, не сдерживаясь в выражениях: « Свирепый зверь, кровожадный монстр, маньяк», фанатичка Кордэ узрела в этом шанс и воображала себя «девой мстительницей», едва ли не Жанной д, Арк.
Прибыв в Париж, она не обнаружила на улицах ни крови, ни трупов, как то расписали предатели, бежавшие в Канн, да и сами парижане отнюдь не выглядели запуганными и не шарахались как тени вдоль стен домов, казалось бы, задумайся… Но нет, минуя громкое убийство, она никогда не прославится, о ней не напишут в газетах!
На суде девица Кордэ, по свидетельствам современников, вела себя холодно и отстраненно, словно презирая всех окружающих, этих ненавистных якобинцев и народ, санкюлотов, эту «грязную чернь в красных колпаках».
Ответы поражали четкостью, скорее всего даже, что они были заготовлены заранее, замкнутая и честолюбивая, Кордэ «спала и видела» свое имя на скрижалях истории. По дороге на эшафот её сопровождали крики возмущения, гнева и ненависти, хотя нельзя не отметить, что раздавались и приветственные крики…
Незначительная сама по себе, Кордэ своего добилась, ее имя осталось в истории Франции, но ее помнят именно как убийцу Друга Народа…
На родине Шарлотты Кордэ в нормандском городе Кане по улицам маршировали отряды, состоявшие из бывших членов местной Национальной гвардии, которых аристократы презрительно обозвали «каработами», то есть «бандитами, злоумышленниками».
Девизом отрядов каработов стал прозрачный ребус «Законы или…», а далее, вместо слов, мертвая голова. Они носили на рукавах черные повязки, где серебром поблескивал пиратский череп со скрещенными костями.
Противники Марата и якобинцев, летом 1793 каработы присоединились к жирондистам, вошли в состав армии роялистского генерала барона Вимпфена, готовившейся для похода на революционный Париж и были разбиты при Верноне. В августе 1793 якобинцы законодательным путем распустили отряды каработов…
В день казни Шарлотты Кордэ 17 июля 1793 года в Лионе был убит, притом с особой жестокостью, председатель Якобинского клуба Жозеф Шалье , тупое лезвие гильотины превратило его казнь в жуткую пытку, трижды опускался тупой нож, дробя позвонки, но не отсекая головы осужденного, нервы сдали даже у палача, добившего несчастного милосердным ударом сабли ..
Это был прямой вызов Парижу и новой власти. И Париж на него ответит…
Что характерно, до убийства якобинца Шалье, гильотина в Лионе стояла без употребления, если бы её активно использовали, лезвие было бы наточено, и смерть Шалье не была бы так ужасна.
Как раз до убийства Марата о многочисленных казнях говорить в действительности не приходилось. Предательство жирондистов и цепь политических убийств спровоцировали Париж на агрессивные меры.
И всё же, прав Альбер Матьез, когда пишет, что даже убийство Марата не сделало парижский трибунал более активным, что и вызвало возмущение Робеспьера в августе 93…
Реки крови после 10 августа? Очередная сентиментальная чушь роялистов и Жиронды.
Почти не бывало в истории примера, чтобы в стране ведущей одновременно и внешнюю и гражданскую войну, правительство не ввело сокращенного и ускоренного судопроизводства для предотвращения любых сношений с врагом, подавления заговоров и измены, которые отнюдь не являлись измышлениями…
Французский революционный трибунал был основан 17 августа 1792 года, через неделю после штурма Тюильри. Он произнес буквально несколько смертных приговоров и был упразднен по настоянию жирондистов (а их позиции в реальности были еще очень сильны в Конвенте ) уже 29 ноября 1792 года.
В августе 92 Робеспьеру предлагалась должность председателя трибунала, однако Неподкупный отказался в открытом письме. В чем тут дело? Сам он пишет, что среди арестованных у него слишком много врагов, и он не сможет соблюсти беспристрастность. Можно сказать, что это не аргумент.
Возможно, он не хотел взваливать на себя прямую ответственность, возможно, думал о предстоящих выборах в Конвент, это более важно, возможно, наконец, отказ от должности был ответом на обвинения в честолюбивых устремлениях, уже тогда, сыпавшихся на него со стороны бриссотинцев.. Любили они перекладывать собственные умыслы на других…
Революция лишилась политического судопроизводства. Обвиняемые в заговорах против безопасности государства приказчики королевских имуществ Сен-Фуа и Дюфрен-Сен-Лион, мадам де Роган-Рошфор, обвиненная с отношениях с эмигрантом Бертраном де Мольвиль, бывший страсбургский мэр Дитрих, соучастник мятежа Лафайетта в этот период привлекались к суду обычных уголовных трибуналов, которые по большей части, их оправдывали.
Только 10 марта 1793 года был вновь создан и заработал реорганизованный политический трибунал.
Действия жирондистов поначалу противившихся учреждению трибунала и даже обозвавших это политическое судопроизводство учреждением «инквизиционным» тут же назначили комиссию 6-и, но только из своих, которые одни и имели право привлекать людей в этот трибунал, практически парализовали его работу и на этом этапе.
Как уже было сказано, письма депутатов Жиронды к коллегам в провинции от 15, 24 мая показывают, что они сами готовили переворот, устранение якобинцев из Конвента и казни их руководителей.
Якобинцы восстанием 31 мая всего лишь упредили их намерения. Бриссотинцы станут утверждать, что именно якобинцы «развязали агрессию» и единственно виновны в гражданской войне лета 1793 года.
Невзирая на восстание 31 мая, федералистский мятеж лета 1793 года и убийство Марата трибунал отнюдь не ускорил своей деятельности, вопреки распространенным представлениям о «массовых казнях» этого периода.
С марта по сентябрь 1793 года предстали перед трибуналом всего 266 человек и только 66 из них были казнены. Стоит учесть, что по понятиям восемнадцатого столетия это отнюдь не «море крови».
А сочувствовавший жирондистам председатель трибунала Монтанэ даже явно пытался выгородить убийцу Марата, представив ее действия как помешательство или обычное уголовное преступление.
При этом подсудимая возмутилась подобной формой защиты и заявила, что действовала в здравом уме, не имея ничего личного против убитого, но только под влиянием убеждений.
И это не случайность, еще ранее, когда судили убийц депутата Конвента, Монтанэ убрал из текста приговора формулировку о том, что имущества осужденных поступают в казну Республики, таким образом, конфискация не могла произойти, а среди обвиняемых был миллионер. И это не единственный раз, когда Монтанэ «забывает» именно эту формулу, чуть позднее ему жёстко напомнят об этом.
Андрэ Шенье, при жизни известный как крайне агрессивный контрреволюционный публицист, призывавший к расправам над якобинцами, но не как поэт, прославлял убийцу Марата, как «героиню», в крайне грубой форме нападал на Комитет Общественного Спасения, на Робеспьера и Колло персонально, затем более полугода скрывался, и был в итоге арестован и заключен в Сен-Лазар.
Но в сентябре 1793 года ультра-радикальное течение эбертистов возобладало в Конвенте и прозвучало грозное: «Поставим Террор на повестку дня!» Трибунал был реорганизован еще раз, его состав расширен.
И только с октября 1793 года начались крупные политические процессы: 14-16 число, процесс Марии-Антуанетты, 28-30 октября процесс 22-х жирондистов.
С октября по декабрь 1793 года в Париже были казнены 177 человек. И всё же и это не «реки крови» по меркам эпохи.
Репрессии в провинциях напрямую зависели от того, была ли их территория захвачена мятежом, какова была степень его опасности, какова близость к границе, где шли бои с интервентами.
Существует статистика, что 90% известных нам крайностей революционного террора происходили именно в западных и южных департаментах Франции, но не растекались равномерно по всей стране, как обычно все думают. По меркам этого сурового времени, как раз в Париже было вполне спокойно, чиновники находились под жестким контролем правительственных Комитетов.
Хороший пример, за все время Террора в нормандском округе Кальвадос, к слову, откуда родом Шарлотта Кордэ, не произошло вообще ни одной казни! Чаще комиссары ограничивались снятием с должности провинившихся чиновников и тюремным заключением, при необходимости вмешивались в дела местной администрации, на фронтах наблюдали за политической благонадежностью генералов.
Но мятежи в Лионе, в Бордо, в Нанте, в Тулоне и Марселе приняли крайний, чрезвычайный характер. Там жирондисты, открыто объединившись с роялистами, в отдельных случаях даже с интервентами, массово убивали якобинцев, нередко с исключительной жестокостью.
Федералистский мятеж лета 1793-го, охвативший 60 департаментов Франции из 83, это вовсе не «народное восстание», а бунт буржуазной, т.е. жирондистской администрации запада и юга Франции против решений якобинского Парижа.
Жирондистский мятеж – это прежде всего бунт потесненных от власти крупных собственников, уже видевших себя новой «аристократией», новой «элитой», рвущихся на смену дворянству.
В дикой ненависти к якобинцам, эти вчерашние революционеры приняли в свои ряды открытых врагов молодой Республики, аристократов-монархистов, чем и поставили сами себя «вне закона», показавшись открытыми контрреволюционерами.
Летом 1793 они объединили свои силы с роялистами, граф де Пюизе, барон де Вимпфен должны был возглавить совместное наступление на Париж…
Настало раздолье для многочисленных преступных шаек, бандиты пользовались тем, что власти временно стало не до них.
В 1793 году бандиты и грабители, насильники и убийцы часто напяливали на головы красные колпаки и переодевались в мундиры жандармов, снятые с убитых республиканцев и терроризировали население, предъявляя даже поддельные документы, грабили под видом реквизиций, безнаказанно убивали и насиловали, запуганные люди уже не понимали, с кем действительно они имеют дело, вследствие чего некоторые поверили, что грабежи и насилия дело рук революционеров…
Впрочем, по справедливости нельзя не отметить и того, что некоторое количество контрреволюционных партизан, шуанов также имели темное уголовное прошлое. Возможно, что особые зверства с обоих сторон совершались именно подобными личностями, а не собственно идейными "синими" и "белыми". Возможно…
Существование Королевской Католической Армии Вандеи в каком-то смысле миф, созданный самими сторонниками старого режима.
В западных департаментах Франции действовали разрозненные вооруженные формирования.
Полевые командиры «белых» соперничали между собой за влияние, иногда они объединялись, посланцы от принцев-эмигрантов могли на некоторое время добиться этого. Но принцы далеко за границей… и внутренние раздоры и склоки продолжались… Для них это был минус, но для защитников молодой Республики плюс.
Самые известные полевые командиры роялистов это Ларош-Жаклен, де Боншан, д,Эльбэ, Пюизэ, Лескюр, Шаретт.
Одних можно назвать вполне честными противниками, другие, среди них граф Шаретт добивали раненых республиканских солдат, бросали людей в колодцы и забивали камнями, сотнями расстреливали пленных, разрешали своим шуанам развлекаться пытками якобинцев, насиловали их жён и убивали детей.
Эта информация может не нравиться сторонникам роялистов и шуанов, но эти многочисленные зверства «белой» партии имели место.
В ряде департаментов власть захватили тёмные личности анархистского толка вроде самозваного «комиссара» Шнейдера в Эльзасе, арестованного позднее Сен-Жюстом и отданного под трибунал.
Контрреволюционно настроенные обыватели, однако, с готовностью поверили, что эти бесчинства творят якобинцы.
Отряды шуанов Бретани и Вандеи тоже нередко перемещались по департаментам, переодетые для безопасности под солдат-республиканцев, их главари использовали подлинные бланки пропусков, щедро выдаваемые им изменниками-жирондистами.
А пока что, аресту и казни подлежали 22 лидера Жиронды и т.н. «федералисты», участники мятежа, а вовсе не все члены этой партии.
Часть жирондистов согласилась на сотрудничество с якобинцами во имя общих целей и победы революции, но часть высокомерно отвергла мирную инициативу и превратилась в глубоко враждебную силу.
«Мирные» бриссотинцы оставались в Конвенте и далее, по крайней мере, до октября 1793 года. Позднее именно Робеспьер личным вмешательством не раз спасал жизни этих 73 человек, отбивая атаки ультра-радикалов Эбера:
– Пусть не будет новых и напрасных жертв гильотины!
Он имел огромное моральное влияние, но не был правителем, поэтому не имел возможности освободить их, учитывая жесткое сопротивление коллег по Комитету. Но, по крайней мере, благодаря этому вмешательству они остались живы и даже вернулись в Конвент после Термидора, чтобы в общем хоре осыпать проклятиями имена казненных якобинских лидеров, проклиная среди них и человека, который по существу спас им жизнь.
Летом-осенью 1793 года в департаментах Запада и Юга Франции (в Бордо, в Нанте, в Лионе, в Марселе, в Тулоне и др.) образовалась смешанная жирондистско-монархическая администрация, начались репрессии и казни якобинцев. Эти области отказывались подчиниться Парижу!
Характерно, что Марсель восстал и сдался врагу еще до событий 31 мая… из чего видно, что Жиронда имела собственный план уничтожения якобинцев, и эти последние лишь опередили их намерения…
Именно эта смешанная власть сдала английским интервентам Марсель и Тулон в мае 1793 года и подняла там белый флаг Бурбонов.
И этой чёрной измене тоже нашли оправдание, штамп, ставший широко известным в литературе – «несчастные искали спасения у иностранцев от якобинских зверств»! В то время, как именно якобинцев и убивали в этот момент в Марселе и в Тулоне…
В маленьком городке Юга в том же июле был убит председатель Якобинского клуба. С ним безжалостно расправились прямо во дворе собственного дома.
– Как там у вас говорится «если враги не сочтут меня достойным казни, значит, мои заслуги перед революцией недостаточны?» Или еще лучше, «ненависть врагов лучшее украшение патриота?» Ты своего добился! Твои заслуги, любезный, в таком случае даже чрезмерны! Ты достоин и пули, и веревки, и ножа гильотины разом!
– Едва ли это возможно одновременно… Остановитесь на чём-нибудь одном…, – ирония слышалась в голосе председателя. Обреченный на смерть держался удивительно спокойно.
– А мы попробуем совершить чудо, тебе достанется всего понемногу! Держите же его!
Сначала его повесили, следя при этом, чтобы он не умер. Быстро перерезали веревку и затем в корчащееся полузадушенное тело несколько раз стреляли, но так, чтобы причиняя мучительную боль не убить при этом. Роль «гильотины» выполнила сабля в руках одного из убийц якобинца…
Летом 1793 подобное происходило повсеместно там, где власть захватывали роялисты и их новые союзники бриссотинцы.
Всё это не оставляло повода для благодушия и дальнейшей игры в терпимость. Враг вспомнит еще о милосердии, тогда, когда оно понадобится ему самому, завопит о «ужасах революции и варварстве санкюлотов», но будет слишком поздно.
Лион 14 июля 1793 года
Жак Ранси с трудом пробирался сквозь возбужденную шумную толпу к зданию администрации Лиона. Озабоченные, испуганные обыватели толпились вокруг агитатора-бриссотинца. О чем же возбужденно кричит этот тип, отчаянно жестикулируя и срывая голос? Ранси прислушался.
– Надо остановить этот буйный поток, влекущий нас к варварству! Сейчас пытаются внушить, что Республика погибнет, если на все должности не будут назначены кровожадные люди!! Нас спасет только крестовый поход на Париж и истребление якобинских выродков, поправших своей жестокостью все человеческие нормы!! И самый страшный… гнусный из этих звероподобных существ, Марат, пока он жив, жизни сотен тысяч честных мирных людей в опасности! Вспомним ужасные события 31 мая в Париже, насилие над принципом парламентаризма… молчание запуганного народа… окровавленные трупы на улицах города!! Только созыв ополчения во всех преданных истинным республиканцам городах спасет Францию от этих чудовищ!!
Онемевший от наглой лжи и чудовищных инсинуаций Ранси живо протолкался сквозь толпу и приблизившись к импровизированной трибуне крикнул:
– Дайте мне слово, гражданин! Я только утром приехал из Парижа!
Заняв место на возвышении Ранси с нарастающей страстью начал речь:
– Граждане Лиона! Я сам был в Париже 31 мая… Со всей ответственностью заявляю, никаких ужасов, о которых говорил этот человек там не происходило, никакого моря крови и гор трупов… Отстранены от власти только 22 человека, чьи интриги мешали работе Конвента больше полугода и ничего более не изменилось…другие жирондисты, не поддержавшие вождей-изменников остались в составе Конвента…
Граждане! Не откликайтесь опрометчиво на безумную идею ополчения и похода на Париж, своекорыстные политики, из тех, что были отстранены от власти, сознательно толкают вас к гражданской войне!! Люди, опомнитесь! Причем здесь 31 мая?! Ваша администрация взбунтовалась еще 12 мая, в это же самое время жирондистская администрация Тулона сдала город англичанам и роялистам!! Граждане…
Далее ему не дали произнести ни слова. Поднялся страшный крик, ругательства и проклятия, одни были напуганы прежними ораторами и сбиты с толку, другие хотели услышать совсем другое. Ранси стащили с трибуны, крепко держа за руки и за воротник.
– А-а…проклятый якобинец!! Смерть ему!! Смерть всем им!!
– Что, мерзавец, ca ira?!, – грубый хохот, – обновим песенку…якобинцев на фонарь!! Что, хороша идея?!
Задыхаясь, он бился в сильных руках державших его людей. Один из них резким движением приставил острие сабли к горлу Ранси, брызнула кровь.
– Убей,… но сначала выслушай…Люди должны знать правду… иначе..в городе начнется братоубийственная резня…пусть меня выслушают…
– В аду тебя выслушают!
Спасение пришло в последнюю секунду.
– Этих мерзавцев нельзя пускать даже в ад,… они и там устроят революцию!
Замечание вызвало хохот в толпе. Несостоявшийся убийца опустил саблю.
– Так это же Ранси!, – человек узнал нового председателя лионских якобинцев, временно заменившего арестованного Шалье.
– Прошу вас, молчите, не продолжайте!, – Ранси умоляюще поднял руки, – я не так наивен, чтобы рассчитывать на ваше сочувствие, но, проводите меня в мэрию, у меня крайне серьезное дело к Дюбо…Вы окажете этим услугу не лично мне, а Республике…
Неожиданный спаситель резко поднял руку и закричал:
– Оставьте же этого негодяя! Его нужно срочно доставить в мэрию!
– Благодарю вас, гражданин…, – Ранси вытер рукой влажный лоб.
Человек резко обернулся и зарычал:
– Ты что думаешь, я тебя вытащил из жалости, якобинец?!
– Нет, господа жирондисты лишь на трибуне кричат о миротворчестве и умеренности…
Неизвестный ткнул Ранси в спину пистолетом.
– Заткнись и иди, молча, без замечаний, поклонник Марата…
Кабинет мэра города, жирондиста Дюбо…
– Не думал, гражданин Ранси, что у вас хватит ума явиться ко мне…В вашем положении нужно думать о своей шкуре, а не кидаться заявлениями протеста! А если мы припомним всем вам 31 мая? Ваш шеф… Шалье уже два месяца в тюрьме…
– Да, вы жирондисты первыми начали террор задолго до 31 мая, а теперь пытаетесь убедить французов и весь мир, будто вследствие наших действий…
Мэр тяжело откинулся на спинку кресла и смерил Ранси умными холодными глазами.
– Чего же ты хочешь, лионский «друг народа»?
– Можно сесть и стакан воды? Так лучше. Мира, я хочу мира. Вы не понимаете, что делаете. Ополчение? Поход на Париж?! Вы толкаете всю Францию к гражданской войне, вы убиваете нас, крича во всё горло, что защищаетесь… Не перебивайте меня, Дюбо. Выслушайте. Если вы считаете себя патриотом и республиканцем, то мы естественные союзники, а не враги! Я слышал, что в Марселе и в Тулоне местные жирондисты объединились с аристократами, с врагами Республики, надеюсь, у вас до этого не дойдет, опомнитесь, мы вместе начинали Революцию, мы были братьями! Забудем об обидах и претензиях, будем помнить лишь о том, что мы должны спасти Республику!
Холодно улыбаясь и сверля якобинца тяжелым ненавидящим взглядом, слушал его Дюбо.
Их прервал стук в дверь и голос секретаря:
– Гражданин мэр, к вам месье де Прэси…
Онемевший от удивления и ужаса Ранси увидел, как в кабинет уверенно зашел высокий, подтянутый мужчина с белой кокардой на шляпе… Месье де Прэси?! Не один ли из тех, кто защищал Тюильри 10 августа?! Зашел уверенно, и не таясь…
Мэр почтительно поднялся при его появлении.
– Господин граф, я ждал вас. Муниципальный совет утвердил ваше назначение. С сегодняшнего дня лионские ополченцы под вашим командованием. Ваш профессионализм и опыт помогут нам раздавить этих кровожадных выродков в Париже и по всей стране!
Де Прэси сдержанно кивнул:
– С Божьей помощью, гражданин мэр… Кто этот человек? – опасливо скосил глаза в сторону замершего от возмущения и гнева Ранси.
– А, это, господин граф, из наших местных… «неподкупных»… «друзей народа», но не беспокойтесь, пригласив его в кабинет, я заблаговременно вызвал охрану, стоит лишь позвать…
Физиономия Дюбо осветилась двусмысленной зловещей улыбкой:
– Что ж, революция против Революции началась! Курьер еще утром доставил важнейшую новость из Парижа… Что сверкаешь на меня глазами, Ранси, ты не мог ничего знать, был в дороге в это время… Марат убит!! Убийца, женщина, дворянка, приехала из Кана, а там также работают наши агитаторы…
Побледневший Ранси в ужасе вскочил, прижав руки к груди.
Граф де Прэси слабо улыбнулся:
– Есть в мире справедливость, господин мэр!
– Я тоже так думаю!, – слегка поклонился Дюбо, – но это только начало! Вчера было принято решение, что и наш местный Марат – Шалье должен последовать за своим идолом. Мы опробуем на нём гильотину, а чего же она зря простояла полгода в сарае…, – крикнул в приоткрытую дверь, – сержант Мало, ребята, отведите эту якобинскую тварь в тюрьму
И обращаясь к графу:
– Мы сами им устроим террор… так, мало не покажется…Всё уже решено, суд над Шалье начнется на днях… Когда они надумали с почестями хоронить Марата? Ну вот, написано же, 17 числа. Отлично, Шалье умрёт именно 17-го!
– Вызов Парижу?
– Не только, это высшая справедливость!
Де Прэси ничего не ответил жирондисту, лишь счищал мнимые пылинки со своего безупречного сиреневого фрака…
Роялистское подполье и якобинцы летом 1793 года
Утром 16 июля Норбер занял свое привычное место в кафе, выходящем окнами на площадь Революции. Делая вид, что ждет друга, он находился здесь с целью наблюдения, федералистский мятеж, убийство Друга Народа три дня назад, союз жирондистов и аристократов не давал более никаких поводов для терпимости и благодушия.
Шпионская сеть «центра» – Парижа – во главе с аббатом Бротье, англо-французская роялистская сеть Аткинс-Кормье, известная роялистская подпольная сеть «Корреспонданс». Швейцарская шпионская сеть под покровительством лорда Уикхэма, бельгийская сеть и снова во главе с англичанином лордом Элджином.
Вожаки Вандеи, аристократы, главари шуанов работали на британский Форин Оффис, неприсягнувшие священники распространяли фальшивые ассигнаты, призывали жителей западных департаментов к «священной войне» против Революции за Трон и Алтарь до полного физического истребления якобинцев…
Граф дАнтрэг, резидент лорда Грэнвилла, британского министра иностранных дел, видимо, имел осведомителей среди ряда самих депутатов Конвента и похоже на то, что даже среди членов правительственного Комитета… Утечка информации была налицо, но кто… Эро де Сешель был осужден и казнен напрасно, утечка информации продолжалась и после его смерти…
И после этого считают, что у якобинцев мания везде видеть врагов?!…
Стереотипное изображение событий Французской Революции можно сравнить с картиной гигантского сражения, где солдаты с правой стороны намеренно стерты, полностью или частично, из-за чего люди слева выглядят не бойцами, а маньяками, машущими саблями перед безоружными фигурами или вообще в пустоту…
В событиях подобных Революции не бывает, чтобы одна сторона была исключительно агрессивной, а другая сохраняла позицию миролюбивых страдальцев.
А что мы видим здесь, скверный театр: якобинец и санкюлот грубы, жестоки и чрезвычайно активны, жирондист – буржуазный интеллигент и либерал, не сумевший организовать достойное сопротивление «хаму», а дворянин-роялист и вовсе женоподобная изнеженная «душка», при этом лишенный всякого инстинкта самозащиты.
Заметим, авторы из правых обычно изображают роялистов не противниками республиканцев в гражданской войне, как оно было в реальности, а скорее безвольными жертвами, безропотно отправляющимися в тюрьму и на эшафот. Думается, такое освещение событий изрядно оскорбило бы самих французских роялистов.
