Линда Летэр
Дым осенних костров
Две волны возгласов прокатились по двору. Первая – с отдельными восторженными вскриками. И долю мгновения спустя вторая, всплеском штормового ветра. Наль задыхался, точно в последний миг успел вынырнуть из воды перед тем, как отказали легкие. На боку его проступило, стремительно расплываясь, длинное алое пятно.
– Как?.. – раздавались отовсюду голоса. – Откуда?!.. Когда успел?
Толпа хлынула вперед. Он еще стоял.
– Ты победил! – закричала, разворачивая ладонями его лицо к себе, Фенрейя. – Победил! – и затем, обращаясь к остальным: – Мой дуэлянт вышел победителем!
Согнувшись пополам, Наль прижал ладонь к залитому кровью боку. Боль ворвалась в сознание внезапно: укус линдорма горел, словно свежий. Качнулась перед глазами черная ветка корявой болотной ели. Оглушительно, перебивая друг друга, каркали вороны, тоже с интересом следившие за исходом поединка. Вороны всегда кружат над трупами…
Ноги подкосились.
Вокруг толкалась плотная толпа. Деор и Меральд, поддерживая, помогли безопасно опуститься на землю. Один эльнор приложил к его губам вынутую из-за пазухи серебряную флягу. Крепкий и сладкий, яичный ликер обжег искусанные губы. Отрезвило не хуже пощечины. Наль обвел придворных проясняющимся взглядом.
– Это следствие нападения зверя в лесу, – громко заявила над ним Фенрейя. – Посмотрите, сорочка, не порвана!
– Пусть покажет рану! – хрипло выкрикнул Кетельрос.
– Вам известно, лорд Вальбер, что вы не наносили этого удара! – вырвалось у Меральда.
Наль одарил противника уничижающим взглядом снизу вверх:
– Я не смотровой жеребец на ярмарке.
– Возможно, просто лжец?..
Придворный лжец Свальдар посмотрел на Кетельроса с вежливым любопытством. Вальбер взял себя в руки. Для проигравшего представителю враждующего рода он превосходно держал лицо, только желваки дергались на скулах, а в глазах сверкнули слезы. Чистый гнев, презрение, ненависть были бы понятны, но это… Возможно, Налю показалось.
Инстинкты бойца уже брали верх над слабостью. Он не должен показать уязвимости Двору. Разгадав намерение, друзья не протянули руки, не поддержали: он поднялся сам.
– Скажите вы.
Подрагивающими от нервного и телесного напряжения руками он взялся за сорочку над поясом и одним болезненным усилием поднял до груди.
Все ахнули, как один.
– Рысь?.. Медведь?.. Пещерный?!
Толпа стремительно расступилась, глубоко кланяясь. Кронпринц Ранальв. Из-за одного плеча его выглядывала кронпринцесса Линайя, из-за другого Кейрон. Сделать выводы было нетрудно.
– Ваши Высочества… Мой принц. Простите. Кажется, я сорвал вам игру.
Губы Ранальва тронула мимолетная улыбка.
– Неси лучшее для перевязки, – приказал он через плечо стоящему рядом с Линайей компаньону. Тот стремглав кинулся в замок.
– Нет! – вырвалось у Наля. Он не покажет Двору, что нуждается в помощи, даже если это помощь кронпринца. Не таким триумфом планировал он увенчать свою победу. Все сильнее колотил озноб, отступивший только в пылу сражения. – Не стоит заботы, Ваше Высочество.
– Думаю, Двору пора отказаться от подозрений в бесчестье лорда Нальдерона, – громко объявил Ортальд.
– Повод дуэли был вовсе не в этом, – возразил Веринн Кетельрос.
– Отказаться, отказаться! – весело повторил Ортальд, хлопая в ладоши на каждом слове.
Фаэр, принадлежащий к одному с Ортальдом Дому, скрестил на груди руки. Часть придворных отозвалась одобрительным гулом.
– Знаете ли вы, что утверждаете этим? – резко вопросил, выходя вперед, троюродный дед Бейтирин.
– Довольно, – негромко заметил Ранальв, и все собрание мгновенно стихло. Чувство вины задело Наля черным крылом. Кронпринц открыто поддержал его, не признавая бесчестья. Маятник неизбежно качнулся назад. Невиновность бывшего жениха Амаранты предполагает бесчестье ее мужа.
– Когда один за другим три игрока ушли за тобой и не вернулись, стало ясно как день: мы пропускаем главное веселье, – небрежно заметил за плечом Ранальва Кейрон.
Раздались сдавленные смешки. Королевскому менестрелю позволено иногда ляпать кажущиеся неуместными реплики, роднящие его с мидгардским шутом. И, как и шуту, ему достаются подчас внешне малозначимые, но совсем нешуточные по своей тяжести и ответственности задачи. Линайя тихо сказала что-то вернувшемуся с бинтами и придворным лекарем компаньону кронпринца. Все облегченно зашумели.
– Дуэль окончена победой лорда Нальдерона Фрозенблейда! – провозгласил Ортальд.
Правила требовали завершения дуэли рукопожатием в знак того, что взаимно нанесенные оскорбления и обиды оставлены на том же самом месте. Так, считалось по крайней мере, легче будет прийти к этому со временем. Вальбер резко шагнул к Налю и, не смотря в лицо, протянул освобожденную от перчатки руку. Он отдернул ее сразу же, как правило можно было считать исполненным. Также отказавшись от перевязки, он поспешил удалиться, не сказав более ни слова.
– Ваши Высочества, – Наль помедлил, оценивая, сможет ли теперь поклониться. Те одновременно вскинули руки, останавливая его. Исполнив подобающее прощание, Фенрейя, Меральд и Деор переглянулись. Пора увести друга со двора.
Их обступили придворные. Кто-то набросил плащ ему на плечи. Наль узнал Вандалена Кетельроса. Несколько извинений прозвучало с разных сторон: похоже, предложение Ортальда было принято всерьез.
– Теперь вы можете появляться при дворе, не ожидая косых взглядов, – сказала Уилтьерна.
– Благодарю, высокая леди, но не тянет, – Наль медленно выдохнул сквозь зубы. – Отныне появлюсь лишь, если того потребует особый случай – или Их Величества.
– Не слишком ли смело? – воскликнула придворная с другой стороны. – Сами Их Величества должны просить вас явиться?
– Трус, леди Хальгерда, не командовал бы даже дюжиной.
– Лорд Нальдерон, – выступила лютнистка Лингарда, – вы здоровы теперь; я хотела бы заказать у вас брошь.
– Вынужден отказаться, леди. Обратитесь к ювелирам нашего Дома.
– Мне хотелось бы сделать заказ именно вам. Решения ваши особенно близки моему вкусу.
Наль повернулся к ней, отрешенно кутаясь в плащ Вандалена.
– Я не могу. И не знаю, вернусь ли когда-то к ювелирному делу.
Разве что пальцы однажды окажутся вновь способны на прежнее.
Оставив потрясенных придворных осмысливать эту новость, он вышел из замковых ворот. Тело сотрясала крупная, нервическая дрожь. Внезапно, в этой изматывающей усталости, холоде от сгущающегося над замковой горой тумана, с горящими щеками, ноющими ладонями и в сорочке, липнущей к телу от пота и крови из разошедшейся раны, он почувствовал себя необыкновенно живым. Фальрунн расстилался внизу, разбегались от площадей во все стороны узкие извилистые улицы. В них бился неповторимый пульс, дыхание почти двух десятков поколений эльнарай от Огненного Дождя. Весь Фальрунн окутывало дыхание Сумрачного Леса, заставляя сердца биться в такт, и вздымалось над головой небо, на день творения старше этого леса и этих гор.
– Не по душе пришлось возвращение ко двору, Огонек? – двоюродный дядя по матери, Деланнар Ларетгвар догнал, шутливо ткнул кулаком в плечо.
– Как похмелье, – бегло усмехнулся Наль. – Мучительно, но недолго.
– Ты еще болен, – сказала Фенрейя.
– Нет, – ответил Наль. – Мне хорошо.
42. Кузнец и принц
Трое суток пролежал он в постели не вставая, чтобы на четвертые вернуться в королевскую кузницу. Перед уходом Айслин поймала его руки, все еще неладно холодные, и крепко сжала, заглядывая в глаза.
– Помни, что спешить в ущерб твоему исцелению нет причины, Огонек. Я возьму работу на полный день. Эйверет готов продать Бурана, но надеюсь, не придется. Конь этот – его гордость.
– Пусть это не печалит тебя, мама. – Сказал и сам удивился, как спокойно прозвучало. – Есть у нас деньги. Моя доля от скопленного на свадьбу и Мидгард. В нем может и пригодиться, но пока и здесь мы не будем бедствовать.
Одиннадцать ударов колокола оповестили о втором завтраке, однако в последнее время, как заметили окружающие, королевский оружейник потерял аппетит. Он остался в кузнице один, когда помощники и подмастерье потянулись по домам или в таверны, и продолжал работу, безотчетно кусая сухие бескровные губы. Вокруг царило оживление. Уже завтра праздник Урожайной Луны. Впервые, будучи в Фальрунне и на ногах, он проведет его вдали от придворного веселья, и ему не жаль.
Еще одна груженая телега выехала из ворот под напутственные окрики слуг. Младший принц обвел занятый приготовлениями замковый двор исполненным лукавого задора взглядом и грациозно сбежал вниз по массивным ступеням. Золотое, серебряное и бронзовое шитье оплечья его туники сияло на солнце. Он небрежно откинул за спину платиновые волосы, сверкнуло на пальце обручальное кольцо. На этом балу они с Амарантой будут танцевать как муж и жена. В предвкушении предстоящего праздника он направился туда, откуда раздавались мерные удары молота о металл.
Целые сутки в замке обсуждали дуэль и отказ оружейника являться без приглашения. Только отрадно, что тот все решил сам. Пока Алуин пересекал просторный двор, решимость его слегка повыветрилась, однако это нужно было сделать ради полноты их с Амарантой счастья.
В массивных открытых дверях виднелась внутренность кузницы, увешанные инструментами и заготовками стены из серого булыжника, свисающие с потолочных балок цепи и выложенный грубо обтесанным камнем пылающий горн, от которого по стенам полыхали красные отсветы. Против обыкновения, Наль работал в тонкой безрукавке. «Чтобы не бросались в глаза повязки», – подумал Алуин, с некоторой настороженностью вступая под полутемный после залитого солнцем двора свод.
Постороннего шороха оказалось достаточно. Наль обернулся, несколько мгновений погруженный еще мыслями в прерванный процесс. На нем был грубый кожаный фартук, выпавшие из узла скрученных на затылке волос пряди влажны от пота.
Поклон, отдающийся в боку, оттого не менее глубокий.
– Ваше Высочество, – он поднял голову с леденящей, ровной ненавистью в глазах.
«У него есть на то причины», – напомнил себе Алуин.
– Лорд оружейник, – произнес он, постаравшись придать голосу некоторую благожелательность. – Мне нужно говорить с тобой.
Наль резко опустил выковываемый тесак в высокую лохань. Оранжево-алое мерцание металла погасло в воде с оглушительным угрожающим шипением. Принц невольно отступил на шаг. Мастер в ожидании остановился перед ним, не выпуская из опущенной руки кузничного молота. Это не слишком располагало к доверительной беседе. Сразу попросить прощения оказалось нелегко и неловко, и Алуин начал издалека.
– Вижу, ты уже работаешь, как прежде, – проговорил он, проходя в кузницу и разглядывая мехи, почти готовый кинжал-мечелом на верстаке и развешанные по стенам инструменты. Было жарко, пахло огнем и металлом.
– Что вам до того? – отрывисто ответил Наль. Он не приглашал принца войти, однако тот, пользуясь титулом, не имел нужды спрашивать разрешения. Вторжение в личное пространство, а кузница Фрозенблейдов несомненно представляла для Наля нечто большее, чем место для занятия ремеслом, являлось недвусмысленным вызовом, демонстрацией силы и власти.
– Не слишком ли ты смел? – протянул уязвленный принц, оборачиваясь.
– Смелость не порок, Ваше Высочество. В отличие от обратного.
– Ты о своей вольности в обращении к члену королевской семьи? То скорее глупость и неблагодарность. Вторым Домом стали вы лишь благодаря щедрости моего отца.
– Заслуга эта по праву принадлежит моему отцу, Ваше Высочество, ибо ваш справедлив и не выносит поспешных решений.
– Мой отец властен…
– Что нам меряться отцами, Ваше Высочество? Дело не для достойного эльнора.
Увидев в этом намек, Алуин вспыхнул. Мало того, рожденный в Третьем Доме ремесленник перебил его, принца!
– О достоинстве говорит кузнец, воспитанный своим Домом столь дурно? Или забыл ты, кто перед тобой?
– Я не забуду, Ваше Высочество. Возможно, меня задели бы эти слова из уст другого принца. Но вы открыли свое истинное лицо, и его я не забуду.
Младший принц вскинулся. Он пришел с миром, но нахальный кузнец отчитывает его, как если бы они все еще находились во Дворе Перехода! Наль будто в насмешку гонял его по тренировочному залу, разоружал и заставлял до упаду отрабатывать ошибки, словно обычного мальчишку. В чужом неприветливом пространстве кузницы, на территории недавнего соперника, Алуин вновь почувствовал себя тем мальчишкой. Он выпалил прежде, чем вспомнил о гордости:
– Ты просто не можешь простить мне, что я победил!
Мысль о том, что он касался Амаранты, была невыносима и отвратительна. Однажды она будет носить его ребенка. На скулах Наля заходили желваки.
– Ударив в спину? Не бился я с вами. Не победа, но бесчестье на вас, не на мне, и то ведает Солнце Правды.
Уши Алуина стали малиновыми.
– Все было по правде и закону! – Он осекся; неужели начал оправдываться, перед кем? Лицо обдало жаром уже не от горна. Он надменно фыркнул, чтобы скрыть досаду и смущение.
Наль резанул его взглядом, взглянул в упор.
– Хорошо ли вам спится, Ваше Высочество, после вашей правды?
– Что! Ты не более, чем дурно воспитанный, запачканный сажей кузнец с задетой гордостью, привыкший решать вопросы словесным ядом или силой! – Прежние обиды всколыхнулись в душе, лишив самообладания. Алуин не заметил, что кричит, указывая холеным перстом на виновника всех своих унижений. – Она выбрала меня, потому что ты ее недостоин! Она выбрала меня и счастлива со мной, потому что я оказался лучше! Не твое дело, как мне спится… Ты пытаешься достать меня словами, ибо не можешь даже вызвать на дуэль!
Принц едва успел заметить движение Наля, но отпрянуть не успел. Убранство кузницы промелькнуло вокруг, и он, только что стоявший на середине, врезался спиной в стену. От столкновения вышибло дух. Он больно ударился затылком о висевшую позади полку. Та обрушилась, сверху посыпались какие-то небольшие, но очень тяжелые металлические предметы. Наль не повел и бровью, хотя многое попало и ему по обнаженному предплечью. Менее чем в пальце от левого уха принца с силой ударил молот.
Оцепенев от неожиданности и ужаса, не в состоянии вздохнуть, Алуин беспомощно хватал ртом воздух, зажатый, как в тисках. Стальная рука в перепачканной сажей перчатке вдавила его в неровный булыжник, пережав горло. Юноша широко распахнул голубые глаза, в которых помимо воли блеснули слезы. Он не мог даже позвать на помощь – во дворе собственного замка, так близко к страже. Прямо к нему склонилось красивое, пылающее холодной яростью лицо оружейника.
– Вы думаете положением своим избежать нашего суда, но существует суд высший, нелицеприятный. Титул не обеляет того, что трусливо, грязно и низко. С этим войдете вы в историю Исналора.
Наль резко убрал сдерживающую принца руку, однако тому понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать это. Прерывисто втянув воздух, он почувствовал, как подкашиваются ноги.
Алуин выскочил из кузницы как ошпаренный. На голове у него теперь до Урожайной Луны не пройдут шишки. Стыд и боль захлестывали кипящим ядом. Он затравленно обернулся – не заметил ли кто его позора. На ходу приглаживая волосы дрожащими руками, принц судорожно вздохнул. Впервые в жизни ему было так страшно, но самое ужасное, он показал это, когда получил возможность уйти, а выбегая, споткнулся о какой-то хлам, и даже спиной чувствовал обжигающий ледяным презрением взгляд синих глаз. Он задохнулся от унижения и начал ожесточенно отряхиваться. Грязный кузнец испачкал сажей его прекрасную шелковую тунику.
43. Порочный круг
Проводив взглядом Алуина, Наль выронил из опущенной руки молот и долго стоял неподвижно у разоренной полки. От накатившей плотной, оглушающей, словно оплеуха, тишины, звенело в голове. Оба они показали себя не с лучшей стороны. Просто один на один лишившийся самообладания оружейник оказался куда опаснее лишившегося самообладания принца. Не было во всем мире в тот миг, кого бы Наль ненавидел больше. Ничего не желал сильнее, чем разбить это надменное, смазливое цветущее лицо. Образ вспыхнул в сознании неожиданно четким, раскрашенный боевым опытом. От непоправимого отделял один лишь миг.
Он опустил глаза на вытянутые перед собой худые руки. Те тряслись сильнее, чем в лихорадке. Он все еще болен, как если бы раны загноились от его безумия. Или это безумие подпитывало болезнь. Заточенная глубоко в душе ярость ослепила, прорвалась, как горная река по весне, сметая на своем пути переправы, смывая мосты. Теперь эта ярость схлынула, и на место ее приходило холодное осознание. Он поднял руку на королевскую кровь. Слов оказалось достаточно, чтобы не справиться с собой. А раз так, он больше не воин.
* * *
Домой Наль вернулся поздно, едва волоча ноги от усталости, которой пытался загнать себя до беспамятства, чтобы отпустили ходящие по кругу мысли. Какая-то часть его даже ожидала, что если остаться в кузнице, за ним явятся прямо туда, и младшей семье не придется переживать хотя бы вид королевской стражи на пороге.
Он не станет оправдываться ни долгой тяжелой болезнью с ее трагическими последствиями, ни глубоким душевным потрясением, что не залечит и время, ни тем, что стоящий за страшным преступлением Алуин счел возможным прийти в кузницу и кичиться своей безнаказанностью. Представитель знати не может вызвать на дуэль члена королевской семьи, будто равного. Единственным выходом в таком случае остается искать справедливости через суд. В первые века после Огненного Дождя посягание на чужую невесту или жениха каралось как тяжкое преступление, сразу после убийства, колдовства, супружеской измены и жестокого оскорбления родителей. Наль отказался от суда, от виры, не обличил при дворе ни принца, ни бывшую невесту. О, он мог бы!
А молот все стучал, и эхом отдавалась кровь в висках. Потом пламенеющее тяжелым алым заревом солнце скрылось за горами. Замковый двор погрузился во тьму. Руки дрожали точно так же, как днем, теперь от усталости, и судорога сводила мускулы до боли. Нетронутым прошел он через замковые ворота.
Дойдя до своих покоев и отпустив возившегося с Даром Бирка, Наль скинул сапоги, прислонился спиной к стене и дал себе съехать по ней на пол. От начинавшей понемногу возвращаться на этой седмице в тело легкости не осталось и следа. Он заготовил с десяток способов предупредить близких, но не остался доволен ни одним. Мягкого пути объявить о преступлении против принца и предстоящем суде с потерей чудом спасенной недавно должности просто не было.
«Я позабочусь о репутации нашего Дома.»
Наверное, столько бесчестья Фрозенблейдам не приносил даже четверодный прадед Агнарион.
Дар восторженно пыхтел рядом, теребил за штанину, нападал на ногу Наля и неловко падал назад, теряя равновесие. По крайней мере, Алуину хватило совести отложить арест до утра. Нужно появиться в кузнице как можно раньше, чтобы в замке знали, где его искать. Или совести хватит и на то, чтобы дать провести Урожайную Луну на свободе? Суд все равно не начнется в праздник. А послезавтра Страэллад, Светодень, когда суды и наказания запрещены законом. У него есть два дня, чтобы дарить настрадавшейся семье иллюзию благополучия и безмятежности.
«О, Создатель…»
Прижатые к лицу натруженные с непривычки ладони холодили щеки. Он больше не воин. Он больше не ювелир. Скоро больше и не королевский оружейник, и уж точно не гордость Фрозенблейдов. Нужно будет попробовать выспаться перед арестом.
Сопение и возня на полу сменились азартным урчанием. Начинающие резаться зубки требовали своего. Целью стал мизинец хозяина. Наль раздраженно окрикнул щенка, но тут же подхватил на руки.
– Прости, – прошептал он, поднимая на уровень глаз доверчивое маленькое существо. – Что же твой хозяин натворил. Как вырваться из этого порочного круга? Только кажется, что ты на свободе, но вот видишь перед собой очередной виток. Знаешь, кто-то очень порадуется, увидев меня у позорного столба. А кто-то будет скорбеть.
Дар усиленно махал хвостиком и пытался лизнуть Наля в нос.
* * *
Выспаться не удалось. Он опасался возвращаться к настойке с корнем мандрагоры и даже отведать сон-травы. Хватало и ежедневной тяги выпить гораздо больше красного вина, чем того требовало восстановление крови. Полночи пролежал он в тревожной полудреме, вскидываясь от каждого шороха охотящихся летучих мышей-кожанков, скрипа веток на ветру за окном. Луна, зловещая и холодная, глядела в покои. Когда бледная, как предчувствие, небесная вуаль протянулась над Сумрачным Лесом, знаменуя Час Росы, Наль встал, погладил свернувшегося под одеялом Дара и начал собираться.
Новая чистая сорочка пахла хвойным мылом и лесными травами. Спустившись на первый этаж, он уловил и другой, растекающийся по дому аромат: выпекающийся на Урожайную Луну пряный морковный хлеб, от которого каждый должен съесть хотя бы кусочек.
Этим утром организм отвергал пищу с особой настойчивостью. Подавляя тошноту, Наль с трудом затолкал в себя треть тарелки супа на эле с грибами, луком, зайчатиной и яйцом и несколько ломких сухарей. Иначе он не сможет работать. Домашние успели привыкнуть к перепадам его настроения, и за столом не приходилось изображать предвкушение праздника. Он только обнял за плечи спустившуюся к завтраку мать, обменялся поздравлениями с остальной семьей, и даже с Эйверетом был приветливее обычного, а потом, не сказав более ни слова, вышел в густой утренний туман сырого прохладного сада. Бирк завернул ему с собой еще теплый ломоть выложенного орехами и семенами Урожайного хлеба и острый зернистый сыр с плесенью.
Никто не нарушал покоя в кузнице. Наль отпустил помощников и подмастерье – рабочий день все равно обещал быть коротким, и в середине Часа Солнца с удивлением обнаружил себя шагающим, как остальные фальруннцы, на главную площадь. Вокруг раздавался оживленный праздничный гул и смех, развевались на поднимаемых в воздух длинных палочках яркие хвостатые ленты, звенели колокольчики. Над площадью и прилегающими улицами висели разноцветные флажки. Головы эльнарай украшали венки из цветов, колосков, тонких веточек, луговых трав.
Наль не стал искать в толпе близких или друзей. Все происходящее словно скользило мимо него. Он только старался держаться подальше от центра площади – не из страха, чтобы дать и королевской семье мирно встретить праздник. Там, куда влек поток эльнарай, стояли на задрапированном тканью с растительными узорами помосте они все во главе с Ингеральдом, включая новую принцессу.
Обе золоченые стрелки на лазурном эмалевом циферблате городской башни застыли на полудне, слепя глаза отраженными лучами, и тогда с глубоким, тяжелым мелодичным гулом ударил колокол. Словно пробуждаясь, к нему присоединились колокола поменьше и повыше тональностью, потом совсем высокие и чистые, и наконец самые маленькие, несущие свой тоненький бойкий перезвон поверх всего многоголосья. Им ответил густой звук колокола с массивной оборонной башни Военной Академии, бронзовые колокола Университета, а совсем издалека угадывался глухой древний колокол деревни Лимр. У каждого был свой ритм, своя мелодия. Все эти звуки, сливаясь, несли над крышами свою праздничную весть, и возможно где-то за много лиг люди, забредшие слишком глубоко в лес, слышали с гор еле уловимые, как вздох, отголоски звона Сокрытых Королевств на пределе слышимости и внимали, кто со страхом, кто с недоумением.
Колокола стихли постепенно, но долго витало еще, вибрируя в воздухе над площадью, гулкое эхо. Потом в полной тишине шагнул вперед король Ингеральд и раскинул руки. Все присутствующие вознесли Создателю и Его Матери благодарение за дарованные на этот год плоды земли, благие ветра, дожди и солнце.
Серебряная скоба внутри усыпанного позолоченными звездами лазурного циферблата городских часов выделяла правильный лунный круг из перламутровой пластины. Небесная колесница Атареля стояла в созвездии Жнеи – праздник Урожайной Луны был открыт.
Толпа смеялась, пела. Флейты и мандолины выводили переливчатые мелодии. Он возвращался, пробираясь среди эльнарай всех сословий, ярмарочных телег и палаток, фыркающих лошадей, торговцев уличной едой. Его часто толкали, или он толкал кого-то, но даже в этом чувствовалось единение. Исналор дожил до еще одной осени. Всполохи бруснично-рябиновых ароматов мешались с дымком поджариваемых на огне тонких острых колбасок, то тут, то там чувствовался пряный запах урожайного хлеба.
Послезавтра его могут изгнать из гильдии кузнецов. Куда пойдет он тогда? Жонглировать яркими мячами, булавами, ножами и кольцами, как попадающиеся на пути артисты, одетые в пестрые трико? Он предпочтет мячам ножи и зажженные факелы. Беглая кривая усмешка вышла похожей скорее на страдальческий оскал. «Сейчас сегодня», – сказал он себе.
У края площади собиралась стайка эльфят и все больше взрослых: с помощью пугающе похожих на эльнарай деревянных кукол размером с локоть в уличном театре разыгрывался первый благоденственный год после Тьмы Морозной, повлекшей за собой голод и эпидемии. В этот час подножие Чумной колонны уже усыпано еловыми ветвями. Найдутся там и ветви в память оружейника Адальгера III, Лайзерена Рожденного под хвостатой звездой, его детей Эдны и Эйниона, а также неназванного ребенка Руидгера Ворона.
* * *
Каково это – стоять у позорного столба? Недавно знакомые бросали в его сторону недоверчивые взгляды. На площади его будет видеть весь Фальрунн. Час за часом, прикованным в солнце или в дождь. И надо же было этому прийтись на осеннюю ярмарку! Весь Исналор станет свидетелем бесчестья, да еще гости со всех Сокрытых Королевств впридачу. Указанная вина косвенно подтвердит и самые страшные подозрения. Что если попросить Эйверета уехать с Айслин на несколько дней в Эстадрет?
Незащищенное рабочей перчаткой правое запястье обожгло раскаленным металлом.
– Болотное железо! – выругался Наль. Оборачиваясь на заставивший его вздрогнуть звук, он готов был увидеть в дверях кузницы потерявшего к вечеру терпение Алуина, но тут же напомнил себе, что принц не стал бы стучать. Зато стража…
– Лорд Нальдерон, – приветствовал придворный слуга. – Да не погаснет ваш очаг. Из королевской семьи вам велено явиться на бал Урожайной Луны.
– Мне? Ты не ошибся?
Слуга терпеливо повторил, заложив руки за спину:
– Из королевской семьи. Лорду Нальдерону Фрозенблейду. Явиться на бал Урожайной Луны.
Ожог начинал гореть и дергать. Наль опустил руку в ведро с водой, пытаясь осмыслить услышанное.
– Я неподобающе одет, – сказал он наконец.
– Переоденетесь дома.
– Который теперь час?
– Золотой. От вас не требуется приходить к Часу Междумирья. Можете отдохнуть после работы и явиться в Час Рыси или в Час Совы.
– Кто призвал меня?
– Мне велено передать вам лишь это сообщение.
Кому могло потребоваться его присутствие в эту ночь? Хотелось надеяться, что не Его Величеству, которому выходки своего злополучного оружейника встали поперек горла. Неужели Алуин нашел, как отплатить по-своему – обвинив при всем Дворе, посреди праздника?
Как бы то ни было, он получил приказ.
Это было единственным, что Наль понимал ясно, и в Час Рыси уже был одет в алую с золотым шитьем тунику, а волосы достаточно подсохли после купания. На самые большие праздники он наносил на скулы, губы или веки золотую и серебряную краску в знак союза с дочерью Нернфрезов. Пусть в этот раз лицо останется чистым.
– Бирк! – окликнул он, выходя из внутренних покоев.
Покраснение на запястье наливалось изнутри жаром. Не было и речи о том, чтобы об него терся даже тонкий манжет шелковой сорочки.
– Принес, господин! – паренек обеими руками протянул высокий узкий флакон.
– Я просил настой мяты или лаванду.
– Я не нашел, – упавшим голосом сообщил Бирк. – Быть может, господин Эйруин взял. Или госпожа Иделинд. Но это также хорошо от ожогов… масло амаранта…
Выгнув бровь, Наль отнял у Бирка пузырек и подхватил первый попавшийся платок для перевязки. Он очень устал – от собственных мыслей, работы, болезни, тревог и страданий. На бал Урожайной Луны он явится, не ожидая ни милости, ни приговора.
Заблудиться было невозможно. Весь путь от опушки Сумрачного Леса освещали развешанные на ветвях огоньки. Ступая меж угрюмых елей, за которыми сгустилась плотная древняя тьма и призрачные шорохи, по тропинке, проложенной сотнями ног, Наль оказался на огромной поляне. Это был лучший бальный зал для такого случая. Колоннами служили возвышающиеся по краям стволы деревьев, сводами кроны. Над центром поляны темнело усыпанное первыми звездами открытое небо. Луна еще не взошла.
Он прошел меж танцующих, разыскивая короля и королеву. Музыка здесь играла более народная, необузданная, чем на балах. Барабаны, лютни и флейты, колесная лира. Костры горели по краям поляны, а несколько, включая огромный, выше роста, протянулись по середине. В жарком теплом отсвете, сами подобные игре света и тени, завораживающему танцу опадающих листьев или туманов над водой, кружились эльнарай. Многие, заметив его, оборачивались вслед. Оттого что знали о данном им слове, и оттого, что прежде не видели таким. От внешних уголков глаз королевского оружейника до самых висков, пересекая нижнюю губу и подбородок, тянулись три дерзко алые линии. Решение нанести их Наль принял перед самым выходом. Он Фрозенблейд, и будет носить цвета только своего Дома.
Смех и беззаботный щебет мелодичных голосов доносились со всех сторон. Когда он проходил мимо поставленного под елью длинного стола с яствами, кто-то сунул ему в руку медовый пряник в форме колесницы. Бросилось в глаза полное отсутствие среди угощений пирожных и вестерийских фруктов. Эльнор с вплетенными в волосы маленькими ветвистыми рогами кроленя усердно поедал кусок пирога по другую сторону стола. Невдалеке задорно улыбающаяся твайлайри жонглировала семью горящими факелами.
– Сезонное нашествие твайлари, – подмигнул Налю приятель по гильдии Траэрн, хлопнул его по плечу и протянул к артистке руку в изящном приветствии:
– Да не погаснет твой очаг, лунная дева!
Траэрн был прав. Белые как снег или серебристые волосы мелькали то тут, то там. Твайлари Фальрунна уже с Золотого Часа беззаботно резвились среди других эльнарай, чего не могли летом с его долгими солнечными вечерами. Особенно же праздновали они, как называли ее, таль'руа́ль Лаэ́нну, «королеву Луну», и ради праздника явились в полном составе.
Мимо носились гибкие фигуры, чьи движения, несмотря на изящность и легкость, были четки, уверенны и выверенны. Один из распространенных по эту сторону Мидгарда танцев эльнарай предполагал стремительное движение ног, то отбивание ритма, то шаги-полет при малом участии рук и совершенно прямой спине. Если все же наклон, то только вперед, как молодое дерево в бурю: резко, всем корпусом, и столь же резко выпрямиться, раскидывая руки. Еще любили здесь круговые, великолепные бальные, и танцы с оружием.