Линда Летэр
Дым осенних костров
– Благоденствия на века! – проронил сидящий рядом главный егерь.
– Да застанем их! – отозвался Наль.
Одна из немногих брешей в адамантовом здоровье народов Сокрытых Королевств. Эльфы слабы на горло и легкие. Работа шахтеров приравнивалась к подвигу. Им хорошо платили, обеспечивали долгий отдых, а переходили на самые щадящие занятия на чистом воздухе они довольно рано. Однако все это не могло покрыть последствий болезни, остававшейся с шахтерами на всю жизнь. Каждая вспышка эпидемий сопровождалась для эльфов осложнением на дыхательные пути, а кульминацией всему стало Кровавое поветрие – легочная чума в середине Золотой Эпохи.
У каждого народа сложился свой традиционный отклик на сигналы, в худшем случае свидетельствующие о надвигающемся бедствии. Вестери говорили: «Долгих лет жизни!» Ответом было «И всем нам!» У твайлари это звучало как «Благоденствия вашему Дому! – Нам и вам!» Истеры желали долгого пути под солнцем, а отвечали «Да будет нам по пути!», что при некоторых контактах создавало курьезные ситуации. Благие пожелания восточных братьев для твайлари звучали как проклятие.
Король Ингеральд выдержал деликатную паузу и продолжил совет. Когда оружейник его вернулся в Исналор после отсутствия в несколько зим, то трепетал, вступая в приемный зал, хотя старался держаться с подобающим аудиенции спокойствием и достоинством. Опустившись на колено перед троном и припав к руке своего монарха, юноша с подавленным отчаянием спросил, нарушена ли теперь его присяга.
– Ты немало потрудился на благо Северных Королевств в борьбе с троллями между Исналором и Скерсалором; я получил письмо от короля Альдара. Считай, проступок твой заглажен.
– Я даю вам свое слово, Ваше Величество, буду служить еще усерднее! – пылко вырвалось у юного Фрозенблейда.
Наль покидал зал с просветленным лицом, но внезапно остановился перед самой дверью. Он обернулся, теребя висящий на шее клык добытого им близ Скерсалора пещерного медведя, словно вспомнил что-то.
– Ваше Величество… В оранжерее Лаэльнэторна растут туберозы?
* * *
Сколько балов протанцевала Амаранта без Наля, она сбилась со счета. В отсутствие его ей твердили, что он язвителен, ядовит и резок, но она знала иную сторону. Как сияли подернутые нежностью синие глаза, когда влюбленные, гуляя в лесу, отыскав укромный уголок в саду, в пустом зале или в беседке поверяли друг другу самые сокровенные свои тайны и переживания! В эти часы можно было, скрывшись от посторонних глаз, подарить друг другу и чуть больше тепла и нежности, невинных прикосновений губ и пальцев.
– Мое зимнее утро, – шептал он, – путеводная звезда, утренняя заря на снегу, сердце мое в твоих руках…
В составе свиты короля Ингеральда и визитов аристократии девушка изъездила Северные Королевства. Контакты между теми оставались тесными. Балы были обязательной частью любой невраждебной встречи. Именно там могли завязаться действительно важные знакомства и дружба. Пока пары вступали в первый танец, одиночки присматривались друг к другу. Если не в родном, то возможно, в другом королевстве встретят они свою судьбу.
Когда стихали праздничные торжества, Амаранта возвращалась мыслями к людям из деревни, принявшим ее за хульдру. Пыталась представить, как они живут, часто ли вспоминают необыкновенную встречу. Молодой человек, конечно, женат. Эльфы ждут одну-две зимы от обручения до свадьбы, а в крайних случаях ожидание затягивается на пару десятков зим, однако люди не могут позволить себе такого. Даже болезненная девочка наверняка уже вышла замуж и завела свое хозяйство. Истерла ли она руки, ослабела ли от забот? Десять зим для человека – срок немалый. Или кто-то облегчает труд для нее? Не дошли ли до Хёйхагена тролли? Менее занимало мысли Амаранты, часто ли вспоминает девочка того, кого приняла за хульдрекалла.
Потоки света причудливо рассеивались, просачиваясь сквозь широкие лапы темно-зеленых елей, кроны редких осин и берез. Солнечные зайчики дрожали на окруженной частыми стволами поляне. В кольце мухоморов сидели юноша и девушка, красотой своей затмевающие танец золотистых лучей на устланной мхами земле. Голубое платье девушки струилось, перехваченное широким кожаным поясом с тисненым серебряным узором, как речной поток под безоблачным небом. Она вытянула ноги, и из-под расшитого подола виднелись загнутые вверх носы изысканных туфелек. На юноше была темно-бордовая короткая туника с разрезами по бокам, кожаные охотничьи штаны и сапоги. В глубоком вырезе туники и расстегнутой сорочки под ней поблескивал покрытый искусным узором серебряный медальон. Из корзины в стороне виднелась бутыль с яичным ликером, а на дне лежали пирожки с дичью, сухой жесткий лавандовый кекс с засахаренными фруктами, яблоки и несколько пирожных.
– Все это я делаю для тебя, – убеждал юноша. – Возможно ли было с жалованья младшего командира отложить столько для свадьбы и Мидгарда? Когда ты войдешь в дом мой моей женой, то ни в чем не будешь нуждаться.
Девушка капризно повела плечом. Платиновые волосы струились до земли, в них вплетались мерцающие живым, переливающимся светом, лучи. Венок лесных и луговых цветов на голове делал ее похожей на воплощение мимолетного северного лета. Нежный голос зазвучал с ноткой язвительности.
– Мой благородный лорд готов ради меня на великие испытания.
Он рассмеялся и привстал, задорно тряхнув волосами.
– Ради тебя готов я на все! Вели мне стать командиром полутысячи! Нет, военачальником!
– Велю, стань, – она шутливо коснулась его правого плеча ветвью азалии из королевской оранжереи. Он схватил эту ветвь и поднес к лицу, а потом вскочил и закружился, раскинув руки и запрокинув голову к небу.
И вскоре снова эти щемящие слова:
– До встречи, мое зимнее утро.
Он отступил на шаг и развернулся, чтобы выйти.
– Постой!.. – мягкий, дрогнувший голос возлюбленной захватил его у дверей. Миг – и они снова рядом. Наль упал на колени у ног Амаранты, поймав ее руку, прижал к своим губам. Она протянула другую руку, касаясь его лица. Он закрыл глаза. За окном слышался лязг металла; доспехи, в последний раз проверяемое перед походом оружие. Голоса сливались в неясный гул, к которому примешивалось отрывистое ржание коней.
Амаранта гладила его по волосам, пропуская их сквозь пальцы. В свободном тяжелом золотистом каскаде над ухом тонкая коса, которую она заплела Налю накануне. Он не расплетет ее, пока не вернется домой – или никогда.
– Лорд Нальдерон! – окликнули со двора. – Выходим, когда пробьет Час Надежды.
Он не шелохнулся, только дыхание прервалось.
С главной площади послышался неспешный, но неотвратимый, мелодично-величественный звон. Наль слушал его, спрятав лицо в ее ладонях. Когда отзвучало семь ударов, он судорожно вздохнул, поднялся и вышел. Несколькими мгновениями спустя Амаранта увидела его с балкона спускающимся по широким гранитным ступеням. Он отдал кому-то воинское приветствие, обнял мать, кивнул, что-то выслушав, по очереди стиснул на уровне груди руки Эйверета и Мадальгара, обнимая за плечи свободной рукой, потом взлетел в седло.
Череда встреч и расставаний кружилась, как опадающие лепестки диких роз. Многое произошло за эти зимы. Сверигг набрала невиданную ранее мощь. Рост земельных угодий человеческой знати беспощадно теснил нордов и твайлари; без боя пало королевство к югу от Исналора. Беженцам пришлось искать крова на севере, оставив опустошенные дома. Дела Фрозенблейдов шли неплохо. Наль делал все для будущего Амаранты. Не раз просила та не торопиться со свадьбой: впервые то был особенно тяжелый и беспросветный год. Юноша слишком хорошо знал; она не скажет напрямую, но привыкла к изобилию и нуждается в лучшем, как чистейшей воды адамант не может довольствоваться дешевой ржавой оправой. И он искал способы, одним из которых являлся заработок командира сотен. У Эйруина и Дэллайи появилась дочь. Вступил в возраст и присягнул своему отцу самый младший принц Исналора Алуин. В честь него бал Дня совершеннолетия сделали чуть более пышным.
В тот год первый поток испытуемых демонстрировал бой на мечах и фехтование на шпагах. Юный принц не блистал в испытаниях. Он был амбициозен, но быстро отступал перед трудностями. С Налем они не поладили. Во Дворе Перехода шла подготовка к непредсказуемой жизни. Снисхождений не делали ни для кого. Как наставник по фехтованию, Наль чувствовал нетвердую руку и изнеженный склад Алуина и гонял его по тренировочному залу, пока тот не начинал спотыкаться слишком часто.
– Ты придираешься ко мне больше, чем к другим! – Мальчишка топал ногой и сжимал вспотевшие от напряжения руки в кулаки.
– Потому что вы более других стремитесь отделаться легко, Ваше Высочество.
Король и королева надеялись, что смена обстановки пойдет на пользу их младшему сыну, чья игривая живая подвижность все чаще сменялась приступами молчаливой тоски. Ему предстояло провести шесть лун, не покидая стен Двора Перехода, однако в кругу сверстников, вдали от напряженной атмосферы дворца и тревожных новостей, время это должно было подарить утраченную долю беззаботного веселья и множество полезных навыков.
Не все из желаемого осуществилось. Алуин часто сидел в стороне, бледный и подавленный. Сверстники не смели беспокоить его. Когда же настроение возвращалось к нему, капризы и забавы его собирали вокруг большинство воспитанников. При равном ко всем подходе наставников Алуин оставался принцем, и составить ему компанию являлось большой честью.
Сражаясь на уроках с Налем, он ожесточался после первых промахов и начинал бросаться на него, словно забыв, что это тренировка, а не настоящий поединок. Небрежная легкость, с которой Наль отражал каждую атаку, зажигала в глазах принца упрямый отчаянный огонь. Алуин не имел выраженного таланта к мечу и шпаге, как старшие принцы. Он тяжело переживал свои неудачи, хотя пытался скрыть это. Давление заданной братьями планки, высокого титула и перспективы службы в дозорах оказалось слишком велико. Иногда Наль даже думал поддаться, чтобы подбодрить воспитанника, но после двух раз пришел к выводу, что тому это неполезно.
День Испытаний был не самым приятным днем в жизни Алуина, однако на балу подросший принц очаровал Двор галантными манерами. Был он и весьма хорош собой, но скорее смазлив, чем красив. Расшитая самоцветами изумрудно-зеленая туника принца оттеняла нежную кожу и сверкающие платиновые волосы. На лице в форме сердечка блестели лукавыми искорками большие голубые глаза, капризные губы привычно складывались в обаятельно-небрежную улыбку. С дрогнувшим сердцем Их Величества оставили Хрустальное дитя при дворе, когда сверстники его потянулись на первые в своей жизни дозоры. Сам ментор Эльгарт признал, что из Алуина не выйдет выдающегося воина. Так не лучше ли обеспечить условия, в которых тот сможет преуспеть в чем-то другом?
Особых занятий младший принц не завел, зато увлекался играми, охотой, балами. Свита его постоянно пребывала в различных увеселениях. На балу Дня совершеннолетия Амаранта ликовала. Теперь свой танец подарили ей все три исналорских принца!
Наль разрывался между дозорами, превратившимися в полноценные военные походы, удвоившейся работой оружейника, тренерством во Дворе Перехода и близкими. Когда его привезли от северо-западной границы в горячке, с трещиной в бедренной кости и с гноящейся раной на ноге, невеста бросила все и поселилась у Фрозенблейдов, чтобы постоянно быть рядом. Он метался в жару и впервые казался слабым и совершенно беззащитным. Очнувшись от липкого бреда, увидел над собой осунувшееся, взволнованное, но от того не менее обворожительное и дорогое лицо. Все эти дни Амаранта почти не отходила от жениха, даже когда ее сменяли Айслин, другие женщины рода, Эйруин, Эйверет или прислуга. Сердце Наля трепетало от невозможности до поры выразить всю свою любовь и благодарность.
Амаранта вернулась к себе, когда Наль смог вставать, но перед тем, как отпустить, он провел ее по всем комнатам особняка Фрозенблейдов. Она должна была знать каждый уголок, ведь вскоре дом этот станет ее домом. Все чаще появлялась леди Нернфрез у Фрозенблейдов и пробовала себя в роли хозяйки.
* * *
Кухарка хлопотала на кухне между открытым, дышащим жаром очагом и разделочными столами, на которых были разложены сухие и свежие травы, стояли бутылочки, блюда и горшочки, валялись ножи разного предназначения, обрезки и яичная скорлупа. На самом краю лежали лиловый лук, корица и шафран. В воздухе витал острый запах имбиря. Варился в воде с вином тетерев для пряного супа, сохраняли тепло под чистым полотенцем пирожки с рубленой олениной и смородиной, высилась на серебряном подносе с ручками в виде волчьих голов груда желтых в мелкую рыжую крапинку огненных фруктов. Речную форель с петрушкой и уксусом оставалось смазать яйцом и поставить в печь. Это задание, как и выпечка медовых пряников, ложилось на плечи помощницы, которая спустилась в ледник за сыром, бланманже и шалфеевой водой. Готовился обед с учетом дорогой гостьи.
Помешав суп, кухарка вернулась к растиранию корицы в ступке, но обернулась на шаги. Служанка Айслин вошла, взяла огненный фрукт с блюда и с аппетитом надкусила.
– А где хозяин?
– В саду с нашей будущей госпожой.
Обе подошли к окну. Сразу за ним разрослись кусты шиповника. В просветах виднелась россыпь цветов и развернутая вглубь сада скамейка под раскидистыми ветвями яблони. Влюбленные смеялись и кормили друг друга свежей земляникой. Дышащие безмятежным обаянием юности лица, блестящие глаза, пальцы и губы перемазаны ароматным соком. Им было легко и не смущало, если кто-то увидит, как не может смущать столь безграничное и светлое счастье.
Служанка проследила за кухаркой и склонила голову набок:
– А она не очень-то тебе нравится.
– Она не зла, но надменна и капризна. Что-то будет с нами, ежели хозяин, женившись, продолжит свои походы? Мы всецело окажемся на милости ее нрава. Как бы не пришлось просить заступления доброй хозяйки Айслин.
– Господин говорил, что долгие походы лишь до свадьбы. – Уверенности в голосе служанки не было.
– Так-то говорил он, но случись новые злоключения от орков или наступление людей, Его Величество не оставит одного из своих лучших командиров без дела.
Служанка скрестила руки на груди.
– Орков мы побили достаточно. Той силы, что свирепствовала до Последней Войны, они более не достигнут. Что же касается людей, это все писано вьюгой на снегу. Возможно, долго еще не найдут они нас. – Она бросила взгляд в окно. – А вот сердце у нашего лорда горячее. Сможет ли оставить прежнюю жизнь, не знает, должно быть, даже он сам.
* * *
Когда нога зажила достаточно, чтобы гулять без трости, Наль возобновил уроки фехтования во Дворе Перехода.
– Если ты не в походе, все равно будто не здесь, – с тихим упреком прошептала Амаранта, проводя пальцами вниз от шрама по его виску.
Бал весеннего равноденствия должен был вот-вот начаться. Они стояли в тени лестницы в шелках и самоцветах, в шлейфе благовоний хвои и земляники. На веках Амаранты золотая краска – цвет Дома Наля и его волос, на его скулах серебряные штрихи герба Нернфрезов.
– Сегодня я только здесь.
Замирая, он позволил ее пальцам остановиться, ласково касаясь краешка подбородка, и склонился к ней. Губы его сделались горячими, а поцелуи все более упоительными. Наконец, поднимая длинные ресницы, он отступил, разжал сплетающиеся пальцы.
– Пойдем. Будем танцевать до утра.
– Без тебя бал – дешевые декорации, ложь, лицемерие.
– На этом балу весь я твой.
– А потом…
– Не думай, что будет потом. Есть только сейчас.
Сплетаемые флейтами и свирелями мелодии заставляли сердце живо трепетать, пронзенное их печальным волнением. Трогала серебристыми бесплотными пальцами за душу арфа, лились мелодичные ноты мандолины. Выводил свой немного дребезжащий, терпкий, как привкус действительности, рисунок крумгорн. Задавали ритм тамбурины, увлекала в задорный с примесью горечи мотив колесная лира. Наль кружился среди придворных, и вновь ни одна эльнайри не могла надеяться на танец с ним – этот вечер он целиком посвятил невесте.
Как новобрачному ему дадут долгий отпуск. Можно будет забыть обо всем, как пытался он сейчас. Хорош голос семиродного кузена Кейрона. Пока звучит, неважно, что за окном, что ожидает впереди. В этот вечер Наль желал держать голову совершенно пустой от всех забот, тревог и опасений. Только он и Амаранта. Должно быть, они смеялись слишком громко, пили слишком много вина, слишком близко держались друг к другу и танцевали слишком отчаянно. Воцарившийся таге́р саэллон, месяц перелома, обещал постепенное отступление тьмы и холодов, жизнеутверждающее пробуждение природы от оцепенения. Это был их пир весеннего равноденствия – пир во время чумы.
Утро было серым, мглистым. Густой туман облеплял улицы и здания, поднимался до замковых башен. Гости теснились друг к другу, словно громкий разговор мог разбудить прежде времени ненастный день. Кто-то еще танцевал под сдержанные, одинокие мелодии одного из инструментов. Музыканты осушали последние бутыли, снимали остатки закусок с уносимых слугами блюд, бродили по залу, переговариваясь усталыми голосами. Искристый хмель выветрился, оставив опустошение притихших залов и гулких коридоров. Какое-то время еще можно было притворяться, что продолжается последняя не уступающая в своей силе дню ночь, однако день, отбивший у нее несколько новых светлых минут, наступал неотвратимо. Наль оглянулся на окно, прислушался к далекому, глухому бою часов сквозь туман. Шесть ударов – Час Крапивника.
– Сладость моя, пора.
Она мелко задрожала, словно в жарком, еще заполненном зале внезапно ударил мороз. Он ласково поглаживал большими пальцами ее доверчиво раскрытые ладони.
– Три луны пролетят, как сон.
Отпустив ее, быстро, чтобы не надрывать душу, собирался развернуться к двери. Амаранта схватила его за руку. Глаза ее кричали о помощи.
– Наль, не оставляй меня одну.
– Зимнее утро мое, я должен ехать. Скоро это все кончится. После нашей свадьбы я не буду уходить так часто.
– Нет! То не часы били на башне, но молот Мадальгара во дворе.
– Молот стучит, чтобы вправить последнюю вмятину в моем доспехе. Он готов к бою.
– Ножи звенят о тарелки в Лазурном зале. Еще не время.
– То не ножи, но оружие воинов, готовых к отправлению.
– Слышишь, снег расчищают во дворе. Невозможно еще тебе выйти.
– То лошади наши в нетерпении роют копытами расчищенную землю. Пора.
Она медленно обвела оставшихся эльнарай затравленным взглядом.
– Не оставляй меня… здесь.
– Но здесь ты в наибольшей безопасности. Желаешь поехать со мной?
Она неуверенно кивнула. Наль бегло оглянулся и вывел ее в коридор. За выступом статуи в сумраке он успел заметить кронпринца Ранальва в блистательном белоснежном наряде и Алуина, чей вид из-за обилия украшений граничил с вульгарностью. Старший брат за что-то тихо и сдержанно отчитывал младшего. Увидев, что они не одни, Ранальв отвел Алуина назад в зал. Пройдя в противоположную сторону, Наль увлек невесту в одну из мраморных ниш. Амаранта смотрела на него с немым ожиданием. Он сжал обе ее ладони в своих. Склонившись совсем близко, заглянул в глаза. Отрывистые, горькие поцелуи, как вестники разлуки.
– Отец твой не отпустит тебя с нами.
– Он не решает за меня. – Тонкие пальцы Амаранты впились в его плечи. Наль почувствовал, как ногти ее врезаются в кожу. – Здесь нас ничего не ждет; только нужда и разорение. Давай сбежим, Наль, найдем самый достойный человеческий двор и останемся при нем! – Глаза ее лихорадочно зажглись. – Мы будем под защитой влиятельного и мудрого монарха, нами будут восхищаться, нам будут покровительствовать!
– Без разведки? Ты будешь в большой опасности при любом дворе! Ведь я рассказывал тебе…
– Главное – уйти! Все можно разведать в пути по Мидгарду.
– Оставить Исналор? А как же все наши?
Она судорожно вздохнула и закрыла глаза. Обреченный страх сквозил во всем ее существе. Сердце Наля разрывалось при виде страданий невесты, и слова не помогали. Он почти готов был остаться, но он давал присягу. Первоочередной долг талантливого командира и воина – служение королевству.
Час до отправления. Амаранта не сдвинулась с места, чтобы успеть собраться в поход, только умоляла не расставаться. Да и куда поедет она, хрупкая и нежная, как цветущая яблоневая ветвь, прекрасная, как первый луч солнца на снегу? Сутками трястись в седле в метель и в дождь, спать на тонкой подстилке в походном шатре? Ощущать над собой призрак чудовищной угрозы, слушая звон оружия и боевые крики, когда большая часть отряда бьется насмерть, проводить редкие спокойные ночи над стонущими ранеными? Ему ничего не оставалось, как целовать ее, пока она не успокоится.
24. Особенный день
Обед в доме Нернфрезов подошел к концу, и гости начали покидать главный зал. Несколькими часами ранее дозорный отряд во главе со златокудрым командиром въехал в городские ворота в неделю перед кейол саэллоном. Сегодня был особенный день. Налю, после таверны «Хрустальный Кубок» и беседы с друзьями побывавшему уже у себя, пережившему радость встречи с семьей и наспех отведавшему домашних угощений, показалось, что прошла целая вечность, прежде чем влюбленные смогли остаться наедине.
Они помолвились вскоре после совершеннолетия, когда оба прошли испытание на зрелость и вступили в права взрослых граждан. Она из семьи придворного советника Первого Дома, он сын королевского оружейника, унаследовавший от своего отца жалованный тому посмертно статус лорда Второго Дома. Оба были амбициозны, полны ожиданий и решимости. Некоторые придворные отмечали, что он слишком пошел в отца, как в достоинствах, так и в недостатках – дерзок, самоуверен, второй Ядовитый Цветок; и что она своенравна, горда и избалована. Но кто лучше Наля знал ее истинное, ему одному открывшееся сердце? Губы Амаранты, способные так упрямо сжиматься, обворожительно смеялись ему, нежные и прекрасные, как бутоны диких роз, сладкие, как розовое вино с медом, а прохладный голос согревал в самый трескучий мороз. Зимним Утром Исналора звали ее эльнарай.
Последние слуги вышли вслед за гостями и хозяевами. Их шаги и голоса стихли за дверью, как стихает суетливая непогода, чтобы уступить место солнцу. Наль приблизился к невесте, бережно сжал ее изящную руку в своих ладонях. Она слегка дрожала и молчала, опуская глаза. Еще бы; долгожданная встреча после стольких волнений. Назначенные три луны в дозоре вылились в почти четыре.
– До чего красивая пара! – говорили эльнарай. – Чисто зимний день и зимнее утро, да еще одногодки! Когда они войдут рука об руку на брачный пир, самоцветы убранства померкнут от их красоты!
Помолвка состоялась в конце лета, в саду дома Фрозенблейдов, среди цветущих кустарников диких роз и наливающихся плодами яблонь, в кругу близких и друзей. Они были совсем юны, но уже многое перенесли, разделили радости и горести. Чувства их были крепки, а намерения тверды.
То было двадцать одну зиму назад.
Не разжимая рук, Наль склонился к Амаранте и, прижавшись к ее лбу своим, закрыл глаза. Четыре луны не стояли они вот так вместе, думал он, чувствуя, как распространяется тепло в груди, по губам, по кончикам пальцев. Слова сейчас и правда ни к чему. Он нашел губами ее губы, сплетая ее пальцы со своими, и его не волновало, если увидят слуги, или даже в зал вернется лорд Нернфрез. В конце концов, после разлуки жених имеет право поцеловать невесту. Та молча потянула его за руку к боковой двери зала. Вдохнув ворвавшийся в помещение запах усыпанного первыми осенними листьями сада, Наль вышел на просторный балкон и оперся о каменные перила, любуясь цветущими кустами поздних роз и плодовыми деревьями. Он так соскучился по дому.
Однако Амаранта не встала рядом, осталась за его спиной.
– Нальдерон, – проговорила она подавленно. – Ты должен знать, немедленно… Принц Алуин сделал мне предложение… и я намерена принять его.
Юноша обернулся удивленно, не совсем еще понимая смысл сказанных слов.
– Предложение?..
– Руки и сердца, Наль!
В синих глазах вспыхнуло изумление, недоверие, недоумение. Какое-то время казалось, что он готов рассмеяться нелепой шутке, но улыбка так и не тронула побелевших губ. Прекрасное тонкое лицо Амаранты окаменело, испуганное, но решительное. Наль медленно приблизился. Сдвинув брови, все еще не веря, он искал в ее лице, в глазах ответ на немой вопрос.
«Ты лжешь», – потрясенно говорил его взгляд. «Разве могу я?», – отвечали беспокойно блестящие глаза невесты.
Амаранта бросила короткий взгляд на свои стиснутые руки.
– Мне больно сообщать об этом, но решение принято, и ничто уже не изменит его. – Голос девушки оборвался. Она продолжала почти скороговоркой, словно желая поскорее освободиться от заранее заготовленного тягостного признания. – Ты столько зим пропадал в своих походах… Без тебя встречала я схождение снегов и провожала увядающие цветы…
Его ноздри опасно затрепетали.
– Я защищал Исналор от вторжений, – медленно и глухо проговорил он, не узнавая собственного голоса. – Наш дом, мой и твой, и нашего будущего ребенка. Так поступают все, кто не живет тяжелым ежедневным трудом или легкостью высших привилегий. Ужели я умер для тебя, что ты смогла посмотреть на другого?
– Ты мог уходить немного реже…
– Так и намерен был поступить я после свадьбы! Тебе это было известно!
– Очень жаль… но ты опоздал, Наль. Нашелся тот, кто ставил меня впереди карьеры…
– Тот, кто не является главой семьи и не несет обязательств, кроме собраний и увеселений при дворе! – вскричал он, и Амаранта вздрогнула. – Тот, чьего отца не убили на войне!
– Он… он готов всегда быть рядом…
Наль резко отвернулся, не совладав с лицом, и отошел к краю балкона. Тяжело опершись ладонями на перила, он уже не видел красоты осеннего сада. Слова Амаранты эхом звучали в ушах, раскалываясь на режущие осколки, а он пытался собрать их воедино, осмыслить, но те рассыпались, застревали в горле невысказанными вопросами, заставляя дыхание предательски прерываться. Пол поплыл под ногами, как палуба «Изумрудной Зари». Покачав головой, он наконец жестко усмехнулся, хотя кожа на сжимающих каменный парапет пальцах натянулась до предела.
– И когда же твое сердце успело склониться к нему?.. Или оно склонилось к короне?
– Как ты смеешь!.. – вспыхнула Амаранта; на красивом белом лице выступили гневные красные пятна.
– Я?! – В два прыжка Наль очутился перед ней, синие глаза метали искры. Бывших влюбленных разделяло расстояние в несколько пальцев. Он очень редко видел ее такой: в гневе, отразившим его собственный гнев, как Селанна отражает пламя Атареля, трепещущей, но гордо, со вскинутой головой принимающей бой. Амаранта молчала, но не отступила ни на шаг, выдерживая взгляд. Наль снова усмехнулся, на сей раз горько.
– Значит, оно склонилось к короне, – негромко заметил он, отступая первым.
– Не суди о том, чего не знаешь! – глаза девушки тоже разгорелись; грудь часто поднималась. Она забыла, как беспокоили ее еще невысказанные мольбы о прощении. – Принц великодушен и благороден, и часто встречаясь во дворце, мы стали близки…
– Так значит, он приполз и нашептал тебе, что с ним ты будешь счастлива?
– О, как же не стыдишься ты своего злого языка! – вырвалось у нее гневно и испуганно, однако следующая фраза обдала холодом, неожиданно властная для нее самой. – Скоро тебе придется придержать его!
– Ах да! – вскричал Наль. – Ведь ты станешь принцессой! Я буду называть тебя Ваше Высочество, а ты, пользуясь положением своего муженька, сможешь через позорный столб или плеть палача расквитаться со мной за нанесенное оскорбление!
Он будто выплюнул последнюю фразу ей в лицо. Девушка топнула ногой. Виднеющиеся под платиновыми прядями волос уши заалели. Обвинение было ядовитым, отвратительным, но не беспочвенным; эта страшная мысль действительно промелькнула тенью в ее распаленном сознании. На ресницах блеснула влага.
Наль осекся: слезы ее он видел еще реже, чем гнев.
– Но как, как… Небо и звезды… – Он прижал к губам стиснутый кулак, чтобы совладать с рвущейся наружу болью. Глаза чем-то обожгло, и покачав головой, он часто заморгал.
Заметив в нем перемену, девушка закусила губу. Обида сразу отступила; стало жаль не себя, а его. Она хотела утешающе коснуться его руки, но не посмела.
– Не думаешь ли ты, что решение это далось мне легко и быстро? Или что лживы были мои чувства к тебе? Еще в прошлую нашу встречу хотела я рассказать тебе о предложении принца, но ты вернулся тяжело раненным…
– О, где найти слова, достойные воспеть это благородство! – вскричал он, воздевая руки. – Ты сберегла кинжал милосердия до следующего раза!
– Тогда я все еще любила тебя, Наль! – закричала она в ответ. – Я любила тебя… – повторила она шепотом, – и, выхаживая тебя, решила отвергнуть предложение, а тебя не тревожить. Ни в чем, что я делала, не было фальши…
– Ты никогда не любила меня, если так легко смогла предать, – оборвал Наль. Развернувшись, он толкнул тяжелую дверь, никого не замечая, пробежал зал, коридоры и лестницы и слетел по ступеням во двор, где был привязан Каскад. Ни один слуга не подоспел к гостю; тот взлетел в седло, вздернул поводья и стрелой помчался к воротам.
* * *
Он гнал коня, задыхаясь, словно бежал сам. Изумленные горожане еле успевали прочь из-под копыт. Во весь опор пронесся через городские ворота и помчался вниз по горному склону. Ветер бил в лицо, трепал волосы, заставляя глаза слезиться; несомненно, дело было именно в этом. Как при известии о смерти отца, осознание приходило чередой жестоких ударов, пронзительно простых, мучительных озарений. Предательство в тылу. Одновременно и измена, и обман, и предательство. От той, кому доверял, как себе. Цитадель пала добровольно, охотно отдалась в чужие руки. А когда нет более за спиной цитадели, за что еще осталось бороться? Ужели сияние адамантов в венце Алуина так ослепило ее, что она забыла своего жениха и данные друг другу обещания? Или, хлестнула мысль, дело и правда в зове сердца? Но что же это тогда за сердце?
Его Амаранта, зимнее утро, бесценное сокровище и будущее его жизни, полюбила другого, и не понадобилось для того ни смерти жениха, ни долгих лет душевной скорби. Яд пил он с ее губ, жил во лжи, тонул в гибельном омуте таких ясных глаз.
Заключая помолвку, каждый эльф понимал, что разлука может прийти внезапно и жестоко, в виде несчастного случая, пленения, гибели на поле битвы, возможно, даже новой эпидемии, и к муке утраты невозможно подготовиться. Однако, способные разлучить, эти удары не могли разорвать вечной нити любви. Понимал и Наль, что может потерять свою Амаранту, но не так.