Линда Летэр
Дым осенних костров
Река с нескончаемым грохотом несла свои кристально чистые стремительные потоки далеко в низины. Если присмотреться, можно было разглядеть мелькающих в воде речных лошадей – зеленоватых, серебристо-серых, полупрозрачных – через них просвечивало дно. Небольшие лошадиные тела с рыбьими хвостами ловко маневрировали среди выступавших со дна реки камней. На порогах вода шипела и пенилась. Брызги долетали до уступа, на котором Наль стоял. Чуть ниже по течению крутилось огромное колесо водяной мельницы. Здесь изготавливали сукно, кожи, бумагу. Голоса собравшихся пообедать на воздухе работников перекрывал рев Стролскридсэльвен.
Наль отвернулся. Ноги скользили на покрытых пленкой водорослей мокрых округлых валунах. Опустившись на самый сухой уступ, он положил рядом сумку со злосчастными покупками, достал кисет и трубку и принялся набивать ее. Под повязками, несмотря на осторожные движения, резануло, проступило липкое и горячее. В холодном, освежающем дыхании реки почудилась на мгновение болотная гниль.
Было стыдно и тошно от своей выходки. Его Величество даровал ему привилегию сохранить все должности, а значит, рано или поздно, и восстановить честь. Он же сам губит начатки хрупкой долгой работы своей несдержанностью.
«Это из-за дурной репутации? – неожиданно всплыли в памяти далекие собственные слова. – Мелочь. Я позабочусь о репутации нашего Дома».
Наль почувствовал, как горят уши. Закусив губу, стиснув замерзшие пальцы, он долго сидел неподвижно, стараясь не моргать, и смотрел в одну точку.
Порывы горного ветра не давали ольховому дыму и запаху копченой рыбы из коптилен на противоположном берегу застояться над рекой. За приземистым зданием водяной мельницы величественно вращались лопасти мельницы ветряной, снабжавшей королевство мукой. Все вокруг служили Исналору, пока ювелир, королевский оружейник и командир трех сотен отчаянно собирал себя по кусочкам и уже смутно догадывался, что разбитое никогда не сделать целым.
* * *
День был назначен. До свадьбы оставалась седмица. Наль старался не появляться в замке чаще, чем того требовал этикет, однако для воина его положения долгое отсутствие невозможно. Как только Ингеральд кивал, позволяя краткому собранию разойтись, юноша покидал зал первым.
Сегодня судебный защитник приветствовал его на ступенях замка, скрестив на груди руки и сузив глаза.
– Третьим Домам не позволено являться ко двору в любое время.
– Что мне до того, лорд Фаэр?
– Разве Его Величество еще не низложил Фрозенблейдов до положенной им меры?
– Так рассчитываете на это?
– Если даже статус Дома можно поднять за выдающиеся заслуги одного из его представителей, то за тяжкое преступление должно и понизить.
– Так почему бы вам не привлечь меня к суду без свидетельств и доказательств оного?
Лицо лорда Фаэра окаменело. Пока он решал, настолько ли сильна дерзость, как могло показаться, Наль с ядовитой полуулыбкой направился вверх по лестнице, и поскольку лорд Фаэр не сдвинулся с места, едва ощутимо, но непочтительно задел того здоровым плечом.
В одной из ниш второго этажа послышался многозначительный шорох: эльнарай никогда не выдадут себя, если не пожелают. На подоконнике сидел, поджав под себя ногу и обнимая мандолину, Кейрон.
– Совершенно не входило в мои планы, – заявил он, – бросать все и начинать готовиться к тому, на что я не настроен. Твои бы гулянки еще куда ни шло. А теперь мне придется за седмицу слагать балладу на свадьбу принца, что свалилась на двор, как снег на голову.
– Жаль доставлять тебе такое огорчение.
Удивительное дело: ложь невозможна, зато сарказм вполне.
Прищурив карие глаза, отчего они стали совсем узкими, Кейрон спрыгнул с подоконника и, не выпуская мандолины, приблизился к Налю.
– Когда на одре болезни ты начал жалить словами по поводу Альянса, понял я, что идешь на поправку. – Внимательно оглядев его, неожиданно стал серьезным и хлопнул по плечу: – Держись, семиродный братец. Не зря же мы потомки Лайзерена, Рожденного под хвостатой звездой!
В течение всего собрания в боку у Наля из-за выходки с лордом Фаэром щемило сильнее обычного. Он встал из-за стола с тем же усилием, что горбун Тироль.
– Рад буду увидеть вас в следующий раз – у позорного столба, – наклонился на прощание к уху Наля Кетельрос. – Где вам и место.
Юноша не стал спускаться по лестнице, которая должна была вот-вот наводниться придворными, но отправился вглубь замка, в башню Северного Ветра. Подняться на самый верх ее все еще было ему не по силам, однако вид лежащего как на ладони Фальрунна из решетчатого окна-бойницы где-нибудь в середине пути успокоил бы жаждущую уединения душу.
Она проследила за ним от дверей зала, последовала на расстоянии, догнала там, где расходящиеся советники не могли уже увидеть и услышать. Приблизилась, сжимая перед собой руки, и решительно посмотрела ему прямо в глаза:
– Я желала бы знать, на что ты переплавил мое кольцо.
– Что вам за дело, леди Амаранта? Скоро у вас будет пропасть колец и прочих драгоценностей.
– Вы прекрасно понимаете, лорд Нальдерон, – она сильнее стиснула собственные пальцы, переходя на предложенный им тон, – что мне за дело.
– Ничуть. Вы сами отказались от него, леди; ведь помолвка расторгнута. Я, впрочем, не попросил бы его назад, однако вернули его вы по собственному намерению.
Амаранта вспыхнула – не слишком ли часто за последнее время, или он просто не замечал этой привычки ранее? – и топнула ногой:
– Ты теперь постоянно острый и колючий, как… птицеёж!!
Наль нахмурился.
– Как можешь рассуждать ты о птицееже, если никогда его не видела?
– Кузен Лунедвар видел, на пути в Восточные Королевства. Он весьма раздражителен…
– Так это у вас в роду, – перебил бывший жених.
– Ты прекрасно знаешь, что я говорю о птицееже, Наль! – вскричала Амаранта, всплескивая руками. – И это ты с ним как нельзя более схож! Он все время готов уколоть, угрожающе топочет и гремит своими длинными иглами. А когда бежит, то роняет их по пути.
– Я, по крайней мере, не собираюсь ронять свои мечи, – пробормотал Наль.
* * *
Тунику долго вымачивали в холодной воде, в тазу с соляным раствором, потом обрабатывали особенно въевшиеся кровавые разводы слабым уксусом, застирывали щадящим краску мыльным корнем. Превосходный материал с честью выдержал испытания и едва ли побледнел. Айслин внимательно рассматривала одежду, бережно поворачивая в руках. В глубоком кресле у кухонного очага леди Фрозенблейд отдыхала от утренних хлопот, но как и сын ее, по привычке почти не могла бездействовать.
До прихода лекаря она ухаживала за Эйверетом. Потом собрала всю прислугу, получила отчет о положении дел в особняке и отдала распоряжения. Обходя залы, выглянула в сад с балкона позади дома, и невольно схватилась за перила, не дыша.
Наль не ушел с утра – он стоял внизу, под рдевшими осенним огнем гроздьями рябин. На нем были простые льняные штаны, кожаные туфли и черная безрукавка на голое тело – чтобы скрыть повязки – поняла Айслин. Он убрал волосы в узел, а на траве у ног его лежал Синий Лед. Обеими руками Наль держал Снежный Вихрь. Движения его были медленными, и похоже, требовали всей сосредоточенности. Он отрабатывал самые простые выпады и защиту. Напряженные, стиснутые белые губы выдавали, чего ему это стоит.
Дверь под балконом отворилась – Эйруин вышел во двор и остановился рядом. Айслин не видела лица.
– Нальдерон…
Ответа не последовало.
– Будь благоразумен. Дай ранам твоим зажить.
Однажды он уже слышал эти слова во Дворе Перехода. И на собственном опыте доказал единственно верное для себя решение. Желчная усмешка скривила на мгновение губы юноши, но в словах сквозил горький холод поздней беспросветной осени.
– Еще ли надеешься ты, что они заживут?
Теперь замолчал Эйруин. Наль с усилием провернул в правой руке меч, неловко вонзил в землю. Смахнув с лица прядь волос, прямо посмотрел в глаза дяди, понизил сделавшийся стальным голос.
– Либо помоги мне восстановить прежнюю форму, либо не мешай.
Эйруин растерянно коснулся висящего у пояса меча – он собирался в город. Айслин сильнее сжала перила, напоминая себе, что сын ее закален в многочисленных жестоких битвах, и заставила себя вернуться в дом. Там она составила вместе с камерарием и служанкой список необходимых покупок – восковые свечи, цветные нитки, шелк и сукно, красное вино для тарглинта, дюжину бутылей яблочного сидра, столько же «лунного сияния», три головы твердого сыра, настойки с корнем мандрагоры и сонной одурью от бессонницы и болей.
Если в скором времени Наль не вернется к работе, нехватка средств станет действительно ощутимой. Придется отказаться от хорошего вина, возможно, покупного мяса и муки. Пока же с тяжелым сердцем Айслин прибавила к списку благовония для тела, ведь исналорцев ожидало много праздников. Запасы могли истощиться. На специях пришлось экономить, а фруктов из Западных Королевств младшая семья Фрозенблейдов этой осенью не увидит. Пиры, если конечно в сложившихся обстоятельствах они соберутся устроить хотя бы один пир, будут скромны, как у едва сводящего концы с концами Третьего Дома. Но ей не привыкать. За лорда Третьего Дома выходила она замуж и готова была перенести с ним все лишения, кроме жестокой разлуки.
Айслин спустилась в кухню, утвердила блюда на весь день, напомнила о морошке с медом для сына и мужа. Хозяйка, которая не передаст невестке дома еще десятки, сотни зим. Или ветвь Лонангара совсем прервется.
Внезапно шум из северного конца сада донесся до кухонного окна. Происходило нечто немыслимое, и Айслин поспешила в сад.
– Не смей поддаваться мне, Эйруин! – в ярости кричал Наль, задыхаясь. Айслин видела из-за кустов шиповника и раскидистой яблони, как он швырнул на землю Снежный Вихрь и наступал на дядю, бледный до синевы, но с горящими глазами. – Не смей держать меня за ребенка, которому отраден самообман и нужна опека!
– Нальдерон… – Эйруин поднял безоружные ладони. – Ты должен понимать… Немного разумной заботы…
– Забирай ее с собой! Уходи! – резкий, неожиданно властный жест напомнил, что говорит не только сын и племянник, но глава семьи, имеющий право приказать. Можно было представить, как застыло лицо Эйруина, когда, подчиняясь, опустил он глаза и молча подобрал свой меч.
Леди Фрозенблейд низко опустила голову и быстрым шагом вернулась в дом, где пыталась теперь занять себя и более ни о чем не думать. Крупа и Нагломорд свернулись клубочками между очагом и креслом, откуда посматривали на Айслин пять жмурящихся от тепла и умиротворения глаз.
Одежду Наля, в которой он вернулся раненым, тщательно выстирали, однако та была беспощадно изорвана в лесу. Особенно жаль было подарка Амаранты – нарядной, праздничной туники, которую та выткала сама из лучшего атласа накануне летнего солнцестояния. Золотые витиеватые узоры украшали глубокий, по моде младших поколений, узкий вырез и жесткий воротник, каймы оканчивающихся над локтем широких рукавов и подол до середины бедра. Наль надел тунику в день возвращения, отправляясь на обед к Нернфрезам.
От рукава до пояса алая ткань была истерзана в лохмотья, и пальцы Айслин дрогнули при мысли, что она касается места, где плоть разорвали клыки линдорма. Она качнула головой и начала зашивать разрывы.
В дверном проеме неслышно появился утомленный, осунувшийся Наль. Потемневшими глазами посмотрел на Айслин, медленно, чтобы не тревожить разошедшуюся на тренировке рану, опустился на колени у кресла и накрыл ее руки ладонями.
– Мне жаль твоего труда, мама; оставь. Оно не стóит.
Айслин подумалось, что руки его все еще слишком холодны.
– Я только начала. – Она заставила себя улыбнуться. – Разве может быть в тягость труд для тех, кто дорог? Это одна из лучших твоих туник; жаль, что она так сильно пострадала.
– Так позволь мне; я знаю, как решить вопрос наверняка.
Приняв из рук недоумевающей матери одежду, Наль шагнул к камину и бросил тунику в огонь. Айслин издала беззвучный возглас. Он не заметил. Вздернув подбородок, не отрываясь, наблюдал, как пламя пожирает тонкую алую ткань, извиваются, обугливаясь, золотые нити вышивки. Под сухой посеревшей кожей на горле и скулах неспокойно ходили мускулы.
Когда туника наполовину стала золой, тусклые глаза юноши коротко вспыхнули. Он вернулся к себе и прогнал Бирка за дверь. Стискивая зубы, неловко припадая на колени, достал из сундука ворох изящных дорогих вещиц – наручей, поясов, лент, цепочек, заколок для плаща, кружева, несколько шелковых рубашек. Ни одного ее подарка не потерпит он в своем доме.
36. Тень на три Дома
Рассматривая разложенные на постели платья, мыслями Амаранта была далеко. Две седмицы назад все поверхности в ее покоях занимали рулоны лучших тканей – струящийся морскими волнами бирюзовый шелк, небесно-голубой атлас, сверкающий росистой луговой травой под солнцем изумрудно-зеленый бархат, расшитая золотыми и серебряными узорами парча от опалово-белого до бездонно-синего оттенка, полупрозрачный и воздушный, как утренний туман, батист. Вперемешку с тканями лежали паутинные кружева, ленты, оборки, меха, цепочки, кожаные шнурки. Портниха приходила с помощницей, чтобы снять мерки. Мать, сестра, компаньонка и Бейтирин кружились вокруг Амаранты, обсуждая выбор материала и фасонов, отпуская замечания. Теперь платья были доставлены – более скромное, в котором она покинет отчий дом, чтобы стать женой принца, и то, в котором появится на брачном пиру.
Отрывисто вздохнув, девушка заломила руки и отвернулась. К концу кейол-саэллона душевное состояние ее напоминало речную лошадь, что раз за разом взлетала из воды, чтобы вновь обрушиться в стремнину и уйти на темное, полное подводных камней дно. Время перед свадьбой располагает к осмыслению прошлого, и откровенно заглянув в себя, Амаранта признала, что долгие зимы неотступным спутником ее являлся страх. Страх заполз в ее душу во Дворе Перехода и с тех пор прочно укоренился там, периодически выпуская ледяные когти. Страх заставлял ее принимать решения, которым она сама дивилась, вроде откладывания свадьбы с Налем, когда другая на ее месте поспешила бы соединиться с мужем.
Даже не боль, не холод призраками преследовали ее эти зимы. Кто бы мог подумать, что источником ночных кошмаров послужит обычная стирка! Воспитанная богатым процветающим родом леди Первого Дома умела, но не любила мириться с лишениями. Как все эльнарай, она была сильна и вынослива, но одно дело проходить испытания и возвращаться к достатку, а другое – жить в них. Холод, голод, усталость легко сносить, зная, чем все окончится. Пусть нескоро, ее ждет горячая ванна с лепестками цветов, травами и ароматическим маслом, горячий тарглинт, покои с расшитыми золотом шторами на высоких стрельчатых окнах, рысьи и лисьи шкуры перед украшенным изящной лепниной камином, тонкая поэзия книг в тисненых кожаных переплетах, песни, танцы.
Пребывание во Дворе Перехода пошатнуло привычную картину мира. Страх нищеты, жалкого существования, неизбежного отпечатка, что оставляет тяжелая работа, бессилия и прозябания в грязи, нужде, безысходности, взглянул ей прямо в глаза. Как дочь королевского советника, она знала все угрозы падения Королевств слишком хорошо. Она слышала разговоры, видела беспокойство на лицах, бывала в дипломатических поездках. Если Наль сопровождал ее, все было сплошным праздником. Они входили в залы пиров и переговоров рука об руку, делились впечатлениями обо всем, перебрасывались взглядами и шутками. Но часто она бывала в поездках одна. Конечно, рядом находились отец, тетка, кузены, старший брат, иногда мать, но без Наля не хватало чего-то важного.
Ей предстояло перейти к нему из Первого Дома во Второй.
Поделившись впервые с Бейтирин, Амаранта не знала, что ожидает услышать. «Второй Дом – не лучшее место в жизни, – заметила подруга, пожав плечами, – но ведь вы любите друг друга». А на новое признание внезапно просияла восторгом:
– Ты станешь… принцессой!.. А я?
– А ты – моей компаньонкой.
Приложив ладони к глазам, Амаранта подождала, пока успокоится дыхание, отняла руки, попыталась улыбнуться. Ей не нравились эти мысли. Почему она должна жалеть, если сделала правильный выбор? Союз без любви немыслим, нечестен и несчастен, так стоит ли винить себя за расставание с бывшим женихом?
Она не ожидала, что после разговора у лестницы он подойдет первым.
– Когда ты откладывала нашу свадьбу – то было из-за него?
– Зачем тебе…
– Я желаю знать, как долго жил во лжи.
– Оба мы не раз откладывали свадьбу, когда принц Алуин еще не достиг возраста…
– Тогда – да. Но последние восемь зим?
– Послушай…
– Это он, так?
– Нальдерон…
– Довольно, – отступая, с окаменевшим лицом сказал бывший жених, и зал словно окутало морозным туманом.
Но что понял он, когда понимание ускользало и от самой Амаранты? «Куда пропала твоя любовь?» – безмолвно вопрошали ее каменные статуи дворцовых залов, садовые дорожки, шелестящие над головой деревья, лесные тропы и поляны – свидетели ее с Налем истории. «Я не знаю – так же беззвучно отвечала она, – даже если бы пожелала дать отчет, я ничего не знаю.»
Почему беспокоит ее, станет ли он заговаривать с ней после свадьбы?
Впрочем, повод ли это для беспокойства?
Платья были очень красивыми. Достойными принцессы Исналора. Ее принц давно ожидает ее.
* * *
Настал день свадьбы. Наль поднялся задолго до рассвета. В ту ночь он не спал. Страшная, злая ирония предписывала воину его положения участвовать в праздничных церемониях королевской семьи. Он готовился к торжеству, предвкушая душевную пытку.
Тонкая утренняя дымка поднималась от земли. Наль замер, оглядывая сонный сад. Тихий оклик Бирка вывел его из задумчивого оцепенения не с первого раза. Вода для купания была готова. Когда он поднялся из ванны, Бирк накинул ему на плечи большую льняную ткань: покинувшее поврежденное тело вместе с кровью тепло не спешило возвращаться. Шли мгновения; наконец Наль заставил себя шагнуть через борт на каменный пол. Любое неосторожное движение грозило расхождением ран. Он не мог показать слабость в этот день.
Расчесывая волосы – тяжелый каскад расплавленного золота – Наль заметил, что они потускнели. Все говорили об этом, однако осознание пришло именно теперь. Горькая усмешка тронула край безжизненно-бледных искусанных губ. За три седмицы от прежнего смеющегося, полного молодой жизненной силы эльнора осталась слабая тень. Отведя глаза от своего отражения в большом овальном зеркале, он снял с полки расписанную фарфоровую баночку и начал натирать шею и торс ароматическим маслом из еловой хвои. Задев рану, охнул, невольно и сдавленно.
– Все в порядке, господин? – немедленно подал голос Бирк, заглядывая в купальню.
– Я не звал тебя, – глухо одернул Наль.
Он вновь задержался взглядом на отражении в массивной темной раме из вырезанных в дереве переплетенных ветвей, оценивая данность с усталым равнодушием. Следы острых длинных клыков огибали бок, начинаясь пятью-шестью ногтями ниже подмышечной впадины и тянулись дальше нижнего ребра. Теперь, когда основной отек спал и воспаление утихало, они зияли пурпурно-черными бороздами на фоне бледно-желтой гематомы. Безнаказанным не оставалось ни одно движение корпуса, ни быстрая ходьба.
Линдорм наградил его сполна.
Ароматическими маслами эльнарай обычно натирали тело после утренних омовений. Мужчины предпочитали более холодные ароматы – чернику, бруснику, морошку, клюкву, малину, яблоко. Женщины выбирали землянику, всевозможные цветы и травы. Хвоя считалась подходящей для всех, а в лесу ее насыщенный запах хорошо защищал от комаров и в какой-то мере сбивал с толку враждебных сущностей. Покончив с маслом, Наль вернулся в покои. Бирк был уже наготове. Наученный магистром Лейтаром, он бинтовал раны надежно и бережно.
– Сильнее затягивай, – стиснув зубы, велел Наль.
– Мой господин…
– Я сказал – сильнее. Или в последнее время ты повредил слух?
После случая с Эйруином на тренировке, Наль не разговаривал с ним два дня. Упрямо выходил в сад один, дрожа от осенней свежести, и отрабатывал знакомые приемы, пока головокружение и дурнота не заставляли остановиться. Дядя попросил прощения первым. В тот же вечер, когда он в очередной раз приставил лезвие меча к горлу Наля, теперь предварительно повалив на землю, юноша отбил клинок и медленно, кусая губы, поднялся с видом мрачного удовлетворения. Чем точнее диагноз, тем действеннее будет лечение.
Сегодня он не может показать свою слабость. Чего бы это ни стоило.
* * *
Торжественный кортеж принца Алуина подъехал к особняку Нернфрезов, когда день был еще юн и яркое солнце вставало из-за верхушек елей Сумрачного Леса. Добрые дела хорошо начинать в Час Надежды. С седьмым низким мелодичным ударом астрономических часов на главной площади ворота особняка открылись. Амаранта в последний раз прошла через них как леди Нернфрез: сверкнувшие на ее ресницах мельчайшие адаманты были для Алуина дороже любых настоящих адамантов, что светят ярче звезд. Он взял невесту к себе в седло, оба подхватили поводья. Так пойдут отныне и по жизненному пути, единодушно, смотря в одну сторону. Гордый соловый конь развернулся, задавая направление кортежу. Вслед за свитой принца выехали из ворот особняка остальные Нернфрезы – все двадцать два члена рода, способные явиться на пир.
Путь от дома Амаранты до королевского замка был недолог, однако кортеж привлекал по пути множество взглядов, заставляя прохожих остановиться. Звенели колокольчики на сбруях, блистали великолепием одежды. Некоторые горожане провожали всадников до самых ворот. На ступенях замка в окружении Двора уже ждали король и королева, а также кронпринц с супругой Линайей и принц Регинн. Спешившись, Алуин и Амаранта низко поклонились Ингеральду и Солайе. Алуин нашел дрожащую руку невесты и крепко сжал.
Небесный зал находился в самой защищенной части Лаэльнэторна, в башне Северного Ветра. Архивольты над входом пропускали под крестовый потолок, выкрашенный лазурной краской и усыпанный звездами. Синева постепенно переходила на стенах в воздушно-зеленую дымку, сквозь которую угадывались силуэты деревьев. Вдоль стен стояло несколько скамей, чьи спинки по краям тянулись вверх деревянными фиалами. Под окном-розеткой главную стену зала занимал гобелен. На фоне неба был вышит в полный рост Создатель в Своем земном облике. От головы Его исходило сияние. Он стоял на воздухе, держа за углы длинную ткань, как покрывало, на котором виднелись леса, горы, реки, равнины и моря. Создатель держит в руках Своих концы земли, а значит, нельзя терять надежду.
Первым вошел и остановился в центре зала Ингеральд. Молча, не оборачиваясь, преклонил колена. Остальные последовали его примеру. Алуин и Амаранта – за ним и королевой. Справа принцы и Линайя, слева Радбальд и Клодесинда. Ингеральд поднял глаза, принося в вытянутых руках свою растерянность. «Ты знаешь, зачем я здесь. Но как могу просить за недостойный брак моего сына? И как могу не просить?..»
Вглядываясь в синюю, как осенняя ночь, парадную мантию отца, словно звездами усыпанную белыми коронами и снежинками, Алуин пытался найти слова, но те ускользали. «Я покажу, – повторялось в голове одно обещание настойчивее прочих, – я покажу, что она не ошиблась, выбрав меня. А значит, все правильно…»
* * *
Из пиршественного зала доносился гул множества голосов, смех, возгласы. Воздух в замке словно вибрировал от ожидания. Музыканты во главе с Кейроном в последний раз проверяли инструменты. К общему шуму примешивался то вздох арфы, то звон лиры, то короткое ворчание крумгорна. Раскрасневшиеся слуги суетились в кухне, куда было приглашено несколько дюжин помощников. Там звенела посуда, стучали ножи, пылали печи. Все двери и окна были раскрыты, чтобы выпустить лишний жар. Во́роны и замковые питомцы, от юрких пятнистых генет с пушистыми полосатыми хвостами до собак и двуликих крылатых кошек штурмовали кухню в надежде урвать себе долю угощения. Самые младшие слуги отгоняли от окон птиц.
Наль предпочитал прийти к самому началу церемонии, чтобы как можно меньше видеть настороженные взгляды, слышать перешептывания. Во дворе замка ему пришлось обойти несколько гомонящих птичих стай, сцепившихся между собой из-за выброшенных поварами на улицу мясных обрезков. Во́роны голосили возмущеннее всего, почитая замок собственной территорией. Их осаждали угрюмы с напоминающими кустарник наростами на клювах и серо-коричневые щелкуны, которые, в отличие от других птиц, могли не только клюнуть, но и кусаться. Наль передернул плечами, представив, как к вечеру к ним присоединяются отвратительные когтистые проглоты.
– Не тот жених! – крикнул один из воронов, поднимаясь в воздух и облетая Наля кругом. – Брошен! Как, как?
– Кыш! – отмахнулся Наль, продвигаясь к замку. – Придержи клюв! Проглотов на вас нет!
– Ядовитый Цветок! – отозвался другой ворон желчным голосом Кетельроса.
Наль держался, но взобравшись на очередной лестничный пролет, вынужден был остановиться, чтобы перевести дух. Потолки в замке высоки. Впереди он заметил тайр-лорда Тироля. Горбун стоял у венчающей перила статуи крылатой рыси и, видимо, готовился преодолеть последнюю лестницу. Он обернулся, встретились взгляды. Невольная пристыженность мелькнула в глазах Наля, прежде чем тот поклонился.
– Ваше Превосходительство.
– Наши слабости делают нас сильнее, не так ли, лорд Нальдерон? – кротко улыбнулся Тироль.
Юноша проследил, как продолжил свой путь бывший славный командир войска, и начал подниматься следом.
* * *
Словно на прощание, сказаны были последние родительские напутствия и наказы. Наедине невесте и жениху, а затем обоим вместе. Будучи главой Дома Лаэльнэтеров, Ингеральд соединил их руки и вывел на галерею над дальней частью зала. Следом вышел сухой и прямой, в извечных темных одеждах канцлер Сельвер. В один миг стало так тихо, что слышен был птичий гомон за окнами. Ингеральд отступил в сторону, открывая Алуина и Амаранту гостям. Среди эльфов прокатился восторженный вздох. Все преклонили колена, приветствуя своего монарха, принца и будущую принцессу.
Ответный короткий вздох счастья вырвался из груди Амаранты при виде своих новых подданных. От мысли этой за спиной будто выросли крылья. Она была одета в цвета Нернфрезов и Лаэльнэтеров: сапфировый, изумрудный, белизну и серебро. Тяжелое платье украшали драгоценные камни, паутинное кружево, подвески и вышивка. На перевитых жемчужными нитями волосах искрился адамантами венец работы лучшего ювелира Глаай-элкеров, лорда Орваля.
Однако не все смотрели на будущих супругов с восхищением. Во многих взглядах мелькало недоумение, сомнение, сдержанный протест. Никто из королевской семьи, Фрозенблейдов или Нернфрезов не дал объяснения неожиданному браку, и придворные разделились на три лагеря. Самые верные Алуину приняли одобрение брака королем как свидетельство непорочности принца. От души приветствовали они и его прекрасную избранницу. Иные встали на сторону Наля, не поверив, что доблестный оружейник из достойного рода способен на преступление, либо убедившись в его невиновности через сохранившуюся к нему благосклонность короля. Третьи не находили для себя достаточных оснований для определенных выводов, и старались держать нейтралитет.
Алуин и Амаранта стояли на галерее, чуть дыша, держась за руки в ожидании окончания речи канцлера. Девушка решила не смотреть вниз, чтобы не увидеть среди гостей бывшего жениха, но вскоре забыла о нем. Принц в расшитой каменьями бархатной тунике и в венце с небольшим, ослепительно вспыхивающим в падающих через высокие окна лучах изумрудом, тщетно пытался скрыть безудержную счастливую мальчишечью улыбку.
«Вот мы, – наконец мысленно проговорил он, вспоминая Небесный зал. – Я и она. Я ни о чем не жалею, ибо не мог поступить иначе. Я думаю, так правильно. Я готов. Только, – пальцы свободной руки дрогнули, и он сжал их в кулак, – пусть она никогда не уйдет».
– Страх вижу я в твоих глазах, – заметил ему во внутренних покоях Ингеральд, прежде чем отпустить для последнего наставления к Солайе. – Отныне страх этот будет преследовать тебя всегда, ты выбрал его, когда решил свою судьбу. Однако, нам дано и искупление, и пусть для тебя оно состоит лишь в приятных заботах о семье. Будь счастлив, сын. – Он коснулся лба и груди Алуина, и проницательный взгляд льдисто-серых глаз потеплел. Рука отца легла на плечо, неожиданно тяжелая, будто тот держал в ней невидимую ношу.
– Я ничего не боюсь, – отвечал Алуин, – и уже сделался самым счастливым из эльноров. Благодарю, отец, что уступил мне.
Движение рядом вывело его из задумчивости: окончилась речь канцлера, которую принц почти не слушал. Настал самый важный миг. Повернувшись к невесте, все еще не разжимая с ней рук, он забыл все, кроме слов брачной клятвы.
– Я, Алуин, сын Ингеральда III из династии Лаэльнэтеров, третий принц Исналора, под Солнцем Правды и при свидетельстве всех здесь присутствующих, беру тебя, леди Первого Дома Амаранта, дочь Радбальда, из рода Нернфрезов, в жены, чтобы пройти с тобой весь путь отсюда до Снежной Дороги. Рука об руку, плечом к плечу, что бы ни встретилось нам на пути. Да свяжет нас великая тайна, да будут двое в плоть едину. Да укрепит меня Установивший закон. Отныне сердце мое в твоих руках.
«Сердце мое в твоих руках» – услышала Амаранта над ухом жаркий шепот Наля. Ей почудилось даже, что шеи коснулось легкое дыхание. Это предвосхищение брачной клятвы столько раз звучало за эти зимы из его уст, что словно зажило теперь собственной жизнью. Вздрогнув, она отбросила воспоминание и протянула руку, чтобы принц надел на нее кольцо. Подняла дрогнувшие ресницы и продолжала смотреть прямо в восторженно блестящие глаза напротив.
– Я, леди Первого Дома Амаранта, дочь Радбальда, из рода Нернфрезов, беру тебя, Алуин, сын Ингеральда III из династии Лаэльнэтеров, третий принц Исналора, в мужья, чтобы пройти с тобой весь путь отсюда до Снежной Дороги… – С каждым словом она освобождалась от прошлого, как сухие листья падают с ольхи, чтобы уступить место свежей зелени новой жизни. – Отныне сердце мое в твоих руках.
Оба вместе выпили поднесенную канцлером чашу вина. Наль отвел взгляд. Меж соболиных бровей пролегла глубокая складка. Бессчетно смотрел он в лицо смерти, но не может лицезреть заключение брачного союза? Он заставил себя вновь поднять глаза к галерее, где Алуин шагнул к Амаранте, чтобы скрепить брачную клятву поцелуем. Кожа натянулась на скулах оружейника, а руки сами собой сжались в кулаки. Глухо горящий взгляд сделался больным.
Смотреть в лицо смерти было привычнее.
– Да здравствуют принц и принцесса Исналора! – воскликнули придворные, когда грудь его пронзил ледяной меч.