Линда Летэр
Дым осенних костров
____________________
* имя Крисант происходит от древнегреческого χρυσός (хрисос), «золото» и ἄνθος (антос), «цветок»
Под раскидистыми могучими дубами, в снопах солнечных лучей, Наль сидел теперь на изящном караковом вестерийском коне, подрагивавшем от нетерпения. Принц подал знак, протрубил охотничий рог. Стремглав сорвалась с места собачья свора, а за нею свита. Воздух наполнился лаем, оживленными голосами, топотом копыт. Они мчались все дальше вниз по склонам, опьяненные весельем, свободой и скоростью. Внезапно деревья расступились, и кавалькада вылетела из-под сени дубов на свет обширной цветочной поляны.
– Ваше Высочество! – воскликнул один из охотников, указывая на противоположный край. Наль, мчавшийся в первых рядах, тоже их заметил. Это были люди, горожане, облюбовавшие поляну для вырубки окружавшего ее подлеска. «Как же угораздило их подвернуться на нашем пути, – с досадой успел подумать Наль, – или наоборот.» Людей заметили все, но случилось это взаимно и почти в один миг.
– Вперед! – взмахнул рукой принц. – Нас уже увидели, так позаботимся, чтобы не разглядели!
Разгоряченная свита приняла эти слова с одобрением. Наль прикрикнул и сжал ногами бока своего коня, пуская его в безудержный галоп.
– Что мы делаем! – восторженно хохотал рядом Джерлет. – Это чистое безумие!
С шумом, смехом, свистом пронеслись они наискось через поляну. Прежде чем скрыться среди деревьев, Наль и несколько других эльфов оглянулись на людей. Кто-то показывал пальцем, кто-то опомнился и бежал прочь, но большинство застыли на месте, не в силах оторваться от столь необычайного зрелища. Всадники, все как один молодые, высокие и стройные, в одеждах, что не одну сотню лет как вышли из моды, с развевающимися волосами и лицами дивной красоты произвели не меньшее потрясение, чем стихийное бедствие.
– Это Роланд! – кричали одни.
– Это король Артур со свитой! – надсаживались другие.
– Война или чума грядет, мы все обречены! – вопили третьи, падая на колени.
Раскидистые лиственные деревья вновь приняли разгоряченных всадников под свою сень, и крики постепенно стихли за их спинами. Щадя коней, охотники сбавили ход. Поймали косулю, несколько куропаток и восемь зайцев. Веселье безудержной скачки повыветрилось, и эльфы, стараясь держаться как можно тише, спешно направились назад. Обогнув поляну и прилегающий к ней участок леса по широкой дуге, начали восхождение по склонам.
Привал устроили лишь убедившись, что вернулись в границы Аркаллона. Расседлали лошадей около беспечно журчащего родника, расположились на прошлогодних листьях среди высоких душистых трав. Кто-то заиграл на свирели. Перекусили несколькими сортами твердого и мягкого сыра, сладкими первыми яблоками и орехами, запивая холодной ключевой водой. Солнце пересекло зенит. Все сильно проголодались и начали собирать валежник для костра, чтобы зажарить несколько пойманных зайцев. Даже принц Крисант поднялся с расшитого виноградными лозами атласного покрывала. Вместе было веселей. Скоро зайцы уже аппетитно истекали соком на вертелах. Флейтист снова заиграл.
Джерлет и Наль возлежали рядом с принцем, который, вскинув точеный подбородок и вытянув в сторону костра ноги в высоких сапогах из вырезанной кожи, наблюдал за своей свитой. Поджарая борзая, любимица принца, положила ему на колено сухую вытянутую морду и поглядывала на хозяина кроткими умными глазами. По другую сторону расположился один из его компаньонов и две девушки в охотничьих костюмах. Эти трое то занимали Крисанта беседой, то шутили между собой, передавая друг другу чашку с абрикосами в меду. Остальные устроились несколько поодаль.
– Как понравилось тебе в Аркаллоне и на моей охоте, тезка? – осведомился принц.
– Все было превосходно, Ваше Высочество! Из этого гостеприимного края я увезу с собой яркие воспоминания, тем более что охота подарила нам и воистину незабываемое приключение!
Все слышавшие эту фразу рассмеялись, хотя в смехе звучала некоторая натянутость.
– Когда ты уезжаешь? – спросил Джерлет, покусывая травинку.
– Завтра на рассвете. – Наль подбросил корягу в огонь. Внезапно что-то в нем зашевелилось. Из коряги выскочила черная ящерка с ярко-желтыми пятнами на боках и спине. Кто-то одернул собак, но те, расставив лапы и навострив уши, замерли, и сами не желая бросаться на новую добычу. Пробежав по пылающему валежнику, она проползла между расступившимися эльфами и скрылась среди трав.
– О! – оживленно переглядываясь, заговорили эльфы. – Кто-то пройдет сквозь огонь!
Джерлет рассмеялся:
– Кому как не кузнецу было вытащить огненную саламандру!
* * *
Чем ближе подъезжали к Аркаллону, тем тише и робче держалась кавалькада. Происшествие на охоте тяготило участников все сильней. Когда егеря отделились от основной процессии, чтобы доставить дичь в кухню, свита Крисанта пересекала замковый двор. Сам король Гюнтье́рн горячо обсуждал что-то с канцлером у мраморных ступеней. Свита столкнулась с ним в смятении.
Крисант обернулся к одной из составлявших ему на пикнике компанию девушек и бережно, успокаивающе сжал ее руки в своих ладонях.
– Все устроится, Дженвиэ́ль, – прошептал он, и направился прямо к королю. – Отец! – окликнул он, приближаясь.
Заметив лицо принца и общую подавленность, Гюнтьерн нахмурился:
– Что-то случилось на охоте?
– Нас видели люди.
Лица короля и канцлера потемнели.
– Как это произошло?
– Мы слишком увлеклись и пересекли границу. Там проходили горожане. Немедля повернуть не было возможным, да и поздно, они увидели нас почти тотчас, как мы их. Они вырубили подлесок за время нашего отсутствия; лес окончился, как о стену! Собаки шли по следу, и мы помчались со всех сил, чтобы они не успели разглядеть нас…
Его Величество скрестил на груди руки.
– Гостям нашим это еще простительно, но о чем думали вы, направляясь к юго-восточным склонам?
Самообладание Крисанта наконец дрогнуло вместе с голосом:
– Мы так обрадовались, почувствовав себя свободными. Это долгое ожидание выхода за стены…
– Прочувствовали? – сурово спросил король.
Крисант опустил глаза.
– Запомните это чувство, ибо неизвестно, когда оно повторится.
По взмаху королевской руки рядом оказался начальник городской охраны.
– Усилить дозоры на границах. Исполнять немедля. Никто не должен под страхом наказания выезжать в сторону Кавильота или охотиться на юго-восточных склонах. Покинуть Аркаллон можно лишь получив письменное разрешение.
Встревоженный начальник кивнул и бросился вон со двора.
Ближе к вечеру, когда немного улегся гнев Его Величества, Наль стоял в приемном зале Вьельтаэра. Стоял, опустившись на колено, горячо прося невозможного.
– Ваше Величество, судьба моя в ваших руках. Меня ждут к солнцестоянию, но не ради празднеств и увеселений. Защита Исналора и других Северных Королевств брошена на весы. – Он на мгновение опустил голову. – Долг ваш уберечь Аркаллон, мой – послужить моему королю и Исналору. Рассудите сами, но все, что мне необходимо – разрешение на выезд на рассвете.
Единственная прямая дорога к порту, именуемому эльфами Гаванью-пристанищем, шла близ человеческого Кавильота, а у эльфа оставалось чуть более двух седмиц, чтобы успеть к отплытию «Изумрудной Зари». Он не посмел упомянуть подготовку к свадьбе и назвал лишь исполнение своих прямых военных обязанностей.
– Отец, он невиновен в обнаружении, – негромко заметил Крисант. – Накажи меня дважды, но едва ли составит труда отвести глаза людей шляпой и соответственной одеждой. Двух появлений этих они не соединят, даже увидев.
Руки Гюнтьерна чуть заметно сжали подлокотники кресла в виде лежащих львов с пронизанными золотыми жилками слюдяными крыльями. Суровое лицо вестерийского короля было неподвижным.
– Встань, дитя. Я не виню тебя ни в чем, и лишь попечением моим не только о подданных, но и о гостях продиктованы эти меры. – Он посмотрел на принца. – Как полагаешь, сын, предполагает попечение оставить гостя под защитой стен или отпустить навстречу долгу перед другим монархом?
Крисант закусил губу.
Едва первые блики рассвета забрезжили на горизонте, Наль вышел во двор. За спиной возвышался замок Вьельтаэра – легкий, воздушный, со множеством эркеров и резных балконов, усыпанный лепниной. Письменное разрешение короля Гюнтьерна покоилось за пазухой человеческого охотничьего костюма, в котором он путешествовал через Франкригг. Голова была занята мыслями о скорой встрече с Амарантой и военном походе. Как глава семьи, он позаботился уже о двух свадьбах – сначала Эйруина и Дэллайи, потом Эйверета и Айслин. Приближение собственной пробуждало в груди теплый сладкий трепет. Поход на орков назначался на вторую половину лета в связи с орочьим календарем. Когда день пойдет на убыль, орда соберется в полном составе для проведения многодневных празднеств, целью которых являются укрепление боевого духа, прошения к земле даровать военные победы и богатые трофеи. Оценки крупных норских военачальников сходились в том, что это последняя возможность собрать лучшие силы и нанести сосредоточенному на небольшой территории противнику решающий удар. Пока потоки жестоких головорезов, подобно разрастающемуся нагноению, не разлились по артериям Северных Королевств.
На лицах провожающих – Джерлета, Крисанта и Дженвиэли читалось одно и то же. Принц повторил отклоненное накануне предложение, подавая Налю унизанную перстнями холеную руку:
– Я дам тебе провожатых, что доедут с тобой до Портового тракта.
– Не стоит вашего беспокойства, Ваше Высочество, – с достоинством улыбнулся тот. – Я один из лучших воинов Исналора, и едва ли найдется мне много равных в скорости и мастерстве. Я могу справиться с тремя орками сразу.
Крисант выгнул гордую черную бровь:
– Кронпринцу Исналора будет несомненное приобретение в лице столь доблестного компаньона. Однако дорога длинна и полна опасностей после нашего приключения, а я могу и приказать.
Наль глубоко поклонился:
– Забота ваша и повиновение вашему приказу для меня великая честь. Однако поберегите воинов, Ваше Высочество. В случае волнений все они понадобятся вам здесь, от чего да сохранит вас Небо. Мне же будет легче полагаться на себя. Не зная заботы о спутниках, как на крыльях долечу я до Гавани-пристанища. Солнце поднимается, я должен спешить.
* * *
Знойный полдень был в разгаре, однако от труднопереносимой для нордов жары частично спасал сжимающий дорогу в зеленых объятиях лес. Легконогая серая лошадь Наля шла бодрой рысью. Крисант не пожалел для него одну из лучших в королевской конюшне.
– Пусть слова твои окажутся верны, тезка, – произнес принц напоследок. – Лети.
В порту Наль передаст Чайку дежурным вестери и взойдет на борт, чтобы в Скерсалоре пересесть на своего Каскада. В здешнем климате он чаще испытывал жажду, однако задержка в несколько суток ради охоты заставляла проезжать мимо искрящихся родников, лишь изредка останавливаясь, чтобы напиться и напоить лошадь. Когда дорога выйдет из гор, родники тоже поредеют, и он не трогал свои запасы воды до этого случая.
К середине дня он проехал уже много лиг, и каменистая дорога была пустынна, не считая последней границы аркаллонских дозоров. До слияния с дорогами франков оставалось менее половины пройденного. Что-то мелькнуло в придорожной траве непривычно яркими желтыми пятнами. Наль инстинктивно повернул голову на движение. Черное тельце земноводного исчезло в корнях корявого каштана. Разве не положено ей пробуждаться в сумерках?
Из-за поворота дороги послышался приближающийся стук копыт. Наль мгновенно определил по звуку, что скачет от одного до полутора десятков всадников, они вооружены и не похожи на вестерийский отряд. Значит…
Вздернув поводья, он развернулся и во весь опор поскакал назад. До пограничного дозора около получаса галопом. Там они отобьются. Несколько потерянных часов не в счет. Путь до Гавани-пристанища занимает около двух седмиц. За это время многое может случиться, и он включал в свои расчеты возможные задержки.
Дорога в этом месте делала широкий поворот. Навстречу ему из-за деревьев показалась вторая конная группа. Наль сразу узнал их: смоляные космы, глаза, горящие азартом хищника, загоняющего добычу, кривые мечи в ножнах. Он придержал Чайку, которая начала лихорадочно вытанцовывать на месте, чувствуя угрозу. Слева с неровных скал сбегали меж деревьев звенящие кристально чистые ключи. Самая превосходная лошадь не пройдет по этим, столь отвесным скользким камням. Справа лес был совершенно диким, не предназначенным для охоты, и даже эльфийскому всаднику не удастся далеко уйти от погони среди частых стволов и густо разросшегося подлеска. Бросить Чайку и убежать самому? Уши Наля вспыхнули от этой недостойной мысли. Он стиснул пальцы на рукояти Снежного Вихря и вызывающе вскинул голову. Орки берут количеством. Эльнарай побеждают мастерством.
18. Медальон. Грядут великие напасти
Сознание понемногу начинало возвращаться, но первое, что ощущалось все острее, была боль. Самый пик ее пульсировал в голове, от чего перехватывало дыхание и подступала тошнота, так, что остальные раны казались пустяковыми. Потом сквозь мутную темную пелену начали раздаваться голоса – резкие, похохатывающие, но неясные, многократно отдающиеся эхом. Забрезжил свет – должно быть, неподалеку отбрасывал красные блики костер, а вокруг опускался вечер. Наль попробовал пошевелиться. Не сразу удалось поднести руку к источнику боли. Пальцы коснулись горячего, липкого и вязкого. Засыхающая рана, из которой еще продолжала сочиться кровь. Он сдавленно зашипел – следовало быть осторожнее.
Хриплые голоса взорвались хохотом. Наконец Налю удалось раскрыть глаза, и сквозь рябящие мутные пятна различить орков, толкающихся над ним, чтобы не упустить зрелище. Он лежал на земле поодаль от костра. Новое движение убедило их – пленник пришел в себя. Мир до сих пор отказывался показаться в своем обычном виде – только смазанные силуэты, световые пятна и запах гари.
Орки засуетились, взявшись за привычное дело. На привале пленников привязывали к дереву или груженой телеге, чтобы созерцать во всей красе беспомощного врага, а тот должен был испытывать страх и униженно наблюдать за победным пиром.
Подъем на ноги вызвал новую мучительную вспышку боли, но через некоторое время Наль начал лучше различать детали вокруг. Судя по более дорогой одежде, к нему подошел главарь банды. Торжествующе ухмыляясь, он несколько раз прошелся мимо Наля туда-сюда, а потом грубо схватил за подбородок и повернул к пламени костра.
– Гляньте, – прохрипел он, – какую мы раздобыли конфетку!
– Конфетку! – злобно огрызнулся сидящий ближе всех. – Это слякотное отродье перебило пол-отряда!
Остальные согласно заревели. Главаря занимало другое – оставить себе или отвезти как подать шалу Хуруну. Хурун, разумеется, щедро вознаградит, но будет ли награда сравнима с обладанием таким рабом?
При прикосновении к своему лицу Наля передернуло от отвращения, однако сопротивляться не было ни возможности, ни сил. Боль вызывало даже движение глаз. А главарь все поворачивал его за подбородок и так, и эдак, придирчиво рассматривая добычу:
– Отвезем для развлечений шалу. Выйдет большое вознаграждение, очень.
Ноги тоже связали; обездвиженный эльф представлял собой превосходную мишень для торжествующих врагов. Наль пытался отвернуться, но услышав очередной глумливый хохот, бросил на главаря полный ненависти взгляд и плюнул ему в лицо. Смех прекратился. В наступившей тишине главарь сжал кулак и ударил пленника наотмашь.
Что-то раскололось в голове, в глазах потемнело и все застлала багровая пелена, а потом наступило затмение.
Звуки голосов вновь достигли сознания издалека.
– …и запомни, изморок, мы можем сделать с тобой все, что угодно, – прорычал разъяренный главарь прямо над ухом. – Можем себе оставить, – добавил он в пространство, возвращаясь к ужину у костра.
Каждый шум, каждый звук отдавался в голове Наля нестерпимой болью. Он едва держался на ногах, и упал бы, если бы его не держали у дерева обвитые вокруг тела веревки. Он не ел уже полсуток, но от запаха орочьего ужина неприятно перехватывало горло. Несколько раз он проваливался в забытье, а когда сознание возвращалось, мысли путались, как свисающие с деревьев седые лишайники в лесной чаще.
Напировавшись вдоволь, банда потянулась спать. На Наля надели рабский ошейник на цепи, приковали к груженой телеге и сковали по рукам и ногам. Этого хватило с лихвой, чтобы ослабленный пленник не смог бежать. Часовой наблюдал за ним скорее из любопытства.
В дозоре Наль мог спать на холодной земле, но сейчас его била изматывающая дрожь. Одежда липла к телу. Движения казались слишком медленными, как во сне. Он едва успел отползти под телегу, и его вырвало. Опустевший желудок продолжал нехорошо сжиматься. Пришлось перетерпеть несколько бесплодных спазмов, прежде чем набраться сил для нового движения. Расстегивая ремень на штанах, Наль застыл. Обычно эльфы не надевали украшений, идя в бой, и были сдержанны в нарядах на чужих территориях, но с собой всегда было что-то искусно сделанное руками мастеров – пряжки, заколки на плащах или в волосах, самые простые серьги. Все это беспощадно срывалось, срезалось и забиралось орками в случае пленения. Только теперь он заметил, что пряжка его ремня срезана, а подняв руку к уху, нащупал вместо кольца запекшуюся кровь. Но не это заставило похолодеть и испустить внутренний крик отчаяния. Пропал медальон отца, который Наль носил под одеждой. Красное марево снова застлало глаза, в голове усиленно запульсировало. Царапая пальцами землю в бессильном ожесточении, он почувствовал, как по щекам заструились холодные слезы.
* * *
Птицы безмятежно щебетали в деревьях, возвещая наступление утра, когда из своих шалашей полезли разбуженные часовым взъерошенные орки. Наль наблюдал за ними воспаленными, полными ненависти глазами. Банда с нетерпением ожидала, когда самые младшие разогреют котел с оставшимся с прошлой ночи варевом. Одни недобро косились на пленного эльфа, видимо, вспоминая недавнюю смерть товарищей, другие предпочитали окинуть раз-другой злорадным взглядом. К сидящим у костра прошествовал главарь, и остальные спешно потеснились. К концу завтрака главарь, которого, как выяснилось из разговоров, звали Шазутом, развернулся к пленнику и весело гаркнул:
– Эй, слякоть, жрать будешь?
В Наля полетел увесистый ломоть черствого хлеба. Тошнота не проходила, а из рук врагов он не взял бы и крошки, но для побега необходимы силы. Хлеб он не поймал. Это вызвало особое ликование у костра. Стараясь не разбередить раны, Наль потянулся за упавшим в траву. Голова кружилась даже без движения, а от усилия потемнело в глазах. Шазут какое-то время наблюдал, как бледный до синевы пленник молча, ни на кого не глядя, упрямо грызет свой хлеб, а потом скомандовал одному из орков:
– Воды ему дай, а то еще не дотянет до шала.
Тот наполнил из жестяного чайника ржавую кружку и подошел к Налю:
– Бери, шлюхино отродье.
Кандалы неожиданно пригодились – усилили удар сомкнутых рук в живот орка. Тот взвыл, роняя кружку. Его подоспевший товарищ пнул Наля под ребра.
– Мы тебя кормим! Поим!! – каждый выкрик сопровождался новым ударом ногой по сжавшемуся на земле телу эльфа. – А ты!!
– Ну хватит, – скомандовал Шазут. – Эдак мы награды не получим… Хватит, я сказал! – рявкнул он.
Двое нехотя вернулись на свои места. Первый, согнувшись и злобно сопя, держался за живот. Шазут подождал, пока Наль перестанет корчиться, прерывисто втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и покачал головой:
– Я вчера что сказал? Еще чего удумаешь – хуже будет. Был тут у нас один такой, – он подбоченился, продолжая с явным удовольствием, – другой породы, правда, из поганок – тоже гордый. Мы из него эту дурь-то повыбили. Знаешь как?
– Погодьте! – вскричал вдруг еще один орк. – Вспомнил!
– Чего это ты вспомнил, Гмуд, – терпеливо осведомился Шазут. – Али важное?
– А вот! – Гмуд протолкался к главарю с кривой ухмылкой. – В Стылой степи слыхал. Давно, правда, было, они на пирах-то молодняку пересказывают. Взяли в войне командира слякотного. С напарником до самого лагеря Стылых добрался. Перебил там их почти всех, да подмога пришла. Напарнику-то ножей всадили, куда можно. А этот… живучий оказался, собака. Очухался помаленьку потом. Патлы евоные, говорили, чисто золото! Я думал, понятно, привирают. Вот как завалишь степного волка, так всем расскажешь, что он с оленя был. А на этого гляжу – не врут, бывает.
Банда поддержала рассказчика одобрительным гулом, и тот продолжал.
– И гонор-то казал, будто сам из золота. Да только много ты сделаешь, когда руки-ноги в кандалах, да сам в ошейнике на цепи. Наперво-то отбиться можно. А хоть бы трое на тебя? На всех не хватит. – Гмуд злорадно ухмыльнулся. – Отвезли, значит, в Стылую степь в рабы ихнему шалу. Да уж больно несговорчив. Пришлось проучить, а не в прок. Повторили. А ему все бежать, да бежать. Прислуживать шалу не хочет. На что годен? Уж и позабавились с ним!
Глумливый гогот орков обрушился на опушку.
– Не твой ли родственничек, слякоть? – орали они. – Ты послушай, послушай, как Стылые забавлялись!
Ор разрывал голову Наля на части. Лежа на земле, он в бессилии сжимал кулаки, желая оглохнуть, лишь бы не слышать продолжения. То был четырежды прадед Наля, блестящий военачальник Лайзерен Рожденный под Хвостатой Звездой, после побега из орочьего рабства Безумный. Старшим сыном Лайзерена являлся трижды прадед Наля, нынешний отценачальник рода Рейдар Доблестный. Младший же сын, насмотревшись в детстве на истерзанного духом и телом отца, вошел в историю войн с орками как Глиндор Жестокий.
Когда Гмуд наконец замолчал и утихло понемногу злобное торжество его товарищей, Шазут отдал приказ собираться в дорогу. По его решению с Наля сняли кандалы, не оправдавшие своего назначения, и заменили их изрядным мотком жесткой толстой веревки. Солнце уже взошло высоко и болезненно слепило глаза пленника, когда орочья повозка затряслась по дороге. Наль забился в самый дальний угол и старался не смотреть на врагов. Его все еще мутило, а тряска усиливала боли.
Шазут внимательно наблюдал за ним какое-то время, а потом достал из тряпья в ящике темную бутыль, сам подошел и ткнул эльфу в лицо:
– Пей!
Судя по недовольному ворчанию банды, это был широкий жест. Наль молча принял предложенное и глотнул обжигающей, горькой нагретой жидкости. Его передернуло; он прижал сжатый кулак к губам под издевательский гогот и зажмурился. Дело не в крепости, как они вообразили. Что напиток напоминал по вкусу, лучше было умолчать. Впрочем, вскоре у него прошла слабость в коленях и даже в голове слегка прояснилось. Менее всего желал он вести беседы с врагами, однако выяснить несколько вопросов было необходимо.
– Что делали вы на лесной дороге? – сквозь зубы спросил он.
– Мы ж не дурни! – хмыкнул жилистый всклокоченный Чуг, задорно скалясь. – Глядим, городишко-то людской давеча весь трясется! Как заладили – Дикая охота! Оранд, Оранд охотился в лесу! Грядут великие напасти!
– Роланд, – непроизвольно поправил Наль.
Чуг неодобрительно блеснул на него глазами, но тут Кучук дал товарищу подзатыльник и бодро продолжил:
– Так мы враз смекнули, какой такой там Лоранд охотился! А ну как тонкохрусты забылись? Вдруг надолго? А мы тут как тут!
Наль отвернулся и через силу стал смотреть на дорогу.
* * *
Громкая речь орков превратилась в ежечасную пытку. Жажда терзала на жаре с небывалой жестокостью, но гордость не позволяла самому просить воды у привычных к условиям врагов. Несмотря на палящее солнце, он был очень бледен. Яркий свет резал глаза, и невольно Наль возвращался мыслями к незавершенному рассказу главаря о гордом пленнике из твайлари, которых за чрезвычайную бледность орки прозвали поганками. Все орочьи прозвища были презрительны и злы, но только оказавшись пленником сам, Наль прочувствовал ни с чем несравнимое ощущение беззащитности перед врагом. Отчаянная жгучая ненависть захлестывала всякий раз, когда Шазут, доставая из-за пазухи украшенный изящной резьбой медальон Лонангара, принимался рассуждать, сколько может стоить Наль, а сколько медальон. Рабы-эльфы ценились в ордах дороже других, переходя уже в разряд редких диковинок, а чем красивее раб, тем больше статуса он придавал своему владельцу. Однако раб мог оказаться непослушным, от него следовало непрестанно ждать подвоха, украшение же, будучи проданным в правильные руки, обеспечивало на какое-то время совершенно безбедную жизнь.
На остановках его отпускали на цепи в ближайшие заросли, а потом волокли, как скот, назад в телегу. Стоило вдали показаться людям, пленника заставляли лечь на пол и накрывали грязной старой рогожей. Звать на помощь было бесполезно; лишь один раз с телегой разминулась достаточно большая и, судя по звукам, неплохо вооруженная группа всадников, но те проскакали галопом, громко переговариваясь и смеясь. Издали Наль успел заметить короткие голубые плащи с белыми крестами. Ему нужно было на западное побережье, банда Шазута же, выйдя на большой тракт, двигалась прямо к северу, увозя пленника все дальше от праздника солнцестояния, Амаранты и судьбоносного военного похода.
Постоялый двор возник у дороги, когда день перевалил за середину. Громогласно подначивая друг друга в предвкушении обеда и отдыха, орки связали пленнику ноги, проверили узлы на руках, толчком уложили на дно телеги и накрыли рогожей. Наль закрыл глаза. Он старался приглушить измучившую его за двое суток дурноту, улавливая малейшие звуки вокруг. Слух эльфа болезненно усилился. Пролетела стрекоза. Вспорхнула в лесу по ту сторону постоялого двора крупная птица. Новый всадник спешился у дверей, откуда несутся голоса постояльцев и звон посуды… К телеге приблизились еле слышные шаги. Ясный, необъяснимо близкий голос говорил на языке франков. Наль скорее угадал, чем понял фразу:
– Добрый человек, сколько миль отсюда до Виллерба́нна? Успею ли до наступления ночи, или лучше переждать здесь?
– Чегоо… – презрительный ответ оставленного стеречь добро орка оборвался, не успев толком начаться. Раздался звук двух ударов – второй о землю. Хуже, чем сейчас, положение обернуться все равно не могло: Наль откинул связанными руками грубую ткань с лица и слабо позвал:
– Эй!
– Друг! – темноволосый загорелый эльф в дорожном костюме заглянул в телегу. От ударившего в лицо солнца перед глазами Наля начали расплываться ослепляющие разноцветные пятна. Он различил изумленные оливковые глаза и колото-резаные шрамы на лбу и щеке. Чайка оживилась, потянулась к незнакомцу мордой через телегу. Вестери мгновенно перерезал веревки небольшим кинжалом. Преодолевая головокружение, Наль спешно нашарил в противоположном углу телеги собственные кинжалы, замотанные в тряпье, шпагу для новых мидгардских порядков и меч с ремнями и закрепил на поясе.
– Давай руку, – зашептал вестери, видя состояние пленника. – У конюшни стоит мой конь. Мы уйдем на одном!
– Не могу, – выдохнул Наль, хватаясь за борт. – Там, в таверне, остальная банда. Главарь украл медальон моего отца, погибшего в Последней Войне. Я не уйду без медальона.
Хотя в отдельных случаях речь шла об излишней привязанности к блеску, в основном причиной трепетного отношения к ювелирным изделиям было восхищение эльфов бесценным даром творчества, продуктом высокого мастерства. Особое место занимали родовые реликвии, чья ценность стояла много выше материальной, и потому, несмотря на вящее безумие затеи, вестери не стал возражать.
Немногочисленные постояльцы и голодные путники были погружены в свои занятия, когда от дверей послышался приятный звучный оклик:
– Господа, чья телега стоит без присмотра? Красивое личико увлекло кучера в сарай, а по дорогам немало лихих людей ездят. Неровен час кто уведет лошадей.
Шазут распознал по голосу эльфа, но тот в свою очередь не мог знать, кому принадлежит замаскированная под крестьянскую телега. Благодушная глупость пошла банде на руку. Орки столь высоко оценили Чайку, что вели со своими лошадьми, не оседлывая и не нагружая поклажей. Они не пожелали отдать ее здешнему конюху, и оставили Зогата сторожить ее вместе с пленником. Однако Зогат оказался скверным сторожем. Пристукнув кулаком по столу, Шазут отправил Гмуда вытащить похотливого недоумка из сарая. Недовольно зыркнув в тарелку, на которой оставались еще замоченные в соусе куски жесткой баранины, тот отправился к выходу, в дверях умышленно задев растерянно хлопающего ресницами эльфа плечом.
Банда с удовольствием заметила, что новоприбывший слегка занервничал, удерживая взгляд на извечных врагах, прежде чем опустился за свободный стол у самой двери и подозвал немолодую и хмурую женщину для заказа. Люди не догадывались, что совсем рядом с ними сидят источники знакомых им с измальства легенд.
– Они там что, – проворчал Шазут, когда эльф, представившийся Налю Дерьеном, получил часть своего заказа, а Гмуд так и не возвратился, – вторую девку нашли, али в очередь встали? Выгнать дурней, и чтобы отчитался, что телега под присмотром! Вздумаешь отлынить – шкуру спущу!
Чуг, к которому были обращены эти слова, исчез в дверях. Дерьен выпил разведенного с водой вина и съел немного хлеба с засохшим сыром, прежде чем Шазут вскочил в ярости. Эльф успел выскользнуть за дверь раньше, чем оставшиеся орки посыпались из таверны. Двоих Дерьен оглушил сразу за дверью, третий выхватил кривой кинжал и бросился на него. Еще троим оставшимся Шазут велел обыскать двор. Сам он направился к сараю, уже не ожидая встретить там девицу.
Дверь сарая отворилась со скрипом ржавых петель. Шазут не торопился входить, заглядывая в полутемное помещение в поисках торчащих откуда-нибудь ног Чуга или Гмуда.
– Покажись, изморок! – ощерился он в ободряющей улыбке. – Ведь это ты. Отличный раб. Видать, вас меньше, так что вы проиграли. Но попытка хорошая. Выходи, и я не стану долго бить тебя плетью. Шазут ценит отличных рабов.
Шорох за наваленной в дальнем конце сарая кучей сена привлек его внимание. Пленник слишком слаб, чтобы представлять серьезную угрозу. Не смог даже затаиться как следует. Главарь банды ринулся туда, выхватывая кинжал. Он не ожидал удара сзади.
* * *
– Где медальон?
Шазут сначала услышал вопрос, а потом удалось открыть глаза. Орку не могло прийти в голову, что пленный эльф оставит пришедших за ним врагов в живых, по крайней мере, Чуга, и это последний зашуршит в сарае, приходя в себя. Подняв гудящую голову, главарь увидел перед собой прекрасное гневное лицо раба. На том даже все еще был ошейник. Он только что распахнул куртку связанного орка, но внутренний карман ее оказался пуст.