Линда Летэр
Дым осенних костров
Сказка о похищенном принце
– Однажды выскользнул он за ворота замка, – продолжала Дэллайя, – и стал играть в густой траве у звонкого ручья несмотря на то, что старшие строго наказывали никогда не выходить в лес одному. Однако в тот раз через ворота проходил торговый обоз, и в суете никто не заметил маленького принца, а потом его черные волосы и зеленая курточка слились с окружающими растениями и камнями. Когда ворота закрылись, из-за деревьев выглянули гоблины. Они встали в тени, не смея выйти на солнечный свет.
«Я знаю, кто вы – сказал принц. – Коварные чудища». Кожа гоблинов была зеленой, а глаза маленькими и злыми, однако в когтистых руках их были красивые игрушки и лакомства, которыми они манили принца. «Я не пойду с вами, – сказал принц, – вы чужие и злобные».
«Но ведь ты очень похож на нас, – убеждали гоблины. – Посмотри. Глаза твои тоже черны, будто мы братья».
«Глаза мои не такие, как у вас, – возразил принц. – Ваши сплошь черны, и нет в них другого цвета. Они не блестят, но глухи, как провалы тьмы».
«И волосы твои так же черны, – продолжали гоблины издалека, не решаясь подойти к текущей воде».
«Волосы мои блестят, как шелк, струящийся на плечи, ваши же торчат сухими космами».
«И ростом ты невелик, – продолжали гоблины. – Ты точно наш брат. Зачем тебе бояться нас?»
«Я вырасту, – отвечал принц, и сделаюсь много выше вас, статным и стройным, как мой отец».
Ох, не стоило принцу заговаривать с гоблинами, пусть даже он и возражал им! Нужно было бежать к воротам замка и громко звать на помощь! Отвечая гоблинам, принц рассматривал игрушки и лакомства, и уже почти не замечал корявых когтистых лап, что их держат, и не имел он за малым возрастом способности отличить морок от правды. Слишком красивыми показались ему игрушки, слишком желанными лакомства, а ведь он был только совсем маленький мальчик!
«Пойдем с нами, – убеждали гоблины. – Мы покажем тебе в лесу золотые яблоки, что сияют в сумраке, как солнце! Видим, ты не взял с собой игрушек и довольствуешься кусками коры, камешками и листьями, а мы дадим тебе игрушки лучше, чем лежат у тебя во дворце! Ты будешь играть и лакомиться под золотыми яблоками, а когда захочешь, вернешься домой!»
«Во дворе отца моего растет яблоня с золотыми яблоками, и каждый раз могу я любоваться их мерцанием», – отвечал принц, но уже встал и пошел за гоблинами от ручья. Они дали ему такой красивый кораблик из крашеного дерева! На мачте-тростинке висел парус из тонкого-претонкого льна, и парус этот наполнялся невесть откуда взявшимся ветром. А гоблины с другими подарками продолжали идти вперед, увлекая принца за собой. В одной руке держал он кораблик, в другой печенье из белого медового теста с розовыми лепестками.
Но только ступил принц в глубокую тень, откуда не видно уже было за деревьями замка, спал морок, и увидел принц, что вместо кораблика в руке его дохлая жаба, а вместо печенья ел он гнилое яблоко. Тогда заплакал он громким голосом, бросил страшные подарки и хотел бежать назад, но не слышен был его крик за густо растущими деревьями, и не достиг замка. А гоблины схватили принца и потащили все дальше в чащу, а потом заперли в горе, где сами жили.
Внутри горы никогда не светило солнце, только тусклые зеленоватые огни. Пол, стены и потолок из осыпающейся земли или из плохо обтесанного камня. И не было ни мягких кроватей, ни игрушек, ни лакомств. Принц спал на земле, покрытой облезшей кабаньей шкурой. Гоблины ели сырое мясо, червей, пауков и личинок. Они бросали принцу объедки и хохотали: «Поиграй, любитель игрушек!»
Когда они делали вид, что сжалились и принесли ему настоящие игрушки и угощения, желанные образы осыпались гнилью, личинками и комьями грязи прямо у него в руках. Он ел скудную пищу, что приносили ему его ручные крысы – ягоды, грибы да коренья. Одежда его износилась и порвалась, и гоблины одевали его в свои лохмотья.
Прямо посередине самой большой пещеры всегда горел огромный огонь. В ней гоблины любили веселиться. Они надевали на принца корону из сухих листьев, скакали вокруг него и вокруг огня, кривлялись и оглушительно хохотали. «Ты будешь нашим принцем, – кричали они. – В честь принца гоблинов устроен бал! Танцуй, принц, или ты не рад своим подданным?»
Если он не танцевал, пытался сбежать или начинал плакать, они били его и запирали в маленькой-премаленькой пещере, куда не могли пролезть даже крысы, чтобы принести еды.
После балов заставляли его своими руками чистить пещеры и посуду, прислуживать гоблинам. Когда он был недостаточно усерден или расторопен, получал тылчки и удары. В одиночестве принц все же плакал, вспоминал дом, что с каждой зимой становился все более туманным в памяти, и порой казалось ему, что прежнего дома у него никогда не было, и всегда жил он у гоблинов, слушал ор и хохот и смотрел, как безумно пляшет пламя посреди пещеры, а по стенам ее – дрожащие тени. Иной раз вспоминал он, как смотрел на танцующих придворных в замке своего отца-короля, и как мог, повторял их движения в гоблинской пещере, где горело пламя. Движения его были лучше и складнее, чем кривляния гоблинов, и хотя он никогда не желал оставаться с ними и быть их принцем, в сердце его закрадывались удовлетворение и гордость. Иногда, вместо того чтобы плакать, он смеялся назло гоблинам, хотя в душе ему было больно и страшно.
Шло время. Принц достиг юности. Кожа его была бела, как редкий в тех краях снег, глаза черны, как ночь, и горел в них живой блеск. Черные волосы его блестели, как шелк, хотя стали косматыми, как у гоблинов. Волосы отросли до пояса, и он подрезал их осколком лилового хрусталя. Сделался он высоким, стройным и статным, как его отец. Не изменилось отношение гоблинов к нему, и так же они издевались, потешаясь над ним, а будучи недовольны, били его и морили голодом. Но принц чувствовал в себе новую силу вместе с мужеством.
Бывало, гоблины пели подслушанные у других народов песни, и, хотя те были искажены их ужасными голосами, а порой и исковерканы на издевательский манер, принц слушал и запоминал их, ибо это единственное еще связывало его с внешним миром. Он сделал себе меч из подземного черного кристалла и сражался с гоблинами, а те рады были новой потехе, повергая его на землю и оставляя израненным своими костяными ножами. Однако принц учился, и не было в тех боях ни чести, ни правил, но было коварство, изворотливость и жестокость. Наблюдая, как пляшут и кривляются гоблины, размахивая крючковатыми руками, когда он танцевал среди них, высокий, красивый и ладный, он смеялся над ними, и смех его был зол и искренен.
Днем гоблины спали, а принц бродил внутри горы, не оставляя надежд найти выход. Однажды обнаружил он тончайший луч, что пробивался сквозь облепленные землей гигантские корни дерева, и засмеялся так, как не делал уже много зим, легко и радостно. На другой день, как только гоблины заснули покрепче, пробрался он в ту самую нору, откуда бил луч, влез по свисающим толстым корням и начал разрывать между ними землю. Труд его был долгим, он сорвал ногти и перепачкался в земле, а руки его более не сносили держаться да рыть. Отчаялся он и готов был заплакать, но не смог. И тут обрушился внутрь норы большой ком земли, наполненный червями и пронизанный грибными нитями, и в лицо принца ударил солнечный свет.
Принц, отвыкший от света, кроме бледных зеленоватых подземных огней и красного огня большой пещеры, едва не ослеп от яркого белого сияния. Слезы, которые не смогли пролиться от боли и страха, исторгло у него небесное светило. В тот миг шевельнулось в нем желание навсегда остаться в привычной тьме горы, с гоблинами, червями и пауками. Внешний мир напугал его, но вспомнился ему ласковый голос матери, мягкая теплая постель, великолепие замковых залов, и донесся до него сверху щебет небесных птиц.
Выбрался принц наверх, упал на покрывающие землю мягкие мхи, и казались они ему лучшей постелью. Он забыл, как чист и упоителен лесной воздух в сравнении с затхлостью подземелий. Однако гоблины должны были проснуться уже до заката, и встал он, и обойдя гору, отыскал тропу, что вела назад к замку. Заспешил принц по тропе, но мешали ему ямы, змеиные да лисьи норы, древесные корни да бурелом. Долго ли шел он, и начало темнеть в лесу. Гоблины в горе обнаружили пропажу. Услышал он позади их вопль, когда в ярости побежали они по следу. Побежал и принц. Силы оставляли его, но не мог он остановиться, ибо знал, что будет второе пленение горше первого. Много раз падал он, и разбил локти и колени о выступающие из земли камни. Гоблинские лохмотья на нем изорвались вконец. Он потерял в болоте сапоги, ноги изранил колючим кустарником.
А гоблины были все ближе, и вопли их все ужаснее. Силы их росли, ибо близилась ночь. И увидел принц за деревьями ограду и стены замка, где родился. Бросился он к ограде и закричал из последних сил: «Спасите! Впустите! Это я вернулся!» Повергся на землю возле ворот, ни жив, ни мертв.
Прежде чем последний луч заходящего солнца пробился сквозь ветви и упал на стену замка, открылись ворота, и сам король вышел навстречу. Увидел он лежащего у своих ног незнакомого юношу, едва дышащего, израненного, грязного. Но узнало в нем сердце короля давно пропавшего младшего сына. Поднял он того на руки и приказал стражникам своим изготовить серебряные пики да запереть ворота. Пришлось гоблинам вернуться в гору ни с чем.
Что за пир устроили в замке в честь возвращения принца! Тот сидел за столом, вымытый, нарядный, стройный и статный, но не ведала королевская семья, и не ведал еще сам принц, что снаружи он красив, как его отец, а внутри сделался похожим на брата гоблинов. Словно подменыш вернулся он в родной дом, и сердце его разъедено гоблинской гнилью.
Дрова мерно потрескивали в камине; Наля охватывала приятная сонная тяжесть. У сказки про злого принца было продолжение, столь взрослое, что читать его можно лишь после старшего курса Университета. Однажды Дирфинна прочтет его сама, а пока ей будет над чем поразмыслить под надежной опекой семьи и всего рода Фрозенблейдов. Главное, чтобы она запомнила простое и сложновыполнимое правило: никогда не ходить в одиночку в самую чащу. Какими бы привлекательными не казались те, кто манит туда. Свернувшись в комочек на огромной бурой шкуре, насколько позволяли раны, Наль погрузился в сон.
41. Игра
Шаги по древней мостовой. Серый и розовый гранит уводит вверх по склону, к замку.
Через три дня месяц обнажения.
Между булыжников местами пробивается трава, пока морозы не заставят ее полечь. Его поле битвы теперь – доска кнефтафела. Квадраты из малахита и белого мрамора. Зелень ушедшего лета и снег подступающей зимы.
Дероальт думает, приглашение в замок на игру поможет давнему приятелю развеяться. «Будут только свои», – оборонил он как бы невзначай, а значит, никаких гнетущих и неловких ситуаций. Кардерет, теперь молодой ученый Университета, смешливый мягкий Теролай и его кузина, Кейрон, Фенрейя, возможно, кто-то из свиты кронпринца или даже он сам с супругой. Что ж, за игрой и кубком горячего тарглинта можно будет рассказать, как Дар продолжает смешные попытки ходить на еще неловких коротких лапках, и как приняли его собаки Фрозенблейдов.
Шаги. Он почти не задыхается, и это «почти» режет ядовитым лезвием. Яд линдорма вошел глубоко. Он носит в себе этот яд до сих пор.
Низкие облака белыми клочьями лежат на склонах Глостенброттета, Хёйдеглира и Аэльтронде, нанизываются на башни Лаэльнэторна. Небо клубящееся, ярко-серое, изредка его пронзает рассеянный солнечный луч, и словно в спешке исчезает, забирая с собой обещание тепла. Предательство и утрата. Дыра в груди, которую ничем не заполнить.
По этому склону бежали они на исходе ночи, когда на балу Дня совершеннолетия он просил ее руки. Изящная, нежная белая рука покоилась в его ладони, словно так и должно быть. От этого прикосновения, от ее близости и смеха у него кружилась голова, но ноги несли вперед легко и уверенно. Ему нравилось это, не менее, чем танцы с мечами из настоящей стали и предвкушение скорых побед. А может быть, даже более. Потом танцы обернулись кровавым кошмаром, но он готов был пасть в бою, сражаясь за нее, доказал это делом. Они были созданы друг для друга. Это говорили все.
Сможет ли он еще когда-либо вновь сражаться?
Упражнения в саду приносили понемногу свои плоды: Эйруин и Мадальгар, Тельхар, Тандерион и Бринальд вновь ощущали на себе боевой запал Наля. В такие часы мир сжимался для него до звона стали, выпадов, поворотов, защит и нападений. Только приобрел он привычку постоянно кусать губы, когда сосредоточен, а пальцы…
«Это ее вина!», – кричал внутренний голос. Она не только отняла у него общее будущее, но и лишила единственной оставшейся отрады – мечного искусства и мастерства ювелира. Пользы, которую он мог приносить Исналору. Что до его жалких забав с оружием в саду?
Многие исналорцы мечтали и о таком умении, но Наль, привыкший быть лучшим, тяжко скорбел, замечая небольшие промахи, недостаточную чувствительность и гибкость пальцев, ценнейшего инструмента при его роде занятий. А трудностей военного похода и даже один изнуряющий бой он сейчас просто не перенес бы. Может, в этом и заключается его слабость – в неумении смириться. Принять данность и жить с ней.
«Это все ее вина».
Она отняла у него все, чем он жил. Синие глаза потемнели от гнева, но юноша подавил в себе неуместный всплеск. Никто не заставлял его ломиться в лес… Он остановился, чтобы сделать осторожный глубокий вдох – стало не хватать воздуха.
– Лорд Нальдерон. Что делаете вы в достойном обществе? – Валейя Кетельрос вышла из-за колонны в полутемном холле Лаэльнэторна, двигаясь с таким достоинством, словно все здесь принадлежало ей. Руки сложены перед собой, нос вызывающе приподнят, в платиновых косах вокруг головы драгоценные бусины. Лишь зиму назад прошла она День совершеннолетия и появилась при дворе, однако говорила гордо и требовательно.
– То же, что и вы, достойная леди.
Девчушка чуть заметно нахмурилась. Не считая почтительного поклона, он явно потешался над ней, в голосе угадывались смешливые нотки.
– Ошибаетесь, – холодно заметила она. – Здесь не пивная таверна.
Его брови взлетели вверх. Слухи расходятся быстро!
– Полагаете, и король ошибся?
– Король наш очень милостив, кроме того, занят безотлагательными делами. Кто-то должен присматривать за Двором в его отсутствие.
«Уж не вы ли?», – читалось в его лице, смеющихся глазах, уголках губ.
Валейя сделала шаг навстречу Налю, собираясь что-то сказать, но одновременно и он двинулся вперед, что не пошло на пользу обвинению. Оказавшись совсем близко, она доставала ростом ему до плеча. Парировать выпады Золотого Цветка пришлось бы, запрокинув голову. Наль с изысканным поклоном обошел сконфуженно замолкшую девчушку и ступил на парадную лестницу. Должно быть, в Агатовом зале ждут только его.
* * *
Приемный зал полнился придворными. В одном углу королевские музыканты шумно обсуждали подготовку к балу осеннего равноденствия, в лицах изображая наиболее успешные или смешные мгновения прошлых выступлений. Леди Лингарда отыгрывала по нескольку выразительных аккордов на лютне, чтобы подчеркнуть ту или иную реплику, что сопровождалось дружным весельем. В другом углу, между высоким стрельчатым окном и колонной, королевский казначей, замковый управляющий, главный повар и несколько тайр-леди обсуждали предстоящий уже четыре дня спустя праздник Урожая. Как водится, он приходился на полную Урожайную Луну, и если небо будет ясным, то радость двойной. Однако украшение и угощение всегда доставляют хлопоты, а после достойно отмеченной свадьбы младшего принца и подавно. Под свисающими с потолка геральдическими флагами четверо тайр-лордов громко смеялись, обсуждая с дипломатами нордов и послами от вестери и твайлари случай на охоте. Твайлари прятали словно сотканные из тумана белые лица под глубокими капюшонами, как только непостоянный луч солнца касался окон.
У самых дверей зала беседовала еще одна группа, состоявшая в основном из придворных Первых Домов.
– Я не верю в бесчестье лорда Нальдерона, – говорила леди Уилтьерна. – На свадьбе Их Высочеств он держался прекрасно, – кто-то из присутствующих с сомнением хмыкнул, – однако заметно было, как он страдает. Он не разрушил бы собственного счастья.
Лорд Вальбер Кетельрос презрительно повел плечом:
– Однако же лорд оружейник быстро утешился в потере невесты тем, что делит ложе с собаками!
– Не вижу в том ничего зазорного, – холодно произнес Наль, вступая в зал. – Разве что противное самому естеству рисует вам в воображении собственный опыт.
Кетельрос мгновенно развернулся на каблуках. Неприятное изумление на его лице проступило через гордо-пренебрежительную маску, а затем он пошел красными пятнами.
– Лорд оружейник, – прошипел он, – жаль, я так пока и не увидел вас у позорного столба.
– Вы многое пропустили, – с ледяной улыбкой бросил тот.
Брови Вальбера приподнялись, однако он быстро поборол неуместное любопытство.
– Вы окончательно забылись. – Холеная рука в родовых перстнях невольно потянулась к рукояти меча. – Придется указать вам ваше место. – Он повысил голос. – Я вызываю…
– Не вы, а я вас. Собеседники ваши не посмеют отрицать, что первым оскорблен был я, а вы едва ли. Сами вы решили осквернить слух присутствующих изречениями, достойными орочьей орды. Стоит ли удивляться, когда нечистоту мешают с нечистотами?
– Нечистоту? – гневно уточнил Вальбер.
– Если вы не сказали ничего дурного, то сможете повторить мне это в том же тоне прямо в глаза?
С минуту противники стояли неподвижно, вызывающе вздернув подбородки и сверля друг друга взглядами.
Потом Наль, не мигая, сорвал из-за пояса перчатку и швырнул под ноги Вальберу. Тот вздрогнул, разрывая зрительный контакт – скорее от возмущения, чем от неожиданности.
– Заберите, – выдохнул он, осознав, что проиграл первую схватку. – Не хочу пропахнуть псиной.
До того разрозненные группы придворных оставили свои занятия и собирались вокруг двух эльноров. Гул голосов зазвучал, как море перед штормом.
Наль не ответил. Развернувшись к изумленно застывшей на пороге за его плечом Валейе Кетельрос, он сделал широкий куртуазный жест в ее сторону:
– Не желаете присмотреть за порядками нашей дуэли в качестве распорядителя, леди Валейя?
Девушка широко раскрыла глаза, переводя их с Наля на Вальбера.
– Не вмешивайте в ваши гнусные игры мою родственницу, лорд оружейник, – негромко, с угрозой предупредил последний.
– Леди уже достигла возраста и может решать сама.
– Я буду секундантом лорда Вальбера, – выступил из круга придворных судебный защитник Фаэр, вызволяя онемевшую Валейю из затруднения, которого она сама, видимо, не могла преодолеть.
– Я секундант лорда Нальдерона, – немедленно послышался звонкий девичий голос. К противникам невозмутимо протолкалась Фенрейя. Откуда она здесь? Воспоминание о кнефтафеле запоздало мелькнуло в сознании Наля. Что ж, на эту игру он безнадежно опоздал.
Секунданты отделились от основной толпы и быстро засовещались вполголоса. Противники остались на местах, бросая друг на друга короткие ледяные взгляды.
– Как прошла аудиенция у Его Величества? – наконец ехидно осведомился Вальбер.
– Если вам недостаточно сплетен, почему бы не обратиться за разъяснениями к самому Его Величеству?
Поймав промелькнувшую в глазах Вальбера тень замешательства, Наль приподнял бровь:
– Или вы уже обращались, и он посоветовал вам заняться своими делами?
– Вы слезно просили остаться при дворе, или такое все же недостойно даже Фрозенблейда?
– Мы не просим.
Вальбер резко вскинул голову, как на звук боевого рога. Кровь бросилась в лицо от этой короткой фразы. Не забыть, когда она прозвучала впервые и зажила с тех пор собственной жизнью, пусть среди присутствующих уже не осталось никого из свидетелей. Тогда же и стала она неформальным девизом Фрозенблейдов. Потомки пронесли ее сквозь века. Это был вызов на войну.
– Орочий девиз, – словно выплюнул Вальбер. – Верно, Фрозенблейды так долго сражались с орками, что незаметно для себя духовно породнились с ними.
– А это вы зря сказали, лорд, – тихо заметил Наль, опуская руку на эфес Снежного Вихря.
– Покойный Глиндор Жестокий не даст солгать.
Лорд Кетельрос знал, куда бить. Имя это, как и имена сыновей Глиндора – Уаллагара и Нелея, болью ложилось на сердца Фрозенблейдов.
– Глиндор искупил свой выбор смертью, – голос Наля вибрировал сильнее, чем он пытался позволить. – Не вам судить.
– Видимо, искупления оказалось недостаточно, если зима и война так скоро забрали следом его сыновей?
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Наль выхватил из ножен Снежный Вихрь и направил прямо в лицо своему противнику. Зал вздохнул. Вальбер наградил юношу презрительным взглядом:
– Не стоит обнажать меч, если ему придется впустую возвратиться в ножны: так покрывается он позором.
– Меч Вальтрана Кетельроса в Битве при Забытых Камнях… не дает забыть?
Если бы Наль знал больше о том, каким вернулся Вальтран с Битвы, то, возможно, не сказал бы этого.
На пороге зала появились Деор и Меральд; он заметил друзей краем глаза.
– Открытая дуэль в перчатках, меч против меча, – громко объявила Фенрейя.
– Сомнения в готовности одного из участников сражаться самому… – лорд Фаэр замолк и многозначительно указал на нее.
– …отклоняются, – отчеканила девушка. – Мой дуэлянт не желает выставлять бойца вместо себя. – Она поймала короткий взгляд Наля, лишний раз убеждаясь, что учла его интересы.
Деор и Меральд обеспокоенно переглянулись. Попытаться отговорить от вызова на этой стадии было бы позором.
Придворные не могли сдержать волнения, ощущая, как старая родовая вражда прорвалась наконец в приемном зале, и исход предстоящей дуэли может как охладить ее, так и вывести на новый виток. Неформальный девиз Фрозенблейдов означал достижение целей не словами, но делом. Это и мастерство создавать и применять оружие, и безрассудная храбрость в бою; честь и действенная верностью своему слову, королевству, монарху. Фрозенблейды не выбивали этой простой фразы над дверьми своих особняков и на гербе, да и произносили редко, но одно упоминание ее уязвляло Кетельросов, заставляя глухую давнюю вражду загораться новыми искрами.
«Предатель», – сказал взгляд Вальбера Вандалену Кетельросу, который стоял в первых рядах, успокаивающе обняв за плечи Эдельгарду Фрозенблейд, вдову Варальда, мать Бринальда и Адруина. Вандален стойко выдержал испепеляющий взгляд и лишь ближе притянул к себе жену, коснувшись щекой ее волос.
– Когда же?.. – вопросил лорд Фаэр.
– Прямо сейчас. – Смерив взглядом посеревшего Вальбера, Наль насмешливо прибавил: – Или вы сильно заняты?
– Извольте! – вскричал тот.
Противники направились во двор замка. Придворные следовали за ними, шумно обсуждая предстоящее. «Безумец!» «Потерял всякую меру!» «Какой смельчак!» – можно было слышать в адрес Наля. Один придворный догнал его и пожал руку.
Борьба с собой окупилась. Юноша криво усмехнулся. Нужно было преодолеть слабость, озноб, внутреннюю опустошенность и нежелание показываться из дома, чтобы немедленно обнаружить себя во главе этого шествия. С глухой досадой он вытер незаметно ставшие влажными ладони о тунику: ранее таких неприятностей с ним не случалось. Следует благодарить Фенрейю за догадку о перчатках.
– Уверены, что недавняя болезнь не помешает вам драться? – желчно осведомился Вальбер.
– Не более, чем вам – изношенность суставов.
На дворе гулял ветер; в белесом с просветами небе над замком неслись клубящиеся рваные облака. Иные клочьями опускались на шпили и крыши, висели прямо над головой. Острый горный воздух наполнял легкие пронзительным холодом, примешивался к нему запах сырых камней и долетали обрывки ароматов из кухни. Розмарин, шалфей, тимьян, жареная лосятина и даже лунный фрукт.
Противники стали готовиться к дуэли. Наль расстегнул украшенный каменьями и металлическими пластинами воинский пояс и кожаный ремень, передал его с ножнами и Снежным Вихрем на руки Меральду. Затем стянул тунику, оставшись в белоснежной льняной нижней сорочке и выходных штанах. Внимательный глаз мог заметить, что движения его несколько скованы. По телу мгновенно пробежала дрожь от пронизывающего ветра.
– Что ты наделал, – покачал головой Деор, принимая тунику.
– Ничего особенного, – улыбнулся Наль. – Обычный вопрос чести, не так ли?
Влажные ладони были ледяными. Только бы не застучать зубами, а дальше он согреется.
– В крайних случаях выставляют кого-нибудь вместо себя.
– Ты бы выставил?
– Нет конечно! И тебе не советую. Но…
– Твое состояние играет тебе не на пользу, – осторожно докончил Меральд.
– Тем слаще будет победа.
– Будете биться до первой крови? – громко окликнул лорд Ортальд, избранный в распорядители дуэли.
– Нет, – ответил Наль. – До первого поражения.
Среди стоящих в стороне придворных раздался изумленный ропот. Фенрейя коротко рассмеялась.
– Ты воистину безумец! – вполголоса воскликнул Деор.
Наль усмехнулся.
– Безумец тот, кто не считает должным отвечать за свои слова.
– Пусть ты окажешься прав, – взволнованно пожелал Меральд.
– Вы повторяетесь, лорд оружейник, – окликнул Вальбер. – Отчим ваш прибегнул к этим же условиям в глубокой безнадежности и вынужден был трусливо броситься под меч.
Валейя за его плечом теребила кружево рукава, с отчаянием бросая взгляды на обоих дуэлянтов.
– Клевета в каждом слове, и двору это известно, – парировал Наль. Обменявшись кивком с друзьями, он вышел на середину двора, где от своих приближенных отделился лорд Кетельрос.
Противники стали друг против друга, смеряя оценивающими взглядами. Оба подавили свою тревогу, по крайней мере, внешне, хотя для каждого по своим причинам дуэль эта являлась серьезным вызовом. Волосы трепал слетавший с гор ветер. Наль улыбался беспечно и уверенно.
– Что, лорд Вальбер, – проговорил он, – посмотрим, владеете ли вы мечом так же небрежно, как словами.
– Ядовитые уколы по вашей части, лорд оружейник. – Кетельрос тут же вспыхнул: Наль послал все еще застывшей на месте Валейе небрежно-изысканный поклон, словно перед началом бала. Та часто заморгала, но тут же вздернула нос и отошла к кругу наблюдающих.
– Господа, – возвысил голос лорд Ортальд, – быть может, еще возможно принести извинения и примириться?
Вальбер мрачно молчал. Публичное признание своей неправоты было немногим легче, чем позорный отказ от дуэли. Не теряя улыбки, Наль качнул головой. Они уже успели изранить друг друга словами в приемном зале. Назад дороги нет.
Ортальд громко объявил причину – оскорбление чести – и условия дуэли и сделал первый взмах рукой. Секунданты обоих сторон обменялись кивками. По второму взмаху то же сделали дуэлянты. Воцарившуюся тишину нарушал только приглушенный лай собак на королевской псарне да клич слетающихся на зрелище воронов. Секунданты отступили. Придворные затаили дыхание.
Снежный Вихрь привычно и удобно лежал в ладони Наля. Разве что сейчас балансирование его на вытянутой руке вызывало некоторое неудобство в теле, но для опытного воина, сражавшегося с многочисленными ранами, это пустяк, недостойный внимания.
Лорд Ортальд сделал несколько шагов к толпе зрителей, оставляя в центре двора лишь двоих. Те более не смотрели вокруг.
– Начали! – воскликнул он, и улыбка исчезла с лица Наля, а глаза Вальбера загорелись упрямым огнем.
Несколько раз противники скрещивали клинки, неторопливо кружа вокруг невидимой оси, узнавая сильные и слабые стороны друг друга. Наль нанес резкий выпад, Вальбер успешно отразил его. Наль поспешно закрылся. Он знал, что быстро истощится. Нужно победить раньше. Но броситься сломя голову на хорошо подготовленного незнакомого противника слишком опрометчиво. Даже против орка можно выстоять, получив тяжелую рану. Против Кетельроса нет. Это бой по правилам, и поражение будет означать окончание дуэли.
Раз! Клинки сошлись с настоящей силой, высекая искры. Два! Вальбер толкнул меч вперед и поверх блока, возвращая Налю образный тычок в лицо там, наверху, в приемном зале. Наль отпрянул, сбрасывая ртутно поблескивающий клинок в сторону поворотом запястий. Металл яростно заскрежетал о металл. Имя ртутного клинка – Вой. Три! Отразил взметнувшийся снизу выпад. Гибкие фигуры противников заметались с ошеломляющей скоростью.
Лезвие цвета ртути просвистело над ухом Наля, полоснуло по плечу. Первая кровь. Вальбер твердой рукой блокировал метящий в грудь меч. Наль резко развернул лезвие, повел вниз рубящим ударом. Острие рассекло ногу Вальбера от бедра до колена. Тот отшатнулся, успев смягчить основной напор. Рана осталась неглубокой.
Глаза Наля сверкали, лицо было бледным, напряженным и неподвижным. Он искал и находил уязвимые точки противника. Вальбер полагается на старый боевой опыт и тренировки, доступные Первым Домам с их привилегией. С живого, настоящего боя прошло немало зим.
Выпад… Судорога свела мускулы. Почти выронил Снежный Вихрь. Перехватить покрепче вновь действующей рукой. Вынужденно отступить, закрываясь. И снова…
Противник чуть ниже ростом, но крепче и тяжелее, особенно теперь. Он отбил атаку Наля, направил Снежный Вихрь к земле и оттолкнул ногой. Юноша ощутил, как хрустнуло запястье. Он пнул Вальбера в голень: тот оступился, но дрожащая рука Наля не смогла поднять меч для решающего выпада. Перехватить его в другую он не успел. Получил удар яблоком рукояти в ключицу и снизу в подбородок. Зубы клацнули, но видимо, уцелели. Мгновение темноты в глазах. Потом лицо Вальбера, сведенное судорогой, но жесткое, решительное. Противники смотрели друг на друга с хищным оскалом, как опасные дикие звери, справляясь каждый со своей болью, восстанавливая сбитое дыхание. Вальбер еще не мог выпрямиться.
Наль переложил клинок в левую руку. Ею он владел не хуже, чем правой – если бы не подживающие раны. В голове плыло, словно он долго гнал коня на пределе возможностей, а затем внезапно остановился. Еще одно усилие, чтобы удержать внимание на противнике. Кетельрос не превосходит мастерством Мадальгара, но порядком изнурил Наля. Здесь все по-другому, здесь не сад Фрозенблейдов. Смотрит весь Двор, это не тренировочный бой и ставки слишком высоки.
Вновь зазвенела сталь. Вдруг с леденящей отчетливостью пришло понимание, что быстрой победы не будет. Первая пора прошла, а он начинает слабеть. «Не думай об ошибках, думай о следующем ходе», – одернул он себя. Холодный пот струился по спине, заливал глаза. Клинки скрестились под новым углом. Он использовал рычаг, чтобы перевести блок в наступление. Кетельрос стремительно отскочил. Наль понял, что теряет равновесие. С губ сорвался беспомощный вздох. Падая, он собрался в пружину, всем телом бросаясь вперед, вложил все оставшиеся силы в мучительный, отчаянный рывок. Перекатился через голову под локтем противника. Вскочив за его спиной, с трудом остановил замах трясущейся рукой. Снежный Вихрь застыл, подрагивая, под лопаткой Вальбера прежде чем тот развернулся.