Линда Летэр
Дым осенних костров
Не так.
Он мчался, не разбирая дороги. В груди метались рыдания, ранили горло, обжигали легкие. Невысказанные слова кипели на губах. Как подло, гадко, непостижимо и жестоко обернулись в пепел прежние обещания! Правы были придворные сплетники, отмечавшие увлечение Амаранты избыточной любезностью младшего принца, когда он, Наль, не мог допустить таких мыслей, даже если бы постарался. Как объявит он роду о разрыве помолвки, какие вести пошлет друзьям и дальним родственникам? Как будет смотреть в глаза знакомых, встречаясь с ними в городе и при дворе? А как жить дальше, видя ее с другим, предательницей, чужой женой? С губ сорвался короткий вскрик горечи, отвращения и гнева.
Едва ли не хуже всего – сообщить матери, находившей большую отраду в будущем счастье единственного сына. И это жестокое бесчестье…
У края леса Каскад немного замедлил бег. Он продолжал послушно мчаться, огибая редкие деревья подлеска, пока в конце концов не перешел на рысь, а затем остановился.
Головокружительная езда не смогла притупить страданий всадника. Спрыгнув с коня у выбиравшегося из-за деревьев низкого кустарника, он готов был выхватить кинжал, терзать, кромсать этот ни в чем неповинный куст, и уже занес руку. Кисть сжалась в кулак; он бросился на землю, исступленно вцепляясь себе в волосы, кусая губы и пальцы. Из груди рвался полный боли вой смертельно раненного зверя. Вопль по выжженному миру, стон от поворачиваемого в сердце кинжала. Одна за другой на него обрушивались детали недавнего разговора вперемежку с образами былого лживого счастья.
* * *
Он очнулся, почувствовав, как Каскад, добродушно фыркая, тычет мордой в плечо. Сделав болезненный судорожный вдох, Наль сел. Поднял покрасневшие глаза, осматриваясь. Он медленно и с трудом возвращался из своего кошмара в осязаемый окружающий мир. Вот его игреневый конь, который все это время, верно, терпеливо ходил рядом, пощипывая траву. Однако что-то существенно изменилось вокруг. По земле тянет холодной сыростью. Она выползает из обступившего мрачного леса, забирается под одежду, влечет за собой слабые, белесые щупальца тумана. Не слышно жизнерадостной дневной переклички птиц.
На поляну спускались сумерки. Он потерял счет времени, и когда мчался, не взвидя света, и когда катался по земле в бессильном страдании.
Не след без необходимости оставаться в лесу ночью, да еще сходить с дороги, – негромко напомнил голос разума, но вдобавок к притупившему остальные чувства горю он испытывал усталость и опустошение. Куда и к кому теперь спешить? Единственное близкое и теплое существо рядом, верный Каскад вновь уткнулся мордой в его плечо и ободряюще фыркнул, мягко подтолкнул, заглядывая в душу огромными доверчивыми глазами. Он не понимал, почему хозяин медлит, когда пора поторопиться домой.
– Ты прав, – проговорил Наль, и словно со стороны услышал свой хриплый, надорванный голос. Нужно позаботиться о коне. А дома мать, дядя Эйруин, маленькие кузены и кузины, друзья… Опухшие губы тронула горькая улыбка.
Горло болело. Рассеянно погладив морду Каскада, Наль поднялся. В волосах и одежде запутались листья кустарников, мелкие сухие веточки, опавшая хвоя. Ему было все равно.
Он вновь обвел глазами небольшую поляну. Среди потемневших стволов медленно сгущались сиренево-сизые сумерки. Верхушки деревьев еще освещались холодным малиновым светом заходящего солнца. Небо стало белесым. Из леса доносились голоса вечерних птиц. Наль обнаружил, что совсем не помнит, с какой стороны попал сюда. Настоящий лес начинался позади, но с трех сторон вокруг поляны росли похожие друг на друга редкие деревья и кусты.
Довольный Каскад потряхивал головой, готовый в путь. Наль взял его под узду и повел к противоположному краю поляны. Он ожидал увидеть за ним дорожку или хотя бы намек на тропу, но вышел на поросшую редкой травой и лишайниками каменистую возвышенность. Левее начиналось глубокое ущелье, которого он также не помнил на своем пути, но попытавшись собраться с мыслями, пришел к выводу, что это может быть Овраг Вздохов, что означало, что ему никак не успеть в город до наступления темноты.
Овраг Вздохов, как и многие места в лесу, пользовался дурной славой. Наль потянул Каскада за собой вправо, собираясь издалека обойти опасное место.
С выжженной душой, не замечая усталости, шел он вдоль опушки, не в силах ни вновь сполна пережить, ни отогнать поднимающиеся в сознании образы, что еще недавно вызывали тепло, нежность и душевный подъем, а теперь жестоко терзали. Блеклое небо над головой постепенно начинало сереть. Подняв глаза от земли, он заметил в некотором отдалении небольшую избушку. Избушка вдавалась опушку леса, а перед ней стоял кто-то, как Наль определил, не эльнор и не орк, стало быть, человек.
Он хотел пройти мимо, не снижая хода, но не успел еще поравняться с избушкой, как хозяин ее шагнул навстречу, преграждая путь.
– Здравствуй, добрый путник, – громко и весело заговорил он, хлопнув в ладоши и гостеприимно улыбаясь. – Куда путь держишь, али заблудился в лесу? Заходи, заходи, все равно засветло не доберешься, тут на много лиг вокруг одна глушь.
Говоривший был невысоким, крепким, черноглазым, с большими руками. Одет в кожаный жилет на простую рубаху, грязные штаны и замазанные илом сапоги. Приглашение не вызвало желания остаться, несмотря на желтый свет из окон и дым из трубы, намекавший на хорошо натопленную уютную комнату с печью. Подавленный юноша тяготился чужого общества.
– Да ты не робей, – словно угадав мысли Наля, так же весело продолжал хозяин, – все будет, с кем поговорить, душу отведешь, отогреешься, горячей похлебки поешь, вина выпьешь, конь твой отдохнет, а наутро сразу в путь!
У Наля не было ни малейшего аппетита, однако тело напомнило об усталости, и мысль о тепле и отдыхе вместе с неповинным в побеге из города Каскадом шевельнулась в душе.
– Ты заходи, отогреешься, да коня, коня давай, постоит на привязи, сена поест, – не смолкал незнакомец, протягивая руку, чтобы принять узду Каскада. Было что-то в его настойчивости, какую-то мысль разбитый Наль никак не мог поймать. Он отвел дрогнувшую было руку в сторону. В глазах хозяина избушки промелькнули искры, но то были не веселые лучи, а скорее отсвет мрачного пламени.
– Нет, – ответил Наль, оборачиваясь к Каскаду, чтобы успокаивающе похлопать того по холке. – Не нужно.
Когда он повернулся назад, ни избушки, ни ее хозяина не было. Вдоль кромки леса стелились по земле рукава тумана.
Наль отрывисто выдохнул. Бросив взгляд на потемневшее небо, он потянул за собой Каскада и ускорил шаг. Впервые за вечер по спине потек холод, ничего общего не имевший с окружающим воздухом. Шелковая сорочка прилипла к телу. Ему все отчетливее начало вспоминаться, что Овраг Вздохов должен был располагаться не слева, а справа от дороги по направлении к городу. Стало быть, вначале он повернул не вправо, а влево? Резко остановившись, он запрокинул голову, пытаясь определить, с какой стороны неба должен еще брезжить чуть заметный свет, обозначающий место захода солнца. Из чащи послышался протяжный тоскливый крик серой неясыти.
– Туда, – сказал он вслух, отклоняясь левее от первоначального направления. – Ничего, Каскад, – добавил он, – мы выберемся.
Вскоре пришлось остановиться вновь. Уж не играет ли это место с ним, подавая ложные знаки? В стороне раздался тихий всплеск, и обернувшись, Наль пошел на звук. Небольшое лесное озеро блестело среди мхов. Блестящая черная вода, местами подернутая ряской, и белые кувшинки. Должно быть, оно было очень глубоким. Он приблизился, прислушиваясь к вздохам деревьев вокруг. Тишина и спокойствие. А как спокойно должно быть там, под водой, где не достанут заботы, тягости, войны… Вода, верно, очень холодна, но что еще сможет помочь сжигающему изнутри грудь пожару? Он сделал шаг вперед. Снова послышался тихий всплеск, должно быть, оттого, что нога его ступила на край. Или потому, что по спокойной глади прошла от середины легкая волна. Но это вздор, волн на озере не бывает. Позади, словно издалека, послышалось тревожное ржание. Склонившись, Наль увидел свое отражение – скованное горем белое лицо, опухшие покрасневшие глаза, отрешенный взгляд. Он уже там, в озере. Осталось совсем немного. «Ты ведь хочешь этого, хочешь, – шептал чуть слышный вкрадчивый голос. – Оставь все и останься здесь.»
Он стоял по щиколотку в воде.
– Хочу, – проговорил Наль.
Смысл дальнейшей жизни был отнят у него еще задолго до того, как он узнал об этом. Ржание Каскада раздалось будто еще дальше, за много шагов. Наль не обратил внимания. Отражение в озере безмолвно смотрело на него. Он так похож на своего отца. Быть может, они скоро встретятся? Но разве для этого погиб отец?
Наль вздрогнул. Отражение пропало. Чужое лицо посмотрело на него из-под воды. Что-то инородное находилось там, белесое, скользкое, неживое. Ужас сковал члены, сдавил грудь, не давая вздохнуть. Вокруг царила тишина, но то была тишина запустения. Вода озера тяжелая, черная, ледяная, а под ней лишь гниль, тлен, ил, разложение и вечный мрак.
Что-то толкнуло его в плечо, пробуждая от оцепенения. Каскад. А где-то далеко свет очага, семья, от которой он чуть было не отказался, сама жизнь. Новая волна прошла по поверхности, всколыхнув ряску, и быстро направилась к ногам.
– Создатель! – вырвалось из груди Наля. Он бросился назад, на сушу. Волна ударилась о берег, и вода на месте, где он только что стоял, забурлила.
– Прочь, прочь! – закричал Наль, подхватывая Каскада под узду. Они бежали так быстро, как только позволяла неровная, сырая почва, устланная ветками и хвоей, и лежащие то тут, то там замшелые камни, и сбавили ход, когда черное озеро пропало вдалеке за деревьями. Наля била крупная дрожь. Он медленно провел рукой по покрывшемуся испариной лбу. И как только можно было попасться на эту уловку!
Он оказался расположен. Снедающее душу отчаяние подтолкнуло к мыслям, внушаемым гиблой атмосферой места. Эльф оглянулся, тщетно пытаясь побороть озноб. Озерный морок не отлучится далеко от воды. Можно перевести дух.
Пересохшие губы дрогнули, благодаря за вмешательство. Он не находил для себя убедительной причины продолжать жить, кроме мысли о близких, но этот светлый огонек, так непохожий на терзающее сердце мучительное пламя, слегка теплился внутри, не давая воли всепоглощающему отчаянию.
Последние признаки заката растаяли. Лес погрузился в непроглядную тьму. Пробираясь сквозь деревья, Наль чувствовал на себе пристальный тяжелый взгляд. Лес наблюдал за ним. Что-то здесь оказалось радо столь редкому путнику, а что-то, наоборот, недовольно нарушенному покою, но ни то, ни другое не сулило добра. В шорохах угадывался тихий шепот, как у озера, но Наль более не слушал его. Теперь у него была цель – далекое тепло дома, лежащего в ночи. По спине пробегал холод при мысли, что он идет не в ту сторону. Как ни пытался разглядеть он в небе Путеводную звезду, то ли небо подернулось облачной дымкой, то ли кроны деревьев слишком тесно сходились над головой. Казалось, протяни руку, и знаки на стволах подскажут путь, но Лес отказывался помогать ему.
Все, что у него было – расчет направления, составленный еще у Ущелья Вздохов. Иногда приходилось отклоняться от пути, обходя особенно густо растущие деревья или бурелом. Он знал, что нельзя оборачиваться, он помнил это из множества негромких разговоров в таверне за кубком вина, в тесном кругу у пылающего очага, и рука до онемения стискивала поводья. На лбу вновь выступила испарина; его бросало то в жар, то в холод.
Наль продолжал идти, хотя скорость пришлось значительно снизить. Со всех сторон окружала сплошная чернота; даже его зрение было практически бессильно. Лишь мерцал то тут, то там бледный мертвенный свет гнилушек. Незаметные ветви деревьев норовили хлестнуть по лицу, а их скользкие корни вились и разветвлялись под ногами, цеплялись за сапоги. Каждый шаг приходилось выверять; где-то здесь могли располагаться болота и топи. Но пока нога опускалась на мягкую от мхов землю, не проваливаясь слишком глубоко, а поднималась без характерного звука, можно было беспокоиться о другом. Шорохи, похрустывание сучьев за спиной и гулкие, словно из изнанки мира, вздохи следовали за ним неотступно.
Не оборачивайся, – твердил внутренний голос. Лесу нельзя показывать свой страх, а оборачиваться нет смысла, когда ощущение чьего-то взгляда идет со всех сторон. Если обернуться назад, оно сконцентрируется впереди, и это еще полбеды. Продирание среди деревьев было особенно мучительно для Каскада. Наль то и дело успокаивающе похлопывал его по боку или шее, но избегал нарушать лесные голоса своим. Иногда приходилось останавливаться, помогая коню преодолеть препятствие, и тогда Наль спешил двинуться дальше, прежде чем Лес решит, что путник сдается.
Тоскливые, протяжные крики сов прорезали чащу. Посторонний взгляд ощущался все явственнее. Порой юноша испытывал тяжелое чувство, что где-то за деревьями его ждут, а под слоем побеспокоенного мха зарождается неясное зловещее колебание. Где-то заплясал и растаял синеватый огонек…
Незаметно для усталого путника нога погрузилась в почву глубже обычного, а при новом шаге послышался едва уловимый чавкающий звук. Наль замер. Главное теперь – рассчитать направление, чтобы путь не окончился трагично. Левее… Еще левее. Почва словно не хотела отпускать желанную добычу, плотно обхватывая сапоги до щиколоток, и упорно тянула назад. Наконец он ступил на привычный мох. Значит, болота тянутся по правую руку. Гиблое место, особенно ночью… Он тревожно вскинулся, заметив, что обычные шорохи в подлеске внезапно стихли, словно оборвались. Его окружила неестественная, давящая тишина.
Прочь.
Испуганно заржал рядом Каскад, вставая на дыбы, и по земле в слабом свете взошедшей из-за лохматых елей горбатой луны мелькнула огромная длинная тень. Повинуясь скорее безусловной реакции тела, чем рассудку, Наль выхватил из ножен Снежный Вихрь. Напряженно сжимая рукоять и застыв в позе боевой готовности, он до боли прислушивался к возможным звукам, что могло издать существо при движении. В следующее мгновение в поле зрения появилась вытянутая, как у ящера, голова с тусклыми глазами и распахнутой зубастой пастью. Чудище целилось в горло. Он успел отразить выпад ударом меча, но ящер с гулким клекотом бросился на эльфа с другой стороны. Теперь он не таился. Наль мог определять его движение по негромкому шуршанию и блеклому отсвету глаз в свете луны. Хищник двигался стремительно в знакомой для себя среде. Каждое отражение его выпадов давалось с великим трудом, но ящер уворачивался и продолжал искать уязвимое место.
Наль задыхался, с трудом удерживая в руках ставший слишком тяжелым и скользким меч. Он чувствовал, как иссякают силы. Собственное сбивчивое дыхание заглушало предупреждающие шорохи. Ящер метнулся вокруг, сбивая с толку, и снова панически заржал Каскад. Конь пытался защитить, забить чудище ударами копыт, однако слишком близко оно крутилось вокруг хозяина, чье хрупкое тело нельзя задеть в темноте. Если же, атакуя и отступая, конь попадет в топь, вытащить его в черной глуши и в столь неприятном обществе не удастся. Так рисковать нельзя.
– Уходи! – крикнул Наль из последних сил. – Каскад, уходи! Домой!
Крик перешел в болезненный вопль. Ящер, все время атаковавший горло, сменил тактику и, поднырнув снизу, набросился на незащищенный бок. Наль успел отшатнуться, обрушивая Снежный Вихрь на спину чудища. Длинные острые зубы распороли одежду, рванули плоть и разжались.
Он потерял ящера из виду, но в тот же момент с ужасом почувствовал, как вокруг ног стремительно обвивается тяжелое чешуйчатое тело. Только что оно скользнуло вокруг лодыжек, и вот уже намертво сдавило колени, бедра и дошло до пояса. Наль ощущал, как под тисками разливается нестерпимая боль, но не смог закричать, хотя грудь была еще свободна. Ящер рванул его в сторону и, повалив, стремительно поволок по земле назад, к болотам.
Юноша все еще сжимал в руке меч, хотя несколько раз чуть не выронил его. Свободная рука, инстинктивно и бессмысленно пытавшаяся ухватиться за какой-нибудь камень или корень на пути, прочертила глубокие борозды в вязкой сырой почве. Вместо мыслей в голове вспыхивали отрывистые, ослепляющие образы. Линдо́рм утянет его под воду, где он захлебнется, или сначала перегрызет ему горло на берегу? Он понял, что слышит собственный бессильный сдавленный крик. Сейчас, несмотря на утрату и внутреннее опустошение, он отчаянно захотел жить.
Удар Снежного Вихря пришелся по грязи. Кольца сжались так, что на мгновение Наль лишился чувств. Очнувшись, понял, что все еще лежит на краю. В глазах расплывались светящиеся красные пятна. Удалось заметить, как ящер поднимает голову и разворачивается к нему, изгибаясь для решающего броска. Луна смутно обрисовывала силуэты бледно-серебряным кантом. Наль лихорадочно зашарил руками вокруг себя. Пальцы уткнулись в холодный металл. Он смог схватить оружие и размахнуться, не дожидаясь, пока оскаленная морда с длинными острыми зубами окажется слишком близко.
Змей гневно заклекотал. От нехватки воздуха и сдавливающей боли потемнело в глазах. Собрав остатки воли, Наль отмахнулся мечом вслепую. Внезапно леденящие тиски слегка отпустили, и он смог сделать болезненный глубокий вдох. Воздух влил в измученное тело немного жизни. Полагаясь скорее на шестое чувство, чем на зрение и слух, он сделал еще несколько выпадов. Гневный клекот начал отдаляться, а с ним и весь окружающий мир.
25. Зелень, золото и грязь
Он лежал на самом краю трясины, не имея сил встать. Пальцы судорожно сжались и разжались, утопая в сырой грязи. Белесая пелена сгущалась над болотом. Чего же ты ждешь, – мелькнуло в голове, – уходи.
Тело не слушалось. Закоченевшего эльфа бросило в неприятный жар. В висках застучало. Сделав невероятное усилие, он смог согнуть в колене одну ногу. Сразу вернулось осязание. Он испустил громкий стон: все тело от лодыжек до ребер жестоко ломило. Левый бок был слишком горячим, пульсировал, от него во все стороны словно расходились длинные раскаленные иглы.
В следующий раз сознание вернулось к нему, когда он стоял, согнувшись пополам, у большого замшелого валуна. Одной рукой опирался о камень, другой прижимал к ране окровавленные лохмотья. Тьма слегка рассеялась: он смутно различал ветви деревьев в расстоянии трех шагов.
Почему в голове такой туман?!
Самым ясным ощущением оставались боль и жжение. Меч был при нем; он двойным грузом тянул к земле.
Рассвело. Наль брел через лес, шатаясь и зажимая кровоточащую рану на боку. Он потерял все ориентиры и последние остатки сил. Мучила жестокая жажда, но вокруг не было ни намека на ручей. Деревья значительно поредели. Между ними растут высокие травы. Утренняя дымка поднимается над землей и быстро тает. Ступни и кисти рук и совсем заледенели, будто он ночевал без перчаток и в летних сапогах на снегу. Только ладони, прижатые к ране, согревала его собственная кровь. Он не мог более бороться с головокружением и, поравнявшись со сломанной бурей сосной, прислонился к ней спиной и осел на землю. Глаза еще устало скользили по незнакомому пейзажу, готовые закрыться.
Какой бесславный конец.
Среди бурых, красноватых и коричневых оттенков, перемежавшихся еще сохранившими зелень пятнами листвы, мелькнула пшеничная шевелюра. Присмотревшись, можно было различить кожаный жилет и темно-зеленую рубаху с капюшоном, лук на плече и колчан за спиной.
Охотник.
Капюшон опущен, значит, только занимает позицию.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Наль смог осознать увиденное. Ногу свела судорога. Он попробовал крикнуть, но горло издало лишь сдавленный хрип. Охотник удалялся, пробираясь сквозь кусты и старый бурелом. Сейчас он исчезнет за деревьями, а с ним и последняя надежда.
Раненный эльф приложил ладони ко рту. Каждый вдох и выдох был рваным, требовал напряжения, а иглы в боку пронзали тело с удвоенной силой. Высокий неровный свист достиг чутких ушей охотника, и хотя звук оборвался внезапно и на глухой ноте, тот легко определил направление.
Что-то полулежало там, за кустарником. В расплавленном золоте спутанных волос запятнанная грязью фигура. На замызганной ткани оторочка золотой нитью.
– Господин? – встревоженно окликнул охотник, приближаясь.
Голос был слабым, хриплым и царапал горло, но в этот раз удалось облечь его в слова:
– Мог бы ты… помочь мне?
Острые глаза охотника еще издали заметили на одежде Наля не только грязь, но и кровь. Он подбежал, привычно перепрыгивая препятствия и, убежденный, что аристократ стал жертвой лесного зверя, проворно начал освобождать Наля от раскроенных на боку лохмотьев туники.
– Что же это с вами приключилось, господин! – изумленно воскликнул он, раздвигая края одежды. – Не похоже на рысь, да и на медведя не очень!
– Змей болотных топей, – выдохнул Наль, с усилием шевеля растрескавшимися от жажды губами.
Охотник ахнул, но глубокие раны все еще кровоточили, и он, не размениваясь на эмоции, уже спешно доставал из-за пазухи небольшую плоскую флягу. С ее открытием Наль уловил характерный запах – бреннвин, крепче которого не делают в Королевствах. Охотник помог лечь для удобства, да и вид Наля свидетельствовал о крайнем истощении.
Утренний ветерок покачивал кроны деревьев в вышине. Небо было безмятежно голубым, холодным, чистым. Под этой красотой ужасы глухой чащи казались тяжелым ночным кошмаром.
Наль дернулся и отрывисто вскрикнул, когда алкоголь хлынул на раны. Казалось, в них заливают расплавленное железо. Он закусил согнутые пальцы и отвернулся.
– Сейчас-сейчас, господин, – скороговоркой бормотал охотник. – Как же это вас угораздило, болотный змей! Ну да ничего, и не такое праотцы рассказывали! Небо и звезды, да на вас живого места нет!..
– Замолкни! – прикрикнул Наль сквозь стиснутые зубы.
Охотник повиновался. Он быстро и умело бинтовал рану, бросая на аристократа короткие пытливые взгляды.
– Готово, господин! – объявил он через минуту. – Вам бы подкрепиться.
Из охотничьей сумки показались замотанный в чистую ткань кусок хлеба с ломтиками мяса и другая фляга. Наль потянулся к воде, жадно припал к горлышку. Часть пролилась на грудь, рука тряслась, но он не мог остановиться. Глоток, еще глоток… Фляга быстро опустела. Руку свело судорогой, и он уронил ее на траву.
– Прости… Это был твой… – он не мог подобрать слово. Туман в голове рассеивался медленнее, чем на опушке.
– Не стоит, господин. Я наберу себе еще у родника.
– Как тебя зовут?
– Оррин, господин.
Судороги в ногах.
Охотник помог вновь опереться о дерево. Наль понял, что все это время тот поддерживал его голову.
– Я… заплачу, – невнятно проговорил Наль, окончательно обессилевший после всех испытаний последних суток.
– Полно, господин, не о том думайте. Доберетесь до Исналора, скорее покажитесь лекарю.
– Я как раз иду в Фальрунн. – Наль кивнул в сторону края леса, огибавшего опушку прихотливым ломаным полукольцом.
– Так вам совсем не туда, – обеспокоенно заметил охотник. – Нужно взять гораздо правее, на юго-запад.
– Разве солнце взойдет не за спиной?..
– Что вы, господин! По левую руку.
Наль закрыл глаза. Как же трудно дышать.
– Возьмите-ка немного, да пойдем. – Оррин протянул Налю небольшой темно-красный ломтик оленины и кусок хлеба.
Охотникам по праву добычи перепадало больше благородного мяса, чем простым ремесленникам.
Вид пищи не вызвал у раненого эльфа особого воодушевления. Только жажда продолжала мучить, словно и не было фляги свежей, родниковой воды. Однако, ему предстояло добраться до города, и он через силу разжевал и проглотил угощение.
Оррин помог подняться. Наль вскрикнул; бок резануло, словно ударом меча. Какое-то время он едва перебирал ногами, повиснув на своем спасителе, потом оттолкнул его и упал на четвереньки.
Зря пропала охотничья закуска.
Словно линдорм вновь скрутил в тисках – его вырвало. Второй и третий раз опустевший желудок не мог исторгнуть ничего, кроме внутренних соков. Наль тихо застонал, нащупывая мир вокруг себя. Холодный ил, в котором вязнут пальцы, мох, влажная от ночного тумана трава, тусклый зеленоватый свет над болотом…
Морок налетел и рассеялся.
Трава влажна от утренней росы. Он упирался ладонями в твердую землю, озаряемую поднимающимся солнцем. Горло и грудь изнутри обжигало желчью, почти как израненный бок. Оррин помог подобрать волосы, чтобы не запачкать их, и вновь взвалил Наля на себя. Хотя утра более не согревали воздуха, одежда раненного оружейника липла к телу, обильно пропитанная потом. Сущее удовольствие тащить на себе этакое сокровище. Не задумываясь о том, что осталось от тончайшей дорогой туники и белоснежной сорочки, Наль утер губы рукавом.
Он плохо помнил, как попросил Оррина провести его через городские ворота, укрыв зеленым охотничьим плащом. Лицо и волосы спрятал глубокий капюшон, и стража не узнала в еле передвигающемся, болезненно сгорбленном приятеле охотника королевского оружейника, командира дозорного отряда, что с честью вернулся в город днем ранее. Налю было немного совестно, что он вовсю использует эльнарайский закон вассалитета, обязующий любого простоэльфина при необходимости помогать аристократу, если оба являются вассалами одного короля – и природную доброту Оррина. Они двигались против потока эльфов, устремляющихся за стены. Пастухи выгоняли свои небольшие стада на окрестные горные луга, охотники отправлялись за дичью, среди собирателей орехов, грибов и ягод встречались дети, в то время как юные эльфы помогали в открывающихся после ночи лавках и мастерских.
– Здесь оставь меня, – хрипло прошептал Наль, когда они преодолели дорогу до торговой площади. – Приходи на закате на это же место, я отблагодарю и верну плащ…
– Не дело это, господин, – Оррин не постеснялся перебить лорда на полуслове, ибо положение казалась чрезвычайным. – Яд был в том укусе, в лечебницу вам нужно немедля. Я такого отродясь не встречал, вам-то себя не видать!
Действительно, этим утром Наль задумывался о своем внешнем виде скорее из беспокойства быть узнанным. Он знал; все признаки говорят о том, что дело совсем плохо, но не желал более утруждать своего спасителя, а еще привлекать лишнего внимания. Продолжай он путь один, прохожим нетрудно предположить, что шатающийся эльнор на дороге поутру всего лишь пьян.
– Иди, – сказал он так жестко, как смог. – Я сам хорошо знаю путь. Это приказ… – и, проследив, как сокрушенный охотник, покачав головой, повернулся и побрел назад к воротам, поправил на голове капюшон.
Улица подернулась мутной пеленой.
Звон в ушах.
Ущербная луна проглядывает сквозь смыкающиеся верхушки деревьев. Их шепот чужд, враждебен. Они окружают, тянутся ввысь, где-то визгливо хохочет сова, а сквозь скрюченные ветви просачивается… утренний свет?
Он брел вдоль гранитной ограды, с трудом возвращаясь в действительность. Куда он попал? Это лечебница? Рука безотчетно коснулась массивных металлических завитушек кованых ворот, скользнула по резной снежинке, перекрещенным мечам и рельефному кристаллу адамантовой огранки.
Дом Фрозенблейдов. Ноги привели его сюда.
– Эй! В чем дело? – окрик Бирка послышался слишком издалека, хотя вот он, бежит по дорожке к воротам, пшеничная коса подпрыгивает за спиной. Наль вцепился в ограду, чтобы не упасть. Бирк приблизился, и рот его широко раскрылся, а брови взлетели вверх.
– Господин!!!..
Был он младше своего господина и прожил с ним рядом всю свою жизнь, безоговорочно верный, как большинство слуг для своих господ, не чаявший в нем души.
– Что…
– Молчи, – выговорил Наль сквозь зубы. – Лучше помоги дойти быстро, чтобы меня не увидели из дома.
– Вы больны! – с ужасом констатировал паренек, поспешно отпирая калитку.
– Придержи язык, я сказал, – выдохнул Наль.
Стоило открыть ворота, Поземка, Дымка и Бурый Нос взволнованно завертелись у ног. Они еще издали признали хозяина и не подняли лая, а теперь недоумевали, почему Бирк надеется справиться один.
* * *
Дорожка, крыльцо, сумрак просыпающегося дома, коридоры, ступени – все плыло перед глазами. Вот и личные покои главы дома. Плащ охотника упал к его ногам. Бирк побледнел не меньше Наля. Первой мыслью было бежать за помощью к матери на кухню, или к камерарию, который все равно знает про дом и его обитателей абсолютно все.
– Нет. – Сухие ледяные пальцы господина сомкнулись на запястье.
Отчаявшийся паренек толкнул дверь в купальню. Когда речь шла о полученной в лесу ране, было не до удобств и, раздев Наля и усадив его в ванну, Бирк вылил на него ведро непрогретой воды из резервуара. Наль вздрогнул, отрывисто выдохнув. Он и сам все прекрасно понимал, и потому, поборов дрожь и слабость, начал оттирать лицо, руки и тело от засохшей крови, пота и болотной грязи.
Пальцы слушались плохо, из них уходило осязание. Бирк взялся за кусок хвойного мыла. Второе ведро обрушилось вслед за первым. Поднять левую руку представлялось едва ли возможным. Повязки, наложенные Оррином, набухли от воды и заалели от новой крови; пришлось снять их, и Бирк в ужасе всхлипнул. Но господин нуждался не в причитаниях, а в действиях, и пока в голове вставали картины одна страшнее другой, он помог Налю промыть волосы. Наконец, когда уходящая из ванной в сток в полу вода посветлела, Бирк принес из спальни чистые льняные штаны и рубашку.
– Лекаря надо, господин, немедля лекаря… Страшные какие у вас следы. Я мигом сбегаю… – От волнения голос прерывался.
Поддерживая своего господина, он помог тому вернуться в покои. Два раза Наль чуть не упал. Бескровные губы его начали синеть. Он дотащился до письменного стола и тяжело оперся о него руками.
– Зови лекаря… Проведи через черный ход, мать и Эйверет не должны знать… Ты видишь туман?
– Нет, господин… – жалобно прошептал паренек. – Вам бы лечь…
– Оставь… – Наль перевел дыхание и с усилием продолжил: – Зови магистра Лейтара или Халльгара. – Неровными движениями начертил что-то на клочке бумаги, скомкал и протянул Бирку: – Отдашь это…
– Я бегу, господин! – воскликнул тот. – Вы только держитесь!
Приблизившись к зеркалу, Наль провел здоровой рукой по лицу, пошатнулся, вытер губы тыльной стороной ладони. Жгучая боль в ранах усиливалась. Кроме того, он чувствовал приближение лихорадки. Было нечто иронично-закономерное в том, что переполнявшая вчера горло горечь сделалась столь действительной и неотступной из-за соприкосновения с настоящей желчью, но быть может, клин удастся выбить клином? Достав из шкафа бутыль бреннвина и, откупорив с четвертой попытки, он залпом отпил несколько глотков. Пошатываясь, добрался до постели и упал на нее.