Линда Летэр
Дым осенних костров
Тяжкий камень лежал на душе лорда, когда он спустился во двор, отдал последние краткие распоряжения вышедшим провожать слугам, погладил собак и крепко сжал в объятиях Эйруина.
– Позаботься о них, – глухо сказал Лонангар.
– Я сделаю все, брат. Ты же береги себя.
В потемневшем небе полыхало безмолвное зеленое пламя. Оно переливалось от бледно-нефритового до глубокого изумрудного, дрожало среди звезд, свершая свой извечный непостижимый танец.
Разжав объятия, Лонангар развернулся и пошел по занесенной снегом дорожке к воротам. Ее успели слегка протоптать лишь его конь да снаряжавший конюший. С каждым шагом дальше от дома, навстречу морозной тьме, ледяным ущельям, судьбоносной схватке. Он гнал прочь головокружение и зыбкую пустоту в солнечном сплетении. Ладонь немного ослабла, а пальцы дрожали. Королевский посланник приблизился, сочувственно опуская глаза.
Он поставил ногу в стремя.
Через дорожку из окна спальни вьюга донесла до ворот незнакомый, тоненький протяжный крик.
Оттолкнув посланника, Лонангар бросился назад, к дому. Рванул на себя дверь и, ничего не видя, взбежал по ступеням, задыхаясь от волнения.
Ребенка едва успели обмыть в приготовленной лохани. Служанка Айслин собиралась обтереть его, но обернувшись на шум, взволнованно улыбнулась.
– Мой господин…
Лонангар почти не заметил женщины. Все внимание его было приковано к новому обитателю дома. С нетерпением, затаив дыхание, принял он на руки беззащитное, хрупкое существо и завороженно склонился над ним.
– Наследник… – прошептал Лонангар.
Ребенок появился на свет здоровым, но совсем маленьким, от обрамленного золотистым пушком волос личика до крошечных розовых пальчиков. Он перестал кричать и с изумлением рассматривал проясняющимися глазами новое лицо, первое в своей жизни. Лонангар опустился рядом с Айслин и бережно передал ей сына.
– Мое зимнее утро…
Айслин, которой уже помогли опереться на подушки, обняла одной рукой ребенка, а другой коснулась щеки мужа.
– Ты успел…
– Небо было милостиво к нам. Теперь ни о чем не тревожься. Я вернусь, и вернусь с победой. Чудо видел я, и более того… – он смеялся и плакал. – Чудо жизни не зря было явлено перед этим походом. Оба вы в сердце моем. Посмотрев в ваши глаза, невозможно мне теперь проиграть…
Осторожно высвободив обе руки, Айслин потянулась к волосам Лонангара. Это не займет и минуты. Отделила прядь у виска и привычными движениями начала заплетать тонкую золотую косу.
4. Поступь весны
Две луны спустя, когда Лонангар вернулся, разбив орду шала Хроха, ребенка показали всему роду, а спустя еще луну – друзьям. Оба раза в особняке Фрозенблейдов празднование не смолкало до утра, яичный ликер, таргли́нт и бреннви́н лились рекой, а гости поднимали тосты за наследника и произносили ему пожелания. Златокудрый малыш удивленно, но без страха, с любопытством рассматривал незнакомые лица, а быстро освоившись, начинал ворковать, одаривая гостей очаровательной беззубой улыбкой.
И у Лонангара, и у Айслин не было сомнений в том, что ребенок особенный. Первое имя дали ему из языка людей Изумрудного острова, соседей Юных Королевств, слегка переделав его на свой лад. Славным, выдающимся звали его, и звучало это мягко и славно, со смягченным на горно-нордийский манер «л» на конце. Это была новая пометка в Книге Путей, где уже на следующий день после его рождения записали, что в 1314-м году Золотой Эпохи, в середине месяца долгой ночи, когда Солнце проходило через созвездие Лучника, при молодой луне, под Небесными Кострами у королевского оружейника Третьего Дома лорда Лонангара, сына Мадальгара, из рода Фрозенблейдов появился наследник. Второе имя эльф мог получить с возрастом, при проявлении определенных особенностей или черт храктера.
Плод любви Лонангара и Айслин был златокудрым, как все рожденные в Доме, и все более походил на отца, но Эйверет смотрел на него с теплом сквозь горечь, потому что это был ребенок его любимой. Каждый раз, посещая особняк Фрозенблейдов, Эйверет старался принести маленькому Налю какой-нибудь гостинец или поиграть с ним; он смирился, что не будет для него ребенка дороже этого.
* * *
С тех пор, как отца не стало, Наля преследовал страх, что прошлое забудется, затеряется во времени среди тысяч других образов и звуков. С утратой пришло осознание, что незначительных моментов в жизни нет. Он часто повторял про себя оставшиеся с детства, хрупкие воспоминания, чтобы те никогда не выветрились из памяти, и они оживали – туманными или яркими, но неизменно дорогими.
Самые ранние картины – отец берет его на руки и, смеясь, подкидывает к потолку. Отцовские руки сильные и твердые; он подолгу работает в кузнице, и на ладонях у него загрубевшая кожа и постоянные мозоли. От него пахнет свежей еловой хвоей, металлом и табаком, но Наль не знает, что последнее неправильно, и заливисто смеется вместе с отцом, хотя от полетов каждый раз захватывает дух.
Лонангар качает его перед сном, поменявшись с Айслин, носит на руках по дому и двору, попутно беседуя с друзьями или чужими эльнарай, раздает указания прислуге, свободной рукой раскатывает и тасует чертежи у себя в кабинете. Не спуская маленького Наля с рук, спорит с кем-то над картами, пригубляет вино, все смеются своим непонятным шуткам. Налю не бывает скучно. В ушах отца серьги, которые чуть слышно звенят при раскачивании, если в них мелкие камешки или металлические подвески – одна короткая и одна длинная. Иногда серьги состоят из ряда простых колец или одной подвески, и не звенят, но всегда интересно, какие будут на нем в новый день. На шее отца серебряный медальон. Наль то и дело тянет его в рот. Медальон не очень вкусный, кисло-сладкий и металлический, но привычный и красивый. Его может дополнять камень на отдельной цепочке. Металлы и камни естественны и важны для Наля, как игрушки и колыбельные матери.
Границы мира расширяются. В нем все больше действующих лиц, деталей и сложностей. Лонангар возвращается из военного похода, он хмур и молчалив, на усталом бледном лице лежит тень. Но проходит совсем немного по пути со двора в дом, и он словно оттаивает, обнимает мать и маленького Наля, губы трогает теплая улыбка. Из походов он обычно привозит подарки: металлические, глинянные или вырезанные из камня фигурки эльфов, лошадей, животных и птиц, парящих драконов с крыльями из тончайшей бумаги, деревянное оружие, редкие в Северных Королевствах сладости. Матери он дарит украшения и собранные за стенами города цветы, которые уговаривал распуститься и в самую ненастную пору.
Еще воспоминание: вечер в кругу друзей. Здесь воины-лорды, кто-то из гильдии кузнецов, придворные короля. Отец в массивном резном кресле, набивает трубку. Отблески камина освещают его. Струящиеся по плечам тяжелые золотистые локоны переливаются, словно по ним пробегает пламя, а в глазах сверкают веселые искры. Мать все время подле отца, смеется с ним, временами они берутся за руки. Наль на шкуре у камина слушает, затаив дыхание, и забывает про свои игрушки. Многое из обсуждаемого еще непонятно, но так интересно, что не хочется пропустить ни слова.
Изображение меняется: Лонангар разворачивает Наля к себе, соболиные брови сурово сдвигаются: «Ты действительно взял из кабинета рог единорога без разрешения? Не лги мне! Сын лорда не может быть лжецом!»
Многие образы размывались, сливались, как в плавильном горне, и оставляли после себя лишь налет горечи и пустоты.
* * *
В 136-м году Темных времен, на закате Золотой Эпохи, Налю исполнилось пять зим. Девять лун вынашивали эльнайри своих детей, но взрослели те не как человеческие. По достижении первых четырех зим жизни в росте маленьких эльфов проявлялось постепенно усиливающееся замедление. Этот разлад между жизненным опытом, накапливающимся на фоне еще детского устроения души, все более опережая телесное развитие, а позднее проявлявшийся в тяжком грузе прожитых лет при молодом теле и юношеском духе, неизгладимо запечатлелся в складе характера и культуры эльфийских народов. Твердость, мужество и даже жесткость сочетал он с весельем и жизнерадостностью. Эльфы любили праздники, танцы, песни, игры и смех. Искренно смеялись они за играми и танцами, искренно и скорбели, неся утраты и наблюдая ход времен. Мудрые в одном, в другом они могли до преклонных лет сохранять юношескую незрелость, и чувства порой брали верх над разумом.
Отец вернулся из похода глубокой ночью. Не ранее следующего полудня Наль смог наконец обнять его и, от спешки сбиваясь и проглатывая слова, изложил самые важные события за его отсутствие. Большой деревянный меч сломался, но не нарочно. На Звонком Лае и Лавине можно ездить верхом. Кузен Адруин научился ходить по лестнице. Клант из рода Холодного Камня говорит, что тмеры могут перелезть ночью через стену и попасть в город, а они не могут, потому что на стене горят факелы. Ледяной замок на главной площади растает весной, а хорошо бы не растаял. Внимательно выслушав все, Лонангар спустил Наля со своих коленей на пол, спрятал за спиной что-то с каминной полки и присел на корточки перед сыном, чтобы глаза их оказались на одном уровне.
– Смотри, что у меня есть для тебя! – и, к неописуемому восторгу Наля, протянул ему настоящий, в тисненых кожаных ножнах, небольшой кинжал с инкрустированной перламутром, бирюзой и кораллами рукоятью.
– Он не заточен, – заметил Лонангар, перехватив слегка встревоженный взгляд Айслин, когда Наль забегал по залу, восторженно размахивая извлеченным из ножен подарком. – Ребенку пора привыкать к настоящему оружию.
А когда в окрестностях сошли снега, а воздух потеплел и наполнился птичьим щебетом, Лонангар велел конюшему сменить свое седло и присел перед игравшим во дворе Налем.
– Собирайся, мы поедем на прогулку.
Настоящая прогулка с отцом по весеннему лесу, что могло быть замечательнее! Обняв на прощание Айслин и сгорая от нетерпения, малыш устроился в седле перед Лонангаром. Сначала они ехали рысью, потом городские ворота остались позади, и отец пустил коня галопом. Восторг захватил Наля целиком. Кусты, деревья, валуны стремительно неслись навстречу, а конская спина ходила ходуном, норовя подбросить маленького седока и скинуть под копыта, но безграничное доверие отцу, как когда тот подбрасывал его к потолку, заставляло чувствовать себя окрыленным. Это и вправду более всего походило на полет.
Когда-нибудь он тоже научится так ездить.
– Можешь взять поводья, – неожиданно сказал Лонангар.
А ведь только что Налю казалось, что бо́льшее счастье уже невозможно!
Отец не полностью отпустил поводий, чуть заметно придерживая снизу, но этого было достаточно, чтобы Наль ехал практичеки сам.
– Легко, – звучал над ухом близкий и надежный голос. – Чувствуй коня и стань продолжением его движения. Он сам знает, как идти, ты только направляешь.
Они выехали на обширную равнину. Позади и по правую руку расстилался Сумрачный лес. Каменные волны поросших мхами и лишайником низких сглаженных скал тянулись далеко вперед. По левую руку вставали непостижимые громады гор, вершинами касающиеся редких низких облаков, еще покрытые зимними снегами.
– Вон там, – показал Лонангар, – Край Полуночного Солнца, последний рубеж Северных Королевств. Несколько дней непрерывной езды, и мы достигли бы Плато Буранов. Далее идут Вечные Снега. Зима никогда не уходит оттуда. Справа, у края леса, отсюда еще не видно, лежит озеро Деларскре́н. В горах этих обитают тролли. Многие века назад мы изгнали их из окрестностей наших королевств, однако недалеко. Здесь они охотятся на пещерных медведей. Дозоры должны следить, чтобы ни те, ни другие не приблизились к поселениям.
От услышанного у Наля захватило дух и со сладкой тревогой засосало под ложечкой.
– А тролли не придут сюда?
– Нет; они избегают открытых пространств, особенно засветло.
– А ты встречал их? А пещерных медведей?
– Встречал, – усмехнулся Лонангар.
– А!
– Об этом расскажу позже, а сейчас смотри и слушай лес, небо и скалы.
Наль повиновался. Он никогда еще не оказывался так далеко от дома, и сгорал от любопытства. Небо над головой было немыслимо бескрайним, горы грозными, а плоскогорье бесконечным, теряющимся в далекой сизой дымке. Ему казалось, что из теней в горных уступах, каменных трещин на склонах, за ними наблюдают тролли. Было захватывающе гулять на самом краю опасности.
Спешившись, пошли неторопливо, оглядывая величественный суровый пейзаж. Со стороны озера донесся клекот журавлей. Наль, весело подпрыгивая, обегал мшистые кочки, пытался охватить взглядом все сразу, и сам не понял, как споткнулся о небольшой скалистый выступ и упал.
Детский вскрик долетел до Лонангара; сердце сжалось, как сжималось с каждым криком сына, начиная с самого первого, хотя тогда молодого отца охватил целый шквал счастья. Он резко обернулся, оценивая ситуацию. Наль заплакал: коленки и ладошки не успели зажить после прошлого падения, но он знал, что в такие моменты появляются родители или кто-то еще из близких, поднимают, и любящие ласковые руки дают утешение и чувство защиты. Но в этот раз отец отчего-то замешкался. Всхлипывая, малыш поднял голову и увидел Лонангара. Тот стоял шагах в десяти с совершенно непроницаемым лицом, и тоже смотрел на него. Это так удивило маленького Фрозенблейда, что тот даже перестал плакать. В детское сердечко закрались недоумение и тревога. Это действительно папа? Что если они забрели в опасное место, и пока Наль отвлекся, место папы занял Другой? Но ведь еще светло…
Нелегко было Лонангару ждать, оставаясь наблюдателем, однако он заставил себя выразить бесстрастие. Сынишка уже замолчал, хотя в глазах еще стояли слезы.
– А теперь – вставай, – проговорил Лонангар спокойно и твердо. – И иди сюда.
Странное чувство не отпускало Наля. Быть может, его разлюбили за неловкость? О таком и помыслить было невозможно, но он не понимал происходящего.
– Давай, – голос отца звучал также требовательно и ровно.
В растерянности хлюпая носом, Наль оперся на вновь ободранные при падении ладошки и встал. Коленки саднило, но недоумение пересиливало боль.
– Иди ко мне, – велел отец.
Поколебавшись, Наль сделал маленький неуверенный шажок, не сводя с Лонангара глаз. Затем другой, третий… Он шмыгнул носом и потер кулачками глаза.
– Иди сюда, – Лонангар широко раскинул руки.
Жест внушил некоторое успокоение. Близкие часто делали так, когда звали к себе или, играя, Наль подбегал к ним сам.
Еще несколько шажков, огромные детские глаза не отрываются от взрослых, таких же больших, глубоких, искристо-синих, как чистейшие сапфиры на снегу.
Лонангар кивнул и чуть заметно приободряюще улыбнулся.
Когда до отца оставалось совсем немного, тот опустился на колено и протянул руки к Налю. Доверие окрепло. Шаг, еще шаг, и Лонангар крепко прижал сынишку к груди.
Отец опять стал совсем своим, надежным, теплым, понимающим.
Когда маленькие ручки обвили его шею, Лонангар закрыл глаза. Пушистые золотистые волосы щекотали щеку. Сынишка всхлипнул еще несколько раз, но слезы уже кончились. А ведь впереди будет еще много падений, потом борьба с оружием и без, а всего через сорок зим – настоящие сражения, кровавые, жестокие, без правил и гарантий…
Наконец Наль немного отстранился, заглядывая отцу в лицо.
– Папа, ты рассердился на меня?
– Нет, маленький.
– Когда я упал.
– Нет; просто тебе нужно учиться подниматься самому, без всякой помощи. Даже если больно, даже если страшно.
– Почему?
– Ты вырастешь и станешь смелым и сильным воином.
– Как ты?
– Да.
– А тебе было больно на войне?
– Да; много раз.
– А страшно?
– Бывало иногда. Но в битве плакать нельзя. Потом – можно, но если испугаешься, заплачешь, опустишь руки и будешь ждать, пока придет помощь, то не сможешь защитить ни себя, ни других. А помощь… не всегда успевает вовремя.
– Я хочу стать, как ты, – прошептал Наль.
– Я научу тебя. Не торопи жизнь, маленький. Она движется вперед безудержно, не поймаешь и не замедлишь. Все случится в свое время. Менестрели сложат о тебе песни, и доблесть твоя засияет не менее, чем у праотцов Адальбранта, Лайзерена, Рейдара и Деруина, в честь которого ты получил имя.
Внезапное предчувствие пронзило Лонангара. Налетело горьким острым запахом полыни, гари и тления, заставив вновь быстро обнять малыша, чтобы не напугать, изменившись в лице. Наль почувствовал, как часто застучало сердце отца, но не понял причины, и просто доверчиво прильнул к нему. Глаза Лонангара расширились. Он замер, вглядываясь в нечто, едва доступное внутреннему взору, призрачное и изменчивое, как дым от костра на ветру. «Так ли? – одними губами прошептал он, прижимаясь щекой к макушке сына. – Так ли, и если да, то какой ценой?» Он вздрогнул: высокий трубный клекот пролетающих над озером журавлей вывел его из оцепенения.
Лонангар помог Налю отряхнуть разбитые коленки. Ребенок должен научиться самостоятельно справляться с болью и страхом. Тем не менее, свой первый урок он выдержал хорошо. Теперь он нуждался лишь в любви и принятии.
– Пойдем; здесь еще много всего, что ты должен увидеть. А маме скажем, что ты становишься взрослым.
5. Утрата. Обретение
Последнюю свою встречу с отцом Наль помнил очень четко. Садовник с волнением оповестил о возвращении господина, и почти сразу в конце улицы показалась конная процессия. Лорд Лонангар, как командир, ехал впереди на вороном коне с прошитыми бронзовой нитью поводьями. Въехав во двор особняка, спешился; золотые волосы трепал ветер. Мать бросилась к нему, замерла в его объятиях, а Наль радостно топтался у ног родителей, нетерпеливо дергая за одежду и ожидая окончания их долгого поцелуя. Наконец отец наклонился и крепко обнял Наля, поднял на руки. От него пахло металлом, потом, дорогой и кровью.
Шла Опустошительная война; шлейф беззаботности нечасто сопровождал в Сокрытых Королевствах даже песни и смех. В улыбках таилась, застывала в уголках губ, горечь. Сквозь смех звенела тревога. Тем отчаяннее смеялись эльфы, тем стремительнее становились танцы, руки держались крепче, шепот ласковых слов слышался скорее сердцем, едва доступный слуху, а тишина уединения оглушала все громче.
Движения Лонангара были скованными – он берег левое плечо. Пока он удалился в купальню – смыть с себя всю боль и ужас войны, а мать взялась проводить его, кухарка с помощницей спешно готовили праздничный ужин. Слуги накрывали стол в саду. День провели все вместе; рядом были отец и мать, дядя Эйруин и тетя Иделинд, которая по-детски тянулась к старшим братьям. Вскоре прибыла бабка Сигриэн. Дед Мадальгар рубился с орками где-то в лесах за Дорогой Дружбы.
Идти спать в тот день совсем не хотелось. Наутро проснувшийся раньше обычного Наль с нетерпением ждал родителей к завтраку, но спустились они только после полудня. Лонангар рассказывал о войне. Наль, сидевший у него на коленях, слушал, затаив дыхание. Просты, прямы и страшны были слова отца, хотя говорил он выдержанно и спокойно. Должно быть, только благодаря этому спокойствию, той самой безусловной надежности, что ощущала и мать, Наль продолжал живо слушать. Раньше его берегли от таких подробностей, однако скоро он достигнет уже десяти зим. К тому же он не раз высказывал желание стать командиром войска, как отец. Здоровой рукой Лонангар обнимал Айслин, другой придерживал сынишку, который то крепко прижимался к его груди, то отстранялся, ловя с расширенными от страха и любопытства глазами каждое слово и колебание голоса. На других диванах расположились члены рода, нашедшие время и силы для короткой встречи.
Вскоре Лонангар уехал. Эйруин остался в особняке с Налем и Айслин: в опасное время в доме должен находиться по меньшей мере один защитник. Им тот оставался и долгие зимы после Опустошительной войны.
* * *
Понесшие тяжелые потери Сокрытые Королевства постепенно возвращались к обычной жизни. Для Наля началось обучение в младшей школе при Университете. Как большинство, читать и считать он уже выучился дома, и мог писать фразы. Аристократам хватало времени для домашней подготовки, у простонародья же она проистекала из практической нужды.
Начальные классы развивали чтение, счет и письмо, изучали бестиарий Сокрытых Королевств, особенности своего края, предупреждения о таящихся за городскими стенами опасностях и травоведение, чтобы знать, что и зачем можно брать и не брать в лесу. Строгого деления на классы еще не было. Ребенок попадал на низшие уровни обучения, достигнув девяти зим, и занимал один из них. Со временем детей распределяли в устойчивые группы в соответствии с их уровнем подготовки. Начинались первые особые предметы. Их ученики, а позже студенты, будут оттачивать в течение всей учебы. Выпуститься из университета считалось подходящим за зиму-другую до совершеннолетия.
Книги о природе и жизни человека будоражили любопытство не только на занятиях. Как большинство сверстников, Наль с увлечением листал хрупкие желтые страницы томов и рассматривал иллюстрации. Где-то за горами и лесами бескрайние просторы Мидгарда населяли таинственные существа – люди. Для эльфят свидетельства о них были лишь косвенными. Вот перерисовка обнаженного человеческого мужчины с четырьмя руками и ногами, вписанного в круг и квадрат. Подпись внизу подчеркивает, что у людей, как у эльнарай, по две верхних и нижних конечности, а рисунок демонстрирует гармонию Вселенной и человеческие пропорции. Мужчина кажется очень сильным, необычно грузным и старым, а волосы его коротки, как у младенца. Далее книга заверяет, что люди куда более многообразны.
На развороте листов изображены мужчина и женщина в разные периоды жизни. Эту иллюстрацию эльфята изучали с особенным удивлением и интересом. Люди растут быстро, как дикие яблони, а достигнув наибольшего роста, начинают стареть. По внешности можно без труда определить их возраст. К старости у многих людей сильно меняются лица и даже рост, рано появляются морщины. Некоторые самые старые люди отдаленно напоминают лесных троллей. У мужчин с юности растут волосы в нижней части лица. Взрослеющие люди несут на плечах невидимый тяжелый мешок из страхов, болезней, печалей, желаний и забот, и со временем спины сгибаются под этим грузом. Глаза людей затуманены заботами и желаниями, что не поместились в мешок. В уши им постоянно шумит хор из мешка. Воистину волшебный народ!
Сидя за книгой дождливыми вечерами Наль водил рукой по страницам и шепотом повторял про себя открытия, которых не мог проверить еще много-много зим. «Большинство людей плохо знает окружающий мир и придумывает ему множество удивительнейших объяснений… Тебя могут счесть зловещим врагом или желанной добычей, а то и обоими сразу: берегись!.. Иные люди не только добры и мудры, а по воле Создателя прозревают все, но таковые чаще удаляются от мира… Душа человека может как пасть до мрачнейших глубин преисподней, так и вознестись к необозримым высотам чистоты и света… Тело человека немного холоднее… Уши человека сверху округлые, как листья ольхи или осины… Сердце человека бьется реже…»
Низшие искусства получали развитие в виде грамматики, риторики, каллиграфии и математики. Позже к ним присоединились азы общего эльфийского языка, естествознание с упором на флору и фауну Сокрытых Королевств и Мидгарда, этика, логика и диалектика, музыка, живописание и низшее врачебное искусство. Каждый должен был освоить принципы предупреждения заболеваний и уметь оказать помощь пострадавшему.
На вопрос, откуда берутся эльфы, старшие объясняли, что когда эльнор и эльнайри любят друг друга, то вступают в брак, и однажды в эльнайри зарождается семя любви. Оно превращается в плод любви – крошечного эльфа, который, достигнув времени, появляется на свет через открывающееся отверстие внизу живота. Это бывает нелегко и больно, но так приходит в мир новая жизнь, а эльнор старается быть рядом и облегчать труд эльнайри.
Ответ удовлетворял полностью, а когда с годами появлялись новые вопросы, слегка подросшим эльфам напоминали, что мир пронизан любовью, и во всем она находит проявления: к родителям, друзьям, детям, членам рода, меньшим братьям – животной твари; к самому миру, и к Создателю всего. Есть и особое проявление любви между эльнором и эльнайри. Иногда они уединяются и дарят друг другу тепло и нежность, крепко обнимаются и становятся как бы единым целым. Одежды снимают, чтобы сделаться как можно ближе. Так эльнор может передать эльнайри семя любви, из которого зародится плод.
В двадцать зим Налю прокололи уши. Теперь на него можно было оставить дом, когда старшие отлучались в поездки. Он получил необходимые основные познания не только по устройству особняка, но и по обязанностям лорда и ведению хозяйства. В этом возрасте эльф уже не ребенок, но еще не подросток. Он изучал литературу и поэзию Сокрытых Королевств, редкие руны, с недавнего времени слегка потесненные алфавитом западного и южного Мидгарда, высокую этику и духовность, философию и азы нордийского права. Более углубленными стали занятия по землеописанию и естествознанию, включавшему теперь историю зарождения и развития жизненных форм. Среди новых предметов появились астрономия и главенствующий человеческий язык близлежащих территорий. Вскоре обязательными дополнительными занятиями стали манеры, обращение с оружием, приемы самообороны и танцы. Началась низшая ступень Университета.
* * *
Игры и занятия потеснило вскоре нечто новое, удивительное, непривычное. Она была дочерью придворного советника из сильного и влиятельного рода, но Налю было мало дела до того. Во взоре ее сверкал голубой хрусталь, а волосы струились по спине, как серебристый, просвеченный летним солнцем поток Стролскридсэльвен с окрестных гор. Имя ее было сладким и обещало бесконечное счастье. Однако Амаранта принадлежала к Первому Дому, Дом Фрозенблейдов же какими-то ничтожными двадцатью зимами ранее поднялся до Второго, и часть Исналорской знати не могла понять решения короля. Еще на первом году обучения Наль вбежал домой с блестящими глазами и прыгающими губами:
– Почему Майнар из Кетельросов говорит, что мой отец погиб, не исполнив своего долга?!
– Майнар ошибается, – проговорила, бледнея, Айслин, и обняла сына. – Отец твой исполнил свой долг до конца, и тебе известно, как это случилось.
– Я сказал ему, что он хуже проглота и гигантской жабы за свои слова, а он… он… все равно продолжал!..
Понемногу Наль успокоился у нее на руках, а Айслин безмолвно обменялась взглядами с помрачневшим Эйруином. Если такое говорит ребенок, он услышал это от взрослых.
Неспособные идти против своего сердца, эльфы редко задавались мыслями о препятствиях, подобных разнице в статусе, однако Наль чувствовал, что, выйдя в свет, должен будет держать удар. Он хорошо видел, как напряженно и настороженно вглядывалась в него леди Нернфре́з, когда он прощался с Амарантой перед воротами украшенного резными башенками высокого особняка, но не слышал разговора, который состоялся позже.
Заходя пожелать дочери доброго сна, Клодесинда заметила на ее хрупком запястье незнакомый серебряный браслет с нордийским узором из переплетающихся лесных животных и птиц. Крошечные камешки молочно-зеленого хризопраза и сине-голубого агата рассыпались среди причудливо вытянутых, извилистых фигур.
– Дитя, откуда у тебя эта прелестная вещица? – спросила она.
– Это подарил мне лорд Нальдерон. Он сделал его собственными руками!
– Ах, сын оружейника, – невольно холодея голосом, произнесла Клодесинда.
– Королевского оружейника, мама! К тому же, разве это важно?
– Нет, – тихо качнула та головой. – Совсем не важно.
Покинув покои дочери, Клодесинда растерянно остановилась у стены. Совесть не позволила задать просящийся с губ вопрос. Быть может, это всего лишь дружеская симпатия? Но Амаранта уже не так мала. Зато так воспитана, изящна и дивно хороша, что нуждается в супруге-ровне, не менее. Когда красота ее засверкает в полную силу, взять ее в жены сочтет за честь даже король. Кронпринц Рана́льв помолвлен, однако правителю соседнего Лаэльдри́на Иверста́ну семьдесят две зимы, и он еще не нашел невесты. Вскоре Амаранта сможет сопровождать отца и мать в дипломатических поездках в Лаэльдрин не только в качестве дочери, но и полноправной леди. Возможно, детская симпатия преобразится в нечто более глубокое? Или это уже произошло с оружейником, и Амаранта перейдет из Первого во Второй Дом. Клодесинда вздохнула, направляясь к лестнице.
Время покажет.
* * *
После уроков Наль проводил много времени в королевской кузнице, как когда-то отец. Ему, старшему сыну старшей ветви Фрозенблейдов, по традиции полагалось вступить в должность королевского оружейника. В остальном первый сын рода осваивал оружейное ремесло, второй ювелирное, третий снова оружейное, и так далее. Юноше казалось, инструменты хранят прикосновения Лонангара, стены помнят его присутствие. Пока должность вновь занимал дед Мадальгар. Тот счастлив был учить внука родовому ремеслу и видеть его так часто, однако временами, внезапно, за работой или разговором юный Фрозенблейд замечал, как синие глаза деда исполнялись боли, а лицо сводила судорога. То же не раз происходило с гостящей в доме сыновей бабкой Сигриэн, и с дядей Эйруином. Тетя Иделинд иногда всхлипывала на полуслове, бросаясь обнимать Наля.
– Прости, – смеялась она, смахивая слезинки с ресниц. – Береги себя, пожалуйста. Очень береги.
Помимо оружейного дела живой любознательный юноша постигал ювелирное. Не было в этом особого дива – ведь его воспитал Эйруин. И ранее в роду случалось, что мастер брал на себя второе ремесло. Фрозенблейды пристально всматривались в наследника старшей ветви. Айслин помнила, как маленький Наль, упав, поранившись или обжегшись, сопел и сосредоточенно хмурился, стараясь не заплакать, и лишь победив себя, бежал за утешением. Эйруин, Мадальгар, пятиродный дядя Бринальд, а порой и другие тренировали его обращению с мечом и самозащите врукопашную.
Рост орков приблизительно тот же, что у эльфов, но отличались первые крупной, тяжелой костью и крепким, даже мощным сложением. Перед таким противником эльфы слишком хрупки. Преимуществами их являлись стремительная ловкость реакций и тщательно отточенное военное искусство. Наиболее близкий к боевым условиям опыт можно было получить лишь в очень юном возрасте и со взрослым противником, имеющем естественное превосходство в силе и массе. «Практикуйся сейчас, – говорили старшие. – Скоро ты вытянешься в свой полный рост и лишишься этой возможности.» И Наль следовал советам. С увлечением и жаром отдавался он тренировкам и не отступал, пока держался на ногах. В такие дни двор и сад заполнял звон затупленных мечей.