Линда Летэр
Дым осенних костров
Мысли постоянно возвращались к Алуину, к тому чуду, что случилось между ними, и невольная мечтательная улыбка то и дело касалась губ.
– Одно лишь сокровище вы потеряли, – тихо говорила Тегана, продолжая вплетать в косы Амаранты адамантовую нить. – Самое драгоценное. Тончайший белый мрамор его кожи. Бездонные сапфиры глаз. Золото волос.
Чуть опустившая для удобства голову Амаранта медленно выпрямилась.
– Если впредь пожелаешь декламировать пошлые сочинения придворных певичек, изволь делать это в мое отсутствие, – холодно произнесла она. Глаза принцессы и служанки встретились в зеркале, и последняя глубоко присела, подхватывая юбку и выводя вперед носок.
– Только это правда, Ваше Высочество! – вырвалось у нее.
Амаранта широко раскрыла глаза, не веря подобной дерзости. Упрек? Обвинение? Как смеет служанка напоминать счастливой молодой жене о бывшем женихе? Принцесса развернулась, прямая, гордая, дышащая зимней стужей. Губы ее были сжаты, взгляд сделался ледяным, а голос властным, хлестким.
– Ты свободна.
Тегана поклонилась, вновь приседая, и повиновалась приказу.
– Можешь не возвращаться.
Девушка изумленно обернулась. Она открыла рот, но не нашлась, что сказать. В голосе Амаранты звучала ледяная стынь.
– Ты более не служишь мне.
Из глаз Теганы брызнули слезы. Быстро поклонившись, она выбежала вон.
* * *
Следующие за свадебным пиром сутки прошли для Наля как в чаду. Он смутно помнил, что не возвращался домой, и как задыхался от боли и предательства под долетающие издалека веселые песни, а мысли беспощадно рисовали в голове образы чужой брачной ночи. Он многое отдал бы, чтобы не слышать, как проедет через город свадебный кортеж, отмечая второй день торжества путешествием по всему Исналору для встречи с подданными, сопровождаемый музыкой, радостными возгласами, звоном колокольчиков и разбрасываемых молодоженами монет. Помнил отдающий горечью яичный ликер и пылающий во рту бреннвин. Лица и голоса, сливающиеся в бессмысленный круговорот. Он словно пришел в себя, почувствовав на лице слабый свежий ветер. Оглянулся, проводя ладонью по спутанным волосам.
Прохладный, сырой вечер подступал к покатому лугу из леса. Из-за деревьев, от Стролскридсэльвен, тянулся вверх к Фальрунну густой туман, а прибрежные камни уже скрывала молочная занавесь. На вершине холма возвышалась городская стена, чьи зубцы еще озаряло садящееся солнце. Неслись с севера высокие, хватающие за душу печальные мелодичные возгласы и переливы, которыми пастухи созывали с пастбищ овец и меховых коров.
Наль отступил от берега. Завихрения тумана словно нехотя отпускали его ноги, ластясь к сапогам. Не хватало от слабости поскользнуться на мокрых валунах и упасть в реку. Дорого ему обошелся тот танец с оружием, хотя в самом моменте он не замечал ни боли, ни усталости. Теперь же тело словно налилось свинцом. В голове все еще шумело – он вспоминал, как брел по Фальрунну, отшатываясь от прохожих, словно в бреду, а перед глазами немного плыло. И скрип черных елей… блестящая в ямах между кочками черная вода… То было наваждение. Должно быть, он вышел из города и спустился к кромке леса, чтобы побыть в тишине и одиночестве. Как бы то ни было, пора возвращаться. Слишком долгое необъяснимое отсутствие может обеспокоить и без того скорбящую мать.
Туман потянулся за ним, обнимая колени, сгущаясь, как молоко. Наль успел сделать всего несколько шагов, когда бесплотные белесые объятия беззвучно сомкнулись на талии, потянулись к плечам, и все вокруг потонуло в непроглядной пелене. Только солнце тусклым оранжево-желтым пятном маячило над левым плечом, а потом скрылось и оно.
Наль сделал несколько шагов и остановился. Им овладело странное чувство, будто он не знает, где верх и низ, откуда пришел и куда направляется. Он не видел ни ног своих, ни вытянутой вперед руки.
По коже пробежал озноб осенней сырости. Звуки бегущей воды, пастуший зов, шорох травы под ногами исчезли. Вокруг разверзалась гулкая неизвестность. Он не мог уже с уверенностью сказать, с какой стороны река, а с какой было солнце. Стало совсем холодно. Впереди потянуло пронизывающим ветром. Юноша недоуменно повел головой. Мелькнуло сомнение, может ли он быть так болен, что успел незаметно для себя развернуться вновь, и теперь движется не от реки, но к ней?
Резкий порыв ветра ударил в лицо. Туман поплыл рваными клочьями и рассеялся. Наль судорожно выдохнул, понимая, что не может не смотреть вниз.
Он стоял на самом краю Оврага Вздохов. Под левым сапогом осыпались в бездну мелкие камешки. Наль хорошо знал Овраг Вздохов, как любой эльф окрестностей. Он помнил этот характерный излом, расходящиеся вокруг трещины. И еще знал твердо, что от Исналора до Оврага Вздохов не менее полутора часов ходьбы.
На самом деле Овраг Вздохов был узким ущельем, невесть как образовавшимся посреди сравнительно ровного участка леса. Первые эльфы, набредшие на него, увидели довольно глубокий овраг. Неясные звуки в его окрестностях вызывали тревогу, и исследователи покинули неуютное место после первичного осмотра. Когда же дозорный отряд появился у оврага в следующий раз, видевшие его ранее были потрясены. Они точно запомнили окружающие мшистые валуны и трещины под ногами, но вместо оврага уходила вглубь земли теряющаяся в тумане расселина.
Ничтожное движение привело в беспокойство новый поток камешков, на этот раз побольше, и под носком юноши осталась пропасть. Лихорадочно подобравшись, Наль тяжело сглотнул и медленно расставил руки, чтобы удержать равновесие. Как отойти от края, если он так слаб, и легко может оступиться? Нехорошая догадка сверлила виски. С Оврага Вздохов началось его блуждание по Сумрачному Лесу. Овраг оказался не с той стороны, или Наль повернул не туда. Чья-то чужая воля вела его, потому что он остался в опасном участке леса в дурное время, когда бежал из Исналора, не разбирая дороги. Когда узнал о предательстве.
Сегодня он желал оказаться как можно дальше от охваченного празднованием города, и всего лишь спустился к реке за городские стены.
«Почему? – с обреченно вопросил он, вглядываясь в клубящуюся между острыми пиками скал зловещую дымку. – Ужели до сих пор ношу я в себе яд болотного змея? Как освободиться мне от него и от плена болот?»
«Не в ту сторону смотришь», – коснулся сознания смутный посыл.
«Если посмотрю вверх, я упаду».
«На что даны тебе сердечные очи?»
Он непроизвольно вздрогнул, вскинул голову, не зная, что надеется увидеть, и почувствовал, как опора уходит из-под ног.
В животе разверзлась ледяная бездна. Дыхание отрывисто сорвалось с губ; глаза распахнулись широко и отчаянно. Наль не сразу понял, что в локти, ладони и спину через одежду врезаются мелкие камешки, острые выступы скалы. Он упал назад. Упираясь разбитыми ладонями в землю, отполз от края, встал на четвереньки и долго, тяжело хватал ртом воздух. Наконец с усилием, пошатываясь, встал.
Солнца не было видно. Небо скрыли серые облака. Мрачные древние ели окружали Овраг. Дрожа от холода, Наль быстрым шагом обошел расселину, нашел чуть заметную в начинающейся под кромкой деревьев траве тропу. Теперь все правильно. Если морок не играет с ним, Овраг лежит правее от проторенной эльфийской тропы к Исналору.
Неясный, леденящий кровь, полный неземной тоски вздох понесся ему вслед, искажаемый гулким эхом ущелья. Наль почти побежал. Упал, нелепо и неожиданно, зацепившись носком сапога за толстый узловатый корень, расцарапал разбитые ладони. Бок пронзило как кинжалом. В висках тяжело колотилась вместе с кровью единственная мысль. Нужно успеть к воротам до захода солнца. Или он может остаться в Лесу навсегда.
* * *
Айслин сбежала с городской стены вместе с Электрионом, который чуть отстал, опираясь на трость. Они что-то говорили про Меральда, собравшего приятелей-дозорных на поиски по городу. Тормошили, окликали, обнимали, кто-то подставлял плечо. Потом в особняке Фрозенблейдов его наконец оставили в покое. Убедились, что он относительно цел и не готов к разговорам, по очереди проникновенно проговорили что-то, держа его за руку, и разошлись по спальням.
Слова и образы проходили мимо, шелестели черные деревья Сумрачного Леса в ушах, и светил над ним осколок стареющей луны. Наль велел Бирку разжечь в нижнем зале камин, принести дров, много тарглинта, и отпустил спать. А сам всю ночь просидел на шкуре пещерного медведя, дрожа от слабости, кутаясь в покрывало, не отрывая взгляда от огня. Сам не зная, скорее желает согреться тарглинтом, или забыться.
Каким-то образом он обнаружил себя в собственной постели, одетый, разбитый, с обжигающей резью в боку. Повязки присохли к ранам, сорвав с тех образовавшуюся корочку, когда он пошевелился. В особняке Фрозенблейдов стояла прохлада, пустота и тишина. Наль накричал на Бирка, пытавшегося спрятать от проснувшегося за полдень господина бутыль «лунного сияния», к которой тот первым делом потянулся, и выгнал слугу с глаз долой. На душе было скверно. Тяжелая голова пульсировала тупой болью, и Наль не покинул своих покоев, пока «лунное сияние» не принесло на смену обманную дурманящую легкость.
Все разошлись: Эйруин с Иделинд на собрание ювелиров при гильдии кузнецов, Эйверет понемногу возвращался к работе конюшего, Айслин нанялась дрессировать собак книгопечатницы. До нижнего зала Наль добрался, задевая углы и косяки.
На столе лежал забытый с вечера букетик полуувядших цветов шиповника. Юноша задумчиво опустился на стул, протянул руку. Укололся о скрытые листьями толстые изогнутые иглы.
Мороз пробрал по коже при воспоминании об Овраге Вздохов. Не могло же такое почудиться, пусть даже вернулся горячечный бред? Да и бред ли? Слишком настоящим был пронизывающий ветер ущелья, бег через зловеще темнеющий лес, несущиеся вслед вздохи и зов голосов. Слишком ясно помнит он, что видел и слышал вчера. Он посмотрел на свои разбитые и расцарапанные у обрыва ладони.
– Кузен Наль! Поиграй со мной!
Звонкий детский голосок заставил вздрогнуть. Как появилась она на пороге столь незаметно?
Он попытался подняться. «Лунное сияние» ударило в голову, пол качнулся под ногами. Приблизившись, надеясь, что движется ровно, чтобы не напугать, опустился на корточки перед маленькой златокудрой фигуркой в милом белом платьице.
– Пойдем, я отведу тебя к Дэллайе.
Это даже удалось произнести достаточно четко.
– Мама и папа ушли, а с Тойрен я была все утро. Я соскучилась по тебе!
Наль озадаченно запустил пальцы в волосы. Тойрен, служанка Дэллайи и нянька Дирфинны, должно быть, осталась в саду.
– Кажется, я сейчас не хороший товарищ по играм.
– Ты всегда хороший! Просто поиграй: в салочки, в обруч.
Наивное, невинное дитя!
Беспомощно усмехнувшись, он качнул головой. Если даже остальные признаки еще не выдали его, запах не уловить было невозможно. Дирфинна остановилась, теребя алую ленточку на платье.
– Ты пил огненную воду?
– …Да.
– У тебя праздник?
Он горько рассмеялся, закусил губу. Бережно взял обе маленькие ручки в свои.
– У меня должен был наступить самый большой и счастливый праздник в моей жизни. Но его не случилось.
– Потому ты празднуешь один?
– Быть может, в каком-то смысле и так.
38. Танец с тенью
Наль ввалился в таверну «Хрустальный Кубок», цепляясь сапогами за порог. Все головы обернулись к двери. Десятки глаз проследили, как королевский оружейник развязанной походкой проследовал к стойке, не удостаивая никого взглядом. Нарядная одежда его была помята.
– «Хвостатую Звезду», – громко и слегка нечетко проговорил Наль, со звоном припечатывая ладонью к стойке серебряную рысь.
– Господин, по-моему, вам уже достаточно, – осторожно заметил рябой хозяин таверны.
– Разве я спросил твоего мнения? – Глаза Наля вспыхнули. Его уши алели, как туника, а на скулах горело два неровных красных пятна.
Можно было попробовать выставить неудобного посетителя с помощью крепких эльноров у входа, однако успех попытки вызывал сомнения, как и ее безнаказанность. Нальдерон Золотой Цветок не только занял в свое время первое место на Дне совершеннолетия, но отточил и приумножил свои умения до мастерства, известного всему Исналору. Хозяин хотел сказать еще что-то, но опустил взгляд и начал готовить один из самых крепких и жгучих напитков, известных в Сокрытых Королевствах. Смешал бреннвин, острое белое вино, добавил мяту и виски. Наконец он нерешительно поставил на стойку кубок с жидкостью холодного бронзового оттенка.
Тягаться с «Хвостатой Звездой» могли разве что «Летняя Гроза» или «Жаркий Очаг», да и те уступали крепостью. Твайлари добавляли в нее вместо острого вина «лунное сияние», а вестери смешивали виски с фруктовым соком, однако напиток оставался угощением на любителя. Опрокинув в себя «Хвостатую Звезду», Наль опустил ресницы, слегка передернул плечами.
– Еще, – хрипло потребовал он.
– Господин, позвольте предложить вам медовое вино или настой из шишек…
– К троллям ухищрения. Дайте мой заказ.
Хозяин таверны вздрогнул от первой фразы, оборачиваясь на окно. Наль требовательно сверлил его взглядом болезненно горящих глаз.
Будто медовое вино способно перекрыть грызущий его изнутри пожар.
Вечно пить мед все равно не придется.
Третий день свадьбы прошел в гуляниях на просторной лесной поляне, в песнях, смехе и танцах под флейты. Наль танцевал на городской площади, среди аристократов и простоэльфинов, провожавших кейол саэллон. Движения были слишком размашистыми, но владевшему своим телом в совершенстве, ему хорошо давались и гордый утонченный сналорн, и задорный нардлек, и простая веселая «лисья метель».
– Я праздную отъезд Их Высочеств из города, – сказал он кому-то в ответ на изумленный взгляд.
Так можно было на мгновение забыть попытки Фрозенблейдов разговорить его прошлой ночью, их обеспокоенные взгляды, Овраг Вздохов и бег через лес, блуждание по краю болот, тусклые потусторонние глаза линдорма и острые длинные зубы, рвущие плоть, предательство, разрушенную жизнь, пустые попытки разработать пальцы… Не хотелось думать и что будет, когда придется прекратить заглушать в себе душу. Он не знал, как остановить раскрученное колесо.
Прервавшись, чтобы перевести дух, Наль заметил, как сильно его повело в сторону. Смеясь и заплетаясь в собственных ногах, он отступил, споткнулся о ступеньку, наткнулся плечом и обхватил руками что-то высокое, надежное, встретившееся на пути. Прижавшись щекой к гладкому, теплому дереву, отметил, что огромный оранжево-красный диск солнца коснулся пологих почерневших склонов Хёйдеглира и Аэльтронде. Длинные рассеянные лучи тянулись до самой площади. Юноша немного отстранился и посмотрел на неожиданный предмет, не позволивший ему упасть. Это был позорный столб.
Улицы вокруг главной площади пустели, зато в Сумеречном квартале просыпалась жизнь. Недолго думая, кусая губы в беззвучном язвительном смехе, направился он туда. Позорный столб в качестве опоры. Даже столб обличает его.
По воздуху плыли ароматы жареной дичи из-за оград особняков, обрывки голосов, звон кубков, где в кругу друзей и близких разделяли ужин. Большинство лавок закрывалось: эльноры и эльнайри собирали хрустальную, глиняную, керамическую и каменную посуду, сворачивали и складывали вытканные вьющимися узорами или одноцветные ковры, льняные скатерти, медвежьи, волчьи, лисьи, оленьи шкуры, кожи и ткани…
Лес твердо решил забрать его, но ничего не выйдет. За городскую стену Наля больше не выманить. Однако и домой он не пойдет. Там все кричит о хозяйке, которой не будет. Тоскливо и тяжко в родных стенах, словно в плену.
Особенное движение наблюдалось на торговой площади, откуда разъезжались телеги и повозки, чей стук копыт и грохот колес далеко разносился в тиши мирного осеннего вечера. Густели длинные тени. Двуликие кошки спрыгивали с залитых оранжевым крыш, другие еще нежились на гаснущем солнцепеке. Проворные пушистые тела мелькали то тут, то там, путаясь под ногами расходящихся торговцев и покупателей. Где-то далеко, за домами, перелаивались собаки.
Мимо представительного здания гильдии кузнецов с пристройками Наль прошел самым твердым шагом, глядя прямо перед собой. Инструментальщики, секирники, стрельники, оружейники, щитники, уздники и разнорабочие отирали предплечьями пот со лба, снимали большие грубые перчатки, с лязгом собирали инструменты, перекидываясь короткими фразами. Некоторые черпали чистую воду из заготовленных бочек для утоления жажды. Здесь его знали все, но никто не решился окликнуть. Краем глаза он заметил несколько приветливых кивков, но сделал вид, что всецело поглощен дорогой.
Юноша понимал уже, что часть приятелей просто не знают, как вести себя, чтобы не растравить по неведению его душевную рану, но горечь дней, когда он был прикован к постели и слушал осторожные, невпопад ободряющие и от того бестактные речи посланных от гильдии Куарда и Траерна, вставала в горле комом. Долго еще несся вслед Налю мерный стук молота о металл – одинокий Арн Железный Кулак заканчивал работу позже других.
Иные голоса, бесплотные, настойчивые, роились в голове, и даже «Хвостатая Звезда» не могла отогнать их надолго. «Быть может, он ушел на пике военной карьеры, – сказала леди Альдебера. – Три сотни – большое войско, если только не начнется новая война». «Кузен Альтон тоже думал, что более не вернется в строй, – напомнила Фенрейя. – На этот звездопад привел он свой дозор от Великого Озера». «Жаль, бесспорно. Зато теперь турниры станут интереснее. Исход половины битв не будет известен заранее», – развел руками Мерхард.
Остатки старой городской стены в виде полуобвалившихся приземистых угрюмых башен с прилегающими к ним обтесанными замшелыми валунами остались позади. Из-за домиков низших гильдий за колючей изгородью показались крыши Сумеречного квартала. Женщина с белой до слабого свечения кожей и серебристыми косами катала от двери до двери тележку, предлагая купить молока меховых коров. Когда она подняла руку, чтобы постучать в очередной раз, браслеты сползли, показывая на тонком запястье перетертые следы от веревки. Все двери в Сумеречном квартале открывались не вправо, как принято у нордов и вестери, а влево.
– Эйвилла́, Блодве́н! – с улыбкой выкрикнул беловолосый юноша с глазами цвета первого осеннего сумрака, запрокидывая голову к балкону над улицей. – Гель'риа́н май кетро́!*
____________________
*«Просыпайся, Блодвен! Уже солнце село!»
Несколькими мгновениями спустя за плотной занавеской мелькнуло слегка заспанное нежное личико, и высунувшаяся из приоткрытой двери тонкая полупрозрачная рука бросила вниз засушенную веточку миндаля. Юноша поймал ее на лету: лицо его озарилось восторженной нежностью. Наль отвернулся, чувствуя, как неизбывная горечь сжимает горло. Видеть чужое счастье теперь равносильно поворачиваемому в сердце кинжалу.
Какой-то твайлари угостил его «лунным сиянием», а уличная торговка повязала на запястье Наля расшитый белыми и сиреневыми цветами платок. Бледный, как туман, менестрель с белоснежными волосами ударил по струнам лютни. К нему присоединились девушка с тамбурином и женщина постарше с флейтой. Несколько твайлийских ребятишек запрыгали вокруг музыкантов.
Рассмеявшись, Наль вышел на середину дороги. Музыка звала. Он отдался танцу, в котором носились живые и призрачные ночные мотыльки, прозрачные меланхоличные твайлийские мелодии сплетали лучи еще не взошедшей луны с прохладными сырыми запахами трав, ускорялись в волнующем, неожиданно жизнеутверждающем ритме. Горные потоки вздымали жемчужные брызги, и плакали росой закрывшиеся цветы. Но мелодия не давала грустить. Она рисовала бледно мерцающие зеленым, белым и голубым узоры на стенах твайлийских жилищ и подземных пещер, а потом стены рушились, вздымая облако светлячков, и бежал через лес серебрящийся в лунном свете белый олень, а в следах его расцветали нежные звезды дикого бальзама, наполняя воздух упоительным ароматом.
Ему было весело. Он хватался за это веселье, как тонущий хватается за сухую ломкую прибрежную траву посиневшими пальцами. Совсем стемнело. Тень плясала вместе с Налем, мечась по земле. Вокруг мелькали световые пятна костров, белые и серебристые волосы, редкие фигуры нордов, что пришли навестить своих сумеречных друзей. Глаза твайлари вспыхивали на свету зелеными и красными огнями, как у хищников из темноты. Несколько черных твайлийских собак улеглись на землю рядом с хозяевами, тоже следя за танцем. Один силуэт начал приближаться от ворот, краем глаза Наль заметил статного худощавого твайлари в серо-синей тунике городской стражи… Нет, не твайлари.
Надо же было случиться, что во вторую ночную стражу на городской стене дежурил четверодный прадед Тельхар!
– Пойдем со мной, танцор.
Разгоряченный Наль ответил смехом и сбился с дыхания:
– Зачем?..
– Угадай, – с мрачным видом Тельхар поймал его за руку. Подобрав с земли сброшенную от жары тунику, юноша нехотя повиновался.
Мимо сновали твайлари. Одни, вооруженные, в серо-синих одеждах, спешили занять дозорные места на городской стене, другие провожали их, третьи выходили на улицу пообщаться, послушать менестреля, заняться ремеслом. Был здесь и небольшой торговый ряд, где предлагали мази от солнечных ожогов, капли для обожженных светом глаз, одежду, включая непременные длинные перчатки и плащи с глубокими капюшонами, украшения, продукты, в том числе любимые твайлари гигантские пещерные грибы и слизней, которых привозили из Сумеречных Королевств нечастые обозы. На последнем в ряду столе сидела карликовая черно-бурая лиса с молочно-голубыми глазами без зрачков. Хозяйка лотка чесала ее за ухом, беседуя с покупателями.
– Я собирался в «Белый Волк», – возразил Наль, делая попытку свернуть направо в разветвление узких каменных улиц, когда они вышли из Сумеречного квартала. – Там сегодня играют…
Не говоря ни слова, Тельхар схватил его за ухо и решительно повел вверх по дороге. Наль пригибался на сторону и хихикал, как нашкодивший ребенок.
– Вот как можно объяснять л-людям, помечу́… по-мечу… пот-щему у нас такие… уши!..
– Ты теперь даже на но́ре с собственным прадедом двух слов связать не можешь, бестолочь!
– Между прочим, я королевский оружейник, дослужившийся до командира трех сотен. Правда, похоже, на ранней пенсии… – он залился сардоническим смехом. – Как Снежный Цветок.
Тельхар сжал губы. Судьба Эйруина Прекрасного, отца Лайзерена I, погибшего в ночном дозоре, и деда Лайзерена II, Рожденного под хвостатой звездой, едва ли могла вызвать у кого-то смех. А еще видел Тельхар в предке слишком много общего с собой: ущербность по отношению к обоим своим родовым линиям, нордов и твайлари, отчаянные попытки сделаться полезным Исналору, будучи уязвимым к солнцу и неспособным видеть в темноте наравне с сумеречными родичами. Потеря сына. Теперь нездоровое пристрастие к выпивке одного из внуков.
– Не подобает так обращаться с лордом Второго Дома, – проглатывая слова от смеха, продолжал Наль.
Тельхар неумолимо молчал. Юноша подождал немного, старательно вышагивая и взмахивая иногда руками для равновесия.
– Мое ухо пылает, как Атарель… как заготовка в горне!
– А что было с моими ушами, когда стоял я на страже и весь отрезок стены видел, как правнук мой не может достойно справиться с предательством невесты!
Кто-то показался на дороге впереди. Тельхар нахмурился, но ухо выпустил. Негоже королевского оружейника и командира отряда вести с позором, как глупого мальчишку, даже если он и является таковым.
Наль замолк и растерянно обхватил руками плечи. Прилипшая к разгоряченному телу рубашка остыла. Резко побледневший и замерзший на ночном осеннем воздухе, он не сразу сообразил остановиться и неловко натянуть на себя тунику.
Тельхар предоставил ему открыть калитку, наблюдая как тот возится с замком.
– Да будет осиян звездами твой путь, – нечетко простился Наль у крыльца особняка. Он смертельно устал душой и телом, и последнюю часть дороги прошел, шатаясь от сменившей оживленную ступень опьянения вялости.
– Постой, – возразил прадед. – Подойди сюда.
– Зачем?
– Увидишь. – Тельхар посмотрел в доверчивые глаза юноши, отступая к стене, и окунул того головой в бочку. Выждав несколько мгновений, пока Наль не начал отчаянно вырываться из холодной воды, он разжал пальцы. Наль отшатнулся, хватая ртом воздух. Повторив прием еще два раза, Тельхар заглянул в лицо правнука, некстати напомнив себе, что твайлари бы ясно увидел и в темноте, не перестарался ли. Кажется, губы у мальчишки слишком посинели.
– Довольно?
– …Д-довольно, – выдохнул Наль, пытаясь убрать прилипшие к лицу волосы.
Убедившись, что тот достаточно протрезвел, Тельхар хлопнул его по плечу.
– Дай слово, что не выпьешь этой ночью ничего крепче брусничного сока и немедленно отправишься спать.
Ответ прозвучал нехотя, но это уже было неважно.
– Даю слово.
Никто не видел глубокой печали, отразившейся на лице Тельхара, пока он шел к воротам.
Проснулся Наль от давящей тяжести в груди. Резко сел с колотящимся сердцем. Бок привычно пронзило, но то была сейчас меньшая из забот. За окном заходились воем собаки. Обливаясь холодным потом, он спешно протер глаза и влез в штаны. В разных концах коридора показались такие же, как он, всполошенные фигуры. Выскочил из кабинета Эйруин, из-за спины Эйверета выглядывала Айслин. Появились бывший слуга Лонангара Харгет и камерарий, заспанный Бирк.
– Из окон ничего не видно! – отрывисто сообщил Эйверет.
Эйруин предупреждающе положил руку ему на плечо, и мужчины сбежали на нижний этаж. Наль понял, что на нем нет обуви, но не стал возвращаться. Сжимая в руке бессознательно прихваченный Синий Лед, он вышел за остальными под открытое черное небо. Голова была тяжелой, во рту сухо. Все девять мужчин особняка, господа и слуги, прочесали сад вдоль и поперек, но не нашли никого, кроме собак с дыбящейся на загривке шерстью, спешащего прочь ежа и всполошенного гнезда кроленей в кустах шиповника. Мрачно поглядев на край растущей луны, камерарий неодобрительно сжал губы.
Несмотря на плавающие перед глазами багровые пятна, первым делом по пробуждении разбитый Наль с раскалывающейся головой, мучаясь жаждой, добрался до сада, где уже толпились почти все обитатели особняка.
– Господин, ночью нашу ограду поцарапал лесной тролль, – озадаченно поведал Харгет, указывая на длинные борозды в гранитном столбе ворот. – А теперь даже не полнолуние и не новая луна.
Наль молча развернулся и направился назад в дом. Нашел в кухне бутыль холодного отдающего горечью тарглинта и припал к ней, опираясь нетвердой рукой на край разделочного стола.
39. Дар
– Господин, – раздавался из-за дверей немного виноватый голос Бирка. – Господин! К вам ваши друзья!
Наль скорчился на кровати, закрыл лицо руками. Открыв глаза, болезненно сощурился. Лучше бы ему не просыпаться. По крайней мере, не с утра, когда душу неизменно гложет беспросветность и черная тоска.
– Господин!..
– Ты это нарочно? – хрипло окрикнул он, и стук прекратился.
Бирк осторожно повторил фразу, которой, вероятно, пытался добудиться до главы семьи уже давно.
– Я не принимаю сегодня! – Голос стал совсем хриплым и Наль закашлялся. От боли в голове и в боку на глазах проступили слезы.
– Наль, это никуда не годится! – послышался из-за дверей голос Деора. – Мы друзья твои, как это ты нас не принимаешь?
Тот судорожно сжал губы и медленно выбрался из кровати. За почти три седмицы приучился и привык перемещаться из положения лежа в положение сидя и назад с совершенно прямой спиной. Сел на край, обхватив голову руками. Где-то на краю сознания он все еще слышал вздохи Оврага, зовущие голоса, надсадный лай собак прошлой ночью… Всплыла перед глазами мутная картина: таверна «Хрустальный Кубок», поворачивающиеся вслед головы. Кажется, он сказал тогда: «К троллям выпивку». Или «К троллям изворотливость»? Лучше бы выпивку.
Еще лучше бы он смолчал тогда, в таверне, и не кликал тварей, что пометили особняк Фрозенблейдов своими когтями.
Его замутило.
Обманчивая тишина продлилась недолго. В дверь забарабанили сразу в четыре кулака. Похоже, его не оставят в покое, независимо от того, подает ли он признаки жизни.
– Сейчас! – раздраженно огрызнулся Наль. – Пусть ждут в гостевой комнате! – Отрывисто вздохнув, встал и направился в купальню.
Свежие, выспавшиеся, но с затаенным беспокойством в глазах, Деор и Меральд уже сидели в креслах у стола, когда Наль вышел. Он умылся и прополоскал рот мятной водой, однако помогло это мало. Разглядывая черные круги у него под глазами, друзья не сразу нашлись, что сказать. Наконец Деор выдавил из себя улыбку и развел руками:
– Когда это бывало, чтобы не желал ты видеть друзей?
– Когда это друзья ломятся в дом, словно берут его штурмом?
– Мы соскучились, ты же даже не ищешь нашего общества. Приходится изыскивать средства. Я пригласил бы тебя на конную прогулку, но ты напиваешься сразу, как проснешься.
Наль коротко дернул уголком рта. Он все еще стоял в дверях спальни в одних штанах и сорочке, и наконец отпустил дубовую створку.
Деор и Меральд приподнялись, но направился он не к ним для обычного дружеского приветствия.
– Да что с тобой! – вскричал Меральд, в сердцах хлопая ладонью по столу. – Мы-то тебе чем не угодили? Скажи открыто, как раньше, небо и звезды!
– Замолчи, – прошептал Наль, пробираясь к шкафу у стены.
– Долго намерен ты продолжать этот орков загул?
– Сколько нужно, замолчи.
– Отважный командир сотен боится громкого голоса? Какая жалость!
Он раскрыл створку шкафа.
– Я пережил то, над чем не смеются.
Меральд выступил вперед, презрительно раздувая ноздри.
– И это ты называешь жизнью? Для того ты все пережил? – Глаза цвета неба на рассвете сверкнули сталью. – Жалкая трясущаяся тень, прячущаяся от жизни, не способная взять волю в кулак. Четвертый день не выходишь ты из угара. Через седмицу теур саэллон. Так хочешь проводить эту осень?
Наль выделил фразу, ответ на которую не требовал раздумий.
– Я и теперь справлюсь с тобой одной рукой.
Меральд вызывающе раскинул руки, подходя ближе, прищелкнул длинными тонкими пальцами:
– Так докажи! Покажи, на что ты способен, командир Нальдерон!
Наль позеленел от крика. Невольно поморщившись от боли, прикрыл глаза.
– Провокатор… – прошептал он, доставая с полки тяжелую бутыль с жидкостью холодного бронзового оттенка. На толстом стекле было оттиснуто изображение хвостатой звезды. – Пришел учить меня жизни… Исцелися сам… – Он начал вытаскивать пробку.
Меральд выбил бутыль из рук друга. Грохот сотряс помещение, будто обрушился пол. Наль посмотрел на растекающуюся среди осколков лужу бледно-бронзовой вспенившейся жидкости у своих ног, потом с побелевшими губами поднял глаза на Меральда и отвесил ему тяжелую пощечину.