Илья Борисович Гейман
А еще был случай… Записки репортера
Верхом на Полярном круге
Дорога предстояла трудная. Туда, где в болотах и тайге искали нефть и газ. Будущее богатство страны. И будущее ее горе.
Старт – в Тюмени. Здесь меня экипировали в обкоме комсомола. Выдали теплую обувь – унты, какие носят летчики. Теплую куртку. Надежная шапка-ушанка у меня была своя. Перчатки – тоже.
Пока двигались всякие бумажные дела, я получил первое знакомство с местами, куда меня несет нелегкая.
Вечером зашел поужинать в ресторан при гостинице. Не Европа! Скорее, похоже на времена золотой лихорадки в Калифорнии.
Здоровенные мужики в одежде по покрою ближе к робе, босиком танцуют друг с дружкой. Сапоги они, очевидно, оставили под столом. Для бала те подходили мало – были в дорожной грязи. И женщины танцевали шерочка с машерочкой, хотя кавалеров в зале было хоть пруд пруди. Но тем было не до нежностей. Они сидели за столами и истово пили водку.
Позже на костылях прискакал человек с воинственно выставленной вперед ногой в гипсе. С ним напарник. Тяжело опирался на палку.
– Кто они? – спросил я у официантки.
– Геологи. Их вертолет упал на деревья. Спасибо, выжили.
Это дало о себе знать начало нефтяной лихорадки. Недалеко от Тюмени в 1960 году открыли крупное месторождение нефти и газа. Появились геологи, промысловики, разные таежные люди. Город начинал жить нефтью.
У столицы Сибири большая история. Жаль, но сегодня нет времени углубляться в нее. Однако, мимо каких-то событий пройти не могу.
В первую очередь то, что сюда во время Великой Отечественной войны было эвакуировано тело Ленина. Функции мавзолея временно взяло на себя здание сельхозакадемии.
Я, кажется, в подробностях знаю о блокаде Ленинграда нацистской армией. О голоде, холоде, нескончаемых смертях. Мне довелось даже работать с девушкой, которую чуть тогда не съели. Ее отбили у каннибалов в последний момент.
Но об одной неожиданной стороне блокады я узнал только в Тюмени.
Голодные люди съели тогда в городе всех кошек. Произошло неизбежное. В Ленинграде развелось множество крыс и мышей. Грызуны овладели городом. Теперь, когда полчища крыс переходили улицу, транспорт останавливался – так много было этих отвратительных тварей.
Их пытались давить танками, расстреливать – не помогало. Они продолжали плодиться. Уничтожали зерно на мельнице – лишали крошечного пайка умирающих от голода людей. Нападали на спящих, грызли их.
Подверглись страшной опасности Эрмитаж, дворцы и музеи. Грызуны принялись уничтожать реликвии, которые там хранились.
Сибиряки решили помочь вырвавшемуся из блокады городу. Помочь… кошками. Две недели их собирали в столице Сибири, привозили из других мест. Первой партией отправили 238 кошек в Эрмитаж. Это было большой ценностью: в 1944 году котенок стоил там 500 рублей, а килограмм хлеба – 50.
Вслед за сибиряками несколько вагонов дымчатых кошек – лучших крысоловов – прислали из Ярославской области. Сибиряки же в итоге отправили в город на Неве пять тысяч мурок.
Через годы в столице Сибири был создан Сквер кошек – в память тех, кто пришел на помощь Ленинграду. Там “живут” 12 покрытых золотой краской скульптур мурок.
Кстати, в Тюмень в 1991 году был переведен Рижский ОМОН, когда в республике власть в свои руки взяли националисты.
…Пока длилась пауза до моего отъезда на север, ребята в обкоме попросили съездить к строителям автомобильной магистрали:
– Они по макушку в болотах, живого слова не слышат. Это недалеко от Тюмени.
Мы приехали в типичный городок строителей. Балки – передвижные жилые домики, наскоро сколоченная контора. В ней и офис, и столовая, и актовый зал для собраний.
Первыми набежали мальчишки и девчонки. Расселись на полу перед сценой. Затеяли возню.
За ними потянулись взрослые. Помещение набилось под завязку.
Сказал этим людям, что я не лектор общества «Знание» и не представитель обкома партии. Просто журналист. И расскажу не то, что положено, а то, что видел, знаю и с кем встречался.
Начал выступление. Запаса впечатлений и знаний мне было не занимать.
Поэтому, наверное, когда кончил выступление, люди из болота попросили рассказать о чем-нибудь еще. Чувствовалось, что в своем диком краю они стосковались по свежему человеку и по простому разговору.
Когда мой рассказ все-таки закончился, кое-кто ушел, другие остались. Мы разговорились. Меня интересовало что они тут делают.
– Тянем автомобильную магистраль, – сказали они. – Напрямую через тайгу и болота.
– Тяжело?
– Еще бы! Пока по нормальному грунту идем, и работа у нас нормальная получается.
– А если тайга?
– Прорубаем просеку и дорога идет дальше. Но вот если болото… – а их здесь видимо-невидимо – тогда, представляешь, из него надо выгрести всю тину. Какое бы большое оно ни было. При любой глубине. Добраться до твердого грунта и заново засыпать болото гравием. Только тогда здесь можно будет прокладывать трассу.
Ты спрашиваешь, тяжело ли. Тяжело не тяжело, а работать надо. Сибирь дикая. Без дорог тут ничего не сделаешь. Мы-то как бы впереди всех идем.
– Мне кажется, природа этому не очень рада. Стояло себе болото, как часть природы. Осушили. Стояла тайга – вырубили. Что-то потерялось. Сибирь хоть и не намного, но похудела.
– Конечно, природе от этого счастье небольшое. Но если из миллионов болот осушить сотню, убыток невелик. А если тайгу по-настоящему рубим не мы? Ее сводят на пиломатериалы, крепеж, хозяйственные нужды, на экспорт – вон, специальные корабли строят, лесовозы.
Мы, дорожники, с природой в ладах. Рыбы наловим на обед, грибов соберем на засолку, дичь подстрелим. Зло не от нас – от человека-хищника. Он идет в тайгу со злыми намерениями.
Хочешь пример? Пошли мы к реке. Видим, лось плывет на другой берег. А рядом на лодке мужичок пристроился. Плывет, и тюк-тюк лося по голове топором. Тюк-тюк. Лось – зверь могучий, но в воде, на глубине беспомощный. Пока плыли, мужичок лося и дотюкал.
Кругом тайга. Ни милиционера, ни судьи. Мы мужичка поймали и так его потюкали, что теперь без врача жить не может.
Но лося-то уже не вернешь.
Однако, это случайность. Мы случайно пришли к реке. Случайно увидели плывущего лося. И мужичка. А сколько по Сибири бродит таких хищников? Кто их отловит? Кто отберет у них топоры?
* * *
Я не считаю, что собака на сене имеет какое-либо право на сено, даже если она очень долго на нем лежала.
Уинстон Черчилль.
Я, наконец, покончил со своими делами в Тюмени. Получил письмо ко всем, всем оказывать мне помощь.
Для разминки лечу на ЯК-40 в первый пункт моего маршрута – в Тобольск.
Попав в Сибирь, я не мог не поклониться этой первой столице зауральской земли. Было время, когда Тобольск правил губернией, простиравшейся от Урала до Тихого океана.
Как было не поклониться земле, на которой жил автор таблицы Менделеева? Где отбывал ссылку отрекшийся от престола Николай II? Где покоится прах Кюхельбекера и других декабристов?
Пласты русской истории один за другим…
В самолете я узнал, что в Тобольске есть фабрика, где из кости режут уникальные украшения.
Нашел ее. Это, конечно, не сборочный цех горьковского автозавода, не завод Форда в Антверпене – просто большая деревянная изба с подслеповатыми окнами.
У крыльца лежала пирамидка чурбанов – наверное, дрова для топки: на дворе зима. Я из озорства пнул ногой бревнышко и скорчился – оно оказалось твердым, как металл.
Внутри избы тишина. За столами сидели люди и молчали. Каждый делал что-то свое.
Меня, как человека из Европы, приняли доброжелательно. Не отгоняли как назойливую муху, показывали свои поделки, свои приемы.
Я узнал, что ногу разбил не о деревянное бревно, а о клык мамонта. На севере эти доисторические гиганты вытаивают из вечной мерзлоты. Их клыки и отдают сибирским костерезам.
Раньше на выставках я от души дивился их искусным работам. А тут – вот они.
Оказалось, кругляши у крыльца это бивни мамонта, порезанные на небольшие отрезки и брошенные у крыльца. Поневоле начнешь трепетать рядом с такой допотопной древностью.
Мастера рассказали, что природа нерегулярно делится с ними останками мамонта. Поэтому свои изящные сувениры они делают и из зубов кашалота и клыков моржа.
…Больше мне в Тобольске делать было нечего. Я подался на север, в Сургут.
* * *
Чтобы поймать счастье, надо уметь бегать.
Уильям Шекспир.
В Сургут я прилетел к концу дня. Растерялся. Передо мной простиралось старинное село с вросшими в землю избами. Ни одной машины. Протоптанные или пробитые лопатами в снегу тропинки. И все. Спросил у одного – другого человека о гостинице. На меня смотрели, как на инопланетянина.
Поплелся искать власть.
В райкоме комсомола почти все служивые уже ушли по домам – приближалась ночь, зимний день короток. К счастью, первый секретарь задержался на работе.
Зашел к нему в кабинет. Мы поговорили о цели моего приезда.
Я сказал:
– Хорошо бы сейчас устроиться в гостиницу, чтобы завтра время не терять.
Мой собеседник горько ухмыльнулся:
– Гостиница – самая тяжелая проблема у нас. Те, кто берут постояльцев, уже всех взяли. Ведомственные гостиницы забиты, люди спят на полу. Понимаешь, у нас неожиданный бум. Расширяется строительство жилья, геологи, промысловики понаехали.
Он смел все со своего письменного стола. Достал из шкафа подушку, простынь и одеяло. Сказал:
– Располагайся здесь. Переночуешь. Завтра будем думать. Сегодня уже все равно никого не поймаешь.
Утром, если надо будет побриться, воду найдешь в туалете.
Он обошел комнаты райкома, пошарил по столам. Принес печенье, коврижки, сухари.
– Замори червячка и устраивайся спать. А я пошел. До завтра!
Утром я успел побриться, сложить постель в шкаф, и тут стал собираться народ. Поглядывали на меня с удивлением, но с расспросами не лезли. Появился первый секретарь:
– Ребята, это Илья. Он журналист. Из Латвии. Таких у нас еще не бывало. У него командировка ЦК ВЛКСМ. Напоите парня чаем и найдите чего-нибудь на зуб. А я скоро вернусь.
Все было. И чай, и кое-какие наводки о Сургуте. А тут и комсомольский шеф пришел.
– Одевайся, Илья, машина ждет. Определили тебя на жительство.
Мы ехали по заснеженным улицам мимо приземистых изб. Не за что было глазу зацепиться.
Неожиданно перед нами открылась шикарная усадьба. Забор с туго – одна в одну – подогнанными свежими досками. А за ними большой из желтеющего на солнце дерева дом.
– Гостиница? – обрадовался я.
– Нет. К нам приезжал союзный министр. Так к его прибытию сварганили этот домишко. Теперь он остался городу в наследство. Используется в особых случаях.
"Похоже, я и есть особый случай", – промелькнула в голове ехидная мысль.
Нас пустили за забор. Дом оказался просторным и уютным. Несколько комнат. Нечто вроде гостиничных номеров. Для «хозяина» и челяди. Большая гостиная, вернее, столовая. Один угол заставлен множеством алкогольных бутылок на выбор.
Я принялся устраиваться в своей комнате. В дверь постучали. Вошла женщина.
– Я тут за всех. И комендант, и горничная, и повариха. Муж за хозяйством смотрит. Я пришла спросить, что вам на завтрак приготовить?
Я засмущался:
– Мне ничего особого не надо. Стакан чая или кофе и кусок хлеба…
– Нет, так не годится. Мое дело – готовить. Скажите, что бы вам хотелось?
– Извините, а это дорого будет стоить? – спросил я, прикидывая: может быть, цены здесь по карману министра? Тогда я не дотяну до конца командировки.
– Нет, нет, здесь все бесплатно. Не беспокойтесь.
От сердца отлегло.
– Вы постарайтесь подойти к обеду, а ужин я вам оставлю, – сказала гостеприимная хозяйка. Во время завтрака она рассказала, где что в селе находится.
– Куда надо, дойдете пешком.
Я и пошел. Просто так, по селу, без цели. Не столь уж много я видел на своем веку старинных деревень и сел – я горожанин. А этому Сургуту больше четырехсот лет. Но он известен не только своим почтенным возрастом, но и тем, что неподалеку, в поселке Березово, отбывали ссылку светлейший князь Александр Меншиков, наперсник Петра I, князь Алексей Долгоруков, граф Алексей Остерман, декабристы, революционеры. Отсюда бежал сосланный царским правительством в Салехард Лев Троцкий. А в семнадцатом веке сюда сослали тех, кто пошел за Стенькой Разиным.
Я вспоминал эти события давно минувших лет, даже бормотал: "Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…", и думал:
"В наши дни в Сургуте открывается очередная страница истории. На этот раз она будет связана с нефтью и газом".
Правда, шагая морозным утром по старинному селу, я никак не мог предположить, что через годы здесь раскинется богатый и во всех отношениях благополучный город. С железнодорожным вокзалом и аэродромом, хорошими дорогами и автобусным сообщением. С объемом промышленного производства, близкого к Москве и Санкт-Петербургу. С одной из высших в стране насыщенностью автомобилями. Университетский город с полутора десятками высших учебных заведений, с почти десятком музеев, кинотеатров, и без малого сотней библиотек, на полках которых будет стоять больше двух миллионов книг.
Просто сказочный город среди тайги и болот. В некогда глухом краю, только и пригодном для жизни ссыльных.
Но пора было браться за дело. Полдня провел по своим проблемам у геологов, а затем решил отыскать ребят, которые приехали сюда по комсомольским путевкам из нашей республики.
Где их искать не знал. В Сургуте еще не ориентировался. Решил походить по общежитиям.
Поспрашивал в одном – о таких ребятах не слышали. В другом месте сказали, что знали нескольких, но они уехали домой – не выдержали.
Наконец, вроде бы, мелькнула удача. Один парень, сказал, что знает двух девчонок из Латвии. Я уцепился:
– Где они живут, знаешь?
– А кто их знает… – Парень презрительно улыбнулся.
– Скажи. Я вижу – ты знаешь что-то.
– Они немного поработали. Трудно и грязно. Сменили профессию. Теперь девочки чистые – с маникюром и прической. Кочуют из одного мужского общежития в другое. Легкий труд. Хорошие деньги. Где ты их теперь найдешь?
Мы разговорились с парнями.
– А это, и вправду, трудно?
– Работа никогда легкой не бывает. Сейчас, зимой, еще терпимо. А как только потеплеет – пойдет комар, гнус, мошка. Тогда хоть волком вой.
Представляешь, как бы ты ни застегивался, чем бы ни закутывался, мошкара свою щелку найдет, пролезет и будет жалить. Никакого спасения. У нас, на стройплощадке, всюду стоят банки с мазью – наподобие солидола. Против комаров и мошкары. Я видел, как тракторист бросил свой трактор и давай зачерпывать эту мазь и мазать ею лицо, тело поверх телогрейки – так довела его мошкара.
* * *
Терпенье одолеет все дела,
А спешка лишь к беде всегда вела.
Алишер Навои.
Теперь мне предстояло добираться до Нефтеюганска. Молодого города, поднявшегося на пустом месте. Но пока ни «Аэрофлота», ни железной дороги, ни автомобильной магистрали туда нет. Посадили меня на попутный грузовик и мы поехали по зимнику, по замерзшим еще болотам. Пока они покрыты льдом, мы едем спокойно. С наступлением весны тут начнутся неприятности.
По пути нам попадаются хантыйские деревни. Улицы безлюдны. А если кто и встречается на пути, то по какому-то зловещему совпадению, обязательно пьяный.
Добрались до Нефтеюганска.
В этот город я ехал потому, что знал: здесь нашли нефть. Много нефти. Большое месторождение. И у этого города, вернее, пока еще рабочего поселка, большое будущее.
Было время великих открытий. На географической карте Западной Сибири появлялись все новые и новые флажки. Они означали новые и новые месторождения нефти и газа.
Черное золото. Много, очень много черного золота. Кое у кого от внезапно свалившегося на голову богатства крыша поехала.
Появились всякие завиральные проекты, которые можно было реализовать при больших деньгах. Их всерьез обсуждали свихнувшиеся люди.
Чего стоила нашумевшая идея повернуть вспять сибирские реки! Ее вроде бы разумный смысл прост и заманчив. Реки потекут вместо севера на юг и оросят огромные территории. Появится много плодородной земли. Смягчится климат.
– А что в это время будет на севере? – спрашивали трезвомыслящие люди. – Вместо Сибири появится новое море, в котором утонут ее несметные богатства. Это миллионы гектаров тайги. Погибнут горностаи, соболя, множество других зверей. Негде будет гнездиться птицам…
А люди? Куда денутся северные народы, выросшие в арктическом климате? Их переселят на юг? Они там, в новой среде обитания, перемрут поголовно.
А древесина? Несчетные объемы лесоматериалов?
– Пустим под водой специальные комбайны – они будут срезать деревья под корень, – отвечали авторы завиральных идей.
– А нефть и газ? А еще не разведанные их запасы? Ведь вы же бредите за счет сибирского черного золота!
– Будет и подводная добыча, и подводная разведка, – слышалось в ответ от потомков барона Мюнхгаузена.
Хорошо бы, если б их фантазии коснулись поворота рек. Но богатство настолько омрачило умы власть имущих, что они перестали обращать внимание на нужды традиционной экономики – незачем, дескать, отвлекаться на мелочевку. Все, что нужно стране, мы теперь сможем купить на нефтедоллары.
И они до сих пор не отвлекаются на мелочевку. Позакрывались заводы и фабрики, градообразующие предприятия. Заморозились стройки. У людей отняли работу, возможность зарабатывать на жизнь. Их семьи обнищали…
История страны стала делиться на время "до нефти" и "после нефти".
Я побывал в Комсомольске-на-Амуре, на Горьковском автозаводе, где по территории ходят рейсовые автобусы – настолько велик этот автогигант, на Харьковском тракторном заводе, строительстве крупнейшей по мощности в Прибалтике Плявиньской ГЭС, на БАМе… Эти и еще тысячи и тысячи предприятий страны строились "до нефти" для того, чтобы нарастить индустриальную мощь страны, дать миллионам людей возможность трудиться.
Что прибавилось "при нефти"? Великолепные офисные здания «Газпрома» и сотен других бизнесов, поселки и города присосавшиеся к нефтяному фонтану? Вызывающие дворцы властной верхушки и ее прихлебателей? Старики, доживающие свой век в умирающих деревнях? Непроходимые дороги? Неприкаянные пенсионеры? Бесчисленное количество хищников в конторах и ведомствах, жиреющих на вымогательстве у несчастных людей.
Я имел возможность наблюдать, как жила советская элита если не всей страны, то хотя бы одной республики. У нее были дачи. Государственные. Она жила в них на правах квартирантки. И если бы любую из этих дач поставили рядом с дворцом современной элиты, она выглядела бы не лучше собачьей будки.
На арабском востоке есть страны, богатые нефтью. Но там шейхи не набрасываются жадно на все доходы от черного золота. Оставляют и своему народу. Там нет нищих стариков. Там доходы простых людей достаточны для достойной жизни. Там нет отверженных.
Да что там говорить! Нефть – это хорошо. Но насколько умно ею распоряжаются?
* * *
Уолт Дисней был уволен из газеты за недостатком идей. Менделеев имел тройку по химии. Эйнштейн не говорил до четырех лет. Его учитель характеризовал его, как умственно отсталого человека. Вспомни об этом, когда тебе покажется, Что у тебя ничего не получается.
Олег Табаков.
Устроившись на жилье, я пошел осмотреться. Город был еще в зачаточном состоянии – уже стояло несколько четырех– или пятиэтажных домов. Вдоль них шла настоящая улица.
К своему удивлению я увидел автобусную остановку. На ней было несколько человек. Подошел поинтересоваться.
– Куда автобус идет?
– До конца дороги.
– Извините?
– Так автобус только пустили.
– И куда он идет?
– Да вам же сказали: до конца дороги.
– А где конец?
– Вижу, вы приезжий. Так слушайте. Мы строим дорогу. Она пойдет по всему поселку. А пока проложили два-три километра. По реке привезли настоящий городской автобус. И пустили его по дороге из конца в конец. Пусть люди ездят, как на Большой земле.
Подошел автобус. Из него вышли пассажиры. Кое-кто остался на остановке до следующего рейса. Я зашел вместе с теми, кто здесь раньше ждал.
Расселись. Кондуктор громко объявила:
– Прошу брать билеты! – Как в Москве!
Я спросил, сколько стоит и протянул деньги.
Кондуктор передала мне билет. Она оторвала его от рулончика, какой я видел на днях у кондуктора в Тобольске. Огляделся – пассажиры бережно держали билеты на виду. Потом, дома, они приложат их к коллекции реликвий.
Автобус тронулся. На лицах людей было какое-то возвышенное выражение. Такое я видел на лицах прихожан в церкви.
По пути были две или три остановки. Люди входили серьезно, солидно – похоже, представляли, что они в столице.
Наконец, кондуктор объявила:
– Последняя остановка. Отсюда начинается обратный маршрут.
Я вместе со всеми вышел из машины. Увидел: мои попутчики никуда не ушли. Остались ждать на остановке. Скоро автобус вернется и они опять два-три километра будут чувствовать себя на Большой земле, где полно автобусов, троллейбусов и легковых автомобилей.
* * *
В стране, где есть порядок, будь смел и в действиях, и в речах В стране где нет порядка, будь смел в действиях, но осмотрителен в речах.
Конфуций.
Наконец, добрался до Салехарда. Позади остался Нижний Правдинск с замечательным геологом Фарманом Салмановым. С его именем связано начало нефтяного бума в Западной Сибири.
Оттуда на вертолете геологов я прилетел в ближайший город, где есть настоящий аэродром и рейсовые самолеты.
Надо было спешить на север – по пятам шла весна. Войлочные подошвы моих пилотских унт насквозь промокли. Я простудился и кое-как долетел до Салехарда.
В городе оказалась одна-единственная гостиница. Мест в ней, как и всюду на моем пути, не было.
Я показал свои документы. Подействовало.
– Остался один номер. Одноместный. Но это люкс, дороже, – сказала дежурная.
– Давайте, давайте. Сколько стоит – столько стоит.
Заплатил деньги – кстати, очень скромные. Получил ключ. На втором этаже нашел свою дверь, открыл.
Номер люкс представлял из себя неприлично узкий пенал. В нем уместились холостяцкая кровать, канцелярский стол, пара стульев, вешалка на стене и, пожалуй, все, не считая двух стаканов и алюминиевого чайника.
Умывание в сенях на первом этаже при уличной температуре. Туалет – аналогично.
Я не в претензии – нормальные походные условия.
Взял полотенце, мыло – пошел принимать водные процедуры. Вода в подвесном умывальнике покрылась ледяной коркой. Мое тело – мурашками. Помылся.
Когда поднимался к себе в номер на второй этаж, встретил на лестнице блондинку лет за тридцать.
– Это ты в люксовый номер вселился? – спросила она.
– Другого не было. Какой дали, тот и взял.
– Да я ничего. Живи. А ты откуда?
– Из Риги.
– Ого, из самой Европы! Ну, даешь! А чем на хлеб зарабатываешь?
– Я журналист.
– Мне это нравится. Скажу тебе откровенно. У меня были геологи, геофизики, шофер, повар был, а журналистов не было. Они в нашей тундре очень редко бывают. Не отловишь. Знаешь, сегодня мой праздник, День геолога. Давай вечером посидим у тебя в люксе. Может, чего сообразим. Тогда у меня и журналист будет.
– Предложение хорошее. Но я только что прилетел. Не знаю, где вечером окажусь. Так что, извини.
Я находился на территории Ямало-Ненецкого национального округа. Надо было представиться местному руководству. Пошел в окружком комсомола. Первый и второй секретари оказались своими ребятами – никакими не комсомольскими бонзами. После знакомства сказали: – Здесь нам поговорить не дадут. Ты в гостинице устроился?
– Да.
– Сколько человек в номере?
– Я один. Называется люкс.
– Вот и хорошо. Пойдем к тебе, там и поговорим без помех.
По дороге зашли в магазин. Купили спирт за неимением водки, клюквенный сироп с непонятной для меня целью, да примитивную закуску.
В гостинице спирт вылили в казенный чайник, туда же отправили клюквенный сироп. Хорошо размешали. Уместились за столом. Приступили к делу.
– Этот напиток у нас зовется "Папа с мамой". Неплохой. Попробуешь – поймешь.
– Действительно, неплохой. Сладкий сироп делает спирт не таким резким.
" Наверное, так рождалась культура ликера", – подумал я.
Под рюмку разговорились. Ребята рассказали мне о своем крае, о ненцах, местных нравах. Я им о жизни в центре, в Европе, о тех местах, где я успел побывать.
Запасов выпивки хватило надолго. Так что разошлись довольно поздно.
Ночью проснулся от ощущения, что у меня в животе солнце. Печет. Повернулся на бок, солнце перекатилась. Я понял, что это папа с мамой так резвятся.
Утром пошел в окружком узнать, как себя чувствуют мои соратники. Секретарь сказала:
– Идет заседание бюро. Можете зайти, если хотите. Или подождите здесь.
– Первый и второй секретари на бюро? – поинтересовался я.
– Да, оба.
"Северяне крепкий народ, – подумал я. – Значит, все в порядке", – и пошел побродить по зданию. Партия и комсомол вместе занимали дом. Я зашел на партийную половину. Сел в приемной почитать свежую газету. Там был и немолодой ненец. Возился с подшивками. Через какое-то время ненец не выдержал, нарушил молчание.
– Я вижу, вы приезжий?
– Да, второй день здесь.
– По какой части?
– Журналист.
– О, мы почти коллеги. Я известный ненецкий писатель…
– Очень приятно. И что вы здесь делаете?
– Подшивки подшиваю.
– Общественное поручение?
– Я здесь работаю.
– Кем?
– Вот, газетами занимаюсь, некоторые документы подшиваю…
И тут я понял, как партия заботится о сохранении и развитии культуры коренного населения Ямала.
Как раз и заседание бюро закончилось. Появились мои ребята. По ним совсем не ударил вчерашний напряженный день. Тренировка хорошая…
– Составьте мне протекцию в вашем почтовом ведомстве, – попросил я.
– Уже роман написал? Послать надо?
– Да нет. Тут другое дело.
– Смело пойди на почту. Протекции туда не надо.
– Надо. Мне рассказали, что почту по Оби развозят на аэросанях. Попросите, чтобы меня взяли в рейс. Больше мне такого случая нигде не представится.
– Сейчас попробуем…
Почта не возражала. Аэросани ждали меня в следующий полдень.
А пока я пошел в Салехардское культпросветучилище. Ребята в окружкоме рассказывали, что там занимается много детей из тундры.
Так и оказалось. Их собирают из стойбищ, часто против воли родителей – ребенок хороший помощник в тундре. В Салехарде учат разным видам культурно-массовой работы в условиях кочевой жизни. Танцам и хоровому пению, игре ма музыкальных инструментах…
– Довольно давно, – сказал я директору училища, – я ездил в поселок орочей. Это маленькая северная народность на Дальнем Востоке. Их тогда было всего пятьсот человек.
Там имелась школа с интернатом. В нее, как и у вас, собирали детей из стойбищ.
Так вот, директор школы рассказывал, что на первых порах очень трудно приучить детей спать на кровати. Привыкнуть к подушке в наволочке, к чистой простыне.
Вечером все укладывались в постели, укрывались. Дежурный учитель выключал свет… А утром обнаруживалось, что новые воспитанники спят на полу, под кроватями.
Вы испытываете такие же затруднения?
– Конечно. Может быть, не поголовно, но некоторые ребята трудно приспосабливаются к европейскому образу жизни. Трудно привыкают к привычным нам играм, житейским нормам, поведению в обществе.
К счастью, все это преодолевается. К концу учебы дети ориентируются в современных ценностях, хорошо ведут себя за столом, знают, что такое вежливость.
– А когда возвращаются в стойбище, полученное образование сказывается?
– Некоторые шутят: когда наш выпускник снова оказывается в тундре, от училища у него остается только новая привычка стучать перед входом в чум.
Но это не так. Они несут культуру своему кочевому народу. Занимаются небольшими библиотеками. При необходимости читают книги вслух неграмотным родственникам. Разучивают народные танцы. Поют вместе со своими домочадцами. Все это, конечно, на начальном уровне, но все же шаг вперед.
… К полудню я был уже на месте, откуда по своим маршрутам отправляются почтовые аэросани. С моим водителем мы нашли друг друга и начали готовиться в путь.
Почта была погружена. Передо мной стояли сани, сконструированные в конструкторском бюро Туполева. Как самолет. У них не было полозьев, они двигались на собственном брюхе.
Я забрался внутрь. Тесновато в зимней куртке и свитере. Сидеть предстояло на полу – кресел не было. Под задницей что-то лежало плюс моя куртка. Не отморожу.
Мы вырулили на реку. Обь широкая – тут уже ее устье. Нам предстояло проехать вверх по течению не знаю уж сколько километров. В санях лежала почта. Ее нужно было развезти по поселкам. Они стояли вдоль берега.
Сани набрали скорость. Было очень шумно – разговаривать невозможно. С первых метров я почувствовал, что комфорта не будет. На пути сплошные торосы. Наше транспортное средство плюхалась с одного на другой своим стальным днищем. Каждый прыжок мучительно отдавался в моей филейной части.
Водитель с усмешкой поглядывал на меня: слишком нежный пассажир ему попался.
Пока аэросани мчались по замерзшей реке, мы не пытались разговаривать из-за шума. Да и не до разговоров было из-за непрекращающихся ударов по моему нижнему бюсту.
Счастье, что поселки стояли недалеко друг от друга. Во время остановки, пока на почту сдавался груз, можно было вылезти из кареты и потереть больные места. Думаю, там разрастался огромный синяк.
На обратном пути мы остановились у чайной передохнуть. Я спросил у водителя, давно ли он живет в Салехарде?
– Очень давно. Я тут отсидел свое в ГУЛАГе, на 501-й стройке. Потом остался на жительство. Обзавелся семьей.
– Почему остался?
– А куда денешься? Жена не выдержала одиночества, вышла замуж. А у меня ни кола, ни двора. Куда ехать? На севере привык, вот и остался.
– Что за 501-я стройка, о которой вы говорили?
– Да вот, Сталин хотел соединить железной дорогой европейскую часть страны с Чукоткой. Наверное из-за военных надобностей. Да не успел.
Но все-таки к его смерти сумели проложить в одном из самых трудных мест на Земле шестьсот километров предполагавшейся трансполярной магистрали. В лагерях, которые шли один за другим, при пятидесятиградусном морозе зимой работало триста тысяч человек. Чаще всего, это были политические заключенные, осужденные по 58 статье Уголовного кодекса. И погибло тут сто тысяч. Шпалы были уложены на человеческих костях.
Пока водитель рассказывал о своих горестных годах, настало время торопиться домой. По широкой Оби, по торосам и неприятностям от ударов днища саней.
Утром я попросил у геологов вертолет – полетать над бывшей 501-й стройкой.
С воздуха трасса была уже почти не видна. Утонула в таявшей вечной мерзлоте. Рельсы не выдержали мороза, скрючились.
Завалились столбы с колючей проволокой. В труху превратились бараки. Среди них попалось одно почти целое здание – здание карцера.
Большая куча грунта. На ней вертикально застыл бульдозер. Похоже, его бросили, когда узнали о смерти Сталина.
Стройка ушла в небытие. Вместе с ней пропало в безвестности множество умных, работоспособных, любивших жизнь людей.