Илья Борисович Гейман
А еще был случай… Записки репортера
Что там, за горизонтом?
Штормы и штили кончились. Начиналась сухопутная жизнь. В которой очень многое, непривычное касалось меня, моего места в новой газете.
Не успел я разобраться что к чему, в дверь кабинета просунулась голова женщины.
– Можно к вам?
– Проходите, садитесь, слушаю вас.
– У нас произошло очень важное событие. Политическое. Мы должны сообщить об этом президенту Египта Гамаль Абдель Насеру.
– Поздравляю вас. Если должны – сообщите.
– Но мы не знаем как…
– Напишите письмо, расскажите, что случилось, положите в конверт и пошлите.
– Но мы не умеем складно писать и адреса не знаем…
– Расскажите, что у вас такое важное случилось?
– Там, где мы живем, есть воинская часть. База подводных лодок. Там есть еще училище для моряков, которые на тех лодках плавают.
Советское государство дало одну подводную лодку Египту. К нам приехали египтяне, которые должны были принять корабль и уплыть на нем в свою страну. Но сначала им следовало заниматься в училище. На это ушло много времени.
У меня есть дочка. Она познакомилась с одним египтянином. У них получился ребенок. Вылитый арабчонок. Вот мы и подумали: господину Насеру будет приятно узнать, что в Риге родился ребенок его нации. А как написать и куда письмо послать, не знаем.
Пришли к вам. Вы же газета. Все знаете и всем помогаете…
– Извините, – сказал я, – мне не хотелось вас перебивать. Думаю, вы пришли не по адресу. Мы делаем газету. Свежие новости. И не пишем писем, не узнаем адресов. Для этого есть специальные организации.
Вам проще обратиться в училище, где занимался отец ребенка. Они, наверняка, знают его имя, адрес и, кстати, адрес президента Насера.
– Мы уже ходили к ним. Говорят: вас таких много и мы вам помогать не будем.
– Но и мы не можем вам помочь. Это не наш профиль.
– Что же делать?
– Я дам вам практический совет. В ваш район будут и впредь приезжать иностранцы – египтяне и индусы… Держите свою дочь подальше от них. Или у вас с каждым разом будет становиться больше вылитых арабчонков.
– Я на вас буду жаловаться. Вы не оказываете помощь нуждающимся женщинам, матерям!
– Это ваше право.
– Где находится ваше начальство?
– Этажом выше.
– Вам сейчас не поздоровится!
Женщина хлопнула дверью. Я посмотрел в окно. Там, на тротуаре, ее ждала дочь с детской коляской. В ней – младенец. Вылитый Гамаль Абдель Насер.
* * *
Я всегда ищу в людях только хорошее.
Плохое они сами покажут.
Владимир Высоцкий.
Из отдела писем принесли письмо. В редакцию обратился паренек с трикотажной фабрики. У него – необычная история.
Он – помощник мастера, наладчик машин. Их трое в смене – все молодые ребята. Они договорились между собой, что станут настоящей, хорошей бригадой. Покрасили свою мастерскую, привели в порядок всю технику. Время было интересное – появлялись всякие новации, необычные начинания. Они, молодые, поддались свежему ветру. Решили наклеить на спины спецовок первые буквы своих фамилий. Три крупные буквы.
Мамаши аккуратно пришили им эти аббревиатуры. Однажды ребята пришли на смену в новом облачении. Ходили от машины к машине, на их спинах бросались в глаза большие белые буквы. Как сейчас «Полиция», "Скорая помощь", "МЧС"…
Предприятие – сплошь женское. Девицы смотрели им вслед и шептались: что там за буквы? Самые продвинутые говорили, что парни – иностранные агенты, а на спине у них шифр.
Спокойствие в цехе было нарушено. Люди не понимали, что там за таинственные буквы и теряли спокойствие. Спросили у начальника смены – тот пожал плечами. Пошли к начальнику цеха.
В обеденный перерыв он вызвал к себе троицу.
– Что там у вас на спине?
– У нас бригада. Это наши инициалы.
– Кто разрешил?
– Никто. Для этого не нужно разрешение.
– Какие шустрые! У нас на все нужно разрешение. Где вы видели спецодежду со всякими каракулями? Если придумали, придите и спросите, можно ли носить?
– Вы бы разрешили?
– Нет. И приказываю, чтобы завтра этой мерзости не было.
– Мы нигде не видели запрета на такие нашивки. В Москве молодежь ходит с ними по улицам.
– Москва нам не указ. У меня в цехе свой порядок. Нарушите – уволю в пять минут…
Я пригласил автора письма в редакцию и вместе с «подельниками». А потом пошел к директору фабрики. Очень злой. Готовый тут же сесть и написать фельетон.
О директоре фабрики мне было известно, что она хороший руководитель. Подняла предприятие и теперь оно ходит в передовиках. Но это вовсе не значило, что можно глумиться над парнями, подружившимися с романтикой. Протянул я директрисе письмо:
– Что вы об этом думаете?
Она прочла, помолчала:
– Этого не может быть. У нас в коллективе нет вражды. Отношения уважительные…
– Я пригласил в редакцию всех троих. Они не похожи на злодеев или злопыхателей…
Директриса нажала кнопку телефона:
– Пригласите ко мне сейчас же начальника такого-то цеха, начальника смены, профсоюз, комсомол, секретаря парткома.
Когда все собрались, директор спросила:
– Что там за люди с надписями на спинах появились на производстве? Кто-нибудь знает?
– У них какой-то шифр на спинах. Может, агенты какие-то…
– Они из вашего цеха?
– Да.
– Вы с ними разобрались?
– Конечно. Сказал, что если надписи не снимут, я их уволю.
– Профсоюз, это будет законно?
– Нет. В положении о спецодежде надписи не упоминаются.
– Начальник цеха, почему вы намереваетесь нарушить закон?
– На них жалуются…
– Из-за плохой работы?
– Нет. Из-за тех букв.
– Кто покрасил их мастерскую?
– Они сами.
– Без вашего указания? Без вашей помощи?
– Да.
– Это плохой поступок?
– Нет. Очень хороший.
– Прошу всех присутствующих. Немедленно соберите рабочих цеха. Попросите романтиков рассказать, что за буквы у них на спине, Почему они там появились? Скажите сами, как вы к этому относитесь. И оставьте юношей в покое. Пусть увлекаются романтикой и приносят пользу нашей фабрике.
Признаться, я был ошарашен. Фельетона я, естественно, не написал. Просто рассказал о женщине, чье детство прошло в концлагере. Которая ступенька за ступенькой без чьей-либо помощи карабкалась вверх – от станочницы до директора. И лучше многих понимает своих рабочих.
Мы стали друзьями.
* * *
Ничто на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья.
Сенека.
В дверях моего кабинета остановился незнакомый человек:
– Здесь отдел науки?
– Нет. В нашей редакции такого отдела нет.
– А кто же занимается наукой?
– Каждый по своему профилю.
– У вас какой профиль?
– Экономика, промышленность.
– Значит, я угадал. Мне нужны вы.
– Проходите, Садитесь.
– Я человек творческий. Занимаюсь изобретательством. У меня много полезных идей. Сейчас я закончил очень важную разработку. Изложу в общих чертах.
Посетитель начал излагать и я понял что передо мной очередной изобретатель вечного двигателя. Возникла опасность: от такого клиента сразу не отделаешься.
К счастью, в нашей среде есть замечательная игра. Если к тебе пришел навязчивый посетитель, вспомни, на кого в редакции у тебя есть зуб. Найди предлог и отправь своего клиента туда. Пусть и там помучаются.
– Извините, я вас перебью. Мне кажется, вы рассказываете очень интересное. Но я плохо понимаю. У вас настоящая наука. А моя специализация – станки, кочегарки, рембаза…
Давайте я вам подскажу где вы найдете общий язык, будете разговаривать на равных. Когда пойдете к выходу, справа будет последняя дверь. Там сидят корреспонденты очень эрудированные, научно подготовленные. Расскажите им о своем важном открытии – они поймут.
… День катился своим чередом. Я успел забыть об изобретателе вечного двигателя. К вечеру, поднимаясь на второй этаж, встретил его на лестнице. Лицо было печально, да и весь он походил на добросовестно выжатый лимон. Думаю, он успел побывать во всех кабинетах.
В творческих коллективах многие точат зубы друг на друга.
* * *
Жертвуй собой, не бойся обеднеть!
Сенека.
Позвонил старый знакомый.
– Узнал что ты перешел в эту газету. А у меня как раз нужда. Не поможешь ли?
– Что случилось?
– Не беспокойся, ничего особого. Понимаешь, у моего босса есть сын, недоросль. У него засела в мозгу идея – отпрыск должен стать журналистом. Престижная профессия, то да се. Совался в несколько мест – везде облом. Считает, что это происки врагов, конкурентов.
Теперь на меня насел: устрой сына или… Сам знаешь, какое «или». Помоги!
– Давай рассуждать здраво. Я не редактор. И вообще никакая я не администрация. Спасибо, что меня самого взяли в эту редакцию. Так что принять на работу я его не могу.
Но тебе, как я понимаю, не это нужно. Главное чтобы босс отстал от тебя и в любом случае не грозил всякими карами. Так?
– Да, так.
– Ладно. Пришли его ко мне.
Недоросль пришел. Нормальный юноша. Я поспрашивал о его журналистском опыте, о материалах, которые он печатал в прессе. Оказалось, ни опыта, ни понятия о журналисте у него нет. Публиковал заметку где-то в седьмом – восьмом классе.
– Почему же твой отец так хочет сделать из тебя журналиста?
– Он считает, что быть журналистом авторитетно. Необязательно работать в газете. Можно стать депутатом, министром… Главное – начать работать в газете.
Он сказал – если меня примут в редакцию, мы наймем опытного журналиста. Он будет репетитором, научит меня профессии, чтобы в редакции не ругали. И я тогда поступлю в университет.
– Хорошо. Давай перейдем к делу. Для того, чтобы разговаривать с руководством о твоем поступлении в штат редакции, надо показать, что ты умеешь делать. То есть, надо написать хороший материал на очень хорошую тему.
Вот послушай. Многие люди учатся своим профессиям прямо на заводе. Молодого парня прикрепляют к опытному рабочему и тот помогает ему понять, как управлять токарным, фрезерным или другим станком, какие опасности его подстерегают, как устранить неполадки или отрегулировать машину. Это продолжается долго, несколько месяцев. Паренек учиться, когда надо – бегает за пивом мастеру. Словом, осваивается.
Но вот в один прекрасный день ему устраивают экзамен. Он отвечает на вопросы, точит или строгает деталь по заданию и, наконец, комиссия говорит: годен, профессию освоил. Ему присваивают разряд и он готов прийти на смену, как самостоятельный рабочий.
Теперь слушай внимательно. Когда комиссия уходит, рабочие в цехе его поздравляют и говорят: теперь с тебя магарыч.
– Что это?
– Надо выставиться. Как-никак в рабочий класс вступаешь, да и учителя поблагодарить надо бы.
– Как выставиться?
– Поставь выпивку и закуску. Что, сложно понять?
Паренек бежит к родителям или соседям, просит денег, покупает водку, закуску, торопится в цех. А там его хлопают по плечу, разговаривают на «ты» – теперь уже, как с равным.
Традиция эта очень старая. Но, на мой взгляд, вредная. Негоже мальчишке начинать свой путь в рабочие с пьянки.
Так вот тебе задание. Походи по заводам, найди подобный случай и напиши хлесткую статью.
За такой материал тебя под белые ручки приведут в штат редакции.
Ты понял, о чем я рассказал?
– Понял. Это очень интересно. Сегодня же начну собирать материал.
… Прошло два-три дня. Позвонил приятель:
– Спасибо тебе. Босс сияет. Говорит, сыну такую потрясающую тему дали, что сразу покажет себя первоклассным журналистом.
Прошло еще несколько дней. Снова позвонил приятель:
– Босс нервничает. Сынок никак не может найти фактуру для статьи.
– Как к тебе относится?
– Хорошо. Я же сынка устроил. Теперь его дело принести статью.
Не буду испытывать ваше терпение. Паренек не появлялся в редакции до сих пор.
Ищет…
Скажу по секрету. Операцию с магарычом я провел не первый раз. Уже дважды мне требовалось избавиться от назойливых соискателей Пулитцеровской премии. Я отправлял их писать потрясающую статью о магарыче и оба пропали где-то в городах и весях.
История эта кончилось банально: приятель в итоге поставил мне обильной магарыч.
* * *
Как от слепцов скрыт солнца яркий свет,
Так для глупцов дороги к правде нет.
Авиценна.
Руководитель Калининградского обкома партии очень любил телевизор. Вечером он возвращался после работы домой, надевал тапочки и садился смотреть все передачи подряд. На следующий день те в обкоме, кто руководил телевидением, пытались уловить мнение начальства об увиденном. И дальше шли с ним в унисон – казнили и миловали.
Был праздничный день. На трибуне в окружении соратников стоял первый секретарь, мимо плыло народное ликование. Телевизионные камеры снимали все происходящее.
Через несколько часов на областном телевидении разразился жуткий скандал. Проявили пленку с празднования, а она пустая. По какой-то причине съемка не получилась. Телевизионщики оказались без сюжета. Без главного сюжета.
Все были в панике. Они представляли себе, что через пару часов главный человек области наденет тапочки, включит телевизор и…
Каждый лихорадочно искал выход из критической ситуации. Может быть, нарезать передачу из прошлых праздничных лент? Нет. «Хозяин» узнает себя. И в нем – главная проблема.
Выхода не было и люди понимали: завтра утром все будут паковать чемоданы.
С дежурного поста позвонили:
– Здесь к вам посетитель.
– Нам сейчас не до него. Пусть придет завтра.
– Говорит, завтра не может. Он будет на работе.
– Ладно. Впустите. Теперь уже все равно.
Через несколько минут в монтажной появился мужичок. Не видный такой, в кепке с пупочкой.
– Скажите, – робко произнес он, – вы принимаете телевизионные передачи?
– Нет, мы делаем передачи…
– А я думал…
– Что у вас, говорите!
– Я купил камеру. Сегодня ее обновил…
– Где?
– Вот она.
– Где обновил?
– На параде и демонстрации.
Народ онемел. Стоял, боялся сдвинуться с места.
– Ну-ка, покажите, – пришел в себя кто-то.
Включили. Изображение есть. К сожалению, не репортаж. Мужичок, похоже, впервые в жизни держал в руках аппарат. А чайник есть чайник. Он наставил камеру на главное, по его мнению, что было на параде, нажал спуск и не отпускал, пока не кончилась пленка.
Главным, на радость телевизионщикам, оказался первый секретарь обкома. Он стоял важно, он улыбался, он махал приветственно рукой, он говорил с соратниками…
Время дорого. Ленту чайника разрезали на куски. Нашли ленту с прошлогоднего парада – тоже разрезали на куски. И теперь образ «хозяина» перемежался с танками, пушками, мотопехотой, размытой толпой демонстрантов, где нельзя было узнать ни одного лица.
Час настал. Руководитель обкома партии пришел домой после работы, надел тапочки, включил телевизор…
Редкий случай. «Хозяин» на следующие утро лично позвонил руководителю областного телевидения:
– Хочу отметить: твои люди вчера хорошо поработали на праздновании годовщины Великого Октября. Хорошую передачу сделали. Вы уж изыщите у себя возможности. Поощрите всех, кто работал вчера. И передайте благодарность от меня лично.
* * *
Мы рождаемся с криками, умираем со стонами. Остается только жить со смехом.
Виктор Гюго.
Два или три раза я ездил в Калининград к приходу из Антарктиды китобойной флотилии "Юрий Долгорукий".
Зрелище непередаваемое.
Из-за горизонта вырастает огромный, 200-метровый корабль, окруженный пятнадцатью малышами. Они подходят к причалам и теперь их можно разглядеть как следует.
Гигант – это большой перерабатывающий завод на плаву. Китобойная база. Малыши – китобойцы. Небольшие суда, вооруженные гарпунными пушками. Они гоняются за китами по океану, стреляют по ним из пушки и доставляют добычу на базу для переработки.
На флотилии плавал мой старый приятель. В прошлом журналист, перешел сюда за деньгами. В каждый приезд я ночевал у него в каюте и не переставал удивляться масштабам океанского комбината и его трагической истории.
В начале "Юрий Долгорукий" назывался «Гамбургом». Его построили в двадцатые годы и плавал он, как круизный корабль под немецким флагом.
В 1940 году лайнер ставили в польской Гдыне, как базу подводных лодок. А когда гитлеровцам стало совсем худо, «Гамбург» стал транспортом. Перевозил немцев, эвакуировавшихся на родину в страхе перед приближающийся Советской армией.
5 марта 1945 года на борту корабля находилось 10 тысяч беженцев. Налетели английские бомбардировщики и устроили настоящий ад. К счастью, судно уцелело. Через два дня немцы отвели свой «Гамбург» туда, где поглубже, открыли кингстоны на глубине восемнадцати метров. Но корабль не канул в морской пучине – его высота 19,37 метра. Больше той глубины, которую хозяева избрали ему могилой.
Это было в трех милях от порта Засниц. Корабль не сгинул. Восточные немцы подняли его и в ноябрьские праздники передали СССР как дар трудящихся Германии.
Судно перегнали в Антверпен, поставили на реконструкцию и дали новое имя: "Юрий Долгорукий". В честь основателя Москвы.
Его предполагали использовать, как лайнер. С экипажем в 521 человек и с 1149 пассажирами на борту. Но конъюнктура скоро изменилась и корабль перестроили под китобойную базу. A с пятнадцатью боевыми китобоями – в китобойную флотилию.
Для китов – океанских гигантов – это был страшный враг. В первой же экспедиции флотилия добыла 3.484 кита. Их вес – 100561 тонна.
На корабельной фабрике всю эту массу разделывало множество женщин. Кит – ценное сырье. Основная часть – мясо, китина. Оно шло на колбасу. Или просто на китятину – без хитростей.
Во время войны я ел это мясо. У него странные особенности. Жуешь как говядину, волокнистую. А на вкус – натуральная рыба. С непривычки неприятная еда.
В туше много сала – ценного промышленного сырья. Еще китовый ус. Из романов помнятся корсеты, которые барышни накрепко зашнуровывали перед балом. Они делаются из китового уса. А из печени – витамин А. Железы и мозг идут на гормонные препараты. Среди них, например, инсулин.
А еще в пищеварительном тракте кашалота находится твердое, напоминающее воск, вещество, которому цены нет. Это – серая амбра. Фиксатор запахов для парфюмерии. Для изготовления особо дорогих духов.
Из профессионального любопытства я понюхал амбру. Она омерзительно воняла.
Работа на китовой фабрике была тяжелая. Жизнь на базе надоедливая и скучная. Много месяцев в океане. Кругом вода, одна вода.
Под ногами палуба корабля шириной в двадцать четыре метра и длиной в двести со всеми надстройками, которые занимают львиную часть жизненного пространства.
Работницы и команда – мужчины судна придумывали всякие развлечения, чтобы развеять скуку и скрасить время.
Вот одно из них.
Оно, естественно, связано с китом.
Это очень крупное млекопитающее. Самое крупное в океане. Скажем, средний синий кит имеет рост 25 метров, крупный – 33. Его вес 90-120 тонн.
Забуду о скромности, скажу, что у такого гиганта и детородный орган не мелкий. От двух с половиной до трех метров. Для сравнения. У крупного африканского слона – два метра.
Я рассказываю о физиологических особенностях кита вот почему.
На 8 марта, женский день, когда все ложились спать, мужчины разыгрывали свою забаву.
Они брали детородные органы китов, спускались на палубу, где располагались женские каюты, и подпирали ими двери.
Утром девушки отправляясь на работу, пытались открыть дверь, а она не поддавалась. Нажимали посильней, объединяли силы и обнаруживали в коридоре "подарок".
И тут начиналось самое интересное. Они взваливали на плечи китовое приданое и карабкались по крутой лестнице на открытую палубу. Там, под хохот корабельной команды, избавлялись от гостинца.
К счастью для китов, на их добычу был наложен мораторий и в 1975 году китобойную базу списали на слом.
В наши дни за океанскими гигантами охотятся лишь аборигены нескольких стран – без китового мяса они не могли бы существовать.
А я иногда с удовольствием любуюсь игрой океанских гигантов здесь, на восточном побережье США. С каждым годом их становится больше.
* * *
Обществу полезны и оптимисты и пессимисты. Если оптимист изобретает самолет, то пессимист – парашют.
Бернард Шоу.
Женился мой коллега. В просторной профессорской квартире нареченной составили столы. Среди гостей со стороны невесты – ее коллеги из научно-исследовательского института. Со стороны жениха публика собралась горластая, голодная – наша пишущая братия из молодежной газеты.
Мне досталось место на тахте. Рядом оказался мой коллега – весельчак, незатихающий балагур. Он славился тем, что по любому поводу говорил остроумные тосты и слыл большим гурманом. Хорошая еда была для него божеством.
– Ну, посмотрим, что тут самое вкусное, – проворковал он и осмотрел стол взглядом знатока. – Посмотрим, с чего начнем…
И тут коллега замолк на полуслове.
Я покосился в его сторону и не узнал человека. Он сидел словно каменное изваяние. Молча. Наколол на вилку ломоть лососины, открыл рот и… замер. Правда, я тут же понял, что ничего потустороннего с ним не произошло. Просто парня парализовал пошлый страх.
Повернул я голову и увидел на такте, за нашими спинами, огромного и на вид чрезвычайно свирепого эрдельтерьера. Пес стоял, не шевелясь, и хмуро, неотрывно смотрел на руку моего соседа. Ту, в которой была вилка с лососиной. Наш же балагур со страхом смотрел на собаку. Казалось, поднеси он ближе ко рту вилку, пес тут же защелкнет свои чудовищные челюсти на его руке.
Я ехидно хмыкнул: эрдель покусился на самое святое нашего гурмана. Сладострастию противостояла кровожадность.
Из вредности я сделал вид, что ничего не заметил. Наоборот, стал из-под носа парализованного страхом едока таскать самое вкусное. И нахваливать, конечно, при этом.
Кое-кто из редакционных парней обратил внимание на забавный конфликт интересов между человеком и зверем. Они тоже стали дружно разбирать закуску с нашего стола. Это было, конечно, очень жестоко.
На все про все ушло немало времени, пока кто-то из хозяев не согнал добродушного по природе пса с тахты. Мой сосед получил свободу. Бросился на штурм накрытого стола наверстывать упущенное. Но было уже поздно: самое вкусное мы, коварные, успели съесть. Да и невкусного там почти ничего не осталось.
Свадьба вышла веселая. Только один человек на ней оставался грустным. Это был мой неудачливый сосед по пиршеству. Не произнес он, увы, на том празднике ни одного своего тоста. Ни разу не пошутил.
* * *
Так просто быть добрым – нужно только представить себя на месте другого человека прежде чем начать его судить.
Марлен Дитрих.
По ассоциации пришла на память еще одна трогательная история.
Как-то вышла женщина из своей квартиры. Видит – у двери сидит крупная собака. Худая, неухоженная, шерсть клочьями. С печальными глазами. Сидит и смотрит на женщину покорно.
“Бездомная, наверное, – подумала та. – Небось, и голодная.”
Вынесла миску с едой, поставила у двери. Собака вмиг проглотила все, что там было. Поела и ушла, вильнув хвостом.
На следующий день хозяйка выглянула за дверь, а пес уже тут как тут – сидит, ждет. Все с той же печалью в глазах. Женщина забеспокоилась: что же теперь всю жизнь кормить эту бездомную собаку? Но миску еды вынесла. Дождалась, когда та съест, и выгнала побирушку на улицу.
Настал третий день. Женщина – а она теща моего старого друга – вышла в коридор и видит: у двери сидит нахлебница, а рядом – три ее щенка. Сидят, ждут. Вся семья пришла на кормежку.
Это зрелище добило хозяйку. Человек жалостливый, она не могла равнодушно смотреть, как бездомная мать пришла за подаянием ради своих голодных детей.
Судьба дворняги была решена. Щенят рассовали по знакомым, а мамашу взяли в дом. Назвали ее Диной. Скорее всего, эту собаку первый раз в ее жизни позвали по имени. Как положено.
Думаю, пес весь остаток своего века помнил, что сделал для него добрый человек. Помнил и постоянно старался показать это домочадцам.
Несколько лет назад Дина умерла, дожив до глубокой старости. В тепле и сытости. В собственном доме.
* * *
Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего.
Сенека.
Если уж зашла речь о братьях наших меньших, расскажу еще одну историю.
Однажды мы с приятелем решили отдохнуть от суеты, политики, газет, телевизора и даже радио. Выбрали для себя озеро где-то на стыке Латвии и Белорусии. Называется оно Струсто. Там сейчас туристическая Мекка. А в то время была глушь. Глушь невиданной красоты.
Выбрали мы на озере остров. Переправились. Огляделись. Островок невелик – виден из конца в конец. В противоположных сторонах стоят два крестьянских дома, два хутора.
Приглядели мы себе полянку поближе к воде. Поставили две палатки – для сна и под продуктовый склад. Компания – нас сопровождало несколько человек – развела костер, открыла бутылки. Мы с приятелем установили для себя сухой закон на воде. Так что все спиртное надо было выпить до отъезда друзей восвояси. Словом, погуляли мы в тот вечер прилично.
В какой-то момент одна из девиц отошла от костра к озеру и вдруг заверещала:
– Ой, какой симпатичный ежик!
Я умилился: нетронутая природа… Край непуганых зверей…
Наутро отправили компанию на материк, а сами взялись за весла. Заря была красивая, клев отменный. Вернулись с уловом. Развели костер. Я принялся за уху. Полез в складскую палатку за посудой и в страхе обомлел: из полутьмы шло злобное шипение.
“Змея, – ужаснулся я. – Сейчас ужалит. Уползти не успею…”
Стал пятиться, поднял полог палатки и увидел нечто невероятное.
На куске мяса, выпотрошенного из сумки, стоял передними лапами огромный еж. Ощерившийся еж. Как собака или волк. Но страх у меня прошел – не змея же все-таки оказалась. Взял палку и выкатил его на волю.
“Вот тебе и нетронутая природа”, – съехидничал я мысленно.
Мы посмеялись над приключением, принялись за стряпню. Поели у костра, затянули бесконечный рыбацкий треп. Вдруг приятель в удивлении раскрыл рот:
– Посмотри вокруг…
Стояло светлое время суток. По периметру нашей живописной поляны сидели – или стояли? – ежи. Милые, славные ежики, о которых написано так много трогательных рассказов и сказок. Еще и сейчас помню картинку, на которой еж-вегетарианец наколол на свою колючку розовое яблоко и несет к себе в нору. Трогательно…
Вокруг нас сидели такие же милые ежики. Но было их очень уж много.
Мы подивились, откуда на таком пятачке земли могла взяться целая колония колючих зверьков. Не по воде же они приплыли? Не по льду же перешли?
…Ночью я проснулся от того, что кто-то толкал меня в бок. Толкал через полотно палатки.
“Какой-то зверь, – подумал я. – Интересно, какой?”
В темноте на поляне ничего не разглядишь. Но беспокоиться было нечего – хищников на таком маленьком островке не водилось.
Утром увидели, что кто-то явно похозяйничал в лагере ночью. Большой котел с давешней хорошо наперченной ухой был пуст. Все съедено без следов. Рыба обглодана до самых мелких косточек.
К вечеру снова развели костер, стали кашеварить. Подошли на огонек ближние хуторяне. Хороший, спокойный разговор. Собака подняла тревогу в нескольких шагах от нас. Посмотрели, а там еж. Свернулся в клубок, выставил свои иголки.
Мы рассказали хозяевам о приключении с ухой, оставленной на ночь. Кто бы ее мог съесть?
– А ежи, – ответили гости. – Они все здесь съедают.
И рассказали нам такую историю.
В свое время на островке развелись змеи. Много змей. Опасно стало жить. Как они туда попали – никто не знает. Как бы там ни было, ползучие гады стали выживать людей из их райского уголка. И тогда крестьяне придумали, как победить непрошенных гостей. Привезли они с материка ежей – злейших врагов пресмыкающихся. Пустили на волю. На “пастбище”.
А те в первую очередь стали плодиться. Быстро, с азартом. Потом большой, дружной командой набросились на змей, уничтожили всех поголовно.
И вот тут-то началась трагедия. Ежей на острове было уже видимо-невидимо, а харч кончился. Не осталось тут змей – единственного продукта, на котором выросло поголовье колючих охотников. Голод повел ежей на подвиги. Они атаковали крестьянские дворы, начали душить цыплят, подбирали все, что плохо лежало. Спасу от них не было. Крестьяне подняли курятники нас землей, уберегали цыплят от гибели. Ежи стали пробираться в дома и шарить там по углам в поисках съестного – как лесные бандиты.
Мы попали на остров в кульминационный момент – крестьяне надежно отгородились от докучливых зверьков. Бывшая боевая команда осталась совсем без провианта. На материк уйти она не могла. Кругом вода, ежи в плавании не сильны.
Оставалось одно – естественное регулирование поголовья.
* * *
Боже, сделай меня тем, кем я кажусь своей собаке.
Я. Вишневский.
Я прилетел в Ташкент сразу же, как только в редакцию пришло сообщение о сильном, разрушительном землетрясении. Мотался по городу, писал в блокноты все, что могло пригодиться позже, когда дома сяду за письменный стол.
Город лежал в руинах. Бесчисленные глинобитные домики были разрушены. В городских парках разбили палаточные городки – в них жили люди, лишившиеся крова.
Под палящим солнцем полотно палаток раскалялось чуть ли не до бела и женщины, спасая детей, безустали поливали их из шлангов.
Огромное здание министерства культуры треснуло на три части. В его туалете я увидел наивное объявление: “Галоши мыть в унитазе запрещено”.
При малейшей тревоге люди в панике бежали к дверям и жались в притолоке. В молодежной газете мне сказали, что здесь, в дверях, самое безопасное место.
Троллейбус мягко скользил по асфальту и вдруг запрыгал, как по крупному булыжнику. Я спросил у соседки – что это?
– Землетрясение, – привычно ответила она.
В парке под палящим солнцем сидели два узбека в теплых стеганых халатах. Выпивали. На столе – бутылка водки. На мой взгляд, она уже готова была закипеть.
Много милиционеров. Они находятся друг от друга на расстоянии видимости. Берегут город от мародеров.
Жизнь не останавливается. По узкой полуразвалившейся улочке медленно движется свадьба. Громко звучит карнай – диковинная металлическая труба, напоминающая по звучанию трамбон, длиною в два метра.
Здесь считают, что предвестником очередного толчка землетрясения служит вой собак. Люди прислушиваются.
Очень жарко. На автомобилях-молоковозах заклинило термометры.
…Вскоре в Ташкент для восстановления разрушенного прибыл специальный строительный поезд из Латвии. Он тут же приступил к работе на окраине города, в Чиланзаре. Там же, неподалеку, на землях колхоза имени Ленина, был разбит его палаточный городок.
Днем я пропадал в городе, а вечером приезжал ночевать у строителей.
Однажды руководители поезда сказали мне, что нас приглашает в гости председатель колхоза. Я порадовался – появилась возможность увидеть, как живут узбеки за стенами своих дворов.
Встретил сам председатель. Усадил в парадной комнате на курпачу – изящно вышитую лежанку на полу, познакомил со своим отцом. Женщины стали приносить угощения. За разговорами дело дошло до короля восточных застолий – плова. Восторг! Каждая рисинка лежит отдельно, переливается янтарем. А запах…
После своего походного питания мы готовы были тут же наброситься на плов. Но хозяин медлил, не подавал сигнала приступать к еде. Первым этот сигнал подал отец председателя. Он сложил пальцы лодочкой, стал утрамбовывать в ней пышущий ароматом рис. Не зная местных обычаев, мы с интересом наблюдали за ним. Его черные, заскорузлые пальцы старательно трамбовали плов, пока он не вырос горкой на его руке.